Пока смерть не разлучит нас Ефиминюк Марина

Вообще в голове созрел план заморозить еду, и я почти приступила к его исполнению, но Доар вдруг задал очень странный вопрос:

– Аделис, ты хочешь что-то поменять в доме?

Несчастный Якоб еще дыхание не вернул, как вновь схватился за стакан.

– Возможно, – осторожно согласилась я. Вряд ли мужу стоило знать, какие именно изменения в интерьере пришли мне на ум.

– Скоро наступят холода, и тебе нужен новый гардероб, – продолжил он поражать удивительной предупредительностью.

– Предлагаешь купить мне одежду?

До холодов я задерживаться не собиралась, да и старый гардероб меня вполне устраивал. Но – вот незадача – теплые вещи остались в Эсхарде. При мысли о лавках тканей, деловитых белошвейках, ворчливых сапожниках, примерках и прочем бессмысленном времяпрепровождении, вызывавшем экстаз у женщин, я содрогнулась. Еще одного кошмара, как перед свадьбой с Гидеоном, я просто не в состоянии пережить. Лучше замерзнуть до смерти, лежа возле камина, чем снова переступить порог этого демонического чертога! Может, Доар того и добивался? Беспрерывными покупками довести норовистую жену до летаргического сна, чтобы той не хватало сил на демарши?

– Можешь не ограничивать себя в средствах, – добавил он. – Ни в чем себе не отказывай.

– Не буду, – от души пообещала я.

Интересно, после какой по счету потраченной тысячи риорских шейров щедрый муж таковым быть перестанет, взвоет, как от укуса дикой виверны, и потребует развода? Подозреваю, что Якоб задавался похожим вопросом и уже в ужасе представлял, как к парадным дверям особняка стягиваются подводы с мешками, набитыми золотыми монетами.

Портить трапезу после такого разговора не позволила совесть, но устроить маленькую каверзу сами светлые боги благословили. Только я почувствовала сытость, как встала из-за стола, наплевав на приличия. Мужчины машинально поднялись следом, и в принужденной тишине раздался звон посуды.

– Приятного аппетита, риаты, – едва заметно улыбнулась я. – Позвольте вас покинуть, что-то голова разболелась.

Восславься та женщина, которая первой придумала спихивать закидоны на головную боль! Подозреваю, что дамочке с мигренью простят любые причуды, лишь бы не корчила физиономию, изображая смертельные муки.

– Легкого пути, – пожелал Якоб на эсхардский манер.

– Вашими молитвами до спальни я доберусь живой и здоровой, – не удержалась от иронии, заставив помощника неуютно поежиться.

Когда я вышла из столовой, вдохновенно шпионивший лакей предупредительно отделился от двери и теперь пытался слиться с настенной тканью. Но стена была серебристая, а ливрея – красная, очевидный контраст не позволял ему оставаться незаметным.

– Лучше слейтесь с кухней и подайте риатам вторые блюда, – распорядилась я.

Проникнуть в личные покои Доара оказалось сложнее, чем утром вломиться в особняк, хотя они не охранялись боевыми магами и не запирались на ключ. Случилось неслыханное: меня неожиданно покинуло нахальство. Перед дверью я медленно вздохнула, точно намеревалась не гадость сотворить, а броситься с высоты в пропасть, что в отношении муженька, наверное, было равнозначным. Воровато проверив пустой тихий коридор, я юркнула в комнаты. Осмотрелась. Гостиная была по-мужски строгой, высокая арка вела в спальню с большой кроватью, застеленной серебристым покрывалом. В воздухе витал слабый аромат знакомого одеколона.

Не разглядывая прелести интерьера, я решительно вломилась в ванную комнату, размером, пожалуй, не уступающую моей спальне в матушкином доме. Ванна превзошла все мои даже самые смелые ожидания! Она представляла собой глубокую просторную купель со ступеньками.

– Любишь бултыхаться перед сном, милый? – промурлыкала я, присаживаясь на мраморный бортик и опуская руку в теплую воду. От кончиков пальцев заструились голубоватые потоки ледяного заклятья. Огненные камни, вмурованные в стенки купели, зашипели от прикосновения холода и вспыхнули алым светом. Бороться с магией было бесполезно. Природные обогреватели погасли, температура воды начала стремительно падать. Почувствовав в пальцах ломоту, я вытащила руку и стряхнула капли.

За несколько минут вода смерзлась в ледяную глыбу такой кристальной чистоты, что при желании можно было разглядеть искаженное дно купели. Над поверхностью вился полупрозрачный дымок. При всей магической силе, а боги не пожадничали, когда отмеряли Доару колдовской дар, ему придется провозиться пару часов, чтобы зажечь огненные камни.

Скоренько покинув хозяйские покои, я спряталась в своей спальне. Через час и пятнадцать минут (не то чтобы кто-то следил за часами, просто они находились в поле зрения) дверь без стука отворилась. Доар, как и планировалось, застал меня мирно рисующей в альбоме. Спрятав руки в карманы брюк, он замер на пороге.

Пауза тянулась и тянулась, а я по-прежнему изображала приступ вдохновения. Тишина нервировала. Очевидно, это был своеобразный воспитательный прием: довести хулиганку многозначительным молчанием до разговора. Я внесла еще пару штрихов в рисунок и все-таки подняла взгляд.

– Что?

– Для чего ты заморозила воду в моей ванне?

– Для ледяных статуэток, – беззаботно, как будто замораживать ванные комнаты – обычное дело, ответила я и продемонстрировала набросок. На альбомной странице растянулась непропорциональная страшилка с огромным носом, похожая на помесь горгульи и человека. Вообще я изобразила хозяина дома, но пришлось сильно постараться, чтобы он ни в жизнь не узнал собственный портрет.

– Да ты талант! – усмехнулся Доар.

Конечно, талант! Упарилась, пока намалевала нечто невразумительное! Стыдно перед бумагой и грифелями, что их пожертвовали на столь безобразную мазню.

– Тебе нравится? – похлопала я ресницами.

– Нет.

А зря! Ты еще не знаешь, что это уродство скоро украсит холл твоего дома.

– Коль ты взялась изображать страсть какую милую дурочку, то не постесняюсь спросить: почему именно в моей ванне ты решила наморозить льда для своих статуэток?

– Она самая большая в особняке, – пожала я плечами.

– Ясно.

Он мягко улыбнулся и вышел. Дверь закрылась. Тишина показалась оглушительной. Честно говоря, от изумления я выронила грифель. И это все? Доар благословил меня на использование купели в качестве ледового резервуара и просто ушел? Было в этом необъяснимом смирении нечто неправильное и ужасно настораживающее…

Сразу после визита он куда-то срочно отбыл и вынудил меня ужинать в компании пустой столовой, преломляющих свет хрустальных бокалов, фарфоровой посуды и запуганного до трясучки лакея. Когда бедняга накладывал в тарелку мясные тефтельки, один маленький, но очень гордый шарик сорвался с дрожащей серебряной ложки и поскакал по белой скатерти, оставляя след от соуса.

– Поймаете? – искренне полюбопытствовала я.

И вроде не сказала ничего обидного, а лакей побелел в цвет этой самой скатерти и чуть не упал в обморок. От жалости я едва не предложила ему флакончик с успокоительными каплями, которые перед побегом стащила у Руфи. Уверена, что слуги уже считают меня ведьмой из демонического чертога, а через седмицу пойдут нелепые слухи, будто я замораживаю в ледяшки младенцев и краду души у невинных девиц.

Огромный особняк действительно был слишком большим для одного человека. Весь вечер меня не покидало ощущение пустоты. В унынии я спряталась в спальне и, уютно устроившись в кресле перед зажженным камином, собралась почитать занимательную книгу по архитектонике из библиотеки особняка, но тут дверь снова без стука отворилась. И вечер перестал быть отчаянно скучным: в спальню, как к себе домой, вошел Доар. Хотя о чем я? Он и был дома.

– Доброй ночи, Аделис.

– И тебе…

С возрастающим замешательством я проследила, как подчеркнуто буднично муж стянул с себя пиджак и бросил на козетку. Потом ловко развязал галстук, а когда присел, чтобы снять туфли, то я не выдержала:

– Ты покои не перепутал?

– Нет, – отозвался он, не подняв головы и, более того, не прекратив возмутительного раздевания. Бух! Первая туфля стукнулась о полированный паркет. Тук! К ней присоединилась вторая. На пол полетели носки. Слава светлым богам, не под козетку.

Пока Доар не взялся за пуговицы на рубашке и не оголил грудь, я заторопилась внести ясность. Как бы… чтобы просто понимать причину неожиданного действа.

– Почему ты раздеваешься в моей комнате?

– Хочу помыться.

– Так… – Я почесала кончик носа и аккуратно прикрыла книгу, заложив ее листиком. – Но почему в моей ванной?

– В моей ты заморозила лед для статуэток, – напомнил он, начав расстегивать пуговицы на рубашке. И так ловко у него выходило, что в вырезе уже замелькала гладкая грудь.

– Логично, – с трудом отводя взгляд от обнаженного торса, отозвалась я. – У тебя не получилось разморозить?

– Даже не пытался, – покачал он головой.

– И чем тебя не устроили ванные комнаты в остальных восемнадцати спальнях? – любезно уточнила я.

– Ничем, но твоя мне нравится больше. В ней самая большая ванна.

– И как долго ты собираешься мыться в моей большой ванне? Сегодня, завтра, седмицу?

– Пока ты не используешь весь лед на статуэтки? – отчего-то вопросительно ответил он и резко снял рубашку, обнажив преотличный крепкий торс.

Ненавижу!

– Не смей снимать штаны, иначе я их приморожу тебе к заду, будешь отдирать с мясом! – не выдержала я, ткнув в его сторону указательным пальцем с потрескивающим ледяным заклятьем.

– Открою тебе тайну, – с серьезным видом отозвался Доар, совершенно не впечатленный демонстрацией магической силы. – Мужчины тоже моются голыми.

Слава светлым богам, он пощадил мою нервическую систему и брюки стаскивать не стал (или понял, что отдирать от зада примерзшие штаны – спорное удовольствие). Демонстрируя атлетически сложенное тело, широкие плечи и просто общую привлекательность, с бесстрастным видом Доар прошагал в ванную комнату. Словно завороженная, я следила за нахальным перемещением почти обнаженного мужа и вдруг поймала себя на том, что сглотнула набежавшую слюну.

Что это, Аделис Хилберт?! Ты рехнулась? Вообще стрелки на компасе сбились? Настоящая эсса, желающая мгновенного развода, должна буравить подлеца ледяным, полным презрения взором, а не пускать слюни при виде его на редкость неплохого тела!

Дверь ванной закрылась. Я ошарашенно моргнула, целых две секунды приходила в себя, а потом, мысленно выругавшись плохими словами, вскочила с кресла. Пока дражайший супруг под журчание воды до блеска тер себе спинку моей мочалкой, я выскочила из спальни и бросилась в сторону мужниных покоев, стараясь не думать об обнаженных телесах этого самого мужа. Чтоб ему поскользнуться в ванне!

Однако поскользнулась именно я, когда ворвалась в ванную комнату Доара, где царил северный холод, а мраморный пол покрылся ледяной изморозью.

– Проклятье! – для равновесия я расставила руки и мелкими шажками просеменила к замороженной купели.

Расколоть лед удалось только с пятой попытки. Глубокая трещина, похожая на шрам, пронзила толщу, и глыба принялась с шуршанием крошиться. Через некоторое время купель наполнилась ледяной крошкой, засыпавшей остывшие огненные камни. Сначала я попыталась откопать ямку руками, но пальцы покраснели и скрючились от холода. Пришлось использовать подсобные средства… Пожалуй, ничего унизительнее, чем ковыряться собственной туфлей в чужой ванне со снежной кашей, мне делать еще не приходилось! Наконец показался краешек темной пластины.

– Спасибо, светлые боги! – возвела я руки над головой и, согнувшись пополам, прикоснулась к согревающему камню. В трещинках природного обогревателя вспыхнули алые нити. Заструилось живительное тепло, быстро набирающее жар, и лед начал тихонечко плавиться.

– Никогда не думала о том, чтобы поработать рудокопом в триановых шахтах? – раздался от двери насмешливый голос. – Ты отличный копатель.

От неожиданности я взвизгнула и со всего маху уселась в подтаявшую ледяную массу. Босой Доар с влажными волосами, в расстегнутой рубашке и в брюках, не скрывая издевательской улыбки, наблюдал за моим снегоуборочным подвигом.

– Помочь выбраться? – предложил он.

– Сама справлюсь, – процедила я и, демонстрируя неуклюжесть, потрясшую даже меня саму, выбралась на мраморные плитки. Подол платья промок и отяжелел, волосы растрепались.

– Ты передумала вырезать изо льда статуэтки? – с невинным видом уточнил Доар, следя за моим, мягко сказать, не особенно грациозным обуванием. Влажная туфля отказалась натягиваться на голую ступню, так что пришлось просто нахлобучить ее на ногу, как наперсток на палец, и придавить пяткой задник.

– Нет, но льда действительно получилось слишком много, – деловито отозвалась я. – Так что теперь ты можешь плескаться в любое время суток. Пользуйся благами цивилизации в свое удовольствие в собственной ванной комнате.

– Благодарю.

– Не за что, – кивнула я с чопорным видом.

Однако когда, стараясь удержать на ноге испорченную туфлю, а на лице – высокомерную маску, я поковыляла к дверному проему, Доар и не подумал уступить дорогу. Стоял как ледяной истукан, вмерзший по колено в пол.

– Пропустишь? – изогнула я брови.

– Конечно, – едва заметно подвинулся он.

С гордостью истинной эссы, в смысле с идеально ровной спиной, втянутым животом и, главное, не дыша, я просочилась между ним и косяком.

– К слову, Аделис, – заставил Доар меня оглянуться, – позволь напомнить, что в игру, которую ты затеяла, вполне могут играть двое.

Что он с успехом и демонстрировал, но если пытался меня смутить откровенным вызовом, то не преуспел.

– Не понимаю, Доар, почему ты не хочешь вернуть брачные клятвы. Я тебе все еще нравлюсь?

– Нет, – спокойно отказался он от притязаний на нежные чувства.

– Привлекаю?

– Ты красивая женщина, но нет. Я тебя не хочу.

Иного ответа не ждала, но почему-то меня задело. К счастью, сохранять внешнюю невозмутимость я научилась с детских лет.

– Тогда назови причину.

– Мне очень нравится быть женатым на эсхардской эссе, – ухмыльнулся муженек. – Бодрит… Как лед в ванне.

И только нечеловеческим усилием воли я не запустила в него туфлей.

Весь следующий день я тратила деньги. Спустила столько риорских шейров, сколько за всю свою жизнь не заработала эсхардских синов. Теперь хозяйка ателье «Сонми», известный сапожник Кро и поставщик льда из северных ледников считали меня если не лучшей подругой, то точно самой желанной клиенткой. Особенно продавец льда. Вряд ли за всю его карьеру кто-то одним махом брал огромную ледяную глыбу и требовал за любые деньги доставить в Риор к концу седмицы.

Но самой забавной тратой была покупка карликового грифона на птичьем рынке. Вернее, пока он представлял собой большое пятнистое яйцо, лежащее в гнезде из сена на дне плетеной корзины. Каждый раз, когда карету трясло на неровной дороге, внутри твердой скорлупы громко скреблись. Надеюсь, существо не вылупится раньше, чем мы доберемся до особняка. Я понятия не имела, что делать с новорожденным голодным птенцом, представляющим собой смесь орла, льва и неведомой зверушки, родство с которой уменьшило монструозного гиганта до размера карликового уродца.

Осеннее солнце окрашивало деревья закатной бронзой, когда я вернулась в особняк. Знакомый лакей с поклоном открыл дверь. Обнаружив творившийся в холле хаос, я резко остановилась, словно ударилась о невидимую стену. Складывалось впечатление, что склады торговых лавок просто перекочевали в дом к Доару. Возле стен лежали рулоны тканей. Стояла длинная вешалка с плащами всевозможных фасонов. Высились шляпные и обувные коробки… Хорошо, что ледяную глыбу привезут позже.

– Мы ждем ваших указаний, куда девать рулоны и не поместившуюся в гардеробную обувь. Готовые платья горничные сумели развесить, – с непроницаемым видом объявил слуга, помогая мне снять верхнюю одежду.

– У меня есть время подумать? – пробормотала я, стараясь подавить угрызения совести. Определенно я перестаралась в попытке довести Доара до нервного тика. Из закупленных тканей можно было нашить нарядов для всех учениц Эсхардской академии магии и еще бы осталось на платочки.

– И что, риат Гери видел, когда привозили покупки? – как будто отстраненно спросила я.

– Даже некоторое время следил за разгрузкой, – объявил лакей.

– Просил зайти, когда появлюсь?

– Не беспокойтесь, – видимо, решив, будто я опасаюсь оказаться побитой хозяином, успокоил меня лакей. – Он не выходил из кабинета с тех пор, как доставили настенные ткани.

– Пойду в таком случае вручу подарок, – вздохнула я и, подхватив с пола корзинку с яйцом, направилась прямиком в кабинет.

– Может быть, не стоит его сейчас отвлекать? – окликнул меня слуга. Мол, прячься, дуреха, пока есть время! Забейся под какой-нибудь плинтус так, чтобы хозяин не выколупал раньше, чем утихнет его гнев за твои бесполезные чудовищные траты.

– Поверьте, сейчас самое время его отвлечь.

Через неплотно закрытую дверь кабинета доносился возмущенный голос Якоба. Я остановилась и прислушалась к разговору, звучавшему прекрасной музыкой.

– Две тысячи на тряпки и полторы тысячи золотых шейров на бесполезный хлам, Доар! Бронзовые светильники, настенные ткани. У меня сердце кровью обливается. Я еще не сказал про лед! Почти две с половиной тысячи! Ты посмотри на этот счет.

Перед мысленным взором предстала картина, как Якоб потрясает бумагой, полученной днем от поставщика льда.

– Хорошо, я согласен, что она имеет полное право сделать ремонт в особняке, – кипятился он, – но для чего ей ледяная глыба по цене лошади и весом в эту самую лошадь?!

– На статуэтки? – предположил Доар. По тону было невозможно понять настроение мужа, но хотелось верить, что ему придет в голову светлая мысль, что с транжирой дешевле развестись, чем оплатить ее капризы.

– Доар, ты уверен, что лучше оставаться женатым на этой… воскресшей девице из демонического чертога? Сиана Улрич тебе точно обойдется дешевле.

– У Аделис Хилберт есть одно весомое преимущество, – отозвался тот. – Она чистокровная эсса. Не сомневаюсь, что теперь место посла в Эсхарде у меня в кармане.

Так…

Я почесала кончик носа и для чего-то в растерянности посмотрела на яйцо в корзинке.

Какая потрясающе меркантильная причина оставаться женатыми! Доар прав. Эсхард с большим трепетом относится к чистой крови и белоснежным волосам. Выбирая между риорским аристократом и обычным риорцем, женатым на чистокровной эссе, без всяких сомнений, послом назначат последнего.

Неожиданно в противоположной стороне коридора зазвучали голоса горничных. Не хотелось, чтобы меня застали подслушивающей собственного мужа. Пришлось прервать во всех отношениях интересную беседу мужчин и, с нарочитым усердием стуча каблуками, метнуться к кабинету. Я открыла дверь, не спросив разрешения войти.

– Светлых дней, риаты, – с порога поздоровалась я. – Заглянула сказать, что уже вернулась.

– Как вижу, Аделис, твой день прошел в хлопотах, – с насмешкой резюмировал муж, откидываясь в кресле. В руках он принялся крутить самописное чернильное перо с золотым колпачком. Надеюсь, от нервного напряжения, а то по бесстрастной мине ничего не прочесть.

Видимо, предчувствуя дивное объяснение между супругами, Якоб заторопился сбежать:

– Пожалуй, мне пора. Счета из торговых лавок надо подколоть.

Он с завидной проворностью оставил нас наедине.

– Значит, шесть тысяч шейров за утро, – вымолвил муж и швырнул на стол несчастное перо, этим самым жестом вдруг выказывая раздражение. – Впечатляет.

– Разве не ты говорил, чтобы я не ограничивала себя в средствах? – изображая дурочку, пожала я плечами. Конечно, раскидываясь щедрыми заявлениями, вряд ли он представлял размер трат. – Ты зол, Доар?

– Из-за денег? Нет.

Врун! Вон как нехорошо сощурились глаза.

– Прекрасно, потому что я потратила еще сто шейров и купила тебе подарок.

Когда на стол бухнулась корзина с яйцом, то у Доара дернулся на лице мускул.

– Ты купила большое серое яйцо?

– Быть точнее, домашнего питомца, – объяснила я. – Решила, что в особняке слишком тихо.

– И кто из него, позволь спросить, вылупится?

– Карликовый грифон.

– Аделис, не хочу тебя расстраивать, но таких просто не существует, – объявил Доар.

– Можно подумать, ты разбираешься в грифонах.

– Вообще-то да, прекрасно разбираюсь. Мой питомник считается лучшим в Риоре. Там держат триста отборных особей…

– Значит, по твоему дому будет бегать триста первая, – беспардонно перебила я. – Мне кажется, птицелев – отличная находка. Мебель не дерет, углы не грызет, выгуливать не надо.

– Уверяю тебя, в этом яйце кто угодно, но только не грифон…

– Не стесняйся чувств, Доар. Ты его полюбишь всей душой, – проигнорировала я замечание.

– Я ненавижу домашних животных.

Признаться, я сама не испытывала нежности к домашним питомцам, но что не сделаешь, чтобы довести до нервной почесухи мужа.

– Ты просто никогда их не заводил, – мило улыбнулась я. – Ну, мне пора. Дела.

Дел ровным счетом никаких не было, но хотелось уйти из кабинета, оставив за собой последнее слово.

– Аделис, – позвал меня муж, – забери яйцо и отвези туда, где его тебе втюхали!

Недовольный голос затих за закрытой дверью…

Надо отдать должное выдержке Доара. Он даже глазом не моргнул, когда за ужином, состроив исключительно деловой вид, я объявила, будто желаю отремонтировать большую гостиную. Позволение было дано небрежным взмахом руки, мол, хоть до фундамента разбери, только оставь островок спокойствия – кабинет, и от досады я возжелала развестись сама с собой. На следующий день мне пришлось вызвать замерщиков и провести показной обход дома. На том бурная деятельность закончилась. Жить в особняке со стенами, скрытыми строительными лесами, согласился бы только безумец.

Однако муж не упустил возможности подколоть. По привычке забыв постучаться, заглянул в мои покои и не без ехидства, завуалированного под светский тон, уточнил:

– Когда начнутся работы?

– Когда найдутся хорошие мастера, – сухо отозвалась я, усиленно делая вид, будто страшно занята письмами. Полвечера сочиняла послание к матери в Эсхард, но не выдавила ни строчки и в унынии любовалась чистым листом. Вторым по счету. На предыдущем, пока усердно думала, нарисовала сморщенный цветок анатии и поставила жирную кляксу.

– А чем тебе не понравились те, что приходили? – полюбопытствовал Доар.

– Считали плохо, – недовольно покосилась я в его сторону.

– Стоимость работ?

– Длину настенных тканей.

На следующее утро Доар неожиданно собрался в поездку. План по доведению мужчины до развода никаких отлучек оного не предполагал, и я нешуточно растерялась. Даже до парадных дверей его проводила!

– Когда вернешься?

Вдруг с неподдельным удивлением я обнаружила, что как верная женушка держу кожаный портфель, чтобы услужливо подать дражайшему супругу и кормильцу, едва он облачится в дорожный плащ. Не понимаю, каким образом злосчастная сумка оказалась в моих руках! Какое унижение! Хуже только домашние туфли по возвращении мужа подать. Не успел Доар застегнуться, как я тут же впихнула поклажу владельцу.

– Не переживай, Аделис, – ухмыльнулся он. – Ты не успеешь соскучиться. Тем более тебе есть чем заняться – домашним любимцем.

– Ты предлагаешь выгуливать яйцо? – вкрадчиво уточнила я. – А если оно проклюнется? Из нас только ты разбираешься в грифонах.

Для наглядности я даже обвела рукой холл, словно в нем, кроме нас с лакеем, стояла шеренга слуг.

– Это не грифон, – отозвался Доар.

– В любом случае, что мне с ним делать? Съесть?

– Лучше отпустить на волю, чтобы он не съел тебя, – ухмыльнулся муженек и кивнул слуге. Немедля вышколенный лакей с поклоном распахнул перед хозяином дверь… И тут-то нас всех ждал восхитительный сюрприз! Вернее, восхитилась исключительно я, а мужчин чуточку перекосило. Под парадной лестницей, перекрыв проезд, стояла тяжелая подвода, груженная огромной ледяной глыбой.

– Хозяева, лед заказывали? – спросил растерянный доставщик.

За тем, как осколок чистейших северных ледников перетаскивали в пустующую пристройку, Доар следить отказался. Он даже смутно не представлял, какой подарок его ждал по возвращении.

Не прошло и часа, как с альбомом для рисунков в руках я задумчиво обходила фонтан. Примерялась и так и этак, мысленно пыталась усадить ледяного Доара на спину грифона. Картинка никак не складывалась: или ноги выходили с двумя коленными суставами, или голова торчала под неестественным углом. Хоть сама на грифона забирайся!

К слову…

С интересом примерилась к каменному изваянию. Не настолько птицелев высок, чтобы благородная эсса не смогла на него вскарабкаться. Вдруг я поймала себя на том, что осматриваюсь, проверяя, не прячется ли под облезлыми кустами охрана. Двор выглядел на редкость пустым и тихим.

– Светлые боги, пусть все посчитают, что я сумасбродка, а не чокнутая, – прочитала я быструю молитву, возведя очи к чистым небесам.

Деревянную лестницу я тащила из пристройки волоком. Кое-как перевалила через бортик и прислонила к боку каменного монстра.

– Ты создатель, Аделис! – подбодрила сама себя. – Искусство требует жертв!

Карабкаться в длинном платье было ужасно неудобно: приходилось и подол придерживать, и за перекладины хвататься, и молиться, чтобы шаткая лестница не сползла с грифона. Думала, что сверну шею, но обошлось. Натужно кряхтя, я неуклюже перекинула ногу и, чуточку поерзав для надежности, выпрямилась. Юбка неприлично задралась, открывая шерстяные чулки. Пришлось извернуться, чтобы поправить одежду.

Наконец приготовления закончились. Прикрыв глаза, я пыталась представить себя ледяным мужиком, с надменной миной оседлавшим грифона. Для наглядности я задрала подбородок и торжественно вытянула руку, как полководец, ведущий в бой войска.

– Ввысь! – ударила я ногой по каменному боку и задела неустойчивую лестницу.

Та шатнулась и начала отлетать от статуи.

– Стоять! – рявкнула я, пытаясь поймать беглянку, но деревянная паразитка грохнулась на бортик фонтана. Понятно, что эссам не к лицу ругаться, особенно бранными словами, но как смолчать, когда фонтан оседлан, а единственный безопасный путь на землю отрезан?

– Хозяйка, – тихонечко позвали с другой стороны каменного изваяния, – у вас все в порядке?

Чувствуя себя… странно, я повернулась. У подножья фонтана на меня снизу вверх с любопытством смотрел страж. Не сомневаюсь, что в глазах здравомыслящего человека девица, забравшаяся на статую, выглядела буйнопомешанной в состоянии обострения. Не объяснишь же непосвященному человеку, что любое искусство требовало жертв.

– Вам помочь спуститься? – предложил охранник.

– Нет-нет, – слишком поспешно отказалась я и для чего-то попыталась уверить парня, что вовсе не страдаю душевной дисгармонией: – Не подумайте ничего дурного, я просто изображаю ледяную статую наездницы.

– Ох, конечно… – охотно поддакнул стражник. – Статую. Надо было догадаться.

Светлые боги, лучше бы я вообще промолчала и соврала, будто… кхм… с высоты каменного грифона разглядываю соседский особняк. А что руку вытянула? Так здоровалась с доброй старушкой в окне на втором этаже. Ну, и да… Подумаешь, пришпорила скульптуру. Готова поспорить, этот самый страж в детстве тоже садился на деревянную коняшку и скакал по двору.

– Так вам помочь слезть? – уточнил он.

– Не стоит, – мысленно подыхая от стыда, отказалась я. – Мне надо еще немножечко посидеть. Проникнуться, так сказать, величием позы.

– Кхм, – отозвался охранник и предложил: – Если что, зовите.

– Благодарю, – кивнула я.

Уходи уже быстрее, а то у меня зад отмерзает!

Дождавшись, когда страж скроется за углом дома, я навалилась на грифона грудью и спустила ноги, чтобы мягко скатиться с гладкого бока. Ничего не вышло. До дна фонтана оказалось далековато. Пришлось поменять тактику: переместиться к задней половине каменного птицельва и попытаться съехать по длинному хвосту, как по лестничным перилам. Более того, мне даже удалось чуточку подвинуться, но спуск прервал подозрительный треск ткани. Подол зацепился за ощеренное острыми перьями расставленное крыло, и любое движение грозило раздеть лихую наездницу до пояса.

– Да что ж ты крылья-то не сделал сложенными? – застряв на статуе, в ярости воззвала я к создателю паскудного грифона, хотя следовало не мастера ругать, а звать кого-нибудь, пока не осталась посреди двора в одних чулках.

– Хозяйка, может, все-таки помочь спуститься? – на счастье, вернулся охранник.

– Просто верните лестницу, – сдалась я.

Лестницу он не только поддержал, но и руку подал, чтобы странная девица не свалилась на выложенное плиткой дно.

– Знаете, риата, в конюшне есть очень тихая кобылка, – заметил он, помогая мне выбраться из фонтана на брусчатку. – Не надо скакать на статуе, риату Гери это не понравится. Если хотите покататься, то только попросите…

– Я не умею ездить верхом, – буркнула я, желая от неловкости зарыться под брусчатку.

Чтобы сохранить хотя бы видимость гордости, пришлось состроить идиотский вид, мол, забираться на скульптуры – дело обыденное. Какие странности? Подумаешь, фонтан оседлала. Все эсхардские эссы, создающие ледяные изваяния, хоть раз в жизни карабкались на каменных грифонов. Для реалистичности, так сказать, конечного результата.

– Мне, знаете ли, нужна натура. Может, попозируете? – предложила я.

– Я? – в панике уточнил он. – На фонтане риата Гери?

– Что вас смущает?

– Мне службу надо служить… нести… пост держать, – у стража закончились слова, и в отчаянии он моргнул.

– Ладно, – легко согласилась я. – Благодарю за помощь.

– Обращайтесь, – коротко поклонился он и поспешно сбежал.

Не возникало никаких сомнений, что о сумасбродстве новоявленной скульпторши обязательно доложат хозяину особняка. Страшно представить, как развеселится Доар.

Стараясь не думать о случившемся конфузе, я закрылась в пристройке. Помещение использовали под склад старой мебели, видимо, оставшейся от прошлой обстановки дома. Сейчас закрытые пыльными чехлами диваны, стулья и козетки сдвинули к стене. Ледяная неровная глыба, окруженная голубоватым магическим коконом, стояла в центре. С грохотом я подтащила стол, куда с осторожностью пристроила магическое стило для резки льда и альбом с набросками.

Мягко приложив руку к глыбе, прикрыла глаза и прислушалась. Лед пел, тонко и едва различимо. Вопреки законам природы, он не обжигал руки холодом, а, наоборот, согревал. Отзываясь на магию чистокровных эссов, рассказывал о злых буранах, белых снегах, суровой красоте вечной мерзлоты. Перед моим мысленным взором проносились туманные образы. В отличие ото льда, который я смерзала из простой водопроводной воды, осколок северных ледников пел чарующие песни.

– Прости, что придется тебя плавить, – прошептала я.

Острие магического стило, похожего на волшебную палочку фей из детских сказок, вспыхнуло белым огоньком. Инструмент без усилий вошел в лед, словно нож в подтаявшее сливочное масло. Я аккуратно отделила от глыбы небольшой кусок, пристроила на подносе, опутанном особым морозным заклятьем, и окружила ледяным коконом, чтобы спрятать от тепла и солнца, которое щедро струилось сквозь квадратные окна.

Привычная работа успокаивала, позволяла выкинуть из головы ненужные мысли. Лед не любил нервных рук и неуверенных, тревожных прикосновений. Постепенно сглаживались острые уголки, и зазубренная краюха превратилась в гладкую заготовку. Сверяясь с набросками, тонкими линиями я нанесла контуры будущей статуэтки и начала аккуратно высекать фигурку. В воздух уходил жиденький дымок, растворявшийся в солнечных лучах.

В академии нас учили плавить лед так, чтобы вокруг не натекали огромные талые лужи. Поначалу получалось скверно: непостижимым образом влага проникала под плотный фартук, и к концу занятия одежда промокала до нитки. Опыт пришел со временем, но работать все равно приходилось на заговоренной подставке, немедленно превращавшей стекающие капли в льдистые неровные жемчужины.

Когда у заготовки появилась голова, плечи и даже одна вытянутая рука, пристройка погрузилась в сумерки. И как я не подумала о лампах? Пришлось прервать работу и вернуться в дом, чтобы попросить слуг принести в мастерскую живые огни.