«...И ад следовал за ним» Хантер Стивен
Эрл перехватил ее на полдороге.
— Черт побери, что ты задумала?
— Я не из тех девиц, что сидят дома, сэр, — ответила Салли. — Что будет, если одного из этих стариков зацепит проклятая пуля? Он умрет от потери крови? Я захватила с собой бинты, лекарства и все остальное, черт возьми. Мне уже не раз приходилось штопать раны от пуль. А теперь, сэр, не стойте у меня на дороге, не то нам придется подраться, а, как я уже говорила, я неплохо владею кулаками.
— Во имя всего святого...
Но Салли, дернув своей на удивление сильной белой рукой, высвободилась и устремилась к вертолету.
Ее дед весело подмигнул Эрлу.
Рев несущих винтов усилился, и вдруг три вертолета, став легче воздуха, поднялись вертикально на высоту сто футов, затем опустили носы, развернулись на северо-запад и полетели вперед, погоняя перед собой стену шума.
И вскоре скрылись из виду, как будто их никогда не было.
Через час они уже были на месте, ибо таковы чудесные возможности вертолета «Эйч-5» конструкции Сикорского. Штурманы проложили курс над северо-западной оконечностью Флориды, через выступ Алабамы, разумеется оставаясь в стороне от крупного города Мобайла, проделав вместо этого дугу над малонаселенными районами этого штата, и затем направились в юго-восточный уголок Миссисипи. Внизу проплывали сосновые леса и болота. Вертолеты преследовали заходящее солнце до тех пор, пока карты и навигационные расчеты не показали, что машины у цели, то есть у полоски лениво текущей воды, именуемой рекой Яксахатчи, среди безмолвных болот в двух милях выше по течению от Фиванской исправительной колонии и в трех от самого городка.
Затем каждый вертолет быстро проделывает следующее волшебство, ибо именно для этого и предназначаются эти летательные аппараты, ибо это мастерство и оттачивают летчики. Стальные птицы по очереди подлетают к реке и зависают на месте, на высоте всего пяти футов, поднимая несущим винтом рябь на поверхности воды. Из люка вываливается какой-то маленький предмет и шлепается в черную воду. Вскоре выясняется, что это не просто шлепок; раздается шипение сжатого воздуха, и маленький предмет, опять же словно по волшебству, раскрывается, превращаясь в большой оранжевый надувной плот. Из люка выброшен трап, ковбои быстро спускаются в плот, после чего им сбрасывается снаряжение. Рев двигателей меняет тональность, и, поднявшись на высоту триста футов, вертолеты с воем удаляются в ту сторону, откуда прилетели.
В сгущающихся сумерках три плота начинают медленное путешествие вниз по Яксахатчи. Поравнявшись с плотиной, построенной заключенными, один плот, на борту которого находятся Оди и Джек, пристает к берегу. Двое мужчин вытаскивают плот из воды, определяют азимут по компасу, находят на местности ориентиры, обозначенные на карте, полученной с помощью аэрофотосъемки, поднимают вверх большие пальцы и углубляются в лес. Они направляются к сторожевым вышкам, расположенным вокруг «обезьяньего дома».
Через полмили, напротив тюремной пристани, где был «утоплен» Эрл, к берегу пристает второй плот. На нем находятся Билл, Чарли и Элмер. Из них двоим предстоит подойти с севера к особняку, конторе и «дому порки», а третий, хихикая, как сумасшедший, направится на север к полицейскому участку, который спрятался в густом лесу. Эта крошка будет принадлежать ему, и только ему. Вместе с ними Салли. Салли будет рядом с Биллом и Элмером, которым предстоит находиться более или менее в самом центре событий; все остальные рано или поздно присоединятся к ним.
Эрл трогает девушку за руку.
— Еще не поздно остановиться.
— Нет, я должна идти. Дедушка, желаю тебе от души повеселиться. Пожалуйста, будь осторожен.
— Обязательно, дорогая, — отвечает старик.
Эрл говорит:
— Ребята, послушайте, что я вам скажу. В бою вы не должны думать о Салли. В противном случае вас обязательно убьют. Делайте свое дело. А ты, Салли, держись за ними, черт бы тебя побрал, и не лезь под пули. Если кто-нибудь из вас потеряется, возвращайтесь к реке: она будет строго на запад, где бы вы ни находились. Завтра утром ищите остальных. Я вас обязательно найду.
— Мистер Эрл, у нас нет времени, — сказала Салли. — За меня не беспокойтесь. Все будет в полном порядке.
Поспешив, она быстро догнала остальных. Эрл проводил девушку взглядом, чувствуя, как к горлу подкатывается клубок и щемит сердце.
— Пойдемте, мистер Эд, — сказал он.
— Хорошо.
Последний плот подходит к самому городу. Эрл помогает старому Эду выйти на берег и в сумерках ведет его по бывшей главной улице к пивной. Старик сегодня на удивление шустрый, веселый. Они проходят через погруженный в темноту, опустевший город, населенный призраками.
Последние слова напутствия.
— Сэр, все в порядке?
— Да, мистер Эрл. Бодр, здоров и весел. У меня такое ощущение, будто я сбросил лет двадцать. Мне все по плечу.
— Вы ничего не забыли?
— Нет, сэр. Дождаться одиннадцати часов. Занять место в пивной. Чернокожим старикам это придется не по душе, но они ничего не смогут поделать. Вскоре в бар пожалуют нехорошие помощники шерифа, а может быть, и он сам собственной персоной. Спешить они не будут, но рано или поздно они обязательно придут ко мне. Крутые ребята, любят бить людей по голове.
— Они самые.
— У меня будет для них один сюрприз.
— Не сомневаюсь. Я очень переживаю по поводу вашей внучки.
— Попробуйте объяснить ей, как подобает себя вести. У меня так и не получилось.
— Ну, я тоже не смог.
Оставив старика сидящим в нескольких сотнях ярдов от пивной, довольного жизнью, возбужденного, Эрл направился от реки, к «дому порки».
Эрл этого не видел. Этого не видел никто. Но в ту ночь в Фивах произошло и другое событие. Приблизительно в то самое время, когда люди Эрла занимали исходное положение, на барже со скорбным грузом гробов, которая лениво качалась на неспешных волнах Яксахатчи, произошло какое-то движение. Гробы оставались неподвижными, ибо все они были пусты, как убедились Великан и его подручные.
Но из самой баржи, точнее, из тайника под палубой донесся негромкий звук. Это был скрип дерева о дерево, ибо отделялись друг от друга доски, как за четыре тысячи лет до того это происходило с деревянным конем. В палубе открылся потайной люк.
Однако из этого люка вылез не отряд воинов из Итаки, жаждущих сеять смерть и разрушения. Вместо этого появилась, потягиваясь и протирая глаза, словно после долгого сна, угловатая фигура. Ее движения были неуверенными, робкими, однако побудительные причины не были известны ни одной живой душе. Человек поднялся на ноги, закрыл потайной люк в палубе и огляделся по сторонам.
Под непроницаемым черным ночным небом безмятежно спали Фивы.
Человек вернулся к себе домой.
Домой, домой, домой. После стольких лет. Осторожно спустившись в воду, человек поплыл к берегу. Он вышел из реки чуть южнее городской пристани. Для него все вокруг было знакомо, но в то же время непривычно, словно он находился во сне.
Выбравшись на берег, человек пошел прочь от реки, к особняку. В конце концов, это был его родной дом.
Этим человеком был Дейвис Тругуд с револьвером в руке.
Глава 58
Сэм сделал все, что было в его силах. Он разгадал тайну; он добыл для Эрла всю необходимую информацию, хотя и ценой собственного достоинства, которое оказалось изрядно потрепано, когда Сэма выставила из Остина местная полиция — ему еще пришлось долго оправдываться, что он не собирался причинять никому зла и понятия не имел, что означает загадочный латинский термин «Treponema pallidum», по крайней мере до тех пор, пока не начала кричать та девушка.
«Я сделал все, что было в моих силах, — думал Сэм. — Я сделал все, что обещал, и от меня уже не зависит, будет ли какой-нибудь толк от добытой мною информации». Как оказалось, Эрлу было известно, что такое Форт-Дитрих, и он объяснил это Сэму; и теперь наконец происходящее получило хоть какой-то смысл.
Но Сэм не мог успокоиться.
Ему предстояло сделать еще один звонок. Достав бумажник, он поискал в нем визитную карточку с номером телефона юридической конторы из Чикаго, в которой работал адвокат Дейвис Тругуд. Тщетно. Кто знает, куда она запропастилась? Сэм постоянно терял вещи. Это было у него в натуре.
Но, разумеется, он помнил название конторы, магические слоги: «Моусли, Ваканнс и Дестин».
Из гостиничного номера в Уэйко, где он нашел убежище после скандала в университете Остина и после строгого приказа покинуть город и не возвращаться до тех пор, пока не наступит конец света или Техас не провозгласит независимость (что бы ни наступило раньше), Сэм позвонил по междугородной связи в чикагский телефонный узел и попросил сообщить ему нужный номер телефона.
— Сэр, в справочнике такая контора не значится.
Сэм опешил.
Помолчав, он сказал:
— Возможно, я произнес название неправильно. — Такое происходило сплошь и рядом: северяне никогда не могли разобрать с первого раза его «кукурузный акцент», хотя, разумеется, только так и следовало произносить английские слова, а то, что говорили они сами, являлось надругательством над великим языком. — Повторяю по слогам: Мо-у-сли, Ва-каннс, с двумя "н", Дес-тин. Могу произнести по буквам...
— Сэр, в справочнике нет ничего даже отдаленно похожего.
— Во всем районе?
— Во всем городе Чикаго.
— Понятно, — пробормотал Сэм.
Он положил трубку, совершенно сбитый с толку. Его мозг принялся лихорадочно обрабатывать эту неожиданную информацию, и через некоторое время появилось что-то похожее на решение.
Сэм никогда не расставался со своей записной книжкой, и сейчас он нашел в ней телефон одного федерального прокурора из Литтл-Рока, который, если ему не изменяла память, перед этим долгое время проработал на аналогичной должности в округе Кук, то есть в Чикаго, штат Иллинойс.
Сэм позвонил своему знакомому и объяснил ему, в каком странном положении очутился.
Тот, сверившись со своей записной книжкой, назвал Сэму номер телефона и предложил перезвонить по нему через пять минут.
Сэм сделал, как было сказано, и услышал в трубке ответ:
— Управление полиции пятнадцатого округа, говорит детектив Чиковиц.
— Здравствуйте. Вам только что должен был звонить Чарли Хейворт.
— Да, сэр. Вы мистер Винсент, так?
— Совершенно верно, сэр.
— Я в вашем распоряжении.
Сэм объяснил свою проблему. Он сообщил все подробности, и детектив обещал перезвонить в самое ближайшее время.
Ждать пришлось семнадцать минут; это характеризовало детектива Чиковица с лучшей стороны.
— Знаете, сэр, никакой юридической конторы «Моусли, Ваканнс и Дестин» действительно нет. Ни в Чикаго, ни в Ивенстоуне, ни в Скоки, ни в одном из близлежащих районов. Однако мне удалось найти в Чикаго фирму «Братья Бонверит».
— Гм, — задумчиво произнес Сэм, — ничего не понимаю. Какое отношение имеют эти Бонвериты к...
— Ну как же. Вы сказали, что фамилия вашего адвоката Тругуд, так? И все это имеет отношение к глубинке в Миссисипи, где по-прежнему много негров и французов?
— Да.
— Так вот, сэр, если фамилию «Тругуд» дословно перевести с английского на французский, получится «Бонверит». Если этот человек был из тамошних креолов и хотел изменить свою фамилию на английский лад, но при этом все же сохранить с ней связь — а так поступают многие, — у него получилось бы «Тругуд». Понимаете, что я хочу сказать? Ближе этого к Тругуду в Чикаго ничего нет.
Сэм был окончательно сбит с толку.
— Далее, я поискал в справочнике уже другое название. Вот четыре телефонных номера, зарегистрированные на Бонверита.
Детектив Чиковиц зачитал их.
Сэм услышал смутно знакомую последовательность цифр.
— Это то, что нужно! — воскликнул он. — Да, это как раз то, что нужно! Вот тот самый телефон, по которому я звонил!
— Что ж, этот номер отключен. Совсем недавно.
— Понятно, — пробормотал Сэм. — А какой деятельностью занималась фирма «Братья Бонверит»?
— Это контора погребальных услуг. Я справился у своих ребят. Очень процветающая. Бонвериту практически полностью принадлежит такого рода деятельность в Саут-сайде и в пригородах. Через него проходит много покойников. Он очень богат, этот Дейвис Бонверит.
— Понимаю. Вы больше ничего не хотите мне добавить?
— Хочу, сэр. Вероятно, в Чикаго он самый богатый из них. Предположительно у него есть не меньше двух миллионов долларов. Для одного из них этот Бонверит добился успеха.
— Я вас не понимаю... Для одного из них?
— Понимаете, сэр, он негр. Дейвис Бонверит держит свое дело на пересечении Коттедж-Грув и Сто тридцать девятой улицы в Саут-сайде. Этот район населен чернокожими. Дейвис Бонверит является самым состоятельным цветным в Чикаго.
Глава 59
От Окуня почти ничего не осталось.
Окунь провисел на дыбе пять суток. В течение всех этих пяти суток Великан, не жалея сил, призвав на помощь все свое мастерство, работал кнутом.
На коже у старика не сохранилось ни одного клочка уцелевшей кожи. Ни одного нервного окончания, не вспоротого безжалостным кнутом. Все раны успели по три раза покрыться струпьями и снова залиться кровью.
Окунь висит на дыбе, и весь вес его тела приходится на раздробленные кости. Его запястья сломаны, руки превратились в мертвые клешни. Пересохшие губы растрескались.
Старик не может их облизать, потому что Великан засунул ему в рот между зубами мундштук от конской сбруи: это для того, чтобы Окунь не смог откусить себе язык и захлебнуться в собственной крови. Такое уже случалось в практике Великана, но давно; с тех пор он стал умнее.
Окунь пытался освободить свой рассудок, окунуться в безумие, потерять всякий контакт с действительностью и больше не возвращаться. Но он оказался слишком крепким, черт побери. Он не может заставить себя сойти с ума; разум изменяет ему, отказываясь порвать с реальностью. Его мозг все чувствует, все помнит.
— Окунь, ты только не умирай, черт бы тебя побрал, — шепчет обнаженный по пояс Великан, обжигая своим дыханием разодранное в клочья ухо старика, — У нас с тобой еще осталось одно нерешенное дело. Не смей умирать до тех пор, пока я тебе не позволю. Ты надеешься, конец уже близок? Знай, я могу растянуть это удовольствие еще на много дней.
Может быть, он говорит правду. А может быть, и нет. Окуню кажется, что смерть уже совсем рядом. Он знает, что первым не выдержит его сердце, сдавленное болью, сокрушенное зловонием собственных испражнений, облепивших старика.
Великан не только истязает Окуня. Он пошел по другому пути: попытался искусить его соблазном. Великан уже давно понял, что старик обладает богатым воображением, а это делает его уязвимым перед мыслями о будущем, перед открывающимися возможностями, мечтами о несбыточных наслаждениях.
— Ты получишь свободу, — коварно нашептывал Великан однажды ночью. — Как только ты все мне расскажешь, мы позаботимся о тебе, старик, и ты сможешь уйти отсюда. Ты провел здесь всю свою жизнь. Я предлагаю тебе спасение. Я единственный, кто способен его тебе дать. Подумай хорошенько, старик. Ты возвратишься в Новый Орлеан, позвякивая деньгами. На них ты сможешь поразвлечься с очаровательными мулатками и косоглазыми китаянками. Эти девочки знают, как доставить максимум удовольствия. Они сделают все, что ты им скажешь. Ты будешь жить дома. Станешь старым бабником, откормленным и удовлетворенным, и безбедно проживешь остаток своих дней.
Окунь отчаянно сопротивлялся искушению. Гнал его прочь, старался не думать о нем, сосредоточивал мысли на своей обезображенной, изуродованной плоти, а не на женщинах. Окунь сражался с Великаном, сопротивляясь всем соблазнам: свободе, женщинам, травке, бурбону, богатству и наслаждению, которые предлагались ему в промежутках между побоями. Рассудок его переходил от невообразимых наслаждений к мучительной боли, которую, к несчастью, не надо было воображать.
Старик выл, кричал, молил о пощаде.
Однако избавления не было.
— Окунь, что означают эти слова? Что означает фраза «и придет конь бледный»? Ты должен мне ответить. И ты прекрасно понимаешь, что рано или поздно ты мне ответишь. Вопрос только в том, когда это произойдет. Скажи мне, Окунь. Избавь нас обоих от ненужных неприятностей, а начальника тюрьмы от беспокойства. Говори же, старик, говори!
Окунь молчал и расплачивался за свое непослушание.
Расплачивался жестоко.
Снова, снова и снова.
Но он так и не произнес ни слова.
И вот наконец к нему пришла избавительница смерть. Старик ощущал ее запах, чувствовал вкус, понимал, что она пришла за ним.
Ха! Это станет его победой.
Но Великан не желал сдаваться.
— Даже сейчас, Окунь, когда ты уже одной ногой на том свете, даже сейчас я могу причинить тебе новую боль, и я сделаю это. Ты знаешь, что сделаю.
Старик попытался плюнуть Великану в лицо, но не смог из-за мундштука во рту.
— Ну хорошо, Окунь. Придется начать все сначала. Сейчас тебе опять станет плохо. Сейчас боль вернется.
Окунь услышал, как его мучитель отступил назад. Услышал, как он взял со стола кнут. Услышал свист рассекаемого воздуха, пару щелчков. Палач развлекался, давая старику возможность прочувствовать упругие воздушные волны, расходящиеся от конца кнута, который в своем стремительном движении пересекал звуковой барьер.
— Окунь, я уже...
Где-то совсем близко прозвучал громкий треск, который мог быть только пулеметной очередью. Через несколько мгновений раздались новые выстрелы.
Отшвырнув кнут, Великан подбежал к старику и вырвал мундштук у него изо рта.
— Что это? — лихорадочно воскликнул он. — Что это такое? Что происходит? Черт бы тебя побрал, Окунь, черт бы тебя побрал, говори же!
Окунь слабо улыбнулся.
— Конь бледный пришел сюда, долбаный ублюдок, — прошептал он. — Конь бледный пришел за тобой!
Издав последний торжествующий смешок, Окунь отошел в мир иной.
Часть 5
Новолуние
Глава 60
Они с изумлением наблюдали за ним. Коренастый старик сидел в питейном заведении за столиком, освещенным дрожащим огоньком свечи, а из-за стойки на него таращились двое старых негров, перепуганных до смерти. Страх буквально висел в воздухе.
Но старик держался невозмутимо. Больше того, судя по всему, он находил в происходящем что-то смешное, и это больше всего тревожило помощников шерифа. Старик просто сидел за столиком с умиротворенным выражением благочестивого дедушки на лице, в черном костюме-тройке, с аккуратно завязанным галстуком, в надвинутой на уши громадной фетровой шляпе, и пил.
Он пил, пил и пил.
— Я еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь вылакал так много этой чертовой «белой молнии» и не свалился под стол, — заметил Опи.
— Наверное, у него организм как у лошади, — ответил Москит.
— Если он выпьет еще немного, нам даже не придется колотить его. Он просто будет мертвецки пьян и не сможет стоять на ногах.
— Да, сэр.
Однако смутило молодых помощников вовсе не это. Не потому они отправили за шерифом Дариуса, третьего патрульного.
Они никак не могли взять в толк, откуда появился этот чертов старик.
Он просто возник из ниоткуда, зашел в бар и сел за столик.
Ни одна лодка не поднялась вверх по реке, ни один всадник не продрался сквозь сосновые заросли, ни один автомобиль не промчался с ревом по дороге, восстановленной словно по мановению руки. Так откуда же взялся этот старик? Как он сюда попал? Кто он такой? Что все это значит?
— Я предлагаю просто зайти в бар и хорошенько его треснуть.
Это предложил Москит. Москит мастерски обращался с дубинкой. Он мог выбить человеку на руке такую быструю дробь, что рука на целый месяц оставалась совершенно бесчувственной. Москит мог нанести удар чуть выше уха, достаточно сильный для того, чтобы убить, или свалить с ног, или оглушить, или просто причинить боль, и все это одним движением запястья. Тяжелая дубинка болталась на кожаном ремешке на его могучей правой руке.
— Гм, — проворчал Опи.
— Давай зайдем внутрь и врежем ему. Это же древний старик. Я трахну его по башке, он отключится, мы наденем на него наручники и отвезем в участок. Только и всего. А потом пускай шериф сам выясняет, как он сюда попал.
Опи задумался над предложением приятеля. Похоже, Москит предлагает дело. Но Опи боялся ошибиться, принимая решение.
— Скоро шериф прибудет сюда лично. Он сам решит, что нам делать. А покамест пусть старик напивается до чертиков. Еще немного, и он будет так пьян, что забудет мать родную. А шерифу только этого и надо.
— Мне это совсем не по душе.
— Мне это тоже совсем не по душе, — согласился Опи. — Но именно так мы и поступим, черт побери.
И, черт побери, именно так они и поступили. Прибывший сорок минут спустя шериф Леон Гаттис собственной персоной застал ту же самую сцену. Двое его помощников торчали на улице и украдкой заглядывали в бар. Старик сидел за столиком и, поглощая «белую молнию» стакан за стаканом, напивался до умопомрачения.
— Ума не приложу, как этот старик еще держится на стуле, — доложил шерифу Опи. — Он уже влил в себя столько кукурузного пойла!
— Главное не это, — сказал шериф. — Откуда он взялся?
— Понятия не имею. Он просто появился из ниоткуда, возник прямо из воздуха. Шериф, я предлагаю зайти в бар, хорошенько треснуть старика по башке и забрать его с собой. В участке мы непременно вытянем из него, что к чему.
Чем можно было объяснить колебание шерифа? Почему у него в груди появилась щемящая пустота? Все происходящее приобрело какой-то таинственный зловещий смысл. Все это Леон Гаттис уже видел, в кино или в книге. Очень странное ощущение.
Старый ковбой сидел в баре. Самое забавное, в нем не было ни тени страха. Он или окончательно спятил, или просто был полный дурак, однако, судя по его виду, нельзя было сказать ни первое, ни второе. В нем было что-то глуповато-наивное. Шерифу, когда-то служившему следователем в полиции Нового Орлеана (долгая, трагическая история), приходилось видеть такое в знаменитых стрелках тридцатых годов. Такое же выражение было у Смазливого Мальчика, еще в большей степени оно присутствовало у Мордашки. Но больше всего этого было у Джонни Ди: властная надменность, безграничная уверенность в себе, делающая человека особенно опасным.
— Черт возьми, шериф, это же просто старик. Пьяный старикашка. Напившийся в стельку.
В подмогу Москиту, Опи и Дариусу шериф захватил с собой еще двоих помощников. То есть всего их стало шестеро.
— Ну хорошо, — подумав, сказал он. — Сделаем так. Рэй, ты обойдешь пивную. Двигайся осторожно, держи оружие наготове. Остановишься у самой двери и будешь страховать старика сзади. На всякий случай. Мы остаемся здесь и выжидаем пять минут, затем заходим внутрь и хватаем старикана. И еще послушайте вот что. Пусть этот тип старый и пьяный, но, как мне кажется, ему многое пришлось повидать на своем веку. Думаю, он кое-что умеет. Возможно, до сих пор сохранил проворство; некоторые люди до самой смерти остаются шустрыми. Возможно, в старике еще горит огонь. Так что держите руки на рукоятках револьверов, чтобы в случае чего быть готовыми быстро вытащить оружие. Никому не станет хуже, если мы будем настороже, договорились?
— Так точно, сэр, — ответили ребята.
Рэй, отделившись от остальных, направился вокруг здания. Теперь оставалось только ждать.
Сравниться со старым Эдом Макгриффином в хитрости помощники шерифа не могли. На мизинце левой руки старик носил перстень с бриллиантом, который подарил ему в 1934 году президент фирмы «Смит и Вессон»: тогда мистер Эд установил мировой рекорд по скоростной стрельбе, сделав шесть выстрелов за четыре пятых секунды и поразив мишень в форме человеческого силуэта. Все шесть пуль попали в область живота так кучно, что отверстия можно было закрыть ладонью. И вот сейчас, устроившись в баре в Фивах, старик приподнял стакан одной рукой и просунул под него бриллиант. Точить пришлось недолго: алмаз значительно прочнее стекла. Меньше чем за пять секунд старый Эд проделал в днище стакана отверстие.
А дальше началась сплошная комедия. Старик затыкал отверстие пальцем, подносил стакан ко рту, окунал губы в мерзкое пойло, но не пускал его в рот — господи, трех глотков хватило бы, чтобы белый человек ослеп и свалился под стол без чувств. Затем Эд ставил стакан на край стола, отнимал палец от отверстия и выливал на пол глоток самогона. Таким образом он расправился с пятью стаканами, и его левый сапог промок насквозь от кукурузного самогона. Уронить зажженную спичку — и он вспыхнет ярким пламенем. Но в остальном все было просто превосходно.
Мистер Эд сразу же заприметил помощников шерифа. Осторожными их никак нельзя было назвать — да, сэр, даже близко. Один из них, полный идиот, то и дело прижимал свой плоский нос к окну, расплющивая его еще больше. Это был светловолосый верзила с совершенно тупым лицом. Второй был более осторожен; можно даже сказать, в нем было что-то от хищного зверька, шустрого и проворного, с маленькими острыми зубами.
— Эй, дружище, — заплетающимся языком окликнул хозяина заведения мистер Эд, — уважь старика, налей-ка ему еще один стакан огненной воды, хорошо?
Двое чернокожих стариков, напряженно застывших за стойкой, испуганно переглянулись. Им это совсем не нравилось. Не то чтобы им было какое-то дело до выживших из ума белых стариков, но этот незваный гость мог навлечь на них неприятности со стороны шерифа Леона и его помощников, имевших склонность находить экстравагантные решения самых простых проблем. Они смогут устроить здесь настоящий разгром, разнести заведение ко всем чертям.
С другой стороны, пожилые негры принадлежали к тому поколению, для которого неповиновение приказу белого человека являлось немыслимым. Подобное решение ими даже не рассматривалось, поэтому они с безысходной покорностью подчинялись своей судьбе.
Один из негров, шаркая ногами, робко приблизился к столу и наполнил стакан старика свежайшим самогоном, приготовленным сегодня в два часа пополудни. Негру никогда не доводилось видеть, чтобы один человек выпивал за раз столько — неважно, белый или чернокожий. Да он уже давно должен был бы ослепнуть, ибо эта жидкость — чистейший девяностошестиградусный спирт. Он создан не для того, чтобы приятно проводить время; его назначение — после первого же глотка оглушить ударом кувалды по затылку, заставить человека на целую ночь забыть ужасы и боль реальности. А того, что сейчас поглотил этот старик, хватит, чтобы утопить ужасы и боль всей треклятой колонии.
— Сэр, помощники шерифа не любят, когда к нам в город заглядывают незнакомцы. Вы можете накликать на себя большие неприятности.
— О, я умею ладить со всеми. Если помощники шерифа пожалуют сюда, я куплю им что-нибудь выпить, и мы весело посидим вместе часок-другой. Я немало постранствовал по свету и знаю много увлекательных историй, так что здесь, в Миссисипи, меня ничто не сможет напугать. Кстати, а почему бы вам с другим папашей не подсесть ко мне? Я с радостью угощу вас вашим собственным адским пойлом.
— Сэр, помощники шерифа не обрадуются, если увидят за одним столиком негров и белого.
— Ну, это уж вообще ни в какие ворота не лезет. Мы все живем на одной земле, и чем раньше мы научимся ладить друг с другом, тем лучше нам будет. Не сомневаюсь, что ваша кровь, черт побери, такая же алая, как и моя.
— Сэр, я...
Но в этот момент дверь распахнулась, и в бар вошли пятеро белых мужчин, высоких, широкоплечих, вооруженных до зубов и угрюмых.
— Вилли, тебе прекрасно известно, что для негров уже давно наступило время гашения огней, — сказал светловолосый.
— Сэр, честное слово, я пытался объяснить этому джентльмену, что...
— Ребята, ребята, ребята, — вмешался мистер Эд, — это я настоял на том, чтобы эти замечательные парни не закрывались и продолжали меня обслуживать. За такой проступок что, полагается штраф? Господи боже мой, ребята, да я с радостью его заплачу. А почему бы вам немного не расслабиться? Присоединяйтесь ко мне, выпьем по стаканчику. Штука отличная. Сначала жжет глотку, затем внутренности. Прямо настоящий огонь в бутылке.
— Сэр, не знаю, отдаете ли вы себе отчет в своих действиях, но у нас в городе существуют строгие порядки.
— Прощу прощения? Я с годами стал плохо слышать.
— Порядки, черт побери! Нам не нравится, когда к нам заявляются всякие чужаки и начинают будоражить наших цветных. Нам не нравится, когда неизвестные люди распивают самогон в заведениях для цветных, да еще после часа закрытия. Нам не нравятся те, кто не выполняет приказ о гашении огней, не нравятся пришлые агитаторы с Севера, коммуняки, евреи, католики, защитники всяких прав и другие предатели белой расы. Нам поручено поддерживать закон и порядок в этой пороховой бочке, и, черт побери, мы прекрасно справляемся с поставленной задачей.
— Ну, ребята, я уж точно не коммуняка. Возможно, я и был когда-то католиком, но все это было так давно, что я уже не помню. Определенно, на исповедь я не ходил уже...
— Шериф, этот старый ублюдок издевается над нами. Он ведет себя с представителями власти без должного уважения. Позвольте мне хорошенько ему врезать.
С этими словами светловолосый резким движением запястья отправил дубинку в руку, после чего смачно ударил себя по ладони другой руки.
— Не сомневаюсь, что нам не придется дубасить этого старика по голове, — остановил его шериф. — Сэр, предлагаю вам встать и поднять руки. Мы вас обыщем, наденем на вас наручники и отвезем в участок, а там уже со всем разберемся.
— Сэр, с чем тут разбираться? Я тихо, мирно сижу в общественном заведении, спокойно пью самогон. Я ничего не...
Бах!
Молодой помощник с силой ударил дубинкой по столу. Стакан подскочил со звоном. Отголоски резкого звука наполнили помещение, стряхнув пыль с древних балок.
— Папаша, держи пасть закрытой, когда с тобой разговаривает босс. Ты вляпался в очень неприятную историю.
— Сэр, все игры закончены. Вы немедленно встаете и ведете себя смирно, в противном случае вам придется очень несладко.
— Сэр, успокойтесь, я хотел лишь...
— Черт бы вас побрал, сэр! — взорвался шериф. — Сейчас не время точить лясы. Сейчас же встаньте!
Огромный, зловещий, он подался вперед, излучая неприкрытую агрессивность. Его лицо побагровело, руки сжались в кулаки.
— Ну хорошо, ребята, — сказал мистер Эд.
Он встал.
Раскрыл полы пиджака.
Помощники шерифа увидели два револьвера в кобурах на поясе.
Последовала напряженная пауза.
— Сэр, вы достанете свои револьверы и протянете их нам рукоятками вперед, иначе, клянусь Господом, мы пристрелим вас, как бешеное животное.
— Знаете, а я думаю, что это вам придется положить свое оружие.
— Кто вы такой?
— Это не имеет никакого значения. И вам это незачем знать. С вас будет достаточно и того, что я скажу: пришла ночь расплаты.
— Шериф, этот старик просто спятил. Он сам не знает, что несет.
— Заткнись, Опи. Судя по тому, как лежат в кобурах его револьверы, это старый стрелок.
— А дальше, ребята, — сказал Эд, — может произойти одно из двух. Я хочу, чтобы вы протянули свое оружие рукоятками вперед и положили его на стол. Затем вы разденетесь догола — не до исподнего белья, а снимете с себя все и останетесь в чем мать родила. После чего выйдете на улицу и ляжете на землю, и, пока колонию будут сжигать дотла и затапливать водой, а негров, над которыми вы столько измывались, отпускать на свободу, я решу, что с вами делать дальше.
— Этому никогда не бывать, старик.
— В таком случае, ребята, случится то, к чему мы, похоже, шли с самого начала. Болтовня закончена. Говорить больше нечего. Вы выхватите оружие и умрете, как подобает настоящим мужчинам, или же я просто перестреляю вас, как паршивых собак, и пойду дальше.
— Ты слишком много о себе мнишь, старик.
Но Эд уже сказал все, что хотел.
Опи выхватил револьвер первым, и всего на какую-то десятую долю секунды от него отстал шериф.
Читать бесплатно другие книги:
