Пока смерть не разлучит нас Ефиминюк Марина

– А почему не взяла кучера? – поинтересовалась я, чувствуя какой-то подвох.

– Доехала с риатом Альдоном, но обратно пришлось добираться своим ходом, – объяснила она и с презрением, маскирующим разочарование, добавила: – Я бы подождала на этом его научном собрании, но меня не пригласили. Полагаю, что мы еще слишком плохо знакомы, чтобы представлять меня друзьям.

Видимо, чтобы познакомиться получше, после ужина она предложила провести вечер за стаканчиком легкого ликария со вкусом черных ягод. Для сдержанной светской попойки в особняке не нашлось ничего, кроме крепкого соврена. Мама посчитала простой алкоголь недостойным вечеринки и срочно заказала легкое вино в местном винном погребке, а потом раздраженно отчитывала Эрла за то, что он посмел помыть пузатую бутылку, пыль на которой нарочно собиралась не один год.

– Но она же была грязная! – доносился из гостиной расстроенный голос лакея, пытавшегося защититься от нападок. – На нее паутина наросла!

– Честное слово, Эрл, даже дети знают, что вот эта самая паутина признак дороговизны! Да я за нее доплатила три золотых шейра!

– Эсса Хилберт, вас явно обманули, – промычал он. – Хотите, я лично спущусь в погреб, накручу на метелку нашей родненькой паутинки и заляпаю бутылку обратно?

– Светлые боги, не разрывайте мне сердце! Вы как будто в Риоре родились! – выдала мама ругательство, обычно страшно обижавшее эсхардцев с любой родословной.

– Эсса, но я действительно родился в Риоре, – заметил слуга.

– Вот именно! – с чувством воскликнула матушка.

Доар с Альдоном задержались возле картины с изображением мощного грифона, и я никак не могла войти в гостиную, чтобы остановить несправедливую атаку на Эрла. Когда мужчины наконец отошли от стены, мне удалось дотянуться до дверной ручки. Но расстроенный слуга уже вышел с низко опущенной головой.

Я успела перехватить дверь, надеясь с порога намекнуть матушке, что в нашем доме слуг «полировать» не следует, но поперхнулась словами. Мама украдкой подливала в стакан с совреном, какой обычно пил Доар, снадобье из маленького подозрительного флакона.

– Ты что делаешь? – спросила я, отказываясь верить в реальность происходящего.

Она вздрогнула и резко оглянулась. На секунду в ее моложавом лице проявилась паника. Длина поводка позволяла нырнуть в глубь комнаты, чем я не преминула воспользоваться. Тихо закрыла за собой дверь и прошептала:

– Мама, я не предполагала, что ты опустишься до такого!

– Аделис… – Она прикрыла глаза. – Совершенно точно ты не должна была этого увидеть.

– Ты ненавидишь Доара настолько, что решила его отравить?! – задыхаясь от злости, воскликнула я.

– Чего? – копируя манеру Руфи, вытаращилась мама. – За кого ты меня принимаешь? Ты права, я не в восторге от того, что происходит у вас с этим риорцем, но чтобы подливать ему яд? Кажется, мне следует оскорбиться.

– Кажется, тебе следует собрать вещи и немедленно покинуть Риор. И больше никогда – хорошо меня слышишь? – никогда здесь не появляться!

– Это не яд, а возбуждающие капли! – прижав флакон к декольте, выпалила мама.

– Да ты брешешь! – не нашла я других комментариев.

– Светлые боги, Аделис! У тебя лексикон, как у сапожника, – проворчала она без обычного нравоучительного тона.

Вдруг мужчины попытались войти в гостиную.

– Риаты, позвольте благородным эссам поговорить с глазу на глаз! – заявила я. – Полюбуйтесь пару минут картинами.

Доар открыл рот, чтобы высказать несогласие, но дверь перед его носом захлопнулась. Мы с матушкой снова остались наедине.

– Как же мне неловко, – пробормотала мама, присаживаясь на диван. – Но, дочь, ты взрослая женщина. Была замужем, успела развестись и даже спишь с бывшим мужем в одной кровати…

– Покороче, мама, – оборвала перечисление «подвигов».

– Понимаешь, ректор Альдон – мужчина видный, родовитый, и воспитание не хромает. Другими словами, как раз в моем вкусе. И мне пришла в голову мысль… А что я теряюсь? Подумаешь риорец, зато ректор большой академии, преподаватель, маг – в общем, исключительно достойный человек.

– Я что-то не улавливаю в твоих словах смысла, – доходило до меня туговато.

– Аделис, почему ты заставляешь произносить это вслух? – Она была в отчаянии. – Я собираюсь посетить его спальню сегодняшней ночью.

– Ты?!

– Почему в голосе женщины, сожительствующей с бывшим мужем, я слышу неодобрение? – с нажимом уточнила матушка.

– Тебе почудилось, – моргнула я. Она раздобыла возбуждающее средство для Альдона? Кто эта женщина, и в каком погребе она держит мою расчетливую, ледяную, как айсберг Белого моря, мать?!

– Тарим в почтенном возрасте, и я подумала… чтобы ночью избежать, так сказать, досадного конфуза, который заденет его мужскую гордость, стоит добавить ему капли для жизненной энергии.

– Я… не знаю, что сказать.

– Просто сделай вид, что этого разговора не было. – Она быстро спрятала флакон в карман платья и с улыбкой пригласила мужчин на пирушку.

Все еще ошарашенная заявлением благородной эссы, из кресла я следила, как она ненавязчиво и мастерски обхаживала ректора.

– Тарим, – назвала матушка его по имени и протянула хрустальный стакан с крепким напитком, – ваш соврен.

– Соврен у Доара отличный, но сегодня я, пожалуй, ограничусь ликарием, – заставив улыбку чистокровной эссы подувянуть, отказался он от угощения. – Ликарий из черной ягоды, налитый очаровательной эссой, просто божественен!

Фу! Как витиевато и безвкусно!

Матушка не спорила, потому что всю жизнь не переносила алкоголя. Для нее не имело никакой разницы – соврен, ликарий или вообще имбирный эль, любые напитки приводили к магическому срыву и обмораживанию собутыльников.

– Эсса Хилберт, не стесняйтесь предложить мне. – Доар бесцеремонно забрал стакан из рук ошарашенной тещи и немедленно сделал большой глоток.

Мы с матушкой натуральным образом остолбенели.

– Аделис, я помню твои правила. – Видимо, он решил, будто я волновалась из-за хмеля. – Всего один стакан.

«Но, проклятье, какой!»

– Крепись, дочь моя, – прошептала мама, проходя мимо, и ободряюще похлопала меня по плечу.

Поначалу все шло неплохо. Даже удачно. Но через полчаса Доар заерзал на диване, снял пиджак и ослабил узел галстука. Потом поднялся, некоторое время помаячил по гостиной, словно не находя себе места. Глаза его блестели, на скулах появились лихорадочные пятна, и по всему складывалось впечатление, что он захмелел с нескольких глотков крепкого алкоголя.

– Как вы себя чувствуете? – с непроницаемым видом спросила мама.

– Превосходно, эсса Хилберт, прекрасный вечер. Вам не кажется, что в комнате слишком натоплено? Может, окна откроем?

– Камин даже не зажжен, – сдержанно заметила я.

– И впрямь не горит, – растерянно потер затылок Доар. – Соврен возымел такой… неожиданный эффект.

По всей видимости, от забористых капель его страшно ломало. Он плюхнулся на диван и, резко закинув ногу на ногу, мыском туфли едва не сбил графин с низенького столика. Хрусталь истерично зазвенел. В комнате воцарилось удивленное молчание.

– Извините, – через долгую паузу в тишине произнес Доар.

Он больше не участвовал в общей беседе. Плавил меня призывным взглядом, прикусывал палец и в общем вел себя не то чтобы развязно, но в воздухе ощущалось странное напряжение. Через некоторое время стало очевидным, что Доару неможется. Старшие посчитали, что пирушку пора заканчивать, и тихонечко удалились. Я запретила себе думать, разойдутся они по спальням или продолжат вечер.

Не сводя с меня потемневших глаз, Доар поднялся с дивана, приблизился к моему креслу и оперся руками о подлокотники.

– Эсса Хилберт, – голос звучал хрипловато, – вы сегодня очаровательны. И это платье…

– Что ты хочешь? – задала я «наиумнейший» вопрос, хотя прекрасно знала, какое именно снадобье плескалось в стакане с совреном.

– Кое-что… – Он выпрямился, повел плечами… и вдруг помахал руками, как крыльями мельницы. – Мне очень хочется на пробежку.

– Чего?

– Знаешь, – он потоптался, изображая бег на месте, – энергия бурлит. На месте усидеть не выходит. Как ты смотришь на пробежку?

– Выпей успокоительных капель, – мрачно посоветовала я и поднялась с кресла, полностью озадаченная.

Я-то полагала, что Доара снедала похоть и даже внутренне подобралась, а он жаждал на ночь заняться утренней разминкой. Ни одной пошленькой мыслишки. Что за странное возбуждающее снадобье прикупила мама? Вернее, что именно оно возбуждало у мужчин? Инстинкт атлета? Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться.

– Может, хоть по дому пройдемся? – предложил он.

– Спать! – приказала я.

Сумасшедший из Доара вышел послушный. Пока я величественно поднималась по лестнице на второй этаж, он бегал туда-сюда. На последней ступеньке вдруг споткнулся и едва не уткнулся носом в пол.

– Все хорошо! – объявил он, вскакивая на ноги.

– Вижу, – процедила я, поймав себя на мысли, что лучше бы это воплощение «жизненной мужской энергии» потеряло сознание. Честное слово, проще на закорках дотащить до кровати, чем терпеть задорные выкрутасы.

Едва мы вошли в спальню и хлопком в ладоши разбудили живые огни, горгулья, с аппетитом догрызавшая домашнюю туфлю Доара, застыла с куском задника в пасти. Скорее всего, понимала, что сейчас второй туфлей огребет по хвостатому заду.

– Назовем ее Моль! – ткнул благоверный пальцем в мелкую поганку, сидевшую в куче кожаных ошметков. – Иди сюда, Моль!

Она швырнула в обидчика огрызком и вспорхнула к потолку. Сделав над головой ловца стремительный круг, горгулья попыталась выйти в окно. Вмазалась в стекло, вызвав визгливую дрожь оконной рамы, и каменной фигуркой рухнула на паркет.

– Это не Моль, а Вжик! – немедленно объявил Доар. – Летает, жрет все, что в лапы попадется, и убивается о стекла. Муха, а не демон.

– И при чем здесь вжик? – рассердилась я, поднимая с пола несчастного окаменевшего детеныша.

– Так мухи делают: вжик-вжик. – Он помахал руками, изображая крылья.

– На пробежку! – категорично объявила я, осознавая, что второй половине нашего тандема действительно остро требуется свежий воздух. Вдруг в голове прояснится?

На улице подморозило. Стеклянные фонари с живыми огоньками были покрыты снежной пудрой. Я зябко куталась в пальто, а от теплого дыхания в воздух вырывался жиденький пар. Доар нарезал круги вокруг фонтана – ровно на такое расстояние хватало длины поводка. Сначала благоверный хотел бегать по расчищенным дорожкам сада, но я наотрез отказалась от ночной физкультуры. Наконец «атлет» выдохся: затормозил на обледенелой брусчатке, проехав пару шагов, и оперся ладонями о колени.

– Как? – сухо спросила я.

– Получше, – отозвался он, с трудом переводя заполошное дыхание.

Светлые боги, а если бы снадобье принял Альдон и пустился мелкой трусцой покорять местный сад? Да старик развалился бы по дороге!

– Теперь мы можем поспать? – взмолилась я.

Для сна специально выбрала ночную сорочку «мечта послушницы монастыря», привезенную мамой. Одеяние походило на плотный балахон в безвкусный цветочек. Целомудренная длина до пяток, застежка до подбородка – в общем, настоящая броня специально от мужика, накачанного матушкиными капельками.

Сквозь сон я чувствовала, как Доар ворочался с боку на боку, переворачивался со спины на живот, не находя удобной позы. В середине ночи меня разбудили исключительно странные звуки, тревожащие тишину спальни. Грешным делом решила, что горгулья ожила и взялась за вторую домашнюю туфлю, но ошиблась. Звуки издавал Доар, устроивший импровизированную разминку. Раздетый по пояс, он отжимался на кулаках. Вверх-вниз, вверх-вниз. На его плечах и спине напрягались мышцы. В неярком свете тускло мерцавшего живого огонька кожа блестела от пота.

– Не спится? – сочувственно уточнила я.

– Захотелось вдруг движения. – Он выпрямился и начал приседать, вытягивая руки перед собой, попрыгал на месте. – Вот думаю, может, еще на пробежку?

– Нет! Прими холодную ванну.

Доар остановился и упер руки в бока. Доказательство того, что ему действительно не помешает ледяное купание, категорично натягивало штаны. Мысленно я помянула матушку недобрым словом и отодрала себя от кровати. Спросонья охладила не только купель, но и заморозила мраморный бортик.

Отчаянно зевая, я следила за тем, как Доар ныряет в ледяную воду, словно в зимнюю прорубь. Три раза погрузившись с головой, он выскочил из купели и принялся растираться полотенцем.

– Завтра же прикажу убрать из дома весь соврен, – пробурчал он себе под нос.

Заснул бедняга только под утро, а я поклялась унести тайну о возбуждающих каплях с собой в могилу. Если Доар когда-нибудь узнает, что мучился из-за тещи, то заставит нас обеих отжиматься, принимать ледяную ванну, а потом бегать вокруг особняка, пока мы не упадем замертво под каменным грифоном или не утопимся в пруду. А если матери в это время не окажется в Риоре, то отдуваться придется мне одной. Нет уж, пусть лучше никогда не узнает!

Письмо из дворца принесли утром в день рождения Доара, когда мы ждали толпу любопытствующей публики. Послание было неофициальным, но не менее ошеломительным.

Мы спрятались в пристройке от деятельной матушки, гонявшей по особняку абсолютно всех, в том числе попавшего под раздачу Альдона. Я тихонечко вырезала изо льда горгулью и попутно отбивалась от Вжика, пытавшегося откусить прозрачному двойнику лапу.

Некоторое время Доар хмуро изучал письмо, а потом зачитал вслух.

Властитель больше не рассматривает его как кандидата на должность эсхардского посла и отдает предпочтение отцу Сианы Улрич, бывшей невесты Доара. После сорванной помолвки высокородный риат высказал желание послужить Риору не только на словах, но и на деле. В общем, мелочно решил напакостить несостоявшемуся зятю.

С непроницаемым видом Доар аккуратно сложил послание и выбросил в мусорную корзину.

– Лисса, почему ты смотришь на меня так, будто кто-то умер? – усмехнулся он.

– Каков теперь наш план? Вернемся в Эсхард? Чистокровной эссе не откажут в желании посетить дворец…

– Я вижу твои эмоции, – вдруг перебил Доар. – Ты расстроилась.

– Прости?

– Ледяная эсса, твоя маска растаяла, – мягко улыбнулся он, откинувшись в кресле.

– И часто ты следишь за моим лицом? – почему-то спросила я.

– Теперь – постоянно. Знаешь, раньше я не осознавал, сколько в тебе разных чувств.

– Ты мне просто заговариваешь зубы, Доар Гери!

– Верно. Впервые в этот день рядом со мной есть кто-то, кроме Якоба. Не порть удовольствие, мне хочется думать о приятных вещах.

Но когда с приходом темноты в особняке собралась толпа незнакомого народа, думать о хорошем не получалось. Складывалось впечатление, будто мы самые последние в Риоре узнали неприятную новость. Между поздравлениями, перемыванием косточек эсхардским эссам и ехидными комментариями к их дорогим нарядам публика с блаженным удовольствием обсуждала, как лихо подпортили имениннику планы. Правда, матушка не давала риорцам спуску – ходила под руку с Альдоном и с высокомерным видом отвешивала такие комплименты местным сплетникам, после которых было впору сбежать со званого ужина и порыдать в карете.

Мы с Доаром, как и положено хозяевам праздника, встречали гостей в холле. В очередной раз Эрл, принаряженный матушкой в праздничный камзол, открыл входную дверь, и в дом вошли Айдер с Веронией в ярко-алом платье.

– Светлые боги, у этой женщины совсем нет гордости? – сделала я вид, будто разговариваю сама с собой. – Что мне сделать, чтобы она боялась войти в наш дом? Заморозить? Холл жалко, только отремонтировали.

– Я ее не приглашал, – немедленно открестился Доар от любых притязаний в сторону бывшей любовницы.

– Надеюсь, – сухо прокомментировала я, следя за тем, как парочка приближалась к нам с самым нахальным видом. – Может, натравить на них горгулью? Как думаешь? С мамой сработало.

Вжика, как и следовало ответственной хозяйке, я закрыла в клетке, а саму компактную темницу спрятала в пустую гардеробную. На полку поставила пару старых разношенных башмаков. Если поганка освободится, то сразу отвлечется на вкусняшку и не попытается пробиться к гостям, блиставшим драгоценностями, как наряженные к смене годов праздничные деревья.

Доар еще предложил подпереть дверь гардеробной тумбой, чтобы наверняка. Честное слово, из-за его дурацких комментариев я в напряжении ждала, когда Вжик хищной мухой вылетит из камина и попытается снять с кого-нибудь скальп. Почему-то мысленно я делала ставку на седовласую риату с золотой тиарой в волосах. Ну, или на маму. Она тоже украсила поредевшую шевелюру триановым ободочком. Простенько, но как дорого!

– С днем рождения, братец! – Айдер похлопал кузена по плечу, а потом обратился ко мне: – Эсса Хилберт, вы знакомы с Веронией?

– Приходилось встречаться, – едва заметно улыбнулась я. – И почему-то все время в нашем доме.

Рыжая проигнорировала ехидный комментарий. Блестящий взгляд был направлен на Доара.

– Поздравляю, милый, – со сладкой улыбкой на карминных губах протянула она пальчики для приветственного поцелуя.

– Благодарю, риата. – Доар бесцеремонно перевернул тонкую руку бывшей любовницы и крепко пожал. – Приятного вечера.

Поверьте, я лично следила за тем, чтобы ее вечер был исключительно неприятным, ведь все напитки в руках нахалки, даже вода в стакане, смерзались в лед. Хоть облизывай! Она уже приуныла, а мы еще даже не добрались до банкета.

Через некоторое время всех собрали в гостиной, и Доар вышел с приветственной речью. Он говорил спокойным, глубоким голосом, благодарил за поздравления, отпускал шутки, а потом вдруг произнес:

– Пользуясь удобным случаем, уважаемые риаты, позвольте рассказать замечательную новость. – Он протянул мне руку. – Аделис, подойди, пожалуйста…

Я вложила пальцы в его теплую ладонь, развернулась к зрителям и теперь прекрасно видела зияющий пустотой дверной проем.

– Я сделал предложение эссе Хилберт, и, к счастью, она его приняла.

Народ восторженно зашушукался. Кто-то даже умудрился приложить к глазам платочек, вытирая несуществующие растроганные слезы. И только мама неодобрительно хмурила брови, потому как искренне верила, что для помолвки необходимо организовывать отдельный праздник.

В этот момент всеобщего умиления в гостиной появился Айдер, следом за ним вошел Гидеон собственной персоной. Не представляю, как надо заблудиться в Риоре, чтобы вдруг возникнуть в нашем доме! Чистокровный эсс впился ледяным взглядом не в меня и не в оцепеневшую матушку. Он смотрел исключительно на Доара. Не разрывая с противником зрительного контакта и не изменяя мягкому тону, мой благоверный объявил:

– Вскоре мы с Аделис произнесем брачные клятвы и будем счастливы видеть всех на венчальной церемонии. Приятного вечера.

В памяти всплыл другой званый ужин, когда Айдер не позволил охране выставить взашей нагрянувшую «эсхардскую женушку» кузена и привел в эту самую гостиную ровно в тот момент, когда Доар пытался объявить о помолвке с высокородной риоркой.

Пока мы принимали поздравления, к Гидеону подошла мама. Она со светской улыбкой говорила с моим бывшим женихом как со старым другом, хотя в Эсхарде даже во время подготовки к свадьбе они вряд ли обменялись хотя бы десятком слов. Я отвлеклась, а когда снова оглянулась, мама была на месте, мило беседовала с Альдоном, но Гидеон исчез.

– Нам надо поговорить, – сквозь зубы произнес Доар кузену, едва мы смогли прорваться к интригану сквозь кордон гостей.

Я была вынуждена трусить следом за взбешенным женихом. В дверях меня перехватила мама и быстро шепнула:

– Я прямо сказала эссу Анкелю, что ему здесь не место. Он понял и удалился.

– Спасибо, – проблеяла я, ощущая приближение катастрофы.

– Почему твоя невеста идет за нами следом? – ухмыльнулся Айдер, когда мы выбрались в коридор. Из-за его странных манер всегда казалось, будто находился мужчина немного под хмельком. – Эсса Хилберт, понравился ли вам сюрприз? Я подумал, что мы же родственники, почему бы не пригласить дорогих гостей?

– Ты в секунде от того, чтобы превратиться в сугроб, дорогой родственник, – предупредила я.

Мы миновали кабинет.

– Братец, разве ты не хотел со мной поговорить? – Айдер все еще пытался иронизировать, но было заметно, что сильно нервничал.

– Не в моем доме, – тихо, но с угрозой произнес Доар.

Втроем мы вошли в холл. В центре просторного помещения рассматривал люстру Гидеон. За его локоть цеплялась Верония и что-то тихонечко чирикала, словно музейная служащая, рассказывающая об экспозиции. Только находились мы вовсе не в галерее, да и дамочка являлась бывшей любовницей Доара, вызывавшей во мне желание натравить на нее горгулью.

Впрочем, если судить по внешности последней пассии моего бывшего жениха, он тяготел к рыженьким. Девица была в его вкусе. Если подумать, у них даже имелось кое-что общее: Гидеон дарил украшения и забирал обратно, а Верония уходила с высоко поднятой головой и немедленно возвращалась.

– Гери, пожалуй, самое хорошее, что у тебя есть, – это люстра, – вдруг громко произнес мой бывший жених.

От ярости мои глаза застила пелена. Я плохо понимала, как оказалась рядом с ним, не осознавала, что воздух в холле сгустился, похолодел, а по мраморному полу потекли снежные щупальца.

– Ты здесь не к месту!

– Ты снова портишь интерьер, снежная эсса, – ответил он с ледяной интонацией, а потом поднял взгляд на Доара, стоявшего за моей спиной: – Я хотел перекинуться парой очень важных слов, но не ожидал, что застану помолвку. Ты все еще хочешь стать послом? Спрашиваю, как доверенное лицо властителя Эсхарда. У вас в Риоре все просто: сегодня один, завтра другой. Одно слово, и ты получишь должность, но с условием… женись на приличной риорке, а то у твоей эссы слишком подмоченная репутация. Таких в эсхардский дворец не впускают.

– Смотрел я на тебя и пытался припомнить, что же забыл. И все-таки вспомнил, – спокойным, заставлявшим цепенеть голосом ответил Доар, тихонечко отодвигая меня в сторону. – Очень хотелось сломать тебе нос.

Драка вспыхнула, как яростный огонь в стоге сухого сена. Верония завизжала, а кулак Доара врезался в челюсть Гидеона. Видимо, он все-таки целился в нос, но эсс оказался слишком высок. Несколько хаотичных ударов, и Анкель сорвался: по холлу прокатилась магическая волна. Воздух содрогнулся, загустел, замерз.

Я действовала машинально, как любой маг, бравший уроки боевых заклятий. Удар, не достигнув Доара, отлетел к многострадальной люстре. Хрустальные подвески и даже потолок в мгновение ока покрылись снежной коркой. Половина живых огней потухла, другие едва-едва теплились. Холл погрузился в неприятный полумрак.

Гидеон стер с разбитой губы кровь. Доар, зашипев от боли, прикоснулся пальцами к кровоподтеку на скуле. В тяжелой, звенящей тишине испуганно шептались гости, привлеченные скандалом. Могу поспорить, что о нашем празднике теперь будут вспоминать лет пять кряду. Местные сплетники начнут передавать историю из уст в уста, пока она не обрастет придуманными подробностями и не превратится в полную ахинею.

Мама изо всех сил пыталась исправить ситуацию: немедленно пригласила публику в столовую, где давно накрыли стол. Как ни странно, некоторые действительно заторопились туда. Зрелище они получили и теперь были не против еды. Люди в холле пришли в движение.

– Прошу, уважаемые риаты, – высоким голосом повторяла матушка.

Неожиданно пространство заполнилось тонким перезвоном. Я подняла голову. Люстра, висевшая как раз надо мной, тоненько дрожала, осыпая меня облаком снежинок… И хрустальная каскадная махина сорвалась с крюка. Падение было стремительным, а я оцепенела – не от страха, от изумления. Разве что сумела вжать голову в плечи.

Мгновение – и меня подомнет под горой стеклянного крошева! Но падение остановилось. Люстра зависла в воздухе, не достигнув моей макушки на жалкую ширину ладони. Я сглотнула, пытаясь смочить пересохшее горло, испуганно огляделась.

В десяти шагах – ведь дальше он просто не мог отойти – застыл Доар с вытянутой рукой. На раскрытой ладони пузырями, словно от ожога, бугрилась кожа. Лицо его побагровело от напряжения, на виске набухла вена. Он держал хрустального монстра магией, сумел призвать воздушную стихию!

Я плохо помнила, как выскочила из ловушки и бросилась к спасителю. Доар уронил руку, отпуская стихию, и за моей спиной с оглушительным грохотом рухнула на мраморный пол люстра.

– Все хорошо, – пробормотал он, прижав меня к груди, и потерял сознание. Мы грохнулись на пол вместе. До темноты в глазах я ударилась о мрамор, рассекла ладони о хрустальные осколки, разлетевшиеся по холлу. И в голове вдруг появилась несвоевременная мысль. Какие, к хвостатым демонам, сплетни? Наш праздник станет притчей во языцех. Очень странной, буквально безумной притчей.

– Аделис? – деликатно постучавшись, матушка с подносом в руках тихонечко зашла в покои. – Я принесла горячий шиповник, а то ты слишком много пьешь тэя.

Светлые боги, мама всегда оставалось мамой, обязательно читала какую-нибудь нотацию.

Она поставила поднос с чашкой на столик для тэя и указала пальцем в горгулью, игравшую с хрустальной подвеской в углу дивана.

– Покосишься в мою сторону, превращу в камень!

Питомец матушку побаивался, поэтому, прижав игрушку к животу, уткнулся носом в диван и замер. Видимо, притворялся мертвым.

– Как он? – мама кивнула в сторону спальни.

– Спит, – коротко обрисовала я текущие дела. Вернее, стоящие на месте.

Доар действительно спал. Уже вторые сутки. Бледностью лица он походил на живой труп, но изредка прихрапывал, переворачивался. В бессознательном состоянии вставал с кровати и, как лунатик, волочился в уборную, пересчитывая лбом дверные косяки. Потом снова заваливался в кровать и вырубался.

Лекарь предположил, что возвращенная стихия заставила воздушного мага впасть в спячку. Хотелось надеяться, что не в зимнюю, и глаза он откроет раньше, чем за окном зазвенит капель. Слава светлым богам, всплеск разрушил магический поводок. Правда, прелести свободы я не почувствовала, все равно большую часть времени сидела в наших покоях.

– Завтра мы с Альдоном уезжаем, – объявила мама, старательно пряча глаза. – Сначала посетим Эсхард, а потом планируем вернуться в Риор.

– Хочешь снова выйти замуж? – из любопытства спросила я.

– Ты против?

– Он же риорец, – не удержалась я от ехидного замечания.

– Знаешь, достойный риорец лучше негодяя – эсхардского эсса, – отозвалась она. – Как подумаю о белобрысом мерзавце, так кровь закипает. Сразу хочется что-нибудь заморозить.

– Главное, не заморозь моего будущего отчима, – промурлыкала я.

Сложно представить, как на переезд в горную академию отреагирует Руфь. Она была нечеловечески привязана к хозяйке, но из всех мужчин особенно отчаянно ненавидела риорцев. Последний муж домоправительницы родился в Риоре, и женщина искренне верила, что именно дурная кровь триановых рудокопов заставляла супруга ходить на сторону. И на той же стороне до обморока напиваться плебейским совреном.

– Знаешь, Аделис, мне искренне жаль, что я оказалась плохой матерью и не смогла тебя защитить. Как вспомню эту люстру… – Она осеклась. – Наша семья слаба и отлучена от дворца, но не все решает дворец. Репутацию человек заслуживает не в его коридорах и приемных. Мы ничего не можем сделать Анкелям, но кое-кому письмецо я отправила. Готова поспорить, что теперь Гидеона не примут ни в одной приличной гостиной и в ближайшие пять лет точно не подпустят ни к одной приличной эссе.

Мне стало смешно.

– И еще кое-что. – Матушка вздохнула. – Я была не права.

– А? – не поняла я.

– Я о Доаре. Он хороший человек. За ним ты как за каменной стеной.

Я потерял дар речи. Мама признала свои ошибки?

– Когда-нибудь я найду в себе смелость извиниться перед твоим мужем.

– Спасибо, – промычала я в ответ.

Она мягко поцеловала меня в лоб и похлопала по плечу.

– Обязательно спускайся на обед. Я научила повара готовить твое любимое жаркое из зеленых овощей. Думаю, Доар не обидится, если ты нормально поешь.

– Но я ненавижу жаркое из зеленых овощей! – растерянно напомнила я уходящей матери.

– Только деликатесы приносят удовольствие, остальная еда должна идти на пользу! – нравоучительно высказала она. – Приличная эсса обязана сохранять фигуру до старости.

К вечеру в спальню поднялся Якоб. Он постоял у кровати, словно у одра умирающего, и вдруг промолвил трагическим голосом:

– Уезжайте, эсса Хилберт.

Я как раз малевала рисунок в блокноте и замерла с грифельным карандашом в руке.

– Простите?

– Вы не видите, что происходит?

На мой взгляд, Доар отсыпался за все ночи, в которые нам не позволяли спокойно отдыхать то обстоятельства, то чистокровная эсса, то странные капли, возбуждающие спортивный дух. Но вслух я произнесла:

– Судя по всему, вам есть что сказать, риат Нобри.

– Вы его разрушаете, Аделис. Он много работал, чтобы оказаться там, где находится сейчас. Днями и ночами. Но появляетесь вы, и Доар словно сходит с ума. Ему даже отказали в должности посла в Эсхарде!

– Значит, Доару повезло, что стихия пробудилась, – заметила я. – Разве не за этим он стремился в эсхардский дворец?

– Все так, но… – Якоб пожевал губами. – Теперь его ждет большое будущее, и ему ни к чему девица, которая приносит столько неудобств и неприятностей.

На меня нахлынуло воспоминание о похожем разговоре. Он происходил в другом доме, даже в ином городе, и обстоятельства отличались. Дядька Доара вбивал мне в голову, что я испорчу будущее его талантливого племянника. Нас, вступивших в союз, который не одобрят ни в Эсхарде, ни в Риоре, ждет незавидная участь. Мне было всего семнадцать, испуганная девчонка, сбежавшая с любимым из академии магии после того, как мамаша узнала о романе и устроила грандиозный скандал. Я пыталась себя убедить, что поступаю во благо. Глупая, глупая Аделис!

– Если вы желаете ему счастья, то, пока он спит, соберите вещи и покиньте этот дом. Так будет лучше.

– Вы правы, – усмехнулась я, – пожалуй, я действительно ужасно неудобная в быту. Хуже только горгулья. Но, послушайте, Якоб, одного не могу понять, почему вы думаете, что знаете лучше Доара, какого будущего он хочет? Может, он перед праздником вообще подумывал сменить помощника?

Под знаменитым ледяным взглядом чистокровной эссы секретарь несколько смешался:

– Сменить?

– Фигурально выражаясь.

– Вы знаете, эсса Хилберт, пожалуй, я пойду, – немедленно ретировался он.

– Удачно поработать, риат Нобри, – сдержанно улыбнулась я.

Ранним утром я прощалась с мамой и ректором Альдоном возле портала в башне перемещений. Черная стена волновалась от близости трех магов, по зеркальной глади, отражавшей наши непропорционально вытянутые фигуры, бежали круги. В сонном зале отбытий было немного народу, и на нас почти не обращали внимания.

Напоследок мама давала странные распоряжения, словно боялась, что в конечном итоге наш огромный особняк превратится в хлев.

– И скажи мастеру Гаэтану, чтобы холл обили зеленой тканью с золотым орнаментом. Цвет будет к месту.

– Хорошо, – смиренно кивнула я.

– И непременно закажи люстру из идэйского хрусталя. Каскадов поменьше, чтобы не было столько осколков, когда рухнет в следующий раз.