«...И ад следовал за ним» Хантер Стивен
— Черт бы вас побрал, мистер Элмер Кэй! — слабым голосом крикнул Джек.
— И вам того же, сэр.
Наложив два марлевых тампона на входное и выходное отверстия пули, Салли туго перебинтовала Джека льняным бинтом, пропустив его поверх плеча, чтобы привязать руку к туловищу. Затем Элмер и Чарли поднялись наверх, и вдвоем им удалось спустить Джека по лестнице и посадить спиной к дереву.
— Джек, а ты отлично поработал, — сказал Элмер.
— Да, кажется, подстрелил кое-кого, — согласился Джек.
— А где Оди?
— Глупый мальчишка отправился в поселок разыгрывать из себя начальника полиции. Отваги ему не занимать, но вот мозгов у него точно не хватает.
— Эй, я все слышал.
Это был Оди, снова присоединившийся к своим собратьям-стрелкам.
— Джек ранен, — сказала Салли, — Но он слишком своенравен, чтобы умирать.
— Сынок, ты непроходимо глуп, если разгуливаешь вот так прямо посреди улицы.
— Я хотел проверить, получится ли у меня. Все прекрасно получается, если прикрытие обеспечивает дядя Джек, забравшийся на высокую вышку с винтовкой с оптическим прицелом. Джек, а тебе, похоже, здорово досталось.
— Ничего страшного, сынок, со мной все в порядке. Хотя меня перепеленали так туго, что мои барабанные перепонки вот-вот лопнут.
В этот момент к ним подошел Эрл. Он был чернее тучи и сразу начал ругаться:
— Черт возьми, что вы здесь устроили? Расселись и треплете языками, словно в баре за кружкой пива. Господи Иисусе, старые болваны, неужели у вас на всех не осталось ни крупицы разума?
— Эрл, Джек ранен.
— Проклятие! Джек, как ты?
Старик кашлянул, сплевывая кровавую пену, затем пренебрежительно вытер рот тыльной стороной ладони.
— Со мной все в полном порядке. Ничего страшного не произошло. Много крови, и только. Но мне уже приходилось видеть много крови.
— Идти самостоятельно он не сможет.
— Хорошо. Давайте очистим эти здания, потом смастерим носилки и оттащим Джека в город.
— Договорились.
— Джек, оставайся здесь.
— Эрл, а я тут подумал, не сходить ли мне на урок в школу танцев, — сказал Джек. — Надеюсь, ты ничего не будешь иметь против?
— Должен сказать, ты упрямый старый осел. А теперь слушайте все. Пока что до конца еще очень далеко, и дальше тоже будет отнюдь не веселое чаепитие. Нам нужно полностью очистить это место, и до сих пор на свободе разгуливает очень опасный человек, который еще может собрать своих людей.
— Эрл, собирать больше некого. Те, кого мы не завалили, разбежались в лес.
— Черт возьми, Эрл, скажи только слово, и я пойду до конца и перебью всех, кто остался, — сказал Чарли. — У меня сегодня великий праздник, и я не хочу, чтобы он кончался.
Эрл понял, что, если он не остановит стариков, болтовня будет продолжаться до бесконечности.
— Так, а теперь слушайте меня. Осталось сделать последнее, черт побери. Мы открываем ворота, вычищаем колонию, открываем бараки и отходим в сторону, и пусть чернокожие бегут к свободе. После чего мы сожжем то, что останется.
— Предположим, найдутся старики, которые не захотят уходить. Старики бывают страшно упрямыми в таких вопросах.
— В таком случае пусть всем займутся молодые. Другого пути нет. А теперь пошли, нам еще предстоит порядком погорбатиться. Как бы весело ни было, такие заседания устраивать нельзя. Не успеете опомниться, как Чарли начнет обносить всех стаканчиком.
— Я не захватил с собой бутылку, Эрл. Правда, у меня есть отличная фляжка. Кто-нибудь желает глотнуть бурбон с лимонадом?
— Потом, когда мы будем лететь домой.
— К этому времени у меня больше ничего не останется, — предупредил Чарли.
— Эрл, — воскликнул Джек, — присматривай за этим болваном Оди. Он так и нарывается на пулю!
— Ха, ничего подобного!
— Малыш, соблюдай дисциплину. Это приказ. А вы, старые болваны, слушайте. Это не кино. Двигайтесь медленно, держитесь в тени, цепочкой. Будьте друг у друга на виду. Стреляйте во все, что движется, а вопросы задавайте потом. Пригибайтесь, перебегайте от укрытия к укрытию. Впрочем, вы и сами все знаете. А ты, Салли, оставайся с Джеком.
— Черта с два я с ним останусь. Джеку я не нужна. Зато, может быть, понадоблюсь кому-нибудь из чернокожих.
— Ты что, решительно настроилась не выполнять ни одного моего приказа?
— Не единого, сэр.
— Ладно, ты сможешь выстрелить из ракетницы?
— Наверное.
— В таком случае давайте устроим иллюминацию, поскорее покончим с нашим делом и уберемся отсюда ко всем чертям.
Салли достала из кармана пыльника Джека ракетницу и, будучи девушкой с практичным складом ума, быстро разобралась в ее нехитром устройстве.
— Понимаешь, милая, тебе надо... — начал было объяснять Чарли.
Но Салли уже подняла ракетницу и выстрелила. В воздухе на высоте нескольких сотен футов раздался приглушенный хлопок, и вниз медленно полетела, качаясь под парашютом, ярко-белая осветительная ракета. Легкий ветерок сносил ее в сторону, и она раскачивалась словно маятник, отбрасывая на земле причудливо мечущиеся тени.
— Ребята, пошли, — сказал Эрл.
Стрелки беспрепятственно прошли мимо бараков. Они ощущали на себе пристальные взгляды тех, кто находился внутри запертых бараков, но сейчас их волновали те, кто имел оружие, а не глаза.
Чарли, сохранивший прежнюю остроту чувств, заметил какое-то движение и тотчас выпустил в ту сторону «голубого свистуна». Остальные старики, закаленные и опытные, не сделали того, что сделал бы на их месте взвод необстрелянных морских пехотинцев, то есть не стали беспорядочно палить во все стороны.
— Чарли, по-моему, ты подстрелил водосточную трубу.
— Это была движущаяся цель, черт бы вас побрал!
— Чарли готов стрелять во все, что движется.
— Не убивай меня, Чарли, ведь я тоже двигаюсь!
— Уймитесь! — остановил стариков Эрл.
Где же Великан?
Неужели он его упустил? Неужели Великану удалось удрать? Неужели он бежал после первых же выстрелов? И где начальник участка с его любимым пистолетом-пулеметом системы Томпсона? Наверное, он решил, что это не его дело — ввязываться в бой, даже обладая столь грозным оружием. С такой пушкой и при благоприятном стечении обстоятельств он мог бы причинить много вреда и сплотить своих людей, но сейчас те из них, кто не был убит, разбежались по лесу или, раздетые донага, ползли в сторону деревьев.
Салли пустила еще одну осветительную ракету, и та начала свой плавный спуск к земле.
Нигде не было видно никаких охранников, ни рвущихся в бой, ни готовых сложить оружие.
— Кажется, все чисто, — заметил Элмер. — У этих ребят нет ни малейшего желания драться.
— Хорошо, тогда давайте откроем чертовы бараки и выпустим негров на свободу. Потом взорвем плотину, и на этом все закончится.
Эрл выбил ногой дверь в «обезьяний дом».
Светильники были зажжены. Эрл шагнул в конус желтого света сразу за дверью, и на него тотчас же нахлынули воспоминания: зловоние людей, скученно живущих в отвратительных условиях, с ведрами в качестве туалетов; тесно составленные койки; старая, пропотевшая одежда, развешанная сушиться на веревках, деревянные стены, пропитавшиеся скорбью и горем; железные решетки на окнах; запах старой кожи тяжелых рабочих башмаков, размягченной кровью разбитых в мозоли ног; ощущение безысходности, беспросветного отчаяния. Ни один человек в здравом уме не отправится по доброй воле в такое место.
Однако на этот раз Эрл не был закован в цепи, и его не бросили сюда на потеху сильным. Он снова был самим собой: гордостью морской пехоты, сильным человеком с оружием в руках, пришедшим повелевать.
Его появление было встречено молчанием.
Затем чей-то звонкий голос произнес:
— Ты призрак. Ты умер.
— Что ж, значит, мне забыли об этом сообщить, потому что вот он я, живой.
— Что происходит? Что ты здесь делаешь?
— Я принес избавление. Избавление для всех вас. Я вернулся, чтобы сжечь это проклятое место, а заодно принести вам свободу. Считайте, что на дворе тысяча восемьсот шестьдесят пятый год, ребята, вот только я не могу предложить вам сорок акров и мула[46]. Я лишь открываю вам дорогу в поселок, и дальше все будет зависеть исключительно от вас. Вам выбирать, хорошее или плохое. А мы тем временем взорвем плотину, и через два часа все это место окажется под слоем темной воды толщиной двадцать футов. А теперь шевелитесь, выходите!
— Ты посланник господа нашего Иисуса Христа?
— Сомневаюсь, что у кого-нибудь из ангелов на прикладе винтовки есть столько зарубок, свидетельств побед, сколько их есть у меня. Я стрелок. Воин. А теперь шевелитесь, выходите, пока старина Богарт не передумал, черт побери, потому что он уже до смерти устал болтать.
Казалось, негры не испытали никакой радости. Они не почувствовали себя свободными, возможно потому, что слово «свобода» давно утратило для них всякий смысл; а может быть, они были потрясены тем, что Богарт явился сюда во плоти, и не могли думать ни о чем другом.
И все же кто-то задал вопрос:
— Ты приехал верхом на бледном коне?
— Сынок, я сам и есть тот конь бледный. И я действительно вернулся сюда, как и поклялся старику Окуню. А теперь, черт бы вас побрал, шевелите своими задницами, убирайтесь отсюда!
Негры потянулись к выходу с пустыми руками, потому что брать с собой им было нечего. Один за другим они проходили мимо, и Эрл узнавал почти всех: Кривого Глаза, Джефферсона, Углового, Джеймса, Уиллиса, Самюэля, Джорджа Пи и Джорджа Эм, Вонзелла, Джейкоба и многих других. Последними вышли больные, умалишенные, и Эрл ощутил приступ сострадания, ибо будущее, которое ждало этих убогих, было самым суровым. Они что-то бормотали себе под нос, шли, неестественно распрямив спины, как будто зачарованные. Для кого-то свобода станет равносильна смерти, но иного выхода не было; Эрл был вынужден писать картину насилия крупными мазками, сознавая, что временами она будет получаться особенно жестокой.
— Уходите в город, — сказал он. — Там, как мне сказали, вы найдете какие-то плоты. Я не могу сказать, будут ли вас искать власти штата Миссисипи. Могу только заверить вас, что все архивы, в которых были записаны ваши фамилии, сгорели дотла, превратились в пепел. И еще знайте, что у вас будет фора в двое суток. Надеюсь, вы больше не станете никого убивать и грабить. А теперь уходите. И вы, папаша, тоже уходите, к вам это также относится.
Эти слова Эрл произнес, обращаясь к самому пожилому из заключенных. Подойдя к старику-негру, Салли что-то тихо произнесла ему на ухо, и он поднялся с койки. Девушка подозвала двух молодых заключенных и приказала им вести старика по темной дороге.
Эрл проводил взглядом обитателей «обезьяньего дома», которые влились в человеческий поток, выплеснувшийся из остальных бараков и устремившийся в сторону города Фивы. Исправительная колония, точнее, то немногое, что еще не сгорело, осталась навсегда позади. Ибо опустевшие бараки один за другим вспыхивали ярким пламенем, запаленные зажигательными бомбами, которые бросали в них ковбои. Жаркие оранжевые языки с ревом устремлялись в ночное небо, своим заревом затмевая звезды. Люди уходили, освещенные этой зарницей.
Но Эрл знал, что в «обезьяньем доме» остался еще один человек.
Войдя в барак с фонарем, он прошел в дальнюю часть и наконец нашел его.
Полумесяц, еще совсем недавно грозный силач, король Фив, подвергся таким жестоким избиениям, что все его тело покрылось рваными рубцами. Не осталось ни одного клочка кожи, не тронутого безжалостным кнутом. Лицо верзилы-негра было разодрано в лохмотья, словно лицо куклы, которую трепали разъяренные собаки или кошки. Теперь в нем не осталось ни воинственности, ни злобы — один только страх. Полумесяц плакал.
— Богарт, ты вернулся, чтобы убить Полумесяца? Давай, убивай меня. Пристрели Полумесяца. Он теперь больше ни на что не годен. Палач отнял у него душу.
— Полумесяц, уходи отсюда. Вернувшись в нормальный мир, ты, быть может, снова найдешь свою душу. Здесь ее точно нет. Если ты останешься здесь, палач одержит над тобой верх. У меня нет ни малейшего желания убивать тебя. Выходи, чтобы я смог раз и навсегда сжечь это треклятое место.
— Ты вернулся не затем, чтобы убить меня?
— Нет, приятель. Я пришел, чтобы тебя освободить, и сожалею о том, что для кого-то из вас помощь подоспела слишком поздно, например для старика Окуня. А теперь вставай и уходи. Сейчас я брошу эту штуковину, и, когда она хлопнет, все строение сгорит ко всем чертям.
Он зажал в руке зажигательную бомбу. Полумесяц злобно таращился на него, не в силах разобраться в происходящем. С его точки зрения, в действиях Эрла не было никакого смысла; впрочем, верзила быстро сообразил, что приготовило для него будущее. Оторвав свою грузную тушу от койки, Полумесяц поспешно вышел из барака.
Не оглядываясь, Эрл дернул за шнурок, почувствовал, что взрыватель воспламенился, и швырнул бомбу в угол «обезьяньего дома». Когда он выходил на улицу к своим товарищам, деревянное строение уже пылало вовсю.
— Оди, ты знаешь, что делать дальше. Ты взрываешь плотину. А остальные забирают Джека и несут его в город. Быть может, кто-нибудь из чернокожих поможет вам тащить носилки. Там вы забираете мистера Эда. Вы должны подняться вверх по реке и быть в условленном месте в десять ноль ноль — в десять часов утра, объясняю для штатских, — потому что именно в это время за нами прилетят наши друзья из морской авиации, а у них не будет времени, чтобы ждать нас. Салли, ты проследишь за тем, чтобы наши старые козлы не заблудились и не разбрелись по сторонам.
— Можете не беспокоиться, Эрл, они у меня будут ходить по струнке.
— Ну все, трогайтесь в путь.
— Эрл, а ты сам куда?
— У меня еще осталось одно маленькое дельце. Вы идите, вас это не касается.
— Эрл, что это за дельце?
— Я должен посетить последнее место, где мы еще не были. То самое, ради которого на свете и существовали Фивы. То, с чего все началось. «Дом криков».
Глава 67
Старики-негры где-то разыскали кресло-качалку, и старый мистер Эд устроился посреди улицы, наслаждаясь фейерверком. За городом, за деревьями поднялось зарево, такое яркое, что на ночном небе погасли звезды. В воздухе повис едкий запах горелой древесины, которому удалось прогнать даже вездесущую сырость. Происходившее напоминало День независимости, День всех святых и Новый год, объединенные вместе. Старик Эд покачивался в кресле, любуясь зрелищем.
— Сэр!
— Да?
— У нас в заведении есть не только самогон. Осталось еще немного замечательного кентуккийского виски. Бутылка хранится у меня давно, очень давно, столько лет, что я уже потерял им счет. И сейчас, сэр, я с радостью предлагаю вам угоститься.
— Сэр, дни, когда я пил крепкие напитки, остались в далеком прошлом. Но сегодня я сделаю исключение. Однако лишь при одном условии. А условие это состоит в том, что вы и ваш друг присоединитесь ко мне и мы все вместе поднимем тост за сожжение Фив.
— Я с радостью согласен принять ваше условие, сэр.
— Как и я, — подхватил другой старик-негр.
И через несколько минут трое стариков с наслаждением потягивали замечательный кентуккийский бурбон, такой же обжигающий, как и поднимающееся над лесом зарево.
К мистеру Эду приблизилась какая-то женщина.
— Сэр, что там происходит?
— Ну как же, мадам, мы сожгли колонию. Дотла, не оставив камня на камне. Нам пришлось хорошо повоевать, и, убежден, к настоящему моменту большинство охранников отдали богу душу, а остальные исчезли. Шерифа и его помощников тоже больше нет в живых. Здесь не осталось никого, кроме вас, друзья.
— Сэр, что нам делать?
— Можете оставаться здесь, а можете уходить. Выбор за вами. Но предупреждаю, работы здесь больше не будет — это относится к тем, кто жил за счет колонии. Просто колонии больше нет.
— Сэр, мы не можем никуда отсюда уйти. За нами долги. За всеми нами.
— Вы ошибаетесь, мэм. Все это осталось в прошлом. Все долги, которые за вами числились, сегодня погашены. Присмотритесь хорошенько, друзья, и вы увидите, что ветер разносит пепел. Это ваши долговые расписки. Хранившиеся в месте, которое вы называли конторой. Ее больше нет. От нее ничего не осталось.
— Что же нам делать? Как нам уйти отсюда? Дороги нет. Для того чтобы покинуть Фивы, нужна лодка, а у нас...
Женщина растерянно умолкла.
— Если я правильно помню, старина Ной сам построил большой ковчег, — заметил мистер Эд. — Я, конечно, не плотник, но я вижу на реке у самого берега большую баржу и, если мои глаза еще что-то видят в такой темноте, читаю надпись на ней: «ДЕЙВИС ТРУГУД. ВОДОНЕПРОНИЦАЕМЫЕ ГРОБЫ». Я вижу на палубе высокие штабеля деревянных ящиков, которые предназначаются для мертвых. Так вот, как мне кажется...
— Можно использовать эти ящики, да, сэр! Соединить их досками и, заколотив всего несколько гвоздей, за пару минут получить плот. Можно собрать много плотов!
Чернокожие взялись за дело. Вначале работа продвигалась медленно, но через несколько минут на погруженной в мрак дороге, ведущей в колонию, появились первые освобожденные заключенные. Мгновенно поняв гениальный план, они подключились к постройке плотов. Мускулатура и сноровка молодых негров, гвозди, вырванные из лачуг, деревянные киянки и башмаки с твердыми подошвами, которые можно использовать вместо молотков, доски разобранных хибар — не прошло много времени, как родилась целая флотилия плотов, каждый из которых держался на плаву за счет нескольких понтонов, бывших когда-то гробами.
— Сэр, мы готовы тронуться в путь. Плотов достаточно, на них хватит места для всех. Вы тоже отправляйтесь с нами, сэр. Здесь больше делать нечего.
Но старик, утомленный волнениями дня, мирно задремал в кресле. Даже когда подоспели еще трое белых ковбоев с раненым на носилках и внучкой старого Эда, ни у кого не хватило духа разбудить старика, ибо он, по всеобщему мнению, заслужил отдых.
Глава 68
Великан увидел его издалека. Помогли языки пламени, взметающиеся над горизонтом, которые отбрасывали вокруг яркий свет; без них человек оставался бы невидимым. Однако вот он, в двухстах ярдах, быстро идущий вперед. У Великана подпрыгнуло сердце, но он усилием воли успокоил его, сосредоточившись на особенностях стоящей перед ним проблемы.
Он укрывался в лощине за сараем для инструментов, куда на ночь запирались топоры, лопаты и мотыги. По походке, по мужественным, решительным движениям Великан узнал в человеке Богарта. Он разглядел низко надвинутую на глаза ковбойскую шляпу и карабин в руке и догадался, что под длинным плащом-пыльником в кобурах должны быть револьверы. Великан понял, что Богарт полон решимости раскрыть последнюю тайну Фиванской колонии.
С приглушенным хлопком и свистом кнут, распрямившись, змеей скользнул по земле. Нужно было освободить, приготовить его. Великан огляделся по сторонам, убеждаясь, что рядом нет низко нависших ветвей, в которых мог бы зацепиться и запутаться кнут; и, разумеется, их не оказалось. Все чисто, ничто ему не помешает. Его руки сильны и натренированы, кнут будет ударять и кусать там, где он пожелает.
Великан попытался расслабиться, погрузиться в состояние полной отрешенности, чтобы в нужный момент действовать стремительно, ударом кнута повалить Богарта, наброситься на него, разоружить и пристрелить из собственного оружия или забить до смерти. Нет, нечего и думать о том, чтобы забить Богарта. Он слишком крепкий и ловкий, и одним ударом с ним не справиться, потребуется нанести подряд два-три сокрушительных удара, а Великан, каким бы мастером кулачного боя он ни был, хорошо помнил, что его противник ни в чем ему не уступает. При удачном стечении обстоятельств он сам ответит точным ударом, как это уже произошло в прошлый раз. Но в том, чтобы просто пристрелить Богарта, не будет никакого удовольствия; в этом никак не проявится врожденное стремление к победе, свойственное Великану, сила его воли. Он понял, что должен будет убить Богарта своими руками; но он также понял, что эти руки должны будут держать кнут.
Эрл быстро шел вперед. Он находился на дороге, которая вела поверху плотины, полоски земли, рассекавшей поля и уходившей к деревьям, которыми был обозначен берег реки.
Где-то впереди должно быть ответвление, которое приведет через лес к «дому криков», где заключенные умирают в страшных муках, к вежливому доктору и его ассистентам.
Эрл также понимал, что именно там может находиться Великан. Слишком наивно было бы верить, что сержант охраны погиб в огне пожара, охватившего «дом порки» или казармы. Этот человек слишком умен, слишком ловок. Значит, ему удалось бежать? Это тоже не было похоже на Великана, ибо трусом его никто бы не назвал. Если ему и удалось избежать всеобщего побоища, то он вряд ли бежал без оглядки в лес. Скорее всего, Великан бродит где-то поблизости и выжидает подходящего момента, чтобы нанести удар.
Но Эрл сознавал, что у него нет времени искать своего врага без собак, в кромешной темноте. Великану знакомы эти места, а Эрл их не знает. Великан может действовать неторопливо, а он вынужден спешить. Великана можно было только застигнуть врасплох, но этого не произошло. Если Великан останется в живых, то можно не сомневаться, что он будет преследовать Эрла всю оставшуюся жизнь. Великан не из тех, кто оставляет подобное без ответа. Великан приложит все силы для того, чтобы выяснить, кто такой был этот Богарт, точно так же, как сам Эрл приложил все силы для того, чтобы вернуться сюда с отрядом стрелков. У Великана это в крови. Поэтому Эрл нисколько не удивился, когда щелкнувший кнут больно ударил его по уху, рассекая хрящ с такой силой, что Эрл едва не потерял сознание. Удивился он тогда, когда, повернувшись и вскинув карабин, обнаружил, что Великан уже совсем рядом, ибо до сих пор Эрлу ни разу не приходилось видеть, как бегает его противник, и он понятия не имел, какую звериную скорость способен развить этот альбинос.
Великан ударил Эрла лбом в левую скулу, и у того в глазах вспыхнули искры, более яркие, чем языки пламени, разрывающие ночную темноту. Огромный верзила всей своей массой налетел на Эрла и сбил его с ног. Навалившись сверху, Великан еще трижды ударил его лбом по лицу, каждым ударом разрывая кожу, каждым ударом все глубже повергая Эрла в пучину беспамятства и хаоса.
Затем Эрл ощутил на себе руки Великана, схватившие револьверы. Перехватить правую он не успел, но к тому моменту, как Великан сунул ему за пазуху левую руку, Эрл опомнился и стиснул ее за запястье. Великан снова ударил его лбом в лицо. Его рука выскользнула из пальцев Эрла. Еще через мгновение оба револьвера покинули кобуры.
Но Великан не стал стрелять в Эрла, хотя и мог бы. Вместо этого он отшвырнул револьверы в сторону, подобрал с земли карабин и тоже отбросил его. Вырвав у Эрла сумку с зажигательными бомбами, Великан закинул ее подальше, затем отступил, наклонился, поднимая что-то с земли, и сделал еще три шага назад.
Эрл медленно поднялся.
И тотчас же услышал щелчок и свист кнута.
— Богарт, тебе когда-нибудь приходилось видеть, как человек умирает под ударами кнута? — злорадно усмехнувшись, спросил Великан.
— Видел одного, — ответил Эрл. — Старика, скованного цепями. На то, чтобы убить скованного беспомощного старика, особой храбрости не требуется.
— Ты будешь удивлен. У большинства кишка тонка для подобного рода работы. Сейчас я понимаю, что старик имел в виду тебя. Ты вернулся верхом на бледном коне, именно так, как он и говорил. Ты славно поработал, Богарт. Дела рук твоих ярко озарили небо. Ты герой. Но помнишь, что я когда-то говорил тебе про главный недостаток всех героев? Это их тщеславие. Теперь ты понимаешь, что я имел в виду? Самовлюбленность. Самообожание. И в этом твой недостаток. Ты пришел сюда один. Где остальные твои друзья с оружием? Я знал, что ты придешь один, ибо что толку быть сказочным героем, если тебе не предоставляется возможности сразиться с чудовищем?
— Это никакая не сказка.
— Да, это не сказка. Сейчас перед тобой стоит человек, в руках у которого девятифутовый кожаный кнут, и этот человек умеет наносить кнутом такие удары, что ты не поверишь своим глазам. Я уже оторвал тебе одно ухо. Сейчас оторву и другое. Я оторву тебе нос, выколю глаза, переломаю колени. Затем я обрушу на тебя такой град ударов, что ты взмолишься, призывая смерть. Я затрону каждое нервное окончание твоего тела. И после этого не стану тебя убивать. Я оставлю тебя слепым, с вырванным языком, обезображенного, парализованного — отвратительный человеческий обрубок. Это будет наследие, завещанное Великаном миру.
Извиваясь змеей, кнут щелкнул у самого уцелевшего уха Эрла с таким оглушительным грохотом, что едва не лопнули барабанные перепонки.
— Кто ты? — спросил Великан. — Скажи мне, и я ударю тебя по затылку с такой силой, что ты потеряешь сознание, после чего подберу один из твоих револьверов и пущу пулю тебе в сердце. Кто ты?
— Я Джек Богаш. Водитель грузовика. Я хотел устроить в здешних лесах охотничью заимку и возить сюда богатых охотников из Литтл-Рока.
— Какой же ты упрямый ублюдок!
Эрл бросился вперед, но оказался недостаточно проворным. Великан взмахнул кнутом и молниеносно нанес Эрлу три таких оглушительных удара, что тот растянулся на земле. Рваные раны оказались настолько болезненными, что ему показалось, будто он умирает. Кто бы подумал, что кнутом можно причинить такую нестерпимую боль?
— Не нравится, да? А дальше будет еще хуже. Никто, каким бы сильным и ловким он ни был, не сможет устоять перед человеком с кнутом. Это просто невозможно.
Эрл предпринял еще одну попытку, и Великан преподал ему тот же самый урок, но только более страшный. На этот раз мастерский удар кнута обрушился Эрлу на плечо, раскрывая глубокую рану. Онемевшая рука тотчас же стала бесполезной, словно ужаленная сотней пчел. Она мгновенно распухла, превратившись в толстую желтую деревяшку.
— А ты так и не смог подойти достаточно близко. Ты полагаешь, тебе удастся приблизиться ко мне настолько, что я не смогу достать тебя кнутом? Все так думают. Но никто не может выдержать боль, никто. И никто не оказывается достаточно проворным.
— С минуты на минуту сюда подойдет один из моих ребят. Он с удовольствием тебя пристрелит. На своем веку ему многих довелось подстрелить.
— Тот коротышка? — презрительно усмехнулся Великан. — Да он наложит в штаны, если на него хорошенько крикнуть. Вот только твой коротышка уже прошел здесь, и давно. Насколько я понимаю, он должен будет взорвать плотину и затопить все вокруг. Хороший план. Это позволит и мне беспрепятственно скрыться, а затем начать новую жизнь. Наверное, ты даже не догадываешься, что у меня в новоорлеанских банках отложена на черный день звонкая монета. Так что на самом деле ты оказываешь мне неоценимую услугу и...
Зачерпнув ладонью горсть земли, Эрл резко швырнул ее Великану в лицо, целясь в глаза. Однако верзила лишь расхохотался.
— Очень неплохо. Конечно же, я не видел ничего подобного сотнях в двух фильмах. И к тому же настолько глуп, что попадусь на такую уловку! Должно быть, ты до сих пор не понял, с кем имеешь дело.
«Думай! — приказал себе Эрл. — Предугадай следующий шаг Великана! Что он сделает дальше? Просчитай его».
Поднявшись с земли, Эрл попятился назад на несколько футов.
— А, ты надеешься убежать от меня. Но я захлестну тебе кнутом щиколотки и повалю на землю, а потом исполосую спину так, что ты больше не сможешь пошевелиться. Хочешь? Это было бы так просто. Ты говоришь мне, кто ты такой, и свет гаснет. И никакой боли.
— Вот только после того, как я назову тебе свое имя, ты скажешь, что, расправившись со мной, убьешь мою жену и сына. А затем будешь истязать меня медленно, с наслаждением.
— Какое богатое воображение! — усмехнулся Великан. — Этого у тебя не отнимешь: воображение знатное!
Внезапно Эрла осенило. Он боец. Его сильная сторона — дальний удар правой. Надо отталкиваться от этого.
Эрл начал перемещаться вправо.
— Куда же ты, сынок? Ты думаешь, это боксерский поединок? Надеешься перехитрить меня?
С этими словами Великан шагнул влево и щелкнул кнутом, поднимая пыль справа от Эрла. Но Эрл предвидел этот удар, потому что ждал его, и хотя он понимал, что у него не хватит скорости, чтобы перехватить кнут рукой или ногой, он решил попытаться осуществить это всем своим телом. Как только Великан стал разворачиваться, замахиваясь для удара, Эрл стремительно бросился вниз, и в то самое мгновение, когда кнут ударил по земле, он распластался на нем, прижимая его своим весом, и покатился по направлению к Великану, сделав три полных оборота. Затем он вскочил на ноги, и противники оказались всего в трех футах друг от друга, разделенные бесполезным кнутом, который был плотно обмотан вокруг тела Эрла.
В глазах верзилы мелькнула паника. Эрл шагнул вперед и что есть силы ударил его кулаком в нос, ломая его, и Великан отшатнулся назад, взревев от боли. Придя в себя, он бросился на Эрла и сгреб его в медвежьи объятия, сокрушая своими огромными лапищами.
Эрл укусил верзилу за нос. Он не смог бы сказать, как это пришло ему в голову; все получилось само собой.
Великан ослабил хватку, и противники закружили на месте, пытаясь найти друг у друга какую-нибудь слабину. Первым это удалось Великану; он оторвал Эрла от земли и отшвырнул его на семь футов. Эрл пролетел по воздуху и наткнулся на сарай с инструментом, сокрушив его своим весом.
Великан ждал, когда противник поднимется с земли. Он собирался закончить свое дело и уже двинулся вперед, одержимый жаждой убивать, как вдруг застыл на месте. Эрл, шатаясь, вышел из развалин сарая, тряхнул головой, приходя в себя, и повернулся, показывая, что в руке у него топор.
— Ну что, сэр, не желаете получить назад свой кнут? — учтиво поинтересовался Эрл. — Подходите сюда, берите его.
Лихорадочно оглядевшись по сторонам, Великан притворился, будто отступает назад. Однако Эрл предугадал и эту уловку, и когда верзила всей своей тушей налетел на него, оказавшись слишком близко, чтобы можно было занести топор над головой, Эрл пригнулся, уворачиваясь от удара, и взмахнул топором по горизонтальной дуге. Сверкнув лезвием, топор с глухим стуком вонзился во что-то мягкое, и топорище вырвалось у Эрла из рук.
Отступив назад, Великан недоуменно посмотрел на лезвие, глубоко погрузившееся в его бедро, на черную кровь, хлынувшую из раны, и на два фута качающегося деревянного топорища. Словно охмелевший, он опустился на колено и тряхнул головой, как будто пытаясь прогнать из сознания пауков и светлячков.
К этому времени Эрл выхватил из сарая второй топор, и, когда верзила, немного придя в себя, снова бросился на него, он проворно отступил в сторону и на этот раз рубанул сверху вниз, погружая лезвие в плечо Великана.
Два топора торчали из тела верзилы, слегка покачиваясь. Развернувшись, он, словно зачарованный, следил за тем, как Эрл приближается к нему с третьим топором.
— Ах ты, долбаный ублюдок, — процедил он и рванулся вперед.
В его движениях оставалось достаточно силы, но уже не было необходимой скорости. Эрл всадил третий топор ему в живот, и из распоротой раны вывалились окровавленные кольца кишок.
— Ах ты, ублюдок, — повторил Великан.
Эрл был поражен стойкостью своего противника. Ему еще не приходилось видеть ничего подобного, даже когда он сражался с японскими морскими пехотинцами. Однако это не остановило его, и он схватил из сарая еще один топор. Великан, пошатнувшись, шагнул влево, вырывая топор у себя из живота, но Эрл одним ударом отсек ему правую руку. Великан перевел взгляд на обрубок, словно желая пошевелить несуществующими пальцами, и зачарованно уставился на фонтан крови, хлынувший из перебитой артерии. И все же ему удалось снова собраться с силами и броситься вперед. Эрл взмахнул четвертым топором, как отбивающий в бейсболе, принимающий мяч, который летит слишком медленно, чтобы по нему промахнуться. Он ощутил себя Ди Маджио[47]. Топор издал звук, совершенно незнакомый для слуха Эрла, — такого он не слышал даже во время рукопашных схваток на Тихом океане. Лезвие наискосок рассекло Великану лицо, выбивая глаз, разрубая нос и скулу. Верзила, пошатываясь, отступил назад, точно не в силах поверить, что это действительно с ним произошло, и повернул к Эрлу лицо, раскроенное надвое, как арбуз, последним из топоров, который так и остался торчать в ране.
— Меня зовут Эрл Суэггер, — сказал Эрл. — Морская пехота Соединенных Штатов.
Великан наконец рухнул на землю, мертвый.
Глава 69
Как-то сам собой весь городок оказался объят огнем. Никто не кидал зажигательные бомбы. Но, вероятно, в обшей суматохе, когда бывшие заключенные раздирали на доски лачуги, сколачивая из них и водонепроницаемых гробов плоты, кто-то опрокинул керосиновую лампу. Сухое дерево сразу же занялось огнем, и ветер принялся быстро разносить пламя от одного строения к другому.
Однако на всеобщий пожар никто не обращал внимания. К этому времени, к середине ночи, все жители города покинули Фивы, забрав с собой самое дорогое: припрятанные деньги, еду, старые фотографии, драгоценную Библию. Салли поспевала всюду, утешала, успокаивала, помогала престарелым, давала совет или оказывала посильную медицинскую помощь, если таковая была нужна.
— Эта девушка — просто ангел, — заметил Элмер.
— Она настоящая богиня, — добавил со своих носилок Джек.
— Дедушка должен ею гордиться, — сказал Билл. — Кстати, а не пора ли его разбудить?
— Пусть поспит еще немного, — остановил его Элмер. Заключенные трудились дружно, споро, ведь впервые за долгое время им приходилось работать на самих себя. Среди них нашлись опытные плотники, и плоты второго поколения получились более надежными и прочными.
План был очень простым; по сути дела, это был и не план. Нет, заключенные не поплывут вниз по течению в Паскагулу, все двести с лишним человек, в надежде, что никто не заметит их появления. В заболоченной дельте были разбросаны три-четыре негритянских поселка, и в каждом из них должна была осесть небольшая группа, чтобы выждать время, прийти в себя, а затем пробираться дальше. Беглецы опередят возможных преследователей по меньшей мере на двое суток, и, если они не будут кучковаться вместе, если сохранят хладнокровие и будут находиться в непрерывном движении, им удастся исчезнуть бесследно. У штата Миссисипи не хватит сил организовать тщательные поиски, если вообще кто-то догадается о том, что заключенные не погибли в огне пожара и не утонули в разлившейся реке.
И вот они наконец обрели свободу. Ради этого стоило работать всю ночь напролет, чем и занимались негры. Они тронулись в путь, ни с кем не попрощавшись, оставив на берегу троих бодрствующих белых мужчин, девушку и спящего старика.
Салли и старики проводили отходившие плоты взглядами.
— Итак, это последнее, что оставалось сделать, черт побери. Мы выполнили все, ради чего пришли сюда.
— И поработали на славу, — восторженно заметил безумный Чарли. — Думаю, мне много лет придется ждать следующего такого праздника, если он вообще когда-нибудь наступит.
— Надеюсь, наши усилия не пропадут даром, потому что возврата назад нет.
— Готов поспорить, мы сделали доброе дело.
— Думаю, ты прав, — сказал Элмер, — но, боюсь, человеческое сердце гораздо жестче и чернее, чем ты думаешь.
— Мистер Элмер, вы должны верить в добро, — вставила Салли, — Если верить в добро, возможно, оно осуществится.
— Увы, Салли, люди в своей массе не такие, как ты. Ты особенная. А большинство людей похожи на нас, раздражительных стариков, которые пекутся только о собственной выгоде.
— Насколько я понимаю, в том, что здесь произошло, никакой вашей выгоды не было, — возразила Салли. — Вы сделали это потому, что считали это правильным, и я делала то, что считала правильным, а разве можно желать большего?
— Я занимался всем этим потому, что это доставляло мне чертовское наслаждение, — заметил Чарли.
— Чарли, что бы вы ни говорили, я не верю, что это ваша истинная суть.
— Нет, милая, — возразил Элмер, — это и есть истинная суть Чарли Хатчисона.
Разумеется, пока старики болтали, скромный, молчаливый, застенчивый Билл работал. Помимо всего прочего, он владел навыками плотницкого ремесла и, потратив час, смастерил плот, ничем не уступающий тем, которые построили сегодня негры: настил на раме, аккуратно прибитой гвоздями к четырем гробам, размещенным в стратегически важных точках.
— Можете болтать сколько душе угодно, но в этом случае на моем плоту вам плыть не придется, — наконец объявил Билл.
Двое стрелков, неохотно встав, присоединились к нему.
— Вся проблема в том, — продолжал Билл, — что нам придется подниматься против течения. А все остальные спустились вниз по реке.
— Билл, — сказал Чарли, — а почему бы тебе не смастерить нам подвесной мотор? Тогда все наши проблемы будут решены.
— У нас нет масла, — парировал Билл. — Даже если бы я смастерил подвесной мотор, мы бы все равно не смогли им воспользоваться, потому что у нас нет машинного масла, которое надо добавлять в керосин.