Во сне и наяву Конофальский Борис

Глава 9

Тут из-под кучи битого кирпича выполз червяк с ножками и щипцами на голове, хорошо, что маленький, сантиметров десять, теперь, после того гиганта под камнем, он был не очень страшный. Червяк получил пару раз тонким концом палки, но не сдох, а проворно залез под камни обратно. По стене всё ползли мокрицы, на одной их них девочка ещё раз испытала палку, палка ещё работала. За стеной, вдалеке, снова заорали крикуны, становилось теплее. Как голос попрощался и умолк, Светлане стало одиноко, а ещё с Лю ей было спокойнее, словно он оберегал её. Тут, в развалинах, она чувствовала себя лучше, чем у камня, но Лю советовал ей найти одежду. Пусть она и с недоверием относилась к его последним пояснениям, но тут и спорить было нечего, одежда ей была нужна. И, главное, обувь. Здесь столько всего, что может повредить ноги, и живого, и не живого, в общем, нужно было выйти из убежища. Пока она размышляла, сами собой появились тени, и стало ещё теплее, девочка заметила, что туман почти рассеялся. Да, он тут исчезал очень быстро. Света начала спускаться по лестнице, всё так же аккуратно, чтобы не поранить ног. А ещё она помнила, что там, внизу, в кучах ломаного бетона, кажется, ещё живая, пряталась жаба. Девочка дошла до выхода из развалин. Остановилась. Всё, туман закончился. Пространство вокруг заливал белый, белый, жаркий свет. С громким жужжанием прилетело и плюхнулось ей на майку, прямо на грудь, отвратительное насекомое. Вскрикнув, девочка смахнула его на землю, оно было большое и неуклюжее, похожее на крымскую цикаду. Упало, копошилось в крошеве кирпича, Света, всё ещё перепуганная, прижала его к земле палкой.

Кажется, палка уже высыхала, теряя свои магические возможности. Насекомое вывернулось, тяжко зажужжало, с трудом взлетело и унеслось прочь.

«Сколь же тут всяких мерзостей». Девочка перевела дух и огляделась. Камень. Её камень был ей хорошо виден. «Если это двадцать восьмой дом по Гастелло, то там… проспект Гагарина, а там Фрунзе». И там, в той стороне, она видела не развалины, а хорошо сохранившиеся дома. Они были жёлтые и яркие в свете этого обжигающего солнца. Совсем как живые. В них должно было быть то, что ей нужно. Над развалинами пронеслись две птицы. Снова мимо неё басом прожужжало какое-то насекомое. Стоять тут и бояться не было смысла, в случае опасности она просто убежит. Решив так, Светлана вышла из развалин двадцать восьмого дома. Взяв свою палку двумя руками, она пошла к камню, прошла, огибая его с юга, и направилась дальше к виднеющимся впереди домам. Стоящие ещё кое-где стены, горы битого кирпича, она обходила, стараясь не приближаться к ним. Птица, проклятая, проорала почти над головой, напугала Свету своим резким кряканьем, девочка задрала голову, проводила её недобрым взглядом. Птица ещё и уродливая была. Светлана снова двинулась к домам, там, за ржавыми остовами гаражей, она увидела красивый… Ковёр? Нет, это была лужайка, которая белела на солнце. А цвет у неё был не белый, цвет у лужайки был серебристый. Когда она подошла ближе, то поняла, что серебро цвета отдаёт зеленью. Это… это был мох. Целая поляна серебристо-зелёного мха. Посреди которого кто-то позабыл пластиковое ведро. Ведро от времени вросло в мох, оставив на поверхности лишь круглый обод и белую ручку. Девочка, позабыв, где она находится, даже не оглядевшись толком, присела и провела рукой по серебру. Ах, как он был мягок, этот мох. В Икее она пробовала на ощупь некоторые покрывала, которые там продавались, они были из флиса, кажется, так вот, этот мох был такой же нежный. Да, именно нежный. Жаль, что нельзя лечь и полежать на нём. Погреться на солнце, которое уже печёт так, что можно даже и позагорать, не хуже, чем в Турции. Но нужно было идти. Света поднялась и поставила ногу на серебро лужайки. Какой он всё-таки мягкий, удивительно… И тут её ступню словно обожгло. Снизу вся подошва запылала в одно мгновение. Или, может, это был не огонь, может быть, десятки, сотни иголок проткнули одновременно крепкую кожу ноги девочки.

— А-а! — и от боли, а ещё и от страха и неожиданности закричала Светлана и тут же попыталась убрать ногу с серебряного ковра. Но нога словно прилипла. Ей даже пришлось приложить усилие, чтобы вырвать свою ступню из этого страшного мха. Вырвала, уселась на попу тут же, глядела на бурый след, что остался на серебре, ещё переживала боль. Бурый след! Отчего он такой? И только тут девочка поглядела на свою ногу, чуть вывернув стопу к себе. О! Вся подошва от пятки и до пальцев была испещрена мелкими круглыми отверстиями, из которых сочилась кровь. Кровь стекала к пятке и большими медленными каплями падала на рыжую, уже высыхающую на солнце землю. А Света ещё раз взглянула на лужайку. И её осенило. Там, посреди лужайки вросло в мох… Никакое это не ведро. Это был не белый край ведра с белой ручкой, это были белые рёбра какого-то существа, может быть, даже… человека? Только тут у девочки заработала голова. Как можно было не заметить и другие кости, что были на лужайке?

«Фомина, ты тупая!». Она даже чуть всплакнула, скорее от обиды, чем от боли. Ведь теперь ей придётся не идти к домам для поисков, а вернуться назад, в убежище. Сейчас, когда жгучее солнце сушило слёзы на её щеках, а со ступни всё падали и падали капли крови, она не поставила бы под сомнение ни одно слово Лю. Теперь она бы всё слушала внимательно и ещё переспрашивала бы, стараясь всё запомнить. Сны-не сны, потоки времени, трёхмеры, сирены… Как было бы здорово вот сейчас опять услышать этот спокойный и красивый голос у себя в голове.

— Лю, вы меня слышите? — на всякий случай произнесла девочка.

Голос ей не ответил, а сидеть тут, на открытом месте рядом с лужайкой, было нельзя. Девочка стянула с себя свою майку, всё равно нет никого вокруг, как-то обмотала ею ногу… Майка сразу покраснела. Ну как… как можно было спутать ведро с рёбрами, да ещё и запах не почувствовать… Тут же смердит тухлятиной, невыносимо смердит… Как она этого не заметила, или это солнце так припекло, что запах стал такой сильный? Девочка встала, теперь она старалась быть внимательной, поглядела по сторонам. Опираясь лишь на пятку раненой ноги, пошла обратно, ей очень хотелось побыстрее попасть в развалины двадцать восьмого дома, которые она уже считала своими. Солнце жгло невыносимо, оно-то и спасло девочке жизнь. Неожиданно потемнело. Свет, зной, свет обжигающие плечи лучи и вдруг… тенёк. Света удивилась, на небе она не видела ни облачка, а тут вон как… Девочка обернулась и увидала, как со спины её догоняют верёвки-жгуты, тянущиеся с неба. Жгуты, некрасивые, серые, в потёках, даже на вид липкие, а на их концах — лиловые расширения, похожие на крупные мужские ладони, только все в присосках. И летят-шевелятся эти липкие мерзости прямо на неё, летят быстро, своими «ладошками» едва не касаясь земли, ещё и растопыриваясь в стороны, чтобы охват был побольше. Присоски на «ладошках» уже рассмотреть можно. И рядом уже — вот они. Вот она, ладошка, липкая, слюнявая! Девочка и про больную ногу позабыла, чудом увернулась, вывернулась едва-едва, чтобы не коснуться жгутов. В десятке сантиметров, ну, может, в двух десятках, пронёсся один из жгутов от её локтя. Уворачиваясь, она чуть приподняла свою палку, и конец палки как раз оказался на пути липкого жгута. Была палка — и нет, жгут в мгновение ока обвился вокруг неё петлёй и вырвал оружие девочки из её рук с необыкновенной лёгкостью, поцарапав ей сучками руку выше локтя. Но тут уж ей было не до царапин и даже не до такой отличной палки, тут нужно было самой спасаться.

Даже не подняв глаз, она кинулась бегом к развалинам двадцать восьмого дома. Уже ни боли в ноге не чувствовала, ни дороги не разбирала, удлиняла шаг, увеличивала скорость, перепрыгивала кучи битого кирпича и, рискуя налететь ногами на что-нибудь острое, долетела до входа в развалины и лишь тут остановилась. Повернулась, чтобы понять, что же это было. Она догадывалась, но хотела убедиться. И её догадка оказалась верной — там, где она недавно была, в небе, медленно и величественно, почти не делая каких-либо движений, парила огромная, намного больше парашюта, розовая медуза с лиловой бахромой по краям тела. Она была даже красива, и, кажется, плыла в сторону девочки. Медуза стала лениво и неспешно делать те сокращающиеся движения, что дают медузам возможность двигаться. Медуза передумала лететь прочь, она двумя рывками изменила направление. Эта красота двинулась в сторону девочки, волоча к ней свои страшные жгуты-ладошки. Глаза у неё, что ли, были?

Светлана тут уже раздумывать не стала, кинулась внутрь, за стену, и вверх по пролёту лестницы в отвоёванный у жабы угол. Ей было страшно, по-настоящему страшно, ведь крыши-то над ней не было, только стены углом и всё. А вдруг эта красивая и огромная тварь скинет к ней сюда свои липкие, похожие на мертвечину жгуты? Что делать? Девочка уже заглянула вниз. Придётся бежать туда. Палка! Как ей дальше без палки? И майка, её окровавленная майка слетела с ноги во время бега. Короче, она стояла в своём убежище в одних трусах, с больной ногой, без палки и задрав вверх голову. Ждала, появится над нею медуза или нет. Со страхом, с замиранием сердца смотрела на угол неба, что был ей виден.

— Ну Света-а… Уже будильник два раза звонил. Просыпайся, — кто-то пальцами разжимает ей веки на левом глазу. — Света-а-а…

Это может быть только один человек. Она открыла глаза. Так и есть. Колька стоит рядом с кроватью, да ещё склоняется к ней, пытается говорить ей в ухо:

— Мы опаздываем, Света-а…

Надо было его осадить, но Светлана находится в каком-то непонятном для себя состоянии. Она в оцепенении, и это от того, что между её нынешним миром и тем, что происходило с ней во сне, нет никакой черты. Медуза и жаба были так же для неё реальны, как её нудный братец. И если вчера она проснулась, почти ничего не помнив, то сегодня она помнила всё. Всё, всё, всё до мельчайших подробностей. Вплоть до тактильных ощущений, которые испытывала, когда гладила серебряный мох мёртвой лужайки. Она чувствовала, что на ней нет майки, она не испытывала боли, но знала, что пододеяльник прилипает к высыхающей крови на её ноге.

— Света, нам надо идти. Мы опоздаем на завтрак, — говорит Максим, даже он уже волнуется.

О! Нет! Это уже серьёзно. Это приводит её в чувство. На завтрак опаздывать нельзя, или придётся отдать папин завтрак близнецам.

— Вы зубы почистили? — спрашивает она, пытаясь дотянуться до стула, где висит одежда. Берёт олимпийку.

— Да всё мы почистили, — кричит Колька. — И умылись!

Мальчишки даже уже одеты.

— Идите обувайтесь, — говорит им девочка и, позабыв про кровь, вытаскивает ноги из-под одеяла.

— Света! Смотри! Кровь! — кричит Макс, который обычно спокойнее Кольки. — Света, ты порезалась! У тебя вся нога в крови!

— Идите уже… обувайтесь! Сказала же вам, сейчас я приду! — в ответ кричит она им.

Сама встаёт и натягивает треники. Кровь на самом деле уже подсохла. Девочка быстро идёт в ванную, надо её смыть, взять носки. Хорошо, что нога почти не болит, только когда наступаешь, и то немного. В ванной она была недолго, когда вышла, мальчишки стояли в прихожей уже обутые. Стояли, молчали и смотрели на неё.

— Ну, что ждёте? — говорит она, беря ключи. — Открывайте дверь.

Глава 10

Ступня не болела, пока на неё не наступали, а как Света пошла, так заныла. И хорошо, что она не поленилась надеть носок, кажется, он промок. Но девочка старалась не хромать. Рядом шли близнецы, оба серьёзные, даже Колька молчал. Они поглядывали на сестру, и в глазах детская, честная тревога. Максим берёт её за руку, заглядывает ей в лицо:

— Света.

— Чего?

— А ты не заболела?

Светлана старается улыбнуться. Обнимает брата. Прижимает его голову к себе:

— Нет, не заболела.

— Света, а почему у тебя нога в крови, ты пошла, а на полу следы, — сразу спрашивает Коля и берёт её за другую руку, и тоже заглядывает ей в лицо.

— Потому что порезалась, — отвечает она.

— А сейчас тебе не больно ходить? — спрашивает Максим.

— А как ты порезалась… Ночью? Обо что? — засыпает её вопросами Николай.

— Так… Идите быстрее, опоздаете на завтрак, до обеда будете голодными, — заканчивает разговор сестра и ускоряет шаг.

Пришла домой, первым делом поглядела на носок. Он промок от крови, в кроссовке тоже чуть-чуть есть. Папа был уже дома, и девочка быстро прошла в ванную. Там, достав аптечку, нашла зелёнку и смазала всю ступню. Страшно получилось, зато кровь перестала сочиться. Поискала новый носок, но почти все носки были рваные, пришлось надеть разные.

Если на «охране» папа может подремать ночью, то на «резке» спасть не приходится. Он всю ночь режет продукты, упаковывает салаты, клеит этикетки, собирает салаты в ящики, каждому заказчику свой. Там он устаёт. Но всё равно, отпустив Нафису, он не идёт к себе, а садится в комнате у мамы, включает телек.

— Па, иди ложись, поспи. А я побуду с мамой, — говорит ему Света.

— Нет, я тут посижу, подремлю, а ты иди в школу, как вернёшься, я лягу спать.

«В школу, в школу». Папа всё время гонит её в школу, а Светлане там плохо, у неё больше нет подруг, с ней никто из девочек давно не общается. Раньше, в младших классах, когда-то, они приходили к ней в гости толпами, потом, когда Света стала бегать, их интересы разошлись, но они всё равно хоть как-то общались, хотя уже только в классе, уже тогда девочки её перестали звать с собой, если собирались у кого-то в гостях. Но в те времена Светлана сошлась с девочками из команды, многие из которых были постарше её. И они ей были интереснее одноклассниц. Ну а после беды, что случилась с семьёй девочки, на тренировки она стала ходить очень редко, а одноклассницы и вовсе перестали её замечать, теперь всё общение сводилось к «приветам». И вопросам типа: какой у нас сейчас, литература? Ну а с пацанами она почти не общалась, все пацаны были либо уроды, типа Пахома, либо те, что на Светлану внимания не обращали. Да ещё и учителя. Учителя её не очень любили, Светлана, занявшись спортом, подзабросила учёбу. И с твёрдой хорошистки скатилась в троечницы.

— Па, у нас всё равно уроков почти нет, в школе пусто, учителя болеют, что мне там делать? Давай я дома побуду, а ты выспишься, — предложила Света.

Нет, папа всё думает, что ей нужно будет поступать в институт, он всё надеется на это:

— Нет, Светка, иди. Нельзя бросать школу, понимаешь, нельзя.

Кажется, для него эта школа была тем последним делом, что связывало Светлану с нормальным миром. Хотя для себя Света давно всё решила, она уже не делала уроков, не старалась на контрольных, ей было всё равно, какую оценку ей поставят. Она просто отбывала в школе время.

— Ладно, па… Поем и пойду.

Она собиралась долго есть, чтобы даже на второй урок не успеть.

Парк Победы в Петербурге считается местом престижным. Дорога на юг, близко до центра, на Московском проспекте много магазинов и ресторанов, дома вокруг парка всё респектабельные «сталинки», во дворах этих домов много дорогих машин, «каены», «мерседесы» и «бмв» последних моделей, попадаются «ягуары». Публика в этом районе живёт не бедная. Но эта женщина бросалась в глаза даже на чистой и зелёной улице Фрунзе. Светлана остановилась на перекрёстке, ожидая зелёного сигнала светофора, смотрела по сторонам и увидала её. Девочка и сама была немаленького роста, среди девчонок вторая в классе после Ксюхи. А эта дама была намного выше Светы. Была она одета в бежевый плащ с поясом, чёрные замшевые сапоги до колен, что рановато для тёплого сентября, и чёрные кожаные перчатки, которые тоже ещё рано носить. На голове красный платок. Глаза скрыты большими солнцезащитными очками, это в сентябрьском Санкт-Петербурге, а нижнюю часть лица закрывала никого сейчас не удивляющая антиковидная маска чёрного цвета. Элегантность, тайна, опасность. Света постеснялась долго рассматривать эту даму. Или побоялась. В общем, женщина была очень яркой и запоминающейся. И самым удивительным было то, что она шла за Светланой почти до самой школы. Только у школы она зашла в магазинчик, что был в доме напротив.

Но и это было ещё не всё, когда после уроков девочка возвращалась домой и уже свернула с улицы Ленсовета во дворы, она, случайно повернув голову в сторону, опять увидела эту женщину. Это было так странно, что Света непроизвольно ускорила шаг. А перед тем, как войти в подъезд, даже обернулась. Не идёт ли женщина за ней? Нет, во дворе элегантной дамы не было.

Ну и ладно, у девочки хватало забот и тревог и без этой женщины.

Ей, например, нужно было вымыть полы в квартире, так как на полу в её комнате, и в коридоре, и в ванной остались грязные следы от её кровоточащей ноги. О! Нога! Света позабыла про неё, так как нога не болела. Девочка уселась на свою кровать, стянула почерневший, кажется, от зелёнки, носок и осмотрела ногу. Ранки на ноге больше не кровоточили. Зелёнка сделала своё дело. Ну и славно. Света пошла, быстро перекусила. Сварила себе две сосиски и яйцо. Доширак трогать не стала, очень хотелось, но не стала. Близнецы иногда вечером не ограничиваются печеньем и молоком и просят есть. Впрочем, дешёвые сосиски с яйцом, с майонезом, со «столичным» хлебом, были очень вкусны. Она бы и ещё столько же съела. Последнее время есть ей хотелось всё больше и больше.

Весь оставшийся день она мыла полы, сняла постельное бельё, стирала его, готовила папе и себе ужин, решила жарить картошку, у неё был хороший кусочек сала в морозилке. Пока суетилась, забегала к маме, сказать ей что-нибудь. Мама должна слышать голоса, должна знать, что она не одна. Так доктор велел.

Еле успела до папиного пробуждения все дела поделать. Когда встал папа, она сбегала за братьями в садик и, вернувшись, сразу стала жарить картошку. Картошка у девочки получалась, папа хвалил блюдо. Светлане было приятно. Вот и сейчас он сел есть, перед этим выпив свои таблетки. Взял вилку и спрашивает:

— Светланка, ну а у тебя как дела?

От такого вопроса девочка даже растерялась. Как у неё дела? А как у неё могут быть дела, если папа инвалид, а мама уже почти год как лежит, не вставая и не приходя в сознание. А ещё ей снятся странные сны, в которых она получает вполне себе реальные раны. И у неё есть знакомый голос по имени Лю. Он её… ну, наверное, друг, который помогает ей выживать в ужасных сновидениях. Рассказать об этом папе? Ей очень, очень хотелось поделиться с ним всем тем, что с ней происходило, но разве можно это делать?

У него, что, мало забот, чтобы ещё и о её снах и ночных голосах думать. Нет, пока она ничего ему рассказывать не будет. Это лишнее, папа и так выбивается и сил.

Светлана подошла к отцу и обняла его:

— Да всё нормально, па.

— Я в том смысле, — продолжал отец, накалывая горячую, румяную картошку, — что тебе через два месяца шестнадцать исполнится. Вот думаю, что тебе подарить. Что тебе нужно? Что бы ты хотела?

Что бы она хотела? Одежду, телефон, кроссовки. Да ей просто бельё нужно, носки. Всё её бельё старое и изношенное, она давно из него уже выросла, а последнюю приличную маечку она потеряла во сне, когда бежала от летающей медузы. А ещё Света вспомнила, какое бельё носят некоторые её одноклассницы. Она видела их раздетыми в раздевалке перед физкультурой. Ну, о таком она даже не мечтала. Ей бы просто новое.

— Мне нужно бельё, па.

— Да я не про такой подарок, — говорит отец, — я про нормальный.

— Па, — говорит Светлана назидательно. — Мне сейчас нужно только бельё, ну и носки ещё.

Отец молча кивает. Он такой уставший в последнее время, Светлана опять его обнимает.

Папа, как всегда, выкурив сигарету после ужина, ушёл на работу. Ему нужно было быть на работе к девяти, но он уходил в половине восьмого. Света смотрела на него из окна. Папа ходит медленно, без костылей ноги его почти не слушаются, он без них только стоять может, поэтому даже до остановки на проспект Гагарина, до которой Света добежит за минуту, ему приходится идти минут пятнадцать.

Поглядев, как отец скрылся за углом, девочка подошла к матери, уже который раз за день, пожала ей руку и сказала:

— Папу я накормила, картошку жарила. Он на работу пошёл.

Кажется, мама ответила ей движением зрачков под веками.

Света села в кресло рядом с матерью, включила телевизор. Всё было, как всегда. Братья ругались за компьютером в своей комнате. Встать, пойти подзатыльников раздать? Нет, она сидит и нажимает кнопки на пульте, даже не пытаясь понять, что по какому каналу идёт. Если быть честной, то ей было… немного страшно. А если быть ещё честнее, то и не немного. Когда она бежала от медузы, она не испытывала страха, ей было не до того, а вот после и сейчас… да, страх был весьма реальный. Он перемешивался с чувством беспокойства и неотвратимостью нового испытания. Что уж там, она заметно тревожилась и отдавала себе в этом отчёт. Аж руки вспотели. Совсем как перед ответственным забегом когда-то. Но к соревнованиям она готовилась, готовилась серьёзно. Точно! Сейчас она думала о том, что ей надо подготовиться. Если этой ночью она снова окажется в этом сне, то ей нужно быть готовой. Очень, очень не хотелось Светлане снова оказаться там, но почему-то у неё не было и намёка на сомнение, что она сегодня снова увидит вязкий желтоватый туман, а потом и обжигающее солнце.

«Да, нужно приготовиться ко сну».

Как забавно это прозвучало. Только вот смешным это ей не показалось. Она встала, бросила на кресло пульт и, оставив маму, пошла к кладовке, где лежали её вещи. Вытащила свой беговой костюм, в котором бегала в непогоду. Кроссовки, старые, совсем рваные, но это лучше, чем босиком. Те, что ещё можно было носить в школу, было жалко, мало ли что. Она вернулась к маме в комнату и разложила костюм с обувью на полу. Осмотрела всё и стала мерить. Конечно, всё оказалось ей мало. И куртка узка, и брюки коротки, и кроссовки — пальцы впритык, она за год заметно подросла. Но ничего другого у неё не было. И пусть, перед кем ей, перед медузами красоваться или перед крикунами? Немного неудобно, но будь на ней кроссовки, даже эти рваные, серебряный мох ей ногу не раскровянил бы. Она чуть-чуть постояла, подумала. Точно! Ей нужно оружие. Пошла, как была, в костюме, на кухню, там был большой нож для резки мяса, но Светлана им не пользовалась, он казался неудобным. А вот теперь он ей как раз подходил. Ещё она нашла в столе кусок капронового шнура, тоже может пригодиться. И её опять осенило! Она пошла в кладовку и нашла папин ящик с инструментом. Там был молоток с красной резиновой ручкой и с загибом-гвоздодёром, он с детства казался ей страшным. Она взяла его в руку. Он был удобен, и теперь он не казался ей таким тяжёлым, как раньше. Светлана решила взять его с собой. Задвинула инструменты на полку и подумала, что ей ещё может потребоваться зажигалка. У папы их было много. Она пошла в его комнату со всем, что нашла, и с ножом, и с молотком, а тут как раз позвонили в домофон. Девочка выбирала зажигалку из тех, что лежали на тумбочке у папиной кровати, а домофон тем временем разрывался. Света, разозлилась, схватила зажигалку и выскочила в коридор.

— Мелкие уродцы, вы, что, не можете открыть?

Братья, только что шумевшие, почти дравшиеся, теперь притихли, но от компьютера не оторвались, только смотрели на неё чуть удивлённо. Света открыла дверь, ну конечно же, это пришла Иванова, чтобы заступить на дежурство возле мамы на ночь.

Девочка влетела в комнату к братьям, отобрала у одного из них мышку.

— Что, тяжело оторваться от этой фигни?! — говорит она зло. Даже не говорит, а орёт. — Никто не может встать открыть дверь сиделке? А? Всё я должна делать?

Мальчики молчат. Она обычно позволяла им сидеть до десяти, но тут злость, а ещё больше волнение у неё разыгрались:

— Чистить зубы и спать! Быстро! — снова кричит она.

— Мы ещё молоко не пили, — напоминает Максим.

— Пошли на кухню, быстро попили и чистить зубы.

Она подзатыльниками и пинками гонит братьев на кухню, наливает им молока, даёт по одному прянику. Братья торопятся, пьют, едят, а сами смотрят на неё поверх стаканов, видят, что она в беговом костюме, с ножом и молотком в руках. Макс делает брату замысловатый знак, Колька понимает его без слов и спрашивает:

— Света, а ты снова бегать будешь?

— Буду, — зло говорит девочка. — Допивайте.

— А нож тебе зачем? — не отстаёт Николай.

— А молоток? — спрашивает Макс, допивая молоко.

— А ты сейчас побежишь? — продолжает Колька.

Света ничего не хочет им объяснить.

— Допили? Всё? Стаканы в мойку — и в ванную, через минуту я приду, чтобы были в постели! — заканчивает разговор сестра.

Мальчишки убежали, а она помыла за ними стаканы. Мыла, а у самой руки подрагивали. Сентябрь, за окном уже темнеет. Ночь скоро. Ей уже тоже пора ложиться. И тут ей пришла в голову мысль: а если не ложиться спать до утра? Что будет?

Эта мысль ей очень понравилась. Точно, нужно попробовать. Сейчас уложит братьев, а сама сядет посидит в интернете, там можно сидеть долго. Иногда она просиживала в паутине до утра.

Глава 11

Такое впечатление, что туман стал в два раза плотнее. И ещё… он был липким. Света помнила, что всего на мгновение опустила голову на стол перед компьютером. И всё, уже туман липнет к коже. К коже. Ведь на ней нет ни костюма, ни кроссовок, ни носков. Ничего нет, кроме трусов. Ей хочется плакать. Тем более хочется, что внизу, в тумане, среди строительного мусора, шевелится, шуршит кто-то, она очень надеялась, что это жаба. Непонятно, почему она так думала, ведь уже знала, что слюна жабы очень опасна, а палки у Светы не было. Всё, что она могла сейчас сделать, так это просто плакать или звать на помощь, и она позвала:

— Лю… Лю, вы тут?

Девочка замерла, выжидая положенные секунды… Тишина… Тишина… Любопытный не отвечал. Мерзкий туман и такая унылая тишина, что захотелось нарушить её хоть каким-то звуком, закричать что есть силы, лишь бы не завязнуть в этом тумане, похожем на старую вату. Только теперь она вспомнила слова Лю про сирен, про их песни, которые призывают людей, у которых нет надежды или которые думают о смерти. Она думала о смерти? Девочка не успела ответить себе на этот вопрос. Совсем недалеко, кажется, за стеной, пронзительно взвизгнул крикун. О, он так орёт, что его даже через этот туман отлично слышно. Ну и как тут ей не плакать? И заплакала бы… Если бы не услышала такой красивый, спокойный и даже родной голос.

— Постарайтесь не издавать звуков, — сказал Лю. — Эти стайные существа прекрасно организованы и отлично ориентируются в тумане. Одно из них от вас недалеко.

Но Света тут же позабыла про предупреждение и уточнила:

— Вы про крикунов?

— Судя по всему, да, мы говорим об одних и тех же существах. Крикуны… Вы нашли им правильное название, но ещё раз повторяю, не издавайте звуков, у них отличный слух, это разведчик, он чувствует жабу и не станет приближаться к вам, если не услышит чего-то необычного. Имейте в виду, после медуз они самые опасные существа в тумане. Солнца они избегают.

Света замерла в своём углу. У неё был десяток вопросов, не меньше, но она не могла их задать. Нужно было ждать. И хорошо, что она молчала, опять невдалеке заорал крикун. А Лю произнёс:

— Это был разведчик, он уходит, его, кажется, отпугнул запах жабы, кстати, вам тоже нужно быть с нею аккуратней, я не уверен, что вы выживете, если её токсин попадёт на вашу кожу.

Светлана до этого и сама додумалась. И даже была чуточку этим горда. Но гордость гордостью, а палку-то у неё отобрала медуза.

— Я вчера наступила на серебряный мох, и меня чуть не схватила медуза, — произнесла она тихо. — Я потеряла свою палку.

— Лишайник, что растёт во влажных местах, весьма опасен, я забыл предупредить вас, но я видел, как некоторые ваши… соплеменники в момент опасности забегали на такую лужайку, они там скрывались от преследователей. Это эффективная тактика.

— Они были обуты! — догадалась Света.

— Да, у них на нижних конечностях были приспособления для комфортного передвижения.

— Я тоже пыталась одеться и обуться, подготовиться, взять с собой оружие, но тут я оказалась без всего.

— Это любопытно, любопытно, — медленно, словно размышляя, говорил голос. — То есть как бы вы ни готовились, сюда вы всё равно попадёте в своём естественном виде. Вы мне многое объяснили, Светлана-Света. Но это всего лишь один случай, слишком мало данных для законченной гипотезы. Раньше я считал, что невозможно вернуться в свой трёхмер с местными предметами, а оказывается, нельзя проделать и обратную операцию.

Света с трудом понимала, что он там говорит, и, как только голос умолк, спросила:

— А что делать мне?

— Думаю, для выживания вам всё-таки нужно добраться до тех домов, что не разрушены. И там найти себе одежду и устройства для комфортного передвижения, вы называете это обувью. А также привычные для вас орудия, которыми вы сможете обороняться. Так вероятность вашего выживания в этой локации значительно повысится.

— Лю, а вы мне будете помогать? Без вас я тут умру, кажется…, — произнесла девочка.

— Светлана-Света, я буду прилагать для этого все силы. Вы мне очень интересны, вы одна из немногих представительниц вашего вида, с которой мне удалось установить такой хороший контакт, я с удовольствием буду наблюдать те метаморфозы, что будут с вами происходить в этих местах. Я предоставлю вам все имеющиеся у меня знания для скорейшей вашей адаптации к местным условиям.

Света не всё поняла. Речь голоса всегда была слишком учёной для неё. Но главное девочка уловила: Лю будет ей помогать. Она уже думала о том, что всё, о чём говорит ей голос, нужно запоминать, ничего не пропускать мимо ушей, вот это как раз был именно тот случай:

— Лю, а что значит мето… мето… какое-то там, что со мной будет происходить?

— Метаморфозы. Это значит изменения. Если вы не погибнете в ближайшее время, а сирена не отпустит вас и продолжит сюда призывать, то вы в процессе адаптации начнёте меняться. Будет меняться и ваша физиология, и ваш личностный конструкт. А мне очень хочется видеть, как вы будете меняться. И значительную часть времени, что я провожу тут, я буду проводить с вами.

Свете бы порадоваться, но у неё в голове родилась одна интересная мысль.

— В позапрошлое моё тут… Ну, когда я тут была, на меня напал, вернее, хотел напасть, один дедок, такой, с незрячими глазами… Без носа. Сам голый был.

— Дедок? — кажется, Лю не понимал, о чём она говорит.

— Ну, старый такой человек, голый и со слепыми глазами.

— Ферокс. Я понял, о чём вы говорите. Да, именно эти метаморфозы я имел в виду. Часть попадающих сюда идут по пути примитивизации, они быстро приспосабливаются, прячутся от солнца, живут в тумане, улучшают слух и обоняние, но утрачивают зрение и навыки работы с инструментами, получают заметные физические преимущества, умение переваривать падаль, ядовитую и малосъедобную пищу, но утрачивают умственные возможности, попросту становятся дикими, фероксами. Это большая часть проникающих сюда. Но некоторые сохраняют свой разум и умение работать. Они здесь гости, искатели. Я называю их оптиматы. Их мало, но они есть. Есть призванные, которые просто идут к своей цели, к своей сирене, и, как правило, погибают. А есть супримы, но этих совсем мало.

Света растерянно молчала, обдумывала услышанное, стоя в своём углу над лестничным пролётом. Вот как, оказывается. Люди тут дичают, доходят до такого состояния, в котором был тот дедок! До состояния зверя? Как такое возможно? А Лю, видимо, думая, что девочка испугана, попытался её успокоить:

— Вам нечего бояться того ферокса, он уже мёртв, его поймали и съели, как вы их называете, крикуны. Ближайшая видимая мною местность будет относительно безопасна, как только выйдет солнце и крикуны уйдут в своё логово.

Да, это всё было, конечно, здорово, дедка сожрали, крикуны скоро уйдут прятаться, Лю хочет наблюдать метаморфозы, а ей… Что делать ей?

— Лю, а что делать мне? Что делать мне, ведь мне нельзя идти к сирене. Пусть она меня хоть зовёт, хоть обзовётся. У меня мама в коме, а папа инвалид, а ещё два маленьких брата, я не хочу к сирене. Я не хочу, чтобы она меня сюда призывала, что мне делать, Лю? — намного громче, чем нужно, говорила, вернее, почти кричала девочка.

Молчание длилось дольше, чем обычно, но Света чувствовала, знала, что Лю ещё с ней, и она дождалась ответа:

— Возможно, вам придётся избавиться от сирены или избавиться от тех тягот, что не дают вам наслаждаться существованием в вашем трёхмере.

— Да как я от неё избавлюсь-то? — Светлана готова была зарыдать. — Я тут-то боюсь стоять, я не знаю, смогу ли выйти отсюда, меня вчера медуза напугала. Чуть не до смерти. Какая она, эта сирена, чем мне её убивать? Этих сирен хоть кто-нибудь убивал?

Она говорила всё это с упрёком, словно этот голос, этот Лю виноват во всём, что с ней происходит. Ну, ей нужно было найти виновного, хоть кого-то. Хорошо, что Лю был невозмутим. Он всё тем же красивым и поставленным голосом отвечал ей бесстрастно:

— Я никогда не видел сирен, я знаю о них понаслышке, от таких же людей, как и вы, знаю, что это немаленькие существа, живущие на острове. Как их убить? Я этого тоже не знаю, но я знаю, что местная фауна и флора настолько смертоносны, что при желании способ можно будет найти. Что вам делать с вашим страхом — вам нужно его преодолеть, в этом вам никто не поможет. Это зависит только от вас. Я бы попытался стабилизировать ваше эмоциональное состояние, но моё время уже на исходе, я скоро должен буду покинуть вас.

— Лю, Лю…, — Света сдерживалась, чтобы не зарыдать, — так что мне делать? Сейчас и вообще… Что делать?

— Первое: стабилизировать своё эмоциональное состояние. Второе: найти себе одежду, обувь и инструмент, типа палки, что у вас была. Третье: изучить маршрут к острову, где живут сирены. Четвёртое: собрать о них информацию и разработать средство против них. Пятое: применить к ним разработанное средство.

— Это… Это всё очень сложно…, — она всхлипнула и поднесла руку к лицу, ей казалось, что всё-таки она не удержала слезу.

— Да, сложно, но сделайте хотя бы первый шаг. Напоминаю: одежда, обувь, инструмент. Всё, я оставляю вас.

— Лю, Лю…, — звала девочка, но ответа так и не услышала.

Как хорошо, как спокойно было ей, когда голос с ней разговаривал. А теперь тишина, где-то заорал крикун. Туман стал блёкнуть. Она подняла голову. Кажется, посветлело небо. Внизу шебуршала жаба. Светлана начинала к ней привыкать.

Вот и свет, девочка не торопясь спускается вниз, к выходу из развалин. Ей очень не хочется, чтобы жаба на неё плюнула, но внизу тихо. Жабы не слышно. Становится заметно теплее. Уже скоро солнце будет жечь. Высунув голову из прохода, она оглядывается по сторонам. Никого, ничего необычного не видит. Груды битого кирпича, строительный мусор — и всё. Она делает первый шаг.

Глава 12

Она сначала даже не узнала свою майку, майка была грязна и порвана чуть не на ленты, кто-то рвал её зачем-то, наверное, ему не давал покоя запах крови. Майка и раньше была ветхой, а сейчас просто превратилась в грязную тряпку, но Света зачем-то подняла её. Ей бы палку найти… Но палку утащила медуза. Медуза. Точно. Она стала озираться. И слава Богу! В двух сотнях метров от неё и, кажется, по направлению к ней плыла как раз такая же, а может, и та, что была вчера.

Вот уж нет, Света сразу побежала, но у неё хватило смелости бежать не в своё укрытие, а наоборот, от него, к камню. Бежала, аккуратно выбирая безопасное место для каждого следующего шага. Пробежав метров сто, остановилась около большого обломка стены с помятой железной дверью, за которой, в случае чего, можно было спрятаться. Обернулась. Да, это ужасное существо явно летело за ней, но вот в чём она теперь не сомневалась, так это в том, что медуза летит весьма медленно. От неё всегда можно убежать… Если, конечно, её видишь. А вот в тумане… Да, Лю был прав, в тумане её не рассмотреть, в тумане она очень опасна, ведь никогда не угадаешь, откуда прилетят жгуты с липкими ладошками.

Она пробежала ещё немного, мимо серебряной лужайки, и ещё дальше. Обернулась. Да, медуза её потеряла. Теперь она медленно плыла, резко сокращаясь всем своим гигантским зонтиком, куда-то в сторону. Светлана перешла на шаг и огляделась, кругом горы битого кирпича, обломки толстых стен. О, здесь росли одуванчики. На кирпичах кое-где желтели эти маленькие цветы. Ей нужно быть осторожной, везде острые предметы на земле, куски железа и стекла. Ещё одна серебряная лужайка между двух куч кирпича. Надо смотреть под ноги всё время. И на небо тоже. Она подняла глаза. Медуза уплывала куда-то вдаль, ещё одна висела далеко-далеко, в небе кружили две больших птицы. С басовитым жужжанием ей на грудь со шлепком упало отвратительное насекомое, и стало деловито готовиться её есть, Света с отвращением тряпкой-майкой смахнула его на землю. И пошла дальше к целым домам. Те дома выглядели хорошо, были как «живые», в которых даже все стёкла сохранились, и до них было уже недалеко.

Подойдя ближе к первому целому дому, осторожно заглянула за угол. И увидала… какого-то мужика. Все тело его, кисти рук и шея, даже лицо, всё было вымазано в какую-то чёрно-синюю краску. Да, настоящий мужчина, заметно старше папы. Был он одет в грязные белые трусы и крепкие ботинки, за спиной у него был большой рюкзак, на носу чёрные некрасивые очки, почти невидимые на чёрном фоне лица, а в руках он сжимал длинную палку, на конце которой красовался чёрный, крепко примотанный к палке изолентой нож. Он остановился и скорчился, как от сильной боли, по его лицу было видно, что боль нешуточная. Спазм прошёл, и он выпрямился. Вздохнул и, чуть пошатываясь, пошёл дальше. Озираясь, подошёл к допотопной машине, что стояла у подъезда. Такие машины Светлана видела только в кино. Двери, капот и багажник настежь, а стёкол в машине не было. Мужчина заглянул в неё и стал что-то там искать, копаться, прислонив свою палку с ножом к крылу автомобиля. И тут новый приступ боли скрутил его, он выпрямился и… увидел Светлану. Мужик сразу схватился за свою палку, он и про боль позабыл. А девочка вышла из-за угла в надежде поговорить. Света прикрыла грудь тряпкой-майкой, а правую руку приподняла вверх: привет. Она не успела ему ничего сказать, мужчина закричал первый:

— У меня ничего нет! — он явно был напуган. — У меня пустой рюкзак.

Он стал пятиться назад, отходить спиной, выставив вперёд копьё. Девочка хотела крикнуть, что она просто хочет поговорить, но мужчина, измазанный краской, продолжал орать:

— Не подходи! Я буду драться, я распорю тебе брюхо! Стой там, у меня всё равно ничего нет, и я намазан соком фикуса! Видишь, видишь, я синий? — он поднял руку, чтобы девочка её рассмотрела. — Я весь в соке фикуса. Будешь блевать…

Он пятился, пятился, а потом повернулся и неуклюже побежал прочь, болтая рюкзаком на спине из стороны в сторону. Быстро побежал, для его-то возраста. И, оббегая препятствия, скрылся за углом следующего неразрушенного дома. Поговорить не вышло.

Света была растеряна. И, признаться, напугана поведением мужчины. Что он там ей кричал? Что у него ничего нету? И ещё что она будет блевать, кажется. Пока она думала, одно за другим прилетели два противных насекомых, все они пытались сеть ей на кожу. Она стряхивала их и вдруг поняла, что кожа-то у неё горит, на плечах, на груди, так горит, как на юге, когда с непривычки первые дни слишком много бываешь на солнце. И вправду, солнце пекло немилосердно. Надо было найти тень. У машины появились зверьки какие-то, вылезли из разбитого канализационного люка, небольшие, может, с кошку, нет, это были не кошки, спроси её кто, что это за зверь, она бы не смогла его даже описать. Светлана решила для себя, что это крысы. И были эти зверьки даже на вид весьма неприятные. Да, ей нужна была новая палка, а в идеале — палка с крепко прикрученным к её концу ножом, как у сбежавшего мужика. Стараясь не обратить на себя внимание крыс, она прошла вдоль стены и подошла к первой попавшейся ей двери. Светлана не была человеком опытным, она не думала о том, что будет, окажись на двери панель домофона. Она просто подошла к двери и удивилась. Домофона там не было, мало того, там и дверь была деревянной, а не железной. И ручка, большая деревянная ручка на большой деревянной двери. Она потянула дверь на себя, и та, на удивление для такой большой двери, поддалась весьма легко. И её чуть не оглушил звон одновременно взлетевших в воздух сотен огромных мух, она даже прищурилась от этого звука, десяток мерзких созданий кинулись на свет, врезаясь в девочку, а вместе с ними на неё из подъезда пахнул густой, омерзительный запах. Смесь фекалий и полностью разложившегося мяса. Одного взгляда девочке хватило, чтобы не идти в этот подъезд. Там, сразу за порогом, в двух шагах от лестницы, лежало свернувшееся калачиком чёрное тело. Светлана даже не смогла разобрать по его ногам, по ступням, человек это или нет. Кажется, в теле было больше человеческого. А на нём, кроме мух, ползали десятки так хорошо ей знакомых, крепеньких и блестящих кусак. Свету замутило, да от одного запаха её могло стошнить, она отпрянула от парадной, даже и не подумав закрыть дверь. И пошла, пошла прочь, к следующей парадной, потеряв на мгновение бдительность и едва сдерживая позывы ко рвоте. Обернулась один раз только и увидала, как те противные зверьки, которых она считала крысами, весьма проворно кинулись к открытой двери, видно, на запах.

В следующей парадной никаких тел не лежало, горели лампы, тут вообще было светло, но стойкий запах фекалий и застарелой грязи присутствовал и здесь. Зато не было такого свирепого солнца, тут было попрохладнее. Она огляделась. Странное дело, но тут всё было другое, другие перила, другие двери, плафоны, звонки на дверях другие. Девочка тихонечко, прислушиваясь ко всякому шуму, пошла вверх по прохладным и липким ступенькам, осматривая двери, да вообще всё, что тут было. Но вот о чём она опять не подумала, так это о том, что все двери на первом этаже были закрыты.

Одну из дверей она даже подёргала. Нет. Заперта. Светлана пошла на второй этаж. Там, на площадке, она увидела допотопный, таких она никогда не видела, трехколёсный детский велосипед, стоящий у одной из дверей. Выше, этажа на два, зло закричала птица, громко захлопала крыльями, но этих птиц Светлана не боялась, это они кричали в небе. Она пошла дальше, на третий этаж. Птица-не птица, а обувь и одежда ей были очень нужны. И на третьем этаже она нашла открытую дверь. Кто тут был до неё, сколько их было, она не знала, но в этой квартире не было ничего, мусор да высохшие испражнения, которые даже уже не воняют от старости. На полу в одной комнате она нашла древний музыкальный аппарат, на котором проигрывают древние пластинки в пожелтевших конвертах.

«Клавдия Шульженко», — прочитала девочка надпись на одном из конвертов. Она даже не могла вспомнить такого имени, и в этой квартире всё ей казалось чужим. Паркет, ломаная мебель, эмалированный бидон, жёлтый с красными вишнями, даже витые провода и чёрные уродливые выключатели. Все было не такое, как у неё дома. Она, перешагивая через мусор и ломаную мебель, подошла к окну, из которого в комнату вливались до боли в глазах белые лучи солнца. И сразу узнала то место, которое увидела из окна. Проспект Юрия Гагарина.

А если взглянуть чуть левее, знакомый с детства перекрёсток Гагарина и Бассейной. Весь проспект был отлично виден. В её мире… Ну, у неё дома, там, не во сне, проспект не видно из-за больших деревьев, что растут вдоль дороги, а тут деревьев нет. Он весь как на ладони. А чуть левее она увидала СКК. Да, тут он ещё был, в реале его снесли почти год назад. СКК был большим, серым, тяжёлым зданием, но в ярком солнце он казался абсолютно белым, и вся огромная площадь вокруг него тоже казалась белой, и ещё горячей, и над всем этим светлым местом почти неподвижно висели три медузы. Большая и две поменьше. Неприятное место. Но сразу за ними она увидала в дымке большую и хорошо знакомую ей красивую вывеску «Радуга». Это был один из любимых ею торговых комплексов, сколько фильмов она там посмотрела, сколько всего купила, сколько съела всякого вкусного на фуд-корте. Вспомнила — и сразу есть захотела, странно, раньше она здесь о еде не думала, а тут вдруг захотела есть, от гриль-чикенбургера она бы сейчас не отказалась, да и попила бы чего-нибудь. Но это всё были мечты, а пока ей нужно было искать одежду и оружие. Тут, среди ломаной мебели и старого хлама, ничего стоящего найти она не смогла. Девочка на всякий случай пошла в ванную, вдруг там есть швабра. Нет, тоже ничего, только хлам. Она вдруг поняла, что найти тут что-нибудь полезное будет непросто. Кажется, до неё в этом доме побывало много людей. Она вышла из квартиры и пошла на следующий этаж. А там царил полный хаос, там было гнездо уродливой птицы, она разбила окно и поселилась прямо на лестничной площадке, загадив всё вокруг. Засыпав всё вокруг какой-то серой чешуёй и переваренными скелетами каких-то зверьков. Птица лежала в гнезде, и поэтому, поднимаясь снизу, девочка её не сразу увидала. Зато птица её увидела, когда Света почти поднялась. Она выскочила из гнезда, зашипела так яростно, что девочка отшатнулась, тем более что птица-то была немаленькой, побольше чайки была эта птичка. Она захлопала крыльями и кинулась на Светлану, но девочка отмахнулась и весьма удачно сбила её на загаженный бетон. И ужасная птица стала взлетать, яростно бить крыльями, поднимая с пола весь сор, который мог взлететь, и оглушительно орать. Второй раз кинуться на девочку она не решилась, вылетела в окно, но не улетела, а кружила возле окна и орала, орала, орала. Светлана даже уши заткнула. Она случайно заглянула в гнездо, и увидела там нечто бесформенное, жидкое, в прозрачной плёнке, с круглым птичьим глазом под ней. Мерзость! Да ещё и жуткий ор птицы в паре метров от окна. Света не стала подниматься дальше, а быстро побежала вниз, позабыв про осторожность. Лишь бы побыстрее уйти от орущей на всё округу птицы.

Света выскочила на почти белый и на удивление целый асфальт во дворе. Из прохлады и полумрака парадной и сразу на солнце — ей пришлось сощуриться, иначе слёзы из глаз потекли бы. Она повернула к следующей парадной, дверь которой была приоткрыта…

Ни боли, ни страха девочка не почувствовала. Кто-то просто схватил её за волосы, дёрнул сильно… Она упала на этот горячий, очень горячий асфальт, даже ещё не понимая, что происходит. А после поняла: её крепко держат за волосы, и очень сильная рука тащит её, стирая кожу на бедре и коленке об асфальт. Тогда она ещё не пришла в себя от неожиданности, не заплакала, не кричала — всё произошло слишком внезапно, страх всё ещё не пришёл, боль ещё была терпимой, но вот удивление, удивление овладело девочкой, тем более что она над собой слышала бормотание…

— Наглость… Наглая…, — затем смешки. — Бродит тут наглая… Аглая не любит этого… Не любит…

А ещё был запах пота, резкий и едкий. Это был запах сильного тела. Но голос… Это был не голос «синего» мужика с палкой и рюкзаком, голос был женский. Светлана попыталась схватить руку, что сжимала её волосы, но её больно пнули в бок под рёбра и потащили дальше, и вот только тут ей стало страшно, да и больно…

Но всё закончилось; когда боль на ободранном асфальтом бедре стала уже весьма сильной, её втащили в тенёк дома, отпустили волосы, и тут же она увидала лицо женщины. Волосы чёрные, над губой полоской чёрные волоски усов и оранжевые веснушки по всей коже. Она схватила Светлану за щёки пятернёй — пальцы сильные, как щипцы, под ногтями грязь, — повернула к себе, заглянула девочке в глаза:

— Что? Ты тоже слышишь вой? Эта тварь воет и зовёт меня, и зовёт… А тебя зовёт?

Светлана даже не успела и подумать над ответом на этот вопрос, как женщина продолжила:

— Я его слышу всё время, когда не пью таблетки, она воет и воет, днём и ночью, — и тут женщина заорала прямо в лицо девочке: — я не могу спать, я закрываю глаза, а она воет…

Света опять ничего не успела ей ответить. Женщина вдруг чуть успокоилась, самую малость, и спросила:

— А тебе врачи дают таблетки, у тебя есть таблетки? Мне дают, я их всё время пью, даже на ночь, иначе вой меня изводит, без таблеток я слышу, как она кричит, всё время слышу. Всё время, всё время…, — женщина вдруг стала бить себя ладонями по ушам, а потом схватила Светлану за трусы и дёрнула за них, заорав с тоской и отчаянием:

— У тебя есть таблетки, есть? Нет? Арипипразол есть? Феназепам есть? Что есть? Ничего нету? Нет? Конечно, нет, ты их сама бы уже сожрала…

Она вдруг вскочила, теперь Света видела только её поросшие чёрными волосками голени и страшные, натоптанные, все в черных мозолях ступни. И одна из этих уродливых ступней вдруг полетела девочке в лицо, Света едва успела закрыться руками, но удар был такой сильный, что ей всё равно как следует встряхнуло голову, встряхнуло голову даже через руки. И тут же безумные глаза женщины снова заглянули в глаза девочки, её злобное лицо было близко и закрывало всё вокруг. Света даже видела, как в её запутанных космах ползают насекомые.

— Ходишь тут, ходишь… Это моя территория, я тут живу, а ты думала, твоя? Да? Твоя? — и заорала так, что Света почувствовала её дыхание: — Это не твоё место, ты здесь сейчас и сдохнешь!

«Она долбанутая! — с ужасом подумала Светлана, видя в глазах сумасшедшей абсолютную осатанелость. — Она реально долбанутая, мама!».

— ЭТО МОЁ МЕСТО! МО-Ё! — проорала чокнутая, и тут же перешла на спокойную речь: — я тебя скушаю, самое вкусное у тебя — это печень, — женщина ткнула Светлану в правый бок, под рёбра, её отвратительный ноготь с грязью как бритвой рассёк кожу девочке на пару сантиметров, но Света это почувствовала, лишь когда капля крови побежала по животу из раны, — а потом я съем твоё сердце, и мозги, потом я разобью твои кости, там тоже есть вкусное. Мне нужно много сил, много… Я хочу пойти на остров и заткнуть этот вой… А ты… ты сдохнешь…

Она сидела рядом со Светланой, спина мускулистая, такая сильная. Даже самые сильные девочки, с которыми тренировалась Света, не шли с этой чокнутой ни в какое сравнение. Крепкие руки, плечи совсем как у мужчины, широкие, мощные, такие же мужские икры и накачанные бёдра, почти отсутствующие груди, пресс на животе, чуть выше заросшего лобка, и страшные, страшные ногти на пальцах, они даже на вид были такими крепкими, что, казалось, снимут, соскоблят с девочки кожу, если их обладательница этого захочет. Света сглотнула слюну… Что? Что нужно сделать, вскочить? Бежать? Да, это может сработать, но даст ли эта чокнутая ей встать… А крепкая ладонь этой бабы уже тянется к ней, тянется… Ну, что, что? Ей хочется зажмуриться. Надо что-то делать, а не закрывать глаза. «Света! Очнись же!».

— А как вас зовут? — произносит девочка, быстро, даже поспешно.

«Что? Что за глупость? Света, ты тупая? Зачем это спрашивать у того, кто собирается сожрать твою печень?»

Сумасшедшая остановила свою руку, которая тянулась к девочке, а потом и убрала её, после произнесла:

— Аглая меня зовут. А что? — произнесла с вызовом. Она была похожа сейчас на истеричного ребёнка.