Во сне и наяву Конофальский Борис

Глава 26

Вот зачем ей это всё? Она просто девочка, у которой в жизни проблем столько, что больше и придумать трудно. Лю сказал всё своим красивым голосом и исчез куда-то. Кстати, а куда? Откуда он вообще, или хотя бы кто он, как выглядит? Надавал советов и исчез. Это как в папином анекдоте про сову и мышей. А ей теперь искать заросли какие-то, стены, проходы, пыль. От стражей прятаться, а потом ещё и возвращаться туда, где припадочная баба развешивает на заборе каких-то дохлых… ну… непонятно кого. Света тяжело вздохнула. Её совсем не хотелось никуда идти, но что в таком случае она скажет завтра Любопытному? Ой, Лю, прости, мне было страшно, и я передумала? Детский лепет. Девочка знала, что ей придётся идти. Она положила палку на плечо и двинулась по кучам битого кирпича на юг. Что там говорил Лю? Три тысячи шагов? Три тысячи шагов по жаре и опасной местности, хорошо, что в тяжёлом рюкзаке теперь у неё была вода.

Вообще-то они не были похожи на кошек. Худые, горбатые, быстрые, и бегали они скорее как собаки, но вот морды с мощными челюстями, круглые головы и уши были у них совсем не собачьи. И теперь она видела стаю из четырёх таких кошек, что, кажется, охотились на крыс в развалинах. Света взобралась на второй этаж полуразрушенного дома и боялась спуститься. От этих тварей ей было не убежать. Нет. Никаких шансов, очень они быстрые. Так и сидела бы там, дожидаясь, что кошки уйдут, но тут, к её радости, пролетала медуза. И кошек как ветром сдуло. Минут через пять девочка покинула своё убежище. Она быстро прошла поросшие пятнами мха открытые пространства и свернула направо. И увидала это…

Белый лес. Не такой белый, каким бывает лес, покрытый снегом. Нет, тут всё было иначе. И лес не такой, и цвет не такой. И всё тут было не такое. Этот мир, в котором не было машин, не было людей, и так был местом достаточно тихим. Птицы орут, твари разные тоже, крысы подрались в развалинах, но городского шума, звукового фона города тут не было и в помине. Но звуки были, а тут… Она шла вперёд, погружаясь в тишину, как в вату. Девочка остановилась, обернулась. Ничего, никого. Ни птиц, ни крыс, ни звуков, даже ощущения ветра не было. Воздух тут висел неподвижно. И солнце здесь было другое, уже не такое жаркое. Там, за её спиной, остались кошки, медузы, муходед, Аглая, но почему-то там ей не было так страшно, как здесь, в этой тишине и спокойствии. Может, потому что эта тишина была мёртвой? Но делать-то нечего, она пошла дальше. Поначалу ей казалось, что этот лес стоит на полянах серебристого мха. Но это было не так. Вскоре Света поняла, что это не мох, это белые хлопья чего-то лёгкого. И они падали, падали с неба, словно снег, засыпая всё вокруг. А потом она поняла, что цвет этих хлопьев и не белый вовсе, а светло-светло-серый. И падают они не с неба, а с деревьев, на которых вовсе нет листьев. Странные серые деревья, у которых есть лишь стволы и ветки. Лишь стволы и ветки. Она уже подошла так близко, что видела эти деревья в мелочах. Видела их ветки, мохнатые от ещё не упавших с них хлопьев. Да, тут было тихо, страшно и очень душно. Но среди этих деревьев был явно виден проход. Аллея, просека, дорога, которая образовалась тут неспроста. Нет, конечно, никаких следов она там не увидала, всё было завалено серыми и лёгкими, как дыхание, хлопьями с деревьев, но девочка была уверена, что кто-то тут до неё ходил. Чуть постояв и ещё раз поглядев по сторонам, поглядев наверх, откуда, как снег, сыпались белые хлопья, она двинулась в глубь леса по просеке.

Тишина. Никогда в жизни она не слышала такой тишины. Ноги её, её тяжёлые ботинки, не издавали ни звука, когда Света ступала на мягкий ковёр из серых хлопьев, поэтому звуки трущихся друг о друга штанин или бульканье в рюкзаке были оглушительными. А ещё тут становилось душно. Не жарко, а именно душно. Приходилось делать большие вдохи, иначе казалось, что не хватает воздуха. Плечи куртки уже были покрыты этими хлопьями, наверное, и волосы тоже. Она провела по левому плечу рукой, и они вдруг рассыпались в прах, оставив на плече серый след. Это пепел! Она огляделась. Деревья, пепел и тишина. Тишина, как будто заложило уши. Ах да, ещё и духота.

Одно небольшое деревце стояло у края дороги, его словно забыли срубить. Света остановилась возле него в одном шаге, так что рукой могла дотронуться до почти белого ствола. Она видела на нём множество хлопьев, чешуек, они шевелились, подёргивались, как будто хотели оторваться от дерева. И одна такая чешуйка оторвалась, полетела вверх. Светлана, позабыв про страх, вдруг взяла и прикоснулась к стволу дерева рукой. Дерево было горячим. И девочку вдруг озарило, словно подтолкнуло что-то: тут нельзя стоять, это место нужно пройти как можно быстрее. И она сразу пошла дальше, пошла быстро. Хотя чем дальше она шла, тем духота становилась всё отчётливее, всё сильнее.

Она перешла на бег. Тот человек, мешок которого она нашла, тоже проходил это место, ведь проходил? Проходил? Девочке приходилось дышать так часто, словно она бежала спринт, приходилось вдыхать полной грудью.

«Проходил или нет?». Света начинала уже не на шутку тревожиться, а у неё ещё и в ушах стало шуметь. Да, она стала что-то слышать и дышала уже, словно пробежала стометровку изо всех сил. Но она и не думала повернуть назад, а лишь прибавила скорости, ведь впереди уже что-то темнело. Темнело, и не в глазах. На фоне белого леса она различала тёмный выход. И звук всё время усиливался. Дышать стало ещё тяжелее, сердце… Она уже слышала каждый его удар. Лю, почему он ничего не сказал ей об этом лесе. Воздуха не хватала, сколько ни дыши, но выход был уже хорошо виден, и девочка прибавила шаг. Может, Лю не знал про это? Не знал, что тут можно задохнуться. У неё уже начинала кружиться голова, рюкзак становился непомерно тяжёлым, а для каждого шага приходилось делать над собою усилие. Но она умела «вкладываться». Это как на соревнованиях, на финише, когда ноги уже не слушаются, лёгкие готовы разорваться, но ты добавляешь и добавляешь, ещё и ещё, пробегая последние сотни метров на воле, на ненависти к соперникам, на упрямстве. Она бежала из последних сил, перепрыгивая кочки и бугры, которых тут, уже в конце пути, было предостаточно.

А белый лес тем временем заканчивался. Белый, горячий, мёртвый.

Она наконец выбежала, чуть не теряя сознание, выбежала из духоты в тёмную жару, в которой можно было отдышаться. Она даже не огляделась, а, продолжая хватать воздух широко открытым ртом, скинула рюкзак. Пить! Пить, просила каждая клетка её молодого организма, и девочка почти сразу, почти залпом выпила всю яблочную фанту, потянула большую бутылку тархуна и стала пить из неё, пока не выпила, наверно, половину. Какое это было удовольствие, ведь напитки ещё сохраняли прохладу холодильника. Только напившись, она стала оглядываться по сторонам. В лесу было тихо и заметно светлее, чем тут. И теперь Света понимала, почему. Метрах в двухстах от неё возвышалась, уходя в небо, темная, полупрозрачная стена, от которой шёл гул, природу которого Светлана разобрать не могла. Стена уходила в небо, за тёмную дымку, и тянулась в обе стороны за горизонт. Солнца тут было мало. Примерно так же, как в пасмурную июньскую ночь в Петербурге. Она смотрела и смотрела по сторонам. Уже и рюкзак за спину закинула, но всё ещё не решалась двинуться вперёд. Если в лесу было страшно, но красиво, то тут было просто страшно. Кажется, тут тоже когда-то были дома, их каменные обломки торчали из вздыбленной земли, но теперь всё было переломано, а между обломками кирпичных стен резкими чёрными линиями пролегали овраги. И ещё, кроме вида разрушения и сумрака, тут стоял шум. Непрерывный и насыщенный гул чего-то большого и мощного. Находиться здесь совсем не хотелось. Ну, хоть никаких существ тут не было, и то хорошо. Она вздохнула, да, здесь был воздух, ей было чем дышать, но уж очень девочке хотелось вернуться. Даже там, у неё… Даже рядом с Аглаей было лучше, чем тут.

Она полезла на один из торчавших из земли кусков каменной кладки, чтобы пробраться поближе к стене. И вдруг её ботинок соскользнул, и девочка больно плюхнулась на бедро и на локоть и поехала на боку, по наклонной, прямо к краю, к облому, за которым начинался овраг или канава… Судорожно цепляясь за камень, сдирая кожу на пальцах, она сумела остановится на самом краю, зацепившись за край, едва не уронив вниз свою драгоценную палку, и случайно, не желая того, заглянула сверху в этот овраг, что был под ней. А там чернота, дна оврага она не увидала. Может, оттого что здесь был сумрак. А может, потому что его и не было.

Так чтобы не свалиться, аккуратно, Светлана буквально проползла по краю сломанной стены и спустилась на мягкую землю. И пошла дальше, в ту сторону, откуда доносился гул. И гул этот, чем дальше она шла, становился всё отчётливее. Вскоре девочка поняла, что напоминает ей этот звук. Это бы звук завывающего вдалеке ветра.

Обходя нагромождения из кусков разрушенных домов и стараясь держаться подальше от бездонных оврагов, девочка всё ближе подходила к полупрозрачной стене. Она уже почти разглядела её.

Стена была из тёмного стекла, стекла закопчённого, мутного, через которое почти ничего не было видно. И при этом оно не было замершим, стекло словно стекало вниз медленными потёками. Тут было очень жарко. Очень. Светлана остановилась перед стеклом и попробовала его палкой. Несильно, чтобы проверить, ткнула в него. Стекло поддалось, и кончик палки вошёл внутрь. И тут же по палке скользнул белый дымок. Ого! Она вытянула палку и убедилась, что конец у неё уже обуглился.

«Ах, да… Жук!». Девочка стала снимать рюкзак. Но прежде чем достать оттуда банку с жуком, она ещё раз вытянула бутылку с тархуном и, поглядывая по сторонам, отпила немалую часть зелёной сладкой жидкости. Теперь жук. Она взяла в руки банку. Жук не шевелился. Света испугалась: «Эй, ты там не сдох?». Она потрясла банку. Это было бы очень неприятное событие — где девочке в таком случае брать нового? Нет, слава Богу. Противное насекомое зашевелилось. Заскользило мерзкими лапками по стеклу. Светлана, убедившись, что всё в порядке, стала отвинчивать крышку. Сначала крышка поддавалась плохо, а потом вдруг пошла легко, отвернулась и упала на землю, Света не удержала её в руках. Она наклонилась, стала крышку подбирать, а в это время ловкий жук, зараза, выпрыгнул из банки ей сначала на руку, а потом, расправив крылья, в одно мгновение перелетел девочке на левую щеку, под глаз. Девочка и смахнуть его не могла, в одной руке банка, в другой крышка, а жук вдруг укусил её за кожу своими мерзкими жвалами, не так чтобы больно, но уж точно страшно. Света закричала от испуга. А сволочное насекомое, удовлетворившись местью, затрещало крыльями и полетело прочь. Забыв про испуг, она стала судорожно хватать рюкзак, кидать в него банку, крышку, хватать палку. И, не закрывая рюкзака, кинулась вслед за жуком, умоляя его не лететь далеко, так как в местном сумраке его почти не было видно. Бежала, надеясь, что перед ней не будет этих адских оврагов, которые придётся оббегать. Но всё обошлось, жук летел медленно и, не пролетев и пятидесяти метров, просто влетел в стекло стены. Исчез. Света, приметив место, добежала до него. Остановилась.

«Так, что мне нужно? Банка. Банка есть! Лю говорил, что пыль можно собрать сразу за Чертой. Далеко ходить не нужно. Крышка. Крышка есть! Страж. Я его узнаю сразу. Всё. Пошла!». Она на всякий случай проткнула «стекло» палкой. На этот раз палка не обугливалась, дым не шёл. Всё равно девочке было очень… волнительно. Но делать-то было нечего, ей и в голову не могла прийти мысль, чтобы, проделав весь этот путь, уже в шаге от цели, вдруг испугаться и уйти. Нет-нет, единственное, что девочка сделала, чтобы оттянуть задуманное, она ещё раз решила попить. Попила, закинула за спину рюкзак, взяла в одну руку палку, в другую банку и с замиранием сердца просунула в «стекло» розовый носок ботинка. И поняв, что ничего не произошло, она решилась. Набрала воздуха и как будто нырнула за стену.

Гарь. Жара. Вот что сразу почувствовала девочка, когда оказалась за стеклом. По небу неслись чёрные облака, больше похожие на негустой дым. А прямо перед ней алел закат, разбрасывая багровые оттенки на местную серость и черноту. Господи, как тут тяжело дышать. Как в бане, на самой верхней полке. Воздух раскалён так, что обжигает лёгкие. Девочка осмотрелась. Ну, насколько это было возможно, всё равно дальше тридцати метров ничего не было видно. Казалось, что чёрная пыль, или дым, пропитывали, покрывали всё вокруг. Она стояла на дороге. Это была просёлочная дорога в две колеи, с потрескавшейся от жары поверхностью. Она была утрамбована до блеска, до бетонной твёрдости, а по сторонам от дороги были неглубокие канавы и… в одной из них, в правой, лежал голый человек. Худой, иссохший. Мёртвый? Ни обуви, ни одежды. Кожа, ну… не чёрная, скорее тёмно-серая. Она видела его ягодицы, рёбра, мосластые ноги. Кажется, это был мужчина. До него было метров двадцать, не больше. Девочка сразу решила, что с той стороны пыль набирать не будет. И пошла к левой обочине, присела и замерла… Ветер, вернее непрерывные крутящиеся вихри, и нескончаемый отдалённый гул не могли перекрыть резкого хлопка во мгле, и сразу после этого резко полыхнуло пламя, полыхнуло быстрыми языками и покатилось мимо девочки валом. Точно так же быстро прогорал волной тополиный пух, собравшийся у поребриков, когда мальчишки поджигали его. Такой горящий вал вспыхнул рядом и покатился вдаль от неё и по лежащему человеку! А тот вдруг выгнулся, запрокинул голову и беззвучно заорал в небо беззубым ртом. ОН БЫЛ ЖИВ!

Девочка даже не успела подумать, что от огня нужно убегать, когда вал языков укатился вдаль. Всё это было ужасно, ужасно, нужно было скорее убираться отсюда. Светлана, косясь на корчащегося чёрного человека, уже открывала крышку с банки и бочком, бочком двигалась к обочине дороги, присела и хотела сгрести чёрной пыли, но, только притронувшись, тут же отдёрнула руку — пыль была горячей. В её рюкзаке были толстые резиновые перчатки, но она не хотела тратить время, чтобы их вытащить. Светлана стала, обжигаясь, сгребать пыль в кучку, поглядывая по сторонам. Когда кучка была собрана, она загребла её в банку и поморщилась от боли, пыль была горячей не на шутку. А пыли было мало, едва треть банки. Она стала и дальше собирать пыль, но теперь уже при помощи рукава куртки. Она уже готова была ещё часть пыли отправить в банку, как на неё налетел горячий вихрь. Раскалённая пыль полетела девочке в лицо, она едва успела закрыть глаза, но вот вздох она сделала. Горло, полость рта и даже лёгкие как огнём обожгло, от едкого привкуса гари и пыли в горле и носу её чуть не вырвало. Она стала кашлять, её буквально разрывало и выворачивало от позывов рвоты и спазмов в лёгких. Еле прокашлялась, чудом не рассыпала уже собранную пыль. Нужно было убираться отсюда. И она, отплёвываясь и ещё откашливаясь, стала снова собирать кучку пыли, чтобы зачерпнуть её своей банкой. Глаза девочки были ещё полны слёз, она почти ничего не видела, кроме… белого пятна. Света стала загребать собранную пыль и одновременно моргала глазами, вытирая их о плечо горячей куртки.

Белое пятно. Когда банка была почти наполовину наполнена — глаза её были уже сухи. И она уже могла рассмотреть, что пятно движется именно к ней. Света сфокусировала взгляд. И поняла. Белое пятно было СТРАЖЕМ. Лю говорил, что его будет нетрудно узнать. И девочка узнала. Она ни на секунду в этом не усомнилась. Страж на этот раз принял вид приведения, имеющего женский облик, и плыл он прямо к ней, вытянув вперёд руки. Дешёвое платье до колен, босые ступни, белые волосы развевались, словно их трепал ветер. Лица не различить. Ну, и кто это мог быть ещё, такой белый в чёрной, горячей пустыне с багровыми отсветами? Только страж. И опять Лю был прав, страж двигался медленно. Но даже это не заставило бы девочку провести тут лишнюю секунду, она, опять обжигаясь, прямо рукой сгребала пыль, до которой могла дотянуться, и ссыпала её в банку.

И всё это Света делала, не отрывая взгляда от белого приведения, которое скользило над землёй, не касаясь её ногами, в её сторону.

Всё, всё, всё… Девочка ждать больше не могла, она закрыла банку, схватила палку и оборачиваясь на стража, быстро пошла обратно к барьеру. И пусть банка не была полна. Нет-нет, Светлана тут не задержится ни секунды, она не хотела, чтобы страж до неё добрался. Её об этом и сам Лю предупреждал.

Глава 27

В центре огромного и холодного зала, облицованного роскошным мрамором, на невысоким постаменте стоял брус чистейшего льда высотой в метр. И прямо на льду, не прикрытая никакой материей, лежала молодая женщина. Лежала на спине, в простой, умиротворённой позе. Её пропорции были идеальны, а лицо прекрасно. Безупречная, почти белая, кожа и богатые, иссиня-чёрные рассыпанные по льду волосы, глаза… А вот глаза у неё были в контраст волосам. Они были синие и холодные, вернее, ледяные, как небо Арктики. Она только что открыла их. И просто лежала с открытыми глазами, приходя в себя после долгого сна. Ей не нужно было произносить слов, не нужно было приказывать, чтобы странное одинокое животное, похожее на уродливую, пузатую птицу и сидевшее на палке у стены, начало издавать красивые звуки. Оно с необыкновенной виртуозностью стало подражать фортепьяно. И по залу потекла красивая негромкая музыка. Шопен? Женщина без всяких видимых усилий встала со своего ледяного ложа, причём спина её была суха, и на ледяном брусе не осталось никакого отпечатка от её тела. Она лишь только коснулась ногами холодного мрамора, а две огромные, величиной с ладонь, златоглазки уже летели, шелестя крыльями, к ней, неся распахнутое прозрачное одеяние. Этакий халат или неглиже.

Женщина лишь отвела назад руки, чтобы попасть ими в рукава, и одеяние тут же было у неё на плечах. А златоглазки улетели куда-то вверх. Они ещё не успели отлететь и на несколько метров, как по мраморному полу к женщине весьма проворно заспешила большая неприятная тварь, отдалённо напоминающая кожистую черепаху с крокодильими лапами. На спине у «черепахи» стояли изысканные сандалии-шлёпанцы. Женщина надела сандалии и пошла по залу к большим дверям. Двери при её приближении распахнулись сами, и она вошла в другой зал, где стоял стол длинной не менее сотни метров. Стол был массивен и стар, но древнее жёлтое дерево было на удивление плотным и прочным, и рядом с ним было всего одно кресло с высокой спинкой. Вихляясь из стороны в сторону и стуча по мрамору когтями на ногах, к ней с подносом спешила удивительно противная, худая обезьяна. Поднос она несла с ловкостью, а на нём стояло всего два бокала, один из которых был заполнен красной или, скорее, малиновой густой жидкостью, а другой, судя по всему, простой водой. Женщина ещё не успела сесть в единственное кресло, как обезьяна уже поставила бокалы перед ней и, склонившись в поклоне, стала спиной вперёд удаляться от стола. А женщина сразу взяла стакан с красной жидкостью, у неё на лице появилась едва ли не улыбка, она была рада этому напитку, рассматривала его в стакане с предвкушением. И, удовлетворившись видом, начала медленно пить красную жидкость. Выпив, облизала губы, сидела прищурившись, наслаждаясь послевкусием или другими ощущениями, и, словно захмелев от напитка, бросила бокал на мрамор пола, с удовольствием глядя, как тот рассыпается на красивые осколки. И как к этим осколкам из ниш в стенах кидаются разные гады, чтобы длинными хоботками втянуть в себя раскрошившееся стекло, а своими животами ещё и протереть мрамор в том месте, где был разбит бокал. Но это женщину уже не забавляло, она отвела глаза, взяла второй бокал и быстро выпила содержимое, уже без всякого удовольствия. Второй стакан она бить не стала, просто поставила на стол, и существа-уборщики уползли к себе в стены. Женщина встала, подошла к стене, на которой висело огромное зеркало, осмотрела себя, что-то пыталась разглядеть у себя на лице, но в общем осталась осмотром довольна. И пошла в комнату, где с потолка ровной струёй лилась вода. Она была чистой и ледяной, настолько холодной, что по краям, у стен, появлялась ледяная кромка. Женщина, скинув прозрачный халат на пол, в лужу, стала под струю, запрокинула голову, чтобы вода начинала свой бег по её телу именно с лица, и тут же появилась новые существа, те, что стали её омывать большими мохнатыми щётками. Но мылась она недолго. Она вскоре вышла из-под воды и вытираясь, направилась в следующую комнату, в зал, где существа, похожие на худых и вихлястых обезьян, уже раскладывали для неё одежду. Одежды, впрочем, было совсем немного. Юбка до колен, пиджак, чулки и туфли на невысоком каблуке. Всё в тон, всё подобрано с исключительным вкусом. Она уселась на пуфик у зеркала, и пока обезьяны с мягкими бархатными лапками надевали на неё чулки, удивительная тварь, похожая на бурдюк с руками, подползла к ней сзади и занялась её роскошными волосами. В деле укладки волос бурдюк знал толк, не прошло и двух минут, как волосы женщины были уложены и прилизаны его влажным языком так, что на голове не осталось ни одного неприбранного волоска. Она взглянула на себя — да, всё в порядке. Встала, две обезьяны опустили её юбку почти до пола, чтобы женщине не пришлось высоко поднимать ноги, когда она вставала в неё. Юбку подняли и застегнули. А ещё одна обезьяна уже ставила перед ней туфли, одновременно освобождая её ноги от ещё мокрых сандалий. Никому и ничего говорить нужды не было, все существа в этом доме знали, что, когда и как нужно было делать, чтобы женщина оставалась довольной. Она ещё раз взглянула на себя. Всё было идеально. Костюм, туфли, чулки, причёска… Не к чему придраться.

Женщина вздохнула. Только тот, кто знал её давно, мог угадать в этом вздохе волнение. Да, женщина волновалась. Она знала, что сейчас ей предстоит важный разговор. Самый важный из всех возможных. И она пошла в следующий зал, зал, где разговор и должен был состояться. Зал был огромного размера, до центра его, где стояло уютное кресло и небольшой журнальный столик, ей пришлось идти пару минут. За нею бежала одна из вихлястых обезьян. Несла поднос, на котором одиноко лежала одна сигарета с жёлтым фильтром. На сигарете была надпись «Мальборо».

Женщина наконец добралась до кресла, уселась в него. Прямо перед нею, метрах в пятидесяти от неё, от пола куда-то ввысь уходило толстое стекло, отделявшее её от бесконечно серой среды, что едва заметно клубилась за стеклом. Пока эта среда была мертва. И она взяла с подноса сигарету. Тут же обезьяна щёлкнула пальцами, и на одном её ногте вспыхнул огонёк. Женщина прикурила от него сигарету. Сделала затяжку, выпустила дым, сделала ещё одну… Закрыла глаза и продолжила курить с неменьшим удовольствием, чем пила красный напиток. Курила, небрежно стряхивая пепел в услужливо подставляемую обезьяной лапу. Но докурить она не успела. Отшвырнув окурок, она вдруг встала, сделала несколько шагов к стеклу, что заменяло стену, и встала на колени. Она почувствовала ЕГО приближение. ОНО было уже близко. Совсем близко. ОНО никогда не здоровалось и не прощалось, ОНО начинало сразу, сразу переходя к делу. Так было всегда, как и в этот раз.

— Червь точит поток, — голос ЕГО был тяжёлым, протяжным, раскатистым, как гром. А за стеклом почти ничего не изменилось, только ей показалось, что клубы серой субстанции на той стороне задвигались чуть быстрее. Стали резче.

— Да, СУЩЕЕ, я проснулась от этого. Я тоже ощутила, что поток получил червоточину.

— Ты знаешь, что делать? — раскатисто звучал ЕГО голос.

— Да, СУЩЕЕ, ничего нового, я знаю, что делать. Я найду червя. Мне нужно время, и тогда я найду место, где червь рвёт ткань. Как только отправная точка для начала поисков будет известна, я быстро его вычислю.

И тут же резкая боль едва не разорвала ей голову, правая часть головы у неё онемела, правый глаз перестал видеть, правое ухо не слышало. Она едва сдержалась, чтобы не закричать от боли. Но сдержалась, сдержалась. Напрягла мышцы на лице, вдыхала воздух носом, пережидая боль, — не хватало ей ещё заорать тут — и, переведя дух, срывающимся голосом произнесла:

— Санкт-Петербург, юг, я поняла. Спасибо, СУЩЕЕ. Это облегчит мне задачу, — произнесла женщина, а сама уже начала восстанавливать повреждённые ткани в голове. Ничего, она всё восстановит, и мышцы, и кости, и нервы, и глазное яблоко, и уничтоженные нейроны, и даже память. Через пару минут всё будет функционировать как прежде. Она вздохнула.

Что уж говорить… ОНО умело доводить до сведения нужную информацию так, что её потом никогда не забудешь. Молниеносно, доходчиво и навсегда.

Женщина продолжила стоять на коленях ещё минуту, не меньше, но за стеклом ничего не менялось, и голос больше не звучал. ОНО ушло, как всегда, не попрощавшись. У НЕГО слишком много дел, чтобы быть вежливым. Женщина поднялась с колен, чуть покачнулась, она всё ещё не привела себя в порядок после того, как ОНО передало ей информацию. Проворная обезьяна, что подавала ей сигареты, поспешила поддержать её под локоть. Опрометчивое решение. Она не просила помощи. Не отдавала приказа. И за самоуправство глупая тварь поплатилась жизнью. Женщина одним ударом левой руки, ладонью наотмашь, размозжила ей голову. Одним ударом и с удовольствием разнесла ей голову. По залу фонтаном разлетелись брызги и осколки костей. В её доме никто не будет делать того, о чем его не просят, или что не заложено в него программой.

Ещё не все капли жидкости несчастной обезьяны упали на безупречный мрамор, как из скрытых ниш в стенах стали выбираться твари-уборщики, похожие на всё тех же кожистых черепах с хоботками и ворсистыми брюшками. Вот они делали всё как должно. А она, стряхивая с руки жидкость и кусочки мозга убитого существа, пошла в другую комнату, на ходу снимая и бросая на пол свой строгий пиджак. Она уже знала, что ей нужно, вернее, кто ей нужен, и собиралась нанести ему визит. И сделать это немедленно. Время не терпит. Никогда не терпит.

Роэ не знал, сколько он проспал, но понимал, что долго, так долго, что у него начала затекать спина. Но вот сколько? Ему уже нужно было просыпаться. Он уже чувствовал это. Как бы ты ни привык проводить время во сне, рано или поздно нужно «возвращаться». Иногда надо просыпаться… Чтобы…

Его кто-то схватил за ногу. Крепко схватил. И дёрнул так, что с его ноги слетел дорогой ботинок вместе с носком. Роэман тоже, как и ботинок, слетел, но уже слетел с кровати вместе с покрывалом, на котором спал обутый и в плаще. Он больно ударился об пол и спиной и, главное, затылком. Затылком ударился так, что зазвенело в ушах. Боль отдалась даже в висках. Он разинул рот, словно хотел заорать, но не смог, спина болит, воздуха не набрать. После долгого сна глаза отрываются не сразу. И, открывшись, ещё не сразу начинают видеть.

«Что за тварь…? Кто решился на это…?». Мышцы его вот-вот начнут работать, и тогда… Тот, кто на это осмелился… Да, кто бы это ни был… Мысль даже не успела выкристаллизоваться в его голове, как его пинком перевернули вниз лицом. Он хотел заорать, теперь воздуха ему хватало, а потом встать и серьёзно наказать ублюдка, он уже был готов. Но тут он услыхал частое дыхание. Кто это, кто так дышит у него в квартире? Собака? Большая собака? Откуда в его доме собаки? Кто мог додуматься прийти сюда с собакой и так себя вести. Неужели… И у него похолодела ноющая от удара спина. Кажется, он знал, кто это мог прийти с собакой и так себя вести.

И его догадка оказалась верной, едва он упёрся в пол руками, как только приоткрыл глаза, весь его боевой задор сразу спал. Он увидал белоснежную кожу женской ноги в красивой сандалии и всё сразу понял. Нога была прямо перед его носом.

— Ваше появление честь для меня, — тихо произнёс Роэ в пол, не осмеливаясь поднять глаз выше. — Чем я обязан?

Белая нога убралась от его носа, а за ней появились ноги собаки, она прошла перед ним, села совсем рядом, и он почувствовал, как эта псина воняет. И лишь после этого он услышал высокомерный и даже заносчивый женский голос:

— В твоём месте появился червь. Он на юге.

Роэ сразу всё понял, но информации, которую ему сообщили, было очень мало:

— Тут немало червей, — произнёс он и, решив польстить женщине, добавил: — скажите, богиня, какой это червь.

Тут же его голову прижала к полу тяжёлая ступня, она прижала его так, что он чуть нос не раздавил об паркет, Роэ услыхал холодный, не предвещающий ничего хорошего, смех над собой:

— Богиня? Надумал льстить мне, глупец?

И тут же собака впилась ему в лодыжку зубами и зарычала с каким-то садистским удовольствием. Острые зубы прокусили кожу. Но не так, чтобы разорвать сухожилия и мышцы. Слегка, чтобы он понял. А Роэ открыл рот, набрал воздуха, и перетерпев острую боль, исправился — больше никакой лести. Произнёс:

— Простите меня, госпожа, скажите, кого мне искать?

— Червь воняет гарью, — ответила женщина с заметной неприязнью.

— Я сейчас же начну искать, — обещал он, теперь ему было всё ясно. Да, дело было нешуточное. И тут же тяжёлая ступня перестала давить ему на голову. И сразу же собака, тварь, отпустила его ногу. Несколько секунд он лежал и слушал, как она бежит зачем-то в другую комнату, как стучит когтями по паркету, а потом и этот звук стих. Гости ушли, как будто их и не было, а Роэ остался в квартире один. Он сел на полу, стал растирать себе затылок. Стал разглядывать прокусы на лодыжке. Ему не очень хотелось суетиться. Сейчас Виталий Леонидович Роэман хотел бы помыться и, главное, как следует поесть. Да хотя бы просто прийти в себя после сна. Да, кстати! А сколько он на этот раз проспал? Роэ с трудом встал и, как был, в одном ботинке и плаще, пошел, сел на кровать. В прошлый раз он торопился заснуть, дело не терпело отлагательств, даже не разделся и с порога завалился на кровать в верхней одежде и обуви. Одежда теперь воняла, была несвежей. Роэман взял с прикроватной тумбы телефон, отключил зарядку и заглянул в меню. Двадцать восьмое сентября. Он проспал восемнадцать дней. Да, ему явно нужна была ванна. Но ждать было никак нельзя. Если Бледная пожаловала сама, значит, дело нешуточное. Вообще с ней шутить — себе дороже. Он достал из комода новые носки, надел их, кряхтя, обулся. И пошёл в ванную умыться и почистить зубы, прежде чем начать.

Глава 28

Тут всё ещё было жарко, но по сравнению с тем, что было за Чертой… Даже сравнивать нельзя. Очень хотелось откашляться. Откашляться и вздохнуть поглубже. Света сделала большой вздох и… зашлась кашлем. Кашель был сильный, с мокротой, словно от хорошего бронхита. И после она стала выплёвывать коричневые, едва не чёрные сгустки. «Пипец! Вот это я там надышалась фу, дрянь какая», — думала девочка, разглядывая свои плевки. Минуту стояла, дышала полной грудью, потом, отдышавшись, поспешила отойти подальше от прозрачного барьера и, забираясь на гору битого камня, размышляла. Светлана не могла понять, сколько времени она там была, она подняла руку и вдруг увидала, что самый край рукава куртки почернел. Он обуглился. Пока она рассматривала рукав, на неё накатил приступ кашля, Света снова начала кашлять. Ей срочно нужно было выпить чего-нибудь. Светлана полезла в рюкзак, достала бутылку и долго пила, пока не выпила всё, что в ней оставалось. Даже тёплое питьё приносило облегчение. Она ещё покашляла и начала прятать бутылку, когда вдруг подумала, что времени она тут провела немало. Да, много времени, и скоро ей уже просыпаться. А не проснётся ли она, когда будет возвращаться по белому лесу? Ей стало не по себе от одной этой мысли. Она пойдёт по лесу и проснётся, а вечером ляжет спать и снова окажется в лесу, снова будет задыхаться. Пряча в рюкзак пустую бутылку из-под тархуна, она увидала внутри жестяную коробку. Фикус! И не стала долго раздумывать. Сразу достала её и начала раздеваться. Скинула куртку, развязала пояс, приспустила до колен брюки. Девочка решила как следует смазаться перед дорогой, чтобы под действием фикуса быстро пересечь лес. Бёдра хорошо намазала и чуть-чуть ягодицы, руки, плечи, живот, потом надела брюки, подтянула штанины и остатками масла, что ещё оставались в измочаленном листочке, смазала себе икры и голени. И сразу почувствовала то, на что и рассчитывала. Тяжёлый рюкзак стал невесомым. Она закинула его на плечи, как пушинку. Взяла палку и двинулась к лесу, нащупывая в кармане горячую банку с пылью.

Да, фикус — это вещь удивительная. Девочка запросто перепрыгивала с камня на камень, взлетала на обломки стен. И буквально через пять минут уже видела светлеющий перед ней лес. После чада и гари, черноты и копоти он был очень красив. И ещё в нём было тихо. Не было этого монотонного, непрекращающегося гула. Тут было хорошо, и чувствовала она себя в этой белой красоте хорошо, жаль, что здесь не было воздуха. Света зашла в лес, и сделав несколько больших вздохов, перешла на бег.

Конечно же, папа сразу это заметил:

— А ну-ка… Подожди. Это что у тебя?

— Да прыщ, па…, — Света не хотела, чтобы отец рассматривал её.

Но он уже схватил её, подтянул к себе и развернул к свету:

— Ну-ка, покажи… Не вертись, дай рассмотрю…, — Он стал рассматривать щёку девочки. — Да нет, дорогая, это не прыщ, это фурункул, и его нужно вскрывать. Собирайся в поликлинику.

— В поликлинику? — спрашивает Света. Она даже рада, что не нужно будет идти в школу.

— Конечно, тебе нужно к хирургу. Эту дрянь нужно вскрыть, — отец всё ещё смотрит на неё пристально. И говорит вдруг совсем некстати: — Какая же ты у меня красивая.

Девочка растерялась. Конечно, мама говорила ей, что она красивая. Но то мама. Все мамы так говорят. А вот от отца она такое слышала впервые. А папа наконец опускает её:

— Всё, собирайся к врачу.

Она и сама об этом думала, ей братья с утра сказали, что у неё прыщ. Она поглядела в зеркало — и вправду, под левой скулой, здоровенный, алый. А теперь он ещё и пульсировать стал, подёргивать. Поганый жук. Как он смог так укусить?

Но не ходить в школу… Может, ради этого стоило и потерпеть.

Света оделась и без школьного рюкзака вышла за дверь. До детской поликлиники номер тридцать один на улице Орджоникидзе, в которую она ходила всю свою жизнь, не так уж и далеко, вот только на улице уже дождь, ветер неприятный. Но ничего, Света не будет тратить деньги на автобус — добежит.

Тем более что она всё ещё чувствовала необыкновенную лёгкость во всём теле после фикуса. В общем, добежала, промокла, отстояла очередь в регистратуру, чтобы узнать, что хирург в поликлинике всего один и принимать он будет с четырнадцати часов, то есть через три с половиной часа. Ну не сидеть же всё это время среди всяких мамаш и детей. Побежала домой. Пробегая мимо, решила заглянуть в приход. Поздороваться. И там нашла отца Серафима. Он как раз закончил утреннюю службу.

— Промокла? — он сидел в трапезной с другими отцами за чашкой чая, звал её к себе. — Иди сюда. Та-ак… дева прекрасная, а что это у тебя с лицом? — попы все вместе стали сразу её разглядывать. — Ого, да тут у тебя… это… не шутки. Это надо к врачу.

— Я уже была в поликлинике, — отвечала девочка, стесняясь пристального внимания святых отцов, который все её теперь разглядывали. — Врач будет с двух принимать.

— Та-ак…, — повторил отец Серафим, задрал рясу, достал из кармана брюк телефон, стал кому-то звонить:

— Серёжа? Здорово, это я. Ага… Ага… Слушай, ты сейчас на работе? Ага… Хорошо. Слушай, пришлю к тебе одну деву, прыщ у неё… Поглядишь? Ага… Без очереди? Ага… Операция. Понял, сейчас прибежит, она быстрая, — поп закончил разговор и спрятал телефон в карман. — Значит так, беги быстро в пятьдесят первую поликлинику, там сейчас принимает в двести тридцать шестом кабинете хирург Вязьмикин. Он молодой, но руки у него золотые. Там бабки будут сидеть, так ты очередь не занимай, иди без очереди, они все пенсионерки, им всё равно делать нечего, как у врачей сидеть. Вот он тебя поглядит. Беги сейчас, у него через час операции начнутся.

Да, да, Света кивала головой: сейчас же побегу, вот только:

— А где эта полпикника?

— Проспект Космонавтов, через дорогу от «Окея», — подсказал ей один из молодых священников.

На входе медсестра меряет у всех температуру и напоминает:

— Макси, перчатки, бахилы. Не забываем.

Народу толпа, от пандемии, наверное, тут такое столпотворение. Очереди в регистратуру, но это всё девочке не нужно. Она узнаёт, где кабинет двести тридцать шесть. Бежит на второй этаж, ей нравится, что сегодня нет нужды ждать в очередях. Девочке кажется, что она особенная, раз её примут без очереди. Бабки у кабинета даже возмутиться не успели, когда она проскользнула за дверь.

— Так, значит, давим прыщи на лице? — говорит с укоризной Сергей Владимирович Вязьмикин, осматривая её щёку. — Мама вам не говорила, что этого нельзя делать?

Сам он молод, у него дурацкая шапочка, вроде и медицинская, но с какими-то машинками, совсем не похож на врача. На руках у него перчатки, и он начинает сжимать прыщ. И спрашивает:

— Вы ещё несовершеннолетняя?

— Что? — не понимает Света.

— Состоите на учёте в детской поликлинике?

— А, да. В детской.

— Значит, карточки вашей у нас нет?

— Нет, я тут в первый раз.

— Ясно, — хирург наконец перестаёт мять ей лицо, садится на стул в задумчивости и говорит, чуть подождав: — Вообще-то вас нужно в челюстно-лицевую…

Тут Света заволновалась — неужели он отошлёт её куда-нибудь? Но тут Вязьмикин продолжает:

— Хорошо, вроде ничего там сложного нет, надеюсь, что в мышцу он не ушёл, — он встаёт, ещё раз смотрит щёку девочки. — Да нет, вот он весь, вправо и вниз идёт, — и кричит в другую комнату: — Раиса Андреевна, первый набор инструмента и обезболивающее приготовьте, пожалуйста, — и снова Свете: — Не волнуйтесь, всё сейчас починим и даже шрама постараемся не оставить.

А девочка зря боялась. Самой болезненной частью операции оказался укол, который ей в щёку сделала немолодая медсестра. И всё, дальше она вообще ничего не чувствовала. Хирург с одной стороны стола, медсестра с другой, свет в глаз, медицинские запахи, теплые руки.

— Так, не шевелись, буду вскрывать! Тэкс… Ого, сколько гноя! Почему сразу не пришла? Чего тянула?

«Сказать ему, что я пришла сразу? Что и трёх часов не прошло, как меня туда укусил мерзкий жук?»

— Температура была? — продолжает хирург.

— У-у, — мычит Светлана, не открывая рта. Это значит: «Нет».

— Барышня, это не шутки, нельзя запускать нагноения, особенно на лице, — продолжает хирург.

— Дренаж готовить? — спрашивает медсестра, тоже разглядывая рану на лице девочки.

— Пока обойдёмся, я вроде всё здесь вычистил, сейчас ещё вот этот канал вниз почищу и промою всё…

Эти добрые люди продолжали копаться в её лице, а она лежала и видела над собой одним глазом — второй она зажмурила — дурацкую шапочку в маленьких скорых помощах. И слушала, как Вязьмикин ей рассказывал:

— Ну, ничего страшного, хотя канал глубокий… Вот. Так… А это что? Ого! Интересно. Так как вы, девушка, заработали этот фурункул? Раиса Андреевна, а ну-ка пинцетик мне…

Звякают стальные инструменты, которые он бросает в железную чашку. Теперь Светлана слышала в его голосе неподдельный интерес и даже удивление. Что же он там у неё такое увидел?

— Раиса Андреевна, видите, что тащу?

— Не вижу. За очками лезть надо… А что там? Стержень?

— Да если бы! Тут вон какая забавная… вещь…

Он замолчал, продолжая с интересом копаться в щеке Светланы, а она лежит и терпеливо ждёт, ей очень интересно, что же врач там нашёл, а он, кажется, закончил, остановился и потом произнёс:

— Ладно, вроде сделали, канал глубокий, гноя было много, я всё почистил, но шить не буду, не хочу, чтобы затяжка на лице осталась. Залеплю вам рану лентой. А вы мне скажите, вы недавно за границей были? Были в тёплых странах?

А Света лежит и не понимает, почему он это у неё спрашивает. А врач не отстаёт, заканчивает дело, клеит ей на лицо какой-то пластырь и повторяет вопрос:

— Ну так что, в Таиланде были? Вон вы какая загорелая, даже краснота от загара не спала ещё.

«В Таиланде? — она теперь уже сидит, а не лежит. — Вот что ему сказать? Сказать, что она во снах бывает в… как его там называет Лю, в Истоке? А там солнце свирепое, там и загорела».

Но вместо этого девочка просто говорит:

— Я нигде не была в тёплых странах… Ну, в этом году точно. А что?

— Да вот, — говорит Вязьмикин и поднимает к её глазам склянку из-под лекарства, а в ней на дне бело-жёлтый ма-аленький червячок с чёрной головой. — Это я из вашей щеки достал.

У девочки округляются глаза, она неотрывно смотрит на этого червяка, и от страха и неприязни у неё просто нет слов. Она хочет раздавить гадину.

— Первый мой случай, — продолжает хирург, — первый раз я извлекаю паразита. Вы точно не ездили в тропический страны?

— Нет, не ездила, — говорит Света и вдруг добавляет, поглядывая то на хирурга, то на медсестру, — это меня жук-могильщик укусил, когда я после Белого леса искала проход за Черту.

— Угу, — понимающе кивает хирург. — Ясно. Ну ладно, через два дня приходи, посмотрю, как заживать будет. Я опять в утро буду, можешь, как и сегодня, без очереди заходить, скажешь, что на перевязку. И передавай привет отцу Серафиму.

Она вышла из поликлиники на улицу. Как хорошо, что она пришла сюда, ей даже в самых страшных кошмарах не мерещился такой ужас. У неё в щеке жила и копала себе ход какая-то тварь. Мерзкая, жёлтая, копошащаяся. Вокруг которой за короткое время образовалось столько гноя! У Светы мурашки по спине бежали всякий раз, когда она представляла, что у неё в щеке жил червяк. Но, теперь всё было хорошо. Нужно будет поблагодарить отца Серафима при первой возможности.

А пока она бежала домой, у неё начинались судороги. Когда она мазалась соком фикуса, она знала, что так будет. Тогда ей было всё равно, а вот сейчас… Начались они, когда девочка ещё даже не добежала до подъезда. Ей скрутило мышцы живота. Пришлось притормозить, перейти на шаг. И не понять было, что это, листья фикуса так крутят живот, или напитки в холодильнике были испорченные. Очень ей не хотелось скрючиться тут во дворе или подъезде, чтобы её в таком состоянии увидали соседи. И она пыталась держать себя в руках. Её прошиб пот, а ведь дома девочку ждал отец. И она поспешила домой, не сидеть же ей в подъезде.

— Ну что, посмотрел тебя врач? — спросил папа, когда она вернулась домой. И, рассмотрев дочь, добавил: — Да ты вся мокрая.

— Да, он мне его разрезал. Сказал прийти через два дня на перевязку, — говорила она пока спокойно, но уже ожидая приступа.

— Вскрыл? Больно было?

— Нет, вообще нет. Врач хороший был, — отвечал Светлана, чувствуя, что боль у неё сейчас как раз и начнётся.

— Значит, всё нормально?

— Да, па, — отвечала девочка, сдерживаясь и быстро уходя в ванную.

Закрылась там и почувствовала, как судорога схватила левую икру. Она открыла рот и поймала себя на мысли, что может закричать. И опустилась на пол, а потом и вовсе легла. Так и лежала, полчаса, наверное, пока судороги выворачивали ей мышцы. Приходил папа, стучался в дверь:

— Света, тебе что там, плохо?

— Живот болит, па, — отвечал она, а саму пробивал пот от спазмов.

— А что с тобой, ты отравилась? Что случилось?

— Нет, не отравилась, — отвечала она через силу, — всё нормально, па, это по-женски… Я скоро выйду.

Когда судороги стали отступать, девочка почувствовала дикую усталость и ещё голод. Она, пошатываясь, пошла на кухню, жадно съела простой кусок хлеба с луком и подсоленным маслом, а потом, не заходя в комнату мамы, чтобы не разговаривать с отцом, прошла к себе и завалилась на кровать. И, кажется, впервые за год или даже два заснула днём.

Глава 29

Интересно, а тут бывают ночи? Она никогда не видела, чтобы тут было темно. Туман — самоё тёмное состояние здешнего мира. Он такой плотный… Ничего в нём не видно. И погружаться в него совсем не хотелось. Света обернулась. Там, за её спиной, было тихо, в Белом лесу и намёка на туман не было. Там всё так же беззвучно падали сверху почти невесомые хлопья. На самом деле лес только кажется красивым, на самом деле он мёртвый, а мертвецы не бывают красивыми. Ноги у неё ещё болели и живот тоже, она не была уверена, что сможет бежать как следует. А вот руки… Девочка посмотрела на свои руки. На этот раз судороги в руках её почти не беспокоили, они и приходили реже, да и не были так сильны и продолжительны, как в первый раз. В общем, девочка чувствовала в руках силу и… быстроту? Она легко подбросила свою палку и ловко поймала её. Да. Кажется, быстроту. А раньше руки никогда не были её сильной стороной. Света на всякий случай переложила всё ещё горячую банку с пылью из-за Черты из кармана в рюкзак и двинулась на север. К депошке, к двадцать восьмому дому по улице Гастелло.

Туман — это время медуз. Девочка давно поняла, что они «видят» свою добычу через туман, а вот добыча догадывается об их появлении, лишь почувствовав прикосновение липких жгутов к своему питательному телу. Но у неё уже был опыт, как избегать этих королев тумана. Конечно, ничего не видно уже через десяток шагов, но Светлана поняла их тактику, они почти всегда нападали со спины, вдогонку, а промахнувшись, тут же разворачивалась и кидались на добычу уже в лицо. Просто нужно было помнить про это и всё время оборачиваться. Главное было их вовремя увидеть, а уж избежать контакта было делом техники, а скорее быстроты и проворности. Света научилась уходить от медуз, а крикуны, которых теперь девочка считала более опасными, ещё задолго до приближения к ним выдавали себя криками. В общем, для путешествия в тумане нужно было не переставая смотреть вокруг себя и слушать. Слушать и смотреть. Но вот чего точно у неё не было, так это навыка ориентироваться. Девочка, честно говоря, и в городе, в незнакомом районе, в каком-нибудь Купчино, могла заблудиться и бродить в поисках метро среди многоэтажек. А тут, в тумане…

Она, уходя от особо приставучей медузы, не заметила, как взяла чуть левее, чем было необходимо. А так как дорога здесь оказалась получше, она, не отдавая себе отчёта, и пошла по ней. И шла так сравнительно долго, пока не упёрлась в белую стену, за которой высились синие крыши. Светлана знала это место. Девочке было нужно свернуть налево, но там за туманом высился большой дом, в котором жили чёрные попугаи. Ей бы пройти мимо него и, пока не рассеялся туман, добраться до улицы Ленсовета. Оттуда свернуть ровно на север. Уже через час «дома» была бы, но ей было страшновато проходить мимо попугаев, и она решила идти по дороге, с заметным отклонением на запад. Там должна была быть площадь со стелой Победы, а за ней Московский проспект. Света решила, что найдёт дорогу. Дорогу, что не будет проходить мимо дома с попугаями. И она пошла дальше.

Тут было тихо, почти так же тихо, как и в Белом лесу. Крикуны молчали, да и медузы исчезли. Она шла минут пятнадцать, и даже теней, что так часто колыхались над туманом, не увидела. Зато вдруг появился неприятный запах. Запах был едкий, наверное, это был запах здешнего тумана. Тишина, дорога с разбитым до гравия асфальтом, туман, странный запах… Что-то тут было не так. Почему крикуны молчат? Где медузы? Что это за запах? Светлана взяла и остановилась. И стояла, пытаясь рассмотреть что-нибудь в тумане, услышать хоть что-нибудь. И услышала. Шорох и ритмичное постукивание. Определённо, этот звук приближался к ней. Она всё отчётливее слышала его. И уже различала через туман нечто большое, что приближалось к ней. Приближалось и приближалось. И это, судя по звукам, было массивное и тяжелое.

Это был её явный недостаток. Девочке зачастую не нужно было ждать, чтобы узнать, что ей угрожает, нужно всегда уходить, убегать даже при намёке на опасность. А сейчас она стояла и ждала, чем всё это разрешится. Из тумана на неё выехала, как ей показалось поначалу, какая-то низкая машинка, а спустя пару секунд она поняла, что это не машинка, это червяк на лапах. Он был огромен, тащил свое пузо по разбитому асфальту, а десятки его сильных лап работали так, что лишь щебёнка летела в разные стороны. На метр он возвышался над землёй. А лап у него было под сотню, не меньше. Лапы сильные, быстрые, червяк, благодаря им, буквально летел над землёй. Ловкий, блестящий, быстрый. И перед девочкой он ещё и встал, передняя его четверть взметнулась ввысь и стала на две головы выше Светланы. Серо-розовый, похожий цветом на простого земляного червяка, только с ногами-иглами. Жвал у него не было, но был огромный рот, что шёл в виде щели с шипами по краям от верха, от головы, чуть не до земли. Просто узкие, страшные двери лифта с шипами, в которые и входить не нужно, они сами на тебя накатят и сомкнутся за твоей спиной.

А ещё этот суперчервяк раскинул свои верхние лапы в стороны: три вправо, три влево. И вышел этакий забор метра в три длиной, который перегораживал Свете проход, забор со страшным входом посредине. И уже сверху начал наваливаться этим своим ртом на Светлану, пытаясь захватить её сразу с двух сторон лапами, ещё и обдав её волной едкой вони. Вот оказывается, чем тут так пахло!

Дальше ждать она не стала, кинулась бежать в обратную сторону. К церкви с синими крышами. А червяк, опустившись на все свои лапы, кинулся за ней. И заскользил, пополз брюхом по кускам асфальта весьма быстро. Ей же мешали рюкзак и палка; да и ботинки, что там ни говори, всё-таки не совсем подходили для бега. Но даже так она понимала, что уходит от червяка. Пока нога её не попала в яму с гравием, и она чуть не упала… Полетела вперёд, удержалась на ногах лишь благодаря рукам, едва не потеряла палку. И червяк сразу сократил отставание, она это слышала, слышала шуршание десятков его лап по грунту.

Находя равновесие и снова ускоряясь, девочка обернулась через плечо…

— Светланка, ты как себя чувствуешь?

Она открыла глаза, но ничего не увидела, сердце… сердце колотилось в груди бешено. Ей не хватало воздуха.

— Эй, дочка, ты чего? — её кто-то гладил по щеке. — Я тебя, что, напугал?

Только тут она стала приходить в себя, ну конечно, конечно, это была папина рука, папин голос. А мерзкая тварь с пастью-дверью осталась там, в проклятом сне.

— Ну, ты чего? Болит что-то? — спрашивал её отец, и она, наконец придя в себя, разглядела его лицо.

— Да нет, па, всё норм…, — сказала, но голос выдавал её.

— Живот… Или щека? Ничего не болит?

— Нет, па…, — Света села на кровати. — А что, я кричала во сне?

— Да нет вроде, я просто разбудил тебя, чтобы ты за братьями сходила, время уже. Если тебе плохо, то я сам схожу.

— Нет, нет… Всё нормально, — она смотрит в окно, а там уже и вправду темнеет, ведь скоро октябрь.

— А что тебе снилось-то? — спрашивает её папа, он и вправду за неё волнуется, она это чувствует. — Ты проснулась, на тебе лица не было.

Он стоит рядом и гладит ей по голове.

— Да пап… Муть какая-то, червяк огромный… Ерунда, просто кошмарики, — она встаёт, обнимает отца. — Сейчас, проснусь, сгоняю за пацанами.

На улице дождь, уже темно, уже включили фонари. Света идёт через пустую детскую площадку в детсад за братьями, площадка хорошо освещена, но всё равно тут никого нет, тут тоскливо. И настроение у неё подстать погоде вечернего Петербурга середины осени. Девочка, вспоминая мерзкого червяка, думает о том, что с этими снами нужно как-то заканчивать. Но как? Как? Этот ужас произвёл на неё огромное впечатление, да ещё и червяк в щеке, и папа, кажется, начал волноваться из-за неё. Слишком много впечатлений за один день не очень-то счастливой девочки. Знать бы ещё наверняка, что когда она снова окажется во сне, червяк этот поганый не будет стоять в пяти метрах у неё за спиной. Да… Знать бы. От этой мысли она поёжилась и даже против своей воли поглядела назад. Нет, червяка не было, мокрая площадка, темно, даже уже холодно. Хорошо, что навстречу ей прошла женщина с ребёнком. Женщины с детьми на улице — верный признак, что тут ничего страшного не происходит, что тут всё спокойно. Света шла дальше. Нужно поговорить сегодня с Любопытным. Она принесла ему пыль, ну, почти принесла. Пусть он расскажет ей, как быть дальше, как избавиться от этого наваждения, как перестать видеть эти реальные сны, как перестать оказываться в них. Эх… Хоть бы он знал. Хоть бы знал.

Туман ещё был, а червяка не было, палка лежала рядом. Она подняла её.

«Интересно, а как это происходит, в смысле, что видел червяк, когда я исчезла прямо перед его носом, ну или что там у него? Я исчезла сразу или растворялась медленно?». Девочке действительно это было интересно. Впрочем, нет, ничего интересного тут не было, всё время, что она тут проводила, было временем напряжения, временем страха и ещё временем ожидания. Ожидания пробуждения. Нет, ничего интересного. Как говорил папин сослуживец: «в гробу я его видал». Вот и Светлана с удовольствием увидала бы там все свои сновидения. Она ненавидела этот туман, жаркое солнце, развалины, мух, этот разбитый асфальт, чокнутую Аглаю, суперчервяка. Да вообще всё, что здесь её окружало. Единственное, что ей тут не было ненавистно, так это Любопытный. Он как-то стал ей достаточно близок. Это, может быть, потому что там, не во сне, у неё не было ни одного друга. Даже в интернете. Она бы могла ещё постоять и погрустить над своей несчастливой судьбой, да вот только не было для этого времени. Туман скоро должен был рассеяться. И ей нужно было решить, как двигаться. Первое: продолжить путь отсюда на север. Нет, это она сразу отмела. Вообще никакого желания ещё раз увидеть вонючего червяка у неё не было. Свернуть сразу на восток в развалины — тоже не вариант. В развалинах невозможно бегать, а для того чтобы знать, что за грудами камней никто не прячется, нужен Лю. Значит, бежать назад до церкви, до дома с попугаями, и пробежать мимо него, пока ещё стоит туман. Да, это был единственный приемлемый для неё вариант.

В общем, надо бежать. Бежать, бежать.

Конечно, она успела, пробежала дом попугаев до того, как туман рассеялся. По дороге с удовольствием поддела башмаком обнаглевшего, кинувшегося ей наперерез крикуна. Тот заверещал оглушительно, улетая в туман, а его собратья на её пути не появились. Дальше туман таял, но попугаи к тому времени уже остались за её спиной, теперь ей было легче. Вскоре она была уже около тёмной махины Ленсовета, оббегала большое поле серебряного мха, увидала голого человека, он присел на корточки возле вялого и пустого стебля фикуса. Мужик на девочку взглянул, но даже не попытался её преследовать. А она побежала дальше. На том же месте, на тех же развалинах, увидела копошащегося там муходеда, он попытался поспешить к неё, но Света была уже далеко. Уже подбегала к розовой Чесменской церкви, двери которой были всё также призывно распахнуты. А вот и улица Гастелло. Теперь она была у себя «дома». Тут девочка чувствовала себя куда спокойнее, чем где-либо ещё.

На заборе всё ещё висели тела двух мальчиков. Вернее, одно обгрызенное тело, и одно… Даже и не понять теперь, на что это было похоже. Светлана, по глупости своей, постаралась рассмотреть, что там ещё осталось. Ой, лучше бы не смотрела, ни рук, ни ног уже не было, голову объели полностью, теперь серел только обглоданный череп, живот тоже изъели, теперь из него начали вываливаться распутавшиеся из-за жары внутренности… И всё это шевелилось. Ну, не само, конечно, шевелилось, шевелились на протухшем мясе сотни чёрных жуков-кусак. Он весь был покрыт ими. Противные твари. Девочка вспомнила, как она ползали по ней, как её кусали, так её чуть не стошнило. Бе-е… Противные твари! Зачем она только на это смотрела? Света отвернулась и быстренько, большими шагами, преодолела мох и скрылась за тяжёлой дверью депошки.

Лю был очень рад. Светлана поначалу думала, что он будет спрашивать у неё, мол, почему банка не полная, но, кажется, голос на такую мелочь не обратил никакого внимания.

— Это впечатляющий акт взаимопомощи, признаться, я даже не знаю, чем в полной мере смогу ответить вам, человек Светлана-Света, — говорил он, когда Светлана достала из рюкзака всё ещё горячую банку с чёрной крупной пылью.

— Ну… Вы мне тоже как-нибудь поможете, Лю, — сказала девочка.

— Готов, но не знаю, что мне нужно будет сделать, чтобы моё действие было равноценным вашему. Судя по всему, вы даже не понимаете, какую большую услугу вы мне оказали.