Стальные останки Морган Ричард
С другого конца улицы донесся чей-то негромкий вой, но кто или что ему ответило, Рингил не знал.
Эгар встретил первого нападающего при свете факелов на ступеньках блокгауза. Синее пламя сбило его с толку на пару секунд, но он выслушал лекцию Рингила, как и остальные. Он не дрогнул, отыскал черную фигуру в центре бури и ударил копьем-посохом на уровне колена. Куда-то попал, но не ощутил глухого удара, к которому привык. Все равно что покрутил оружием в глубокой воде. Двенда шевельнулся в центре сияния и, кажется, коротко рассмеялся.
Длинный, тонкий клинок нацелился на маджака.
Эгар блокировал удар, одновременно развернулся и атаковал копьем, что было сил. Двенда отпрянул, будто выжидая.
Только синее пламя сверху предупредило Драконью Погибель.
Он увидел отражение в луже, что появилась благодаря криво положенной каменной плите на мостовой: пламя холодно мерцало, явно не завися от света факелов на стене блокгауза. Он мгновенно все понял на каком-то глубинном уровне и развернулся как раз в тот момент, когда с крыши блокгауза спрыгнул второй противник. Эгар успел поднять копье-посох на высоту груди, ударил нападавшего древком и швырнул на землю. От удара он был вынужден отступить на пару шагов и – с трудом – остался на ногах. Он увидел, как двенда пришел в себя, вскочил, все еще еле различимый в синем сиянии бури, и понял, что первый противник вот-вот накинется на него слева. Краем глаза заметил, что именно это и случилось. Не было времени на осознанные маневры: Эгар рефлекторно сменил позицию и опять поднял копье на высоту груди, крепко держа его горизонтально. Правый конец вынудил второго двенду отпрянуть, спотыкаясь – может, он даже был ранен, хотя не факт, – а левый превратился в смертоносный вертел, указывающий Эгару за плечо.
Первый двенда налетел прямо на него.
Он почувствовал удар и все понял, не оглядываясь назад. Хмыкнул и крутанул древко копья – двенда взвизгнул. Теперь маджак обернулся, увидел нанесенный ущерб и выдернул острие. Раненый двенда обессиленно попятился, выронив меч и прижав обе руки к ране, которую оставило оружие. Эгар издал вой берсеркера и развернулся в ту сторону, откуда на него надвигался второй двенда, держа меч обеими руками. Последние язычки синего пламени мерцали вокруг его конечностей.
– Твоя очередь, – мрачно сообщил Эгар и бросился вперед.
Внутри блокгауза раздались крики.
Арчет сражалась в вихре крина и клинков.
Убийца Призраков исчез из ее руки, вогнанный по самую рукоять в спину двенды, и не было времени его вытащить, потому что нужно было двигаться, нападать, уклоняться и снова бросаться вперед. Хохотушка тускло мерцала в углу, брошенная по ошибке, потраченная зря. Она сражалась Проблеском Ленты и Падающим Ангелом, обеими руками, а Безжалостный все еще оставался в чехле на спине. От пореза мечом по лицу текла кровь, в горле вибрировал пронзительный боевой кириатский крик, а вокруг повсюду лежали трупы.
– Индаманинармал! – Слоги высокого кирского лились из ее рта безудержным ядовитым потоком. – Дом моего отца! Индаманинармал!
Двенды хлынули в блокгауз, как горящие синие призраки, и все произошло именно так, как предупреждал Рингил. Она была в комнате на башне, когда атака началась, услышала вопли паники и помчалась вниз по лестнице. За первым же поворотом ей повстречался идущий наверх двенда, весь из синего пламени, в сердцевине которого двигалась темная фигура. Она на полной скорости врезалась в это существо и прошла насквозь, чувствуя сопротивление – и все же ей удалось выйти с другой стороны целой и невредимой. «Некогда, мать твою, некогда!» Она одолела оставшиеся ступени, чуть не падая, и ворвалась в главное помещение блокгауза. Там царил хаос: два гвардейца Престола Вековечного уже повержены, хоть и непонятно, мертвы ли, а третий, прижавшись к стене, едва успевал обороняться топором на длинной рукояти. Он был без шлема – наверное, снял незадолго до того, как все началось, – по его лицу текла кровь, и оно было мрачным от осознания мизерности шансов. Сразу трое двенд атаковали его у стены, намереваясь взять в клещи. Через секунду они разойдутся слишком широко, чтобы можно было отражать удары всех троих, и он умрет. Арчет завопила и прыгнула. Две окутанные синим пламенем фигуры в черном повернулись на звук, обратили к ней безликие шлемы и вскинули мечи, словно в изумлении. Но Арчет подумала – «Да, Черный народ все-таки вернулся, ублюдки», – что они ошеломлены.
Правой рукой она выхватила Хохотушку и запустила в ближайшего противника, прежде чем осознала, что делает. Двенда пригнулся, и Хохотушка отскочила от сверкающего изгиба его шлема. Арчет выругалась, вытащила Убийцу Призраков, пересекая комнату, а за ним – Падающего Ангела. Мелькнул меч, но ее уже не было там, куда он целился. Почти не было – она ощутила, как от удара обожгло висок, словно мимо просвистела раскаленная проволока. Она поддалась порыву, развернулась за спиной у двенды и вогнала ему Убийцу Призраков туда, где должны были находиться почки. Кириатская сталь пронзила доспехи олдрейна, тварь пронзительно завопила, задергалась и отпрянула. Арчет пришлось отпустить нож, оставив его в теле. Взамен она выхватила Проблеск Ленты.
Второй двенда бросился на нее, замахнувшись мечом. Она метнулась в сторону, поймала клинок у острия Падающим Ангелом и отвела. Проблеск Ленты блеснул и ударил, но двенда оказался проворнее и успел увернуться. С последним гвардейцем Престола Вековечного почти расправились – он сражался в углу, раненый в ногу, и едва не падал. Кровь текла по бедру из-под доспеха. Олдрейн наседал на него, не давая передохнуть. Арчет не рискнула бросить еще один клинок – она не знала, пронзит ли кириатская сталь двендские доспехи, если не будет лежать в ее руке.
– Держись! – крикнула она и отпрыгнула назад как раз вовремя, чтобы избежать еще одного колющего удара мечом.
Движение вынудило Арчет переместиться к двери в башню, и в момент прыжка она поняла, что это ошибка. Она знала – кринзанц знал, – что двенда, который повстречался ей на ступеньках, еще там, спускается с мечом наготове, не найдя ни одной жертвы наверху и…
Арчет упала на пол и услышала, как меч просвистел там, где она только что находилась, и отчаянно перекатилась, чтобы убраться подальше. Но путь ей преградил упавший стул, а двенда из башни ринулся следом. Наклонив пустой, гладкий шлем и держа меч двумя руками перед собой, он был готов к бою, ждал лишь нужного момента. Казалось, под шлемом нет ничего, кроме пустоты и беспримесной злобной воли, будто Арчет преследует механизм.
– Двенда!!!
Это был почти крик радости.
Пришла Элит.
Она поднималась по ступенькам из подвала, полусонная, с выражением изумления на лице, одетая только в шелковую ночную рубашку, которую ей дала Арчет. За несколько часов до этого она мирно спала под одеялом рядом с Шерин, и две женщины – наверное, неосознанно – прижались друг к другу в поисках тепла. Теперь она шла, как сомнамбула, и ее голос звучал так, словно она встретила настоящую любовь после долгих лет разлуки.
– Двенда!!!
Существо в броне остановилось. Безликий шлем повернулся. Может, олдрейн ожидал колдовства; Элит была безоружна, но ее седые всклокоченные волосы будто отражали тускнеющее синее пламя двенды, а лицо было потертой маской прожитых лет и страданий; руки она раскинула, как немое эхо глирштового маяка. В ее чертах не отражался страх, тело отрицало саму идею того, что она могла бы бояться. Северянка шла вперед, словно никто не мог причинить ей вреда.
Арчет ни разу в жизни не видела лучшего подобия ведьмы.
– Ты пришел слишком поздно, двенда, – провозгласила северянка. – Все погибли, земля украдена, стражи сброшены, память угасла. Я последняя.
Двенда пошевелился – любой воин понял бы, какое решение он принял. Арчет открыла рот, чтобы закричать. Элит продолжала двигаться вперед, раскинув руки. Кажется, она улыбалась.
– Забери меня до…
Двенда ударил. Меч вонзился в незащищенный бок Элит, глубоко вошел в торс и снова вышел. Арчет показалось, что она услышала из-под гладкого шлема презрительное фырканье – или, может, это был вздох облегчения. Кровь залила ночную рубашку. Элит издала звук, в котором слышалось больше порывистого веселья, чем боли, и не упала. Глаза Арчет обожгли слезы. Двенда шагнул ближе и опять нетерпеливо рубанул мечом. Спинка стула, за которую ухватилась Арчет, чтобы подняться, помешала увидеть, что произошло потом, но Элит рухнула на землю в трех футах от того места, где стояла. Ее глаза глядели в пустоту.
Двенда повернулся и обнаружил чернокожую женщину на ногах, в восьми дюймах от себя, с окровавленным и искаженным свирепым оскалом лицом.
Она завопила и ударила двумя клинками сразу: Проблеском Ленты – под край шлема, Падающим Ангелом – в живот. Повернула оба, вложив в движение каждую унцию распаленной крином ярости, какую сумела призвать. Двенда заорал в ответ, попытался врезать ей рукоятью меча, но она стояла слишком близко, чтобы от этого был толк. Она выстояла и подняла противника на ножах – рванула их вверх, свирепо поворачивая в ранах. Двенда снова заорал, выронил меч и оттолкнул ее обеими руками. Она охнула, но на этот раз не выпустила рукояти. Тряхнула головой, ухмыльнулась. Клинки остались на прежнем месте – двенде пришлось бы взлететь на восемь дюймов от пола, чтобы сняться с крючка. Она знала, что это безумие, что два других олдрейна прикончат гвардейца и возьмутся за нее, но не могла отпустить.
– Индаманинармал! – зарычала Арчет сквозь стиснутые зубы. – Дом моего отца! Индаманинармал!
Внутри будто что-то вскрылось. Она уперлась плечом в грудь двенды, толкнула его и высвободила ножи. Повернулась, увидела гвардейца Престола Вековечного на полу, в луже собственной алой крови, испускающего дух, и топор, выпавший из его безвольных пальцев, а также двух оставшихся олдрейнов, забрызганных человеческой кровью. Они, судя по виду, не раненые, ринулись на нее, на бегу расшвыривая опрокинутую мебель.
Арчет перевела дух, расправила плечи и подняла ножи.
– Ну, ладно! – сказала дочь Флараднама.
Рингил мчался по темной улице. Со всех сторон раздавались крики.
Тут и там ему попадались трупы, местных и гвардейцев Престола Вековечного. Двери в некоторые дома были распахнуты, на одном пороге он увидел распростертое тело женщины. Похоже, двенды явились в Ибиксинри, не делая разницы между чьим-то жилищем и открытым пространством, и убивали всех, кто попадался на пути. На глазах у Рингила еще одна входная дверь распахнулась, и мальчик лет восьми с криком бросился к нему. За дверью, в сумерках под перемычкой мелькнуло синее пламя, и знакомая фигура нагнулась, чтобы выйти. Мальчик врезался в бедро Рингила, и тот почти машинально протянул руку, чтобы его поддержать.
– Они, моя мама, оно… – забормотал ребенок сквозь слезы.
Двенда вышел на улицу. В одной руке у него был необычного вида топор, в другой – короткий меч. Рингил чуть наклонил голову и услышал, как хрустнула шея.
– Лучше встань позади меня, – сказал он и ласково толкнул мальчика назад. – Убегать от этих существ бессмысленно.
Рингил позволил двенде приблизиться. Поднял руку, указал на свое лицо. Он успел погрузить пальцы в кровь последнего убитого олдрейна, и теперь несколько раз провел ими по лбу и щекам, пока от горько-сладкой вони не защипало в носу и горле. Он не знал, ощущают ли двенды запахи – особенно в своих гладких, безликих шлемах, – но попробовать стоило.
– Видишь это? – крикнул он на тягучем наомском, растягивая звуки. – Кровь одного из твоих приятелей. Но она высыхает, и мне нужна свежая. Иди сюда, урод.
Он сам преодолел оставшиеся два ярда, прыгнул на врага и взмахнул Другом Воронов, как серпом. Он не понял, сработала кровавая уловка или нет; двенда блокировал его удар рукоятью топора, отскочил в сторону и ткнул коротким мечом. Рингил принял удар на щит, охнул от натуги, упал на колено, чтобы высвободить меч из захвата топором, и опять замахнулся, не жалея сил, держа клинок на высоте голени. Куда-то попал, и двенда оступился, но Друг Воронов, похоже, не рассек его доспехи.
«Вот дерьмо».
Топор со свистом пошел вниз. Рингил неуклюже отшатнулся, упал и перекатился. Потерял Друга Воронов в грязи. Двенда ринулся в атаку, издав что-то вроде визгливого лая, который Рингилу не понравился. В последний момент он успел вскинуть ногу повыше и что есть мочи пнуть противника. Двенда заорал и пошатнулся. Топор дрогнул, меч опустился. Рингил вскочил, бросил щит и сам атаковал, вопя и пытаясь скрюченными руками перехватить оружие олдрейна. Он поймал рукоять топора и запястье руки с мечом, ударил тварь грудью в грудь и свирепо двинул лбом по безликому шлему.
Кринзанц овладел Рингилом без остатка: жажда причинять вред, не думая о последствиях, походила на проснувшийся в самой глубокой из расщелин его души бурный черный фонтан. Он ушел из-под удара, отпрянув назад и в сторону; его собственный шлем перекосился, в голове звенело, но рука крепко вцепилась в рукоять топора – и тот остался при нем. Двенда растерянно тряхнул головой, словно не понимая, где находится. Рингил поднял топор обеими руками и, расставив ноги, нанес мощный удар – Драконьей Погибели понравилось бы. Топор вонзился в грудь двенды, и тот заорал. Рингил высвободил оружие и рубанул снова, будто видел перед собой дерево. В ночи брызнула олдрейнская кровь, он ощутил ее свежий запах. Занеся топор над головой, с диким воплем обрушил его двенде на макушку.
Шлем раскололся, и топор застрял в трещине, погрузившись на ширину ладони. Рингил отпустил рукоять, и двенда, сделав три неровных шага в сторону, поднял руку, коснулся головы, словно в изумлении, и рухнул с долгим, скрежещущим стоном. Рингил, еле дыша и пошатываясь, посмотрел, не шевельнется ли он снова, и когда этого не произошло, нашел в грязи Друга Воронов и свой щит. Голова начинала болеть, по мере того, как проходило изначальное онемение от удара лбом. Он попытался снова надеть шлем правильно и обнаружил, что наносник соскользнул и воткнулся в нижнюю часть щеки.
Он увидел мальчика, о котором забыл в пылу схватки. Ребенок смотрел на Рингила с расстояния примерно в десять футов. Его глаза были широко распахнуты от не меньшего ужаса, чем тот, который вызывал двенда. Рингил покачал головой и внезапно понял, что смеется – не переставая, хихикает как безумный.
– Драконья Погибель прав, – туманно проговорил он. – Они умирают, как люди.
Взгляд мальчишки сместился за левое плечо Рингилу, и он сорвался с места, точно испуганный олень. Рингил резко повернулся и оказался перед одним из солдат Ракана. Его захлестнула волна облегчения.
– А-а. Как там дела?
Гвардеец издал невнятный звук. Он был весь изранен, но раны не выглядели тяжелыми. При нем остался щит, помятый и с трещиной, а из оружия – только длинный нож.
Рингил повернулся и, все еще тяжело дыша, ткнул пальцем в труп двенды.
– Видишь топор? Если сумеешь достать его из головы этого ублюдка, он твой. А потом мы пойдем и поглядим, что в блокгаузе. Ладно?
Гвардеец Престола Вековечного уставился на него.
– Они… они… – Он нервно махнул рукой, указывая себе за спину. – Они, блядь, повсюду.
– Знаю. И еще они светятся в темноте. – Рингил похлопал бедолагу по плечу. – Так даже легче, верно?
Эгар вошел в блокгауз с кусочками двендовских внутренностей на обоих лезвиях копья-посоха как раз вовремя, чтобы увидеть Арчет, прижатую к полу. В нем вспыхнула ярость, как мгновенный горячечный жар. Он издал пронзительный вопль берсеркера и прыгнул на двух двенд без раздумий. Первый повернулся как раз вовремя, чтобы получить клинком копья в брюхо. Второй отпрянул на шаг, словно его ударили, а потом рубанул в ответ мечом. Безжалостный Эгар взмахнул копьем так, что насаженный на него первый двенда налетел на тело Арчет. Удар другого противника маджак поймал древком и пинком сбил его с ног. Навалился изо всех сил на застрявший в двенде конец копья, повернул древко туда-сюда, и раненый заорал, забился в конвульсиях. Эгар рассудил, что нанес достаточный ущерб, выдернул оружие, присел и развернулся лицом ко второму двенде, который вскочил на ноги.
– Тоже хочешь сдохнуть? Ну, давай, ублюдок.
Этот двенда был очень быстрым. Он с воплем прыгнул и пролетел над движущимся в его сторону копьем, не задев, на лету пнул Эгара в лицо. Маджак пошатнулся, но устоял. Кровь во рту – сломанный зуб? Но…
Двенда приземлился всего в паре футов от него и развернулся, намереваясь ударить мечом. Эгар торопливо вскинул копье-посох, его серединой ткнул существо в грудь и протащил задом наперед через всю комнату, пока оба не рухнули среди трупов и сломанных стульев. Двенда выронил меч. Эгар в отчаянии стукнул древком под подбородок шлема. Встал на колени. Двенда откуда-то вытащил длинный узкий нож и попытался достать маджака, но древко копья, придавившее руки, ему мешало. Эгар опять ударил древком снизу вверх и навалился всем весом. Двенда издал булькающий звук. Узкий нож снова полоснул Драконью Погибель, зацепил бок и соскользнул с ребра. Эгар зарычал, отпустил копье, схватил безликий шлем и ударил им о каменный пол. Двенда опять ткнул его ножом и, кажется, на этот раз попал. Маджак судорожно втянул воздух, пытаясь как следует ухватить шлем за гладкие бока, ощутил новый всплеск жгучей боли вдоль ребер, ударил коленом, чтобы удержать руку врага. Сжимая поверхность шлема, Драконья Погибель давил и крушил, не жалея оставшихся сил. Двенда дергался и пищал. Эгар оскалил зубы в ужасной ухмылке, продолжая выкручивать противнику башку. Его голос был похож на скрежет, рвущийся из горла.
– Да, да, я тебя слышу. Почти… готово… погоди еще…
…и опять нож, а Драконья Погибель его почти не заметил в сгущающемся красном тумане, от усилий его голос стал тонким и тихим…
– …чуток…
…тварь теперь вопила, лупила его ножом и сжатым кулаком, пиналась. Неважно, неважно, не обращай внимания на эту хрень…
– …самую малость…
Хруст.
И голова двенды внезапно сделалась безвольной и бессильной в руках Драконьей Погибели. Тело существа обмякло. Нож звякнул о каменный пол.
– Вот так, – прошипел маджак. – Наконец ты заткнулся.
Он тяжело вздохнул и вскрикнул от боли, вспыхнувшей в ребрах, стоило им пошевелиться. Его глаза наполнились слезами. Он выдохнул сквозь зубы, будто проглотил что-то слишком горячее.
– Мать твою, как больно…
– Ага, рассказывай.
Он повернулся – и увидел Арчет, которая ковыляла навстречу, стискивая плечо. Но в раненой руке чернокожая воительница сжимала нож и, кажется, не собиралась падать. Он издал смешок и тотчас об этом пожалел.
– Эй, ты живая.
– Пока что. – Она кивком указала себе за спину. – Прикончила второго из твоих дружков.
Он тяжело поднялся над трупом двенды, взглянул на раненый левый бок и поморщился.
– Очень мило с твоей стороны. Я-то думал, он уже готовенький. У него ж кишки повылазили, точно тебе говорю.
– Ну… – Она пожала плечами и поморщилась. – Олдрейнская магия, знаешь ли. Лучше наверняка. Как там, снаружи?
Эгар сделал пару осторожных, пробных вдохов. Стиснул зубы и разочарованно зарычал. Наклонился, чтобы поднять копье.
– Не знаю… Эти ублюдки выходят из темноты, куда ни кинь взгляд. Видел, по крайней мере, пятерых твоих мальчиков из Престола Вековечного убитыми, но не знаю, удалось ли им забрать с собой кого-то из плохих парней. Это нехорошо.
Арчет поискала взглядом другие свои ножи. Заметила Убийцу Призраков, неуклюже присела и подняла.
– Тогда нам лучше убраться отсюда, – проговорила она.
– Да, я боялся, что ты скажешь…
И тут они услышали звук, от которого лицо маджака просветлело, словно кто-то волшебным образом избавил его от боли.
Снаружи орал Рингил – хрипло, но совершенно четко, по-тетаннски:
– Держаться! Держаться, мать вашу! Они умирают, как люди! Стоим все как один! Стоим!
Файлех Ракан лежал мертвый посреди улицы, с раскроенной олдрейнским топором головой. С двумя двендами он расправился – они лежали неподалеку от его ног, – но третий оказался слишком быстрым. Рингил как раз бежал к блокгаузу с искалеченным отрядом выживших и видел, как все случилось, но опоздал, не успел ничего предпринять.
Двенда, который прикончил Ракана, резко повернулся на звук шагов. Рингил атаковал. Поднял щит, чтобы заблокировать удар топором, напрягся и отбросил оружие в сторону. Другом Воронов попытался достать бедро врага. За последнюю безумную четверть часа он узнал, что олдрейнские доспехи прочны ниже колена, словно там, под тканью, есть что-то вроде поножей, защищающих голень. Выше колена сила уступала место гибкости, и черный материал, обтягивающий ноги, был тоньше. Человеческая сталь, может, не рассекала его, но для кириатской он был все равно что гнилая парусина. Рингил разрубил ногу двенды на ширину ладони, вытащил оружие и отступил. Когда тварь упала на колени, воткнул Друга Воронов ей под шлем.
Прием становился привычным.
Он завертел головой. Остатки Ракановских патрулей отступили к блокгаузу, как и планировалось, но надвигающиеся со всех сторон двенды их сильно прижали. Он насчитал четверых гвардейцев – нет, троих; вот еще один упал в грязь, сраженный клинком двенды, с фонтаном крови, бьющим из наполовину рассеченной шеи, – еще четверо были у него за спиной, причем один не в лучшей форме.
И со всех сторон, посверкивая крошечными язычками синего пламени, приближались двенды. Крин громыхнул у него в голове, огнем написал ответ позади глаз.
Он поставил сапог на шлем мертвого двенды, повернул голову и рубанул Другом Воронов. Понадобилось три отчаянных, жестоких удара, чтобы отделить голову от тела. Он наклонился – чувствуя, как губы кривятся в странной улыбке, – и сунул левую руку в кровавое месиво у основания шлема. Плоть, трубки – и грубый обрубок хребта. Рингил ухватил кость покрепче, поднял голову в шлеме и зашагал к ступенькам блокгауза.
Поднял свою добычу так, чтобы ее было хорошо видно в свете факелов. Набрал полные легкие воздуха и заорал:
– Держаться! Держаться, мать вашу! Они умирают, как люди! Стоим все как один! Стоим!
На мгновение все словно замерло. Даже двенды приостановили натиск. Свет факелов ложился горячими желтыми отблесками на черный изгиб олдрейнского шлема. Кровь бежала по ладони и запястью Рингила.
Человеческий голос издал долгий, низкий радостный возглас, и его подхватили другие.
Крики превратились в рев.
Через улицу на него, воя, бросился двенда с клинком наизготовку. Рингил размахнулся и швырнул шлем в нападающего, а сам побежал следом.
Каким-то образом, прыгнув навстречу двенде, он уже знал: это Ситлоу.
Случившееся стало ночным кошмаром, расплывчатой мешаниной крови, стали и скорости. Ситлоу был быстрым – таким, каким Рингил запомнил его по двору Терипа Хейла, а то и быстрее, – и теперь он не сдерживался, как в первый раз, по каким-то причинам не желая убивать врага. Он вертелся и прыгал, наносил удар за ударом, будто длинный меч был не тяжелее рапиры, которую придворный носит для показухи. При нем не было щита, замедляющего движения, и он – Рингил чувствовал волны, исходящие от фигуры в черном – явно был вне себя от ненависти.
«Восстанет темный владыка».
Рингил отдался кринзанцу и воспоминанию о живой голове молодой женщины, приделанной к пеньку, которая беззвучно плакала, и ее слезы были болотной водой.
Это все, что у него осталось.
– Давай, ублюдок! – Он слышал собственный голос со стороны, и крик повторялся почти без перерыва. – Ну же, давай!
Ситлоу разорвал Рингилу лицо вдоль челюсти острием клинка, когда тот не успел с должным проворством избежать атаки. Ситлоу ткнул его в щель собранного из несообразных частей доспеха на правой руке. Ситлоу полоснул его по верхней части бедра. Задел шею над кирасой, разломал поврежденный правый наплечник и взрезал плоть под ним. Ситлоу…
Рингил ничего не чувствовал. Совсем.
Он нашел брод через боль и шел вперед с ухмылкой.
Много позже один из уцелевших гвардейцев Престола Вековечного будет клясться, что видел, как в темноте по рукам и ногам Рингила бегали синие искры.
Ситлоу обрушил мощный удар на дрогнувший щит Рингила. В изношенном металле и в деревянной основе появилась трещина – для новой атаки щит не годился.
Но клинок застрял в нем.
Рингил отпустил лямки. Ситлоу попытался отступить, но вес щита потянул его меч вниз. Рингил ринулся вперед, замахнулся, заорал и рубанул, что было сил.
Друг Воронов глубоко впился в плечо двенды.
Ситлоу взвыл. Он еще не освободил свой меч. Рингил всхлипнул, перевел дух и снова рубанул, держа Друга Воронов обеими руками. Рука повисла замертво, наполовину отрубленная. От шока Ситлоу упал на колени.
И снова все будто застыло.
Двенда отпустил бесполезный меч, поднял руку и потянул себя за шлем. Рингил, которого охватило внезапное оцепенение, позволил ему это – и в последний раз увидел прекрасное лицо двенды, искаженное болью и яростью. Ситлоу вперил в Рингила гневный взгляд. Стиснул зубы.
– Что, – еле дыша, произнес он по-наомски, – ты натворил? Гил, мы же… у нас…
Рингил ответил ему бесчувственным взглядом.
– Мне случалось спьяну лучше трахаться в каком-нибудь ихельтетском переулке, – хладнокровно проговорил он и ударом Друга Воронов раскроил лицо и голову Ситлоу.
Вытащил клинок, высоко взмахнул им и заорал.
«Восстанет темный владыка… Ну да, еще бы».
Потом он уперся сапогом в грудь умирающего двенды и толкнул его в сторону. Сделал два шага на трясущихся ногах по улице, ставшей полем боя. Выжившие продолжали яростно вопить; двенды, кажется, отступали. Рингил моргнул – перед глазами все странным образом расплывалось. Огляделся по сторонам, крикнул:
– Кто следующий, мать вашу?!
И рухнул в грязь, истекая кровью.
Глава 33
Дорога к Северо-Западу от Прандергала поднималась на холмы, рисуя линию изгибов, полную крутых поворотов, которая постепенно истончалась, становясь бледно-серой, и исчезала в седловине между двумя вершинами. В ясный день – такой, как сегодня, – можно было увидеть всадника за два-три часа до того, как он въедет в городок.
Или поглядеть, как кто-то уезжает.
Арчет и Эгар сидели в саду трактира «Болотный пес» с кружками эля, не до конца веря, что тепло и хорошая погода могут держаться так долго. Время от времени с севера налетал сердитый ветерок, убавляя щедрость солнца, но никто не усмотрел бы в этом серьезный повод для жалоб. Большей частью, они вдвоем просто радовались, что выжили, тогда как многим знакомым это не удалось. Эгар подумал, что Марнак описывал почти такое же чувство. Он до сих пор помнил слова старого товарища – «Начинаешь спрашивать себя, почему ты дожил до вечера, почему стоишь посреди поля на своих двоих, когда вокруг все залито чужой кровью. Почему Небожители тебя пощадили, и какую цель Небесный Дом для тебя приготовил», – но почти оцепенел от блаженства и не испытывал ни тревоги, ни беспокойства из-за того, что вызвало у него такие мысли.
– «Болотный пес», – произнесла Арчет, рассеянно постукивая пальцем по выбитой на кружке эмблеме. Это была грубая миниатюрная копия висящей у входа в трактир раскрашенной вывески, которая изображала чудовищного вида собаку, по самое брюхо в болотной воде, с мертвой змеей в пасти и шипастом ошейнике. – Меня всегда интересовало, какие они. Первое, что Элит сказала – «вот, что бывает, если оказаться между болотным псом и его ужином». Я понятия не имела, о чем она говорит.
Эгар фыркнул.
– Да ну тебя – очевиднее некуда.
– Ага. Но ты месяцами вел дела с отрядами старьевщиков и наверняка изо дня в день работал с этими болотными псами.
– Всего один месяц до твоего появления, единственный месяц, и лишь потому, что меня заставил Такавач. Мне это ремесло не по нраву. Как бы там ни было… – Он развел руками и указал на ее кружку. – Болота. Собака. В этом есть нечто, само собой разумеющееся, тебе не кажется?
– А-а, ебать тебя…
– Да-да, ты все обещаешь, а я все жду.
Подруга пнула его под столом. Но улыбка почти сразу исчезла с ее лица, и она снова стала серьезной.
– Такавач. Ты говоришь, он был в кожаном плаще и шляпе с широкими полями.
– Ага. Он всегда такой, это есть во всех сказках. Он же… хм… – Эгар нахмурился, пытаясь как следует перевести фразу с маджакского. – «Отовсюду, где вечно будет слышен океан». Как-то так. Резвится с русалками в волнах прибоя и прочее. Плащ и шляпа – его символ, вроде обмундированиея капитана северного корабля. – Эгар приподнялся на скамье и бросил на нее внимательный взгляд. – А что такое?
Арчет покачала головой.
– Забудь.
– Да ладно тебе. Что стряслось?
Она вздохнула.
– Не знаю. Просто в тот день, когда Идрашану стало лучше, и он встал на ноги, один из мальчишек-конюхов поклялся мне, что наткнулся на какого-то парня в шляпе и плаще. Дескать, тот перегнулся через ограждение денника и разговаривал с Идрашаном на странном чужеземном языке. Теперь я припоминаю, что в Бексанаре, когда мы туда прибыли, ходили слухи о чужаке, которого замечали на улицах по вечерам. В то время я думала, что это болотные бредни.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Арчет показалось, что ветер нарочно избрал этот момент, чтобы охладить воздух вокруг, а туча – чтобы заслонить солнце. Но Эгар только пожал плечами.
– Ну да, может быть.
– Что может быть? Это бредни?
– Нет, это все козлина Такавач.
Арчет моргнула.
– Ты правда так думаешь?
Эгар чуть подался вперед.
– Послушай, если он побеспокоился о том, чтобы спасти мою задницу и колдовством доставить меня аж в Эннишмин, чтобы я привез нашего старого дружка Ангельские Глазки на битву в Бексанару… – Маджак пожал плечами. – Ему точно ничего не стоит скормить твоему коню пару гнилых яблок, чтобы ты задержалась там ради того же дела, верно? Или ты сейчас начнешь заливать, что не веришь в богов, демонов и двенд?
– Я уже не знаю, во что верить, – пробормотала она.
– В силы, которые отличаются жестокостью, несправедливостью и суровостью к слабым, – раздался позади мрачный голос. – Потому что они на самом деле существуют.
Оба повернулись, чтобы посмотреть на него, и у Арчет в который раз от увиденного почти перехватило дыхание.
Он стоял по колено в садовой траве, одетый, в основном, в черное, от чего даже его смуглая, как у южанина, кожа выглядела желтовато-бледной. Правая рука висела на перевязи из серой ткани, вдоль раны на челюсти еще виднелись черные стежки, а ссадины и синяки на лице еще полностью не исчезли. Но красноречивее всего были глаза, глядя в которые Арчет невольно подумала, что Рингил Эскиат не выжил в бою с двендами при Бексанаре так, как посчастливилось ей и Эгару.
Навершие Друга Воронов торчало над его плечом, словно вбитый кол.
– Все готово? – спросила она с живостью, которой не ощущала.
– Ага. Шерин с лошадьми. Оказалось, она неплохо с ними справляется. У них с Билгрестом была конюшня, прежде чем он промотал все деньги.
– Ты… – Арчет осеклась. – С ней все будет хорошо?
Он пожал плечами.
– Не знаю.
– Доктор говорит, в физическом смысле ей не причинили вреда – по крайней мере, в недавнем прошлом. Он хороший человек, Гил, я его знаю. Я специально попросила, чтобы он приехал, когда мы послали гонцов в Хартагнал. Если говорит, что она не пострадала…
– Он привык иметь дело с солдатами. – Голос Рингила звучал отрешенно, будто все это уже не имело значения. – С мужчинами, которые благодарны уже за то, что могут выйти из лекарского шатра на своих двоих. Неважно, насколько он хороший человек – его мнение стоит не дороже перепихона с портовой шлюхой. Шерин все время кричит во сне. Дергается при упоминании имени Поппи Снарл – значит, подручные Снарл купили ее на аукционе, устроенном Канцелярией. Она была рабыней, Арчет. Знаю, для имперцев это дело десятое, но…
– Эгей! – Она вскочила и оказалась с ним лицом к лицу. – Забыл, с кем разговариваешь? Это же я, Гил.
Напряженная пауза длилась на пару мгновений дольше, чем надо бы. Арчет смотрела другу в глаза и чувствовала, как по шее бежит холодок. Потом Рингил отвернулся и посмотрел мимо нее, на дорогу и холмы, среди которых та исчезала.
– Прости, – тихо сказал он. – Ты права, конечно. Ты не такая, как остальные.
Но тут в памяти всплыли роскошные формы Ишгрим, и Арчет внезапно испугалась, что Рингил заглянет ей в голову и узнает, о чем она думает.
– Да, и время, проведенное в болотах, не пошло Шерин на пользу, – проворчал Эгар со странной для него дипломатичностью переводя разговор на другую тему. – Застрять там, с двендами, посреди руин, да еще драные головы таращатся из-за забора днем и ночью…
– От этого только хуже, – негромко согласился Рингил.
Она услышала в его голосе надлом.
Головы для большинства оказались слишком тяжелым испытанием. Для немногих выживших в Бексанарской битве гвардейцев Престола Вековечного; для закаленных войной солдат, прибывших с подкреплением из Хартагнала; для головорезов-старьевщиков из Эннишмина, нанятых в качестве проводников, даже для Эгара – без разницы. Мужчины пятились, кривясь лицом и дрожа, всего через пару секунд после того, как понимали, на что наткнулись. Довольно долго тишину болот нарушали только характерные звуки: отряд Арчет дружно рвало.
Рингил просто стоял и смотрел, а потом произнес единственное слово:
– Рисгиллен.
Они увидели не круг из неудавшихся беглецов вдоль забора, описанный им. Все изменилось. Двенды ушли, и ради предупреждения, какого-то ритуала или мести, не оставили ни одной живой души, которую можно было бы спасти. Загоны для рабов каким-то образом – никто так и не понял, каким – превратили в слой влажной серой мульчи, и сырая болотистая земля с ее лужами была утыкана более чем сотней живых голов, высаженных равномерно и аккуратно, чтобы глубины воды хватило для поддержания каждой из них в сознании.
Пока люди Арчет хватались за поваленные деревья и валуны, тряслись, сыпали ругательствами или плакали – кто к чему был склонен, – Рингил тихо ходил вокруг, вытаскивая каждую голову из воды и помещая на возвышенности, где корни колдовских пеньков не получали влаги. Под плотными слоями бинтов было трудно рассмотреть выражение его лица. Время от времени он морщился – возможно, от боли в поврежденной руке.
Через какое-то время некоторые солдаты настолько пришли в себя, что стали помогать.
Когда головы подсохли, и жизнь их будто бы покинула, глаза закрылись и унялись потоки слез, а солдаты прочесали окрестности, убедившись, что никого не пропустили, Арчет выбрала из отряда нескольких мужчин с топорами и приказала расколоть каждый череп.
На это ушло немало времени.
Когда все закончилось, они собрали сухое топливо, какое смогли найти, и соорудили погребальный костер, куда бросили несколько свежих брикетов из масла и воска, которые имел при себе каждый солдат, чтобы разводить огонь. Арчет подожгла костер, и они все стояли молча, пока он не разгорелся. По настоянию Рингила лагерь разбили у ручья и стали ждать, когда жуткая груда догорит. Арчет придумывала своим людям занятия, чтобы отвлечь их, но едкий запах пробирался сквозь зимние деревья, и солдаты, ощутив его, бросали все дела, сглатывали комок в горле или сплевывали.
Позже в тот день Арчет заметила отсутствие Рингила и, следуя очевидной догадке, нашла друга у костра. К тому моменту от него остались угли, фрагменты костей и пепел. Рингил стоял перед этой кучей в напряженном молчании, но когда у нее под ногой треснула гнилая ветка, повернулся с нечеловеческой быстротой.
И советница императора впервые увидела в его глазах то, что до сих пор вызывало мороз по коже.
– Чем дальше, тем хуже, – пробормотал Рингил, когда она подошла ближе. – Возможно, они не просто погибают, как люди – возможно, они и есть люди. Или были ими когда-то.
Она стояла рядом с ним и смотрела, как дымится кострище. Затем положила руку ему на плечо, и он повернулся, бросил взгляд – так смотрят в ответ на прикосновение абсолютного незнакомца.
Потом улыбнулся и превратился в Рингила, которого она помнила.
– Думаешь, они вернутся? – спросила Арчет.
Он некоторое время ничего не говорил, будто не расслышал вопрос. Она хотела спросить снова, но Рингил произнес:
– Не знаю. Ну… может, мы их испугали.
– «Мы можем остановить их, – процитировала она слова, сказанные им самим. – Можем отправить обратно в Серые Края – пусть как следует подумают, прежде чем снова завоевывать этот мир».
Улыбка вернулась, слабая и кривая.
– Ух ты. Какой идиот это сказал? Звучит напыщенно, верно?
– Даже идиоты порой говорят дельные вещи.
– Ага. – Но Арчет видела, что где-то внутри он не верит в сказанное и не считает нужным углубляться в тему. Вместо этого Рингил повернулся и взмахом руки указал на огромный, похороненный в трясине штырь – кириатское оружие. – Глянь-ка на эту хреновину. Она убила целый город, а оставшееся превратила в болото. Если кое-кто и этого не боится, как с ним быть?
– Я вот боюсь, – призналась Арчет.
Это и впрямь было так, но не по тем причинам, какие мог предположить Рингил.
Когда они наконец нашли это место – даже с помощью местных проводников и самого Рингила все заняло больше времени, чем ожидалось, – большинство людей в отряде не смогли увидеть черный железный шип, как и олдрейнский мост, ведущий к нему. Она не знала, устроили это двенды – наложили маскирующие чары, чтобы старьевщики держались подальше от этого места, – или ее собственный народ еще в те времена, когда оружие было построено и запущено. Она видела его вполне четко, как и Рингил. Кое-кому удавалось мельком, на пару секунд заметить черную громадину, если они очень долго стояли и смотрели в одну точку, прищурившись, чем большинство себя не утруждало. Все прочие твердили, что видят лишь непроходимую рощу мертвых мангровых деревьев, спутанный клубок ядовитой растительности или пустое пространство, к которому не хочется приближаться.
– Это злое место, – пробормотал как-то седой капрал, и Арчет услышала.
Что ж, в каком-то смысле так оно и было, и напрашивался вывод, что зло проистекает от того, чем тут занимались двенды в древнем мифическом городе, либо во время недавнего вторжения в мир. Но Арчет никак не могла выкинуть из головы мысль, что ощущение зла исходит от оружия как такового, что в нем тлеет остаток ужасной силы – на самом острие, похороненном в трясине, – и эта сила поднимается над окружающим болотом, как древний призрак в черном гниющем саване.
Она так долго не сомневалась в кириатской цивилизации и моральном превосходстве, которое поднимало ее и весь ее народ над жестокой трясиной человеческого мира. Теперь ей вспомнились моменты мрачной задумчивости, настигавшие отца и Грашгала, их малопонятные размышления о прошлом и сущности кириатов. Арчет спросила себя: а если они жили с этим знанием об оружии, способном уничтожать целые города, и скрыли его от нее, потому что им было стыдно?
«Эти гребаные люди, Арчиди, – сказал ей Грашгал и содрогнулся. – Если мы останемся, они будут втягивать нас в каждую грязную стычку и приграничный спор, какие изобретут их слепая жадность и страх. Они превратят нас в то, чем мы никогда не были».
Но, Арчиди, если подлинная причина отвращения в его голосе была иной? Что если на самом деле Грашгал боялся, как бы гребаные люди не заставили кириатов снова стать тем, чем они были очень-очень давно?
Читать бесплатно другие книги:
