Спасти мир в одиночку Корецкий Данил
– «Я не желаю носить королевский венец там, где Спаситель носил терновый!» – вот та фраза, которую он произнес и которая стала легендарной…
Голос начальника Тайной стражи охрип, но не утратил торжественной значительности.
– Герой выбрал себе иной титул: «Защитника Гроба Господня!» Он поселился в лишенном роскоши доме, чурался богатства, довольствовался простым рыцарским гардеробом и обычной солдатской пищей, вел скромную жизнь, но выполнял принятый обет и внушал страх маврам, которые даже не пытались отвоевать Иерусалим! Он прожил очень короткую жизнь, не накопил золота и не построил шикарных дворцов, зато сберег свою честь и незапятнанное имя, которое сохранилось в веках! А этот предатель, – не поворачиваясь к эшафоту, Нойманн презрительным жестом указал за спину, на Каппельхайма. – Этот предатель, не имея чести, потерял богатство, титулы, звания, – все! Кроме своей ничтожной, никому не нужной жизни, которой он тоже сейчас лишится!
Герцог взмахнул белым платком и сел. Глашатай, торопясь и глотая окончания слов, принялся зачитывать приговор:
«Каппельхайм, являясь Господином замка Неймотервиц и окружающих его земель, по сговору с Господами замков Моосхам, Маутендорф и Эльцмаунтер, замыслил государственную измену против Его Величества императора Священной Римской империи Фердинанда II, а будучи разоблаченным, бежал от справедливого возмездия и скрывался долгих одиннадцать лет, но был выслежен и пойман верными слугами императора, предан Высшему суду империи и приговорен к смертной казни путем принародной декапитации, дабы своим примером показать неповадность впредь таких действий…»
Глашатай замолчал, барабаны военного оркестра начали бить тревожную дробь, приговоренного перестали держать, и он со стуком упал на колени. Здоровенный детина в красном наряде и остроконечном колпаке с прорезями для глаз, привычным движением устроил его на плахе поудобней для себя и взмахнул коротким, лишенным острия широким мечом. Барабаны смолкли вовремя, давая возможность услышать глухой звук, как при рубке дров… Но голова не рассталась с телом и не покатилась по дощатому помосту – изменник с недорубленной шеей криво повис на плахе, и палач, чертыхнувшись, ногой столкнул труп на пол. Трибуны отозвались недовольным ропотом: процедура исполнена не чисто и подпортила кульминацию праздника…
Но делать было нечего: повторить казнь, чтобы исправить впечатление, невозможно… Главные гости принялись неспешно расходиться, на ходу делясь впечатлениями:
– Поторопился Ганс, видно, стареет, теряет сноровку…
– Топором сподручней работать…
Распорядителя Двора вырвало под ограждение ложи, остальные, не выказывая брезгливости, обходили скрюченную фигуру, продолжая разговор. Может, потому, что такой конфуз происходил с ним при каждой экзекуции.
– Не соглашусь: у меча клинок тоньше, потому аккуратней получается…
Почти все считали своим долгом подойти к Нойманну и Шеферу, поздравить их с блестяще выполненной работой и пожелать дальнейших успехов в выявлении государственных преступников. При этом в голосе многих слышались явные нотки опасения за свою судьбу. Некоторые приглашали друг друга к доброму застолью, дабы отметить еще одну выкорчеванную Тайной стражей измену, конечно, предложения делались и виновникам торжества, но Нойманн и Шефер их вежливо отклоняли. Однако компании по интересам складывались и без них, можно было с уверенностью сказать, что сегодняшний праздник закончится для многих колоссальной пьянкой.
– Итак, у тебя остался один неразысканный беглец из Маутендорфа, – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал герцог Нойманн, когда они с Шефером остались наедине.
– Раймунд Кёниг находится в Кремсе и готовится к турниру, – сообщил Орел. – Только выступать он будет под именем – Безымянный… Ворон следит за ним и не даст уйти. Вам остается отдать приказ – когда и как произвести арест…
– Вот как?! – оживился Нойманн. – Да ты, я вижу, никого не упускаешь…
Герцог явно собирался по привычке похвалить заместителя, но внезапно оборвал фразу. В последнее время его покровительственное отношение к Курту изменилось: чувствовалось, что он видит в нем уже не умелого лазутчика и толкового помощника, а соперника. И действительно, Орел самый вероятный кандидат, чтобы сменить постаревшего начальника Тайной стражи. И хотя сам Шефер даже не думал о кресле Нойманна, изменить ход его мыслей он не мог. Любые объяснения в таких случаях способны только усугубить дело…
– А скажи мне честно, мой друг, – продолжил герцог, как и раньше дружески обнимая за плечи заместителя, но без былого тепла. – Ведь за Кёнигом тебя вел не столько служебный долг, сколько личные чувства? Все-таки и с фрау Майер он спутался, а значит, залез на твою территорию! Да и повесить вместо него должны были тебя! Так ведь?
– Осмелюсь не согласиться, Ваше сиятельство, – как можно смиренней ответил Орел, хотя любое возражение герцогу уже само по себе являлось дерзостью, и тон мало что мог изменить в такой оценке. – Про Майер я давно забыл, у меня дружная семья – жена и трое детей: девочка и два мальчика… А в петлю меня вместо него тоже пыталась засунуть Клара, но она получила по заслугам с вашей помощью, и я очень признателен, что вы помогли тогда мне выпутаться из расставленной ею паутины…
– Вот как? – похоже, такой ответ герцогу понравился. – Ну ладно, молодец! Я всегда знал, что на тебя можно положиться.
– Спасибо, Ваше сиятельство! – Курт наклонил голову.
Он знал, что словам можно верить далеко не всегда. Особенно, когда их произносят люди, всю жизнь разоблачающие чужую ложь, что невозможно делать, используя в качестве инструмента кристальную правду. С ложью чаще всего приходится бороться другой ложью. И хорошо, если она хоть чуть чище, чем разоблачаемая, но такое бывает редко. Несколько минут назад все видели, что инструмент, с помощью которого палач выполнил абсолютно справедливый приговор, вовсе не остался чистым и незапятнанным: меч пришлось тщательно вытирать специально приготовленной ветошью…
– А насчет того, как обставить арест изменника, я подумаю, – подвел итог начальник Тайной стражи.
С центральной трибуны обнесённое деревянным забором ристалище просматривалось как на ладони. В первых рядах увитой расшитыми лентами и цветами ложи для особо важных персон, сидели церемониймейстер, городской судья, бургомистр Кремса, председатель рыцарского собрания, победители предыдущих турниров, почетные жители города, гости из других земель и стран.
Опытные Нойманн, Крайцнер и Шефер устроились в третьем ряду – видно отсюда не хуже, зато комья земли не летят в лицо, да и отлетевший обломок преломленного копья сюда не достанет. А главное – высшие слуги императора не хотят мозолить никому глаза: ведь у них цель не поглазеть на лихие схватки, а сделать свое дело, о котором догадываются немногие. За их спинами свисали на длинных наклонных древках большие красочные знамёна с гербами участников. Почти на каждом изображен хищный зверь или птица: оскалившиеся тигры, львы с крыльями, совы с мечами в лапах, орлы со стрелами в клюве, единороги, драконы и прочее устрашающее, часто существующее только в сказках зверье.
Напротив трибун для знати, с другой стороны ристалища, расположились зрители попроще. Они стояли разношерстной, теснящейся у ограждения толпой: слуги участников турнира, жители близлежащих сёл, приезжие торговцы. Позади толпы на широком поле раскинулись разноцветные шатры рыцарей, они образовали небольшой лагерь, хотя в былые годы занимали не меньше места, чем соседнее селение.
Удар колокола дал сигнал к началу очередной схватки. Не успел ещё затихающий звон металла смолкнуть, как топот копыт и несущиеся друг на друга всадники заставили забыть обо всем, кроме того, что сейчас произойдёт. Рыцари скачут каждый по своей стороне разделительного барьера, но их копья нацелены на противоположную сторону. На шлеме одного красный плюмаж, у другого – белый. Они стремительно сближаются. Из-под копыт коней летит пыль и комья земли, расстояние быстро сокращается… Закованные в металл фигуры лишены гибкости и не могут пригнуться к гриве, хотя в эти минуты очень хочется съёжиться, уменьшится в размерах, чтобы копье противника пронзило воздух…
Собственно, кроме воздуха, турнирные копья ничего пронзать и не могут: от них ждут лишь красивого удара и эффектного разрушения. Поэтому у них нет острия, вместо него – разлапистый трилистник из небольших тупых зубцов и, вдобавок, полое древко из хрупкой пихты, которое ломается при прямом ударе, что, впрочем, не всегда мешает выбить противника из седла. Хотя гарантий безопасности тут нет – столкновение на большой скорости, да ещё падение с высоты может закончиться тем же самым, что и удар боевым копьем. Потому над ристалищем всегда кружат вечно голодные вороны, потому с таким напряжением следят за происходящим сотни глаз – прекрасных дам и благородных мужей на трибунах, простого люда, толпящегося у ограды, и особо важных гостей специальной ложи, с коврами и подушками на сиденьях и развевающимися знаменами позади.
Стремительная скачка достигла кульминации – рыцари сшиблись! Копье латника с красным плюмажем угодило точно в центр щита соперника – и разлетелось в щепки, а «белый плюмаж», хотя и уперся в стремена, но все же со звоном и грохотом упал на разрыхленную десятками копыт поверхность ристалища. Его же копье только скользнуло по щиту противника, который хотя и сильно покачнулся, но удержался в седле.
В настоящем бою или смертельном поединке он бы спешился и добил повергнутого противника. Но при обычном турнире падение заканчивает состязание – герольды протрубили победу, и «красный плюмаж» подъехал к украшенной ложе, где открыл лицо и получил от сидящего в первом ряду церемониймейстера тугой кошелёк с призовым вознаграждением. Ему рукоплескали дамы и поощрительно улыбались важные господа, которых он не знал, но об их высоком положении мог судить по дорогим доспехам, в которых они находились в соответствии с ритуалами и обычаями рыцарских игрищ, только, естественно, со снятыми шлемами.
Специально прибывшие из Вены Нойманн, Шефер и Крайцнер, подчиненные которого затерялись в толпе и ждали команды для того, чтобы схватить разыскиваемого столько лет изменника, прибыли вовсе не из-за турнира. Начальник Тайной стражи решил арестовать Кёнига наглядно и эффектно – после того, как тот скрестит копья с соперником.
Курт Шефер, хотя и не был сторонником помпезности в конспиративной деятельности своего ведомства, возражать герцогу не мог. Он завершил розыск и теперь расслабленно сидел на мягких подушках и вдыхал запах свежего дерева, отмечая, что запахи новых трибун и нового эшафота, несмотря на схожесть, отличаются коренным образом. Но сейчас ему не хотелось думать о чем-то сложном, он просто смотрел турнир и ждал развязки поиска, который растянулся более, чем на десять лет. Время тянулось медленно. Кройцман и Нойманн беседовали о чем-то своем, и Курт краем уха прислушивался к их разговору.
– Раньше на турниры съезжалось вдвое больше бойцов, а зрителей – со всей Европы, – говорил Нойманн. – Это было событие, о котором вспоминали годами… И поединки были другими – конные схватывались на копьях, потом, если на ногах стоят, – мечами или секирами рубились… Да как! Всё по-настоящему, почти в полную силу. Старались показать выездку, владение копьем, мастерство фехтования… А сейчас как-то так, пожиже… Проскакали, столкнулись, кто не упал – получил приз… Вырождается рыцарство, вот оно как!
Поверженный «белый плюмаж» с трудом поднялся на ноги и, поддерживаемый слугами, медленно направился к своему шатру. Для него турнир бесславно закончился. А новые участники готовились к схваткам и выходили на исходные позиции, еще не зная, какой исход приготовил им рок. Соревнования продолжались, в крутящейся карусели схваток судьба отдельного участника никого не интересовала. Хотя из этого правила имелось и исключение. Звали это исключение Кёниг, он должен был участвовать в третьей схватке.
– Так что, выходит, сарацины нас все же победили? – недоуменно спросил Крайцнер.
– Нет, не сарацины! – покачал головой Нойманн. – Аркебузы… Рыцарь несколько лет готовится к будущей службе императору: фехтованию на мечах учится, выездке, доспехи заказывает, оружие… Затратил массу сил, времени, денег, наконец, занял свое место в полку, а какой-нибудь смерд, не умеющий даже толком пасти свиней, пальнул из ружья ему в живот, пробил миланскую сталь – и отправил рыцаря на тот свет!
– Это да! – кивнул Крайцнер. – Мы этим аркебузерам всегда пальцы отрубали…
– Отрубанием пальцев рыцарства не спасешь! – буркнул Нойманн. – Похоже, заканчивается наше время…
– А ведь верно! Раз доспехи от пули не защищают – значит, они не нужны. Но тогда и меч не нужен, его вытесняет шпага, совершенно меняется техника фехтования и тактика боя, появляются другие требования и к солдатам, и к командирам!
– Вот то-то и оно!
Шефер особо не вникал в смысл разговора. Он осматривался по сторонам и думал о своем. За прошедшие дни здесь многое изменилось. На зелёном поле были разбиты уже пятнадцать ярких шатров, в отдалении стояли полукругом телеги с имуществом рыцарей, там же, в невзрачных палатках, жили их слуги. И действительно, участников было меньше, чем в былые годы. Может, начальники и правду говорят, что рыцарству конец?
Следующая схватка закончилась ничьей: оба всадника сломали копья, но остались в седлах, приза никто не получил. Во второй, без особого блеска, выиграл рыцарь из Германии: он не сбил противника с коня, но заставил выронить копье. Трибуны откликнулись на такую победу неодобрительными криками и улюлюканьем, немцу тоже решили не присуждать вознаграждения.
Третья пара сразу привлекла внимание не только тех, кто ждал именно ее, но и всех зрителей – нечасто бывает, когда участник выступает анонимно: за этим всегда прячется какая-то тайна… «Безымянный» на белом скакуне, в черной матовой броне и с белым жеребцом, вздыбленном на черном щите, выглядел грозно и устрашающе, даже зрительно он казался больше, чем его противник на гнедом коне и в сверкающих на солнце полированных доспехах. Соперники, ощетинившись копьями, замерли на своих местах в ожидании сигнала. Шум на трибунах стих.
Ударил колокол, и всадники, сорвавшись с мест, понеслись навстречу друг другу. Они отчаянно пришпоривали коней, уверенно управляли ими и умело закрывались щитами. Видно было, что оба опытные воины и исход схватки будет зависеть от удачи каждого и воли провидения. Опытные зрители склонны были ожидать ничейного результата: не было сомнений, что каждый правильно поразит щит противника. Но когда до столкновения оставалось несколько метров, «Безымянный» вдруг поднял копье, нацелив его в голову соперника! Это было столь же неожиданно, сколь и удивительно – опытные зрители знали: одно дело попасть на скаку в щит или корпус противника, и совсем другое – угодить в шлем! Конечно, если замысел удастся, то соперник неминуемо будет повержен, но в случае промаха сам потеряешь равновесие и кувыркнешься с коня!
Однако «Безымянный» не промахнулся: растопыренный трилистник его копья угодил прямо в забрало! Завязки лопнули, шлем слетел с головы, отлетел далеко назад и покатился по изрытой копытами почве ристалища. Всадник опрокинулся навзничь, вылетел из седла, описал дугу и тяжело грохнулся оземь… Кружащиеся над ареной вороны жадно спикировали к возможной добыче, трибуны разразились криками и бурными аплодисментами.
Победитель по инерции проскакал довольно далеко, когда скорость уменьшилась, ловко развернулся и неспешно поехал обратно. В воронёных доспехах с ребристыми наплечниками, «Безымянный» был сам похож на огромного хищного ворона, оседлавшего белого коня. Второй, белый конь, вставший на дыбы, победно скалился с чёрного щита. Зрелище было красивым и завораживающим, толпа неистовствовала, а когда победитель пустил скакуна парадным церемониальным шагом и в приветственном салюте вскинул копье, сотни глоток взревели, спугнув ворон, по-хозяйски усевшихся на запыленные латы поверженного рыцаря и уже собиравшихся выклевать ему глаза. Гнедой конь вернулся к недвижно распростертому на земле хозяину и сиротливо стоял, скорбно склонив морду к его бледному, словно мрамор, лицу. Размахивая руками, суетливо бежали уже ненужные оруженосцы и слуги. Но они сейчас никого не интересовали – толпа любит победителей и равнодушна к побежденным!
Под восхищённые возгласы «Безымянный» подъехал к увитой цветами центральной ложе. Руки, ноги, спина дрожали от напряжения, пот стекал под доспехами с разгорячённого тела, ему не терпелось освободиться от железной оболочки, закрыться в шатре и вытянуться на коврах с бокалом холодного вина в руке. Но этот момент отодвигался: надо было получить призовое вознаграждение, а для этого необходимо открыть лицо и назвать свое имя и титул. Либо чужое имя и титул. Либо не открывать лица… Все три варианта были рискованными.
«Безымянный» остановился напротив церемониймейстера, которого было легко отличить по красной повязке на рукаве. Через узкие смотровые щели он видел колышущиеся флаги с кривляющимися мордами хищников, впрочем, его собственный взгляд, ограниченный прорезями в броне, тоже был как бы не человеческим, а выглядывающим из волчьей головы, и со звериной цепкостью выхватил из числа зрителей особой ложи три лица: начальника Тайной стражи Нойманна, его лазутчика Курта Шефера и командира Летучего отряда Крайцнера…
Одиннадцать лет он скрывался от этих людей, и вот они здесь – все трое! Что это – случайность? В конце концов, они рыцари и должны посещать турниры если не в качестве участников, то почетных гостей и важных фигур, придающих больший вес состязаниям… Или это ловушка, хорошо подготовленная засада, из которой не удастся уйти? Вон как остро смотрит Шефер, будто хочет узнать его через смотровую прорезь!
Кёниг определил точно: Курт действительно внимательно рассматривал черное забрало и думал, что изменнику наверняка пришлось побриться: со сплошь заросшим лицом нельзя находиться в тесном шлеме даже пару минут…
Как бы то ни было, но при таких обстоятельствах чужое имя не спасет, остается прибегать к уловкам и ухищрениям, на которые тоже надежды мало. Скорей всего, сзади уже выстроились бойцы Летучего отряда или Тайной стражи…
Пауза затягивалась. Церемониймейстер встал.
– По правилам турнира безымянный участник обязан открыть лицо и назвать свое имя! – громко объявил он. – Мы не можем допустить, чтобы приз получил человек низкого происхождения или разыскиваемый преступник! Итак, мы ждём!
Но черный рыцарь на белом коне открывать лицо не стал.
– Вы совершенно правы, герр церемониймейстер! – глухо, но с почтительными интонациями прозвучал из-под шлема голос «Безымянного». – Однако из этого правила есть исключение, если его выполнение может поставить под угрозу честь или жизнь участника!
Он поднял руку над головой. Трибуны затихли. Ясно было, что что-то пошло не так, как положено. Поэтому зрители старались услышать и понять, что происходит.
– Клянусь, что я принадлежу к благородному роду, что я не преступник и что я нуждаюсь в праве на сокрытие имени! – громко заявил «Безымянный».
Шефер взглянул на Нойманна. Герцог кивнул. Курт встал, вынул из ножен кинжал и, держа за клинок, поднял над головой. Перекрестье и рукоятка крестообразно выделялись на фоне яркого неба.
– Я, Курт Шефер, на рыцарском распятии клянусь, что под прозвищем «Безымянный» скрывается государственный преступник, изменник Раймунд Кёниг! – произнёс он.
Шесть конных рыцарей Летучего отряда подковой окружили Кёнига сзади, устремив на него шесть боевых копий, двое пеших, схватив под уздцы белого коня, направили на всадника грозно отсверкивающие на солнце мечи.
– В таком случае «Безымянный» должен открыть лицо! – строго объявил церемониймейстер.
Кёниг поднял забрало. И Курт убедился, что лицо его действительно было чисто выбрито. Но сейчас это не имело значения.
Кёниг осмотрелся, оценивая обстановку. В боевом отношении она была безвыходной: копья и мечи целились в него со всех сторон. И держали их лучшие бойцы империи.
– Меня зовут Раймунд Кёниг! – по-прежнему громко сказал он. – Но никакой измены я не совершал! Я возглавлял стражу своего князя, не зная об измене, если она и в самом деле лежала на его совести! Этот человек обвинил меня ложно и сам сейчас совершил клятвопреступление!
Зрители возмущённо зашумели. «Безымянный» только что одержал блестящую победу, которая гораздо нагляднее чьих-то слов, и их симпатии были явно на его стороне. Воодушевлённый поддержкой, Кёниг понял, что сейчас получил единственный шанс избежать позорной казни на эшафоте. Хотя для этого тоже придется рискнуть жизнью.
– Пусть нас рассудит Божий суд! – прокричал он. – Я требую поединка со своим обвинителем! А вы все станете очевидцами высшего правосудия!
– Божий суд! Божий суд! – зашумела толпа простолюдинов.
– Божий суд! – выкрикивали трибуны. – Божий суд!
Церемониймейстер обвёл взглядом ложу, где размещались особо важные гости – все они, кроме троицы из Вены, сидящей в третьем ряду, тоже поддерживали победителя.
– Я слышал про Кёнигов, это знатный род, – объявил дородный седой мужчина в богатых одеждах – бургомистр Кремса. – И хотя про Шеферов ничего не знаю, но не сомневаюсь, что обвинитель тоже благородных кровей. Слово против слова! А если на каждой чаше весов истины лежат одинаковые золотые монеты, то только Высший суд способен определить – какая весомее… Для рыцарей таким судом является поединок!
– Согласен с вами, герр бургомистр! – кивнул городской судья. – Простой смертный не разберется, какая монета чище и тяжелее… Даже служитель правосудия в столь сложной ситуации чувствует себя бессильным.
У него было худое желчное лицо, на котором застыло выражение вечного недовольства. С первого взгляда можно было сделать вывод, что его приговоры не отличались мягкостью. Так же, как и исход назревающего поединка.
– Тем более что Кёниг только что достойно и смело сражался, как подобает настоящему защитнику веры и престола, – добавил председатель рыцарского собрания. Несмотря на почтенный возраст, он был в легкой, искусно изукрашенной кирасе и при мече, а на барьере перед ним стоял шлем с черным плюмажем.
– Пусть Божий суд разрешит этот спор! – подвел итог бургомистр. И остальные почетные гости согласно закивали.
– Божий суд! Божий суд! – пронеслось по рядам особой ложи. По всем, кроме третьего, где сидели приближенные к императорскому Двору венцы. По положению они были здесь самыми значительными и властными фигурами. И головы остальных повернулись к ним.
На фоне трепещущих флагов с хищными зверями и птицами выросла могучая фигура выпрямившегося во весь свой рост начальника Тайной стражи герцога Нойманна. Его знали все здесь присутствующие: слухи о самой могущественной и страшной фигуре империи проникали в каждую семью, и в любой толпе всегда находился кто-то, указавший на пугающую легенду, материализовавшуюся в реальном человека, во плоти и крови.
– Достопочтенные жители славного города Кремса, наши гости и все те, кто любит настоящую мужскую забаву – конный рыцарский турнир, – заговорил он громким трубным голосом, который хорошо был слышен на замолкших трибунах. Он был без шлема, как и все латники, находящиеся в ложе, ветер играл поседевшими волосами, а солнце высвечивало позолоту, серебрение, чернение – словом, все украшения на доспехах, стоивших десять годовых жалований рыцаря регулярной армии.
– Мы посмотрели несколько боев, были среди них и вполне достойные, а последний произвел на всех нас очень сильное впечатление…
И знать на трибунах, и стоящая вдоль ограждений ристалища чернь слушали его с одинаковым вниманием и общим чувством – как один человек. Они внимали каждому его слову и готовы были принять любое его решение. Стоило сказать, что измена Кёнига установлена совершенно точно, что его сообщники казнены, а он прятался, как крыса в норе, и больше десяти лет избегал справедливого возмездия, но теперь пришла пора ответить, и не перед Божьим судом, а перед палачом, который давно готов исполнить уже вынесенный императором приговор! И настроение вмиг изменится – все в один голос заорут: «Смерть изменнику, смерть врагу императора!»
А если нет?!
Оруженосцы и слуги уносили рыцаря в блестящих, хотя уже перепачканных землей латах и, судя по его позе, он уже вряд ли когда-нибудь сядет на коня или даже встанет на ноги… А ведь собираясь на турнир, он не ожидал такого исхода! Рассчитывал на победу, ну на ничью, в худшем случае на обидное поражение… Но, конечно, он не ожидал, что бесславно погибнет, и в этом состояла непростительная ошибка. А если бы он ее предвидел, то просто не поехал бы на турнир. И был бы жив и здоров!
– Но последняя схватка принесла и большую проблему! – Нойманн повысил голос. – «Безымянный» уверенно победил, но у моего заместителя есть к нему серьезный вопрос…
Шефер слушал вполуха, но последние слова царапнули его сердце. Разве вопрос к изменнику возник у него? Разве не Тайная стража одиннадцать лет искала Кёнига?! Разве не Нойманн регулярно требовал от него отчета?
Нойманн говорил, как всегда, уверенно, но дело в том, что он сам не знал, как закончит свою речь и какое решение примет… Начальник Тайной стражи не должен допускать ошибок, и обязан все предвидеть. А вдруг опьяненная красивой победой толпа не согласится с его решением? Вдруг встанут на сторону Кёнига? Бунты начинались и с меньшего… Здесь несколько сотен зрителей, не исключено, что и турнирные рыцари вступятся за своего собрата, начнется побоище… А он не готовился к подобному повороту: взял всего десяток своих бойцов да столько же солдат Летучего отряда привел Крайцнер… Будет много крови, трупов, разъяренная толпа выплеснется на улицы Кремса, а там, глядишь, и пойдет на Вену… Императору это не понравится! А ответит за все постаревший начальник Тайной стражи – хорошо, если лишится должности, но может и потерять голову…
– Вопрос об измене – очень серьезный, и мой заместитель, рыцарь Шефер, не из тех, кто задает непродуманные вопросы! – продолжил Нойманн и поощряющее посмотрел на Курта. – Наша служба действительно подозревает Кёнига в государственной измене, но он отрицает умысел на участие в заговоре против императора!
Надо было, наконец, озвучивать свое решение. В конце концов, согласие с просьбой «Безымянного» наверняка не вызовет бунта и связанных с ним неблагоприятных последствий для начальника Тайной стражи. Пусть бьются! Кто бы ни победил, зрители будут довольны и зрелищем, и своим удовлетворенным представлением о правосудии. Если Шефер победит, то земное правосудие свершится! А если победит Кёниг, то справедливость правосудия определит Всевышний! Толпа не разбирается в таких тонкостях… Конечно, жаль потерять хорошего заместителя, да и найти нового на его место – не простая задача, но, может, это и к лучшему?
– Таким образом, с учетом общего мнения пусть состоится Божий суд! – закончил выступление Нойманн, и трибуны вновь взорвались аплодисментами!
Такого оборота Курт не ожидал. Он собирался отправиться в таверну, съесть добрый кусок жареного мяса и выпить кувшин вина. А вместо этого предстоит драться с опасным противником для того, чтобы доказать… Что доказать? И кому? Толпе?!
Нойманн сел, стараясь не встретиться с ним взглядом.
– Осталось выбрать оружие! – объявил церемониймейстер. – В данном случае выбирает обвиненный в преступлении!
– Да, это так! – подтвердил искушенный в подобных делах председатель рыцарского собрания.
Их взгляды обратились на Кёнига.
– Я выбираю копьё и двустороннюю секиру! – объявил тот. – И мне надо сменить лошадь!
Окружавшие его бойцы сняли охрану, растерянно стоящие в стороне оруженосцы и слуги оживились, бросились к хозяину, помогли ему спешиться, усадили на табурет и увели застоявшегося белого коня.
Курт, взяв шлем, спустился с трибуны и подошел к давнему сопернику.
– Странный выбор! Ты что, прошедшие годы тренировался на секирах? Это редкое оружие для поединков…
– Нет, просто на мечах мы с тобой когда-то пробовали, – спокойно ответил Кёниг. – А я все эти годы жил в Италии, там больше в ходу шпаги. И с тремя своими сыновьями я тренировался на шпагах. А у тебя есть сыновья?
– Есть. Я тоже с ними тренируюсь, – ответил Курт.
Они разговаривали спокойно, как старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Кругом бесновалась толпа в ожидании кровавого зрелища, которое являлось как бы бесплатным довеском к обычному спортивному соревнованию. Возбужденно кружились в небе и зло каркали вороны.
Слуги привели коней, оруженосцы принесли тяжелые, полнотелые дубовые копья с острыми гранеными наконечниками и секиры – каждая с двумя похожими на полумесяцы лезвиями – словно распахнутые крылья адских бабочек…
– И можешь быть уверен, если нашим потомкам придется встретиться в бою, мои не посрамят чести рода! – добавил Кёниг, прикидочно крутя в руке тяжелую секиру.
– Разве остается честь у рода изменника и клятвопреступника? – усмехнулся Курт.
– Сейчас это станет ясно! – бросил Кёниг, направляясь к своему коню.
Бой на копьях короче, чем подготовка к нему. Одна посадка в седло закованного в железо рыцаря требует специальной деревянной подставки, помощи трех-четырех человек и занимает несколько минут. Шефер быстрее соперника взгромоздился на коня. Может, оттого, что он сам был ловким и сильным, а может, из-за исключительной выучки и спокойствия арабского скакуна.
У Кёнига эта процедура заняла немного больше времени, хотя поданный на замену белому вороной жеребец тоже стоял спокойно, не перебирал ногами и не шарахался от пыхтящих слуг, выполняющих непривычную работу грузчиков.
Кстати, от смелости и дисциплинированности коня победа зависит не меньше, чем от всадника. Между тем для животных турнир лишь развлечение, подобно заурядной скачке с препятствиями: при любом исходе их ждёт поощрительная порция овса и отдых: ведь ранить коня – позор для любого рыцаря! Так что ничего плохого им, в общем-то, не грозит. Хотя тревожность хозяев и кровожадный настрой трибун передавались верным рысакам: они нервно поводили головами и прядали ушами…
Всадники заканчивали последние приготовления. Выглядели они эффектно. На Шефере ловко сидели украшенные гравировкой кираса, наручи и шлем, которые хотя и уступали золоченным, с чернением и синением доспехам Нойманна, но были красивей экипировки обычных бойцов Тайной стражи. С помощью оруженосца он положил длинное копьё на передний, опорный крюк, откинутый на кирасе, а чтобы оно не «клевало» острием вниз, заправил заднюю часть под верхний крюк, после чего его вес принял на себя панцирь, и сохранять прямую посадку стало труднее, ибо тяжесть оружия клонила тело вправо. Но для боевого рыцаря это было привычно. Он получше устроил щит с летящим орлом – когда-то в Тайной страже лазутчик Курт Шефер носил прозвище Орел. Потом опустил забрало и взялся за рукоятку копья под защитной стальной воронкой. Оставалось ждать сигнала.
Правда, он рассчитывал в это время сидеть в таверне за вкусным обедом и ждать добавочной порции вина, а не вступать в смертельный поединок. Но профессиональный солдат, много раз рисковавший жизнью, умеет переключаться, поэтому теперь он точно так же ждал схватки. Через несколько минут все решится, возможно, он еще и попадет в таверну… А интересно – на небесах есть таверны? Впрочем, если и есть, то вина там, скорей всего, не подают…
Кёниг тоже изготовился и застыл в ожидании. В черном доспехе и на вороном коне он смотрелся как всадник Апокалипсиса… Копье у него так же было черным, и щит он поменял: теперь на белом фоне ржал, поднявшись на дыбы, черный конь! Правда, хотя внешне он выглядел весьма эффектно, что творилось у него внутри, никто не знал: в чужую душу не заглянешь, особенно когда и тело прикрыто трехмиллиметровой броней! Но то, что биться с оружием в руках лучше, чем связанным склонять голову на эшафот, было ясно каждому, и ему самому отчетливее, чем другим.
Гулко ударил колокол, всадники пришпорили коней и сорвались с мест. Турниры имеют множество неписаных правил. В частности, хорошим тоном считалось сшибиться посередине ристалища, напротив центральной ложи. И, судя по скорости несущихся галопом коней, так и должно было получиться…
После сигнала для Шефера все вокруг исчезло: и устроенное на ипподроме ристалище, и трибуны с главной ложей, и возбужденная толпа, и кружащиеся в небе вороны… Его мир сузился до тесного пространства внутри доспеха, и в узкую щель забрала видно было лишь несущегося навстречу черного всадника с копьем наперевес, на граненом острие которого зловеще играли отблески солнца. Да еще звук копыт прорывался в его окруженный сталью мир: «каба-дых, каба-дых, каба-дых…»
Пальцы в железной рукавице крепко сжимали рукоять копья, но страха Курт не чувствовал. Сейчас он не ощущал вообще ничего – будто отрешился от всего, что находилось за его железной оболочкой, которую через несколько секунд могло пробить грозное оружие врага… А могло и не пробить! Все зависело от целого ряда обстоятельств – в принципе, бывали случаи, когда суммированные скорости и массы несущихся навстречу друг другу всадников разгоняли энергию копья до такой величины, что закаленный наконечник протыкал сталь нагрудника, словно картонку, и пронзал мягкое тело насквозь, до стальной пластины, защищающей спину от удара сзади… Но так бывало нечасто, можно сказать – редко! Чаще острие скользило по выпуклостям брони и уходило в сторону или попадало в щит, который мог остановить его или увести вбок, к тому же добротные испанские или итальянские доспехи не всегда удавалось пробить даже перпендикулярным поверхности ударом…
И единственным желанием Шефера было попасть своим копьем в уязвимое место черного рыцаря, поэтому целил он Кёнигу прямо в смотровые щели шлема, чуть выше щита, которым тот был прикрыт до уровня шеи. Скорей всего, и всадник Апокалипсиса метил ему в забрало, ибо только что убил таким образом соперника даже легким и тупым копьем… А если один раз успешно перешел реку вброд, то зачем искать другой путь?
Каба-дых, каба-дых, каба-дых… Дыхание обоих, казалось, вошло в резонанс с топотом копыт. Они сближались очень быстро, у зрителей на трибунах время не растягивалось, а текло, как вода сквозь пальцы, и они даже не успевали ни о чем подумать и взвесить шансы противников. Ещё мгновение, и… В последний момент Кёниг, разгадав направление удара, резко поднял щит на уровень глаз.
– Крах! – копьё Шефера, ударившись об изображение вздыбленного скакуна, резко задралось, скользнуло по лобовой части шлема и ушло вверх. Защищая голову, Шефер повторил маневр противника и тоже поднял щит, но он неверно определил цель атаки: Кёниг метил в корпус, ибо опытный воин избегает одних и тех же дорог – они чреваты засадами!
– Дзынь! – в ту же секунду звонко ударился наконечник копья Кёнига в левый наплечник Шефера, оказавшийся неприкрытым щитом. Но удар пришелся вскользь и оставил на миланской стали только глубокую царапину.
Столкновение вышибло обоих из сёдел. Кёнигу, главным образом, досталось от своего же щита, передавшего мощный удар копья, верхним краем ему в забрало. Уперевшись в стремена, он погасил инерцию, но потерял равновесие и упал с коня. Шефера развернуло влево, и он тоже не удержался в седле. Одно копье пролетев несколько метров, воткнулось в землю, второе просто проехалось по пыли, кони налегке ускакали в разные стороны, постепенно сбавляя ход.
Благодаря опытности бойцов, они избежали тяжких последствий таранных ударов и беспорядочных падений. Шефер с трудом сел и интуитивно ощупал руками шлем, словно хотел убедиться, что голова на месте – она сильно гудела: то ли от сотрясения, то ли от громогласного рёва толпы. Знатные гости вскочили с мест, размахивали руками и что-то кричали, ничем не отличаясь в этот момент от простонародья. Кёниг тоже уже сидел на земле и, опираясь на щит, пытался встать. Подбежавшие слуги помогли подняться своим хозяевам, рабочие спешно разбивали разделительный барьер, по обе стороны которого оказались враги, оруженосцы тут же поднесли им тяжелые двусторонние секиры. Веселое представление для толпы продолжалось, как и битва за жизнь между главными участниками происходящей драмы.
Кёниг первым ворвался в брешь разделительного барьера и, оказавшись на стороне врага, нанес удар с дальней дистанции сверху вниз почти вертикально. Но когда держишь топор у самого конца рукоятки, то, выигрывая в расстоянии, проигрываешь в точности, да и управлять оружием гораздо сложнее! Шефер шагнул в сторону с поворотом, острый полукруглый клинок со свистом рассек воздух и, вместо того чтобы рассечь его пополам, вонзился в землю с такой силой, что «отсушил» Кёнигу руку, и тот с трудом удержал секиру. А Шефер, продолжая по инерции движение корпусом, рубанул противника в левый бок. Пробить таким ударом доспехи он, конечно, не надеялся, но рассчитывал на возможность сломать под ними ребро. Однако и это не вышло: крыло смертоносной бабочки лишь со звоном скользнуло по подставленному щиту.
И началась жестокая рубка. Без прямолинейности и несложных уловок мечевого боя, без тонких, филигранных ухищрений, шпажных поединков – только грубая сила против грубой силы! Они осыпали друг друга ударами и парировали их щитами, так что звуки боя напоминали доносящийся из кузницы грохот молотов о наковальню. А когда секира попадала по латам, боец внутри чувствовал себя, как язык колокола во время набата. Но отчаянная схватка не приносила видимых результатов.
Результативность боя затруднялась высоким качеством доспехов обоих рыцарей. Это не дешевые разномастные кирасы, наручи и шлемы, которые были надеты на стражников Маутендорфа одиннадцать лет назад – тогда бойцы Летучего отряда двухсторонними секирами легко разрубали сочленения столь примитивных панцирей и отрубали руку вместе с защитой, а датские топоры сминали шлемы из низкосортного железа вместе с головами…
Доспехи черного рыцаря и Орла были изготовлены лучшими миланскими мастерами из непревзойденных броневых сталей, они закрывали все тело, причем детали тщательно подгонялись, а едва заметные щели между ними дополнительно закрывались наплечниками, жесткими бортиками, останавливающими меч или копье, горловыми пластинами, латными рукавицами с длинными раструбами… Добраться до мягкого, уязвимого человеческого тела было так же трудно, как съесть за победным пиршественным столом морского рака без помощи специальных щипчиков и особых вилок…
Противники продолжали обмениваться ударами.
– Бум! Бум! – с размаху ударялись о щит смертоносные бабочки.
– Бзынь! Бзынь! – звенели лезвия, доставшие до брони. Каждая такая атака гулко отдавался под латами.
Нащупывая уязвимые места, Кёниг рубанул по грудной пластине и наплечнику, и хотя не причинил заметного ущерба доспеху, но ушибы оказались довольно чувствительными, и левая рука Шефера несколько утратила подвижность. В свою очередь и он попробовал на прочность броню противника.
– Бам! – ударилось лезвие прямо в сочленение между шлемом и наплечником Кёнига. Курту показалось, что он даже услышал, как хрустнули шейные позвонки врага. Но нет! То ли утомленное сознание выдавало желаемое за действительное, то ли щелкало в ушах от напряжения и недостатка кислорода. Тот ударил в ответ, и Шефер едва успел уйти с линии атаки, сделав шаг назад и вправо по диагонали с поворотом туловища и встречным косым ударом в голову, но секира в очередной раз наткнулась на щит. Если латы не имели серьезных повреждений, кроме царапин и вмятин, то щитам досталась основная масса ударов – они были изрублены и измяты, краска стерлась, от черного коня и орла остались только плохо различимые штрихи.
Угол обзора через узкие щели забрала был мал, доспехи сковывали движение, воздуха сквозь отверстия в шлеме поступало недостаточно, и дышать становилось всё труднее. Сердце колотилось так, что, казалось, готово вырваться наружу, разгоряченным телам под толстым слоем подлатной одежды было нестерпимо жарко… Сил уже не было, и хотелось одного: чтобы все скорее закончилось!
Вдруг Кёниг отбросил щит и, схватив секиру двумя руками, обрушил на Шефера град ударов. Курту пришлось отбивать их и щитом, и топором, при этом он все время двигался влево, чтобы не дать противнику занять устойчивую позицию. Орел понял, что Кёниг врал – он мастерски владеет секирой: перебрасывает ее из руки в руку, начинает атаку одним лезвием, а промахнувшись, тут же заканчивает другим, вдвое повышая эффективность нападения!
Шефер тоже бросил щит и схватился за топорище двумя руками. Этим он несколько выгадал свободу маневра и тоже принялся рубить перед собой воздух, как дровосек рубит толстенный дуб, не давая возможности противнику подойти поближе. Чувствовалось, что черный рыцарь вымотался: атака захлебнулась, взмахи становились всё реже…
Улучив момент, Шефер нанес удар снизу, лезвие просвистело перед самым забралом Кёнига, заставив его немного отступить. Курт шагнул вперед и, не перехватывая древко, вторым лезвием рубанул сверху вниз. Это мог быть сокрушительный удар, но неустойчивое положение и недостаточная сила привели к тому, что секира только скользнула по шлему, наплечнику и не причинила черному рыцарю заметного вреда. Но, к его удивлению, Кёниг уронил оружие и, как подкошенный, опрокинулся на спину.
Шефер тут же наступил ему на грудь и занес секиру.
– Сдавайся и проси пощады! – приказал он, думая, что говорит грозно и громко, а на самом деле только просипел еле слышно. Поверженный черный рыцарь не шевелился и ничего не отвечал.
Шефер опустился рядом на колено, извлек из ножен кинжал, с трудом просунул в узкую щель между горловой пластиной и забралом, перерезал ремни крепления и снял шлем – Кёниг не подавал признаков жизни. Не понимая, в чем дело, Курт поднял свое забрало и принялся жадно вдыхать такой приятный и живительный свежий воздух, который охлаждал потное горячее лицо, врывался под доспех, остужая раскаленное тело, освежал и бодрил весь организм. Орел постепенно приходил в себя. Как сквозь уменьшающийся слой ваты до него донесся рев трибун:
– Смерть ему! Смерть! Добей!
А ведь совсем недавно Кёниг был кумиром этих же самых людей, они воспевали его и требовали, чтобы его пожелания были выполнены… «Земная слава быстротечна», – вспомнил он латинскую пословицу, которую учил когда-то в школе Тайной стражи.
Курт смотрел, как сходит с лица поверженного рыцаря багровый румянец, вызванный тяжёлой работой боя, как сменяет его мертвенная бледность… Он не знал, сколько длилась схватка, не понимал, как скользящий удар по шлему мог убить соперника, ему были отвратительны беснующиеся зрители, требующие смерти и крови. Они явно возмущались промедлением, и он сам мог превратиться из нового кумира в отверженного изгоя. Но ему было на это наплевать.
Свежий воздух добавил сил, он с трудом встал, повернулся лицом к неистовствующим трибунам, многие вскочили на ноги, чтобы лучше видеть кровавую развязку.
– Смерть! Смерть! Добей!
Он искал того, кто послал его на этот бой, но голова кружилась, перед глазами все плыло, и лица людей сливались с изображениями зверей на флагах особой ложи. Может, потому, что особой разницы между ними не было. Он потерял много сил, но всё-таки сумел встать, отсалютовал кинжалом и воскликнул: «Да здравствует Император!» И хотя этого восклицания никто, кроме него, не услышал, все, кому надо было понять – поняли.
– Он мертв! – сказал Нойманн.
– Я знаю! – кивнул Крайцнер.
И даже ревущая, жаждущая крови толпа смолкла и успокоилась. Составляющие ее индивиды поняли, что все идет так, как надо, а если они чего-то не понимают, то, значит, это не их ума дело. И это тоже понимание, которое ничуть не хуже любого другого.
Подоспевшие оруженосцы принялись снимать с Шефера доспехи. Рядом слуги Кёнига уныло освобождали от лат черного рыцаря. Один из оруженосцев коротко переговорил с ними и с улыбкой сообщил:
– Командир, они приготовили для своего хозяина горячую воду и чистую одежду. Будут рады, если ты этим воспользуешься. Ему теперь ничего не нужно…
– Это правильно! – раздался знакомый гулкий голос. – По обычаю, таково право победителя!
Оказывается, сзади незаметно подошла группа особо важных гостей во главе с Нойманном. Его личный лекарь внимательно осмотрел погибшего.
– Ни одной раны, ни одного серьезного ушиба! – доложил он начальнику Тайной стражи. – Не могу понять, от чего наступила смерть!
Герцог многозначительно указал перстом в небо.
– Божий суд свершился! – пояснил он и обнял Курта. Тот стоял с голыми ногами, в насквозь пропотевшем ватном подлатнике и чувствовал себя очень неловко. В таком виде негоже появляться перед знатными сановниками империи!
– Не смущайся, Курт! – подбодрил своего заместителя начальник Тайной стражи. – Бог принял твою сторону!
– Бог помогает тем, кто хорошо фехтует! – с едва заметной улыбкой сказал барон Крайцнер.
– Это точно! – грубо захохотал председатель рыцарского собрания. Он надел свой легкий шлем с черным плюмажем, положил ладонь на рукоять меча и теперь, очевидно, чувствовал себя на равных с участниками смертельного поединка.
Дородный седой бургомистр в бархатной, богато расшитой золотом и серебром одежде, поджав губы, смотрел в сторону – он всегда избегал щекотливых тем, судья тоже отвернулся, будто наблюдал за толпой на трибунах.
– Это ваш приз, герр Шефер! – церемониймейстер протянул несколько туго набитых кошельков. – Тут и призы рыцаря Кёнига, теперь они ваши!
– Но, – Курт замешкался было, но снова вмешался Нойманн:
– Бери, это тоже право победителя! И вдобавок, я оплачу тебе ремонт доспехов!
– Благодарю, Ваше Сиятельство! – Шефер склонил голову и переступил босыми ногами, будто хотел звякнуть шпорами. А сам подумал: «Если до этого не подвернется другой способ отправить меня на тот свет!»
– А сейчас мы уезжаем! – Нойманн попрощался со всеми, с кем ему по рангу было положено прощаться. Остальные сановные персоны последовали его примеру, причем все без исключения удостоили полуголого Курта объятием или рукопожатием.
– А это мой командир второго эскадрона Никлас Штейнер, – сказал напоследок барон Крайцнер, указывая на стоящего рядом светловолосого мужчину атлетического сложения в обычной скромной одежде для верховой езды, но с мечом «фламберг» на боку, который далеко не каждый мог купить. – Вы, кажется, знакомы, причем, когда вы знакомились, он был примерно в таком же виде, как вы сейчас… Может быть, он сможет быть вам полезным!
Крайцнер побежал догонять остальных, а светловолосый шагнул вперед и с улыбкой протянул руку.
– Здравствуй, Никлас! – Курт ответил на крепкое рукопожатие. – Я бы тебя не узнал – ты сильно изменился: повзрослел и возмужал. Но барон дал хорошую подсказку – только с одним человеком я знакомился, когда он был в нижнем белье и с мечом в руке…
– Да, и ты чуть не пробил мне голову своим! И едва не проткнул этим дьявольским ударом из-за спины!
– Надеюсь, ты уже расхотел еще раз драться со мной?
– Честно говоря, я больше хотел сразиться с Кёнигом, – Никлас кивнул в сторону лежащего черного рыцаря, с головой покрытого белой тканью. – А твое предложение в нашу последнюю встречу мне понравилось гораздо больше, чем драка…
– Напомни, – наморщил лоб Курт.
– Ты предложил вместо махания мечами выпить хорошего вина под жареное мясо! А я знаю уютный трактир «Поросенок и очаг»…
Курт засмеялся.
– Отличная идея! Пойдем, я только приведу себя в порядок…
Они направились к черному шатру, где челядь Кёнига ждала гостя, а возможно, и нового хозяина. Сзади ударил колокол и раздался топот копыт. Турнир продолжался. Вороны снова кружили над ристалищем и нетерпеливо каркали.
Часть вторая
Третий акт корриды
Глава 1
«Глок» обходится без инструкций
2015 год, Венеция
Мы вернулись еще засветло. Когда вошли в «Венецианский двор», я оставил напарницу пару минут посидеть в холле, а сам снял для нее отдельный номер и попросил консьержа через полчаса помочь даме переехать на новое место жительства. Вышколенный служащий, не проявляя никаких эмоций, почтительно кивнул.
Зато, когда я сообщил Эльвире об изменении локации, эмоций было в избытке.
– Что случилось, напарник?! – резко спросила она, зло бросая свои вещи в довольно объемный чемодан. – Вчера ты впервые ночевал в отдельном номере и наплел, что очень устал! А сегодня выкидываешь меня из общего люкса! Но я ведь не жаловалась на усталость! Может, скажешь правду? Ну, например, что ты подцепил дурную болезнь…
– Цинизм не украшает даму, – нравоучительно заметил я. – Пока до болезней, как я легкомысленно надеюсь, дело не дошло – инкубационный период еще не истек. Вопрос в морали. Я ведь консерватор и придерживаюсь старинной мудрости: джентльмен не может спать с женщиной, которая делает то же самое с другими!
– А ты, оказывается, джентльмен?! – Эльвира округлила глаза.
– Даже не сомневайся, – уверенно ответил я, поправляя прическу у зеркала.
– И где же была твоя джентльменская щепетильность, когда ты перетрахал все племя людоедов в Африке?
– Что за глупости?! – искренне возмутился я. – Они вовсе не людоеды! Ну, был несчастный случай с миссионером в голодный год… Так уже сколько воды утекло!
– Брось свои шуточки! Или я не знаю, как ты резвился в Ницце? Или в Вене? Или…
– Я – это другое дело! – несколько напыщенно ответил столп морали и порядочности, джентльмен до мозга костей Дмитрий Полянский. – К тому же я мужчина, а ты знаешь, в чем тут разница!
– Ты опять вспоминаешь этого старого осла Пинто!
– Боюсь, уже нет смысла говорить о его возрасте, – скорбно вздохнул я. – Классиков надо просто читать и почитать! А я действительно немного устал. Хороших тебе снов, дорогая, увидимся за завтраком!
На другой день, с утра, я поручил Эльвире попытаться идентифицировать вертолет «Eurocopter EC 130» без опознавательных знаков и людей, попавших в кадр рядом с ним. А сам отправился навестить моих друзей из племени нгвама, недавно в очередной раз несправедливо обвиненных в людоедстве…
В Венеции дороги не из асфальта, а из воды. И если главную транспортную магистраль – Гранд-канал – считать Тверской улицей, то отходящие от него каналы, канальчики, канальцы и протоки образуют аналоги радиальных, кривых, запутанных московских улиц, улочек, проулков и переулков, которые не всегда имеют собственное название, но зато утыканы обычными дорожными знаками: «кирпич», «тупик», «поворот запрещен»… В такой безымянный, не очень широкий канал с односторонним движением между Дворцом дожей и тюрьмой Карчери то и дело ныряют гондолы с туристами, чтобы через сто метров проплыть под знаменитым и очень живописным крытым переходом, ведущим из дворца в тюрьму и дающим название этому месту, включенному во все путеводители мира… Его фотографируют со всех сторон, делают селфи на его фоне, особенно, когда есть симпатичная спутница, которой можно навешивать на уши лапшу о том, что тех вздохов, которые накопились под ним за века, отнюдь недостаточно, чтобы в полной мере оценить ее красоту…
У Моста Вздохов всегда много народу. На набережной и на обычном, незнаменитом, горбатом мостике через канал туристы толпятся вокруг гидов, стараясь не потеряться и не пропустить что-либо из информации, которую можно было бы прочитать в интернете заранее и бесплатно, но это пошлая обыденщина, за которой не надо ехать в Венецию, – все равно что вместо изысканного обеда в доброй компании запихиваться тушенкой под кроватью солдатской казармы. Веселый праздник именно здесь, поэтому все не выпускают из поля зрения разноцветные шарики, зонтики, флажки и прочую яркую дребедень, которую экскурсоводы поднимают над головами как навигационный ориентир.
Как всегда, щелкают дорогие фото – и видеокамеры, бюджетные «зеркалки», но уже заметно, что они вытесняются обычными смартфонами, которые сейчас имеются у каждого ду… Нет, просто у каждого! Народ галдит, толкается, смеется, договаривается о планах на завтра и месте ужина, одновременно вполуха слушая гидов. Гондольеры, проплывая внизу, принимают позы богатырей и крутых мачо даже не для увеличения заработков, а по артистической сути своей натуры – доход они имеют немалый: цена получасовой поездки – восемьдесят евро с человека, а ночью и все сто двадцать. А отсутствие конкуренции, ввиду ограниченного количества лицензий, вообще делает их элитой венецианских каналов. Но если вы хотите прокатиться на красивой лодке ручной работы с лакированными бортами, мягкими подушками и золотыми украшениями, то не держитесь за карман – в памяти это останется надолго!
От обилия людей, шума и суеты голова идет кругом – сколько их здесь: сотни, тысячи, десятки тысяч? Как можно найти кого-то в этой кутерьме?! Но, как ни странно, своих друзей из племени нгвама, как они и обещали, я нашёл довольно быстро: четыре крупных африканца выделялись среди остальной публики. Может быть, потому, что они не отдыхали, а работали? Правда, чем эти труженики занимались, собравшись внизу, под горбатым мостиком, было непонятно: один, стоя в видавшем виды катере, курил сигариллу, трое других сидели на корточках на узком бетонном краю канала и оживлённо беседовали между собой.
Статный высокий негр, положивший одну руку на штурвал, а второй, подбоченившийся и гордо осматривающий окрестности, привлекал внимание туристов, его часто фотографировали, но он не обращал на них никакого внимания, хотя мог требовать за снимок по три-пять евро – как повезет. Но, похоже, он романтик и презирает деньги. В расстегнутой белой рубашке, из-под которой треугольником выглядывала тельняшка, синих брюках с серебряными лампасами и в синем берете с красным помпоном, он выглядел весьма живописно и прекрасно бы смотрелся на рекламе голливудского блокбастера, тем более что черный цвет кожи, как символ безграничной толерантности, является обязательной принадлежностью и залогом успеха современного кинематографического продукта.
О каких возвышенных материях думал он, свысока разглядывая суетливо и бесцельно копошащихся вокруг, бледных, как дождевые черви, европейцев? Скорей всего, представлял себя владельцем не этой подержанной посудины, а новенькой белоснежной яхты, и не здесь, а на далёкой родине, плывущим под оглушительные аплодисменты бегущих следом вдоль берега пораженных соплеменников. Хотя в ареале обитания племени нгвама негде плавать на чем-либо, кроме старого оцинкованного корыта, оставшегося от съеденного миссионера, или на местной плоскодонной пироге – там даже крупные крокодилы брюхом цепляются за камни. Но мечтать, как говорится, не вредно, хотя иногда это может вогнать в депрессию…
По узкой железной лестнице для технического обслуживания я спустился под мостик на кромку канала, и направился к своим верным, можно сказать, закадычным друзьям. В отличие от броско наряженного капитана, троица, сидящая на корточках, напоминала обычных бомжей, а разговаривала так громко и жестикулировала так энергично, что, если бы не цвет кожи, их можно было бы принять за коренных итальянцев, правда, не очень преуспевших в жизни…
Я подошёл и остановился, глядя на них с дружеской улыбкой.
– Привет, парни! – сказал я на языке их новой родины.
Они замолчали и не очень любезно уставились на меня. Ни ответных улыбок, ни оживления, ни доброжелательных приветствий, ни даже вежливого, пусть и фальшивого изображения радости … Такой прохладный прием меня чуть было не разочаровал, хотя мне приходилось сталкиваться и с более холодными, и с более теплыми проявлениями чувств, иногда снижая жар излишне горячих контрагентов – бывало, и до температуры льда!
Впрочем, события быстро развивались: авантажный капитан изящно швырнул окурок в канал, сплюнул туда же, выпрыгнул из катера и в два прыжка оказался передо мной. Очевидно, я не вписался в его мечты, и больше того – грубо их нарушил: на черном шрамированном лице была написана такая агрессивная решимость, что её должны были испугаться и леопарды Борсханы, и черные волки австрийских предгорий, а возможно, даже итальянские полицейские. Вблизи я узнал друга – это был заклинатель зверей Адисо: припухлости и сине-черные кровоподтеки на искаженном яростью лице напоминали о нашей с ним встрече, которую он, как показывало его поведение, совершенно запамятовал.
Но я его не осуждал – для этого имелись совершенно объективные причины, надо только учесть их, и все встанет на свои места! Но вначале следовало избежать непосредственного контакта, о котором пожалели бы и он, и я, да и все остальные, кроме разве что нескольких сотен туристов, пришедших полюбоваться Мостом Вздохов, а получивших возможность в виде бонуса посмотреть короткий, но эффектный бой представителей двух рас, одна из которых имеет особое значение…
Однако, как бы то ни было, а поскольку виноват во всем я, мне и следовало исправлять собственные ошибки! Итак, я отпрыгнул назад, – на сорокасантиметровом бортике это почти цирковой номер – я едва удержался, чтобы не упасть в канал, тем более что одновременно пришлось распахнуть куртку и быстро расстегнуть рубашку… Резкие движения имеют обратную сторону: Адисо нервно потянулся к поясу, где под белой рубашкой и сине-белой матросской майкой, на левом боку выступал какой-то предмет: возможно, конечно, это было карманное Евангелие, которые лежат в тумбочках отелей, начиная с уровня четырех звезд, чтобы постояльцы могли в любой момент облегчить душу и обратиться к Всевышнему, но в данном случае это вряд ли было Святое благовествование – ведь развалины дома, в котором, вопреки принципу социальной справедливости, жили мои друзья, явно не дотягивали до четырех звезд, и там вряд ли водятся Писания, но зато в ходу совершенно другие вещи. Я даже догадывался – какие!