Стальные останки Морган Ричард

Глава 29

Шерин его не узнала.

Наверное, подумал Рингил, ее вины в этом нет: прошло много лет, и в нем мало осталось от мальчишки, который отказался играть с ней в саду в Ланатрее. Женщина, безвольно сидящая на земле перед ним, точно не напоминала болезненную девочку из его собственных воспоминаний. В Луговинах он, скорее всего, прошел бы мимо нее, не узнав, если бы не таращился на карандашный набросок Ишиль последние пару недель. На самом деле, даже рисунок теперь мало соответствовал оригиналу. От перенесенных лишений Шерин будто истаяла, ее глаза запали и взгляд стал отрешенным, а на сильно похудевшем лице тяжким грузом отразились еще не прожитые годы. В спутанных волосах виднелись седые прядки, у рта и глаз появились болезненные морщины – совсем как у измотанной служанки в портовом трактире, раза в два старше Шерин.

Глядя на нее, Рингил задался вопросом, какие следы оставило время, проведенное с двендой, на его собственном лице. В последний раз он смотрелся в зеркало перед тем, как покинул Луговины и отправился в Эттеркаль – теперь мысль о том, чтобы вновь увидеть свое отражение, пробудила смутное беспокойство.

– Шерин? – очень осторожно позвал он и присел, чтобы оказаться с ней вровень. – Я твой кузен, Рингил. Я пришел, чтобы забрать тебя домой.

Она не взглянула на него. Ее взгляд был устремлен ему за спину, на Ситлоу, и она вжималась в угол загона так, словно ждала, что перламутровая тканая стена ее поглотит. Когда Рингил попытался коснуться ее плеча, она отшатнулась как безумная и схватила себя за шею, словно пытаясь ее спрятать. Потом начала быстро раскачиваться взад-вперед, сидя в углу и издавая тонкий высокий вой на одной ноте, настолько не похожий на звуки, издаваемые человечьим горлом, что Рингил сперва не понял, что слышит.

Он повернулся, продолжая сидеть на корточках, снизу вверх посмотрел на бледный олдрейнский лик Ситлоу и прорычал:

– Ты не мог бы убраться на хрен и дать мне минутку наедине с кузиной?

Пристальный взгляд двенды перебежал с его лица на Шерин и обратно. Ситлоу едва заметно пожал плечами, повернулся и выскользнул через приоткрытую дверь, как дым.

– Послушай, Шерин, он не причинит тебе зла. Он… – Рингил взвесил слова. – Друг. Он позволит мне забрать тебя домой. Честное слово. Никаких трюков и колдовства. Я правда твой кузен. Твоя мать и Ишиль попросили меня разыскать тебя. Я искал… некоторое время. Помнишь Ланатрей? Я все время отказывался играть с тобой в саду, даже когда Ишиль заставляла.

Кажется, это помогло. Ее лицо медленно, дюйм за дюймом, повернулось. Дыхание сбилось, а потом вой прервался и растаял в тишине, как вода на выжженной солнцем земле. Она взглянула на него краем глаза, все еще держа себя обеими руками за шею. Спросила скрипучим, как ржавая дверная петля, голосом:

– Ри… Рингил?

Он заставил себя изобразить подобие улыбки.

– Ага.

– Это правда ты?

– Ну да. Ишиль меня послала. – Он опять попытался улыбнуться. – Ты же понимаешь, что это значит. Ишиль. Уж какая она есть. У меня, мать твою, не было выбора – я просто обязан был тебя отыскать, да?

– Рингил. Рингил…

Шерин бросилась на него, рухнула ему на шею и плечи, рыдая, хватаясь и крича, будто тысячи демонов, вселившихся в нее, решили наконец, что пробыли в этом теле слишком долго, нужно дать ей волю.

Он держал ее, пока это продолжалось, баюкая, бормоча банальности и поглаживая волосы, превратившиеся в крысиное гнездо. Крики перешли во всхлипывания, затем в судорожное дыхание и тишину. Он всмотрелся в ее лицо, вытер слезы рукавом, как мог, а затем поднял ее и вынес наружу; кусочки соломы с пола стойла все еще цеплялись за простую, испачканную болотной водой сорочку, которая была на ней надета.

«Теперь ты счастлива, мама? Достаточно ли я сделал?»

Снаружи небо пришло в движение; густые клубящиеся тучи проносились над головой с угрожающей скоростью. Свет изменился, загустел и погрязнел, предвещая тусклый конец дня; в воздухе смердело надвигающейся бурей. Из других стойл в «конюшне» и из соседних построек не доносилось ни звука. Если их обитатели и были живы, ужас или апатия вынуждали их хранить молчание. Рингил невольно обрадовался – так было легче притворяться, что здесь нет других пленников, кроме женщины, которую он держал в руках.

Ситлоу стоял, прислонившись к стене «конюшни», скрестив руки и глядя в пустоту. Рингил без единого слова прошел мимо него и остановился в нескольких шагах, держа Шерин на руках. Она зарылась лицом в его шею и стонала.

– Итак, – раздался позади голос двенды. – Доволен? Теперь у тебя есть все, чего ты хочешь?

Рингил не обернулся.

– Ты посадишь нас на хорошего коня, укажешь дорогу на Трелейн и позволишь уехать на целый день из этой сраной дыры. Тогда, может быть, мы поговорим о выполненных обещаниях.

– Конечно. – Он услышал звук, с которым Ситлоу оторвался от стены, выпрямился и скользнул ближе, встал за спиной. От его голоса, безжизненного и холодного, у Рингила зашевелились волосы на затылке. – А почему бы нет? Ведь тебя тут больше ничего не держит?

– Ты сам это сказал.

Рингил направился к воротам при свете молний, чуть напрягшись, потому что нести Шерин оказалось тяжелее, чем он ожидал, когда впервые поднял ее. Какая-то вечно беззаботная его часть припомнила времена, когда он мог сражаться весь день в полном доспехе и к вечеру не валиться с ног, и ему даже хватало сил, чтобы пройтись по лагерю, поговорить с новобранцами и подбодрить их перед завтрашней бойней, рассказать о победе, в которую он не верил, и разделить с ними жестокие, грубые шутки о деньгах, ебле и членовредительстве, будто он и впрямь находил их забавными.

«Тогда ты был лучшим человеком, Гил? Или просто лучшим лжецом?

Ну, ягодицы и живот у тебя были более подтянутыми. А плечи – шире и крепче.

Может, этого им хватало, как и тебе».

Он вышел за ворота, угрюмо отворачиваясь от голов в воде у забора. Ему это почти удалось. Но стоило просчитаться, искоса взглянуть не туда, и краем глаза он зацепил отчаявшееся, грязное лицо женщины у самого порога. Он отвернулся, прежде чем успел рассмотреть что-то еще, кроме изборожденной дорожками слез щеки и беззвучно бормочущего рта. Он так и не встретился с ней взглядом.

И двинулся дальше, сквозь болото и тускнеющий свет, неся на руках Шерин, которая становилась все тяжелее, бок о бок с Ситлоу, холодным и отрешенно-прекрасным – они втроем выглядели символическими персонажами из какого-нибудь раздражающе пафосного моралите, чье изначальное назидание исказили и переврали, утратили, и теперь ни зрители, ни актеры понятия не имели, что за хрень происходит на сцене.

На юго-западной окраине болота окрестности постепенно стали менее враждебны к людям и, видимо, прочим живым существам. Сперва их время от времени кусали комары, а на заболоченных участках тропы вокруг сапог вздымались редкие облачка мошкары. Затем сквозь тишину начало медленно просачиваться пение птиц, и вскоре после этого Рингил стал замечать их самих, сидящих или прыгающих на ветвях и поваленных стволах деревьев. Вода все больше отказывалась от своих непредсказуемых притязаний на землю, перестала сочиться из нее при каждом шаге, все чаще ограничиваясь протоками и впадинами. Тропинка, по которой они шли, затвердела, вездесущая вонь стоячих прудов теперь налетала лишь изредка. Земля поднялась и пошла волнами; звук текущей по камням воды возвестил о ручьях. Даже небо будто просветлело, когда грозная буря на какое-то время уползла в другое место.

Как и многое другое в жизни Рингила, гнетущая тишина в сердце болота не казалась такой уж невыносимой, пока он не отдалился от нее.

Они следовали вдоль берега ручья, который превращался в реку, часто останавливаясь, чтобы передохнуть. Через некоторое время Шерин смогла идти сама, хотя еще прижималась к Рингилу всякий раз, когда кто-нибудь из двенд подходил близко или обращал на нее пустоглазый взгляд. Она совсем не разговаривала и, похоже, относилась к происходящему так, будто оно могло в любой момент оказаться галлюцинацией или сном.

Рингил понимал ее чувства.

Ситлоу, в свою очередь, был почти так же молчалив. Он вел отряд с минимумом словесных инструкций и жестов, разговаривал с Рингилом не чаще, чем с товарищами-олдрейнами. Если он и выбрал новых двенд, которые их теперь сопровождали, Рингил этого не заметил. Пелмараг и Эшгрин присоединились к ним у олдрейнского моста, еще двое незнакомых двенд дожидались на другом конце. Эти четверо время от времени обменивались короткими фразами, но Ситлоу в этих разговорах не участвовал. Ему, судя по всему, было все равно.

В сумерках они достигли лагеря, который старьевщики разбили на берегу.

– Через реку ходит паром, – объяснил Ситлоу, пока они стояли под деревьями неподалеку от маленького скопища хижин и складов. – А дальше дорога ведет на Северо-Запад. Мы забрались так далеко на юг, чтобы обойти худшую часть болота, но отсюда путешествовать намного проще. Через пару дней ходьбы доберемся до Прандергала, это достаточно большой поселок. Там добудем лошадей.

Рингил знал о Прандергале. Он видел, как его изначальных обитателей выгнали из домов на дорогу, ведущую на юг – в то время поселок еще назывался Ипринигил. Он кивнул.

– А сегодня вечером?

– Остановимся тут. Паром заработает утром. – Ситлоу неприятно оскалился. – Или ты хочешь, чтобы я призвал аспектную бурю и нашел способ обойти трясину?

Рингил сдержал дрожь. Он взглянул на Шерин.

– Нет, спасибо. Не думаю, что кто-то из нас готов к этому.

– Уверен? – Двенда продолжал скалить зубы. – Подумай. Ты можешь оказаться дома, в Трелейне, спустя дни, а не недели. И ты их даже не заметишь – ты вообще не почувствуешь, как течет время.

– Да уж, я знаю, как это все ощущается. Сделай милость, угомонись.

Они отправились в единственную гостиницу в лагере – домишко с земляным полом и соломенной крышей, дюжиной столов на козлах и длинной деревянной барной стойкой на первом этаже. У дальней стены была лестница, ведущая к отгороженной перилами площадке с дверьми. Они пробрались к бару сквозь шум и гам, устроенный немытыми бородачами, и сняли комнаты на ночь. Рингил не видел очевидных изменений в Ситлоу и других двендах, но они явно наложили на себя какие-то чары, потому что никто не обращал внимания на их внешность и диковинные наряды. Трактирщик – смуглый крепыш, неотличимый от посетителей – взял у Пелмарага монету с коротким кивком, попробовал на зуб и спрятал в карман, а потом взмахом руки указал на стол в углу, у окна. Они заняли места, вскоре подали ужин: свиные ребра и полные кружки пенящегося эля. Все оказалось на удивление съедобным, по крайней мере, по меркам Рингила, хотя он видел, как двенды обменивались кислыми взглядами, когда жевали.

Он обнаружил, что не может вспомнить, что они ели во время путешествия по Олдрейнским болотам. Ситлоу каким-то образом доставал еду, призывал ее колдовством, и она таяла во рту, как прекраснейшие кусочки мяса в меду и лучшие вина, что хранятся в погребах Луговин. Но остальное…

Да чего там, все целиком…

Он понял: воспоминания тускнеют, причем быстро – болота, все, что он там видел и делал, растворяются, как последний сон перед пробуждением, превращаются в бессмысленные обрывки, дразнящие образы без содержания, бессвязную последовательность событий, не скованную узами времени и логики.

Он резко перестал жевать, и на миг еда превратилась в комок опилок и жира, который невозможно проглотить. Жара, свет ламп и шум этого места перешли в глухой, нестерпимый рев. Он уставился на сидящего напротив Ситлоу и увидел, что двенда за ним наблюдает.

– Все тускнеет… – пробормотал Рингил с набитым ртом. – Я не могу…

Ситлоу кивнул.

– Да. Этого следовало ожидать. Ты вернулся в определенный мир, опять скован по рукам и ногам узами времени и причинно-следственных связей. Твое душевное здоровье окажется под угрозой, если ты будешь помнить все прочее, и альтернативы покажутся слишком реальными.

Рингил с трудом проглотил то, что было во рту.

– Кажется, все превращается в сон, – растерянно проговорил он.

Двенда ответил ему грустной улыбкой и слегка наклонился вперед.

– Я слышал, что сны – единственный способ, позволяющий твоим соплеменникам найти дорогу в Серые Края. Только безумцы или наделенные нечеловечески сильной волей могут там остаться.

– Я…

Кто-то тяжелый врезался в Рингила сзади и выбил из головы фразу, прежде чем он сумел подобрать нужные слова. Мысли покатились прочь, словно рассыпавшиеся монетки по мостовой – и с каждым блестящим кругляшом, исчезающим в сточной канаве, пропадала толика смысла.

Он сердито развернулся на скамье и рявкнул:

– Какого хрена ты не смотришь, куда прешь?

– Ох, гражданин, я дико извиняюсь. С радостью заплачу за пролитое, если ты… Гил? Рингил, мать твою, ты ли это?!

Эгар Драконья Погибель.

Он возник в свете ламп, посреди царящего в таверне шума и гама, словно легендарный воитель, выходящий из тумана на поле боя. Широкоплечий, высокий, весь растрепанный, с косматой гривой, унизанной маленькими железными талисманами. Над его плечом торчало укрытое кожаным чехлом верхнее острие копья-посоха, на поясе висели топорик и дирк с широким прямым лезвием [3]. От него несло болотом и холодом, и он явно только что вошел в таверну. Его покрытая шрамами бородатая физиономия расплылась в улыбке от уха до уха. Он схватил Рингила за плечи и стащил со скамьи, приложив не больше усилий, чем отец, поднимающий младенца-сына.

– Клянусь яйцами Уранна, дай-ка я на тебя посмотрю! – заорал маджак. – Какого хрена ты ищешь в этой груде навоза? Так это ты – некто из прошлого, кого я должен узнать и спасти? Тот хрен в плаще говорил про тебя?!

И все рассыпалось на части.

Рингил будто вновь угодил в один из аспектов болотной реальности. Время застопорилось, замедлилось, словно застряло в грязи. Его восприятие исказилось и смазалось – он воспринимал происходящее посредством иного, притупленного набора ощущений.

Вот Ситлоу вскакивает, широко распахнув глаза.

Эгар, поддавшись интуиции воина, напрягается, и его рука без промедления ложится на рукоять широкого дирка у бедра.

Сидящие за соседними столами поворачивают головы в их сторону.

Эшгрин, который расположился рядом с Ситлоу, тянется к чему-то под столом.

Зыбкий блеск. Сгущаются сумерки.

– Сдается мне, вы ошиблись, господин, – сказал Ситлоу и поднял на несколько дюймов над столом ладонь с растопыренными пальцами, похожую на паука. По пальцам вдруг пробежала волна, словно в них не было костей. – Это не ваш друг.

Эгар фыркнул.

– Послушай, старина. Я этого парня узнаю в любой…

Он нахмурился.

– Это ошибка, – ласковым тоном повторил двенда. – И немудрено.

– Наверное, вы очень устали, – поддакнул Эшгрин.

Эгар широко зевнул.

– А ведь правда. Какая забавная хрень. Я бы мог поклясться, что…

Позже Рингил сам не мог объяснить, что заставило его заорать и взмахнуть рукой, сметая все со стола. Тактика трактирной драки, выскочившая из темного кармана памяти, куда он заглядывал редко. Лампа в центре перевернулась, и из нее вылилось масло. Вспыхнуло пламя, побежало вдоль тарелок и перевернутых кружек. Он вскочил, подцепив столешницу обеими ладонями, и опрокинул ее на Ситлоу.

– Это я, Эг! – Рингил услышал собственный вопль со стороны. – Это я, мать твою! Хватай девушку!

Потом, когда Рингил вспоминал реакцию маджака, у него на глаза наворачивались слезы. Эгар оскалил зубы в ухмылке и ринулся к Рингилу. Выхватил дирк, и на широком лезвии заплясали отблески пламени, которое теперь беспрепятственно пожирало солому на полу. Драконья Погибель замахнулся на двенду, который не сообразил, что происходит.

– Я с тобой, Гил, – взревел маджак. – Кому засадить эту штуковину прямо в сраную жопу? Суки гребаные, со всем вашим колдовством…

Другой рукой он схватил Шерин за плечо и стащил со скамьи. Когда Пелмараг попытался остановить маджака, тот взмахнул дирком. Клинок зацепил руку двенды, рассек плоть, и рукав олдрейна потемнел от крови. Пелмараг взвыл, словно волк, и прыгнул на Эгара. Глаза степного кочевника широко распахнулись от потрясения. Кого бы он ни видел до сих пор на месте Пелмарага, какие бы чары ни обманывали его чувства, этому пришел конец.

– Призрак! – заорал Эгар. – Осторожно, духи! Болотные призраки!

И они с Пелмарагом, сцепившись, покатились по полу.

«Оружие, оружие… – пронеслась в голове Рингила бессвязная мысль. – Продам гребаную душу Хойрану за оружие!»

Но вместо того, чтобы поискать свой меч, он развернулся и прыгнул на спину Пелмарагу. Зная, что через пару секунд остальные двенды за столом кинутся на него. Он все равно не отступил. Эгар и Пелмараг сцепились намертво, маджак силился вызволить свою руку с дирком из захвата. Двенда и человек катались по земляному полу, ногами ища опору. Рингил запустил пальцы правой руки двенде в глазницы и потянул назад. Пелмараг завыл и задергался. Эгар высвободил руку и резанул двенду дирком по горлу, от уха до уха. Хлынул фонтан крови. Кровь пахла, как позже осознал Рингил, чем-то горько-сладким, и запах был сильным – совсем не таким, как у людей.

В тот момент он уже развернулся на полусогнутых ногах, вопя и глазами отыскивая остальных противников в густеющем дыму. Мельком встретился взглядом с Ситлоу, который готовился перепрыгнуть через опрокинутый стол – лицо двенды, пустоглазое и оскаленное, выглядело жуткой маской ярости. Потом их разделила взбудораженная толпа.

– Болотные призраки! Болотные призраки! Хватайте ублюдков!

В руке Эшгрина блеснул возникший из ниоткуда жуткий синий меч. Первые из людей, кто добрался до него, развалились на куски, словно под ударами мясницкого тесака. Атака стала хаотичной, зазвучали пронзительные вопли: кто-то попятился от стали, а кто-то, выхватив собственное оружие, орал, чтобы ему освободили место, и пытался пробиться вперед.

– Рингил! – завопил Эгар прямо ему в ухо. – Убираемся отсюда на хуй!

Он судорожно втянул воздух.

– С радостью. Хватай…

– Схватил ее уже! Просто уходим, мать твою!

Рука маджака опять крепко схватила Шерин выше локтя. Завтра у нее будут синяки, понял Рингил.

«Если мы проживем так долго».

Они каким-то образом добрались до двери, расталкивая и спотыкаясь о тех, у кого возникла такая же идея. Рингил пинком распахнул ее и вывалился в холод и темноту. Трактир стоял на небольшом возвышении, и он упал, не успев сбавить скорость, полетел кувырком, только дух вон.

Со звоном разбилось стекло. Двенда с воплем выскочил из окна словно помешанный, приземлился как кот и с ухмылкой кинулся на них с клинком в руке.

Эгар отпустил руку Шерин и проворчал:

– Держись за моей спиной, детка.

Он высвободил топорик, поднял его левой рукой, в правой по-прежнему держа дирк. Не было времени вытащить копье, хоть маджак и предпочел бы длинное оружие. Он взирал на меч твари с профессиональным спокойствием. Поначалу пустые, нечеловеческие глаза его потрясли, но теперь, когда кровь вскипела, Эгар не испытывал беспокойства. Это существо, решил он, ничем не хуже степного упыря. Углы его рта изогнулись в воинственной ухмылке.

– Какого хрена ты на меня уставился? – рявкнул он.

Существо с визгом бросилось в атаку. Оно было ужасно проворным, но Эгар уже несколько раз с таким сталкивался. Он саданул дирком снизу вверх, целясь в лицо. Сверкнул длинный меч, парируя, но блок был неуклюжий, любой это понял бы. Эгар не стоял на месте: он уже ударил топориком, держа его обеими руками, под вывернутый меч. Болотный призрак взвыл и отпрыгнул. Эгар, не ослабевая натиска, зацепил клинок крюком на обухе топора и рванул его в сторону левой рукой. Правой, сжав кулак, врезал противнику по морде. Болотный призрак пошатнулся. Эгар довел дело до конца. Еще один удар, опять по лицу – «…не трогай тело, под этим странным нарядом, вроде кожаным, наверняка какая-нибудь броня…» – и под кулаком с громким хрустом сломался нос. Призрак заорал и попытался ударить заблокированным клинком. Да, он был проворным, но не обладал грубой силой, в которой нуждался. Эгар ухмыльнулся, наклонился, подцепил рукой бедро и поднял. Существо рухнуло на спину. Эгар упал ему на грудь коленом, всей тяжестью. Что-то скрипнуло, хрустнуло. Болотный призрак опять заорал, но уже слабо. Эгар высвободил топорик и, не тратя время на то, чтобы его перевернуть, саданул рукоятью, окованной железом, по пустоглазой физиономии. Выбил глаз, сломал скулу. Разбил рот и уже сломанный нос.

Что-то шевельнулось позади.

Он обернулся и увидел Рингила, который просто стоял, пошатываясь, в зыбком свете. Вздохнул с облегчением и чуть расслабил руку, держащую топорик.

– Вставай, – хрипло проговорил трелейнский рыцарь. – Надо убираться отсюда. Пока остальные не вышли.

Эгар посмотрел в сторону трактира. Звуки насилия хлестали из разбитого окна и двери, где собиралась взбудораженная толпа, раздираемая желанием поглазеть и ужасом от увиденного. Дым, пляшущие языки пламени. Кажется, их никто пока не заметил в темноте. Все смотрели только на здание.

– Внутри, самое меньшее, шестьдесят человек, – сказал он Рингилу, все еще тяжело дыша после схватки. – Даже если вмешаются две трети, они прикончат этих ублюдков, легко.

– Вовсе нет! – От ужасной спешки Рингил сорвался на крик. – Поверь, у нас есть, в лучшем случае, пара минут.

Нельзя следовать за человеком почти на верную смерть в раскаленное жерло горного перевала, не выяснив, чего он стоит. Не научившись доверять его словам в мгновение ока, даже если он гребаный педик. Эгар выпрямился и огляделся.

– Ладно. Берем паром.

– Что? – Рингил нахмурился. – Разве эти болваны не запирают весла на ночь?

– Кому какое дело до весел, когда все так завертелось. Течение в Идрикарне здесь, далеко от болота, сильное; он унесет нас на юг быстрее, чем ты можешь бегать, дружище.

Тварь у ног Эгара начала двигаться и застонала. Маджак изумленно посмотрел вниз.

– А ты крепкий говнюк, да? – проговорил он почти с восхищением.

Затем перехватил топорик наоборот, изменил позу и рубанул. Голова болотного призрака покатилась в сторону, хлынула кровь. Эгар вытер забрызганное лицо, с любопытством принюхался и пожал плечами. Огляделся, нашел дирк и поднял с земли, а потом похлопал Рингила по плечу.

– Ну, вперед. Задницу в седло.

– Сперва дай мне его меч.

– На хрен тебе его меч? Что не так с тем, который у тебя за спиной?

Рингил уставился на Эгара, словно тот начал бормотать, как демлашаранский мистик. Маджак остановился на полпути и развел окровавленными руками.

– Чего еще?

Рингил поднял правую руку, словно движение причиняло ему боль, медленно и как-то изумленно завел за спину и коснулся рукояти меча… По правде говоря, будто ласкал чужой член. Эгар смущенно топтался на месте, возился с собственным топориком.

– Чудила ты, Гил. Каким и был всегда. Пошевеливайся.

Они со всех ног бежали к погруженному во тьму причалу, с двух сторон поддерживая спотыкающуюся Шерин. Рингил увидел, что маджак сказал правду: даже на изгибе реки течение давало о себе знать: на поверхности довольно быстро плыли листочки и прочий мусор. Посреди ручья, на воде, озаренной беспорядочными отблесками Ленты, проступало небольшое завихрение. Паром – рыбацкий ялик без мачты, едва ли четырех ярдов в длину, – мотался на швартовых, будто спеша отправиться в путь.

– Эй! Вы! – Их заметили. – А ну, стоять, ворюги… Вы только поглядите! Эгей, остановите их, это моя лодка, твою мать…

Они запрыгнули на борт. Эгар рубанул трос и ногой оттолкнулся от сваи причала. К берегу бежали темные фигуры, вопя, жестикулируя, потрясая оружием и кулаками. Ялик поначалу удалялся с мучительной медлительностью, а потом течение подхватило его и быстро вынесло на середину реки. Пристроившись в центре суденышка и склонившись над рыдающей Шерин, Эгар ухмыльнулся Рингилу.

– Я давно такими вещами не занимался.

– Лучше пригнись, – посоветовал тот. – Они вот-вот начнут стрелять.

– Не-а. Слишком много всего случилось, никто и не подумал натянуть тетиву. Они не солдаты, Гил. – Но маджак все равно нагнулся и уперся рукой в соседнюю скамью-банку, чтобы не потерять равновесие. Вытянул шею, вгляделся. – Это всего лишь Радреш – бесится, потому что мы стырили его паром.

– Как я его понимаю.

– Ну… не хрен было так цену задирать.

Оба молча глядели, как толпа у причала бурлила от бессилия. В воду с громким плеском упало что-то тяжелое, но слишком далеко за кормой, чтобы стать поводом для беспокойства. И никто не кинулся за ними вплавь. Пара преследователей с некоторым присутствием духа ринулась вдоль берега, пытаясь не отстать. Рингил прищурился, наблюдая за ними, но через несколько секунд увидел, как бедолаги застряли в густом подлеске на краю лагеря. Погоня захлебнулась в ругательствах и оскорблениях, которые вопили им вслед, но те становились все тише. Он почувствовал, как сердце начинает успокаиваться.

А потом…

В разбитых окнах и распахнутой двери гостиницы на холме весело вспыхнуло пламя. Глядя с большого расстояния, было трудно сказать наверняка, но Рингилу показалось, что в дверном проеме застыла одинокая фигура – высокая, темная и грозная, – и пламя за спиной ее не тревожило и не мешало смотреть им вслед глазами, полными тьмы.

«Беги, если тебе так хочется, – прошептал голос в голове. – Я сосчитаю до ста».

Он вздрогнул.

Лодка стремилась вперед по темной воде, увлекаемая течением.

Глава 30

«Подумываю об Эннишмине, мой повелитель».

Арчет скорчила презрительную гримасу, глядя из окна. Сторожевая башня гарнизона Бексанары, была приземистой, едва ли на пару этажей выше остального блокгауза, и вид из комнаты наверху открывался такой же, как повсюду в этой местности, чтобы ей провалиться. Болота и унылые деревья под небом цвета вышибленных мозгов. Оттуда, где стояла советница императора, даже реку не было видно. Про рассветное солнце и вспоминать не стоило.

А ведь она могла выбрать любое место в этой гребаной империи…

Могла бы сейчас нежиться на пляже где-нибудь на Ханлиагской Россыпи, голыми ногами в песке, в компании кружки кокосового пива, наблюдая, как в небе над заливом разливается сияние утра. Могла бы стоять на балконе гарнизонного домика Вахты Верховий на перевале Дхашара, бодрая от горячего кофе и горного воздуха, покалывающего легкие, и наблюдала бы, как снежные орлы занимаются в вышине своими ухаживаниями, со стороны напоминающими дуэли с внезапными нападениями и громким клекотом.

«Но нет, нет – ты должна была прислушаться к своей гребаной интуиции и отправиться в эту сраную дыру на краю света. Ты должна была потащить Элит назад, в прошлое, к болезненным воспоминаниям, которые она забыла. Не смогла устоять, да? Хотела, чтобы все увидели, как Арчет Индаманинармал возвращается с триумфом и ответами на все загадочные вопросы, коими терзается Империя».

Она ничего не нашла. Две недели прочесывала поселки на окраинах эннишминских болот, расспрашивала скучающих и обиженных имперских чиновников, которые и так были не в духе из-за того, что их угораздило оказаться в этих краях. Две недели едва скрываемых насмешек и угрюмой сдержанности местных искателей артефактов – отребья, к чьему патриотизму она безуспешно пыталась воззвать, чтобы получить хоть какую-то помощь. Две гребаные недели старушечьих баек и слухов, пеших походов по болотам, чтобы поглядеть на череду валунов странной формы или скал, в которых не было никакого смысла. Пока единственным триумфом оказался еще один маяк из глиршта, похожий на тот, который Элит приволокла в Хангсет. Его вытащили из трясины в шести милях от Йештака, где он упал лицом вниз и пролежал, похоже, немало веков, никем не потревоженный. С течением времени он порос мхом и покрылся оспинами, одна из его зовущих рук отломалась. Взмокшие от пота и перемазанные грязью, они оставили его на прежнем месте и поплелись обратно в Йештак.

Арчет видела, как Файлех Ракан и его люди смотрят на нее, когда думают, что она не видит, и их было трудно в чем-то винить.

Она гонялась за призраками, и все оборачивалось вполне предсказуемо.

Теперь еще это – из-за вредительства или чьей-то бесцельной злобы Идрашану скормили в конюшне что-то не то, и он загадочным образом занедужил, из-за чего им пришлось остаться тут на ночь, чтобы поглядеть, выживет конь или умрет. В Бексанаре не было ветеринара, достойного зваться таковым, да и с охраной правопорядка дела обстояли плохо. Ракан угрозами вынудил поселкового старосту выдать нескольких вероятных подозреваемых, и теперь гвардейцы Престола Вековечного по очереди вышибали им мозги в местной тюрьме. Кроме возможности размяться, пользы от этого они не получили. Вину валили друг на друга, как обычно происходит в таких обстоятельствах, на свет всплыли подлости, местные семейные дрязги и мелкие преступления, зазвучали невероятные признания, и все это, как всегда, перемежалось болотно-туманной хренью: дескать, ветром с Северо-Востока приносит загадочную заразу, от которой страдают лошади; бандиты, одичалые остатки семей, изгнанных в болото во время оккупации, медленно превращаются в нелюдей; высокого незнакомца в широкополой кожаной шляпе и плаще стали часто замечать крадущимся ночью по улицам, словно он изучает деревню ради каких-то злых целей; во тьме мелькают темные фигуры размером с ребенка и издают жуткие, хнычущие звуки. Вытерпев это шесть часов, Арчет заставила Ракана всех отпустить.

Они все еще ждали, выживет ли Идрашан.

Арчет сжала губы. «Клянусь святой, драть ее, матерью, если конь умрет…»

За дверью послышались шаги.

Она отвернулась от окна, пересекла маленькую квадратную комнату и вышла на лестницу. Файлех Ракан как раз показался из-за поворота и посмотрел на нее снизу вверх чуть воспаленными от бессонной ночи глазами. На виске у него была царапина: один из подозреваемых, что покрепче, необдуманно затеял драку. Капитан гвардейцев замер на полпути при виде советницы императора.

– Моя госпожа, – сказал он и склонил голову. Это был машинальный почтительный жест, но шестерни в машине, подумала Арчет, постепенно ржавели.

– Что с моим конем?

– С ним, э-э… без изменений, моя госпожа. Мне очень жаль. Дело в другом. Кое-что случилось.

– А-а. И что же?

– Поселковый староста говорит, что его ополченцы арестовали людей, укравших лодку. Нашли спящими на берегу, у излучины, ниже по течению от деревни. Лодка без весел – обычное дело.

Арчет нетерпеливо повела плечами. Поселковый староста Яншит был жалким мешком с требухой. Степень его некомпетентности могла сравниться лишь с размером брюха и самомнением.

– И? Почему это касается нас?

Ракан откашлялся.

– Э-э, дело в том, что лодочные воры утверждают, будто они убегали от магических существ, обитающих на болоте. Один из них носит кириатский меч.

«Бред сивой кобылы».

К тому моменту, когда они спустились и вышли наружу, Арчет успела пробормотать это про себя, по меньшей мере, пару раз, потому что сердце в груди колотилось от необъяснимого беспокойства. Дочь Флараднама сама не знала, что ее пугает сильнее – возможность ошибиться и разочароваться или вероятность того, что страхи окажутся оправданными.

«Ну да, кириатский клинок – бред сивой кобылы. Это будет какая-нибудь деталь строительных лесов, добытая из болот, заточенная до кривого лезвия и обмотанная с одного конца шнуром, чтобы было, за что держать. Я такое уже видела».

Но вышло иначе.

Они добрались до строения на другом конце поселка, служившего одновременно лодочным сараем и складом – видимо, туда поместили воров. Приближаясь, Арчет увидела конфискованное оружие, сваленное между двумя неопрятными ополченцами, которым поручили сторожить дверь. Громыхание сердца в груди усилилось, когда она все рассмотрела: дирк, ручной топор, маджакское копье-посох, церемониальный кинжал из драконьего зуба и поверх всей груды – слоистый блеск боевых ножен из Ан-Монала и шершавая рукоять меча, который они с нежностью обнимали. Бесценное оружие швырнули в общую кучу.

Она остановилась как вкопанная и уставилась на меч. Тот сверкнул в ответ, словно старый и немного самодовольный друг, который после долгих лет разлуки внезапно потрясает видом, превосходящим все ожидания.

А потом изнутри раздался протяжный голос – приглушенный, но безошибочно узнаваемый. Говоривший относился к льнущим друг к другу слогам тетаннского с возмутительной непочтительностью, смягчая звуки там, где они должны были быть жесткими. Его тон звучал слегка рассеянно.

– Знаете, сержант, у вас наверняка имеются дела поважнее на следующие несколько часов, чем играть со мной в гляделки. Как насчет того, чтобы побриться? Или просто написать завещание. Вы же писать умеете, я так понимаю?

Арчет с такой силой распахнула дверь, что та, едва не слетев с петель, ударилась о стену с глухим стуком и понеслась в обратную сторону – пришлось подставить предплечье, и это было больно.

– Рингил?!

– Вот тебе раз. – Но по глазам было видно, что он скрыл за манерными короткими словами такое же потрясение, какое испытала она сама. Он чуть откинулся назад, сидя на перевернутой лодке. В мгновение ока взял себя в руки. – Арчет Индаманинармал. Эффектное появление на авансцене. Высшие силы, похоже, взялись за дело всерьез.

– Я же говорил, – проворчал мужчина рядом с Рингилом, и тут Арчет его тоже узнала. – А ты мне не поверил, да?

– Драконья Погибель?! И ты здесь?

– Привет, Арчет. – Маджак широко ей улыбнулся. – Зачем церемонии? Меня так уже никто не называет.

– Ну, теперь ты понимаешь мои чувства, – пробормотал Рингил.

В комнате было четверо ополченцев с алебардами, которые, опустив оружие и разинув рты, следили за непонятным разговором между заезжей кириаткой аристократического вида и тремя загнанными в угол бандитами, укравшими лодку. Файлех Ракан высказался за всех:

– Вы знаете этих людей, госпожа?

– Да. Точнее, эту молодую женщину я не знаю, но…

– Шерин Херлириг Мернас, – подсказал Рингил, куртуазно взмахнув рукой, в то время как женщина рядом с ним не издала ни звука, глядела отрешенно, и на ее лице отражались усталость и изумление. – А вот это – Эгар, сын Эркана, из маджакского клана скаранаков, в вашей части мира носящий слегка помпезное звание Драконья Погибель.

Арчет увидела, как у Ракана изменилось лицо. Во всей империи титула «Драконья Погибель» удостоились, наверное, человек двадцать. Большинство посмертно. Капитан Престола Вековечного шагнул вперед, прижал кулак к правому плечу и на миг склонил голову перед маджакским воином.

– Это честь для меня. Я Файлех Ракан, командир первого ранга, Престол Вековечный.

– Ракан. – Эгар нахмурился и почесал за ухом. – Тот самый Ракан, который вел атаку с флага при Шеншенате в сорок седьмом, когда пришлось выковыривать Акала из окопов?

– Да, для меня было честью командовать той операцией.

Лицо маджака расплылось в улыбке. Он покачал головой.

– Да ты просто чокнутый, Файлех Ракан. То была самая безумная вещь, какие мне случалось видеть. Из знакомых мне солдат и один на сотню не отважился бы на такой риск.

У Ракана дернулись уголки напряженного рта, но было видно, что он польщен.