В высших сферах Хейли Артур

1

Ночь в Оттаве была холодная, затянутое облаками небо обещало еще до наступления утра снегопад. Столицу государства — по мнению экспертов — ожидало белое Рождество.

На заднем сиденье черного «олдсмобиля» с шофером Маргарет Холден, супруга премьер-министра Канады, дотронулась до руки мужа.

— Джейми, — сказала она, — у тебя усталый вид.

Достопочтенный Джеймс Макколлум Хоуден, член Тайного совета, королевский адвокат и член парламента, сидел, закрыв глаза и наслаждаясь теплом машины. Теперь он их открыл.

— Да нет. — Он не любил когда бы то ни было признаваться в своей усталости. — Просто немножко расслабляюсь. Последние сорок восемь часов… — И умолк, взглянув на широкую спину шофера. Стекло между ними было поднято, но все равно лучше соблюдать осторожность.

Свет с улицы упал на стекло, и премьер-министр увидел в нем свое отражение: тяжелое, похожее на стервятника лицо, нос как у орла и выступающий вперед подбородок.

Жена, сидевшая рядом, заметила:

— Да перестань же смотреть на себя, а то у тебя разовьется… как же это называется?

— Нарциссизм. — Муж улыбнулся, тяжелые веки сморщились. — Но я страдаю этим уже много лет. В политике это — профессиональная норма.

Они помолчали, потом снова разговор принял серьезный оборот.

— Что-то случилось, да? — тихо спросила Маргарет. — Что-то очень важное.

Она повернулась к нему с взволнованным лицом, и он, несмотря на свою озабоченность, не мог не отметить, какие у нее классически правильные черты лица. Маргарет по-прежнему прелестна, подумал он, и когда они вместе входят в комнату, головы всегда поворачиваются.

— Да, — признался он. На секунду ему захотелось поделиться с Маргарет, рассказать ей все, что так быстро произошло, начиная с тайного телефонного звонка из Белого дома, раздавшегося два дня назад, и второго звонка сегодня днем. Но потом он решил: сейчас не время.

Сидевшая рядом с ним Маргарет заметила:

— В последнее время столько всего произошло, а мы были наедине всего несколько минут.

— Знаю. — Он протянул руку и сжал ее пальцы.

И словно этот жест дал вырваться словам, которые дотоле старательно сдерживались.

— Да стоит ли это всего? Неужели ты еще недостаточно сделал? — Маргарет быстро произнесла это, понимая, что путешествие вскоре окончится, поскольку от их дома до резиденции генерал-губернатора всего несколько минут езды. Через минуту или две это мгновение тепла и близости уже исчезнет. — Мы с тобой женаты, Джейми, сорок два года, и большую часть времени я имела лишь частицу тебя. А ведь не так долго осталось нам жить.

— Тебе нелегко было, да? — Он произнес это спокойно, искренне. Слова Маргарет тронули его.

— Нет, не всегда. — Тут прозвучала нотка неуверенности. Это была сложная тема, они говорили о таких вещах редко.

— У нас будет время, обещаю тебе. Если ничто другое… — И он умолк, вспомнив то непредсказуемое относительно своего будущего, что принесли последние два дня.

— Что — другое?

— Появилась еще одна проблема. Пожалуй, самая большая, какая передо мной когда-либо стояла.

Она сняла руку с его руки.

— Почему именно ты должен ее решать?

Он не мог дать на это ответ даже Маргарет, знавшей столь многие его мысли; он никогда не мог произнести вслух это свое внутреннее убеждение: «Потому что никто другой не может этого сделать, кроме меня; нужен человек моего положения, моего интеллекта и предвидения для принятия серьезных решений, необходимость в которых скоро возникнет».

— Почему ты? — снова спросила Маргарет.

А они уже въехали на территорию Дома Правительства. Шины захрустели по гравию. Их окружал темный парк.

Премьер-министра на миг охватило острое чувство вины перед Маргарет. Она всегда была лояльна и терпеливо воспринимала его жизнь политика, хотя никогда и не любила ее так, как он. Но он уже давно почувствовал, как она надеется, что настанет день, когда он расстанется с политикой и они снова сблизятся, как в первые годы супружества.

В то же время он был хорошим мужем. Никакой другой женщины в его жизни не было… если не считать одного случая несколько лет назад: роман длился почти год, пока он решительно не покончил с этим, опасаясь, как бы не пострадал его брак. Но порой у него возникало чувство вины… и он нервничал, боясь, что Маргарет может узнать правду.

— Мы поговорим вечером, — сказал он примирительным тоном. — Когда вернемся.

Машина остановилась, и боковая дверца открылась. Конный полицейский в малиновой парадной форме лихо отсалютовал, когда премьер-министр и его супруга вышли из машины. Джеймс Хоуден улыбнулся, пожал руку полицейскому и представил его Маргарет. Хоуден проделывал этот церемониал всегда вежливо и без снисхождения. В то же время он прекрасно понимал, что всадник станет потом рассказывать об этом — удивительно, как простой жест подобного рода порождает расходящиеся круги.

Когда они вошли в Дом Правительства, перед ними появился молодой лейтенант Королевского канадского флота. Парадная форма, обшитая золотым позументом, была ему явно тесна — по всей вероятности, подумал Хоуден, это следствие слишком долгого сидения за письменным столом в Оттаве и слишком малого пребывания на море. Офицерам теперь приходилось ждать своей очереди побывать на море, так как флот стал чисто символической силой, в известной мере чем-то смехотворным, но дорогим для налогоплательщиков.

Их провели из высокого вестибюля с колоннами вверх по дорогому красному ковру, украшавшему мраморную лестницу, а затем по широкому, увешанному гобеленами коридору в Длинную гостиную, где обычно проходили малые приемы — такие как сегодня. Большая, вытянутая в длину, похожая на коробку для туфель комната с высоким потолком, выложенным балками, напоминала гостиничный вестибюль, только более уютный. Однако призывно сгруппированные кресла и диванчики, обтянутые материей светло-бирюзовых и желтых тонов, пока были пусты, а шестьдесят с чем-то гостей стояли и непринужденно беседовали. Высоко над их головами висел портрет королевы во весь рост, которая смотрела без улыбки на золотые парчовые занавески, закрывавшие сейчас окна. А в дальнем конце комнаты мелькали, вспыхивая и угасая, огоньки на рождественской елке. Гул разговоров заметно поутих, когда премьер-министр и его жена Маргарет Хоуден — в бальном платье из светло-сиреневого кружева, с оголенными плечами — вошли в зал.

Лейтенант военно-морских сил провел их прямо к тому месту у пылающего огня, где генерал-губернатор принимал своих гостей. Помощник объявил:

— Премьер-министр и миссис Хоуден.

Его превосходительство достопочтенный маршал авиации Шелдон Гриффитс, генерал-губернатор ее величества в доминионе Канада, протянул руку.

— Добрый вечер, премьер-министр. — Затем, любезно наклонив голову, произнес: — Маргарет.

Маргарет Хоуден умело присела в реверансе и улыбнулась Натали Гриффитс, стоявшей рядом с мужем.

— Добрый вечер, ваше превосходительство, — сказал Джеймс Хоуден. — Вы выглядите чрезвычайно хорошо.

Генерал-губернатор, седовласый, с красным лицом и военной выправкой, все еще державшийся очень прямо, несмотря на годы, был в безупречном вечернем костюме с внушительным рядом медалей и орденов. Он нагнулся с видом заговорщика.

— У меня такое чувство, будто этот мой чертов хвост сейчас загорится. — И указал на камин. — Вот теперь, когда вы приехали, давайте отойдем от этого ада.

И все четверо не спеша пошли по комнате — генерал-губернатор держался любезно и дружелюбно, как и положено хозяину.

— Я видел ваш новый портрет работы Карша, — сказал он Мелиссе Тейн, изящной и грациозной жене доктора Бордена Тейна, министра здравоохранения и благосостояния нации. — Очень красивый портрет — почти такой же красивый, как вы сама.

Ее супруг, находившийся рядом, покраснел от удовольствия. А стоявшая рядом с ними Дэйзи Каустон, полная матрона, не очень заботившаяся о своей внешности, брякнула:

— Я пыталась, ваше превосходительство, убедить мужа позировать для Карша, по крайней мере пока у него еще есть волосы.

Стоявший рядом с ней Стюарт Каустон, министр финансов, которого друзья и противники звали Улыбчивым Стю, добродушно осклабился.

Генерал-губернатор окинул взглядом быстро лысеющую голову Каустона.

— Лучше прислушайтесь к совету жены, старина. Я бы сказал, у вас осталось не так уж много времени. — Он произнес это безобидным тоном, и раздался взрыв смеха, в котором министр финансов принял участие.

Группа, окружавшая генерал-губернатора, пошла дальше, а Джеймс Хоуден повернул назад. Поймав взгляд Артура Лексингтона, министра по внешним сношениям, который стоял со своей женой Сьюзен на расстоянии нескольких групп от него, Хоуден еле заметно кивнул. Лексингтон извинился и направился к Хоудену — этакий коротконогий херувимчик пятидесяти с лишним лет, чья манера держаться легко и беззаботно скрывала один из самых острых умов в международной политике.

— Добрый вечер, господин премьер-министр, — сказал Артур Лексингтон. И, не меняя выражения лица, понизив голос, произнес: — Все под контролем.

— Вы разговаривали с Энгри? — сухо спросил Хоуден. Его превосходительство Филипп Б. Энгроув, которого друзья звали Энгри, был послом США в Канаде.

Лексингтон кивнул.

— Ваша встреча с президентом назначена на второе января, — тихо произнес он. — Конечно, в Вашингтоне. Так что у нас есть десять дней.

— Они нам все понадобятся.

— Я знаю.

— Вы обсудили процедуру?

— Не в деталях. Вам будет устроен банкет в первый день — пустая болтовня, как всегда, — затем на другой день встреча, где нас будет всего четверо. Я полагаю, вот тогда-то мы и займемся делом.

— А как насчет сообщения?

Лексингтон упреждающе мотнул головой, и премьер-министр посмотрел в этом направлении. К ним подходил слуга, неся поднос с напитками. Среди них был один-единственный бокал с виноградным соком, который Джеймс Хоуден — трезвенник, как все знали, — предпочитал. И он взял бокал.

Слуга отошел от них, и Лексингтон пригубил виски с водой; в этот момент к ним подошел Арон Голд, главный почтмейстер и единственный еврей в кабинете министров.

— У меня ноги подкашиваются, — объявил он, обращаясь к Лексингтону. — Не могли бы вы намекнуть его превосходительству премьер-министру, чтобы он, ради Бога, сел? Тогда и мы все сможем облегчить наши ноги.

— Вот уж никогда не замечал, что вы спешите сесть, Арон, — с улыбкой произнес Артур Лексингтон. — Во всяком случае, судя по вашим речам.

Это услышал стоявший неподалеку Стюарт Каустон и крикнул:

— Отчего это у вас ноги устали, Арон? Разносили почту к Рождеству?

— Ну конечно, меня окружают юмористы, — мрачно произнес главный почтмейстер, — тогда как мне нужно проявление нежности.

— Насколько я понимаю, это у вас уже есть, — заметил Хоуден. «Совершенно идиотская полифония, — подумал он. — Комедийный диалог на репетиции «Макбета». Впрочем, возможно, это необходимо. Проблемы, которые внезапно возникли, затрагивают самое существование Канады и достаточно серьезны». Сколько людей в этой комнате, кроме его самого и Лексингтона, имели хотя бы малейшее представление о том… Теперь окружавшие его и Лексингтона люди отошли.

И Артур Лексингтон тихо произнес:

— Я говорил с Энгри насчет сообщения о встрече, и он снова звонил в Госдепартамент. Там сказали, что президент просил на данное время не делать никаких сообщений. Они, похоже, считают, что, если мы объявим об этом так скоро после российской ноты, возникнут явные сопоставления.

— Я не вижу в этом большого вреда, — сказал Хоуден. Его лицо с орлиным профилем было задумчиво. — Все равно придется скоро объявить об этом. Но если президент так хочет…

А вокруг них звенели бокалы, шли разговоры, «…я похудела на четырнадцать фунтов, а потом обнаружила эту божественную кондитерскую. Теперь все вернулось…» «…объяснила, что я не видела красный свет, так как спешила на встречу с мужем, членом кабинета министров…» «…вот что я скажу про «Таймс»: у них интересны даже искажения…» «…право же, обитатели Торонто стали нынче невыносимы — у них словно несварение желудка от культуры…» «…так что я сказал ему: если мы хотим иметь дурацкие законы насчет спиртного, — это наше дело, в общем, вы только попробуйте воспользоваться телефоном в Лондоне…» «…по-моему, обитатели Тибета презабавны — они очень похожи на обитателей пещер…» «…а вы не заметили, что из универмага быстрее присылают чеки? Вы считаете, что у вас есть две недели…» «…нам следовало остановить Гитлера на Рейне и Хрущева в Будапеште…» «…не ошибитесь: если бы мужчины беременели, было бы куда меньше… благодарю, джин с тоником…»

— Когда мы объявим о встрече, — сказал Лексингтон, понизив голос, — мы скажем, что это встреча для разговоров о торговле.

— Да, — согласился с ним Хоуден. — Я полагаю, это самое лучшее.

— Когда вы сообщите об этом кабинету?

— Я еще не решил. Я подумал, что, пожалуй, прежде надо сообщить Комитету по обороне. Я хотел бы услышать несколько мнений. — Хоуден мрачно улыбнулся. — Не все так лихо разбираются в международной политике, как вы, Артур.

— Что ж, я полагаю, у меня есть некоторые преимущества. — Лексингтон помолчал, некрасивое лицо его было задумчиво, в глазах отражался вопрос. — В любом случае к этой идее не сразу привыкнешь.

— Да, — сказал Джеймс Хоуден, — я этого ожидаю.

И они разошлись. Премьер-министр присоединился к группе, окружавшей генерал-губернатора. Его превосходительство сказал несколько слов сожаления министру, чей отец умер неделю назад. Подойдя к другому члену кабинета, он поздравил его с тем, что его дочь получила академическую награду. «Старик хорошо держится, — подумал Хоуден, — с должным равновесием любезности и достоинства, не нажимая ни на то ни на другое».

Джеймс Хоуден задумался: интересно, сколько времени продлится в Канаде культ королей, королев и королевского представителя. Со временем страна, безусловно, отделится от британской монархии, точно так же как несколько лет назад она сбросила с себя бремя правления британского парламента. Королевские ритуалы — нелепый протокол, золоченые кареты, придворные лакеи и ужин на золотых блюдах — все это не соответствовало времени, особенно в Северной Америке. Уже и теперь многое из церемоний, связанных с троном, казалось смешным и походило на детскую игру. Когда придет день — а он придет — и народ начнет над этим громко смеяться, тогда быстро произойдет отмирание традиций. Или, возможно, еще раньше разразится какой-нибудь скандал в королевской семье, и система быстро рухнет как в Великобритании, так и в Канаде.

Мысли о королевской семье напомнили Хоудену об одном вопросе, который он должен поднять сегодня. Окружавшая генерал-губернатора небольшая группа приостановилась в своем продвижении, и Хоуден, отведя его в сторону, спросил:

— Это в будущем месяце, сэр, как я понимаю, вы нас покидаете и уезжаете в Англию?

Он произнес «сэр» просто для эффекта. Когда эти двое бывали наедине, они уже многие годы называли друг друга по имени.

— Восьмого числа, — ответил генерал-губернатор. — Натали уговорила меня поехать морем из Нью-Йорка. Отличная идея для бывшего начальника военно-воздушного штаба, верно?

— Вы, конечно, увидите в Лондоне ее величество, — сказал премьер-министр. — Во время этой встречи не могли бы вы поднять вопрос о ее государственном визите в марте, как мы предлагали? Я думаю, что несколько слов от вас, пожалуй, могли бы помочь благоприятному решению.

Приглашение королеве было передано несколько недель назад через Высокого комиссара, или посла в Лондоне. Визит был задуман — по крайней мере Джеймсом Хоуденом и его старшими коллегами по партии — как маневр перед выборами, которые должны состояться поздней весной или ранним летом, поскольку королевский визит всегда способствовал получению голосов партией власти. А теперь при том, что произошло в последние несколько дней, и при новых жизненно важных проблемах, о которых страна скоро узнает, это было вдвойне важно.

— Да, я слышал о приглашении. — В голосе генерал-губернатора звучала легкая сдержанность. — Я бы сказал, довольно кратковременное предложение. В Букингемском дворце, похоже, любят, чтобы их предупреждали хотя бы за год.

— Мне это известно. — Хоуден на миг почувствовал раздражение от того, что Гриффитс вздумал инструктировать его по предмету, который он прекрасно знал. — Но иногда подобные вещи могут быть быстро улажены. Я считаю, это было бы хорошо для страны, сэр.

Несмотря на повторное «сэр», Джеймс Хоуден дал ясно понять, что это приказ, и, подумал он, в известной мере так это и будет воспринято в Лондоне. При дворе прекрасно понимают, что Канада является самым богатым и наиболее влиятельным членом шаткой Британской империи, и если какие-то другие обязательства могут быть отменены, то королева и ее супруг, несомненно, приедут в Канаду. Собственно, Хоуден считал, что нынешняя задержка с ответом была просто для вида, но в любом случае было предусмотрительно с его стороны использовать давление.

— Я передам ваше мнение, господин премьер-министр.

— Благодарю.

Этот разговор напомнил Хоудену, что надо думать о том, кем заменять Шелдона Гриффитса, который сидел тут уже второй срок и конец этому сроку наступит в будущем году.

Через коридор от Длинной гостиной, в столовой стояла очередь к буфету. И это было неудивительно: шеф-повар Дома Правительства Альфонс Губо заслуженно славился своим кулинарным искусством. В свое время ходили даже слухи, что супруга президента США пыталась переманить Губо из Оттавы в Вашингтон. Пока эти слухи не заглохли, все говорило о том, что может разгореться международный скандал.

Хоуден почувствовал прикосновение Маргарет к своему локтю, и они двинулись за остальными.

— Натали хвастается омаром в желе — она утверждает, что этому поверишь, только когда попробуешь.

— Ты мне скажешь, что это омар, когда я откушу его, дорогая, — сказал он и улыбнулся. Это была их давняя манера шутить.

Джеймс Хоуден мало интересовался едой, и если ему не напомнить, вообще мог пропустить очередную трапезу. Случалось, он ел, а думал о другом. И когда в прошлом Маргарет готовила специально для него разные деликатесы, он поглощал их, понятия не имея, что съел. В начале их супружеской жизни Маргарет и злилась и плакала, оттого что муж совсем не обращает внимания на ее кулинарные способности, а она любила готовить, но теперь давно уже перестала этим заниматься.

Взглянув на хорошо укомплектованный буфет, за стойкой которого внимательный официант уже держал наготове две тарелки, Хоуден заметил:

— Выглядит весьма внушительно. Что это тут у вас?

Гордясь тем, что он обслуживает премьер-министра, официант быстро перечислил названия всех блюд: малосольная белужья икра, устрицы «Мальрек», pate maison[2], заливной омар, виннипегский копченый золотой глаз, foie gras Mignotte[3], холодные жареные ребра, заливное из каплуна, жареная индейка с орехами, виргинская ветчина.

— Благодарю, — сказал Хоуден. — Положите мне немного мяса, хорошо прожаренного, и салата.

Увидев, как вытянулось лицо официанта, Маргарет прошептала:

— Джейми!

И премьер-министр поспешил добавить:

— И еще что там порекомендует моя жена.

Они только отошли от стойки, как вновь появился помощник по вопросам военно-морского флота.

— Извините, сэр. Его превосходительство шлет вам наилучшие пожелания, и мисс Фридман у телефона.

Хоуден опустил на стол тарелку с нетронутой пищей.

— Очень хорошо.

— Неужели ты должен сейчас идти, Джейми? — В тоне Маргарет звучала досада.

Он кивнул.

— Милли не стала бы звонить, если бы дело могло подождать.

— Звонок перенаправлен в библиотеку, сэр. — И, поклонившись Маргарет, помощник пошел впереди.

А через несколько минут премьер-министр сказал в трубку:

— Милли, я дал слово жене, что вы звоните по важному поводу.

Мягкое контральто его личного секретаря прозвучало в ответ:

— Я считаю, что так оно и есть.

Иногда Хоуден любил звонить по телефону только ради того, чтобы услышать голос Милли. Он спросил:

— Откуда вы звоните?

— Из конторы — я вернулась. Со мной Брайан. Потому я и звоню.

Хоуден почувствовал нелепую вспышку ревности при мысли, что Милли Фридман наедине с кем-то еще… Милли, с которой несколько лет назад у него была связь, о чем он вспомнил сегодня с чувством вины. В свое время у них был страстный всепоглощающий роман, но когда он кончился — а Хоуден с самого начала знал, что так оно и будет, — оба возобновили свою независимую жизнь, словно закрыли и заперли дверь между двумя комнатами, которые, однако, продолжали оставаться рядом. Ни он, ни она никогда больше не говорили об этом удивительном особом времени. Но порой — как в данный момент — вид Милли или звук ее голоса мог вновь взволновать его, словно к нему вернулась молодость и пылкость чувств и минувших лет как не бывало… А потом всегда нервы брали свое и появлялась нервозность человека, который в публичной жизни не мог допустить, чтобы в его броне образовалась щель.

— Хорошо, Милли, — сказал премьер-министр, — давайте к телефону Брайана.

Последовала пауза — слышно было, как трубка переходила из рук в руки, — затем энергичный мужской голос отчеканил:

— В Вашингтоне произошла утечка, шеф. Некий канадский репортер обнаружил, что в городе ожидают вашего приезда и встречи с Воротилой. Нужно заявление из Оттавы. Иначе, если информация об этом просочится из Вашингтона, все будет выглядеть, словно вас вызвали туда.

Брайан Ричардсон, энергичный сорокалетний руководитель и национальный организатор партии, редко бросался словами. Его сообщения, как устные, так и написанные, всегда выглядели четко и точно сформулированными как рекламные анонсы, какие он создавал сначала в качестве опытного автора, а потом как высшего чиновника. Теперь, однако, он передал это другим, а главной его обязанностью было служить советником Джеймсу Макколлуму Хоудену по ежедневно возникавшим проблемам, с тем чтобы тот решал их, сохраняя поддержку правительства народом.

Хоуден взволнованно спросил:

— А насчет темы беседы утечки не было?

— Нет, — сказал Ричардсон. — На этот счет все краны закручены. Сообщено только о факте встречи.

Назначенный на свой пост вскоре после того, как Хоуден взял на себя руководство партией, Брайан Ричардсон уже успешно провел две выборные кампании и между ними добился успеха в других делах. Проницательный, изобретательный, человек энциклопедического ума и гениальный организатор, он был одним из нескольких человек в стране, чьи телефонные звонки проходили через личный коммутатор премьер-министра в любой час. Он был также одним из наиболее влиятельных людей, и ни одно правительственное решение по серьезному вопросу никогда не принималось без того, чтобы он не знал об этом или не давал совета. В противоположность большинству министров Хоудена, которые пока еще понятия не имели о грядущей встрече в Вашингтоне или о ее цели, Ричардсон был поставлен об этом в известность немедленно.

Однако же вне ограниченного круга лиц имя Брайана Ричардсона было почти неизвестно, и в тех редких случаях, когда его фотография появлялась в газетах, делалось это всегда наименее заметно — чтобы он был во втором или третьем ряду группы политиков.

— О нашей договоренности с Белым домом следовало не сообщать несколько дней, — сказал Хоуден. — Да и тогда это надо было представить как беседу о торговле и финансовой политике.

— Какого черта, шеф?! Вы же можете по-прежнему так и сделать, — сказал Ричардсон. — Просто сообщение прозвучит немного раньше — только и всего… например, завтра утром.

— А есть у нас альтернатива?

— Повсюду пойдут догадки, будут муссироваться темы, обсуждения которых мы хотим избежать. То, что один человек обнаружил сегодня, другие могут узнать завтра. — И руководитель партии сухо продолжал: — На данный момент только одному репортеру известно, что вы планируете такое путешествие, — Ньютону из торонтской газеты «Экспресс». Он малый ловкий — позвонил сначала своему издателю, а издатель позвонил мне.

Джеймс Хоуден кивнул. Газета «Экспресс» неизменно поддерживала правительство, а порой выступала даже чуть ли не как орган партии. Они не раз оказывали друг другу услуги.

— Я могу задержать это сообщение на двенадцать, может быть, даже на четырнадцать часов, — продолжал Ричардсон. — Но больше — рискованно. Не могло бы министерство внешних сношений выступить к тому времени с заявлением?

Свободной рукой премьер-министр потер свой длинный, похожий на клюв нос. Затем решительно произнес:

— Я скажу им.

Эти слова предрекали хлопотливый вечер для Артура Лексингтона и его старших чиновников. Им придется поработать с американским посольством и, конечно, с Вашингтоном, но Белый дом пойдет на это, узнав, что пресса кое-что пронюхала, — они привыкли там к подобного рода ситуациям. А кроме того, убедительно составленное сообщение для прикрытия было столь же необходимо президенту, как и Хоудену. Настоящие проблемы, которые они будут обсуждать на встрече через десять дней, были слишком деликатны, чтобы в данный момент раскрыть их публике.

— Раз уж мы разговариваем, — заметил Ричардсон, — есть какие-нибудь новости о визите королевы?

— Нет, но я всего несколько минут назад говорил с Шелом Гриффитсом. Он посмотрит, что сможет сделать в Лондоне.

— Надеюсь, все сработает. — В голосе руководителя партии звучало сомнение. — Старик всегда чертовски точен. Вы сказали ему, чтобы он покрепче подтолкнул дамочку?

— Не совсем в таких выражениях. — Хоуден улыбнулся. — Но это было основным в моем предложении.

На линии послышался хохоток.

— Лишь бы она приехала. Ее приезд мог бы немало помочь нам в будущем году, не говоря уж об остальном.

Хоуден уже собирался повесить трубку, как в голову ему пришла одна мысль.

— Брайан…

— Да.

— Постарайтесь заехать в течение праздников.

— Благодарю. Заеду.

— А как насчет вашей жены?

Ричардсон весело ответил:

— Боюсь, вам придется довольствоваться только моим обществом.

— Я не хочу любопытствовать. — Джеймс Хоуден помедлил, понимая, что Милли слышит половину их разговора. — Не стало лучше?

— Мы с Элоизой живем в атмосфере вооруженного нейтралитета, — ответил Ричардсон. — Но это имеет свои преимущества.

Хоуден мог догадаться, какие преимущества имел в виду Ричардсон, и снова почувствовал нелепую ревность при мысли, что глава партии и Милли сейчас там одни. Вслух же произнес:

— Мне очень жаль.

— Просто удивительно, к чему человек может привыкнуть, — сказал Ричардсон. — По крайней мере мы с Элоизой знаем, на каких позициях стоим, а позиции у нас разные. Еще что-нибудь, шеф?

— Нет, — сказал Хоуден, — больше ничего. Пойду поговорю теперь с Артуром.

Он вернулся из библиотеки в Длинную гостиную, встреченный жужжанием разговоров. Атмосфера теперь несколько разрядилась — напитки и ужин, который уже почти подошел к концу, способствовали всеобщему расслаблению. Хоуден обошел несколько групп, люди выжидательно смотрели на него, он улыбался им, обмениваясь фразой-другой.

Артур Лексингтон стоял рядом со смеявшимися людьми, которые смотрели, как министр финансов Стюарт Каустон показывал фокусы: он занимался этим время от времени, стараясь скрасить унылую атмосферу в перерывах между заседаниями кабинета министров.

— Следите за этим долларом, — говорил Каустон. — Сейчас он исчезнет.

— Какого черта?! — воскликнул кто-то. — Это вовсе не трюк — вы постоянно подобное повторяете.

Генерал-губернатор вместе с небольшой группой зрителей рассмеялся.

Премьер-министр дотронулся до локтя Лексингтона и во второй раз отвел министра по внешним сношениям в сторону. Он изложил суть того, что сообщил ему глава партии, и подчеркнул необходимость дать сообщение прессе до утра. Лексингтон, по обыкновению, не стал задавать ненужных вопросов. Кивнув в знак согласия, он сказал:

— Я позвоню в посольство и переговорю с Энгри, затем засажу за работу моих людей. — И, усмехнувшись, добавил: — Всегда надуваюсь от важности, когда вытаскиваю других из постели.

— Послушайте, вы оба! Никаких государственных дел сегодня, — раздался голос Натали Гриффитс. И она легонько потрепала обоих по плечам.

Артур Лексингтон повернулся, сияя улыбкой.

— Даже если в мире произошел малюсенький кризис?

— Даже в этом случае. К тому же у меня кризис на кухне. А это куда важнее. — И жена генерал-губернатора направилась к мужу. Огорченным шепотом — не для всех, но явно для ушей тех, кто находился поблизости, она добавила: — Надо же, Шелдон, у нас кончился коньяк.

— Этого не может быть!

— Ш-ш! Не знаю, как это могло случиться, но случилось.

— Нам всегда надо иметь аварийный запас.

— Чарлз позвонил в столовую авиации. Они нам срочно пришлют немного.

— О Господи! — Голос его превосходительства прозвучал так жалобно. — Неужели мы не можем устроить прием без того, чтобы не было промашек?

Артур Лексингтон тихо произнес:

— По-видимому, придется мне пить пустой кофе. — Он взглянул на бокал с виноградным соком, который несколько минут назад принесли Джеймсу Хоудену. — Вот вы можете не волноваться. У них, наверное, галлоны этого добра.

А генерал-губернатор возмущенно пробормотал:

— Я за это сниму с кого-нибудь скальп.

— Успокойся, Шелдон. — Хозяин и хозяйка по-прежнему говорили шепотом, не думая о том, что забавляют этим окружающих. — Такое случается, и ты знаешь, что надо быть осмотрительнее с прислугой.

— Да плевал я на прислугу!

Натали Гриффитс терпеливо произнесла:

— Я подумала, что тебе надо об этом знать. Но я сама со всем разберусь, дорогой.

— Вот и прекрасно. — Его превосходительство с облегчением и любовью улыбнулся жене, и они вернулись к камину.

— Sic transit gloria[4]. Голосу, который отдавал команды тысяче аэропланов, не пристало ругать судомойку.

Это было произнесено резко и чересчур громко. Премьер-министр нахмурился.

А произнес это Харви Уоррендер, министр по вопросам гражданства и иммиграции. Он стоял сейчас возле них — высокий плотный мужчина с редеющими волосами и громовым басом. Он, по обыкновению, был дидактичен — наверное, сохранил эту манеру с тех лет, когда, прежде чем перейти в политику, был профессором в колледже.

— Притормози, Харви, — сказал Артур Лексингтон. — Ты топчешь царственную особу.

— Иногда, — ответствовал ему Уоррендер, немного понизив голос, — я возмущаюсь, когда мне напоминают, что шишки всегда выживают.

Повисло смущенное молчание. Все поняли, на что он намекал. Единственный сын Уоррендера, молодой офицер авиации, героически погиб во Второй мировой войне. И отец продолжал гордиться сыном, как продолжал и горевать по нему.