Стальные останки Морган Ричард
– Я желаю… – Рингил прочистил горло и окинул комнату взглядом. – …женщину для постельных утех. Чтобы она скрасила мое пребывание в Трелейне.
Хейл улыбнулся краем рта.
– Понятно. И ваш отец этого не одобрит?
– Мой отец – ретроград. Он не захочет, чтобы я тратил свое семя на женщин не из Племен.
– Да уж, с отцами иной раз бывает трудно, не так ли? – Хейл кивнул с мудрым видом. – Разумеется, за соответствующую цену я мог бы предоставить вам ихельтетскую девушку. Возможно, даже из вашего племени. Вы удивитесь, узнав, насколько просто…
Рингил вскинул руку.
– Меня не привлекают… южанки. Я жажду бледной кожи, светлее, чем моя. Я хочу…
Он обрисовал в воздухе то, о чем говорил. Терип Хейл усмехнулся.
– Разумеется. Этим здешние девушки и славятся, верно? К тому же я не в первый раз слышу такие речи от ваших соплеменников. Отличия – все равно что перец, как я обычно говорю. – За дверью послышался тихий звук. – Вот, кстати, экземпляр, отличный от других.
Привратник вернулся в компании девушки, которая несла безвкусно раскрашенный деревянный поднос с кубками и графином. Из одежды на ней были три лоскутка ткани размером с ладонь, соединенные парой веревочек, а двигалась она так, чтобы это подчеркнуть. Она была слишком юной для такого сильного макияжа, и обеспокоенно щурила глаза, будто пыталась вспомнить правильный способ выполнить сложное задание, но более-менее подходила под описание, которое они только что обсуждали. Пока девушка пересекала комнату, Рингил заставил себя взглянуть на изгибы ее тела так, как они того заслуживали. Хейл это заметил и улыбнулся.
– Итак. Она вам нравится?
– Да. Это, хм, подходящий вариант, но…
– О, еще какой подходящий, – мечтательно проговорил Хейл, наблюдая за девушкой, которая выставляла на стол кубки и графин. – К несчастью, наша детка Нилит не продается. Я к ней привязался. Но вообще-то, в ней нет ничего особенного – и у нее есть сестры.
Он взглянул на Рингила.
– В буквальном смысле сестры, их две. Продаются вместе. Остальных еще обучают. Это может занять некоторое время, особенно если девушка… строптивая.
Нилит рукой задела один из кубков, стоявших на столе. Он перевернулся, покатился к краю и с приглушенным звоном упал на пол. Хейл раздраженно поджал губы. Девушка поспешила поднять кубок, катившийся по полу, и их с Рингилом взгляды на миг встретились. Ее тревога уступила место безграничному ужасу. Она снова поставила кубок на стол, потупилась и что-то неразборчиво пробормотала Хейлу. Он пригрозил девушке пальцем, и она тотчас умолкла.
– Пошла вон, – рявкнул работорговец.
Девушка поспешила уйти, забыв про демонстративное покачивание бедрами. Хейл наполнил два кубка из графина и взмахом руки предложил Рингилу подойти.
– Прошу, угощайтесь. Выбирайте кубок. Это одно из лучших вин, какие могут предложить в Лиге. Тот, кому предстоит стать клиентом Терипа Хейла, прежде всего – почетный гость в этом доме. А как иначе в нашем деле доверять друг другу?
Рингил выбрал кубок и поднял его. Хейл ответил тем же и выпил первым, как полагается хозяину. Рингил последовал его примеру, сделал глоток и изобразил, что оценил угощение.
– Прекрасно, не так ли? – промурлыкал Хейл.
На самом деле, вино не впечатляло. Виноград темных сортов из Джит-Урнетиля, поздний сбор, разумеется – этот вкус ни с чем не перепутаешь; но, с точки зрения Рингила, чересчур сладкое и с назойливым послевкусием. Так или иначе, он не был ценителем вина из прибрежных виноградников, а в этом еще и почти отсутствовали средние ноты. Впрочем, оно, несомненно, стоило больших денег, а для людей вроде Хейла это значило очень многое.
– Ну что ж. – Работорговец допил вино и поставил кубок на стол. Его глаза блестели в предвкушении. – Поскольку ваши требования ясны, возможно, нам стоит спуститься в «конюшни» и поглядеть, не привлечет ли…
Рингил манерно кашлянул.
– Есть еще кое-что.
– О? – Хейл любезно приподнял бровь. – И что же это?
Рингил повертел в руке кубок, заглянул в него. Изобразил робость.
– Я уже упомянул о том, как мой отец относится к этому, к моим… предпочтениям. К моему, э-э, скажем так… поведению.
– Да. – Хейл с трудом скрывал усталость от разговора. – Мы это уже обсудили. Продолжайте.
– Есть еще одна вещь, в которой я должен убедиться, прежде чем куплю ваш товар – от этой женщины не должно быть проблем. Она должна быть бесплодна.
Внезапно что-то произошло.
Это было странно. Рингил почувствовал перемену в комнате, как обычно чувствовал приближение драки; легкое давление на поясницу, едва ощутимый зуд в районе лопаток. Похоже, он произнес что-то неправильное. В тишине, которая неожиданно последовала за произнесенными словами, он перевел взгляд с кубка на Терипа Хейла и увидел, что поведение работорговца необъяснимым образом изменилось.
Хейл опять взял свой опустевший кубок и уставился на него с таким лицом, будто впервые увидел и не понимал, откуда эта штуковина взялась в его комнате.
– Это очень… необычное требование, – негромко проговорил он. Поднял голову и посмотрел Рингилу в глаза. Блеск предвкушения померк. – Знаете, господин Ларанинтал, я сомневаюсь, что мы сможем удовлетворить все ваши пожелания.
Рингил моргнул. Неприятный поворот. Выдуманный ихельтетец Ларанинтал – богатый, но застенчивый, недавно в Трелейне, скрывающий свои желания и живущий в страхе рассердить отца – представлял собой клиента, перед которым Терип Хейн не мог устоять. Прежде всего, поскольку Ларанинтал был новичком в городе, он понятия не имел, как устроен здешний рынок, поэтому бледнокожую и фигуристую постельную рабыню ему можно было продать за любые деньги. Тот факт, что он смущался своих желаний, играл на руку работорговцу. Хейл должен был содрать с «ихельтетца» три шкуры. И это для начала – заключив сделку, работорговец открывал крышку целого сундука с сокровищами, в основе которого лежал изысканный шантаж. «Видите ли, господин мой, я тут услышал кое-какие слухи. Мы же не хотим, чтобы они дошли до вашего отца, верно? Но не переживайте – я уверен, длинные языки можно укоротить. Однако это не бесплатно, так заведено…»
И так далее. На протяжении всего срока пребывания в Трелейне из Ларанинтала можно было осторожно выжимать деньги, пока его кошель не опустеет.
От подобных вещей не отказываются.
«Да, но похоже, что старина Терип готов сделать именно это. А тебя, Гил, он вышвырнет, если ты не сообразишь побыстрее, как быть».
– Если это… – От изумления он забыл про акцент и, прикрыв оплошность кашлем, продолжил тоном уязвленной гордости. – Если это трюк, чтобы поднять цену, то я не…
– Цену мы еще не обсудили, – заметил Хейл прежним любезным тоном. Но притворный гнев Рингила, похоже, возымел действие. Работорговец немного расслабился. Он поставил кубок на стол и сложил пальцы домиком. – В любом случае, меня волнует другое. Я просто не понимаю, почему вас волнуют детородные способности какой-то девки. Это ведь ерундовая проблема. Если девка понесет, мы быстренько подыщем замену – задолго до того, как она сделается некрасивой. Тем временем ребенок, если выживет, по закону будет ваш. Можете его продать, вместе с матерью, если она перестанет доставлять вам удовольствие, или отдельно, если так выйдет дороже. Рынок в этом смысле очень гибок.
– Я, э-э, ничего не смыслю в том, как…
– О, в такой ситуации я о вас позабочусь, можете не сомневаться. С радостью окажу любую помощь, какая понадобится.
«Ну еще бы – за небольшую компенсацию».
По крайней мере, Хейл опять настроился на верный лад. Рингил снова кашлянул с застенчивым видом.
– Понимаете, по законам империи потомок рабыни не может…
– Да, не сомневаюсь. – Теперь в интонациях работорговца проскальзывало смутное нетерпение. – Но сейчас вы не в Империи, мой господин. Здесь действуют законы Лиги, и я вас уверяю, мне они известны до последней буквы – в том, что касается моего дела.
– Ну ладно, – с неохотой проговорил Ларанинтал. – Я думаю, это…
– Великолепно! – Хейл хлопнул в ладоши. – Что ж, я считаю, чем тратить ночь на разговоры, давайте спустимся и поглядим на товар во плоти. Только представьте себе, какие сны вам потом приснятся, а, господин мой?
Хейл распутно подмигнул Рингилу, и тот изо всех сил изобразил воодушевление.
– А, еще – прежде чем мы этим займемся, господин Ларанинтал, вы бы уточнили, о чем мечтаете. Наши закрома обильны, и если сузить круг поиска, мы сэкономим время. Может, вас привлекает определенный цвет волос? Рост? Я так понимаю, южанки отличаются хрупким телосложением.
Рингил вспомнил Шерин, призвал детские воспоминания о ней и слова Ишиль о ее происхождении. В кармане у него был простенький портрет, но прямо сейчас не стоило выкладывать такую карту. Козыри лучше приберечь на потом.
– Мне говорили, в этом городе есть представители расы, которая живет на болотах. Это правда?
– Да. – Хейл глядел на него настороженно. – Верно. А что?
Рингил откашлялся.
– Многие мои соотечественники говорили мне, что болотные женщины ведут себя в постели… ну… э-э… по-особенному. Ну, знаете. Самозабвенно предаются любви. В крайней степени. Как животные.
Это была беззастенчивая выдумка – болотницы ничем подобным в Ихельтете не славились; вообще большинство имперских жителей мало путешествовали и не знали о существовании такого народа. С точки зрения Империи, вся территория Трелейна была заселена отсталыми крестьянами, которые только и знали, что ковыряться в болоте. Лишь достаточно образованные понимали, в чем разница. Так или иначе, для его плана этого должно хватить. Почти такие же слухи о самозабвенной похотливости женщин любого погубленного или отправленного в изгнание племени ходили под Лентой постоянно. Рингил их слышал, сидя у походного костра с солдатами в каждой приграничной кампании, в которой участвовал после окончания войны с Чешуйчатым народом. Это было, в сущности, оправдание для изнасилований.
Иногда ему приходило в голову, что о самках ящеров рассказывали бы то же самое, не будь облик Чешуйчатых безоговорочно чужд человеческой расе.
«Ну, я бы такого не исключала, – однажды сказала ему Арчет, когда они сидели, прижимаясь друг к другу на береговом ветру в Джерджисе и смотрели на лагерь внизу. – Эти ребята будут трахать и грязь, если ее согреть до нужной температуры».
Она говорила о людях, которыми командовала.
– А-а, так вас интересуют болотницы? – Губы Терипа Хейла растянулись в медленной улыбке. – Хм, я про такое раньше не слышал. Но, разумеется, если вам это нужно… Джаниш.
Привратник шагнул вперед.
– Мой господин.
– Мы отправляемся с визитом к нашим веселым девицам с длинными ножками. Ступай вперед и позаботься, чтобы все приоделись. Ну, в фигуральном смысле.
Привратник свирепо ухмыльнулся.
– Слушаюсь, сэр.
Хейл проводил слугу мрачным взглядом, который плохо вязался с шутливым тоном. Он словно что-то обдумывал.
– Полнокровных болотниц у нас почти не бывает, – рассеянно проговорил работорговец. – Но если то, о чем вы сказали, правда, это надо исправить. У них, как правило, крепкие семейные узы, и в целом они народ упрямый, туповатый. Я знаю случаи, когда болотники предпочитали сдохнуть от голода, чем продать своих детей. Ну, как с такими вести дела?
Рингил спрятал лицо за кубком.
– Но, к счастью, примесь болотной крови – обычное дело для множества горожанок, – продолжил Хейл и позволил себе улыбнуться. – Если послушать их самих, конечно. Без этого не обошлись даже некоторые благороднейшие семейства Трелейна. Не переживайте, Ларанинтал из Шеншената, я почти уверен, что мы подыщем для вас девушку с подходящей кровью.
Потом они болтали о всякой ерунде, Рингил постепенно допивал вино, изображал застенчивого фата из Империи и маскировал истинные чувства. Он ощущал сдержанный оптимизм. Не стоило надеяться, что он найдет тут Шерин – даже если она побывала в «конюшне» Хейла, а не в другой, где торговали наложницами, это случилось месяц назад. Несмотря на слова работорговца о том, что обучать девушек с характером трудновато, Рингил не думал, что сложно сломить молодую женщину, которая наверняка и так считает себя никчемной из-за неспособности выносить ребенка, от которой отвернулась семья и, в конце концов, предал мужчина, который забрал ее у родных.
Но если она здесь побывала, должны остаться следы. Кто-то наверняка ее запомнил – другие девушки, слуги, надсмотрщики. И должны быть, разумеется, документы о продаже. Теперь это законная торговля, никто ничего не прячет. Часть дивного нового мира, за который они сражались. Если это нужное место, дверь открыта наполовину, а значит, Рингилу не составит труда разобраться с остальным, даже если придется уволочь Терипа Хейла в укромное местечко и вытянуть из него остаток сведений при помощи горячих углей и железа.
А если адрес неправильный – что ж, у него остается список Милакара. Он начнет все заново.
– Спускаемся? – спросил Хейл.
Рингил улыбнулся и кивнул, изображая нетерпение, как подобает фату.
Оказалось, веселых девиц с длинными ножками держали в другой части здания. Рингил последовал за Хейлом на первый этаж, потом пересек внутренний двор. Эрил и Гирш шли сзади, вместе с головорезом Хейла – тем, что с плетью. Все следили за всеми с суровым спокойствием. Пока они были внутри, ночной воздух сделался ясным и холодным; они прошли через внутренний двор в молчании, под резким светом звезд и длинной, холодной аркой Ленты. Рингил увидел, как его дыхание превращается в ледяные белые облачка.
Если холод и беспокоил одетого в шелковый халат и тапочки Хейла, он этого не выказывал. Работорговец провел их через еще одну боковую дверь в стене внутреннего двора, потом вниз по трем пролетам каменной лестницы, и в конце концов они оказались в полукруглом подвальном помещении с пятью занавешенными альковами вдоль изогнутой стены. Джаниш, привратник, уже был здесь, и ухмылка не сошла с его лица – похоже, он наслаждался своей работой. Свет Ленты лился через зарешеченные оконца под крышей, но, в основном, комнату озаряли два фонаря, стоящих посередине. На полу лежали маджакские ковры, изогнутую стену украшали развратные фрески – впрочем, по сравнению со спальней Милакара довольно-таки скромные, – а со сводчатого потолка свисала огромная кованая люстра.
Терип Хейл повернулся к Рингилу и его спутникам.
– Позвольте представить, – с мрачной торжественностью объявил он, – наших веселых девиц с длинными… ножиками.
Шторы, прикрывающие альковы, разъехались в стороны. За ними стояли вооруженные головорезы и насмешливо ухмылялись. При них были короткие мечи и топоры, палицы и дубинки. По меньшей мере, два амбала в каждом алькове. Рингил увидел арбалет, взведенный и нацеленный в его сторону.
Привратник поймал его взгляд и подмигнул.
– А теперь, – сказал Хейл, – может, Ларанинтал из Шеншената расскажет мне, кто он такой на самом деле?
Глава 18
Эгар выехал за пару часов до рассвета.
На самом деле ему не нужно было отправляться в путь заранее, так как скаранаки обычно хоронили мертвецов вблизи от места стоянки на момент церемонии, а их перемещения по степи приблизительно соответствовали временам года. По этой причине в очередную годовщину смерти отца могила Эркана оказывалась неподалеку. Эгар мог отследить ее по переменам в небесах и немногочисленным вехам на продуваемой ветрами степи; он чувствовал, как она перемещается где-то за горизонтом, согласно сезону, медленно приближается одновременно с убыванием тепла и наступлением зимы, надвигается на него, как и ежегодный праздник.
И зачем он выехал так рано?
Просто Сула пыталась обходиться с ним по-хозяйски, пользуясь своей молодостью и беззаботным кочевническим отношением к жизни; она вела себя прямолинейно, не заботилась о его чувствах, лезла ему в душу и думала, что любые проблемы можно решить, если отсосать как следует.
«Вряд ли малышку можно в чем-то винить. Ты же не дал ей повода думать, что все иначе, верно?»
В общем, он наврал ей, пока одевался.
– Последнюю лигу пройду пешком. В знак уважения.
– Но это же глупо!
Он с некоторым усилием сдержал гнев.
– Это традиция, Сула.
– Ага. – Гортанное фырканье. – Не припомню, чтобы такую традицию соблюдали после того, как мой дед испустил дух.
– Ну, это было не так давно, верно?
Она в растерянности уставилась на него.
– В каком смысле?
«В том смысле, что я помню твоего деда молодым. И что по возрасту легко гожусь тебе в отцы. В том смысле, что тебе шестнадцать, мать твою, и ты сидишь в моей юрте как у себя дома – и, главное, в том смысле, что в мои годы стоило бы взять себя в руки и все это прекратить».
– Да так, – пробормотал он. – Ни в каком. Но традиции, э-э, это очень важно, Сула. Они наделяют клан силой.
– Ты считаешь, что я для тебя слишком молодая… – принялась ныть Сула. – Ты меня вышвырнешь, в точности как ту воронакскую сучку.
– Не вышвырну.
– Вышвырнешь!
И она разрыдалась.
Конечно, пришлось к ней подойти и обнять. Потереться о шею, прошептать на ухо какую-то ерунду, словно она была кобылой, которую пока не удалось объездить, ухватить одной рукой за подбородок, а другой вытереть слезы. Пришлось отложить на потом нарастающую холодную печаль в груди и изобразить улыбку, когда Сула перестала плакать, пощекотать ее и потискать через красную войлочную рубаху, которую девушка позаимствовала из его сундука с одеждой. Этой рубахой, словно полыхающим знаменем, она всем и каждому в лагере объявляла, чем именно занимается в юрте вождя.
Надо с ней об этом поговорить.
Когда-нибудь.
– Послушай, – сказал он наконец. – Снаружи охренеть как холодно, да? Сидя в седле, не согреешься. Вот в чем суть. Если я пойду пешком, мне будет тепло. Велика вероятность, что отсюда и взялась традиция, понятно?
Сула с сомнением кивнула, шмыгнула носом и кулаком вытерла глаз. От избытка чувств он сильно прижал язык к зубам, не переставая натужно улыбаться. Почему, почему она в такие моменты выглядела сущим ребенком…
«Вот как у них это получается? Почему они все начинают как распутные искусительницы с огнем в глазах, а в итоге рыдают, уткнувшись мне в грудь, будто девчонки?
Разве недостаточно, что я несу на своем горбу весь клан, драть его? Клянусь гнилыми яйцами Уранна, разве недостаточно, что я сюда вернулся?! Что бросил Ихельтет и все, что было в нем дорого, и вернулся домой к своим гребаным соплеменникам? Разве недостаточно, что я тут, скорее всего, на хрен сдохну, как отец, и больше никогда не увижу лицо Имраны?»
Ответа не было.
«Скулишь как девчонка, вождь. Даже хуже – эта малышка в твоей рубахе, по крайней мере, плачет о будущем, о том, что могла бы изменить. Она не ноет, барахтаясь в собственной тоске по прошлому, с которым ничегошеньки, мать твою за ногу, не поделаешь.
А ну, быстро взял себя в руки».
Он опять аккуратно ухватил ее за подбородок.
– Послушай, Сула. Я вернусь после утренней зари, так быстро, как смогу. Жди меня, и учти – я захочу согреться. – Опять прибегнув к шутовству, он вскинул брови и ухватил ее за зад, за грудь. – Смекаешь, о чем я?
Он добился от нее сдавленного смешка, а потом – долгого, влажного поцелуя. И довольно скоро вышел из юрты. В красноватом вечернем свете его ждал конь, оседланный и снаряженный Марнаком – щит, копье и топорик прикреплены к седлу, сверток с одеялами, вязанка дров и провизия крепко привязаны. Пожилой кочевник стоял на почтительном расстоянии от юрты вождя, рядом с собственным конем, и о чем-то с мрачным видом разговаривал с лагерными дозорными. Заметив, как Эгар выходит из юрты, Марнак тотчас же бросил собеседников и быстрым шагом направился к нему. Окинул вождя внимательным взглядом, но спросил одно:
– Все в порядке?
– Бывало и получше. Все еще хочешь прокатиться со мной?
– Когда ты в таком настроении? – Марнак пожал плечами. – Еще как хочу, ведь будет очень весело.
На самом деле, чем дальше от лагеря они уезжали по степи, тем лучше становилось настроение Эгара. Косые лучи низкого зимнего солнца окрасили заросли травы в обманчиво теплый золотисто-рыжий цвет, и сложилось впечатление, что этот вечер мог длиться вечно. Небо было чистым, голубым и пустым, Лента круто изгибалась, рассекая его и переливаясь красноватыми оттенками, в унисон закату. С севера дул пронизывающий ветер, но жир на лицах уберегал от его укусов. Кони шли ровно и легко, лишь время от времени слышалось постукивание и позвякивание металлических частей сбруи и железных талисманов, вплетенных в гривы, которыми они иногда трясли. Один или два раза Эгара и Марнака приветствовали пастухи, парами возвращающиеся в лагерь на ужин.
Он будто вырвался на свободу.
– Ты по югу не скучаешь? – в конце концов спросил он Марнака, когда тишина между ними перестала быть напряженной и подтолкнула к беззаботной дорожной беседе. – Не думал вернуться?
– Нет.
Эгар взглянул на друга, удивленный столь резким ответом.
– Что, прям никогда-никогда? И даже по шлюхам не скучаешь?
– У меня теперь есть жена. – Марнак ухмыльнулся в бороду. – А шлюхи и в Ишлин-ичане есть, знаешь ли.
– Ну да, знаю.
– Там теперь даже ихельтетские девушки бывают, если кому-то нужно.
Эгар хмыкнул. Об этом он тоже знал.
Марнак привстал в седле и взмахом руки обвел степь.
– Погляди, с чего отсюда уезжать? Бесконечные пастбища, полным-полно родников, тихие реки, за которые не надо драться с ишлинаками, места хватает всем. Налетов почти не бывает, потому что молодежь теперь уезжает на юг. Долгобегов так далеко на юге и западе почти не видать, волки и степные кошки тоже почти нас не трогают. Стада такие громадные, что мы не знаем, куда девать мясо. Вокруг все свои, из нашего клана. Разве в Ихельтете есть что-то лучше?
«Хм, с чего бы начать?»
Вид на гавань, где солнечный свет отражается от волнистой синевы, протянувшейся до самого горизонта. Высокие белые башни на мысе; с десяток крупных крылатых рептилий поднимаются ленивой спиралью, оседлав восходящий поток воздуха. Вопли чаек на пристани, стук деревянных молотков, которыми рыбаки чинят лодки.
Внутренние дворики, залитые палящим солнцем и густо заросшие вьюнком с алыми цветами, чье название ты так и не научился выговаривать. Витиеватые решетки на окнах и дверях, узкие улицы с белыми стенами, задуманные так хитро, что обманывают безжалостные атаки солнца. Искусно сооруженные места для уединенных встреч и теплые каменные скамьи посреди озер густой тени, мелодичное журчание падающей воды где-то за ширмой.
На рыночных прилавках – горы разноцветных фруктов, которые можно унюхать за дюжину шагов. Философы и стихоплеты что-то декламируют подле своих палаток в тех уголках площадей, где места подешевле, а из чайных доносится шумное и торопливое обсуждение всего под солнцем: стоит ли торговать с западными землями, существуют ли злые духи, что решили с городским налогом на лошадей.
Книги – теплая тяжесть в кожаной обложке в твоих руках, и запах, который можно ощутить, если поднести эту тяжесть к лицу. То, как однажды у тебя екнуло сердце, когда толстый том упал и раскрылся на какой-то часто перечитываемой странице, аккуратно разделился на две массивные половины вдоль корешка – и ты в отчаянии подумал, что испортил его.
Строчки, строчки, бесконечные строчки черных закорючек, и палец Имраны с длинным ногтем движется по тексту, помогая тебе его читать.
Полупрозрачные шторы колышутся и раздуваются, когда морской бриз проникает в комнату с балкона и потихоньку уносит прочь дневную жару, остужая пот на вашей коже.
Убывает дневная суета, крики уличных торговцев делаются скорбными по мере того, как сгущаются сумерки и по всему городу россыпью зажигается свет в окнах.
Над тускнеющим горизонтом разносится тоскливый призыв к вечерней молитве, но ты не замечаешь его в объятиях тонких, смуглых, пахнущих апельсиновым цветом рук.
Огни рыбацких лодок удаляются от берега на волнах вечернего прилива».
– Ну да, ты прав… – проговорил Эгар.
Марнак сосредоточился на расстилающейся впереди степи и какое-то время молчал. Может, он чувствовал отголоски того, что творилось в душе вождя.
– На юге мне платили за то, чтобы я убивал других людей, – наконец проговорил пожилой маджак ровным голосом. – Когда ты молод, это славно. Набираешься опыта, прославляешь себя и предков в Небесном Доме. Небожители обращают на тебя внимание.
– И бабы тоже.
Марнак коротко рассмеялся.
– И бабы. Но приходит время, когда ты понимаешь, что не молод, и перестаешь получать от этого удовольствие. По правде говоря, я вернулся бы домой намного раньше, если бы не заявился Чешуйчатый народ.
– «Судный час человечества» и все такое?
Это прозвучало не так язвительно, как Эгар рассчитывал. Несмотря ни на что, в словах по-прежнему ощущалось слабое эхо призыва к действию, провозглашенного Акалом Великим. Марнак кивнул – так незаметно, что, вероятно, это не было осознанное движение, он просто покачнулся в седле.
– Да, на некоторое время.
– Угу, пока ты не увидел собственных соплеменников по другую сторону поля битвы.
Марнак пожал плечами.
– Это меня не особенно беспокоило. Когда берешь имперскую монету, шансы велики, что рано или поздно будешь воевать с Лигой. А если выходишь против Лиги, шансы велики, что рано или поздно столкнешься с маджаками. Так все устроено. Это не сильно отличается от стычек с ишлинаками, какие у нас здесь раньше случались. Я когда-то сам сражался за Лигу разок-другой, до того, как Империя стала нанимать нас всерьез. И да, с самого начала было ясно, что, если удастся победить ящеров, мы продолжим драться друг с другом.
– Почему бы не остаться и не заработать еще немного деньжат?
– По-твоему, я об этом не думал? К тому времени я уже был на командной должности. Но, как и было сказано, все это славно, когда ты молод. А я… ну, какой из меня был юноша на тот момент? – Марнак растерянно помотал головой. Он обычно не задумывался о таких вещах. – Знаешь, с возрастом все чаще воспринимаешь битву, в которой тебя не убили, как удачу. Начинаешь спрашивать себя, почему ты дожил до вечера, почему стоишь посреди поля на своих двоих, когда вокруг все залито чужой кровью. Почему Небожители тебя пощадили, и какую цель Небесный Дом для тебя приготовил. И все такое. Когда пришел Чешуйчатый народ, я решил, что понял эту цель. Вроде как осознал, для чего живу, и что должен погибнуть, сражаясь с ними. Это меня не побеспокоило – главное, чтобы смерть была славная.
– Но ты не умер.
– Нет. – Эгару показалось, что он слышит в голосе товарища нечто, похожее на разочарование. – Не умер. Даже в Виселичном Проломе, а ведь, Уранн свидетель, там нас всех едва не прикончили. Да уж, это было бы достойное место для славной гибели, если бы мне выпал такой жребий.
Теперь пришел черед Эгара рассмеяться. Только смех вышел мрачный, совсем невеселый.
Губы Марнака изогнулись, вторя этому смеху молчаливым эхо.
– Вместо этого мы все стали героями. Ты, я и даже твой друг-педик.
– Послушай, мы с ним не…
– А потом раз – и опять начали драться с людьми. В этом ничего такого нет, я же говорил, но… – Он вновь беспомощно взмахнул рукой. – Я постарел. Почувствовал себя так, словно вернулся на ободе огромного колеса в то самое место, откуда начал свой путь. В телегах вербовщиков в Ихельтет приехало столько молодых маджаков, они так рвались заполнить пустоты в строю, ни хрена не понимая, что происходит…
– Помню. – От одного взгляда на их сияющие воодушевлением лица чесались кулаки. Тот факт, что десять лет назад он сам выглядел почти так же, все усложнял. – Странные были времена, да?
– Знаешь, на что это похоже? – Марнак стащил шапку и яростно почесал голову рукой, наполовину сжатой в кулак. – Помнишь машины, что двигались по кругу, которые кириаты установили в чайных садах Инвала? Те, с деревянными лошадьми?
– Ага. Я на них пару раз катался.
– Тогда ты помнишь, что случается, когда эта штука останавливается. Все замирает, и ты сидишь, привыкаешь, что мир вокруг тебя больше не кружится, а вокруг новые лица, в основном, детские, и все хотят скорее оседлать деревянных лошадей. Ты сперва не понимаешь, хочется ли тебе уступить место, а потом доходит. – Он опять нахлобучил шапку и бросил на Эгара косой взгляд. – До тебя доходит, что ты совершенно не хочешь это повторить. На самом деле, ты ни хрена не уверен, что тебе и первый раз-то понравился.
На этот раз рассмеялись оба, и громко. Поначалу смех был натужный, но потом они расслабились и расхохотались по-настоящему. Тихие звуки человеческого веселья быстро затерялись на просторах степи, под бескрайним небом; канули в тишину и ветер, как моча в землю.
– Знаешь, – проговорил Марнак, которому будто не хотелось сдаваться под натиском молчания. – Я как-то сломал одну из этих лошадей. Не рассказывал? Башку ей оторвал, потому что был обкуренный. С меня требовали денег на починку этой хреновины, примерно половину недельного жалования. Вызвали городскую стражу, когда я не признал вину. Так я рассказывал или нет?
Вообще-то, рассказывал, но Эгар любезно покачал головой, и Марнак начал повествование. Было так здорово опять услышать историю, полную шальных проделок, карабканья по стенам, прыжков по крышам, вторжений в гарем и погонь, внезапных перемен и поворотов, да еще с парочкой новых деталей, которые маджак добавил в «варево», чтобы вкус был поострей. Драконья Погибель будто сидел у огня и слушал, как опытный рассказчик повествует про Такавача и добродетель русалки, или еще какую-нибудь, столь же любимую всеми легенду.
Когда история завершилась – Марнак благополучно перебрался через реку и вернулся в казармы до рассвета, – их смех опять растаял посреди степи, вождь кивнул и принялся рассказывать другую ихельтетскую байку, из собственных запасов. Она была про то, как знаменитый имперский рыцарь однажды вернулся домой и обнаружил Эгара в постели со своими женами – четырьмя сразу.
– И знаешь, это его взбесило больше, чем все прочее. Он стоял, размахивал дурацким придворным мечом и орал на меня. Дескать, да, Откровение позволяет иметь до шести жен, но категорически запрещает ложиться в постель более чем с одной зараз. – Эгар бросил поводья и развел руками. – И откуда я мог об этом узнать, спрашивается?
Опять смех.
И еще одна байка.
В конце концов, подъехав к могиле Эркана, они притихли и переглянулись. На некоторое время обоим удалось забыть, чем они занимаются, но теперь все закончилось. Эгар спешился.
– Спасибо, что составил мне компанию.
– Ага. – Марнак огляделся по сторонам. Невысокий холм, единственное согбенное дерево с узловатыми безлистными ветками, в которых запутался шар заходящего солнца. Место было мрачное, не для живых.
– Со мной все будет хорошо, – тихонько проговорил Эгар. – Он был хорошим человеком при жизни, с чего ему вредить мне теперь?
Марнак поморщился. Маджаки не верили, что из хороших людей получаются хорошие призраки. Дух усопшего следовало ублажать, независимо от того, кем он был при жизни, ритуалы нужно соблюдать. Так говорил шаман. Никто толком не объяснял, почему, но подразумевалось, что за ошибку платить придется не только вождю, но и клану.
– Ладно, езжай. Если не пожалеешь кобылу, вернешься вскоре после наступления ночи. – Эгар проследил за тем, как его приятель разворачивает лошадь. – Ах да, если Сула спросит, скажи, что оставил меня в половине лиги до могилы, потому что я хотел пройтись пешком. Понял?
Марнак бросил на него взгляд через плечо и ухмыльнулся.
– Понял.
Он щелкнул языком, ударил кобылу пяткам и пустил рысью, которая все ускорялась, пока не перешла в галоп. Эгар смотрел, как он исчезает в той стороне, откуда они приехали, превращаясь в точку, медленно тающую в сумерках. Потом он вздохнул и повернулся к могиле отца.
Смотреть там особенно было не на что. Почва в степи в это время года твердая, поэтому могила получилась неглубокой, и сверху ее завалили камнями, которые собирали целый день. У ног погребенного воздвигли традиционную пирамиду, украшенную нарисованными символами в цветах скаранаков и железными талисманами, привязанными к камням ремешками из буйволовой кожи. Они рассыпали вокруг лепестки тундровой розы и крокуса и посадили у головы Эркана карликовый дуб, чтобы тот позже дарил усопшему тень в летнюю жару.
За минувшее время клановые цвета поблекли, а ветви выросшего дерева теперь простирались над головой Эгара, словно руки скелета. Железные талисманы остались, хотя – Эгар с подозрением прищурился – один или два кто-то украл за последний год.
– Гребаные воронакские воришки, – пробормотал он.
«Ага, но так далеко на Юго-Запад забираются еще и скаранакские изгои или какие-нибудь помешанные исследователи с Юга». Он видел скаранакские погребальные амулеты в имперских музеях, однако не смог никому объяснить, почему это вызвало у него ярость. В Ихельтете – по крайней мере, в самом городе – неплохо относились к другим верованиям, но свысока, предполагая, что Откровение превосходит их все, и это его бесило. На самом деле, имперцам было все равно, что они задевают чьи-то чувства.
«Давай-ка не будем отвлекаться, а?»
Он пустил коня попастись на некотором отдалении, откупорил флягу с рисовым вином, которую привез с собой, и немного постоял, держа ее в опущенных руках и глядя на могилу.
– Привет, папа, – сказал он вслух. – В этот раз привез тебе кое-что особенное.
Ветер тихонько завывал. Другого ответа вождь не дождался.
– Хорошая штука. На Юге все время пил. Его продавали в таверне в гавани, недалеко от дома Имраны. Тебе бы там понравилось, папа. Шумно, полным-полно крутых парней из доков. Из главной двери море видать. – Он помедлил, глядя на пирамиду камней. – Я бы так хотел показать тебе море, папа.
Он несколько раз с усилием моргнул. Прокашлялся.
– Поверить не могу, что теперь это вино продают в Ишлин-ичане. Везти-то далеко. Торговец содрал с меня все десять шкур, но, мать твою, я вождь или кто?
«Расслабься, Эг. Не надо так. Тебе тут всю ночь сидеть, а солнце еще не зашло».
Он поднял флягу и наклонил, стал лить вино медленно и ровно, описывая небольшие круги. Жидкость покрывала камни темными пятнами, струйками и каплями утекала во тьму между ними. Когда фляга опустела, он ее перевернул и вытряхнул последние капли, а затем аккуратно положил у подножия пирамидки. Чуть задержал пальцы и замер, согнувшись, чуть отвернув лицо и прислушиваясь к ветру. А потом резко выпрямился. На мгновение его лицо исказила гримаса – то ли от болезненных ощущений из-за неудобного положения, то ли из-за чего-то еще, Эгар сам не знал. Он опять откашлялся.
– Ну… теперь, видимо, надо развести костер для бдения.
Он расседлал коня, снял оружие, одеяла и провизию с отточенной, солдатской аккуратностью. Развернул вязанку и сложил костер на выжженном лысом пятачке, где уже разжигал его в минувшие годы. Солнце выпуталось из ветвей дерева и повисло над горизонтом. Эгар поежился и бросил на него косой взгляд, не переставая работать. Прошелся по окрестностям, собрал несколько сломанных бурей веток, которые заметил в траве чуть раньше, принес их к костру и разломал на подходящие куски, которые сложил рядышком. Вязанки, которую он привез с собой, должно было хватить до утра, но запас лишним не будет. Что всего важнее, работа помогла ему избавиться от пробирающего до костей озноба.
Он присел у незажженного костра. Как и большинство маджаков, Эгар носил сухую траву и огниво в мешочке под рубахой, и вот теперь он их достал, принялся осыпать искрами жесткую траву, пока та не зажглась, затем аккуратно поместил ее в центр кучки дров. Наклонился почти до земли и заглянул внутрь. Дым и язычки пламени лизали дерево изнутри, стремясь вверх. Деревяшки поменьше занялись, начали обугливаться и вспыхивать. Полился веселый желтый свет. Его теплом омыло глаза и лицо Эгара, и ощущение немного напоминало слезы. Он быстро выпрямился, снова погрузившись в сгущающиеся сумерки и прохладный воздух. Спрятал мешочек с огнивом, отряхнул ладони. Бросил еще один взгляд на кривое дерево-ориентир и заходящее солнце.
– Что ж, папа, я…
Там кто-то стоял.
Как удар молота в грудь, ледяная хватка страха заставила его схватиться за рукоять ножа на бедре.
Читать бесплатно другие книги:
