Стальные останки Морган Ричард
– Ты говорила о Кормчих всерьез? Они действительно отнесутся к случившемуся в контексте войны?
– Откуда мне знать? – Теперь она чувствовала усталость, несмотря на отголоски заемной бодрости. Поле зрения мутнело, в глазах скрипел песок. – Тот, в сухом доке, которого я пыталась допросить на прошлой неделе, так же разговорчив, как демлашаранский мистик в середине поста. И смысла в его речах не больше.
У ворот пришлось ждать, поеживаясь от холода, пока рабы приведут из конюшни коня Арчет и вызовут карету для Шанты. Она натянула перчатки и подавила легкий озноб. В этом году зима пришла рановато. Будет здорово вернуться домой, стянуть испачканную дорожную одежду и встать босиком на подогретом полу, в уютном тепле своих покоев. Позволить остаткам крина перегореть; отдаться сну. Вдоль идущей зигзагом подъездной дороги, вымощенной кириатами, горели тусклые фонари, соблазнительно озаряя путь вниз, от погруженной во тьму громадины дворца к Ихельтетскому ковру огней у подножия. Скопление похожих на светлячки городских огней простиралось широко, во все стороны, и лишь по центру его рассекала темная рука эстуария. Присмотревшись, Арчет разглядела бульвар Невыразимой Божественности, освещенный двумя рядами фонарей и прямой, как клинок, который уложили поверх хаотичного переплетения остальных улиц. Он казался очень близким, только руку протяни.
Шанта устремил на нее проницательный взгляд.
– Говорят, те, кто остался, сердятся, – пробормотал он. – Я про Кормчих. Они чувствуют себя брошенными, в обиде на кириатов за то, что те их оставили.
Она посмотрела на огни.
– Да, так говорят.
– Наверное, это сказывается на их отношении к Империи. Подвергает испытанию любую верность, какая у них могла сохраниться.
– О, взгляни-ка. Идрашана уже ведут. – Арчет кивком указала на раба, который вел ее жеребца из конюшен. – Значит, мне пора. Споки-ночи, Махмаль. Надеюсь, твоя карета не заставит себя долго ждать. Спасибо, что составил компанию.
Инженер любезно ей улыбнулся.
– С радостью. Это было очень познавательно.
Она оставила его и пошла навстречу рабу. Прыгнула в седло, помахала Шанте еще раз, безмолвно прощаясь с ним, и развернула коня к воротам.
У первого поворота идущей под уклон дороги Арчет привстала в стременах и оглянулась. Морской инженер обернулся неясной фигурой за железной решеткой ворот наверху; яркие факелы на дворцовых стенах горели у него за спиной, превращая в силуэт. Но Арчет не сомневалась, что Махмаль Шанта все еще смотрит на нее.
«И какого хрена меня это должно тревожить?»
Она отвернулась от дворца и позволила коню самому найти дорогу домой в круговороте улиц южной стороны.
«Шанта ни хрена не отличается от прочей старой гвардии. Попрятались по своим привилегированным углам, только и знают, что ныть на собраниях заговорщиков, дескать, как хорошо было раньше, при Акале».
А разве они не правы?
«Акал был еще жив, когда мы разбили бунтовщиков в Ванбире. Давай не будем забывать об этом неприятном изъяне на его до той поры славном лике».
«Он тогда уже лежал на смертном одре».
«И все равно отдал хренов приказ».
«Да. А ты подчинилась».
Она проехала мимо спящего человека, свернувшегося клубком в углу кузнечного двора, погруженного в сумерки. Потрепанный плащ и капюшон; на полах Арчет разглядела черного коня на серебристом фоне – геральдическую эмблему императорской кавалерии. Трудно сказать, был ли этот нищий на самом деле кавалеристом: город полнился демобилизованными и покалеченными солдатами, которые спали на улицах, но военная форма вызывала больше жалости к попрошайкам любых мастей, и стоило пойти на риск, чтобы ее заполучить. Она могла прокормить и даже дать приют в зимние ночи, когда холод усиливался или шли дожди. Арчет знала бордель возле гавани, чья хозяйка гордилась тем, что позволяет бездомным ветеранам спать в сарае для стирки белья. Говорили, по праздникам она даже посылала к ним девочек – из тех, что выглядели более потасканными, – чтобы поработали руками забесплатно.
Патриотизм иной раз обретает очень странные формы.
Она остановила коня и пригляделась к закутанному в плащ человеку, пытаясь понять. Что-то в его позе и впрямь выдавало солдата – может, лаконичность, с какой он использовал плащ и капюшон. Поди разбери, если его не будить…
Арчет пожала плечами, покопалась в кошельке и нашла монету в пять элементалей. Наклонилась и бросила так, что монета ударилась о стену и отскочила на мостовую с громким звоном. Спящий заворчал, пошевелился и правой рукой, высунув ее из-под плаща, принялся шарить вокруг, пока не нашел деньги. Мизинца и безымянного пальца не было, как и почти половины ладони. Арчет поморщилась. Довольно частое ранение в конных подразделениях. Об ихельтетских кавалерийских мечах ходила печальная слава из-за плохой защиты для руки. Один мощный и точный удар вдоль клинка от умелого противника – и ты больше не кавалерист.
Она бросила на полу плаща еще пять элементалей и, цокнув языком, вынудила Идрашана продолжить путь.
Еще через пару улиц, почти дома, она проехала маленькую зеленую площадь, которую когда-то называли площадью Ангельского Крыла, но потом переименовали в честь победы при Виселичном Проломе. Сюда она иной раз приходила, когда хотела выбраться из дома, как до войны, так и после, хотя до было лучше. В то время здесь был многолюдный фруктовый рынок. Теперь его сменил напыщенный, хоть и небольшой трехгранный каменный мемориал в центре, с грандиозными барельефами, на которых исключительно имперские солдаты попирали кучи мертвых ящеров, а из центра возвышалась колонна, отдаленно напоминающая меч, устремленный в небо. В нижней части памятника имелись каменные скамейки, а также рифмованные посвящения «нашему славному имперскому командующему, что вдохновил сынов города». Арчет читала эти вирши достаточно часто, чтобы невольно запомнить, и как-то раз на балу во дворце ее даже представили поэту, который их состряпал.
«Конечно, вашего покорного слуги не было там, на поле боя, – сказал ей этот мелкий аристократ с глупой ухмылкой и мужественно вздохнул. – Как бы он этого ни желал. Но я посетил Виселичный Пролом в прошлом году, и в таких случаях всегда можно положиться на музу, чтобы уловить эхо событий в меланхоличной тишине, повисшей над тем местом».
«Разумеется». Но, видимо, что-то отразилось на лице, несмотря на все старания, потому что ухмылка слегка увяла, и тон поэта стал тревожным.
«Вы, э-э… Вас же там не было? Вы не участвовали в сражении?»
«О, нет, – она чудом сохранила вежливый тон. – Но мой отец погиб во время отступления экспедиционного корпуса, а два моих друга-чужеземца возглавили последнюю атаку при Виселичном Проломе».
После этого поэт оставил ее в покое.
Дома, во внутреннем дворе, Арчет передала Идрашана ночному сторожу и вошла через боковую дверь. Внутри слабо горели лампы, и было тихо – она держала минимальное количество слуг, а рабов, которых иной раз привозила из походов, освобождала сразу, как только позволяли обычаи и городские законы. Кефанин, наверное, дремал в своей каморке у парадного входа, ожидая ее возвращения. Не было смысла его будить, и Арчет отправилась прямиком в свои покои наверху.
В гардеробной она развесила ножи, стянула сапоги нога об ногу и швырнула в угол, избавилась от прочей одежды, словно от старой кожи, и с минуту постояла, наслаждаясь ощущением теплого воздуха на коже. Потом, когда наклонилась почесать икру, в нос ударил собственный запах. Она поморщилась и посмотрела на изукрашенную сонетку у стены.
«Да ладно тебе. Тоже мне, ветеран войны с Чешуйчатым народом. Ты купалась под водопадом в верховьях Трелла зимой 51-го. Неужели это было давно?»
По правде говоря, прошло десять лет, а она и не заметила; но затихающее эхо крина было благословением, мышцы нетерпеливо подрагивали под кожей, и Арчет поддалась порыву. Не тронув колокольчик, она отправилась в ванную, не то чтобы предвкушая погружение в холодную воду, но просто не желая начинать канитель с призывом слуг и рабов, которым предстояло разжечь печь, заполнить чаны, выждать, пока вода нагреется, и принести ее наверх, а потом…
Вода в больших алебастровых кувшинах для купания была не холодной.
Арчет моргнула, снова сунула руку в один из них и поболтала. Точно, теплая. Что ж, похоже, Кефанин в очередной раз доказал, что стоит состояния. Она ухмыльнулась и с некоторым облегчением стала мыться, уделяя особое внимание тем частям тела, которые сильнее оскорбляли обоняние. Потом ополоснулась, взяла полотенце с вешалки, завернулась в него и неторопливо направилась в спальню.
В кровати кто-то лежал.
Застыв на пороге, Арчет почувствовала запах, источаемый полотенцем, в которое она завернулась. Он был чужим, но, вместе с тем, странно знакомым.
– Эй, – рявкнула она. – Ты должна быть в гостевой ком…
Но это была не Элит.
Женщина приподнялась на локте, сонно моргая, и Арчет понадобилось несколько секунд, чтобы узнать эти волосы цвета свечного воска и бледное личико. Она все вспомнила благодаря запаху: пять дней назад влажная рука Джирала крепко сжимала эту челюсть, пахнущие солью соки рабыни подсыхали на его пальцах. Арчет поймала себя на том, что от воспоминания ее ноздри затрепетали, и внезапно поняла, что ей больше нечего сказать.
– Я… – Девушка явно была в ужасе. Она резко села в постели, поскользнувшись на шелковых простынях. Забормотала по-наомски: – Меня сюда отправили, госпожа. Это император, это не я. Я бы не посмела…
И тут Арчет вспомнила, какая у Джирала сделалась самодовольная физиономия, когда она появилась в тронном зале. «Я так понимаю, ты заглянула домой, прежде чем явиться к нам. Тебе понравилось то, что ты там обнаружила?» Вспомнила его похотливую, конспираторскую интимность в Палате разоблаченных секретов пятью днями ранее. «Новенькая. Как она тебе? Послать ее в твою спальню, когда я сам с ней закончу?» И его небрежное решение, каприз: «Да ладно тебе, я пришлю девчонку, как только ты вернешься».
Не стоило недооценивать капризы Джирала. Они все этому учились – и дворцовые обитатели, и горожане. Казалось бы, пора усвоить урок, но, похоже, даже Арчет Индаманинармал, самой проницательной и прагматичной из императорских советников, это не удалось.
Арчет с благодарностью подумала про Кефанина. Вспомнила его лицо, когда она передавала ему Элит, его единственную, быстро пресеченную попытку предупредить. «Госпожа, я должен сказать…»
…что в доме нежданная гостья.
…что молодая рабыня, свалившаяся как снег на голову, ждет вашего одобрения и приказаний.
От этой мысли в низу живота что-то приятно затрепетало.
«Прекрати».
…что император внезапно прислал вам щедрый подарок, который нельзя отправить назад.
Это объясняло, что девушка делает в ее спальне. Джирал требовал исполнения своих приказов с точностью до буквы и не упускал возможности разъяснить все детали того, что случится в противном случае. Она предположила, что императорский посланец, который привез девушку, тщательно проинструктировал Кефанина, и тот, чужак по рождению, раб с пяти лет, без промедления кастрированный в пятнадцать, в менее чем четырех годах до вольной и гражданства, будь он мажордомом или нет, поспешил все сделать, как велели.
Арчет кашлянула. Пробормотала:
– Ладно, я поняла. Можешь…
Но девушка все равно отбросила одеяло и выскочила из постели, голая, а потом – невольно демонстрируя круто изогнутые бедра, бледные ягодицы и мягкие, тяжело покачивающиеся груди – поползла на четвереньках по ковру к ногам Арчет и села там на колени.
Чернокожая стиснула зубы.
– Мне приказали доставить вам удовольствие, госпожа. – Сильный, пьяняще чужеродный акцент смягчал тетаннские слоги и заставлял их звучать плавно, скользяще. Волосы падали ей на лицо. – Любым способом, какой вы сочтете нужным.
Как же много, безумно много времени прошло.
Ее рука потянулась к склоненной голове девушки…
«…она рабыня, Арчет!»
…и отдернулась. Сердце в груди затрепыхало, словно обезумевшая птица в клетке. Арчет закрыла глаза, не в силах справиться с чувствами. Кровь, разогнанная крином, неслась по венам с головокружительной скоростью.
«Ты не человек, Арчиди. – Слезы в глазах Грашгала, стоящего на трапе огненного корабля в доке Ан-Монала. – Мы не можем взять тебя с собой, но это не значит, что ты человек. Ты Арчет, дочь Флараднама из кириатского клана Индаманинармал. Помни об этом в трудную минуту. Ты одна из нас и всегда ею будешь. Ты не такая, как они».
И все сразу упростилось.
Арчет сглотнула и открыла глаза. Призвала на помощь сухую, бесстрастную иронию.
– Щедрость императора не знает границ. Как удачно, что его здесь нет – ведь я не уверена, что смогла бы отыскать слова благодарности.
И потуже затянула полотенце. Если девушка поднимется и повернется к ней лицом, никакое самообладание не поможет.
– Я, несомненно, подыщу для тебя работу в моем доме, но прямо сейчас мне не приходит в голову ничего подходящего. Ложись спать, утром разберемся. Как тебя зовут?
– Ишгрим, – раздалось чуть слышно.
– Хорошо. Ступай в постель, Ишгрим. Уже поздно. Завтра я тебя вызову.
Она повернулась и быстро вышла в гардеробную, чтобы не смотреть, как это длинноногое, полногрудое существо встанет и двинется прочь.
Накинула халат, сунула ноги в тапочки. Бросила хмурый взгляд на свое отражение в зеркале и шумно спустилась по лестнице. Из каморки возле парадного входа выскочил проснувшийся Кефанин.
– Ох, госпожа. Вы уже…
– Да-да. Уже дома и видела, что ждало меня в кровати. Император так настойчив в своей щедрости, верно?
Кефанин кивнул.
– О да, госпожа. Я бы предпочел…
– Как и я. А наша другая гостья, с ней все хорошо?
– Полагаю, да. Вскоре после заката она поела и отправилась спать.
– Славно. – Арчет зевнула. – Я иду в кабинет в восточном крыле. Принеси мне бутылку достойного вина из погреба и что-нибудь поесть.
– Тотчас же, госпожа.
– Там лампы зажжены?
– Нет, госпожа. Но у меня тут есть фонарь, который…
– Годится. – Она резким движением сняла фонарь с крюка возле двери и, повозившись с ним, сделала огонек ярче. – Ах, прихвати заодно немного кринзанца, хорошо? В кладовой, в верхнем ящике шкафа справа есть бутылочка с настойкой. Синяя.
Кефанин внимательно посмотрел ей в лицо, озаренное фонарем.
– Разумно ли это, госпожа?
– Ничуть. А что ты предлагаешь?
Кефанин поклонился с мрачной торжественностью, низко, как делал, только когда ее решения вызывали у него крайнее неодобрение. Она хмыкнула и быстрым шагом направилась по коридору в восточное крыло, куда добралась через пару минут, слегка запыхавшись. Сдвинула засовы, и когда тяжелая дверь распахнулась, в лицо ей чуть пахнуло плесенью. Здесь давно никто не бывал.
Тени прыгали по стенам, пока Арчет ходила туда-сюда, зажигая лампы от фонаря с помощью жгута из бумаги. Теплый желтый свет разлился по неряшливым стопкам книг и непонятному мусору, который громоздился тут и там на полу. Кабинет понемногу проступал из сумерек. Ее стол в центре, заваленный бумагами и книгами. Занавешенное окно. Картины с видами Ан-Монала на стенах, выгравированная на кириатском стекле карта.
Кормчий.
– Ну, привет, Арчет Индаманинармал.
– Привет, Ангфал. – Она расчистила угол стола, чтобы было, куда положить ноги, выдвинула кресло и села. – Давненько не виделись, верно?
– Не стоит переживать за меня. – Голос у Кормчего был глубокий, мелодичный, полный теплоты и добродушия, но, вместе с тем, в нем чувствовались тревожные нотки, будто в любой момент он мог внезапно сорваться на нечеловеческий крик. – Ты же знаешь, время для меня не имеет такого значения, как для… людей.
Просчитанное оскорбление заставило Арчет ухмыльнуться. Это было не впервые. Она закинула ноги на угол стола и, скрестив голени, через угол между ступнями уставилась на существо, с которым делила кабинет.
– В любом случае, я рада тебя видеть.
Оно занимало почти всю стену, простираясь на двадцать футов в ширину и, по меньшей мере, десять в высоту. Большей частью, выглядело как потроха, буйные петли и витки темных железных внутренностей, которые разбегались по бледной штукатурке и спускались на пол в кажущемся беспорядке. Но имелись и другие части – плоские сегменты, висящие на стене, как легкие или опухоли, – и все существо пестрило слабыми зелеными и желтоватыми огоньками, защищенными чем-то вроде линз из толстого стекла, каждая не крупнее подушечки большого пальца. Вблизи центра и у самого потолка в штукатурку впивались симметричные ребра, торчащие под углом из раздутого овала шириной с мужские, полностью раскинутые руки. Арчет не в первый раз подумала, что компоновка Кормчего неприятно напоминает членистоногое: будто гигантский паук из детского ночного кошмара просачивается сквозь стену, чтобы кинуться на бедолагу, которому не повезло оказаться в кабинете в соответствующий момент. Или, может, чудовищного паука замуровали в стену, словно гротескный охотничий трофей.
В нижней части овала зеленые и желтые огоньки скапливались, образуя подобие глаз, и это ничуть не смягчало впечатление.
Она знала – потому что кириатские инженеры, которые вытащили Ангфала из корпуса брошенного огненного корабля и установили его здесь, рассказали об этом, – что сознание Кормчего занимало этот с виду органический бардак целиком, без остатка, но толку от знания было немного. Нравилось Арчет или нет, она по привычке, инстинктивно обращалась к этой похожей на паука висящей конструкции, будто именно в ней…
Ну вот, опять.
– Итак, чего ты хочешь? – спросило существо.
– А разве я должна что-то от тебя хотеть? – Она оторвала взгляд от скопления огоньков и демонстративно уставилась на окно. – Может, мне просто захотелось поболтать.
– Что ты говоришь? – Голос Ангфала особо не изменился, но Арчет показалось, что в тоне вопроса проскользнул намек на жестокость. – Мы что, будем вспоминать о былом? О славных временах, когда твой отец и Грашгал были живы, а мир казался более красивым и благородным местом?
Арчет подавила обиду, старую знакомую боль.
– Насколько мне известно, – ровным голосом произнесла она, – Грашгал еще жив. И откуда тебе знать наверняка, учитывая тот факт, что когда тебя вырезали из обломков, большая часть твоих органов чувств осталась в корпусе.
Кратчайшая пауза.
– Арчет, дочь Флараднама, ты пришла ко мне с ускоренным пульсом, расширенными зрачками, приливом крови к грудям и малым половым губам – впрочем, он уже убывает, – а также не вполне стабильным вокальным диапазоном, и все это симптомы смеси сексуального возбуждения и злоупотребления кринзанцем, каковая комбинация, кстати, не очень подходит твоей физиологии, да и любой, за исключением очень юных существ. И ты пялишься в окно, которое закрыто шторой. Итак, мы оба знаем, что не все мои органы чувство остались в обломках корпуса, а ты пришла сюда не ради светской болтовни.
Опять наступила тишина. Ей показалось, или один-два огонька в витках Ангфала не то изменили цвет, не то стали ярче?
– Мне двести семь лет, – сказала он. – Это молодость по кириатским меркам.
– Да, но не для полукровки.
Ее терпение лопнуло, и в разрыве сверкнул отливающий сталью гнев.
– Слышишь, хреновина! Грашгал жив и здоров, сейчас он в лучшем мире, и ему очень весело.
– Грашгал мертв, – терпеливо проговорил Кормчий. – Остальные тоже. Кириаты едва пережили путешествие по быстрым тропам, когда попали сюда, а ведь сила была на пике, научные знания отточены, умы не повреждены. Стихии, с которыми они повстречались, превзошли все. Твои предки явились сюда не по собственной воле, Арчет, что бы ни гласили хроники. Они потерпели кораблекрушение и остались на четыре тысячи лет не потому, что им понравился пейзаж. Они боялись, что возвращение их погубит.
Гнев подвел Арчет – она взглянула на его яркое, зазубренное острие со стороны и испытала усталое разочарование. Этим путем желаемого не добиться.
– Кое-кто говорит, что переход открыл их разум, – предположила она. – Наделил способностью мысленно проникать сквозь время. Не сломил, но вознес.
– Ну да, ну да, – насмешливо отозвался Ангфал. – Так сильно, что самые вознесшиеся – самые, по твоим словам, способные – ушли в пустыню, чтобы осмыслить свои видения, и, кажется, забыли о еде.
– Не все.
– Большинство.
– Ты говоришь о крайних случаях. Но в целом как раса мы свыклись с этим миром.
– Мы? «Мы» как раса?
– Не цепляйся к словам. Кириаты как раса адаптировались. В конце концов это сделало их сильнее, позволило выдержать обратное путешествие.
– О, ты пишешь научный трактат? С удовольствием ознакомлюсь с доводами.
– Мне очень жаль, Ангфал, что тебя оставили здесь.
Даже крик не сумел бы так резко оборвать торопливую словесную пикировку. На этот раз молчание длилось дольше. Тот факт, что витки и выпуклости Кормчего застыли в полной неподвижности, внезапно показался чем-то неправильным и нелепым, немыслимым сдерживанием его природного эмоционального строя и реакций. Она присмотрелась к огонькам – не изменились ли? Но те горели ровно, цвет остался прежним.
«Кормчие – не люди, Арчиди, – сказал ей отец, когда она была еще маленькой. Он говорил на высоком кирском и слово «люди» было тем самым, которым кириаты обозначали себя. – Они совсем не похожи на тебя, меня или твою мать, даже на наши души в бутылках или ящиках. Они нечто… иное. Помни об этом, когда придется иметь дело с ними. Они не люди, хоть иной раз у них хорошо получается таковыми притворяться».
В тот раз малышке Арчет показалось, что ее предупреждают о каких-то демонах.
– Тебя они тоже бросили, – наконец проговорил Ангфал.
– Да, и меня.
Опять тишина. В открывшейся пустоте роились воспоминания, отягощая криновое похмелье. Она пристально глядела на поблескивающее, расчлененное железное чудище на стене, выступы и витки его тела и пыталась найти внутри себя похожее спокойствие.
– Ну ладно, – голос Ангфала нарушил молчание. Посторонний ни за что бы не понял, какой разговор между ними состоялся. – Чем могу быть полезен, Арчет Индаманинармал? О чем ты хотела со мной поговорить?
Глава 21
Они перебили Хейлу голени булавой, быстренько вытащили из него сведения о том, где найти инструменты, и оставили работорговца лежать в полубессознательном состоянии. Гирша усадили как можно удобнее возле противоположной стены, положили ему на колени заряженный арбалет и отправились за болторезом.
– Так это правда? – спросил Эрил, когда они мчались по темному коридору с другой стороны внутреннего двора. – Ты действительно убил дракона?
– Как бы да. А что?
– Ну… тебя же не называют Драконьей Погибелью?
– Нет.
Наемник ненадолго замолчал, явно желая спросить что-то еще, но не зная, как высказаться, не оскорбив.
– Никогда не видел дракона, – прознес он наконец.
– Поверь мне, лучше тебе его и не увидеть.
Они опять замолчали. Достигли конца коридора, отыскали лестницу вниз.
– Он, э-э, все время называл тебя извращенцем.
– Ага.
– Да, ну-у… – Эрил тяжело вздохнул и сдался. – Вот подонок, верно?
– Это точно.
Внизу, как им и было сказано, обнаружилась дверь с простеньким висячим замком. Эрил пнул ее без лишней суеты, продемонстрировав изрядный опыт в подобных вещах. После пары сокрушительных ударов каблуком по замку дверь открылась внутрь, повернувшись на петлях, и они очутились в длинном подземном помещении, вдоль одной стены которого стояли клетки. Свет Ленты просачивался через окна под самым потолком с тяжелыми балками, почти как в обители «веселых девиц», с тем же эффектом; бледного серебристого свечения едва хватало, чтобы разглядеть фигуры, съежившиеся в задней части каждой клетки, на полу. В основном это были девушки, один или двое могли оказаться парнями – впрочем, разницу скрывали серые, поеденные молью одеяла, в которые кутались несчастные, будто силясь раствориться в сумерках. Запавшие, круглые от ужаса глаза и скрюченные позы лишали их пола. Каждый пленник заметно съеживался, когда рядом с его клеткой раздавались тяжелые шаги, и крепче прижимал к себе одеяло, словно его могли отнять. Один или двое узников хрипло завыли, но было трудно понять, кто именно издавал эти звуки – они пробирались сквозь прутья клеток и заполняли все помещение, как неослабевающий шум дождя. Рингил тотчас заскрежетал зубами. Он не слышал подобного с самой войны.
– Хорошо, что Гирша тут нет, – пробормотал Эрил. – Он бы, наверное, захотел их всех выпустить.
– Да уж.
В конце помещения они нашли инструменты: длинную нишу с тремя верстаками, достаточно широкими, чтобы поместилось человеческое тело, и с полками для всякой всячины вдоль стены. Окинув их взглядом, Рингил заметил пару клейм изысканного вида, кое-какие инструменты, о чьем явном предназначении он предпочел не задумываться, а потом наконец увидел то, за чем они пришли. Четыре болтореза с длинными ручками висели рядышком. Он снял один с крюка, несколько раз открыл и закрыл, проверяя.
– Должно сработать.
– Ладно. Уходим отсюда.
Рингил заколебался. Он бросил болторез Эрилу, который поймал инструмент одной рукой с ловкостью знатока ножевого боя.
– Ступай. Я догоню.
– Что? – Эрил перевел взгляд с болтореза в руке на Рингила, а потом, когда дошло, на длинный ряд клеток. – Ох, ладно тебе. У нас нет времени на…
– Я же сказал, иди. Долго не задержусь.
На миг ему показалось, что Эрил будет спорить. Наемник с непроницаемым лицом смотрел Рингилу в глаза, пару раз подкинул в руке болторез. В конце концов он пожал плечами.
– Как знаешь. Но с Гиршем канителиться нельзя. Как только я вытащу болт из его ноги, мы уходим. Не пропусти отплытие.
– Не пропущу.
Эрил кивнул, повернулся и направился вдоль клеток обратно к выходу. Он не взглянул ни на одну пленницу, ни разу не повернул головы.
«Восхитительная сосредоточенность».
«Да уж. А мы чего стоим, а?»
Рингил снял со стены еще один болторез и подошел к первой клетке. Простенький замок висел на двух проушинах. Чтобы разломать его болторезом, ушло меньше минуты. Рингил открыл дверь клетки и нерешительно шагнул на порог. Девушка на полу мгновенно метнулась в дальний угол, будто хотела пройти сквозь стену. Казалось, ее туда отбросило силой, которую он излучал. Даже в льющемся из окон под потолком тусклом свете Ленты Рингил увидел, что она вся трясется.
– Можешь уходить, – проговорил он, чувствуя себя по-дурацки.
Ответом ему был лишь взгляд поверх одеяла, которое она напряженно сжимала. Неуклюжая поза обнажала одну ногу до бедра, часть ягодицы и талии – на бледной плоти, у тазовой кости, виднелось выцветшее пятно замысловатого клейма. Одеяло было ее единственной одеждой.
«Твою мать…»
Он оставил девушку в покое и, как машина, двинулся вдоль ряда клеток, ломая замки с нарастающей яростью, которая с каждым разом делала его более неуклюжим; болторез так и норовил выскользнуть из рук, точно обзавелся собственным разумом. Он все сильнее стискивал зубы и дышал тяжелее, а замки сопротивлялись, не желая ломаться, но в конце концов повисали на дверях, как сломанная конечность, или падали на пол, к ногам Рингила. Он не переставал трудиться, но с первой секунды отчетливо осознавал, что зря тратит время.
«Ну и что им делать, Гил? – спросил усталый голос рассудка в его голове. – Голые, сбитые с толку, одни посреди Эттеркаля. Снаружи они не пройдут и сотни ярдов, прежде чем какая-нибудь банда долбаных беспризорников их засечет».
«Заткнись».
«И даже если они доберутся до Тервиналы или до реки, даже если каким-то чудесным образом вернутся домой, и их не изнасилуют, не убьют и не похитят опять какие-нибудь мрази, что шляются по улицам в такой поздний час, будь они в мундирах или нет…»
«Я сказал, заткнись».
«…даже если их родные сами не были проданы с аукциона, не оказались на улице и их не выжили из города кредиторы, даже если они еще сводят концы с концами – кто сказал, что им захочется снова принять в семью этих бедолаг?»
«Да умолкни ты наконец!»
«Проблема в том, Гил, что их продали законно. Времена изменились, не забывай. Все так говорят – Хейл, и даже твой постельный дружок Миляга. Это дивный новый век. Они возвращаются домой, долг оказывается не возмещенным. Стража приходит за ними опять. Снова в Канцелярию, на аукцион, и все с начала. А маклеры еще и компенсацию взыщут с родственников, три шкуры с них сдерут».
«Я же сказал…»
«Ну да, в любом случае, воссоединение с семьями будет красивое, Гил – если кто-то из них вообще доберется до дома».
– Да заткнись ты на хрен!!!
Слова вырвались против воли и заметались внезапным эхом вопля, отражаясь от стен подземелья. Он с лязгом разломал последний замок и швырнул болторез в конец коридора. Рабы дрожали, стонали и жались по углам клеток. Никто из них даже не приблизился к порогу клетки.
«Видишь, Гил? Ты пошел против системы, – снова тот же рассудительный голос, почти голос Арчет, когда она в Эннишмине уговаривала его убрать кинжал от горла имперского командира. – Это, можно сказать, бесконечный поток врагов, с которыми тебе не справиться до конца своих дней. Если сожжешь Хейла, придется спалить Эттеркаль целиком. Видишь ли, эта шваль теперь действует в рамках закона. Сожжешь Эттеркаль – надо иметь дело с Канцелярией, Стражей и Каадовским Комитетом, мать его, и еще, скорее всего, с большинством кланов, что обосновались выше по течению реки.
Проклятье, Гил – в конце концов ты будешь вынужден спалить дотла весь Трелейн, чтобы от него и следа не осталось на гребаных болотах».
На краткий миг именно этого ему и захотелось. Этого, и больше ничего. Он почувствовал привкус старого железа во рту. Ощутил запах дыма.
– Оставайтесь тут. – Он услышал собственный голос со стороны. – Я поищу для вас одежду.
Он вышел из подземелья с клетками, поднялся по лестнице и зашагал по коридору, понятия не имея, как выполнит обещанное. Голос в голове теперь насмехался…
А потом, пересекая внутренний двор, он услышал вопль Гирша.
Это был крик ужаса и боли, достаточно громкий, чтобы далеко разнестись из подвала «веселых девиц», и достаточно зловещий, чтобы у Рингила зашевелились волосы на затылке. Этот звук породили не потуги Эрила на роль полевого врача – его причина не была близко к столь прозаичной.
Планы, размышления и сложности, с которыми он столкнулся – все испарилось, как речной туман в лучах утреннего солнца. Он понял, что произошло, и забыл об остальном. Будто встретился со старым другом или взял в руки старое, любимое оружие. Все просто. Простота как она есть: древний, чистый, стальной призыв, обращенный к смерти или чему-то, очень на нее похожему.
Он поднял руки и снова вытащил из ножен Друга Воронов. Широким шагом пересек оставшуюся часть внутреннего двора.
Понял, что ухмыляется.
Эрил встретил его на лестнице. Головорез-болотник взлетел по ступенькам, и лицо у него было таким перекошенным от паники, что еще пару минут назад Рингил бы не поверил, что подобное возможно. Эрил увидел Рингила и замахал ножом, как сумасшедший.
– Оно его сцапало! – заорал он. – Оно убило Гирша!
У Рингила по спине пробежал холодок.
– О чем ты?
– Это гребаный… призрак, болотный демон, это… – В глазах болотника отразился ужас от увиденного. Он попытался протиснуться мимо Рингила. – Оно вышло прямо из стены, мать его! Гирш выстрелил в него из арбалета, и болт прошел насквозь… да пропусти же меня наконец…
Рингил грубо толкнул Эрила ладонью в грудь и прижал к стене. Полоснул наискосок взглядом и вынудил болотника замереть на месте. Прошипел:
– Стоять! Бегство не поможет. Возьми себя в руки и расскажи, что случилось.
Впрочем, он уже знал, что. Других вариантов не было.
«Двенда».
Рингилу показалось, что из подвала донесся призрачный отголосок смеха. Трясущийся Эрил сглотнул, пытаясь совладать с эмоциями.
– Слышь, нам пора делать ноги, – произнес он дрожащим голосом. – С этой хренью драться нельзя, это колдовство. Стрела прошла насквозь, не остановила его, даже не коснулась! Оно светится синим.
– С чего ты взял, что это существо позволит нам сбежать?
И опять смех взлетел по ступенькам, на этот раз ему не показалось. Эрил содрогнулся.
– Это оно, – прошипел он. – Оно издает такие звуки.
Рингил заглянул в тесный лестничный проем. Места хватит, в лучшем случае, для драки на ножах, Другом Воронов размахивать негде. Он кивком указал себе за спину.
– Наружу. Если оно ходит сквозь стены, нам нужно пространство для маневра.
Читать бесплатно другие книги:
