Дюна Герберт Фрэнк

– Чего мы добиваемся? – спросил Пол. – Мы хотим прогнать Раббана Харконнена, этого зверя… сделать из нашей планеты мир, где можно будет воспитывать наших детей, не заботясь о воде. Этого мы хотим?

– Трудное дело – суровые пути, – отозвался кто-то в толпе.

– Кто из вас сломает свой нож перед битвой? – резко спросил Пол. – Я говорю вам, и это правда – не хвастовство и не вызов: среди вас нет никого, кто смог бы победить меня в поединке. Это относится и к Стилгару, он это знает. Все вы знаете это.

И снова толпа сердито заворчала.

– Многие из вас пробовали свои силы против меня на тренировках, – сказал Пол. – И вы знаете, мои слова – не пустое хвастовство. Вы все это знаете, и я был бы глуп, если бы сам не знал об этом. Просто меня начали учить этому раньше, чем вас, а воинов, искуснее моих учителей, у вас нет. Разве иначе я смог бы одолеть Джемиса в том возрасте, когда ваши мальчишки еще только учатся биться тупыми ножами.

«Он неплохо управляет ими Голосом, – подумала Джессика, – но для этих людей слов мало. Они хорошо защищены от голосового воздействия. Их следует еще и увлечь логикой».

– А теперь, – сказал Пол, – смотрите, вот. – Он поднял цилиндрик, вынул из него ленту. – Эту штуку мы отобрали у курьера Харконненов. В подлинности послания нельзя сомневаться. Оно адресовано Раббану. В нем говорится, что в подкреплениях, в свежих частях, ему будет отказано, раз сбор специи упал много ниже нормы. И что со всеми силами, которые есть в его распоряжении, он мог бы выжать из Арракиса больше.

Стилгар встал рядом с Полом.

– Ну, многие из вас понимают, что это значит? – спросил Пол. – Стилгар все понял немедленно.

– Они отрезаны! – выкрикнул кто-то.

Пол спрятал цилиндрик с сообщением в кушак. Потом стянул с шеи шнурок из шигафибра, снял с него кольцо и поднял вверх.

– Вот герцогская печать моего отца. Я поклялся, что не надену ее, пока не смогу овладеть всем Арракисом и провозгласить его своим законным владением. – Он надел печатку на палец и стиснул кулак.

Полнейшее молчание охватило пещеру.

– Кто правит здесь? – спросил Пол, подымая кулак. – Я правлю здесь! Я правлю каждым дюймом этих пустынь. Здесь мой файф, что бы ни говорил Император. Он отдал его моему отцу, а я унаследовал его от отца.

Пол привстал на носки, потом опустился на пятки. Вглядываясь в толпу, он ощущал ее реакцию. «Еще чуть-чуть», – подумал он.

– И есть люди, которые займут важное положение на Арракисе, когда Империя вынуждена будет принять мои условия, – продолжил Пол. – Один из этих людей – Стилгар. И я вовсе не хочу откупиться от него. Не из одной благодарности займет он свое место, хотя я, как и многие здесь, обязан ему своей жизнью. Нет! Потому лишь, что он мудр и силен. Потому, что он правит своим ситчем, повинуясь собственному разуму, а не одним обычаям. Вы думаете – я глуп? Вы думаете – я отрежу свою правую руку и брошу ее истекать кровью здесь, на полу пещеры, только чтобы развлечь вас?

Пол жестко оглядел собравшихся.

– Кто здесь дерзнет сказать, что не я законный правитель Арракиса? Или мне придется доказать это, прирезав каждого вождя фрименов во всем эрге?

Стилгар шевельнулся рядом с Полом, вопросительно поглядел на него.

– Разве стану я ослаблять собственные силы, когда они мне нужнее всего? – спросил Пол. – Я – ваш правитель, и я говорю вам: не время нам теперь убивать друг друга, пора обрушиться всей силой на истинных наших врагов… На Харконненов!

Молниеносным движением Стилгар извлек свой крис и, взмахнув им над головами толпы, провозгласил:

– Да здравствует герцог Пол-Муад'Диб!

Оглушительный рев огласил пещеру, перекатываясь из угла в угол. Они выкрикивали нараспев:

– Я хья чухада! Муад'Диб! Муад'Диб! Я хья чухада!

Джессика повторила про себя: «Да здравствуют бойцы Муад'Диба!»

Все сработало так, как и замыслили они втроем со Стилгаром.

Крики начали медленно затихать.

Когда вновь воцарилось молчание, Пол обернулся к Стилгару и сказал:

– Стилгар, на колени!

Тот немедленно опустился.

– Дай мне свой крис, – произнес Пол. Стилгар повиновался.

«Мы замышляли не так», – подумала Джессика.

– Повторяй за мной, Стилгар, – приказал Пол, вспоминая слова присяги, которую слыхал при отце. – Я, Стилгар, получил этот нож из рук моего герцога…

– Я, Стилгар, получил этот нож из рук моего герцога, – повторил Стилгар, принимая молочно-белый клинок из рук Пола.

– И там будет мой нож, куда пошлет его герцог.

Медленно и торжественно Стилгар повторил эти слова. Вспомнив о Лето, Джессика еле сдержала слезы, тряхнула головой. «Раз понятны причины, – подумала она, – нельзя позволять себе так волноваться».

– Этот клинок будет служить моему герцогу и сеять смерть среди врагов его, пока течет кровь в моих жилах, – закончил Пол.

Стилгар повторил.

– Поцелуй нож, – приказал Пол.

Стилгар повиновался, а потом, по обычаю фрименов, поцеловал десницу Пола. Повинуясь его кивку, он убрал клинок в ножны, поднялся на ноги.

Толпа потрясено вздохнула, до Джессики донеслись слова: «Гласит пророчество: Бинэ Гессерит покажет нам путь, и Преподобная Мать увидит его». Из дальнего угла кто-то крикнул:

– Она показывает нам путь руками сына.

– Этим племенем предводительствует Стилгар, – объявил Пол. – Пусть никто не дерзнет оскорбить его. Я говорю его устами. Его приказы – мои приказы.

«Мудро, – решила Джессика. – Вождь племени не должен терять лица перед теми, кто ему повинуется».

Пол негромко сказал Стилгару:

– Вышли этой же ночью пескоходов, разошли сайелаго, я собираю совет. А потом приведи Хатта, Корбу, Отейма и еще пару лейтенантов по своему выбору ко мне в комнаты – надо готовить план битвы. Совет вождей, когда они соберутся, следует начать с сообщения о победе!

Кивком Пол подозвал к себе мать. Вместе они спустились с возвышения и через толпу направились к центральному проходу, окруженному жилыми комнатами. Из толпы к Полу протягивались руки, его окликали.

– Муад'Диб, нож мой будет там, куда пошлет его Стилгар! Веди нас в бой, Муад'Диб! Пора залить этот мир кровью Харконненов!

Взвешивая эмоции толпы, Джессика поняла – их оружие отточено. Эти люди готовы к бою и уже не могли быть еще более готовыми. «Мы ведем их в бой в точке наивысшего воодушевления», – подумала она.

Оказавшись в своей внутренней комнате, Пол усадил мать, сказал ей «Подожди» и нырнул, раздвинув занавеси, в боковой проход.

Когда он исчез, в комнате стало тихо, так тихо… сюда не доносился даже слабый шелест вентиляторов, гнавших воздух в ситче.

«Должно быть, приведет сейчас Гарни Холлика», – подумала она и удивилась странному сочетанию эмоций в своей душе. Гарни и его музыка… на Каладане с ними всегда были связаны часы удовольствия… Так было до Арракиса. Там, на Каладане, жила не она – кто-то другой. За прошедшие после отъезда неполные три года она изменилась… Совсем. И увидеть вновь Гарни – значило вновь переосмыслить свое перерождение.

Справа от нее на низком столике покоился кофейный сервиз Пола – рифленые чашки из сплава серебра с яшмиумом, те, которые он унаследовал от Джемиса. Она посмотрела на сервиз, подумав, сколько же рук прикасалось к этому металлу. Чани уже месяц подавала в нем Полу кофе.

«Зачем теперь эта женщина, обитательница пустыни, герцогу? – думала она. – Разве только чтобы подавать ему кофе? За ней не стоит семья, она не укрепляет его власть. Полу остается один только шанс – заключить брачный союз с каким-нибудь из Великих Домов, быть может, и с императорским Домом. В конце концов, там есть принцессы на выданье, и все они воспитаны нами, Дочерьми Гессера».

И Джессика представила, как она оставляет грубый мир Арракиса, чтобы вести жизнь матери принца-консорта в могуществе и безопасности. Оглядев завешанные коврами стены, она вспомнила, как ехала сюда: целый табун червей вокруг паланкина и грузовые платформы, забитые всякими нужными в грядущей кампании вещами.

Пока жива Чани, Пол не поймет, что он обязан сделать, – ведь она родила ему сына, для него это главное.

Вдруг внезапное желание видеть внука, мальчика, внешность которого так напоминала ей черты его деда, ее погибшего Лето, охватило ее. Джессика прижала ладони к щекам и приступила к ритуальной дыхательной гимнастике, что успокаивала чувства и проясняла разум. А потом нагнулась вперед в обрядовой позе, подчинявшей тело разуму.

Пол выбрал Птичью пещеру в качестве командного поста. Его выбор трудно было оспорить. А это было идеальное место – она это знала. И на север отсюда уходил Проход Ветров, он вел к деревне в котловине, защищенной крутыми утесами, – важному населенному пункту, где жили мастера и инженеры, где была станция обслуживания всей военной техники Харконненов.

Снаружи, у входа за коврами, кто-то кашлянул. Джессика выпрямилась, глубоко вдохнула, медленно выдохнула.

– Войди, – сказала она.

Занавеси распахнулись, и в комнату влетел Гарни Холлик. Она успела лишь заметить странную гримасу на его лице… Моментально оказавшись сзади, он обхватил ее шею мускулистой рукой и поставил на ноги.

– Гарни, идиот, что ты делаешь? – возмутилась она.

И почувствовала спиной острие ножа. Холодок побежал по коже. Она сразу же поняла, что Гарни хочет убить ее. Почему? Причины она не видела, такие люди не предают. Но в намерениях его трудно было усомниться. Мозг ее лихорадочно заработал в поисках выхода. Это нелегкий соперник. Убийца, знающий и о Голосе, знающий все стратагемы боя, все приемы, несущие боль и смерть. Человек-оружие, которое она сама помогала оттачивать тонкими замыслами Бинэ Гессерит.

– Ты решила, что спаслась, а, ведьма? – оскалился Гарни.

Прежде чем она успела что-либо сообразить и ответить, занавеси раздвинулись и в комнату вошел Пол.

– Вот и он, ма… – Пол замолк, увидев происходящее.

– Оставайтесь на своем месте, милорд, – произнес Гарни.

– Что… – Пол качнул головой.

Джессика попыталась заговорить, но тяжелая рука сдавила ей горло.

– Ты, ведьма, будешь говорить, лишь когда я разрешу, – сказал Гарни. – Я хочу, чтобы ты кое-что рассказала своему сыну. При первом же признаке какого бы то ни было выпада против меня этот нож окажется в твоем сердце. Голос твой останется ровным. Известными тебе мускулами ты не осмелишься даже пошевелить. И чтобы твоя жизнь продлилась еще на несколько секунд, веди себя осторожно… весьма осторожно. Заверяю тебя, жить тебе осталось недолго.

Пол шагнул вперед:

– Гарни, что это…

– Оставайтесь на месте! – обрезал Гарни. – Еще один шаг – и она умрет.

Рука Пола скользнула к рукояти ножа. Смертельно спокойным тоном он произнес:

– Немедленно объясни свои поступки, Гарни.

– Я поклялся убить изменницу… – начал Гарни, – что предала твоего отца… Или я забыл, по-вашему, человека, который вытащил меня из ямы, куда бросают рабов Харконнены?.. Человека, который дал мне жизнь, честь и свободу… который наградил меня своей дружбой, ее я ценю на свете выше всего. И сейчас предательница у меня в руках, и никто не остановит меня.

– Гарни, ты не можешь ошибаться сильнее, – сказал Пол.

А Джессика подумала: «Так вот в чем дело! Какая ужасная ирония судьбы!»

– Это я ошибаюсь? – выпалил Гарни. – Пусть она все расскажет сама. И пусть она имеет в виду, я сам разведывал, расспрашивал, подкупал – и все подтвердилось. Сам капитан охраны барона за семуту выдал ее.

Рука слегка отпустила горло Джессики, но Пол не дал ей заговорить:

– Нас предал Юэ. Это я знаю, Гарни. Свидетельства тому исчерпывающие, их нельзя оспорить. Мне не важно, каким путем ты пришел к своим пустым подозрениям… иначе их не назовешь. Но если ты причинишь какой-нибудь вред моей матери… – Пол вынул из ножен крис и выставил его вперед, – …твоя кровь будет моей.

– Юэ же был врач, психика его была подвергнута обработке, он мог лечить королей, – огрызнулся Гарни. – Как мог он стать предателем?

– Я знаю, как снимать имперскую обработку, – ответил Пол.

– Доказательства, – потребовал Гарни.

– Они далеко отсюда, – ответил Пол, – в ситче Табр, на юге, но если…

– Это обман, – прорычал Гарни, вновь стиснув горло Джессики.

– Нет, Гарни, – со страшной, разрывавшей сердце Джессики печалью возразил Пол.

– Но я же видел депешу, перехваченную вместе с агентом барона, – сказал Гарни. – Она совершенно ясно указывала на…

– Я ее тоже видел, – перебил его Пол. – Отец показал мне ее тогда же ночью и объяснил, зачем Харконнены решили бросить тень подозрений на женщину, которую он любил.

– А! – воскликнул Гарни. – Ты не…

– Спокойно, – сказал Пол, и ровный его голос повелевал, как ни один из тех голосов, которые приводилось слышать Джессике. «Он овладел Великим контролем», – подумала она.

Рука Гарни на ее шее дрогнула, острие ножа за спиной нерешительно дернулось.

– Ты не слышал, – продолжил Пол, – как мать оплакивала той ночью своего убитого герцога. И ты не видел ненависть к его убийцам в ее глазах.

«Значит, он все слышал», – поняла она, слезы заволокли ее взор.

– А еще ты не понял того, – продолжил Пол, – что должен был бы понять в подземной тюрьме Харконненов. Ты утверждаешь, что до сих пор гордишься дружбой отца! Разве ты еще не понял разницы между Харконненами и Атрейдесами, разве ты не чувствуешь вонь харконненских замыслов? Разве ты не знаешь, что Атрейдесы платят любовью за преданность, а Харконнены добиваются покорности ненавистью? Разве не ясно это было из самой природы предательства?

– Но Юэ? – пробормотал Гарни.

– У меня есть записка Юэ, где он сам признается во всем. И я клянусь в этом всей любовью к тебе, которая не исчезнет, даже если мне придется сразить тебя.

Слушая эти слова, Джессика не переставала удивляться самообладанию сына, глубине его проницательности.

– Мой отец каким-то инстинктом умел выбирать друзей, – сказал Пол. – Он не часто оделял людей своей любовью, но никогда не ошибался в них. Но один раз он ошибся… он не понимал сути ненависти. Он решил, что если человек ненавидит Харконненов, то никогда не предаст его. – Пол поглядел на мать. – Она знает это. Я передал ей слова отца – он просил меня рассказать ей после его смерти, что он никогда не сомневался в ней.

Почувствовав, что теряет контроль над собой, Джессика закусила нижнюю губу. Под жесткой сдержанностью слов она видела боль, чувствовала, чего стоит этот разговор ее сыну. Она хотела бы подбежать к нему, так обнять, так прижать к груди, как еще никогда в жизни. Но рука у ее горла вновь обрела твердость, и острие ножа упиралось в спину.

– Одним из самых ужасных моментов в жизни подростка, – сказал Пол, – является тот, когда он обнаруживает, что и мать его, и отец – просто люди, и их связывает любовь, которая ему не очень понятна. Это потеря, внезапное пробуждение, тогда осознаешь, что вокруг тебя мир и ты один в нем. Это правда, такого момента не избежать никому. Я слышал, как отец говорил о матери. Она не предавала его, Гарни.

Джессика почувствовала, что обрела голос, и сказала:

– Гарни, отпусти меня.

Обычным голосом, без каких-нибудь особых ухищрений, не пытаясь подчинить его словами, но рука Гарни упала. Она подошла к Полу, остановилась перед ним, не прикасаясь к нему.

– Пол, – начала она, – в этой Вселенной случаются и другие ужасные открытия. Я вдруг поняла, как скверно я обращалась с тобой, как манипулировала и орудовала тобой, стараясь направить на выбранный мною путь… который мне пришлось выбрать, если это может меня оправдать. – Она проглотила комок в горле, заглянула сыну в глаза. – Пол, я хочу, чтобы ты кое-что обещал мне. Будь хоть ты счастлив. Если хочешь, женись на своей пустынной женщине, кто бы ни противился этому. Но выбери собственный путь. Не мне…

Она умолкла, за спиной послышался чей-то шепот.

Гарни!

Она увидела глаза Пола, обращенные не на нее, обернулась.

Гарни стоял на том же месте – нож его был уже в ножнах – и рвал на груди бурнус, открывая серую гладкую поверхность конденскостюма… Такие костюмы контрабандисты заказывали в ситчах Вольного народа.

– Вонзите же нож в эту грудь, – простонал Гарни, – убейте меня, говорю, и скорее. Я опозорил собственное имя, я предал своего герцога! Лучше…

– Тихо! – сказал Пол.

Гарни, замолчав, уставился на него.

– Застегнись и перестань валять дурака, – сказал Пол, – сегодня с нас уже довольно глупостей.

– Убейте меня, говорю! – в ярости выкрикнул Гарни.

– Ну, знаешь, – сказал Пол, – похоже, все считают меня идиотом! Неужели я должен разделаться с каждым из тех, кто мне нужен?

Гарни перевел взгляд на Джессику и не похожим на собственный, отстраненным, умоляющим голосом произнес:

– Тогда вы, миледи, пожалуйста… убейте меня.

Джессика подошла к нему, положила руки на плечи:

– Гарни, ну почему ты вдруг решил, что Атрейдесы должны убивать всех, кого любят?

Ласковыми прикосновениями она вынула из его пальцев растерзанный ворот, застегнула его.

Гарни, запинаясь, произнес:

– Но… я…

– Ты думал, что воздаешь должное памяти моего герцога, – ответила она, – благодарю тебя за это.

– Миледи, – проговорил Гарни. Он уронил подбородок на грудь, сквозь стиснутые ресницы выступили слезы.

– Будем считать, что это просто недоразумение среди старых друзей, – сказала она. Пол слышал умиротворяющие, успокаивающие нотки в ее тоне. – Все кончилось, и хорошо, что больше не придется возвращаться к этой теме.

Гарни открыл увлажнившиеся глаза, поглядел на Джессику.

– Гарни Холлик, которого я знала, был адептом и клинка, и музыки, – сказала Джессика, – и мне больше всего он нравился за бализетом. Разве не помнит Гарни Холлик, как, бывало, часами я наслаждалась его музыкой? Уцелел бализет, а, Гарни?

– Теперь у меня новый, – ответил Холлик, – привезенный с Чусука. Неплохой инструмент, по звуку похож на работу Вароты, только подписи нет. Я думаю, его изготовил кто-нибудь из учеников Вароты… – Он вдруг умолк. – Что мне сказать вам, миледи? Как я могу болтать здесь о…

– Это не болтовня, Гарни, – сказал Пол. Он стоял теперь рядом с матерью, лицом к лицу с Гарни. – Это не болтовня. Мы рады слышать тебя. И если можешь, сыграй – для нас это будет подарком. А битвы и планы могут подождать. В бой идти завтра, еще есть время.

– Мне… мне надо взять бализет, – пробормотал Холлик. – Я оставил его у входа. – Обойдя их обоих, он исчез за покрывалом.

Положив ладонь на руку матери, Пол почувствовал, что она дрожит.

– Все закончилось, мать, – сказал он.

Не поворачивая головы, она искоса глянула на него:

– Закончилось ли?

– И, конечно, Гарни…

– Гарни? Ах, да… – Она опустила глаза.

Зашуршали занавеси. Гарни вернулся с бализетом.

Опустив глаза, он принялся настраивать инструмент. Драпировка, ковры и подушки глушили звук, делая его интимным и тихим.

Пол подвел мать к подушкам, она села, прислонившись спиною к толстым коврам на стене. Вдруг он обратил внимание, как состарила ее пустыня – эти иссушенные морщины, расходящиеся от ее глаз, покрытых голубой дымкой.

«Она устала, – подумал он, – нужно найти способ облегчить ее ношу».

Гарни взял аккорд.

Пол поглядел на него:

– Вот что… мне нужно кое-что сделать. Подождите меня здесь.

Гарни кивнул. Он словно был уже в невообразимой дали под чистым небом Каладана… И дальняя тучка на горизонте обещала разразиться дождем.

Пол заставил себя повернуться, раздвинув тяжелые занавеси, он вышел в боковой проход. Гарни позади затянул песню. На мгновение Пол остановился, внимая словам и далекой музыке:

Из-за угла показался облаченный в бурнус курьер-фидайин. Капюшон он отбросил на спину, а завязки конденскостюма болтались у него на шее – значит, только что прибыл из пустыни.

Пол жестом приказал ему остановиться, выпустил из рук занавеси, прикрывавшие вход.

Мужчина склонился перед ним, сомкнув спереди руки, – так подобало приветствовать Преподобную Мать или сайидину обрядов – и сказал:

– Муад'Диб, вожди начали собираться на совет.

– Так скоро?

– Те, которых Стилгар пригласил заранее, когда все еще считали… – Он пожал плечами.

– Вижу. – Пол вновь оглянулся на слабый звук бализета, припоминая старую песню, которую почему-то захотела услышать его мать. Игривая, веселая мелодия странно контрастировала с грустными словами. – Скоро вместе с остальными сюда прибудет Стилгар. Проводи их к моей матери, она ждет их.

– Я подожду их здесь, Муад'Диб, – произнес вестник.

– Да… да, так и сделай.

Оставив фримена у входа, Пол направился в глубь пещеры, к месту возле котловины с водой, что имелось в каждом ситче. Там, между рытвинами, содержали крохотного Шай-Хулуда – недоростка, не длиннее девяти метров. Делатель, отделившийся от малых делателей, избегал воды: она была для него ядом. Утопив делателя в воде – и это являлось величайшим их секретом, – фримены получали объединяющую Воду Жизни, яд которой могла преобразовать только Преподобная Мать.

Решение Пол принял в тот момент, когда матери угрожала опасность. Ни в каком из вариантов будущего не видел он, что Гарни Холлик вдруг станет опасен. Будущее бурлящим серым облаком опутывало его, призрачный мир шествовал к бурной развязке.

«Я должен увидеть все, что скрывается за пеленой», – подумал он.

Организм его постепенно приобретал невосприимчивость к специи, и провидческие видения посещали сознание гораздо реже, становясь при этом все смутнее. Решение было очевидным.

«Придется утопить делателя. И тогда проверим, на самом ли деле я – Квизац Хадерач, мужчина, которому по силам выдержать испытание, что проходит каждая Преподобная Мать».

И случилось в третий год пустынной войны, что лежал Муад'Диб в глубинах Птичьей пещеры, в каменной келье под покрывалами кисва. Словно мертвый лежал он, поглотило его откровение, принесенное Водой Жизни, – ядом, дающим жизнь, что унес Муад'Диба за пределы времен. Так стало правдой пророчество. Гласило оно: «Лисан аль-Гаиб может быть сразу и жив, и мертв».

Принцесса Ирулан. «Избранные легенды Арракиса»

Чани поднималась по пескам в предрассветной мгле к скалам, вдали затихал шум удалявшегося топтера, что принес ее с юга в котловину Хаббанья, а теперь упорхнул куда-то к дальнему укрытию. Вокруг нее, чуть поодаль, держалась охрана. Воины внимательно оглядывали скалы, выискивая опасность, и – она поняла это – давали ей, женщине Муад'Диба, матери его первенца, то, в чем она больше всего и нуждалась, – возможность побыть одной.

«Зачем он вдруг вызвал меня? – спрашивала она себя. – Ведь он только что велел мне оставаться на юге с маленьким Лето и Алией».

Подобрав одеяние, она легко вспрыгнула на скальный порог, на ведущую вверх тропку, которую могли заметить лишь глаза живущих в пустыне. Под ногами шуршала галька, Чани легко перепархивала по неровной поверхности, ступая с привычной ловкостью.

Трудный подъем утомлял, напряжение прогоняло страх, который заронили в ее сердце молчание, отстраненность эскорта и тот факт, что за ней прислали один из драгоценных для них топтеров. В душе ее что-то подрагивало в предвкушении встречи с Пол-Муад'Дибом, ее Усулом! Пусть воинским кличем разносилось над всей пустыней – «Муад'Диб! Муад'Диб!» – но она знала другого. Его и звали иначе – нежного любовника, отца ее сына.

Сверху на скалах показалась фигура рослого мужчины, он махнул рукой, призывая поторопиться. Она ускорила шаг. Вокруг уже посвистывали дневные птицы, взмывали в небо. На востоке ширилась узкая ленточка света.

Фигура на скалах… человек этот был не из ее эскорта. Должно быть, Отейм, решила она, подметив движения и манеру держаться. Подойдя поближе, она разглядела широкое плоское лицо лейтенанта фидайинов, капюшон его был откинут, фильтр свободно болтался, как будто Отейм лишь ненадолго вышел в пустыню.

– Поспеши, – шепнул он, и тайной расщелиной они направились к замаскированному входу в пещеру. – Скоро рассветет, – продолжил он, придерживая гермоклапан и пропуская ее вперед. – Харконнены от отчаяния принялись патрулировать эти края. Сейчас нам нельзя рисковать.

Через узкий боковой вход они вступили в Птичью пещеру. Засветились шары. Отейм скользнул вперед, промолвил:

– Иди за мной. Живее.

Они торопились вниз: длинный коридор, еще одна дверь с клапаном, вновь коридор… за занавески, в комнату, что была альковом сайидины в те дни, когда эта пещера использовалась лишь для дневок, для отдыха. Теперь ее пол устилали ковры, на коврах – подушки; стены занавешены гобеленами с изображениями красного ястреба. Низкий полевой стол сбоку сплошь завален бумагами, исходящий от них аромат корицы выдавал материал, из которого бумага была изготовлена.

Прямо напротив входа сидела Преподобная Мать, совершенно одна. Она подняла голову – ушедший в себя взор повергал в трепет непосвященных.

Отейм сложил перед собой ладони и произнес:

– Я привез Чани.

Поклонившись, он вышел. «Как я скажу это Чани?» – подумала Джессика.

– Как мой внук? – спросила она.

«Вот и ритуальное приветствие, – подумала Чани, страх ее вернулся. – Где Муад'Диб? Почему он не вышел поздороваться?»

– Здоров и счастлив, о моя мать, – отвечала Чани. – Я оставила их с Алией под опекой Хары.

«Моя мать, – подумала Джессика. – Да, она вправе приветствовать меня этими словами, ведь она родила мне внука».

– Я слышала, что из ситча Коануа нам прислали в подарок ткани, – сказала Джессика.

– Красивые ткани, – отозвалась Чани.

– Алия просила мне что-нибудь передать?

– Нет. Но теперь ситч успокаивается, люди примирились с нею, как с чудом.

«Что она тянет, – думала Чани, – раз за мною прислали топтер, значит, была срочная необходимость. Зачем тогда эта пустая вежливость?»

– Пусть из какого-нибудь куска сошьют одежду для маленького Лето.

– Как пожелаешь, мать моя, – сказала Чани. Опустив глаза, она спросила: – Нет ли вестей о битвах? – Лицо она укрыла, чтобы Джессика не догадалась, что вопрос ее о Муад'Дибе.

– Новые победы, – ответила Джессика. – Раббан осторожно намекнул о перемирии. Его посланцы вернулись к нему… без своей воды. Он даже уменьшил налоги кое-где, в деревнях впадин. Но уже слишком поздно, люди поняли, что он решился на это из страха перед нами.

– Да, все идет, как предвидел Муад'Диб, – сказала Чани. Поглядев на Джессику, она постаралась сдержать свои страхи. «Я назвала его имя… но она никак не отреагировала. На этом гладком камне, который она зовет своим лицом, не прочесть ничего… но оно какое-то уж слишком застывшее. Почему она столь спокойна? Что случилось с моим Усулом?»

– Хорошо бы остаться там, – сказала Джессика. – Оазисы были так хороши, когда мы уезжали. Ну как не ждать того дня, когда вся наша земля зацветет, словно южные края?

– Земля там прекрасна, – согласилась Чани, – но с красотой ее смешано много горя.

– Горе – оковы победы, – произнесла Джессика.

«Или она подготавливает меня?» – подумала Чани и сказала:

– Женщины совсем истосковались без мужей, все так завидовали, узнав, что меня вызывают на север.

– Тебя вызвала я, – ответила Джессика.

Чани почувствовала, как заколотилось ее сердце. Ей вдруг захотелось прикрыть уши руками, чтобы не слышать, что сейчас скажет Джессика. Но ровным голосом она сумела ответить:

– Послание было подписано его именем.

– Я подписала его в присутствии лейтенантов Пола, – сказала Джессика. – Это вынужденная предосторожность. – И подумала: «Храбрая женщина у моего Пола, страх почти овладел ею, а она все не изменила своего тона. Да. Быть может, именно она-то и поможет».

С легчайшей ноткой тревоги Чани произнесла:

– Ну, а теперь скажи то, что мне следует услышать?

– Ты нужна мне… чтобы вернуть к жизни Пола, – сказала Джессика, успев про себя подумать: «Так! Правильные слова. Вернуть к жизни. Она поймет, что Пол жив, но в опасности. Именно такой смысл увидит она за этими словами».

Только момент потребовался Чани, чтобы успокоиться.