Жнец Лисина Александра

ГЛАВА 3

По дороге Йен упорно хмурился и наотрез отказывался со мной говорить. А все потому, что мы не сошлись во мнении, на какое из мест преступлений следует отправиться в первую очередь. Зануда Норриди всю жизнь считал, что расследовать дела надо строго по порядку. Начинать с того, которое мы получили первым, и лишь после окончания первичного осмотра приступать к следующему. Я же полагал, что более разумно использовать территориальный принцип: какое место преступления находилось ближе, с того и начинать. Если, конечно, дело не являлось срочным или сверхважным.

Но сегодня у Йена было особенно дурное настроение, поэтому кэб доставил нас Тьма знает куда. В смысле, аж на Сорок четвертую улицу, в дом под номером тринадцать, откуда, по словам патрульных, этой ночью исчез дорогой артефакт. Его исчезновение обнаружила хозяйка дома — одинокая пожилая леди, живущая в большом особняке вместе с парой проверенных слуг и целой сворой тявкающих собачонок.

Когда кэб остановился перед некогда роскошным крыльцом, а Йен постучал в дверь, внутри раздался пронзительный лай. Потом послышались шаркающие шаги, на пороге возник немолодой усатый дворецкий, одетый в видавшую виды ливрею. Вокруг него вилась целая куча мелких, одинаковых черно-рыжих шавок, ошейники которых стоили раза в три дороже одежды слуги. После этого лай стал совсем оглушительным, и я был вынужден отступить в сторону, чтобы не оглохнуть.

Почти сразу после того, как Йен, перекрикивая собак, представился, из дома выбежала пожилая дама и, расквохтавшись, принялась подбирать с пола малогабаритных питомцев хозяйки. Ходки через три ей это наконец удалось, и после того, как псин заперли в одной из комнат, нам было позволено войти в дом.

Разумеется, первым в эту собачью обитель зашел Йен — как самый главный. За ним, морщась от запаха, просочились оба старательно глядящих под ноги следователя. Затем Тори, как галантный кавалер, попытался пропустить вперед Лизу, но я успел вовремя схватить ее за золотую косу и, оттянув назад красиво посаженную головку, строго спросил:

— Ку-уда?! Тори, ты собрался угробить свою очаровательную коллегу?

Лиза удивленно скосила на меня глаза:

— Почему это угробить?

— Это простая вежливость, мастер Рэйш, — сухим, насквозь официальным тоном сообщил паренек, с неодобрением глядя на зажатую в моем кулаке толстую косу. — По правилам этикета мужчина должен пропустить леди вперед. Хотя, возможно, вам это неизвестно. Как и то, что обращаться с леди так, как поступили сейчас вы, совершенно недопустимо.

Я ухмыльнулся.

— Давай не будем выяснять границы моей невоспитанности. Боюсь, они находятся далеко за гранью твоего воображения. Мне просто интересно: а если бы мы оказались на темной стороне, ты бы тоже пропустил ее вперед?

Тори насупился.

— Темная сторона — это другое.

— Да ну? А если бы это был бандитский притон?

— Вы говорите глупости, — процедил мальчишка, сердито буравя меня глазами. — Какое отношение к обычной вежливости имеет притон или место, где вообще не существует никаких правил?

Я вместо ответа заглянул в дверной проем, стукнул кулаком по ветхой стене, а когда с потолка рухнул приличный кусок штукатурки, насмешливо покосился на мага.

— Теперь мои аргументы выглядят более убедительными?

— Ой, — пискнула Лиз, сообразив, что вполне могла остаться без прически. — Спасибо, мастер Рэйш. Я не заметила.

— Вежливость для темного мага — это прах, — отчеканил я, глядя на побледневшего парня. — Его собственный прах, на котором радостно станцуют привлеченные шумом гули. Ты меня понял?

Тори опустил глаза.

— Да, мастер Рэйш. Слабые не выбирают место в шеренге.

— Вот именно.

— Тогда, наверное, первым лучше было зайти вам? — тихонько предложила девушка, ничего не понявшая из нашего разговора. — Вы же у нас самый сильный. С вами нигде не страшно.

— Напротив. Если бы мы оказались на темной стороне, первым я пустил бы туда твоего друга.

— Почему?

Я нехорошо улыбнулся.

— Чтобы, пока его жрут притаившиеся за углом твари, можно было успеть среагировать.

Лиз хихикнула и воззрилась на меня с преувеличенным ужасом, полагая, что это была шутка. Однако Тори не сказал ни слова. И, развернувшись, так же молча вошел в пустой коридор.

В отличие от непосвященной подруги он должен был помнить, что лет сто назад существовало правило, на соблюдении которого настаивало руководство нашего Ордена. Сильных темных тогда было мало, каждого из них берегли как зеницу ока, поэтому в безвыходных ситуациях слабые маги зачастую жертвовали собой, учителя ставили перед собой учеников, а более опытные старались держаться в стороне от молодняка.

Сейчас, конечно, все изменилось, но правило до сих пор никто так и не отменил. И в случае, если боевая двойка оказывалась перед выбором — погибнуть вдвоем или дать шанс спастись хотя бы одному, маги чаще всего выбирали последнее.

Подтолкнув хихикнувшую девицу в спину, я по привычке вошел в дом последним. А как только за нами закрылась дверь, на всякий случай проверил поводок, однако Мелочь была уже здесь — бесшумно кралась за нами по потолку. А значит, дополнительно контролировать ситуацию оказалось не нужно, что для меня, честно говоря, было внове.

Хозяйка дома выглядела под стать своему ветхому жилищу — древняя, сморщенная, не слишком опрятная, но по-своему милая старушенция, которая чем-то напомнила мне мадам Одди. Она тоже подслеповато щурилась, когда разглядывала незнакомцев. Носила дома такие же меховые тапочки и зябко куталась в шаль, будучи в полной уверенности, что по дому гуляют страшные сквозняки, от которых дырявый платок непременно ее избавит.

— Прошу прощения, что потревожила вас, господа следователи, но у меня пропала очень ценная вещь, — сказала леди Муэра, когда Йен представился во второй раз и представил всех остальных. — Она дорога мне как память о покойном муже, и я бы очень хотела, чтобы ее вернули. Прошу вас, присаживайтесь.

Скрипучий старушечий голос полностью оправдал мои ожидания. Как и сидящая на руках у хозяйки маленькая собачонка. Дряблые пальцы престарелой леди рассеянно перебирали густую белую шерсть, порой начинали теребить дорогой кожаный ошейник. А иногда задерживались на специально сшитом для шавки кафтанчике, который выглядел много лучше, чем та самая шаль, в которой хозяйка дома вышла нас встретить.

К нашему приходу леди Муэра явно готовилась, потому что, как только Норриди и маги присели на старые стулья, обитые потускневшей от времени тканью, старушка протянула портрет. Он тоже выглядел старым и выцветшим от времени, однако ничего лучше у нас пока не было.

— Видите эту брошь, господин Норриди? — проскрипела хозяйка дома, ткнув трясущимся пальцем в изображение на портрете. — Мой второй муж подарил ее на день нашей свадьбы, и с тех пор она всегда была со мной.

— Где она находилась вчера вечером? — осведомился Йен, передавая портрет следователям, чтобы те могли опознать пропажу.

Хозяйка дома торжественно возложила трясущуюся ладонь на левую сторону груди.

— Конечно же, на мне.

— Вы не сняли ее перед сном? — удивился Норриди, а портрет тем временем ушел гулять по рукам.

— Я же сказала: она всегда была при мне. Но этим утром брошь исчезла, поэтому я и вызвала вас.

Лиз с Тори скептически переглянулись, а портрет тем временем добрался до меня, и вот тут-то я, что называется, обалдел — на белом подвенечном платье весьма недурственной леди средних лет красовалась знаменитая «алторийская лилия». Единственный в своем роде защитный артефакт, о котором я слышал еще в далеком детстве и который, по слухам, дарил своему владельцу почти абсолютную защиту от магии.

Артефакт был достаточно древним и имел весьма богатую историю. Этакая местная легенда о том, как один столичный ювелир создал удивительный по красоте искусственный цветок, а затем другой умелец влил туда нехилую порцию магии. Насколько я знал, много лет назад «лилию» выкупил у последнего хозяина какой-то баснословно богатый купец. Одно время это событие активно обсуждалось в светских кругах, и даже мои родители не остались в стороне от темы, но я тогда был слишком мал, чтобы уделить этой новости должное внимание. И все, что я помнил, это то, что в золотую оправу броши было вставлено несколько десятков разнокалиберных бриллиантов. А также то, что выкрасть такую вещь, опять же по слухам, считалось практически невозможным.

И тут такой сюрприз…

Я совершенно по-новому взглянул на пожилую леди, на глазах которой выступили слезы.

— Помогите мне, господа, — прошептала она, украдкой вытирая морщинистые щеки. — Кроме этой броши и памяти о муже, у меня ничего не осталось. Я готова уплатить любое вознаграждение за ее возвращение. Пожалуйста. Не сочтите за труд…

— Мы бы хотели осмотреть дом и переговорить со слугами, — скрепя сердце сказал Норриди, поднимаясь со стула. На его брюках при этом остались клочья собачьей шерсти, которую, видимо, позабыла смахнуть с сиденья пожилая служанка. А вот я мысленно похвалил себя за предусмотрительность, потому что единственный из всей команды не захотел соблюдать правила этикета.

Естественно, беседовать со слугами я не стал — этим могли заняться наши следователи: Брил и Торн. А вот по дому прогуляться не отказался и, как только леди Муэра дала добро, первым же делом двинулся исследовать хозяйскую спальню. Раз уж артефакт пропал именно там, то и следы следовало искать поблизости. А мне вдруг стало интересно взглянуть на знаменитую «алторийскую лилию» и заодно убедиться, что она действительно так хороша, как о ней говорили.

К сожалению, в спальне пожилой леди ничего интересного не оказалось, кроме потрясающе выполненного портрета, на котором была в полный рост изображена хозяйка дома в годы ее далекой юности. Портрет, стоило признать, был по-настоящему хорош. Молодая леди Муэра тоже. Однако никаких следов пребывания артефакта в помещении я не нашел и этим немало озадачился. До тех пор, пока не вспомнил еще один немаловажный факт и не спустился в гостиную уточнить у хозяйки, не подвела ли меня память.

— Все правильно, господин маг, — несказанно огорчила меня пожилая леди. — Моя «лилия» не определяется с помощью магии. И именно об этом я сказала дежурному магу, когда этим утром он явился на вызов. Но он пообещал, что пришлет сюда лучших специалистов и что вы непременно поможете! Вы ведь поможете?

Ах, Шоттик… скользкий ты гад…

— Конечно, миледи, — подтвердил я, мысленно представив, как распну светлого на дыбе. — Но для этого мне нужно осмотреть вашу шаль.

— Пожалуйста, господин маг, — удивилась хозяйка и с явным трудом выпуталась из видавшего виды шедевра вязального мастерства. Я с величайшей осторожностью, чтобы не стрясти на себя пыль, его принял, после чего бережно разложил на диване и осмотрел, уделив особое внимание большому колтуну, который, вероятно, с годами нарос вокруг броши, а также приличной дыре в том месте, где, по-видимому, когда-то крепилась «лилия».

Нитки в этом месте выглядели особенно ветхими. Слегка потяни, надави, и они сами расползутся под пальцами. А артефакты вроде «лилии» тем и примечательны, что их действительно очень сложно украсть. Зато можно подобрать с пола случайно обороненное сокровище и унести его отсюда в кармане.

— Слуги ни при чем, — отрапортовали следователи, как только я выдернул их из кухни и осведомился, нет ли среди домочадцев леди Муэры непорядочных людей. — На ночь в доме оставалась лишь одна служанка, но мы проверили ее показания под амулетом правды — к броши она не прикасалась и понятия не имеет, куда та могла запропаститься.

— Охранные амулеты на доме старые, но их никто не тревожил, — добавил Брил, когда я кинул задумчивый взгляд на зашторенное окно. — Хозяйка поклялась, что перед сном на улицу тоже не выходила. И всю ночь провела в постели, так что артефакт украли именно там. Лиза сейчас проверяет сад на предмет чужого присутствия. Но Тори сказал, что через первый этаж в дом никто проникнуть не мог.

«Значит, надо проверить второй», — решил я и, оставив парней, снова поднялся наверх.

— На крыше чисто, — доложил спустившийся сверху Йен, на шее которого покачивался покрытый пылью визуализатор. — Ни следов взлома, ни иных признаков присутствия человека. Там лет сто, наверное, никто не убирался, чердачное окно замуровано намертво, а следы на полу только мои… А-апчхи! И то лишь потому, что мне каким-то чудом удалось открыть вросшую в пол дверь.

— Будь здоров, — рассеянно отозвался я, проходя мимо. — Допроси-ка еще разок служанку. Наверняка она бы услышала, если бы дверь открывали ночью. И еще узнай, не выходила ли хозяйка, скажем, на балкон? Старушка совсем древняя. Вдруг о чем-то да позабыла?

Норриди вместо ответа буркнул что-то неразборчивое, но ожидаемого «сам спроси» я все-таки не услышал. Кажется, начальство уже оттаяло, хотя, по обыкновению, пыталось этого не показать. Зато, когда я еще раз осмотрел спальню и заглянул в спрятанную за неприметной дверкой уборную, на пороге нарисовалась присланная шефом та самая пожилая леди, что избавила нас от собак, и смущенно пробормотала:

— Простите, господин маг, но мы ею сейчас не пользуемся. Канализация забилась, а починить некому.

Я аккуратно прикрыл дверку, чтобы в спальню не просачивался характерный душок.

— Почему же некому? Разве в доме нет мужчин?

— Роберт ничего не смыслит в таких делах, — извиняюще пояснила женщина. — А на хорошего мастера у госпожи Муэры… простите… нет денег. Там же на магии что-то завязано. Управляющий артефакт почему-то забарахлил, вот и некому теперь разобраться. А услуги бытового мага стоят дорого.

— Неужели у леди настолько плохи дела?

— Покойный господин Муэр оставил ей немало долгов. Но леди отказалась продавать единственную в доме ценную вещь, поэтому вынуждена доживать свои дни вот так… но это, конечно же, никого не касается. Простите еще раз, господин. Это и не мое дело тоже. Я не должна была о этом говорить.

Я окинул внимательным взглядом опустившую голову служанку, но, прежде чем покинуть спальню, все же спросил:

— Вы все время находитесь рядом с леди Муэрой?

— Да, господин маг.

— И она действительно носила брошь, не снимая?

— Даже спать с ней ложилась, — подтвердила служанка. — Бывает, накроется шалью, закутается в нее как в кокон и так засыпает, держа свое сокровище в руке.

— То есть украсть брошь, не разбудив хозяйку, было невозможно?

— Именно так, господин маг, — кивнула дама и бросила выразительный взгляд на аккуратно заправленную, но такую же старую, как остальной дом, постель, где как минимум пару дней назад стоило бы сменить простыни. — Но, если честно, я совсем не уверена, что брошь пропала именно этой ночью.

Я резко обернулся.

— Почему вы так решили?

— Потому что… — служанка понизила голос, — вы же видели эту ужасную шаль, господин маг. Хозяйка не разрешает к ней прикасаться, и там даже пауки однажды расплодились, да так, что я с трудом их потом оттуда вытряхнула.

— Ну и что?

— А то, что леди Муэра стара. И очень плохо видит. Она могла не понять, что под руками у нее не брошь, а тот кошмарный колтун. А раз так, то кто знает, где и когда она ее потеряла? Днем хозяйка кутается в шаль так, что нам не видно, носит она брошь или нет. А ночью никого к себе не впускает. Даже меня, хотя я не раз предлагала, ведь ходить даже до уборной ей с каждым годом становится все труднее.

— Что?! — ошеломленно повторил я, кинув шальной взгляд на заветную дверку. — Тьма! Леди, когда, говорите, у вас забарахлил управляющий артефакт?!

— Неделю назад или чуть меньше.

— А за это время ваша хозяйка хотя бы раз покидала дом?

— Нет, конечно, — удивилась дама. — Она уже лет пять на улицу не выходит, с собаками гуляю я и наш верный Роберт. А гостей здесь почти не бывает. Хозяйка очень ценит уединение и не стремится поддерживать отношения даже с соседями.

Я с тоской посмотрел на проклятую дверь, но осенившая меня дурацкая идея была слишком похожа на правду.

Ну ведь в самом деле! Если никто не мог попасть в дом в принципе, а слуги не крали бесценную «лилию», то получается, что хозяйка сама ее потеряла! Причем, скорее всего, не вчера и даже не позавчера, потому что, как самая обычная старушка, была слепа, почти ничего не чувствовала кончиками пальцев и быстро забывала недавние события!

Исходя из всего того, что мы узнали, самым вероятным местом, где она могла бы обронить свое сокровище, была именно спальня, где леди Муэра проводила немало времени. А точнее не спальня, а эта самая уборная, куда старушка, вероятно, побрела посреди ночи, но зацепилась шалью и сама не заметила, как державшаяся на сопле брошка с тихим плеском булькнулась в…

В общем, вы поняли.

Конечно, «алторийская лилия» была настолько удачно сделана, что определить ее с помощью магии представлялось абсолютно невозможным делом. Однако влиять на другие артефакты она наверняка могла! И в этой связи мне кажется, я правильно определил причину, по которой в канализационной трубе появился посторонний предмет, а надежный, десятилетиями служивший управляющий артефакт вдруг начал работать со сбоями.

Тьма! Я точно убью Шоттика по возвращении!

— Арт! Как у тебя дела? — неожиданно раздался из коридора обеспокоенный голос Йена, а следом послышались его тяжелые шаги. — Что-то ты долго возишься. Нашел что-нибудь?

— Конечно, — оскалился я. — Иди-ка сюда, дорогой друг. Сейчас я объясню тебе, как можно снискать славу героя…

Примерно через полторы свечи мы снова забрались в кэб и в гнетущем молчании потащились на следующее место преступления. При этом молодежь выглядела на редкость воодушевленной, взгляды, которыми они обменивались, были откровенно веселыми. Но если маги и следователи потешались над незадачливой старушкой, то Норриди вновь насупился и мрачно смотрел в окно, время от времени поднося к лицу надушенный платок и закрывая им свой многострадальный нос.

— Да что ты в самом деле? — с преувеличенной заботой заметил я, когда он в третий раз попытался перебить настойчиво преследующий его запах. — Всего-то делов, что помогли несчастной бабушке отыскать ее потерю. И вообще, своими глазами увидеть знаменитую «алторийскую лилию» — это, знаешь ли, огромная удача.

Йен бросил на меня злобный взгляд.

— Тебе хорошо говорить! Не ты же доставал из канализации этот дурацкий артефакт!

— Ну, такое важное и ответственное дело, безусловно, должен был совершить самый мудрый и самоотверженный человек в коллективе. И никто из нас не собирается оспаривать тот факт, что ты, как руководитель, с честью выдержал это непростое испытание.

В салоне раздалось сдавленное хихиканье.

— Чтоб тебя демоны сожрали, Арт! — Норриди с досадой покосился на развеселившихся подчиненных. — В следующий раз в трубу полезешь ты! А я посмотрю, как ты будешь это делать! И каким оттуда вылезешь, особенно если тебе выпадет честь доставать из дерьма не поддающуюся магии побрякушку!

— Если нам придется еще раз вскрывать канализацию, я лучше Шоттика туда засуну, — ухмыльнулся я. — Головой вниз и желательно насовсем, а то после его визитов слишком часто стал портиться воздух.

Йен поджал губы.

— Если надумаешь нести Жольду новые счета, сперва покажи мне. Я все подпишу.

— Договорились. Только включи туда стоимость новой одежды. Потому что эту… прости, но все-таки лучше поменять.

Йен мрачно зыркнул из-под насупленных бровей, но злиться все-таки перестал. Точнее, он перестал злиться на меня, потому что переключил свое внимание на более достойный объект. Так что Шоттик напрасно решил нам отомстить за недавний разнос. Нечистых на руку людей Норриди не любил, пожалуй, даже больше, чем я. Жажда справедливости была у него в крови. А это значило, что штатному магу Управления городской стражи в скором времени грозили крупные неприятности. В которых я, как внештатный сотрудник Управления городского сыска, планировал принять самое деятельное участие.

ГЛАВА 4

С остальными двумя кражами мы провозились несколько дольше, но на небогатом западном участке, где обитали самые обычные горожане, взять было практически нечего. Аристократы здесь традиционно не селились, дорогих лавок никто не открывал, поэтому громких краж совершать было негде. И некому, если уж на то пошло. В итоге всего через сутки мы отдали коллегам из городской стражи незадачливого воришку с магической отмычкой, с помощью которой он вскрыл чей-то захламленный особняк. А еще через день представили пред грозные очи господина Жольда растрепанную девицу, в руки которой случайно попало наполовину разряженное «кольцо сна», благодаря чему она всего за одну ночь умудрилась обчистить карманы полутора десятков неосторожных мужчин, которые рассчитывали провести незабываемую ночь.

После этого в Управлении снова наступило затишье.

Я, пользуясь случаем, смотался в Верль, чтобы притащить из схрона еще один мешок с книгами. И не вылезал из кабинета до тех пор, пока в одном из томов не наткнулся на сделанную карандашом короткую пометку: «Важно!»

Книга была об истории темного искусства и представляла собой не что иное, как воспоминания одного из магов, жившего в Алтории чуть меньше трехсот лет назад, когда темное искусство находилось на пике своего расцвета. Мага звали мастер Рейно Лере, и был он, если верить предисловию, некросом. Причем неплохим и довольно известным, поскольку много лет изучал вопросы наследования темного дара.

Именно рядом с этим абзацем мастер Этор оставил первую пометку, поэтому дальше я принялся читать с удвоенным интересом. И вскоре выяснил, что уже в те времена наши коллеги проводили не то чтобы селекционную работу, но все же стремились к тому, чтобы одаренные дети рождались в более чистых в магическом плане семьях.

Оно в общем-то и понятно: чем больше у ребенка имелось одаренных предков и чем сильнее был дар у родителей, тем выше была вероятность, что малыш его унаследует. Однако Лере обнаружил и другую закономерность, причем гораздо менее приятную для магического сообщества.

Он считал, что темный дар по определению нестабилен и имеет волнообразно протекающие периоды расцвета и последующего спада. Причем, по наблюдениям Лерса, это происходило ритмично. Когда через одно поколение, реже — через два или даже три. В переводе на нормальный язык это означало, что магический дар у темных магов зачастую передавался не напрямую — от отца к сыну, а пере ходил от деда к внуку или даже к правнуку. Причем, независимо от количества детей, только к одному наследнику.

Когда мастер Лере отметил эту закономерность, он вывел прямую зависимость между временем, в течение которого длился период спада, и одаренностью магов в каждом конкретном роду. Даже привел алгоритм, по которому эту кривую можно было рассчитать. А также выяснил, что в семьях, где спады происходили реже и длились дольше, в целом магический дар постепенно усиливался из поколения в поколение, а в тех, где спады оказывались короткими и частыми, наоборот — угасал.

Открытие для того времени было весьма спорным, поскольку в своих исследованиях Лере опирался преимущественно на архивные записи и не смог привести коллегам убедительных доказательств. К тому же он уверял, что полноценный темный дар способен перейти только к одному-единственному наследнику, тогда как везде и всюду случалось, что дар наследовали по двое, трое и даже больше детей в семье.

Одним словом, в теории имелись белые пятна, которые на тот момент не было возможности заполнить. Из-за чего, как это часто бывает, гипотеза Лерса не была воспринята серьезно, а сам Лере был осмеян и вынужденно ушел из Ордена. Однако не отказался от необычной идеи и посвятил ее изучению всю оставшуюся жизнь. Правда, до этого дня я нигде не встречал упоминаний о его работах и не слышал, чтобы маг с таким именем совершил какое-нибудь революционное открытие.

И вот здесь-то мне на помощь пришел мастер Этор, который сделал на полях еще несколько важных пометок.

В частности, сослался на документально подтвержденный случай из истории провинциального рода Бейлис, который в свое время вызвал немалый общественный резонанс. История оказалась довольно проста, а род, о котором шла речь, был, разумеется, темным. Среди его отпрысков когда-то встречались и некросы, и полноценные маги Смерти, однако суть заключалась в другом. Около восьмидесяти лет назад последними представителями этого семейства оказались два брата. Причем оба были довольно слабыми магами, но один являлся слабеньким некросом, а второй умел ходить на темную сторону.

К тому времени маги Ордена уже научились определять и фиксировать величину магического дара, поэтому способности братьев были известны с рождения. Однако когда один из них погиб, то дар второго через некоторое время показал приличные показатели роста. И это при вело в замешательство как самого мага, так и представителя Ордена, которого попросили провести контрольный замер.

Мастер Этор мне об этом рассказывал. Давно, еще на заре моего ученичества, но я тогда не придал его словам большого значения. Однако сейчас, зная то, что открылось мне в последнее время, я был вынужден пересмотреть теорию Рейно Лерса.

Возможно, он был прав, когда утверждал, что полноценный темный дар способен воплотиться лишь в одном единственном наследнике. Когда их становилось больше, дар дробился и понемногу слабел. С каждым новым поколением. С каждым рожденным молодым магом. Однако все же не угасал, потому что с гибелью более старых представителей темного семейства молодые маги получали дополнительную порцию силы и все-таки могли продолжить род.

На этом месте учитель сделал еще одну пометку: «Разделение», а на следующей странице жирно подчеркнул на полях: «Женщины!»

Я, если честно, так и не понял, что он хотел этим сказать, но когда подобрался к последней главе, то наткнулся на весьма любопытный вывод, к которому автор книги пришел под конец своей долгой жизни.

Лере почему-то считал, что женщины по определению не могли стать хорошими магами, поэтому категорически не одобрял приход в профессию леди. Возможно, в чем-то он и тут оказался прав, потому что по настоящему сильных темных магичек наш мир действительно не видел. Да, встречались отдельные личности вроде той же Хокк или Триш, но их всегда были единицы. А во Тьму, кто бы что ни говорил, их толкала такая же жизненная необходимость, как и мужчин-магов, поэтому думаю, что не сильно ошибусь, если скажу, что дамы редко выбирали свой путь осознанно.

А вот абзац, где Лере рассуждал о передаче магического дара детям, мастер Этор выделил отдельно. Там говорилось, что если ребенок родился в семье, где магом являлся отец, то действие кривой, отражающей периоды спада и расцвета магического дара, проявлялось в полной мере. В семьях же, где магами являлись оба родителя, кривая резко уплощалась, а периоды спада… как и расцвета, впрочем… становились в полтора-два раза длиннее, из-за чего в таких семьях с определенной периодичностью могли родиться как великие темные маги, так и полные бездари. Наконец, в случае, если магом была мать, а отец являлся простым человеком, даже один-единственный ребенок был обречен на неполноценный дар.

Триста лет назад таких семей было немного, однако во многих Лере подметил эту нехорошую тенденцию. Он, правда, связал ее с тем, что женщины-маги не предназначены для материнства, и именно поэтому их потомство оказывалось несостоятельным в магическом плане. Однако мастер Этор размашисто написал на полях слово «чушь!», и я был склонен с ним согласиться.

А вот дальше начиналось самое интересное, потому что чуть ниже учитель сделал еще две пометки: «перетягивания дара» и «блок», рядом с которым стоял жирный вопросительный знак. Здесь же, в тексте, мастер Рейно Лере выдвинул предположение, что во время беременности одаренная мать, пользуясь магией, вполне могла оттягивать дар младенца на себя и именно этим ослаблять собственное дитя. Но если поставить между ними блок и лишить ее этой возможности…

От этой идеи у меня аж дух захватило — настолько она выглядела правдоподобной. Но, к сожалению, в конце следующего абзаца имелась очередная приписка, также сделанная рукой учителя, только совсем другими чернилами. И она печально гласила: «выкидыш», «Рита» и через знак равенства — «бесплодие», тем самым перечеркнув все предыдущие предположения и поставив жирный крест на возможности вмешательства в процессы наследования магического дара.

Закончив читать уже глубоко за полночь, я с некоторым опозданием задумался над тем, откуда мастер Этор мог с такой уверенностью говорить о негативных последствиях магического блока для матерей. А потом вспомнил, что у него когда-то была дочь… вспомнил Лойда и его слова о тяжелой болезни матери. Напрочь забыв о том, что уже темно, срочно вызвал в кабинет недоумевающего дворецкого. И, задав ему несколько простых вопросов, устало откинулся в кресле.

Рита…

Вот, значит, какие скелеты водились в вашем шкафу, учитель: Рита…

Боюсь даже представить охвативший вас ужас от известия, что ваша единственная дочь ожидает первенца от обычного смертного. Причем ожидает тайно и тайно же планирует позорное для столь именитого отца замужество. Зная ваш сложный характер, нетрудно предположить, чем закончился ваш разговор. Но страшнее всего, пожалуй, было бы узнать всю глубину вашего отчаяния, когда, оказавшись перед нелегким выбором и сделав его во имя продолжения рода, но вопреки воле единственной дочери, вы все же поняли, что совершили ошибку.

В тот день вы потеряли не только нерожденного внука, но и дочь, мастер Этор. А я, пожалуй, теперь знаю, почему вы так спешно оставили столицу. И почему, все-таки дав согласие на брак с неодаренным, но по-прежнему дорогим для дочери человеком, вы больше не стремились поддерживать с ними отношения. А вместо этого ушли из Ордена, бросили все свои научные изыскания, отказались от золота, славы, даруемых вашим статусом привилегий и из весьма известного мага превратились в обычного отшельника.

Нортидж также сказал, что барон Ирвин Лойд был гораздо старше своей одаренной супруги. И, наверное, если покопаться в архивах, где-нибудь наверняка найдется информация о его первой жене или о внебрачном сыне, которого утратившая способность к материнству Рита Рэйш с радостью приняла и воспитала вместо родного.

Это автоматически означало, что Освальд Лойд изначально не имел прав на доставшийся мне магический перстень. Однако родители, по-видимому, решили не рассказывать сыну о прошлом. Как не стали этого делать вы, мастер Этор, увидев в ауре неродного вам внука свежую метку убийцы. И как не сделал этого первый наставник Лойда, который вообще не вникал, да и не мог, пожалуй, вникнуть в тонкости ваших непростых отношений.

Да, судьба распорядилась так, что мальчишка, которого вы выгнали из дома, вырос, заматерел и через некоторое время снова явился вас навестить, мастер Этор. Но кто знает, чем бы закончилась эта встреча, если бы к тому времени вы, учитель, были бы живы, а вместо вас Освальда Лойда не встретил молодой темный маг по имени Артур Рэйш…

Засидевшись в кабинете почти до утра, но так больше ничего путного и не надумав, в конце концов я решил отправиться на боковую и с хрустом потянулся. На темной стороне усталость почти не чувствовалась, от долгого напряжения глаза не болели, голова по-прежнему соображала, а если и хотелось размяться, то лишь от того, что я все еще не привык подолгу проводить время за книгами.

Единственное, что мешало всерьез, — это то, что заботами учителя фамильный особняк Рэйшей выглядел во Тьме и в реальности практически одинаково, поэтому, чтобы понять, в каком мире нахожусь, мне порой требовалось приложить некоторое усилие.

Привычно покосившись в сторону окна, я с некоторым удивлением обнаружил, что куклы на привычном месте нет. И вышел в коридор, надеясь, что мое зубастое чудовище не наводит опять шорох на кухне и не гоняет горничных по дому. А когда услышал доносящиеся снизу раздраженные голоса, тяжело вздохнул и направился к лестнице.

Каково же было мое удивление, когда, заглянув в столовую, я увидел не только Мелочь, но и остальных слуг в полном составе. При этом кукла выглядела растрепанной больше, чем обычно, и сидела в дальнем углу с видом окруженного, но не сломленного бойца. Тогда как призраки встали перед ней полукругом, требовательно уперев руки в бока, а Нортидж при этом еще и строго выговаривал:

— Это никуда не годится. Ну-ка, скажи еще раз: хо-зя-ин…

— Хыс-сь! — прошипела Мелочь и сердито клацнула зубами. Кидаться на домашних я ей запретил, поэтому единственное, что оставалось загнанной в угол кукле, — это огрызаться.

— Да не так, глупая твоя голова! Хо-зя-ин! Давай, повторяй, не то мастер Рэйш будет недоволен!

— Хы-хы-хысь!

— Кошмар, — сокрушенно покачал головой дворец кий. — Никаких сдвигов. Боюсь, друзья мои, она никогда не научится.

— Тс-с-с! — сердито шикнула на него кукла, а затем негодующе застрекотала лапами. — Гыс-с! Тс-с-са-а!

— О, глядите-ка, новые звуки освоила, — обрадовалась одна из горничных.

— Ну да, — не слишком радостно согласилась вторая. — Только толку с этого никакого — она все равно слова не выговаривает. Наверное, язык слишком длинный.

— Или извилины короткие…

— Ы-ысь! — насупилась кукла, приоткрыв зубастую пасть. — Хсь ныс-с-ся!

— Ну давай, говори еще, — поторопила куклу первая горничная. — Ты ведь можешь, я знаю. А то куда это годится? Неужто тебе самой не стыдно, а?

— Хватит, — проворчала вторая. — Сколько уже можно уговаривать? Наверное, она и впрямь ничего не умеет.

— Усь! — возмущенно пискнула кукла и даже подпрыгнула над столом. — Кысь! Хось!

— Умеет, — удовлетворенно протянула кухарка. — Вишь, как задергалась. И все она прекрасно понимает… ну-ка, дайте я попробую.

После чего потянулась к ближайшему шкафу, выудила оттуда начищенный до блеска серебряный поднос и, помахав им перед носом настороженно замершей куклы, пообещала:

— Если сможешь сказать слово «хозяин», дам посмотреться.

— Уус-с-сь, — тихо, угрожающе прошипела кукла, однако на поднос уставилась с таким выражением, словно всерьез считала, что это — достойная награда за мучения.

— Сначала скажи.

— Хс-сь… хыс-с-а-а-ынс-с…

— Уже лучше, — довольно кивнула Марта, снова взмахнув подносом. — Но недостаточно хорошо. Еще раз!

Кукла раздраженно щелкнула костяшками и, наоборот, замолчала. Призраки, зачем-то вознамерившиеся научить ее разговаривать, заволновались. Я тоже не сразу понял, что происходит, но потом все-таки додумался потревожить поводок и замер, обнаружив, что единственной переполняющей Мелочь эмоцией была не злость или раздражение, а тихая обреченная тоска, граничащая с почти человеческим отчаянием.

Невольно вспомнив, как Мелочь восхищалась красивыми куклами в той лавчонке, я так же неожиданно осознал, что мой новый дух-служитель, хоть и не был живым в полном смысле этого слова, тоже умел понимать и чувствовать. Испытывать боль, радость, разочарование, страх… и вот такую слабую, похожую на детскую и совершенно не заметную постороннему глазу тоску, которая вот-вот грозила перейти в безысходность.

С досадой подумав, что упустил из виду этот момент, я распахнул двери и быстрым шагом прошел через всю столовую. Наклонившись над столом, в гробовом молчании подхватил Мелочь ладонью под брюхо. Так же молча забрал у растерянно отпрянувшей Марты поднос. Вернулся в кабинет. И, пристроив поднос на подоконнике так, чтобы в него было удобно смотреть, посадил куклу рядом.

— На. Любуйся. Больше тебя никто шантажировать не будет.

Не глядя на растерянно застывшую Мелочь, я так же быстро вышел, умылся и, только забравшись в постель, с некоторым опозданием сумел оформить в слова то странное чувство неправильности, которое ощутил сегодня в столовой.

Наши слабости — то уязвимое место, которое мы всеми силами стараемся утаить от врагов. Наши боль, страхи, сомнения и, конечно же, привычки, которые могут показаться окружающим странными или смешными. Слабости есть у всех. Так или иначе. Но если их увидит близкий человек, он никогда не будет смеяться или тыкать пальцем в лицо. Он смолчит, даже если посчитает наши чудачества забавными. Однако когда их пытаются использовать те, кто по идее должен прикрывать нам спину… это почти что предательство. Даже по отношению к нелепой, невесть как прибившейся к нам игрушке, по какому-то недоразумению решившей назвать меня хозяином.

Уже закрывая глаза, я ощутил осторожное прикосновение к поводку и робкую, похожую на первый весенний цветок, благодарность. И такую же неуверенную признательность, которую Мелочь, кажется, переживала впервые в жизни.

Я не стал от нее отстраняться. И не стал проверять, где именно устроилась на ночь моя необычная нечисть. Только подумал, что меня в свое время от отчаяния удержала именно рука учителя. Суровая, мозолистая и умеющая очень больно ранить… но лишь благодаря ей я сумел вырваться из окружившей меня стены безумия. И выкарабкался из той непроглядной Тьмы, куда меня так безжалостно столкнули.

ГЛАВА 5

— Арт, у нас ЧП! — с ходу заявил Йен, когда я следующим утром переступил порог его кабинета.

— Какое? Неужто мальчишку-герцога все-таки прибили?

— Тьфу на тебя, не каркай, — непритворно отшатнулся Норриди, при этом едва не навернувшись с новенького кресла. Судя по всему, оснащение Управления шло полным ходом, потому что, помимо кресла, в кабинете наконец-то появился нормальный стол, два шкафа и даже аккуратный диванчик для посетителей. — Нет, хвала Роду, мальчишка еще жив, но его пока не нашли. Зато у нас пропал второй маг. Девушка. И тоже светлая. Корн с самого ранья разослал уведомления во все участки и велел быть предельно внимательными.

Я закрыл дверь и сел на первый попавшийся стул.

— Так. Что за девушка? Откуда? Когда пропала?