Башня Нерона Риордан Рик

Глава 36

Да! Ура! Класс!

Аполлон с нами!

Не нужно оваций

Какой большой! Зачем?

Раньше я никогда об этом не задумывался, но после полугодового отсутствия Олимпийский тронный зал показался мне ужасно огромным. Внутри мог бы поместиться авианосец. Под гигантским изогнутым потолком, украшенным созвездиями, могли бы спрятаться все самые большие купола, когда-либо созданные человечеством. Ревущий очаг в центре был таких размеров, что на нем запросто можно поджарить на вертеле грузовик. И конечно, сами троны были величиной с осадную башню: ведь предназначались они для существ ростом двадцать футов.

Когда я замер на пороге, потрясенный массивностью всего этого, то понял, что нашел ответ на свой вопрос. Суть была в том, чтобы заставить случайного гостя чувствовать себя маленьким.

Мы не часто позволяли менее значительным существам посещать нас, но, когда это происходило, нам нравилось смотреть, как от изумления у них раскрывались рты и как они задирали головы, силясь получше нас рассмотреть.

Если мы сходили с тронов и уменьшались до человеческих размеров, чтобы отвести гостей в сторонку и поговорить наедине или похлопать их по плечу – казалось, мы оказываем им особую честь, спускаясь на их уровень.

Троны вполне можно было бы сделать человеческих размеров – но тогда мы были бы слишком похожи на людей (а мы не любим, когда нам напоминают об этом сходстве). Или высотой сорок футов: но это было бы совсем неудобно: пришлось бы кричать, чтобы нас было слышно. А чтобы разглядеть посетителей, пришлось бы пользоваться увеличительным стеклом.

Мы могли бы даже сделать шестидюймовые троны. Лично я бы с удовольствием на такое поглядел. Герой-полубог, измученный каким-нибудь жутким квестом, добирается до нас и преклоняет колено перед тронами миниатюрных богов, а Зевс голосом Микки-Мауса говорит: «Добро пожаловать на Олимп!»

При этой мысли до меня дошло, что разговоры богов прекратились. Они все повернулись и смотрели на меня, стоящего в дверях. Сегодня здесь собралась вся честная компания, что случалось лишь в особых случаях: в день солнцестояния, во время Сатурналий и чемпионата мира.

На миг меня охватила паника. Может, я уже и забыл, как стать ростом двадцать футов? Они наколдуют мне подушку на сиденье?

Мы с Артемидой встретились глазами. Она кивнула: то ли подбадривала, то ли предупреждала, что, если я не потороплюсь и не воспользуюсь собственной магией, она превратит меня в двадцатифутового верблюда в вечернем платье.

Это придало мне уверенности. Я вошел в комнату. К моему большому облегчению, с каждым шагом мой рост увеличивался. Достигнув нужного размера, я занял свой старый трон: напротив, так, что нас разделял очаг, сидела моя сестра, справа от меня – Арес, а слева – Гефест.

Я по очереди переглянулся с каждым из богов.

Слышали про синдром самозванца? Все мое существо кричало: «Я мошенник! Мне здесь не место!» Несмотря на четыре тысячи лет божественной жизни, полгода в облике смертного убедили меня, что я не настоящий бог. И конечно, скоро одиннадцать олимпийцев поймут эту неутешительную истину. Зевс закричит: «Что ты сделал с настоящим Аполлоном?!» Гефест нажмет на кнопку на своем оснащенном гаджетами кресле. В сиденье моего трона откроется люк, и меня попросту сольют обратно на Манхэттен.

Вместо этого Зевс просто смерил меня внимательным взглядом суровых глаз под черными кустистыми бровями. Сегодня он оделся в традиционный легкий хитон белого цвета: не самый удачный выбор, учитывая, что он любит сидеть, широко расставив ноги.

– Ты вернулся, – заметил он, верховный владыка очевидных высказываний.

– Да, отец. – Уж не знаю, прозвучало ли слово «отец» так же неприятно, как мне показалось. Я пытался сдерживать себя, чтобы не начать изливать на собравшихся свою желчь. Выдавив улыбку, я обвел глазами остальных богов. – Так чья же ставка сыграла?

Сидящему рядом Гефесту хотя бы хватило такта неловко заерзать, хотя, конечно, неловкости он никогда не испытывал. Афина бросила уничтожающий взгляд на Гермеса, будто говоря: «Я предупреждала, что это плохая идея».

– Дружище, – сказал Гермес. – Мы просто пытались так снять стресс. Мы же волновались за тебя!

Арес фыркнул:

– Особенно если учесть, как неуклюже ты там барахтался. Удивительно, что еще продержался так долго. – Он покраснел, словно только что понял, что говорит вслух. – Э… то есть молодец, чувак. Ты справился.

– Значит, ты крупно проигрался, – сделал я вывод.

Арес тихо выругался.

– Афина выиграла. – Гермес потер задний карман, как если бы его кошелек все еще не оправился от потери.

– Серьезно? – спросил я.

Афина пожала плечами:

– Мудрость. Всегда кстати.

Отличная вышла бы реклама. Камера наезжает на Афину, она улыбается, и внизу появляется слоган: «Мудрость. Всегда кстати».

– Ну… – я развел руками, давая понять, что готов ко всему: комплиментам, оскорблениям, конструктивной критике. Я понятия не имел, что именно сегодня на повестке дня, и, честно говоря, не очень-то переживал по этому поводу.

На другой стороне зала Дионис побарабанил пальцами по подлокотникам леопардового цвета. Он был единственным богом, сидящим на «половине богинь» (это долгая история), и мы часто соревновались в закатывании глаз, когда отец становился слишком многословным. Дионис по-прежнему был в затрапезном облике Мистера Ди, что бесило его соседку Афродиту. В языке ее тела читалось, как ей неудобно в платье миди от Оскара де ла Рента.

Учитывая, что Дионис был сослан в Лагерь полукровок, ему редко разрешалось бывать на Олимпе. А когда это случалось, он обычно предусмотрительно молчал, пока с ним не заговаривали. Сегодня он меня удивил.

– Что ж, я думаю, ты замечательно справился, – сказал он. – Я считаю, что в твою честь всех богов, которые сейчас отбывают срок на земле, следует немедленно помиловать…

– Нет, – отрезал Зевс.

Удрученно вздохнув, Дионис откинулся на спинку кресла.

Не стану осуждать его за эту попытку. Его наказание, как и мое, казалось совершенно бессмысленным и несоразмерным проступку. Но пути Зевса неисповедимы. Нам не всегда дано знать его замысел. Возможно, потому, что у него его нет.

Деметра переплетала стебли пшеницы, создавая новый засухоустойчивый сорт – ее обычное занятие во время наших обсуждений. Но тут она отставила корзину:

– Я согласна с Дионисом. Аполлона следует поощрить. – Ее улыбка излучала тепло. Золотые волосы колыхал невидимый ветерок. Я попытался найти в ней сходство с ее дочерью Мэг, но они были разными, как ядро и скорлупа. И мне больше нравилась скорлупа. – Из него получился замечательный раб для моей дочери, – продолжала Деметра. – Правда, он долго привыкал, но это я могу ему простить. Если в будущем кому-нибудь из ваших полубожественных детей потребуется раб, я без колебаний посоветую Аполлона.

Я надеялся, что она так шутит. Но Деметра, как и сельское хозяйство, шуток не любила.

– Спасибо, – сказал я.

Она послала мне воздушный поцелуй.

«О боги, Мэг, – подумал я. – Мне очень-очень жаль, что у тебя такая мама».

Царица Гера подняла вуаль. Как и в моем сне, у нее были красные, опухшие от слез глаза, но, когда она заговорила, ее голос был тверд, как бронза.

Она сердито воззрилась на мужа:

– Аполлон хотя бы что-то сделал.

– Опять начинается, – проворчал Зевс.

– Мой избранный, – сказала Гера. – Джейсон Грейс. Твой сын. А ты…

– Не я убил его, женщина! – загрохотал Зевс. – А Калигула!

– Да, – огрызнулась Гера. – Аполлон по крайней мере скорбел. И по крайней мере он отомстил.

Постойте… У меня не укладывалось в голове… Неужто моя злая мачеха меня защищает? Еще большее потрясение я испытал, когда Гера посмотрела мне в глаза. В ее взгляде не было неприязни. Скорее солидарность, даже понимание. «Видишь, с чем мне приходится иметь дело? Твой отец невыносим!»

В этот момент я ощутил некоторое сочувствие к своей мачехе впервые за… впервые в жизни. Не поймите меня неправильно. Она по-прежнему мне не нравится. Но мне пришло в голову, что быть Герой, возможно, не так уж и просто, учитывая, кто ее муж. На ее месте я бы и сам, наверное, стал в каждой бочке затычкой.

– В любом случае, – проворчал Зевс, – по прошествии двух недель можно судить, что Аполлон решил проблему. Пифон действительно уничтожен. Оракулы свободны. Мойры могут снова беспрепятственно плести свою нить.

Эти слова обрушились на меня как пепел Везувия.

Нить Мойр. Почему я раньше об этом не подумал?! Три вечные сестры прядут нити жизни как для богов, так и для смертных. И перерезают нить в тот миг, когда наступает время чьей-то смерти. Они выше и значительнее любого из оракулов. Значительней олимпийцев.

Судя по всему, яд Пифона не просто отравлял пророчества. Если бы он вмешался в работу Мойр, змей смог бы продлевать или обрывать жизни по своему усмотрению. Последствия могли быть страшными.

Кое-что еще в словах Зевса меня насторожило. Он сказал, что «судя по всему» я решил проблему. Получается, он был не уверен. Выходит, когда я оказался на краю Хаоса, Зевс не мог за мной наблюдать. Даже его зрение имело пределы. Он не знал, что конкретно произошло, как я победил Пифона и как вернулся оттуда. Я перехватил взгляд Афины, и она едва заметно кивнула.

– Да, отец, – отозвался я. – Пифон уничтожен. Оракулы свободны. Надеюсь, ты это одобряешь.

Проведя некоторое время в Долине Смерти, я могу с уверенностью заявить, что даже она не сравнилась бы по сухости с моим тоном.

Зевс погладил бороду, словно раздумывая о бесчисленных возможностях будущего. Посейдон подавил зевок, явно раздумывая, когда это собрание закончится, чтобы можно было поскорее вернуться к рыбалке.

– Я доволен, – объявил Зевс.

Боги хором вздохнули. Сколько бы мы ни притворялись, что мы решаем все на совете двенадцати богов, на самом деле у нас была тирания. Зевс был не столько великодушным отцом, сколько суровым правителем, который владел самым мощным оружием и мог лишить нас бессмертия, если мы его оскорбим.

И почему-то, услышав, что Зевс оставляет меня в покое, облегчения я не испытал. Я едва удержался, чтобы не закатить глаза.

– Супер, – сказал я.

– Да, – согласился Зевс. Он неловко прокашлялся. – Добро пожаловать обратно в мир богов, сын мой. Все случилось согласно моему замыслу. Ты великолепно проявил себя. Ты прощен и можешь снова занять свой трон!

Раздались жидкие вежливые аплодисменты других богов.

Артемида была единственной, чья радость казалась искренней. Она даже мне подмигнула. Ого. Сегодня и правда день чудес.

– Чем займешься первым делом? – спросил Гермес. – Уничтожишь парочку смертных? Или, может, спустишься на солнечной колеснице поближе к земле и поджаришь там все?

– Ой, а можно мне с тобой? – попросил Арес.

Я сдержанно пожал плечами:

– Наверное, просто навещу старых друзей.

– Девять муз, – с легкой завистью проговорил Дионис и кивнул. – Отличный выбор.

Но не об этих друзьях я думал.

– Что ж. – Зевс обвел взглядом зал – на тот случай, если кто-то из нас хотел простереться у его ног. – Совет окончен. Все свободны.

Олимпийцы стали один за другим исчезать, возвращаясь к своим божественным проделкам. Артемида ободряюще кивнула мне и растворилась во вспышке серебряного света.

Остались только мы с Зевсом.

Отец кашлянул в кулак:

– Я знаю, ты считаешь свое наказание слишком строгим, Аполлон.

Я не ответил. Изо всех сил я старался выглядеть вежливо и бесстрастно.

– Но ты должен понять, – продолжал Зевс, – что только ты мог низвергнуть Пифона. Только ты мог освободить оракулы. И ты сделал это, как я и ожидал. Страдания и боль, которые тебе пришлось вынести… прискорбны, но они были необходимы. Ты сделал все, чтобы я гордился тобой.

Интересный выбор слов: я сделал все, чтобы он гордился. Я был полезен, потому что он сохранил свое достоинство. У меня не защемило сердце. Это не было теплым и искренним примирением с отцом. Будем честны: некоторые отцы этого не заслуживают. Некоторые просто не способны на это.

Наверное, я мог сорваться и оскорбить его. Мы были одни. Возможно, он этого ожидал. Учитывая неловкость момента, он, может быть, даже не стал бы меня за это наказывать.

Но это не изменило бы его. И ничего не изменило бы между нами.

Нельзя изменить тирана, пытаясь поступить хуже, чем он.

Мэг никогда не удалось бы изменить Нерона, и мне никогда не изменить Зевса. Я могу лишь попытаться не быть таким, как он. Быть лучше. Более… человечным. И сократить время нашего общения до минимума.

Я кивнул:

– Я понимаю, отец.

Зевс, кажется, понял, что то, что я понял, вероятно, совсем не то, что понял он, но принял это как жест доброй воли. Собственно, что ему еще оставалось.

– Хорошо. Тогда… с возвращением домой.

Я поднялся с трона:

– Благодарю. А теперь, если ты позволишь…

Я растаял в золотой вспышке. Я знал несколько мест, где оказаться мне было бы гораздо приятней, и я намеревался посетить каждое.

Глава 37

Горелые маршмеллоу

Земляника, пинокль

Лагерь полукровок – моя любовь

Я бог, и поэтому могу разделиться на множество копий себя. И быть в самых разных местах одновременно.

По этой причине я не могу абсолютно точно сказать, какая из этих встреч была первой. Читайте в любом порядке. Мне хотелось снова увидеть всех друзей, где бы они ни были, и уделить им равное внимание примерно в одно и то же время.

Но первыми я должен упомянуть своих лошадей. Только не осуждайте меня. Я по ним соскучился. Они бессмертны и не нуждаются в пище. Также они не обязаны каждый день совершать путешествие по небу, чтобы солнце всходило и заходило: спасибо за это другим солнечным богам, которые по сей день приводят космические тела в движение, и еще этой… как ее… астрофизике. И все же меня беспокоило, что лошадей не кормили и не выводили размять ноги по меньшей мере полгода, а может, и год, и настроение у них, скорее всего, прескверное. Наверное, не нужно объяснять, почему нехорошо, когда солнечного бога везут по небу лошади в дурном настроении.

Когда я материализовался у входа в солнечный дворец, то обнаружил, что мои слуги покинули свои посты. Вот что происходит, когда не платишь им по золотой драхме в день. Я с трудом открыл дверь: за долгие месяцы мне пришло столько почты, что гора отправлений подперла створки. Счета. Рекламные листовки. Предложения завести кредитную карту. Приглашения поучаствовать в благотворительности для организаций вроде «Божественная воля» и «Дриады без границ». Наверняка Гермесу просто нравилось заваливать мой дом бумажной почтой. Придется с ним поговорить.

А еще я не успел отменить подписку на регулярные доставки с «Амазон», поэтому портик оказался заставлен посылками с зубной пастой, средствами для стирки, гитарными струнами, пустыми листами для записи табулатуры и лосьоном для загара с ароматом кокоса.

Внутри дворца опять стоял застарелый запах Гелиоса – так всегда случалось, когда я долго отсутствовал. Предыдущий владелец словно дымом пропитал дворец духом титана, едким и приторным, чем-то напоминающим спрей-дезодорант «Акс». Пришлось открыть окна и сжечь чуток шалфея.

На моем троне образовался слой пыли. Какие-то шутники написали на задней стороне спинки «ПОМОЙ МЕНЯ». Наверняка придурочные вентусы.

Лошади на конюшне были рады меня видеть. Они забили копытами в денниках, запыхали огнем и недовольно заржали, словно говоря: «Где, Аид побери, тебя носило?!»

Я покормил их любимой золотой соломой и налил вдоволь нектара в ведра. Каждую лошадку хорошенько почистил, пошептал на ушко всяких милых глупостей, и наконец они перестали лягать меня в пах – видимо, простили.

Было здорово заняться привычными делами – чем-то, что я делал уже миллионы раз. (Я об уходе за лошадьми. Не о том, чтобы терпеть, как меня лягают в пах.) И все-таки я не чувствовал себя прежним собой. По правде говоря, мне и не хотелось так себя чувствовать. И в своей конюшне мне было куда приятней и уютней находиться, чем на Олимпе.

Я разделил себя на несколько Аполлонов, и одного отправил в ежедневную поездку по небосводу. Мне хотелось подарить миру обычный день, показать всем, что я снова в седле и отлично себя чувствую. Никаких вспышек на солнце, засухи и пожаров – не сегодня. Просто Аполлон, занимающийся своим делом.

Я надеялся, что эта часть меня будет моим верным рулевым и поможет мне не терять головы, пока я буду посещать остальных.

В Лагере полукровок меня ждал шумный и очень теплый прием.

– ЛЕСТЕР! – скандировали обитатели лагеря. – ЛЕСТЕР!

– ЛЕСТЕР?!

– ЛЕСТЕР!

Я решил явиться к ним в облике старого доброго Пападопулоса. Почему не в потрясающем своим совершенством божественном теле? Или в образе одного из «Bangtan Boys»[43] или Пола Маккартни времен 1965 года? Я много месяцев ныл, что заточен в пухленьком прыщавом мясном мешке по имени Лестер, но теперь понял, что сроднился с этим телом. Когда мы познакомились с Мэг, она заверила меня, что внешность Лестера абсолютно нормальная. В тот момент эти слова меня ужаснули. Сейчас до меня дошло, что она хотела меня подбодрить.

– Привет! – крикнул я из центра всеобщих обнимашек, которые грозили перерасти в давку. – Да, это я! Да, я вернулся на Олимп!

Прошло всего две недели, но новички, которые казались такими юными и неловкими, когда я был здесь в первый раз, теперь вели себя как бывалые воины. Участие в крупном сражении (прошу прощения, в полевом выезде) не проходит бесследно. Хирон сиял от гордости за своих учеников – и за меня, словно я один из них.

– Ты молодец, Аполлон, – сказал он и потрепал меня по плечу как любящий отец, которого у меня никогда не было. – Мы в лагере всегда тебе рады.

Распускать нюни совсем не в стиле одного из главных олимпийских богов, так что именно это я и сделал.

Потом мы обнялись с Кайлой и Остином и еще немного поплакали. Мне пришлось постоянно контролировать свою божественную силу, иначе своим счастьем и весельем я мог случайно устроить огненный шторм и спалить всю долину.

Я спросил про Мэг, но они сказали, что она уже уехала. Она отправилась обратно в Палм-Спрингс, в старый отцовский дом, вместе с Лугусельвой и вновь обретенными братьями и сестрами. При мысли о том, что Мэг управляет этой взрывоопасной группой полубогов, пользуясь лишь помощью Пиратки Лу, мне стало не по себе.

– Она в порядке? – спросил я Остина.

Он замялся:

– Да. То есть… – В его глазах промелькнуло безумие, словно он вспомнил обо всем, что ему пришлось увидеть и сделать в башне Нерона. – Сам знаешь. Она справится.

Я решил на время забыть о тревогах и продолжил общаться с друзьями. Если они и нервничали из-за того, что я снова стал богом, то скрывали это очень хорошо. Сам я старался не горячиться, не вырастать до двадцати футов и не взрываться золотым пламенем при виде каждого, кто мне нравится.

Диониса я нашел на крыльце Большого дома, где он сидел, угрюмо отхлебывая из банки с диетической колой. Я сел напротив него за стол для пинокля.

– Что ж, – вздохнув, констатировал он, – похоже, некоторые из нас и впрямь дожидаются счастливого финала.

Думаю, он был рад за меня. По-своему. По крайней мере, он постарался скрыть обиду в голосе. И мне было понятно его недовольство.

Мое наказание завершилось, а его по-прежнему длится. Что такое мои полгода по сравнению с его сотней лет!

Но, если откровенно, я больше не считал время, проведенное на земле, наказанием. Это было страшно, трагично, практически невыносимо… да. Но называть это наказанием – значит слишком польстить Зевсу. Это было путешествие – причем очень важное, – которое я прошел сам с помощью друзей. Я надеялся… Я знал, что горе и боль сделали меня лучше. Из остатков Аполлона я выковал более совершенного Лестера. Этот опыт я бы ни на что не променял. И если бы мне сказали, что мне предстоит пробыть Лестером еще сто лет… что ж, ничего страшного. По крайней мере не придется ходить на собрания олимпийцев во время солнцестояния.

– Тебя тоже ждет счастливый финал, брат, – сказал я Дионису.

Он внимательно посмотрел на меня:

– Ты говоришь как бог прорицания?

– Нет, – улыбнулся я. – Как тот, кто умеет верить.

– Очевидно не в мудрость нашего отца.

Я рассмеялся:

– Я верю в то, что мы способны писать собственные истории независимо от того, что спрядут для нас Мойры. И в том, что ты научишься делать вино, даже если жизнь посылает тебе кислый виноград.

– Какая глубокая мысль, – пробурчал Дионис, но я заметил, что в уголках его рта мелькнула улыбка. – Сыграем в пинокль? Ну уж тут-то я тебя уделаю.

Я остался с ним, и мы сыграли шесть партий. Он почти не мухлевал.

Перед ужином я телепортировался в Рощу Додоны, скрытую глубоко в лесу возле лагеря. Как и в прошлый раз, древние деревья шептались, создавая какофонию из своих голосов: обрывков загадок и песен, кусочков доггерелей (некоторые и впрямь о хот-догах), рецептов, прогноза погоды – в основном бессмысленных. Латунные колокольчики на ветвях отражали вечерний свет и звенели от малейшего ветерка.

– Привет! – поздоровался я. – Я пришел сказать спасибо!

Деревья продолжали шептаться, не обращая на меня внимания.

– Вы дали мне в советники Стрелу Додоны! – продолжал я.

В шуме ветвей мне послышалось хихиканье.

– Без этой стрелы, – сказал я, – мой квест завершился бы неудачей. Она пожертвовала собой, чтобы победить Пифона. Это воистину была самая великая веточка рощи!

Мне показалось, что деревья заскрипели, но, конечно, они бы не стали этого делать. Их шепот смолк. Латунные колокольчики безжизненно свисали с ветвей.

– Ее мудрость была бесценна, – сказал я. – А жертва благородна. Она с честью несла ваше имя. Я непременно расскажу хранительнице этой рощи, моей бабке Рее, о ее заслугах. Она узнает о вашем поступке: о том, что, когда мне понадобилась помощь, вы послали лучшую из вас.

Деревья снова зашептались, на этот раз встревоженно: «Постой. Погоди, мы не… Что?»

Я телепортировался оттуда прежде, чем они могли заметить мою улыбку. И надеялся, что, где бы сейчас ни был ее дух, моя подруга стрела заливается смехом, достойным шекспировской комедии.

Тем же вечером после сбора у костра мы с Нико, Уиллом и Рейчел сидели и смотрели на тлеющие угольки.