За веру, царя и социалистическое отечество Чадович Николай

Основные действующие лица

Джон Рид– американский журналист радикального толка, очередное воплощение странника в ментальном пространстве Олега Наметкина.

Миша Япончик, он же Яков Свердлов– одесский налетчик, позже председатель ВЦИК.

Владимир Ленин– большевик. По определению Троцкого, «политический шулер».

Лев Троцкий– меньшевик, примкнувший к большевикам. По определению Ленина, «политическая проститутка».

Иосиф Сталин– боевик-налетчик, тайный агент охранки, последовательный и стойкий большевик. По выражению Ленина, «чудесный грузин». По выражению Троцкого, «гений посредственности».

Григорий Зиновьев– большевик, примиренец, ликвидатор, отзовист, друг и собутыльник Ленина.

Александр Керенский– эсер, министр-председатель Временного правительства.

Александр Богданов– революционер без четко выраженной партийной принадлежности, врач, ученый-самоучка, писатель-фантаст.

Павел Дыбенко– матрос, анархист, примкнувший к большевикам, председатель Центробалта.

Александра Коллонтай– большевичка, на личном примере пропагандировавшая революцию в половых отношениях. Любовница Троцкого, Дыбенко и многих-многих других.

Пролог третьей части

В лучший ресторан провинциального города Верхнеудинска «Серебряный омуль» зашел гражданин неброской европейской наружности, чей рассеянный и несколько пресыщенный вид выдавал завсегдатая подобных заведений. Да и одет гость был весьма примечательно – вроде бы и ничего особенного, но в таком виде и на дипломатическом рауте показаться не стыдно.

Несмотря на сравнительно ранний час, в ресторане шел пир горой, и причиной этого, как ни странно, было очередное обострение политической обстановки на Дальнем Востоке.

Молодые офицеры воздушной пехоты, танковых войск и аэрокосмических сил, скучавшие на своих базах в Иркутске, Братском Остроге и даже в Урге, почему-то взяли за правило посещать злачные места именно этого города, чему, наверное, в немалой степени способствовали здешние девушки-полукровки, экзотическая внешность и вольные нравы которых славились по всему свету, включая первые лунные поселения Новый Тамбов и Керенск.

С транспортом никаких проблем не возникало. Билет на авиарейс из Урги в Верхнеудинск и обратно стоил полсотни, а, кроме того, хватало и попутных самолетов, где одно посадочное место обходилось в литр коньяка.

Пока посетитель закуривал из золотого портсигара и осматривался по сторонам, к нему вальяжной походкой приблизился метрдотель-туземец, чье плоское луноподобное лицо по пьянке можно было принять за поставленный на ребро бронзовый поднос (а именно такие были в ходу у местных официантов).

Витиевато поздоровавшись, метрдотель осведомился о цели визита столь достойного гостя (некоторые клиенты заглядывали в «Серебряный омуль» вовсе не из гастрономических интересов, а с целью заказать девочек или приобрести травку).

– Намереваюсь перекусить, – ответил тот. – Кенигсбергский городской голова Роман фон Кнобель однажды рекомендовал мне вашу ресторацию.

– Романа Карловича мы хорошо знаем. – Метрдотель улыбнулся и глаза его при этом совершенно исчезли. – Сердечный человек. Однажды хрустальной посуды в буфете на двести рублей побил.

– Это у него не отнимешь, – кивнул гость. – Тевтонская кровь. Рыцарь скандального образа.

– Вот только с вашим размещением затрудняюсь, – посетовал метрдотель. – У нас, как видите, аншлаг. Свободных столиков в наличии нет.

– Не беда. Я согласен подсесть к какому-нибудь достойному гражданину.

– А не лучше ли к гражданке? – метрдотель понизил голос.

– Нет-нет. Я, знаете ли, устал с дороги. Предпочитаю помолчать в компании мудреца, чем развлекать пустоголовую дурочку.

– Мудрецы к нам, каюсь, не часто захаживают. Но достойные люди всегда имеются. Не без этого… – Метрдотель окинул взором зал. – Обратите внимание на мужчину за угловым столиком. По-моему, вполне приемлемая кандидатура. В годах, одет прилично. Пьет умеренно.

– А он никого не ожидает?

– Вряд ли. Накрывать велел на одну персону… Подождите минутку, я осведомлюсь.

Все той же вальяжной походкой татарского баскака метрдотель приблизился к угловому столику и, поклонившись, заговорил о чем-то с мужчиной средних лет, державшим на вилке маринованный гриб. Тот мельком глянул в сторону бесприютного гостя и небрежно кивнул, заодно сделав метрдотелю упрек, касавшийся, впрочем, не качества блюд, а свежести роз, украшавших столик (весь букет незамедлительно заменили).

– Матвей Ильич Зряхин, журналист, – представился гость, усевшись на предназначенное ему место. – По служебной надобности из Петрограда.

– Репьев, – кивнул его визави, судя по всему, обосновавшийся здесь надолго. – Никита Петрович. Человек свободной профессии.

В мгновение ока появился официант, азиатский лик которого тоже можно было спутать со столовой посудой, но уже не с подносом, а скорее с супницей.

Для затравки он предложил гостю стандартный набор блюд – омуля под пикантным соусом, вологодский сыр, салат «Дары Байкала», рыбное ассорти, икру двух видов, заливной олений язык, жаркое из глухаря, молочного поросенка, фаршированного гречневой кашей, и медвежью отбивную «по-каторжански». Из горячительных напитков – тифлисское вино, крымский коньяк и варшавскую водку.

– Неси, – милостиво позволил Зряхин, но тут же уточнил: – А водка точно варшавская? Не шанхайская?

– Как можно! – воскликнул официант. – Натуральная «Збожжовая». Китайским товарам у нас давно бойкот объявлен.

– А сам ты часом не китаец? – Зряхин взыскующе уставился на официанта.

– Упаси боже! Я коренной россиянин. Крещеный к тому же. Могу предъявить специальное удостоверение от министерства национальностей и культов.

– Ну, смотри у меня… – Зряхин погрозил ему пальцем. – Икру на льду подашь, и лимончик к ней не забудь.

Когда официант удалился, Репьев флегматично молвил:

– Врет, шельма… Тут каждый третий косоглазый – китайский шпион. Купит себе родословную у бурята или якута и ходит гоголем. Коренной россиянин! Поди разбери, какой он породы на самом деле. Давно пора закон о генетической экспертизе гражданства принять. Почему Дума с этим тянет?

– Уж больно закон несовершенный, – сказал Зряхин. – Я его проект читал. Невинные люди могут пострадать. Например, потомки тех китайцев, которые в сороковых годах прошлого века бежали к нам от преследования коммунистов.

– Как сюда прибежали, так пусть и обратно бегут. Обойдемся без них. – Из батареи бутылок, стоявших перед ним, Репьев выудил одну, еще не початую. – Выпейте пока моей водочки, если не брезгуете. Я вам в ликерную рюмку налью.

– С превеликим удовольствием.

Чокнувшись, они выпили, а потом закусили муссом из раковых шеек (Репьев от блюд стандартных давно перешел к особенным).

Тем временем и заказ Зряхина подоспел. То, что не поместилось на основном столе, официант сгрузил на приставной.

– Я, как патриот, целиком и полностью поддерживаю бойкот китайских товаров. Но, как гурман, страдаю от отсутствия пекинских жареных уток, – вздохнул Репьев. – Ведь у нас их, откровенно говоря, готовить не умеют. Или недосолят, или на огне передержат, или специи не те положат. Конфуз получается, а не пекинская утка.

– Истинная правда! – поддержал его Зряхин. – Не дано нашим поварам постичь тонкости пекинской кухни. А все потому, что они душу в это дело не вкладывают. К халяве привыкли. Так и норовят словчить. Голову даю на отсечение, что это жаркое приготовлено не из глухаря, а из обыкновенной индейки. Разленился народ. Более того, разбаловался.

– Сия пагубная тенденция прослеживается во всех аспектах нашей нынешней жизни, – наливая себе коньяка в фужер, молвил Репьев. – Жаркое из фальшивого глухаря это еще куда ни шло. Я вам про другой случай расскажу, совершенно плачевный. Недавно в одном готовом для запуска космическом корабле государственная комиссия обнаружила сигаретный окурок. И не где-нибудь, а в святая святых – навигационном блоке! Прежде бы за такое по головке не погладили, а нынче сошло. Кого-то из наладчиков лишили премиальных, а главному инженеру проекта объявили устное замечание. Просто профанация какая-то!

– Законы пора ужесточить, – кивнул Зряхин. – Тут двух мнений быть не должно. Но сами понимаете – демократическое общество, парламентская форма правления, разделение функций власти. За что боролись, на то и напоролись. Левая оппозиция в Думе провалит любой законопроект, направленный на изменение существующего Уголовного кодекса. Вот если бы либералы объединились с кадетами, тогда совсем другое дело. Но боюсь, сие невозможно.

– Да, павлина и осла в одну упряжку не поставишь, – согласился Репьев.

– Впрочем, я полагаю, что следующие выборы все расставят по своим местам. Пора бы уже народу прозреть.

– Не забывайте о том, что выборы могут и не состояться в связи с введением военного положения. А до этого рукой подать! – Репьев для наглядности резко выбросил вперед правую руку и едва не сбил цветочную вазу.

– Не преувеличивайте, – возразил Зряхин. – Думаю, и на этот раз все обойдется. Достаточно будет одних демонстраций. Да и результаты блокады должны сказаться. Поговаривают, что наши ударные авианосцы уже покинули места своего базирования.

– Покинуть-то они их покинули, но от Константинополя и Кенигсберга до Желтого моря дистанция немалая. Тем более что Суэцкий и Панамский каналы для пропуска таких махин не предназначены. Вокруг Африки придется идти. Крюк изрядный!

– Но атомные подлодки, по слухам, уже заняли позиции вблизи китайского побережья.

– А что толку? Не будет же атомный ракетоносец класса «Борис Савинков» гоняться за каждой джонкой. Полную блокаду столь протяженной береговой линии могут обеспечить только авианосцы. А их во Владивостоке, как назло, всего шесть штук. Причем один на ремонте, а два вынуждены постоянно патрулировать Японское море.

– Для человека свободной профессии у вас весьма глубокие познания в военном деле, – сказал Зряхин. – Многое из того, что вы сейчас сообщили, неизвестно даже мне, журналисту с достаточно широкими связями.

– А вы посидите с мое в этом ресторане, еще и не такое узнаете. – Репьев лукаво подмигнул соседу. – Совсем недавно один полковник-танкист, выпивший не меньше литра водки, детально разъяснил мне план предполагаемого вторжения в Китай. План, между прочим, весьма любопытный. С изюминкой, так сказать. Противник ожидает главный удар с севера, из района Кяхты через пустыню Гоби, где заранее сосредоточивает свои силы. А удар будет нанесен с востока, через реку Уссури и равнину Сунляо. Этим самым сразу отсекается вся Харбинская группировка, и дорога на Пекин открыта. Каково?

– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги… – с сомнением молвил Зряхин. – Уссури – река коварная. Одни плавни да болота.

– Все предусмотрено! – Репьев пьяно хохотнул. – Восемь понтонных полков скрытно переброшены в район Хабаровска. Еще шесть находятся на марше. С такой техникой можно Корейский пролив форсировать, а не то что Уссури.

– Вы бы потише говорили, – посоветовал Зряхин. – Время тревожное, еще в контрразведку загребут.

– Плевать на контрразведку! Пусть китайцы свои секреты прячут, а русскому человеку скрывать нечего. Здесь все все знают. Желаете убедиться? Эй, потомок Чингисхана! – Репьев подозвал официанта. – Послушай, любезный, я приятеля ожидаю. Служит он в Сорок девятом полку дальней авиации. Не прибыли еще эти соколы на ваш аэродром?

– Сорок девятый полк дальней авиации? – призадумался официант. – Вчера сели две эскадрильи штурмовиков. Сегодня должен прибыть Четырнадцатый транспортный полк… А вот про дальнюю авиацию ничего не слышно. Хотя их могли и в Иркутске посадить. Если хотите, я узнаю.

– Сделай одолжение. Заодно и водочки захвати.

Едва Зряхин с Репьевым успели выпить по одной рюмке, как официант был уже тут как тут.

– Полк, про который вы спрашивали, отправился прямиком на Сахалин, – доложил он. – Приятель ваш сейчас, наверное, на берегу пролива Лаперуза прохлаждается.

– Вот видите. – Репьев скривил дурашливую гримасу. – А вы говорите: контрразведка! В контрразведке, между прочим, у нас служат милейшие люди, прекрасно понимающие особенности русской души. Они на многое смотрят сквозь пальцы. Да и как иначе? Если придерживаться буквы закона, придется пересажать половину офицерского корпуса, если не больше. Это ведь никаких тюрем не хватит! К чему такая чрезвычайная мера? Сегодня какой-нибудь капитан или полковник изрядно выпьет вот в таком заведении, наврет с три короба первому встречному, плюнет в официанта, набьет морду собутыльнику, вступит в связь с продажной женщиной, опоздает на боевое дежурство, то есть совершит деяния, влекущие за собой как уголовную, так и дисциплинарную ответственность. Зато завтра он слезно покается перед командирами и товарищами, будет терзаться муками совести, а в боевой обстановке покажет чудеса героизма, стойкости и самопожертвования. Такая у него натура, ничего не поделаешь. Ее за тысячу лет ни Европа, ни Азия переломить не смогли. Вы со мной согласны?

– С известными оговорками, – ответил Зряхин, имевший какие-то свои контраргументы.

– Оговорки не принимаются! – Репьев по-рачьи выпучил глаза, но тут же расплылся в лукавой улыбке. – И вообще, если смотреть в корень проблемы, глухарей и всякие там фрикасе-пикасе должен готовить вовсе не россиянин, а какой-нибудь инородец, хотя бы тот же китаец. Вот он пусть свою душу в это малопочтенное мероприятие и вкладывает. А нашему брату совсем иная участь предназначена.

– Какая, если не секрет?

– Секрет! Но вам я его доверю, – наклонившись к уху Зряхина, Репьев внезапно гаркнул: – Жрать этого глухаря! Гы-гы-гы… А если серьезно: держать в повиновении все иные народы, создавать духовные ценности и моральные ориентиры, служить, так сказать, образцом для восхищения и подражания. В конце концов, мы империя или кто?

– В некотором смысле да. – Зряхин энергично растер свое пострадавшее ухо. – Если, конечно, абстрагироваться от принципов демократии и мирного сосуществования, заложенных в основу российской конституции.

– Абстраги-р-роваться! – предразнил его Репьев. – Вы можете себе представить, чтобы римский гражданин, пусть даже плебей, жарил глухарей на кухне? Или монтировал блок навигации… э-э-э, допустим, триремы? Это, простите за выражение, нонсенс. Истинный римлянин мог запачкать свои руки только кровью врагов или стилом для письма, из-под которого выходили бессмертные стихи и мудрые законы. Куиквэ суум! Каждому свое!

– Но ведь Римская империя просуществовала недолго, – с долей иронии заметил Зряхин.

– Хе-хе, недолго! Без малого тысячу лет, если само понятие «империя» толковать расширенно. А что за память о себе она оставила! Какие сооружения, какой язык, какие деяния, какой героизм! Да только нам тысячи лет не надо. Нам и века хватит, чтобы переделать весь мир.

– Заявление весьма смелое. Я бы даже сказал – опрометчивое. Покоряя другие народы, Римская империя покрыла себя не только славой, но и позором. Вспомним гибель Карфагена, разрушение Иерусалима, геноцид даков и галлов. Многие племена после контакта с Римом вообще исчезли.

– Что тут плохого? – Репьев, как мог, изобразил крайнюю степень удивления. – Динозавры тоже исчезли. Может, о них поплачем? Мы или они! Терциум нон датур! Третьего не дано!

– И кому же, интересно, вы отводите участь динозавров?

– На данный момент? – прополоскав горло шампанским, уточнил Репьев.

– Хотя бы.

– Если на данный момент, то великому южному соседу. Номина сунт одиоза! Не будем называть имена. – Похоже, что страсть к латинским афоризмам всерьез обуяла Репьева.

– Понятно. – Зряхин кивнул. – Но сей неназванный сосед может иметь несколько иную точку зрения на собственную участь. Не забывайте, что кроме всего прочего это еще и ядерная держава. Я уже не упоминаю здесь о весьма многочисленной и боеспособной соседской армии.

– Разве динозавры не обладали численным превосходством над всеми другими тварями, в ту пору населявшими землю? Ужель диплодок не был сильнее крысообразного первозверя, от которого произошли млекопитающие? А где сейчас потомки этих царей природы? В лучшем случае здесь. – Репьев ткнул вилкой в салат из черепашьих яиц.

– Динозавров убил астероид, а отнюдь не первозвери, – возразил Зряхин.

– Вот здесь вы попали в самую точку! – Репьев, и без того сидевший как на иголках, оживился еще больше. – Вроде бы дело случая, зато как эффективно! Попробуй побегай с ружьем за каждым отдельным динозавром. Он ведь, гад, наверное, стал бы сопротивляться. Такая махина, да еще с двумя мозгами! Результаты сомнительны, а жертвы неизбежны. Да и сколько времени потеряно зря. Кошмар! Совсем другое дело – астероид. Р-раз – и ваших нет! Наши соответственно в дамках. Но астероид – это уже слишком. Всем на орехи достанется. И правым и виноватым. Нужно придумать что-то более тонкое, более гуманное. Дабы не всю планету в прах обратить, а лишь некоторую ее определенную часть. Например, Великую Китайскую равнину вкупе с Лессовым плато.

– Что-то я не пойму… Это какая-то идея из области фантастики?

– Зачем же! Самая что ни на есть реальность. Секретное космическое оружие, имеющееся на вооружении российской армии. Не верите?

– Если честно, то нисколечко.

– Тогда давайте побьемся о заклад. Неужели денег жалко?

– Ваших жалко, – с нажимом на первое слово ответил Зряхин.

– Про мои беспокоиться не надо… Ставлю сотню. – Репьев извлек из кармана смятую банкноту с портретом Михаила Ивановича Терещенко, первого министра финансов свободной России.

– Принято. – Зряхин продемонстрировал свой туго набитый бумажник. – Но я даже не представляю, какие аргументы в пользу своей версии вы собираетесь привести.

– Окститесь! Привести сюда такие аргументы технически невозможно! – воскликнул Репьев. – Давайте еще немного выпьем, и я вас самого к этим аргументам доставлю.

– Надеюсь, вы не шутите?

– Какие могут быть шутки, если спор идет о ста рублях. Для меня это в конце концов вопрос чести! Эй, хан Батый! – подзывая официанта, Репьев постучал ножом о хрустальный графин.

– Чего изволите? – Тот как из-под земли появился..

– Приготовь счет, любезный. Мне и вот этому гражданину. Да гляди, не соври! И подыщи нам комфортабельный транспорт до поселка Онохой. Такси или частника.

– Придется за два конца платить. Туда и обратно.

– Заплачу, не твоя забота.

– Давайте я вас сам отвезу. – Если бы у официанта имелся хвост, он бы им подобострастно завилял. – Моя смена как раз через полчаса заканчивается.

– Годится, – кивнул Репьев. – А мы за полчаса прикончим все, что еще представляет хоть какой-либо кулинарный интерес. Начнем или, вернее, продолжим с водочки. Под спаржу.

– Я лучше под грибочки, – сказал Зряхин. – И тем не менее все это выглядит весьма и весьма странно. Хотя в моей журналистской карьере случалось и не такое…

Вырвавшись из ресторанного чада на свежий воздух, Репьев замурлыкал какой-то мотивчик, отдаленно напоминавший вальс «На сопках Маньчжурии». Источник его вдохновения был налицо – типичный для азиатской степи холмистый пейзаж, тщательно оберегаемый от поползновений цивилизации.

Зряхин, как видно, имеющий музыкальный слух, по этому поводу не преминул заметить, что натуральные маньчжурские сопки имеют куда более пологую форму, чем здешние. И к тому же сплошь покрыты культурными насаждениями, основное из которых гаолян – китайское сорго.

– Так вы и в Маньчжурии побывать успели! – восхитился Репьев.

– Не приходилось, знаете ли.

– А ведь как все досконально знаете!

– Я, между прочим, и в Антарктиде не бывал, но знаю, что там водятся пингвины.

– Пингвины? Кто бы мог подумать! – продолжал выкаблучиваться Репьев. – А я, дурак, полагал, что кенгуру!

Официант, успевший сменить форменный сюртук на повседневное платье, проводил их к своей машине – довольно приличному внедорожнику «Ангара». В салоне уже кто-то сидел, и официант извиняющимся тоном пояснил, что это метрдотель, также закончивший свою нелегкую вахту (по причине наплыва публики ресторан работал круглосуточно, и обслуживающий персонал, согласно трудовому законодательству, сменялся через каждые двенадцать часов, чего нельзя было сказать о некоторых клиентах, бражничавших по два-три дня подряд).

– По пути ли нам? – усомнился Репьев.

– По пути, по пути! – заверил его официант. – В Тальцах выйдет… Ну как ему откажешь? Начальник все же.

– Вот и славно, – молвил Репьев, влезая на переднее сиденье. – Вы оба будете посредниками в моем споре с этим гражданином.

– А о чем спор? – поинтересовался официант.

– Не твоего ума дело, – отрезал Репьев. – Кондиционер есть? Включай. И музыку какую-нибудь заведи.

– Сами выбирайте. Дисков целая куча. – Официант, который таковым в данный момент уже не являлся, лихо рванул с места.

Машина понеслась вперед, освещая дорогу целой дюжиной фар. Метрдотель, занимавший своей тушей большую часть заднего сиденья, и стесненный им Зряхин молчали. Репьев менял компакт-диски в магнитоле, пока не подобрал музыку по своему вкусу – хор забайкальских казаков-староверов, завывающих что-то отрешенно-грозное.

Бесцеремонно проверив перчаточный ящик, в просторечье именуемый «бардачком», Репьев обнаружил там водительское удостоверение хозяина.

– Бато…жопа Цыденбаев, – запинаясь, прочел он. – Вот те на!

– Батожап, – ничуть не обидевшись, поправил водитель.

– Те вы еще россияне! – возмутился Репьев. – А говорил, что крещеный… Тебя, наверное, куда заковыристей кличут? – Он обернулся к метрдотелю. – Ты ведь из себя во-о-он какой видный! Сразу и не объедешь.

– У меня имя совсем простое, – охотно ответил метрдотель. – Жикцырен Сынгежапов.

– Ребята, вы меня просто убили. – Репьев поник головой. – А я еще собирался здесь жениться… Как хоть ваших баб тогда зовут?

– Мою жену зовут Артамон, – ответил Батожап. – Грамматический род в бурятском языке не выражен.

– А мою Очирханда, – добавил Жикцырен.

– Больше вопросов не имею, – сказал Репьев. – Ты бы, любезный, добавил газка.

Однако прокатиться с ветерком не получилось. Миновав одну армейскую колонну, внедорожник каждый раз попадал в хвост другой, а военным водителям, как известно, лихачить не полагается. Затяжному обгону соответственно мешали бесконечные встречные колонны.

Хорошо хоть, что бронетехника не попадалась – для ее прохода по обеим сторонам шоссе имелись грунтовые дороги, жутко перелопаченные гусеницами.

– Вчера самоходки на север шли, – сказал Батожап. – Целый день шли и всю ночь. Страшно сказать, сколько тысяч. Пыль солнце застлала.

– Зачем перебрасывать к границе такие массы обычных войск, если, по вашему утверждению, в российской армии имеется оружие невиданной мощи? – произнес Зряхин уже даже не с иронией, а почти с издевкой.

– А чтобы ввести в заблуждение разведку противника, – пояснил Репьев. – Заодно и некоторых любопытствующих типов вроде нас с вами.

Дорога впереди разветвлялась, и в этом месте находился пост военной автоинспекции, усиленный парочкой бронетранспортеров.

– Тальцы прямо, а нам направо, – сбавляя скорость, сказал Батожап. – Только боюсь, как бы нас не тормознули.

– Против каждого яда есть противоядие. – Репьев прилепил на ветровое стекло машины бирку с кроваво-красной надписью «Проезд всюду». – Вчера у одного интенданта за бутылку водки выменял. Как чувствовал, что пригодится!

Постовые подозрительно покосились на проезжающую гражданскую машину, но этим и ограничились.

– Я, пожалуй, сойду, – сказал Жикцырен. – Отсюда до моей деревни рукой подать.

– Ничего подобного! – решительно возразил Репьев. – Успеешь в свои Тальцы. Сначала разрешим спор.

– Обещаю весь выигрыш пустить на пропой, – усмехнулся Зряхин.

– За что я не люблю журналистов, так это за их манеру порождать в людях беспочвенные надежды… Давай влево! – Репьев ухватился за руль машины.

– Там же знак «Проезд воспрещен»! – воскликнул Батожап.

– Дурак! Нам – проезд всюду! Даже в Кремль.

Бетонка, на которую они повернули, была пуста. Можно даже сказать, зловеще пуста. Через каждые пятьсот метров появлялся дорожный знак, прозванный водителями «кирпич». Затем пошли знаки, не предусмотренные правилами движения, – «Запретная зона» и «Стой, караул стреляет без предупреждения».

– Вам это ничего не напоминает? – Репьев покосился на Зряхина.

– А что это мне должно напоминать?

– Ну-у, не знаю… Исправительные лагеря, например. Колонию строгого режима. Каторгу, наконец.

– Не сподобился такой чести…

– Все поправимо, – уже совсем не по делу брякнул Репьев.

Спустя километров шесть-семь свет автомобильных фар уперся в зеленые металлические ворота с эмблемой аэрокосмических сил – соколом, летящим на фоне планет Солнечной системы.

Из проходной, на ходу натягивая повязку «Дежурный», появился офицер с мятым, полусонным лицом.

– Нам опять везет! – обрадовался Репьев. – Это же майор Сизокрылый, мой должник. Вместе в Селенге тонули.

Майор Сизокрылый (если, конечно, это был он) радости позднего гостя отнюдь не разделял. Проверив какую-то бумаженцию, предъявленную Репьевым, и осветив ручным фонариком салон машины, он недовольно буркнул:

– Одни мужики… Могли бы ради такого случая и парочку бабенок прихватить.

Когда машина была пропущена на охраняемую территорию, Зряхин нервно поинтересовался:

– Ради какого «такого случая»? Что имел в виду дежурный?

– Из ксивы, которую я ему всучил, следует, что мы являемся выездной концертной бригадой гарнизонного офицерского собрания. Певец, аккомпаниатор, артист разговорного жанра и силовой жонглер. – Похоже, что Репьев врал напропалую, но вывести его на чистую воду не представлялось возможным: бумажка, послужившая пропуском, осталась на проходной.

Дикая растительность за ограждением была куда пышнее, чем на воле, и скоро машина уже ехала через густой сосновый лес. Правда, мошкары здесь роилось столько, что иной раз казалось – метель метет.

– Не повезло тем, кто на этой базе служит, – сказал Репьев. – До высокогорной нормы всего десяти метров не хватает. А иначе бы совсем другой паек полагался и год выслуги за полтора шел. Хоть сам лопатой подсыпай.

– Зато место красивое, – похвалился Жикцырен. – Старики его называют Гнездом Злого Духа. В декабре, когда Байкал замерзает, тут такой ветер поднимается, что на ногах не устоять. Однажды к нам в Тальцы бочка авиационного бензина отсюда прикатилась. Отец ее на трех баранов променял.

– Одно плохо: ракеты, которые отсюда стартуют, иногда падают нам на голову. Степь как свалка сделалась. Скот нервничает. В каждой деревне крыши из казенного дюраля и бельевые веревки из высоковольтного кабеля, – пожаловался Батожап.

За этими разговорами они не заметили, как дорога стала постепенно спускаться в ров с бетонированными стенами, нырнула в просторный капонир, а потом и вовсе превратилась в туннель.

Под землей везде горел свет, было людно, и даже вагончики ходили по узкоколейке. Документы у чужаков никто не проверял, только на выхлопную трубу автомобиля заставили надеть фильтр, якобы поглощавший ядовитые газы.

У бронированной двери с надписью «Входа нет» Репьев велел остановиться.

– Вроде бы добрались, – не очень уверенно сообщил он. – Я когда в прошлый раз сюда наведывался, немного под мухой был, но основные приметы запомнил… Все, выходим! Машину смело оставляй, отсюда не угонят.

– Холодно-то как. – Зряхин поежился.

– Потому что земные недра, – пояснил Репьев. – Преисподняя! Но не царство мертвых, а… как бы это лучше выразиться… логово демонов возмездия. Только нам их бояться не следует. Здесь они вполне ручные и не кусаются.

Дверь, паче чаянья, открылась безо всяких проблем, и начались бесконечные лестничные переходы – иногда вверх, но чаще всего вниз, вниз, вниз…

Репьев радушно здоровался со всеми встречными (а это в основном были офицеры от майора и выше), но ему почти никто не отвечал.

– Послушайте, – сказал Зряхин, не очень-то привычный к долгой ходьбе. – Я согласен признать свой проигрыш. Деньги плачу немедленно. Только давайте, пожалуйста, вернемся.

– Ничего подобного! – возмутился Репьев. – Об этом не может быть и речи. Я не вымогатель какой-то. Имейте немного терпения. Скоро придем.

И действительно, распахнув очередную бронированную дверь (цвет которой вместо опостылевшей болотной тины на сей раз имитировал карельскую березу), они оказались уже не в унылом и пустом бетонном коридоре, порождавшем ассоциации с тюремными застенками, а во вполне обжитом и весьма просторном помещении. Легким полумраком и множеством уютных, изолированных лож оно напоминало зрительный зал оперного театра. Сцену заменял огромный телевизионный экран, разделенный по вертикали на три части.

Средняя часть изображала земные континенты в равноугольной меркаторской проекции. По этим разноцветным континентам, словно вошь по татуированной груди великана, ползла крохотная светящаяся точка, оставлявшая за собой явственный след, похожий на параболу. В настоящий момент точка добралась до долины Ганга, но, похоже, намеревалась плавно повернуть на северо-восток.

На боковых экранах картинки постоянно менялись: то это была просто космическая пустота, расцвеченная звездами, то поверхность Луны с куполами и башнями станции Новый Тамбов, то какие-то чрезвычайно сложные металлические конструкции, опять же запечатленные на фоне черной вселенской бездны.

Живое существо появилось лишь однажды и скорее всего чисто случайно. Это был человек в космическом скафандре, явно не подозревавший, что за ним наблюдает такое количество зрителей. Звук его голоса сюда не доносился, но простые и доходчивые матерные слова легко читались по губам.

– Наш человек, – констатировал Репьев.

Повсюду – длинными рядами и отдельными группами – сидели люди в военной форме, и перед каждым светился экран компьютера.

В первых рядах поблескивали золотые генеральские погоны и бледные лысины, увенчанные седым пухом. Если кто-то в зале и разговаривал, то исключительно шепотом.

– Знаете, где мы сейчас находимся? – Репьев толкнул Зряхина локтем.

– Догадываюсь, – буркнул тот. – Не вчера родился.

Репьев отыскал для своей компании пустую ложу, расположенную на самых задворках, у аварийного выхода. Компьютеров здесь было больше, чем кресел, и все как один дружно демонстрировали миловидную косоглазенькую дикторшу, судя по высокопарно-торжественному тону, делавшую какое-то важное заявление.

– По-китайски чешет, – одобрительно произнес Репьев. – Вы нам, Матвей Ильич, не переведете?

– Увы, восточными языками не владею. – Похоже, Зряхина ничуть не удивило, что подвыпивший Репьев помнит его имя и отчество.

– Мне с китайскими поварами случалось общаться. – Жикцырен даже засопел от смущения. – Кое-что усвоил… Я так понимаю, что эта дамочка делает кому-то последнее серьезное предупреждение. Дескать, в противном случае наглые агрессоры получат по заслугам и навсегда зарекутся посягать на суверенитет и безопасность великого народа.

– Ай-яй-яй, какая грубиянка! – опечалился Репьев. – Хотя по виду не скажешь. Прическа – волосок к волоску. И ноготки накрашены. Натуральная принцесса Чумиза.

Зряхин, вытащив свой роскошный портсигар, попытался было закурить (нервы-то не железные), но неведомо откуда взявшийся офицер зловеще зашипел:

– Прекратить! Никакого курения, или я выставлю вас вон!

Зряхин, не привыкший к подобному обращению, хотел что-то возразить, однако офицер, вырвав у него уже зажженную сигарету, а заодно и весь портсигар, исчез столь же стремительно, как и появился.