Стальные останки Морган Ричард
И все же…
– Возможно, повелитель, нам стоит поговорить о Хангсете.
– И в самом деле. – Джирал прочистил горло, и Арчет подумала, что на миг он показался почти благодарным за вмешательство. Интересно, насколько сильно он раскрылся в этой последней вспышке, сколько было жалости к самому себе в симпатии, сквозившей в словах «ты им не нравишься, Арчет»? Блистающий трон наделял императора жестокими потенциальными возможностями, но по сути власть Джирала была, выражаясь его же словами, шаткой.
– Мой повелитель, мы обсуждали…
– Да, я помню. Безумную Элит и ритуалы, которые она, по твоим словам, не выполняла. Что ж, к делу.
– Она их выполнила, повелитель.
– Как я и думал. Менкарак, при всех своих недостатках, не кажется мне лжецом. И это случилось по твоему наущению?
– Да, повелитель.
Джирал вздохнул и опять утонул в объятиях трона. Облокотился на ручку, подпер рукой голову и устало взглянул на Арчет из-под ладони.
– Видимо, в конце концов ты мне предоставишь удовлетворительное объяснение всего этого.
– Надеюсь, повелитель.
– Тогда не могли бы мы ускорить процесс? Потому что в данный момент я, похоже, слушаю признание члена моего ближнего круга в колдовстве и сотрудничестве с врагом Империи.
– Не было никакого колдовства, повелитель.
– Да что ты?
– Несомненно, Хангсет атаковала некая сила, имеющая в своем распоряжении технологии, которых нет у нас, и Элит считает, будто помогла ее призвать. Но ее участие в случившемся – самое большее, совпадение. Я уговорила ее повторить ритуалы, которые, как она думает, позволяют связываться с нападавшими, и, конечно, ничего не произошло.
«Это если не считать то, как у тебя мурашки по спине побежали, когда Элит стояла, прямая будто палка, перед грубым каменным изваянием на краю утеса в час перед рассветом, раскинув руки в подражание его терпеливой распятой позе, и звала, пела неистовое, неритмичное заклинание. И текучие северные слоги превращались в вопли, которые уносил яростный морской ветер, пока ты не перестала понимать, кто и какие звуки производит. Там ты услышала, как в песню вложили целую жизнь из страданий и скорби, Арчиди, и на секунду-другую – ведь правда? – тебе показалось, что холодная и жестокая сила может и впрямь ответить из-за завесы мрака и штормового ветра».
– Арчет, хватит уже. – Джирал покачал головой. – Само по себе это ничего не доказывает. Возможно, силы, которые она пыталась призвать, просто не заинтересованы в повторении. Хм? Колдовство – штука ненадежная. Ты сама это частенько повторяла. А Ракан и Шанта говорят, что разрушения впечатляющие, худшее, что им довелось видеть после войны. Кто вернется после такого успешного налета? Какой в этом смысл?
– Повелитель, а в чем смысл нападения на порт, защищенный гарнизоном, если ничего ценного чужаки не взяли и не продолжили наступление?
Джирал нахмурился.
– Это правда, Ракан? Ничего не взяли?
– Нет, ваше величество. Похоже, что так. Убранство домов нетронуто в той части, которую не уничтожил огонь. А в сейфах портового управления лежат слитки серебра, казначейские мешки с жалованием и несколько ящиков конфискованных ценностей – к ним никто не притронулся. – В бесстрастном голосе капитана Престола Вековечного скользнула тень эмоций, легкий намек на смущение. – Но все до единой двери были сорваны с петель, точно с помощью лошадиной упряжки.
– Следует понимать, – сухо проговорил Джирал, – что на нижние этажи портового управления упряжку протащить невозможно.
– Верно, ваше величество.
– Шанта? Ты можешь предложить какое-нибудь другое объяснение?
Морской инженер пожал плечами.
– Возможно, какая-то система блоков. Если закрепить их как надо…
– Спасибо, я так понимаю, это значит «нет». – Джирал помрачнел и опять посмотрел на Арчет. – Сдается мне, мы вернулись к колдовству, которого, как ты заявляешь, не было.
– Повелитель, я не утверждала, что колдовства – или какой-то незнакомой мне формы науки – не было. Я лишь говорила, что женщина по имени Элит к случившемуся непричастна, что я не усмотрела в ее действиях колдовства и не верю в ее способность колдовать. Она лишь свидетель произошедших событий, которому хватает особых культурных знаний, чтобы создать впечатление причастности.
Джирал досадливо хмыкнул и опять откинулся на спинку трона.
– Понятно, да? Смысл последней фразы до меня не дошел, Арчет. Будь любезна, повтори ее для нас так, чтобы чистокровные люди смогли хоть что-то уразуметь.
Арчет проигнорировала завуалированное оскорбление, проглотила его, перераспределила имеющиеся факты и опять воздвигла фасад профессиональной отстраненности, который удерживал ее в здравом уме и на свободе.
– Ладно. Элит, как и многие переселенцы с северных аннексированных территорий, верит в обширный пантеон разнообразных богов и духов. Эта традиция в чем-то схожа с верованиями кочевников-маджаков, но куда более упорядоченная. Ее записывали, меняли, приукрашивали и передавали друг другу среди наомских племен достаточно долго, чтобы она превратилась в систему. В этом пантеоне есть фигура – или, точнее, целая раса, – именуемая «двенды».
– Двинты? – Джирал исковеркал незнакомое слово.
– Двенды. Или олдрейны, в зависимости от того, сказки каких племен вы будете слушать. Смысл не меняется. Это раса существ, чей облик напоминает человеческий, но они наделены сверхъестественными способностями и имеют доступ к мирам, куда людям нет хода, а также тесно связаны с богами – возможно, они даже в родстве.
Джирал издал короткий смешок.
– М-да. Как-то слишком похоже на кириатов. Я неоднократно слышал про них в точности то же самое. Похожи на людей, обладают необъяснимыми силами. Ты хочешь сказать, кириаты или какие-то их родственники вернулись и грабят мои города?
– Безусловно, нет, повелитель. – Впрочем, Арчет внезапно поняла, что идея не вызывает ненависти. Если бы разгневанные кириаты вернулись и обратились против «этих гребаных людей…» Интересно, откуда у Джирала появилась такая мысль, из каких угрызений совести и наполовину подавленного страха перед расой, служившей его отцу, но повернувшейся к нему спиной? – Кириаты ушли. Но они, вероятно, – не единственная почти человеческая раса, которая когда-либо посещала этот мир. В Великой Северной Хронике, Индират М’нал, упоминается враг, который по описанию похож на двенд Элит. Я не слишком хорошо знаю данный текст, мне надо его еще раз просмотреть, но все же помню, что двендам приписывались особые связи с силами природы – они могли, к примеру, призывать бури или приказывать земле разверзнуться и выплюнуть мертвецов. И, предположительно, они умели извлекать силу, содержащуюся в особых разновидностях камней и кристаллов.
– Кристаллов? – повторил Джирал, чье лицо выглядело эталоном презрения. – Да ладно тебе, Арчет. Ни один мало-мальски образованный человек не поверит в ерунду с «силой кристаллов». Это для крестьян с северных болот, которые ни читать, ни считать не умеют.
– Согласна, мой повелитель. Но известный факт заключается в том, что мой собственный народ успешно использовал некоторые структурные геологические особенности для навигационных целей. Я не могу не спросить себя – а вдруг двенды тоже так умеют?
– Навигация, значит? – Джирал бросил проницательный взгляд на Шанту, который выглядел сконфуженным. Арчет изложила морскому инженеру свою теорию, и она ему не понравилась. – Что ж, продолжай. Я слушаю.
– Да, повелитель. На утесе, который возвышается над Хангсетской гаванью с севера, есть – точнее, был, я приказала его убрать – каменный идол. По форме это грубое подобие человека, размером с невысокую женщину или подростка. Он сделан из черного кристаллического камня под названием глиршт, который в северных землях много где добывают, но на юге он почти неизвестен. Элит привезла идола из Эннишмина на телеге, с прочим скарбом и установила его на утесе; периодически поднималась туда по прибрежной тропе, чтобы совершать жертвоприношения.
Презрительное выражение вернулось, на этот раз оно завладело лицами и Ракана, и Шанты. Откровение и его приверженцы относились к идолопоклонничеству с пренебрежением, в лучшем случае считая его примитивной чушью, от которой следовало отучать с применением более-менее тяжелых духовных мер, а в худшем это был первостатейный грех, наказанием за который служила смерть. Имперские завоевания строились на вековых предположениях о своем праве подавлять такую практику и вразумлять покоренные народы относительно ошибочности их убеждений. Конкретные меры варьировались от императора к императору, а еще зависели от того, насколько большую армию удалось собрать в соответствующий период времени.
– Насколько я могу судить, повелитель, изваяние могло сработать в качестве некоего маяка. Элит верит, что ее молитвы и жертвы привели двенд в Хангсет. Я склонна считать, что ритуалы к делу не относятся. Но сам камень, глиршт, мог каким-то образом… – Арчет пожала плечами; она и себя до конца в этом не убедила, что говорить о Шанте, – …вызвать структурный резонанс, возможно. И предоставить двендам ориентиры для навигации.
Даже для ее ушей это прозвучало коряво. Джирал поглядел на свою советницу пару секунд, опустил взгляд на собственные колени и снова посмотрел на чернокожую женщину. Когда он заговорил, его голос звучал устало, почти умоляюще – император просил объяснить все по-простому.
– Послушай, Арчет, а это не могут быть просто пираты? Пусть даже изощренные пираты, со склонностью к маскировке, способные воспользоваться страхами наших менее искушенных граждан? Может, пираты, в чьей команде есть адепт колдовства. – Император щелкнул пальцами: его осенило. – Если на то пошло, они могли даже быть в сговоре с этой северной сукой, которую ты привезла с собой. Что если она шпионила для них на берегу, а с утеса подала сигнал?
– Они ничего не взяли, повелитель, – напомнила Арчет. – И я никогда не слышала о пиратском корабле, оснащенном достаточно хорошо, чтобы повредить оборонительные сооружения, воздвигнутые моими сородичами.
– Если это были двенды, – проговорил Ракан, возможно, пытаясь поддержать императора, – то они все равно ничего не взяли. Тогда зачем?
Джирал кивнул с мудрым видом.
– Очень хороший довод. Арчет? Этих тварей не интересует ни золото, ни серебро?
Она подавила вздох.
– Я не знаю, повелитель. Я знакома с этой мифологией лишь поверхностно. Однако очевиден факт, что налетчики, будь они двендами или людьми, прибыли не ради добычи.
– А ради чего? Уж точно не ради своей местной жрицы. Ее они бросили на произвол судьбы.
– Может, ради мести? – тихо предположил Шанта.
Последовало недолгое, беспокойное молчание, на протяжении которого морской инженер явно жалел, что открыл рот.
– Мести кому? – спросил Джирал с опасным спокойствием.
Арчет откашлялась. Кто-то должен был это сказать.
– Во время войны Элит сильно досталось от имперских войск. С членами ее семьи обошлись очень жестоко. Один погиб, а остальных переселили против воли.
– Ну, мы все пострадали во время войны, – заявил Джирал резким, оскорбленным тоном. – Нам всем пришлось участвовать в битвах. Это не оправдание для предательства и государственной измены.
Битвы и страдания Джирала, насколько припоминала Арчет, ограничились тем, что он ездил позади отца во время смотра и салютования. Военную подготовку получил, а настоящей войны не видел.
– Я не думаю, что Махмаль Шанта говорит о…
– Мне нет дела до того, как ты понимаешь его слова, Арчет. – Теперь Джирал выглядел не оскорбленным, а по-настоящему разгневанным. – Хватит ходить вокруг да около. Если есть малейшее подозрение, что эта женщина, Элит, могла поспособствовать нашим врагам, путем колдовства или иначе, я хочу, чтобы ее допросили.
Арчет похолодела.
– Не придется, мой повелитель, – быстро сказала она.
– Да ладно? – Джирал подался вперед всем телом и почти закричал. Даже во время стычки с Пашлой Менкараком он не принимал такой агрессивной позы. – До чего удивительно слышать, что ты наконец хоть в чем-то уверена. Может, объяснишь нам, откуда во всей этой мешанине мифологической абракадабры и состряпанных тобой гипотез взялась уверенность, мать твою?
Секунды сменяли друг друга, Арчет почти слышала, как они бегут. Воспоминание о допросах, на которых ей приходилось присутствовать в прошлом, причиняло обжигающую боль. Хотелось сглотнуть, но она запретила себе это делать.
– Мне удалось завоевать доверие этой женщины, – сказала Арчет искренне. – За те дни, что миновали после ее обнаружения, безумие Элит отступило. Она легко говорит со мной, не всегда разумно, но есть перемены к лучшему. Я не думаю, что, причинив ей хоть какую-то боль, мы сможем ускорить процесс – вероятнее всего, это отбросит ее назад, к бредням. Нужно больше времени, повелитель. Если вы дадите мне его, уверена, я извлеку из нее все полезные для нас сведения до последней крупицы.
Опять воцарилось молчание. Арчет больше не слышала тиканья невидимых часов. Джирал по-прежнему был настроен скептически, но при этом смягчился.
– Ракан? – спросил он.
Взгляд Арчет метнулся к лицу капитана Престола Вековечного. Впрочем, зря: его изящные черты ничего не выражали. Файлех Ракан ненадолго задумался, но об этом свидетельствовала лишь легкая отстраненность в обычно внимательных глазах.
– Женщина начала разговаривать, – наконец произнес он. – Госпожа кир-Арчет действительно завоевала ее доверие.
«Моя ты прелесть, Ракан!» Арчет расцеловала бы бесстрастную физиономию капитана. Завопила бы от восторга, размахивая руками над головой.
Но пришлось сдержаться и посмотреть на императора.
Джирал увидел ее взгляд. Устало махнул рукой.
– Ладно. Но я желаю получать регулярные доклады, Арчет. И чтобы по делу.
– Да, повелитель.
– Ракан, напомни, кого ты оставил старшим в Хангсете?
– Сержанта Адраша, ваше величество. Он хороший человек, ветеран северной кампании. Я перевел под его командование две трети подразделения. А еще с ним остатки морского гарнизона, которые не оправились после случившегося, но он быстро с этим разберется.
– Сколько всего у него людей?
– В целом, около полутора сотен. Достаточно, чтобы выставить кордон вокруг города и предотвратить распространение слухов о налете, пока мы не передумаем. Мы развесили уведомления о наказаниях за мятежные речи и собрания без разрешения, построили на главной площади виселицу и установили комендантский час от заката до восхода. Через пару недель жизнь в городе пойдет по-старому.
– Хорошо. По крайней мере, мы хоть чего-то достигли. – Мрачный взгляд на Арчет. – Я так понимаю, мы снова услышим про двенд?
– Я сейчас же займусь исследованиями, повелитель.
– Отлично. Будем надеяться. Кормчие же станут чуть сговорчивее обычного, да?
Арчет беспокоилась об этом с того момента, как покинула Хангсет. Она справилась с тревогой и изобразила уверенность, которой не чувствовала.
– Налет представляет собой серьезную угрозу государству, повелитель. Я думаю, с учетом таких параметров, Кормчие вернутся в военный режим. – «Да, Арчиди – но лишь те, кто не рехнулся окончательно». – Я жду достаточно быстрого прогресса.
– Быстрого прогресса? – Император вскинул бровь. – Что ж, за язык никто не тянул, Арчет. Как ты и говоришь, это покушение на целостность нашей империи, да еще в период, когда отношения с северными соседями, мягко говоря, шаткие. Мы не можем выглядеть слабыми. Я не позволю повторения того, что случилось в Хангсете.
Арчет подумала про ущерб, причиненный кириатским оборонительным сооружениям, и язвительно спросила себя, как Джирал планирует выполнить эту императорскую волю, если враг вернется.
– Да, мой повелитель, – монотонно проговорила она.
Если, к примеру, двенды доберутся по реке до Ихельтета, высадятся и пройдут по улицам города, как они сделали в Хангсете, похожие на призраков и с виду неуязвимые для любого человеческого оружия. Если они обратят в бегство или перебьют «всех этих гребаных людей», а потом обрушатся, как мстительные демоны, на дворцовые врата, и те не выстоят…
Что тогда случится с Джиралом Химраном, Императором Всех Земель?
От внезапных двойственных чувств она испытала странное ощущение – будто по венам и внутренностям заструилась свежая доза крина. Сбитая с толку и сражаясь с колкими новыми мыслями, Арчет заставила себя вспомнить о раздробленной грудной клетке ребенка, похороненной под рухнувшими, обугленными балками. Вспомнить, что ее собственная мать была из «этих гребаных людей».
Это помогло – но слабее, чем должно было.
Глава 17
Миляга привел для него двух солдат – загорелых, жилистых мужчин неопределенного возраста, которые стояли в комнате на верхнем этаже таверны, скрестив руки и испуская скрытую угрозу, как костер источает дым. Рингил решил, что это наемники из Болотного братства, работающие на Милакара – несомненно, с разрешения ложи. С виду они казались безоружными, но под просторными черными одеждами, как у грабителей, наверняка скрывался богатый ассортимент разных штуковин для ближнего боя. Когда вошел Рингил, оба бросили удивленные взгляды на Друга Воронов, но ничего не сказали. Да и потом они держали рты на замке, только наблюдали за происходящим в тусклом свете лампы, выражая достаточное уважение к Рингилу и Миляге, но не слишком усердствуя. Об оплате никто ничего не говорил. Что особенно любопытно, двенды тоже не упоминались.
– Ваша главная проблема, – предупредил Милакар, – пройти мимо беспризорников.
Это не стало сюрпризом, по крайней мере, для Рингила. Милакар обрисовал ситуацию еще в ту первую ночь в особняке. Миляга стоял рядом с ним на балконе, и его голос звучал удрученно, с легким намеком на зависть.
«В любом другом месте ты переживал бы только из-за Стражи, а их можно купить за минет в порту. После Либерализации все изменилось. Работорговцы устроили так, что Стража в Эттеркаль не суется – заплатили всем, вплоть до Канцелярии».
Рингил ухмыльнулся.
«Это ж сколько раз пришлось отсосать».
«Ну да, ну да… – с кислым видом ответил Милакар. – Насколько я слышал, с этим разбиралась Снарл, так что она, возможно, нашла свое призвание. Так или иначе, Стража устанавливает только номинальный караул у границы квартала, прежде всего, возле Тервиналы, потому что там ошиваются имперские торговцы и дипломаты – а нынче, несмотря на рост враждебности среди населения и строительство кораблей, мы должны относиться к ним как к ценным торговым партнерам. В это же самое время Финдрич и еще двое, которых я не знаю, передали улицы Эттеркаля бандам беспризорников; им всем платят за новости о любых необычных вещах и хорошенько лупят, если они что-то упустят из виду. Войдешь в Соленый Лабиринт с этим куском кириатской стали за спиной – первый же бездомный мальчишка, который тебя заметит, побежит прямиком к Финдричу, и вскоре тебя к нему доставит почетный караул».
«Я поговорю с Финдричем, если до этого дойдет».
«Ага – при условии, что он захочет с тобой именно поговорить. Насколько мне известно, Финдрич не стал разговорчивее, чем был когда-то. Скорее всего, он попросту прикажет своим отрубить тебе голову на хрен и передаст ее двенде». Тяжелый вздох. «Послушай, Гил, почему бы тебе не облегчить жизнь нам всем и не отложить на пару дней визит в Эттеркаль? Дай мне время. Я добуду тебе список».
«Ну ладно». Он старался говорить небрежным тоном. «Но я все равно туда пойду, Миляга. Ты ведь это знаешь, да? Так или иначе, рано или поздно, с твоей помощью или без нее».
Милакар закатил глаза.
«Да уж, понятно. Стоим на своем, умрем в Виселичном Проломе и все такое прочее. Послушай, Гил – положись на меня. Посмотрим, что я сумею сделать».
И вот что Милакар сумел: он раздобыл роскошный наряд и даже поддельные документы, по которым Рингил был ихельтетским торговцем пряностями, на зиму обосновавшимся в Тервинале и ищущим развлечений на время житья в Трелейне. Прикрытие хорошее. Благодаря материнской крови и нескольким годам, проведенным в сельской местности, Рингил был достаточно смуглым, чтобы сойти за южанина. А более-менее богатые ихельтетские купцы, разумеется, нанимали местных мордоворотов, чтобы те сопровождали их во время путешествий по городу, так что одолженные головорезы Милакара выглядели вполне правдоподобно.
– Твой дурацкий меч не помешает. Нынче почти каждый имперский гость в Тервинале шляется там и тут с каким-нибудь кириатским прибамбасом на поясе, а люди, как правило, не отличают подделку от подлинника. Их тут что грязи. В половине случаев южане продают их, чтобы покрыть карточные долги или расплатиться за жилье до весны. У тебя ведь есть какая-нибудь кириатская хреновина, Гирш?
Тот солдат, что поздоровее, кивнул.
– Отобрал у телохранителя одного парня, когда подрался с ним. Дерьмовый придворный меч, таким и луковицу не нашинковать. Вполовину легче клинка из обычной хорошей стали.
Миляга ухмыльнулся.
– Да уж, мода – сложная штука. Наш друг Гирш невысокого мнения об имперцах.
Рингил пожал плечами.
– Торговцы – они такие. Не надо судить по ним о всей Империи.
– Осторожнее, Эскиат. Не забывай, ты разговариваешь с торговцем.
– Да? Я думал, что разговариваю с основателем города.
Второй наемник обратился к Рингилу.
– Ты говоришь на тетаннском?
Рингил кивнул.
– Сносно. А ты?
– Немного. Цифры знаю.
Гирш с явным удивлением уставился на напарника.
– Эрил, ты умеешь считать по-тенаннски?
– Ага. Как бы я иначе опустошал кошельки этих придурков, играя с ними в карты?
– Сдается мне, тетаннский вам не понадобится, – высказал свое мнение Милакар. – Одежды и клинка должно хватить, разве только наткнетесь на имперцев, что в это время ночи и в этой части города маловероятно.
– Думаешь, Стража нас пропустит? Так поздно?
Эрил многозначительным жестом протянул открытую ладонь и потер пальцами.
– Если мы будем вести себя с ними правильно, несомненно. Они пойдут нам навстречу.
Рингил вспомнил стычку на Тележной и то, как с помощью кошелька удалось решить проблему, с которой не справились бы его боевые навыки. Он кивнул.
– В этом городе ничего не меняется, да?
Так оно, в общем-то, и было. Возле одной из самодельных баррикад на бульваре Черного паруса, где формально заканчивалась Тервинала и начинался Соленый Лабиринт, ошивался взвод из шести стражников в кольчужных рубашках со складов с излишками военного имущества и шлемах без забрала, зевая и изображая высшую степень дружелюбия, которой не хватало лишь протянутой за взяткой руки. Баррикаду соорудили из старой мебели, и ее польза сводилась к возможности прислониться к чему-то, чтобы поковырять в зубах. Свет уличных фонарей со стороны Тервиналы озарял вмятины на видавших виды шлемах и окрашивал лица солдат в нездоровый желтоватый цвет. У них, в основном, имелись короткие мечи, хотя один или двое стражников были вооружены пиками. И всем до смерти надоело дежурство. На взвод – ни одного щита. Рингил, привыкший машинально просчитывать ситуацию, подумал, что мог бы в ближнем бою расправиться со всем отрядом, отделавшись, в худшем случае, парой царапин.
Эрил подошел к сержанту и передал ему монеты так искусно, что Рингил едва не пропустил момент. Его внимание было сосредоточено на мраке по ту сторону баррикады, где бульвар Черного паруса не освещался фонарями, и в древних держателях для факелов остались обгорелые деревяшки, либо вообще ничего. Стражники установили возле своего поста пару жаровен, скорее, чтобы отогнать усиливающуюся осеннюю прохладу, чем для освещения, но падающий от них свет озарял небольшую часть мостовой. Дома поодаль тонули во мгле. За окнами второго и третьего этажа двигались смутные тени – по всей видимости, там располагался наблюдательный пост беспризорников, но тьма и расстояние придавали их движениям нечеловеческую ловкость, а силуэты делали сгорбленными, с острыми чертами и конечностями, торчащими под странным углом.
«Ну вот, Гил, твои двенды. Чтобы их увидеть, всего-то понадобилось напрячь воображение».
Но его улыбка почти сразу завяла. Он не мог избавиться от воспоминания о страхе Милакара. Не мог забыть историю о головах, отсеченных от тела, но живых.
Сержант что-то приказал двум солдатам. Эрил повернулся и позвал Рингила и Гирша взмахом руки. Сержант показал на другую сторону баррикады, где стражник с пикой стоял, готовый пропустить их в соседний квартал. Рингил напоказ пробормотал замысловатую благодарность на тетаннском, а затем, повернувшись к Эрилу, произнес первые строчки из ихельтетского детского стишка.
– Одиннадцать, шесть, двадцать восемь, – с каменным лицом ответил Эрил, и они пустились в путь по темной стороне бульвара.
Позади них один из стражников – вероятно, из лучших побуждений – усердно размешал тускло светящиеся угли в одной из жаровен своим мечом. Но это привело лишь к тому, что падающие от их ног длинные тени заплясали по кирпичной кладке впереди.
– Тебе детей приходилось убивать? – небрежно спросил Гирш, когда они шли под узким крытым мостом – уже третьим или четвертым, – откуда, прильнув к каменным карнизам незастекленной галереи и болтая руками, на них внимательно глядели беспризорники, прикидывая, как быть дальше.
Рингил вспомнил Восточные ворота и уклончиво ответил:
– Ну, я же был на войне.
– Ага, но я не про ящериный молодняк. Я про людей. Детишек, вроде тех, которые за нами наблюдают.
Рингил посмотрел на головореза с любопытством. Нет, Гирша не в чем винить. В Трелейне почти все были убеждены, что война – натуральная битва за судьбу человеческой расы, в которой кириаты немного подсобили с техникой против безжалостного зла и враждебно настроенных чужаков. Гирш, молчаливый и умелый городской воин, в этом смысле был немногим образованнее или осведомленнее обычного уличного воришки; скорее всего, он за всю свою жизнь ни разу не пересекал границу Лиги. Возможно, он даже не уезжал далеко от стен Трелейна. И, понятное дело, на сто миль не приблизился к Наралу, Эннишмину или любому другому из полудюжины местечек, где в конце войны вспыхнули приграничные споры. Потому что если бы он там бывал…
Нет смысла углубляться в эту тему. «Отпусти и забудь», – уговаривала его Арчет, когда они встретились в последний раз, и он пытался. Честно пытался.
Все еще пытался.
– Если до этого дойдет, проблем со мной не будет, – тихо проговорил он.
Гирш кивнул и замолчал.
Другие не были такими уступчивыми.
«Ты ведь и впрямь никогда не делал из этого проблему, верно? – шепнул на ухо голос, который мог принадлежать призраку Джелима Даснела. – Если уж приходилось…»
Рингил тряхнул головой. Попытался загнать воспоминания в дальний угол.
Из дверных проемов и окон, с самых низких крыш и расстояния в пару десятков вороватых шагов беспризорники от них не отставали.
Будто знали.
«Ох, ладно. Хватит с тебя этой ерунды».
Он сосредоточился на улице, вынудил себя зацепиться за окружающую действительность. Сегодня ночью им не придется убивать – ни взрослых, ни кого-то еще, – если они просто будут начеку. Эттеркаль, невзирая на жуткие Милакаровские сказки, не страшнее любого другого пришедшего в упадок городского квартала, по которому Рингилу доводилось ходить в темное время суток. Улицы были узкими и мало освещенными, в сравнении с бульварами Тервиналы или какого-нибудь района выше по течению реки, но мостовая большей частью неплохо сохранилась, и удавалось ориентироваться по огням в окнах и горстке витрин магазинчиков, которые в столь поздний час еще работали. В остальном их окружала тьма и ее обычные обитатели – неизменные вульгарные шлюхи с грудями наружу и задранными юбками, с такими потасканными и отупевшими лицами, что даже тяжелый макияж с обилием теней не маскировал следы разрушения; охраняющие шлюх сутенеры, витающие в дверных проемах и у входа в каждый переулок, словно призванные из тьмы злые духи; да какой-нибудь случайный хищник, похожий на сутенера, но не сутенер, появляющийся из благоприятной мглы, чтобы окинуть прохожих оценивающим взглядом, а потом с той же скоростью исчезающий, уразумев, что с Рингилом и его спутниками не стоит связываться. Попадались еще сломленные, воняющие мочой фигуры, безвольно прислонившиеся к стенам, слишком пьяные, обкуренные или опустившиеся, чтобы отправиться куда-то, и среди них, несомненно, был не один труп – Рингил заметил парочку явных, – для которого все заботы о торговле, жизни, крыше над головой или веществах, дарующих освобождение, уже не имели значения.
Они добрались до первого адреса в списке Миляги.
Для заведения, где можно было купить раба на любой вкус, местечко выглядело так себе. Длинный, обшарпанный фасад, три этажа с гниющими, плохо закрывающимися ставнями, за которыми царила тьма и лишь изредка проглядывал свет. Штукатурка на стенах покрылась пятнами и местами обсыпалась так, что проступила кирпичная кладка; крыша опустилась, как насупленный лоб. На первом этаже имелись две двери, каждая пряталась за решеткой с толстыми прутьями. Прямо перед Рингилом и наемниками открылся большой заезд для карет, перегороженный тяжелыми, двойными дверьми с железными заклепками, которые и тараном не пробить.
Когда убогие рыбацкие бухточки в устье Трела еще не расчистили до серьезной глубины, Эттеркаль был складским районом для наземных торговых караванов. Этот дом явно представлял собой заурядное наследие тех времен.
Постепенно морская торговля вытеснила караванную, и в Эттеркаль пришла разруха. Район пал жертвой бедности, а за остатки, рыча и щелкая челюстями, дрались банды. Рингил не был свидетелем того, как это происходило – процесс зашел уже очень далеко ко времени его рождения, труп Эттеркаля успел прогнить насквозь. Но он знал, каковы движущие силы таких изменений. В то время как ихельтетские муниципальные власти имели письменно закрепленное религиозное обязательство поддерживать любой город или поселение, где большую часть жителей составляют правоверные, в Трелейне власть имущие предпочитали следовать путем милостивого пренебрежения. Нет ни смысла, ни выгоды плыть против течения торговли, твердили они, а в Эттеркале течение быстро убывало. Деньги уплыли, обосновались в другом месте, и те, кто мог себе это позволить, последовали за ними.
Но остались кварталы больших и мрачных хранилищ, которые невозможно сдать в аренду. Некоторые переделали под убогие квартирки для рабочих с процветающих верфей, которых негде было селить – решение оказалось неудачным, – некоторые снесли, чтобы расправиться с бродячими бандами, нашедшими там пристанище. Некоторые сгорели по неизвестным причинам – впрочем, на причины всем было плевать. С началом войны дешевые склады ненадолго стали полезными – в них расквартировывали войска и хранили военное имущество, но район не получил от этого долгосрочной выгоды. Война закончилась, и солдаты отправились домой. Без приказа переселяться в Эттеркаль никто не собирался.
В итоге он достался рабам и работорговцам.
Гирш обнаружил лючок, вырезанный в двери въезда для карет, и начал колотить в него потертой дубинкой, которую жестом фокусника вытащил из-под своего воровского одеяния. Рингил стоял рядом, изображая аристократическое презрение к происходящему, на случай, если за ними наблюдали из окон наверху. Тарабанить пришлось целых пять минут, но в конце концов раздалось позвякивание – кто-то отодвигал засовы, и дверца открылась внутрь. На улицу вышел рассерженный привратник со шрамами на лице и коротким мечом наготове.
– Какого хрена вы тут делаете? – прорычал он.
Эрил взял инициативу на себя. Он повернулся к Рингилу и выдал длинную последовательность цифр на тетаннском. Рингил чуть наклонил голову и притворился, что размышляет, а потом ответил парой бессмысленных фраз.
Эрил снова повернулся к привратнику.
– Это мой господин, его зовут Ларанинтал из Шеншената, – сказал наемник. – Он пришел сюда по рекомендации, чтобы ознакомиться с вашим товаром.
Привратник ухмыльнулся и убрал меч.
– Да, но мой хозяин не занимается делами в такой час. Вам придется прийти позже.
Эрил с каменной физиономией ткнул его кулаком в живот.
– А мой хозяин, – многозначительным тоном сообщил он, когда слуга рухнул на мостовую и свернулся в клубок, ловя воздух ртом, – не любит, когда им помыкают, как обычным грузчиком. Особенно если это позволяет себе шавка из портовых трущоб, вроде тебя.
Привратник, задыхаясь, шарил по мостовой в поисках меча. Гирш небрежно пнул оружие, отбросив подальше. Эрил присел и схватил привратника одной рукой за воротник, а другой – за яйца.
– Мы знаем, – тоном светской беседы проговорил он, – что твой хозяин выставляет на продажу всякую экзотику. И что он согласен заниматься делами в экзотическое время, если предложить правильную цену. Вставай.
У привратника не было иного выбора, кроме как подчиниться. Эрил поставил его на ноги и толкнул к обитым железом деревянным воротам.
– Мой господин Ларанинтал интересуется вашим товаром, и он нетерпелив. Цена, которую он готов заплатить, велика. Так что ступай к своему хозяину и скажи, что он вот-вот упустит редкую возможность.
Привратник застонал, держась за пах.
– Какую еще возможность?
– Возможность избежать пожара, который уничтожит всю его контору у него на глазах, – с непроницаемым лицом ответил Гирш. – А теперь шуруй и доложи ему. Нет, дверь не трогай. Мы будем ждать внутри.
Привратник, без особого усердия попытавшийся закрыть дверцу у них перед носом, сдался, и они вошли в длинный, хорошо освещенный арочный проход, за которым располагался внутренний двор. В стене прохода была открыта дверь, и привратник вошел туда, хромая и что-то бормоча под нос. Они трое остались в мерцающем свете факелов, изучать окрестности с одинаковым профессиональным интересом.
– Думаешь, будут упорствовать? – спросил Рингил.
Эрил пожал плечами.
– Они зарабатывают на жизнь, как и остальные. Нет смысла устраивать кровопролитие, если можно заключить сделку.
Гирш пару раз хлопнул себя дубинкой по ладони.
– Пусть упорствуют, я не против. У двух моих кузенов после Либерализации родню продали за долги, так что…
Рингил прочистил горло.
– Давайте не будем увлекаться. Мне нужны сведения, а не проломленные черепа.
– У всех есть родственники, чьи семьи ушли с аукциона, – тихо проговорил Эрил. – Такие времена, Гирш. Ничего не поделаешь.
Потом они ждали в молчании.
Привратник вернулся в сопровождении приятеля покрупнее и еще уродливее, с заткнутой за пояс плетью из узловатых ремней и рукоятью длинного ножа за голенищем сапога. Но выглядел верзила так, словно в драке мог обойтись одними голыми руками.
– Мой господин готов вас принять, – угрюмо сообщил привратник.
Похоже, они вытащили Терипа Хейла из постели.
Работорговец сидел за столом темного дуба, одетый в шелковый халат и тапочки на босу ногу. Его седеющие волосы выглядели спутанными, будто он не причесался, оторвав голову от подушки. В свете лампы кожа казалась желтоватой. Рингил не был с ним знаком, но по краткому описанию Миляги узнал без труда. «Скользкий старый говнюк, глаза как у мертвой змеи». Да, он и впрямь был таким. Хейлу, мелкому контрабандисту, возившему товары в город и из него по тайным болотным тропам, Либерализация явно пошла на пользу. В силу накопленного опыта мелкомасштабной преступной деятельности он знал людские аппетиты от и до. На аукционах пускал в ход отточенную интуицию опытного покупателя, которая позволила обрести изначальное преимущество, а продуманная сеть связей с другими городами Лиги дала возможность оторваться от стаи. Милакар считал этого человека на свой лад опасным, но не лишенным благоразумия.
Хейл устремил на Рингила взгляд черных глаз, в котором не было и тени эмоций.
– Надеюсь, оно того стоило, – мягко проговорил он.
– Благодарю вас, почтенный господин, за…
Ради достоверности, Рингил начал на тетаннском, потом сдержанно кашлянул и переключился на наомский, пересыпая его гортанными звуками, привычными имперским жителям, которые выучили язык Трелейна, но не жили на территории Лиги. Он заметил, как привратник и верзила с плетью переглянулись с ухмылками, когда «господин Ларанинтал» заговорил.
– Почтенный господин, благодарю за то, что вы приняли меня в такое позднее время. – Он переступил с ноги на ногу, изображая робость телом и голосом, как иной раз делал во время игр с Милакаром. Когда юноша с шелковистой кожей, похищенный из Ихельтета, умолял своего тюремщика – напрасно, разумеется – не вовлекать его в разврат. – Я, э-э, не пришел бы так поздно по собственной воле, но, видите ли, мой отец не одобрил бы этот визит, узнай он про него. Я – Ларанинтал, старший сын Креналинама из Шеншената, коий обосновался – ну, как и я – в ихельтетской торговой миссии в Тервинале и недавно прибыл в ваш благодатный город, который, как я должен сказать…
– Да-да. – Хейл отмахнулся от этих слов, как от надоедливой мошкары. – Что именно ваш отец мог бы не одобрить в отношении этого визита?
Рингил выдержал тщательно просчитанную паузу, изображая сомнения.
– Его цель.
Хейл закатил глаза и сделал знак привратнику, который без единого слова выскользнул из комнаты. Работорговец сплел пальцы.
– Итак. Давайте обсудим его цель, верно?
– С радостью.
Новая пауза. Хейл с усилием сдержал вздох.
– Какова же она, цель? Чего вы желаете, Ларанинтал из Шеншената?
Читать бесплатно другие книги:
