Осторожный убийца Чейз Джеймс

Она начала было что-то выговаривать, но, поймав выражение глаз Бруно, который весьма явственно дал ей понять, чтобы она замолчала, с досадой пожала плечами и отвернулась.

Бруно с надеждой посмотрел на меня, словно хотел сказать, чтобы я приходил к нему. Я кивнул и спустился в сад.

С книгой в руках из маленького летнего домика появилась Лаура, и я подождал, пока она поднимется на дорожку.

– Вы не разрешите мне сегодня вечером съездить в Милан? – спросил я, спиной чувствуя, что сестра Флеминг наблюдает за нами с веранды.

Она кивнула:

– Да, конечно, вы хотели бы взять машину?

– Да, если вы не возражаете.

– Пожалуйста. Она мне сегодня не потребуется. Я поклонился и спустился в ангар, чтобы переодеться.

Десять минут спустя я уже несся по дороге на Сесто-Календо и примерно через час был в Милане. Припарковав машину довольно далеко от кафедрального собора, я пошел искать Торрчи и нашел его в хорошем настроении, охотящимся за очередной сумочкой.

– Синьор Дэвид! – воскликнул он, и его лицо засияло. – Какая радость! Куда вы пропали? Я уже несколько дней вас не видел!

– Я работаю на Лаго-Маджоре. Он вздернул кустистые брови:

– Вы оставили работу в соборе?

– Только на время. Надеюсь вернуться на следующей неделе. Как ваш бизнес, синьор Торрчи? Вы не выглядите слишком занятым. Выпьете со мной?

– Конечно. Сегодня удачный день, а через полчаса мы здесь должны встретиться с Симоной. Давайте выпьем. Она все равно никогда не была пунктуальной.

Когда мы шли вниз по Корсо-Витторио-Эммануэле, я справился о Симоне.

– У нее все в порядке. Она сейчас опять работает моделью. Ее наняла американская леди. Симона всегда хорошо ведет себя, когда ей есть что делать. – Он стрельнул в меня любопытным взглядом. – Вы еще не изменили ваши намерения насчет бриллиантовой броши?

– Эта история в прошлом, Торрчи, – ответил я, толчком открывая дверь траттории Пьеро. – У меня ее больше нет. Забудьте о ней.

Пьеро принес нам бутылочку кьянти. Казалось, он был рад меня видеть.

– Я надеялся, синьор, что вы опять приведете ко мне красавицу синьору, – сказал он.

– Может быть, мы как-нибудь и зайдем, – улыбнулся я.

– Так вот куда вы пропали? – спросил Торрчи. – Вы встречаетесь с той синьорой?

– Не вспоминайте больше о ней, – сказал я, налил два стакана и один подтолкнул в сторону Торрчи.

Мы выпили.

– Синьор Дэвид. – Торрчи вытер рот тыльной стороной ладони. – У меня для вас новости.

– Какие?

– О паспорте.

– Так-так. Какие новости?

– Прошлой ночью ко мне приходил Джакопо. Некоторое время он был болен, но теперь опять работает. Он сказал, что готов сделать вам паспорт.

– Он хороший мастер, Торрчи?

– Хороший? – Торрчи даже шлепнул ладонью по столу. – С ним никто не может сравниться! Он – лучший!

Я почувствовал, как от возбуждения по моей спине побежали мурашки.

– Вы уверяете, что он действительно может сделать отличную подделку?

Торрчи скорчил кривую гримасу:

– Все дело в цене.

– Да, конечно, в цене. – Меня охватило тяжелое предчувствие, что этот старый хрыч пытается выкачать из меня больше, чем я хотел бы. – Он сказал, сколько будет стоить его работа?

– Шестьсот пятьдесят тысяч лир.

– Он с ума сошел? – Мой голос сорвался. – Шестьсот пятьдесят тысяч! Это грабеж!

Торрчи быстро оглянулся, но в комнате никого, кроме Пьеро, что-то делавшего за стойкой, не было.

– Знаю, я тоже говорил ему, что при такой цене он дела не сделает, но Джакопо уперся и слушать ничего не хочет. Говорит, что слишком велик риск. Бланк паспорта стоит больших денег, придется платить многим людям. Сам он с этого не имеет навара даже в десять тысяч. – Торрчи пожал плечами. – Синьор Дэвид. Я видел документы, изготовленные Джакопо. У вас не будет никаких неприятностей с такими документами. Он мастер своего дела.

– У меня нет таких денег. Торрчи покачал головой:

– Может быть, прекрасная синьора даст вам взаймы?

– Выкиньте эту мысль из головы, Торрчи!

– Извините, я только предположил. Я осушил стакан и снова наполнил, потом подтолкнул бутылку к Торрчи.

– Я всегда понимал, что это моя несбыточная мечта, – печально вздохнул я. – Похоже, мне никогда не выбраться из этой страны. Тут и умру.

– Вы так сильно хотите вернуться в Америку?

– У себя на родине я могу зарабатывать на более приличную жизнь, Торрчи. Я же архитектор.

– Да, я вас понимаю. Ну что же, может быть, вам все же немножко повезет? Я еще раз поговорю с Джакопо. Попытаюсь уговорить на меньшую цену.

– Забудьте об этом. Как дела у Джузеппе?

– Все так же. Вечерами он по-прежнему пьет, но днем работает, и очень много.

– Да. Это в его характере. Да, вот еще что хотел спросить у вас, Торрчи. Не знаете ли вы человека по имени Беллини? Может быть, это не настоящее его имя, он такой огромный, безобразный и курит сигары.

Торрчи испуганно огляделся.

– Марио Беллини? Я знаю его. Он снимает комнату на Виа дель Понте. А почему вы о нем спрашиваете?

– Кто он?

– Это бандит, жестокий человек.

– Он живет в Милане?

– Нет. Я слышал, он уехал из Милана месяца четыре назад. Он уехал в Рим.

– Расскажите мне все, что знаете о нем, Торрчи, это очень важно!

– Он сутенер, содержал двух проституток, – сказал Торрчи с брезгливой гримасой. – Он очень жестокий человек. Поговаривали, что промышлял в темных аллеях, поджидая случайных прохожих, потом оглушал их ударом по голове…, понимаете, что я хочу сказать?

– Милан полон подобных головорезов.

– Да, но он самый жестокий. Три раза сидел в тюрьме. Если он надолго оседал в Милане, полиция удваивала патрули.

– Вы уверены, что он уехал в Рим?

– Кто-то сказал мне. Может быть, он уехал и в другой город. Никогда не случалось, чтобы он надолго задерживался в Милане.

– Как он выглядит?

– Высокий, выше шести футов, и очень сильный. У него широкие черные брови, тяжелый подбородок, маленькие злые глаза, небольшая круглая лысинка на затылке, он много курит.

– Что еще вы о нем знаете?

Торрчи потер нос тыльной стороной ладони:

– Вы помните Андре Галлио, карманника? Я кивнул.

– Беллини убил его брата, Луиджи.

– Вы в этом уверены? Торрчи кивнул:

– Полиция его не подозревает, но я и Андре точно знаем – это его рук дело.

– Почему же Андре не обратился в полицию? Торрчи улыбнулся:

– А зачем? Галлио – член мафии. Считайте, что Беллини уже труп. Они следят за ним.

– Как это произошло?

– Луиджи работал у собора. Он присмотрел дорогое жемчужное ожерелье. Очень скоро оно уже было в его кармане. Беллини случайно увидел, как Луиджи снял ожерелье с дамочки, и потребовал половину стоимости. Луиджи послал его… Беллини ударил. Луиджи побежал. И тогда Беллини вытащил пистолет, застрелил его и забрал ожерелье. В этот момент как раз появился Андре, он все видел. Беллини удалось сбежать. Но это ему не поможет. Андре все видел. А у мафии руки длинные.

Я нервно закурил. Интересно, знала ли о прошлом Беллини Лаура? Подозрения вспыхнули в моем мозгу с новой силой.

Торрчи заспешил:

– Мне пора возвращаться к собору, синьор Дэвид. Симона, наверное, уже ждет. Вы идете со мной?

Я покачал головой:

– Нет. Передавайте привет Симоне. Прекрасно, что мы с вами увиделись и поговорили.

– Работа, которой вы сейчас занимаетесь, вам нравится?

– Да, отличная работа.

– Вы не раздумали по поводу паспорта?

– Слишком дорого. Пусть пока этот вопрос останется открытым, я подумаю.

Вечером я уже был на вилле, и когда пришел на веранду, чтобы перенести Бруно из кресла в постель, то удивился, увидев около него высокого, худощавого человека.

Лаура сидела на перилах веранды, а сестра Флеминг суетилась около Бруно, подчеркивая своей деятельностью собственную значимость.

Я догадался, что это доктор Перелли. Он высоко и гордо держал свою голову, отчего его борода вызывающе торчала и пара очков без оправы выделялась на крупном носу. Когда я появился на веранде, он, не скрывая, окинул меня долгим, изучающим взглядом.

– Это Дэвид Чизхольм, доктор, – сказала Лаура. – Ему подождать?

– Нет, нет, я уже ухожу. – Голос у Перелли был низкий, резкий. – В следующий раз я приду во вторник. Валерия сообщила, в какое время она прибудет?

– Нет, но думаю, дневным поездом. Приходите к ленчу, доктор. Я уверена, вы, как и Бруно, очень соскучились по ней.

– Постараюсь, если не буду слишком занят. Я позвоню.

– Можете переложить синьора Фанчини в постель сейчас, – обратилась ко мне Лаура.

Я видел, что Перелли наблюдает за моими действиями. Я подкатил кресло к кровати. Сестра Флеминг уже отвернула одеяло.

В тот момент, когда я остановил кресло около кровати, я внезапно вспомнил о сне Лауры.

«В комнате доктор Перелли, сестра Флеминг и я. Ты поднял его, поскользнулся, тебе что-то попало под ногу, и ты оступился. Доктор Перелли вскрикнул, Бруно ударился головой об пол…»

Я почувствовал холодную пустоту в желудке. Краем глаза видел, что Лаура вошла в комнату и остановилась рядом с доктором Перелли.

Она сказала:

– Он поднимает Бруно очень профессионально, это самый лучший помощник из всех, что у нас были.

Я взглянул на нее.

Может быть, мне показалось, что она побледнела. Может быть, мне показалось, что ее глаза блеснули, словно посылая мне какой-то сигнал, но она тут же отвела взгляд.

Я поднял плед.

Бруно внимательно смотрел на меня. Он смотрел на меня недоуменно и вопросительно, словно почувствовал мое неожиданное смятение. Я поднял его, а сестра Флеминг откатила кресло с моего пути. Она толкнула его чуть сильнее, чем обычно, и оно, ткнувшись в ночной столик, отскочило обратно ко мне. Острый угол коляски ударил меня под колено. Я потерял равновесие именно в тот момент, когда собирался опустить Бруно на кровать.

Я споткнулся.

Лаура ахнула.

Перелли резко вскрикнул:

– Осторожнее!

Я рухнул на одно колено, но крепко держал Бруно на руках. Моя коленная чашечка, ударившись о каменный пол, треснула, как сухой сучок. Несмотря на боль, я медленно выпрямился и осторожно положил Бруно на кровать. Все происшествие заняло, наверное, не более трех секунд, но все случившееся могло стать фатальным. Но я так крепко держал Бруно, его даже не тряхнуло!

– Пожалуйста, извините, синьора, – произнес я пересохшими губами, едва держась на подкашивающихся ногах.

– Это моя вина, – сказала сестра Флеминг. – Со мной такое впервые.

Глаза Бруно улыбались мне.

– Вы, действительно, могли бы быть поосторожнее, сестра, – сердито произнес Перелли. – Если бы не ловкость этого человека…

– Я же говорила вам, что он очень хороший помощник, – вмешалась в разговор Лаура. Она была бледна как снег. – Ты в порядке, Бруно? – спросила она, склонившись над неподвижным телом мужа.

Дыша, как тяжелобольной, я вышел на веранду, дрожащей рукой вытирая с лица пот.

Сразу же вслед за мной вышел доктор Перелли.

– Все могло бы очень плохо кончиться, – сказал он. – Вы – молодец! Не растерялись!

Я промолчал, боясь, что меня подведет голос.

– Проводите меня до машины, – резко сказал он и первым спустился на дорожку, ведущую вдоль дома.

Я поплелся за ним, морщась от боли в ушибленном колене.

Когда мы подошли к автомобилю, он спросил:

– Вы – американец?

Я испугался. Он может попросить показать документы и, узнав, что их у меня нет, тотчас же сообщит в полицию.

– Наполовину, синьор. В Первую мировую мой отец, американский офицер, был в Италии, а мать – молоденькая итальянская девчонка, ну вот и вся моя история. Это было желание матери, чтобы я взял имя отца.

По– моему, такое объяснение вполне удовлетворило доктора, потому что он спросил:

– Вас нанимала сестра Флеминг?

– Нет, синьора Фанчини. Взгляд его глаз стал холодным.

– Та-ак, так. Сестра Флеминг сказала мне, что вы читали синьору Бруно.

– Да, она возражала, но мне кажется, что синьор Бруно обрадовался такой перемене в его однообразной жизни.

– Она не будет возражать, – твердо заявил он. – Я дам соответствующее указание, вы можете читать синьору после обеда и когда у вас будет свободное от основной работы время.

– Мне нравится то, что я делаю, и я постараюсь чаще бывать у синьора Бруно.

Доктор Передни пристально посмотрел на меня, подергал себя за бороду: я понимал, что он сомневается во мне.

– Синьор Фанчини был одним из крупнейших бизнесменов в Италии в области экспорта драгоценных металлов, – сказал он отрывисто, – и для него оказаться в таком положении, в одночасье стать отрезанным от активной жизни особенно тяжело. – Он покачал головой. – Я убежден, что прогресса в его состоянии нет потому, что нет пищи для ума, и поэтому он пребывает в постоянной депрессии. Сестра Флеминг сказала мне, что вы читали Вазари.

– Да. Я подумал, что чтение серьезной литературы могло бы отвлечь синьора от той чепухи, которой его постоянно пичкают!

– А почему вас интересует Вазари?

– Я пишу книгу об итальянских кафедральных соборах. Меня очень устраивает работа на вилле синьора Фанчини. Семь тысяч долларов плюс много свободного времени. Я могу работать над своей книгой. Я говорил об этом синьору Фанчини. Мне показалось, что это ему интересно.

– Конечно! Синьор Фанчини – признанный авторитет в искусстве, он наблюдал за реставрацией фресок в соборах, пострадавших во время войны, был ответственным за сохранность богатств всех кафедральных соборов, когда началось вторжение. Вы ничего не могли бы сделать лучшего, как рассказать ему о своей книге, надеюсь, вы специалист в этой области.

Я засмеялся:

– Я фанатик и без ума от итальянских фресок. Поэтому и пишу книгу. Есть какая-нибудь надежда на выздоровление синьора Фанчини?

Перелли покачал головой:

– К сожалению, он обречен на неподвижность, но к нему может вернуться речь; здесь явные психологические последствия шока. Если у него появится интерес к чему-нибудь или к кому-нибудь или если он испытает еще один шок – как говорится, клин клином вышибает, – он захочет что-то сказать, речь должна восстановиться.

– А медицинское вмешательство?

– Нет, это должно произойти в его мозгу!

– Он об этом знает?

– Нет. Я ему еще ни разу не говорил и прошу вас об этом ему не говорить. Еще слишком рано. Он должен сначала избавиться от депрессии, должны произойти гораздо большие улучшения в его здоровье, прежде чем он сможет сделать первую попытку. Я думаю, вы хорошо влияете на него и могли бы сделать для него еще больше, вот почему я так подробно рассказываю вам обо всем. Он стал значительно оживленнее. Известие о приезде дочери тоже очень улучшило его настроение. – Доктор поставил сумку в машину и спросил:

– Вы живете здесь, на вилле?

– Нет, я снял комнату в деревне. Доктор посмотрел на меня явно потеплевшим взглядом:

– Я приеду во вторник и надеюсь увидеть у синьора Фанчини еще большие улучшения.

Он уехал.

Я упаковывал сумки, когда услышал лязг замка. Вошла Лаура. Бледная, с ввалившимися глазами.

– Я увидела свет, Дэвид, и решила спуститься. Я сердито выпалил:

– Твой сон едва не осуществился! Я начинаю верить в сновидения!

– Ну, ничего не произошло. – Она вяло прошла к окну. – Я очень испугалась, Дэвид. Мне показалось, что ты и в самом деле решил уронить Бруно!

Я сел на кровать, открыл пачку “Лаки страйк”, закурил и отбросил пачку на покрывало.

– О чем вы говорили с Перелли? – тревожно спросила Лаура.

– Он похвалил меня за идею читать Бруно!

– И это все?

– Интересовался, как я появился на вилле, кто меня нанял, где я живу. Я сказал, что снимаю комнату в деревне.

– Он не говорил, что состояние Бруно улучшилось?

– Он сказал, что Бруно в депрессии, что нужно стимулировать его интерес к жизни, и тогда должно наступить улучшение.

– Он не сказал, насколько улучшится состояние Бруно?

– Доктор уверен, что Бруно никогда не сможет двигаться.

Мне показалось, что Лаура с облегчением вздохнула.

– Он действительно так сказал?

– Да.

– А…, он не говорил, сможет ли к Бруно вернуться речь?

Я испытующе посмотрел на нее:

– Нет.

– Признаюсь тебе, Дэвид, мне было бы плохо, если бы он изменил завещание.

– Но я не вижу причин, почему он захотел бы это сделать: ты его жена, ты ухаживаешь за ним и имеешь право на часть его денег.

Лаура начала беспокойно ходить по комнате.

– Он теперь ненавидит меня, Дэвид. Это моя ошибка. Все эти годы, со дня катастрофы, я была не слишком внимательна к нему. Боюсь, что я вообще не могу быть очень внимательной к больным людям. Я не выношу боль.

Я молча слушал ее.

– За день до катастрофы у нас произошла крупная ссора. – Лаура не смотрела на меня. – Он сказал тогда, что изменит завещание. Мария это слышала. Он сказал, что оставит мне только треть своего состояния, а две трети – Валерии… А потом произошла эта авария, и он не смог ничего изменить.

– По-моему, тебе не нужно беспокоиться об этом, – коротко бросил я.

– Ты, возможно, и прав, Дэвид, но я могу надеяться только на себя. Если он умрет сегодня ночью…

– Хватит! – Я подошел к ней. – Если ты опять собираешься обсуждать со мной эту тему, Лаура, то лучше уйди.

– Не будь грубым, Дэвид, не прогоняй меня. – Она обвила руками мою шею и прижалась ко мне. – Скоро приедет Валерия, мы должны быть еще более осторожны. Осталось всего несколько ночей, когда мы можем быть вместе в относительной безопасности. – Она поцеловала меня. – Скажи, что ты любишь меня, Дэвид!

Я не мог устоять. Ее тело, руки, глаза имели надо мной безграничную власть и уничтожали всю мою волю. Я крепко обнял ее и стал целовать, словно боясь, что она попытается убежать.

– Подожди, дорогой, я сниму платье. Ты чуть не задушил меня в своих объятиях.

Она скинула платье, я схватил ее на руки и понес в постель. Когда я наклонился над ней, она посмотрела мне в глаза и мягко оттолкнула рукой;

– Дэвид, твое поведение тревожит меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Почему вдруг ты решил подружиться с Бруно?

Я сел на кровать.

– Подружиться? Ты имеешь в виду, что я ему читал?

– Да, почему?

– Мне жаль его.

– О! И ничего больше?

– Нет. Он лежал на веранде неподвижный, одинокий, вот я и подумал, может быть, почитать ему.

– Так-так. Ты знаешь текст завещания Бруно?

– Что ты говоришь? Откуда?

– Не знаю, все может быть. У меня есть копия завещания, я храню ее в комоде. Ты его, случайно, не читал?

– Ты намекаешь, что я рылся в ящиках твоего комода?

– Не сердись, Дэвид. Я могла оставить его в другом месте.

– Нет, я не видел. Почему ты об этом спрашиваешь?

– Видишь ли, Дэвид, ты упомянут в завещании.

– Какая ерунда! С чего это вдруг я в нем упомянут?

– Упомянут, как один из штата служащих виллы. Бруно оставляет некоторые суммы каждому человеку из персонала, кто к моменту его смерти будет работать на вилле.

– Но как я могу быть упомянутым по имени?

– Нет, конечно! По имени он упомянул только Марию, а остальному служащему персоналу он завещает определенную сумму.

– И сколько?

– Шестьсот пятьдесят тысяч лир.