Сновидец. Грейуорен Стивотер Мэгги

37

Ронан.

Ронан.

Ронан.

На протяжении следующих недель и месяцев Ниалл и Мор изо всех сил пытались привыкнуть называть необычного ребенка по имени, поскольку ситуация становилась невыносимой, они никак не могли заставить себя относиться к нему как к человеку.

С той ночи их сны изменились.

Грезы стали масштабнее.

И плодотворней. Ниаллу гораздо легче удавалось сосредоточиться на том, чего он хотел, а значит, уменьшилось количество своеобразных присненных механизмов, едва пригодных для чего-либо. Мор стала значительно чаще видеть свои необычайно точные сны.

Кроме того, их грезы обрели глубину.

Теперь, когда Ниалл и Мор погружались в сон, они чувствовали связь с чем-то за пределами Леса, по другую сторону, откуда происходили его корни. К ним приходили образы того, как это место выглядит. Видения о том, что они не могли постичь. Видения мира, абсолютно не похожего на их собственный. И дело вовсе не в том, что он напоминал чужую планету, даже это описание для него казалось слишком конкретным. Этот мир был непостижим, соткан из чувств, которыми они не владели.

А иногда случались вещи еще страшнее. Ниаллу и Мор снились видения, похожие на предчувствия. Они словно видели свой мир, но после того, как нечто с другой стороны прорвалось и преобразило его. Все вокруг стало музыкой, дождем, корнями деревьев и океаном. И это было так прекрасно, что Мор и Ниалл кричали, не в силах остановиться.

Подобные сны приходили к ним, только если рядом был Грейуорен. Ребенок. Проводник, одной рукой тянувшийся в их мир, другой хватавшийся за место, откуда он пришел.

Ронан, напоминали они себе.

Ронан.

Ронан.

Казалось, пора бы уже к нему привыкнуть, но вместо этого их ужас продолжал расти.

Однажды днем, спустя несколько месяцев после того, как его приснили, мальчик проснулся окруженный крошечными цветами в форме звездочек, которых еще минуту назад поблизости не было.

Когда-то в своем мире существо из Леса тоже было сновидцем.

И теперь оно снова начало грезить.

Ниалл и Мор никогда не задумывались, что их дар мог иметь отражение на другой стороне и что когда существо из Леса переберется сюда, оно сможет принести эти способности с собой.

Подсознание сновидца и без того было странным местом. А теперь представьте себе его грезы, когда оно вырастет. Когда оно вспомнит. Если оно вспомнит.

Если он вспомнит.

Ронан, напоминали они себе.

Ронан.

Ронан.

Той ночью Мор прошептала Ниаллу:

– Мы должны убить его, пока не стало слишком поздно.

– Но ты лишишься своей новообретенной силы, – заметил он.

– Она того не стоит, – ответила Мор. – Той, что мы владели раньше, было вполне достаточно.

Ниалл почувствовал облегчение.

Не потому, что она предложила убийство, а потому что Ниалл понял, она действительно его любит. Он не знал, почему это не пришло ему в голову раньше, ведь совсем не важно, что она испытывает привязанность не так же, как он. Любовь для нее выражалась в признании, что она чувствует иначе, но доверяет ему эту правду. Ее любовь проявлялась в том, что она хотела, чтобы Ниалл узнал ее настоящую, а не любил ту маску, которую Мор носила ради него. Возможно, ее чувства никогда не станут похожими на те, что он ей дарил, но это не меняло их сути.

– А нам обязательно его убивать? – спросил Ниалл. – Может, просто отправим его куда-нибудь подальше? Откажемся от него?

– В нем слишком много силы, – ответила она. – Как думаешь, что может произойти, если на него наткнется злой сновидец и использует его в недобрых целях? Что если он решит приснить ядерную бомбу? Представляешь, что произойдет, если он это сделает?

С такой точки зрения ситуация казалась очевидной. Грезы Ниалла чаще всего были столь причудливыми и бессмысленными, что ему не приходило в голову, что кто-то другой с помощью этой силы может представлять опасность для остального мира. Ронан представлял собой не просто воплощение древнего существа, когда-то обитавшего в Лесу. Ронан мог стать оружием или тем, кто владеет оружием.

Идея казалась ужасной, но надо было что-то предпринимать, пока ребенок не вырос.

Однако войдя в комнату, где спал Ронан, они обнаружили, что он не один.

С ним был Диклан. Мальчик свернулся калачиком рядом с малышом и положил ладошку ему на бок. Они решили, что их сын спит, но стоило половице скрипнуть под ногой Ниалла, как Диклан распахнул глаза. Он так пристально посмотрел на родителей, что они невольно поежились от стыда. Разумеется, Диклан ни о чем не догадался, его лицо всегда имело такое выражение, даже когда он был совсем маленьким.

– Ему было одиноко, – объяснил Диклан.

– Откуда ты знаешь? – спросил Ниалл.

Диклан осторожно отодвинулся от ребенка и подошел к родителям.

– Он плакал.

Ниалл запустил руку в кудри Диклана, стараясь вести себя легко и непринужденно.

– Я ничего не слышал.

Диклан ответил несколько надменно:

– Он плакал молча.

Ниалл и Мор занервничали. Вскоре они отправили Диклана спать в его комнату, а сами еще долго сидели молча. Затем они спорили.

Любовь все меняла. Ниалл не успел привязаться к странному, опасному ребенку, но он любил своего сына, а его сын любил Ронана.

Итак, Ронан остался в живых.

И Амбары разбогатели.

На ферме деньги тратятся иначе. Достаток здесь не бросается в глаза, а статус не играет роли. Но все же, когда после долгих лет застоя появляется излишек средств, это бывает заметным. Заборы в три доски становятся заборами в четыре крашеных доски. У крыш появляются четкие, аккуратные края. В хлеву заводятся мыши, привлеченные мешками зерна и перспективой сытой жизни. Стада растут, потому что не нужно сразу продавать телят. Появляются животные не для работы, вроде декоративных пород уток, пузатых свинок и собак. Мебель в доме фермера становится все более удобной и красивой. А бытовая техника – все современней. Кафель и светильники отныне приобретают экзотические формы, их заказывают издалека из-за красоты, а не в погоне за дешевизной.

Обычно, когда фермер процветает, он нанимает работников, чтобы иметь возможность путешествовать, оставляя хозяйство в надежных руках. Но большинство ферм не хранили столько тайн, сколько Амбары, полные брошенных за ненадобностью грез. Поэтому сперва их хозяйство разрослось в погоне за идеалом фермы из фантазий Ниалла, а потом снова уменьшилось, когда животных, которых нельзя оставить одних на несколько дней, пришлось продать. Но они заменили их присненными версиями, которых не беспокоило одиночество.

Поездки стали вынужденной мерой, ведь семья Линч не хотела прекратить свое существование. Мор часто уезжала по работе с Боудиккой. Она говорила, что поездки помогают узнать, какие вещи пользуются спросом, подсмотреть идеи новых необычных безделушек, чтобы позже их приснить. Все это было ложью. Боудикка лишь хотела, чтобы она продолжала видеть сны, пронизанные тайной болью, и Мор прекрасно с этим справлялась.

Но…

Ронан.

Ронан.

Ронан.

Вот настоящая причина, по которой Мор уезжала. Диклан и Ронан подрастали, а Ниалл души не чаял в своих мальчиках. Он влюбился в них окончательно и бесповоротно, так что и представить не мог, что сможет так любить кого-то другого, даже Мор. Они были его сыновьями, он был их отцом, а вместе они были семьей. Он воспитывал их мужчинами по своему образу и подобию, и мальчики любили его за это.

А Мор любила только Диклана. Она никогда не смогла бы полюбить Ронана.

Ей так и не удалось увидеть в нем ребенка.

Для нее он навсегда остался им: Грейуореном.

К тому же ей больше не удавалось полноценно грезить о противоположном мире. Поскольку временами ей казалось, что она просит о еще одном Грейуорене. Еще, еще, еще.

Мир изменился до неузнаваемости, окончательно превратившись в хаос.

Однажды в летний полдень Ниалл наблюдал, как Мор снова грузит в машину вещи для очередной поездки, хотя она вернулась только накануне.

– Мне нужно уехать, – сказала она.

Обстоятельное заявление. Ниалл сразу понял, в чем тут дело.

– А как же Диклан? – начал он.

– Я больше так не могу, – ответила она. – Это сводит меня с ума. Я готова повеситься. Вдруг мы случайно сделаем это снова?

– Не сделаем, – сказал Ниалл.

– Что, если он нас заставит?

Ниалл посмотрел через двор на Диклана и Ронана, сидящих на траве. Старший изо всех сил пытался не смеяться, пока младший с возмущенным видом размахивал перед ним одуванчиком.

– Теперь он просто ребенок. Обычный маленький мальчик.

Мор сказала:

– Прошлой ночью он приснил утенка. Ему уже снятся живые грезы? Я свернула ему шею.

– Как-то раз мне тоже приснился утенок, – сказал Ниалл. – Свернешь шею и мне?

Она отмахнулась от его шутки.

– Он может приснить армию. Или целую толпу Грейуоренов.

– Ронан всего лишь мальчик, – сказал Ниалл. – Он ничего не помнит. Он знает только то, что мы ему говорим.

– Пусть так, но если о нем узнает Боудикка… – Мор покачала головой. – Они его используют. И будут пользоваться им, пока не придумают новые способы применения его силы и не уничтожат мир в придачу. Вряд ли они знают, как обращаться с такой силой. Это была ошибка. Огромная ошибка, но теперь уже слишком поздно.

Она знала, что если дело дойдет до решительных мер, Ниалл скорее помашет ей вслед, чем перережет горло Ронану, чтобы они смогли вернуться к прежней жизни.

А значит, все кончено. Грандиозный эксперимент в раю завершен.

Ниалл сказал:

– Ты будешь по мне скучать.

Мор молча смотрела на него. Она не возразила.

– Я могла бы забрать с собой Диклана, если так будет проще.

Ниалл покачал головой. С этим она тоже не стала спорить.

Он сказал:

– Я буду скучать по тебе.

Мор взглянула на Ронана с выражением, полным отвращения и страха.

– Лес поможет нам облегчить расставание. Если ты хочешь сохранить этому жизнь, Лес, другая сторона, могут сделать ее сносной. Знаешь, мы не должны скучать друг по другу. Мы должны все забыть.

В силу того, что Ниалл хорошо знал Мор и ее сновидения, он уже догадывался, о чем она думает. О Ниалле, который отправится с ней. И о Мор, которая останется здесь. И, возможно, еще о сумке для хранения старых воспоминаний, чтобы они никогда больше не повторяли подобного (не создавали бога, не влюблялись).

– Все это будет не по-настоящему, – сказал Ниалл, но его сердце разрывалось от боли, ведь он знал, что сделает все, о чем она попросит.

– Разве ты не видел? Наши грезы наяву, – сказала Мор. – Мы создаем реальность.

Пока они разговаривали, к ним подошел Ронан и теперь цеплялся за ногу Ниалла. Мор посмотрела на ребенка, но он спрятал лицо, уткнувшись в джинсу. Она отшлепала его из-за утенка, и малыш еще ее не простил.

Ниалл мягко положил ладонь на голову Ронана.

Потом посмотрел на Диклана, проверяя, достаточно ли он близко, чтобы слышать их разговор. Но мальчик увлеченно собирал оборванные одуванчики и складывал их в аккуратный ряд.

Итак, решение было принято.

После Лес исполнил их желание. Они просили его не словами, а скорее мыслями. Ниалл отправился в мир снов, потому что у него лучше получалось справляться с живыми грезами, а Мор появилась, чтобы уточнить их пожелания. Она попросила Лес помочь Ниаллу создать ее копию, но более нежную, чтобы Ниалл наконец почувствовал себя любимым. Ниалл же попросил Лес сделать свою копию моложе, совсем как тот Линч, с которым Мор сбежала из Ирландии.

И Лес дал им сумку, в которую они могли сложить свои воспоминания, любые, на их выбор.

Первым, что Ниалл отправил в сумку, стало воспоминание о дне, когда родился Диклан. Этот момент был настолько счастливым, что он боялся, его сердце не выдержит, если он и дальше будет его вспоминать.

Это воспоминание Мор положила в сумку не в первую очередь, но, в конце концов, оно тоже туда попало.

А начала она вот с чего:

Ронан.

Ронан.

Ронан.

38

– Я всегда думал, что ее любимчик – Ронан, – сказал Диклан.

Пожалуй, это было самое нелепое, что можно было сказать в данной ситуации.

Самый бессмысленный вывод из всех возможных.

Но он уже прозвучал.

Диклан и новый Фений не сдвинулись с места с начала их беседы. Фений все так же сидел на деревянном стуле, придвинутом к дивану. А Диклан расположился на диване, держа в руках переплетение воспоминаний. Новый Фений, с необычайным мастерством перебирая струны, доставал только нужные. А затем аккуратно привязывал их к Диклану, соблюдая хронологию событий с того момента, как Мор приехала в Амбары с сыном, до того дня, когда она покинула ферму без него.

Ниалл остался, выбрав Диклана, жизнь рядом с сыном, столько, сколько отмерено. И жизнь с Ронаном, ведь Диклан заботился о нем, как никто другой.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы пережить воспоминания, но казалось, что минули годы. Логика грез. Время во сне.

Диклан изменился, он уже не был тем человеком, что прежде.

Оказывается, отец любил его, обожал, ценил. Он отказался от всего ради Диклана.

– Ты должен был догадаться, что ты любимый сын, – сказал новый Фений. – Разве я не… он не брал тебя всегда с собой?

– Но он все время суетился вокруг Ронана. – Ниалл без конца твердил, что они похожи как две капли воды. Что Ронан его копия.

Диклан в явном замешательстве нахмурил брови и попытался пересмотреть свои воспоминания. Ронан был вылитым Ниаллом. Потому что его таким приснили.

– Он одобрял и хвалил Ронана за любой поступок, помнил каждое произнесенное им слово и озвученное вслух желание.

– Потому что было крайне важно, чтобы Ронан знал, что его любят так же, как и тебя, – сказал новый Фений. – Ведь последствия обиды… Он должен был расти, чувствуя себя сыном, а не монстром или домашним питомцем.

Проблема в том, подумал Диклан, что в конечном итоге Ронан все равно считал себя монстром и питомцем. Он представлял опасность для мира и для себя самого. Всю жизнь его растили как человека, а потом, когда он повзрослел, объявили, что нет, пожалуй, человека из него все же не получится. Возвращайся в Амбары и довольствуйся малым.

– Я не виню его, – сказал Диклан, подразумевая вовсе не Ниалла.

– Нельзя винить и Мор, – взволнованно заметил новый Фений. – Она действительно тебя любила. Ей нелегко пришлось. Если бы только видел, если бы…

– Ее я тоже не виню, – перебил Диклан. – Я не осуждаю. Легко, наблюдая за финалом трагедии, рассуждать, как было лучше поступить. Она сделала все, что смогла, – он продолжал, но не потому что решил непременно донести это до нового Фения, а потому, что ему самому нужно было услышать, как он произносит это вслух. – Я видел то, с чем она столкнулась. И знаю, каково это – жить в страхе. Пытаться сдержать волну прилива, о существовании которой знаешь только ты. Никто не вправе ее осуждать. Она та, кого… она именно тот человек, которого я надеялся найти, когда впервые начал ее искать.

Новый Фений смотрел в сторону. В дверях застыла Мор.

– Ты говорил это, зная, что я тебя слышу? – спросила она, уже догадываясь, каким будет ответ.

Трудно было сказать, что за мысли крутятся в ее голове. Она отличалась от Авроры. Нежной Авроры, такой понятной и предсказуемой.

– Я не смогла избавиться от всех воспоминаний о тебе, – сказала Мор. – Для этого из моей памяти пришлось бы забрать слишком много лет. Я бы окончательно запуталась, пытаясь собрать свою жизнь воедино. Поэтому кое-что я все-таки помню. Ты всегда был практичным. Даже будучи совсем крохой. А еще справедливым. – Она помолчала, перебирая в памяти кружевные обрывки воспоминаний. – И храбрым.

Диклан понял, что она ожидала от него гнева. Обиды. Ненависти и осуждения. Все это он испытывал прежде, до того, как увидел ее историю. Теперь эти чувства исчезли. Он тоже любил сны и их создателей. Мор не ошибалась в том, насколько опасны бывают сновидцы. Возможно, она не всегда относилась к ним справедливо, но только потому, что не существовало правильного и неправильного способа. Задолго до их появления на свет планету уже населяли грезы и не-грезы, и то, что годилось для одних, не обязательно пришлось бы по душе другим.

– Где сейчас Грейуорен? – спросила Мор.

– Умирает, – ответил Диклан. – Ронану нужен живительный магнит, его я и пытался достать.

Мор О-Коррах отвернулась и посмотрела в окно. Сейчас она невероятно напоминала женщину с портрета, присненного Ниаллом. «Темная Леди». Вздернутый подбородок. Руки на бедрах. Вызывающая поза.

Диклан хотел бы, чтобы его отец влюбился в такую женщину.

Она и была той женщиной, в которую его отец влюбился.

Самой большой ложью Диклана за все эти годы стало то, как упорно он твердил себе, что ненавидит отца.

Ведь на самом деле, всякий раз повторяя себе эти слова, он подразумевал совершенно иное: я по нему скучаю.

Мор О-Коррах указала подбородком на Диклана.

– Упакуй его как следует. Собери вещи и все, что может понадобиться, в три сумки, не больше. Будь готов в любой момент.

– Что ты задумала? – спросил новый Фений.

– Вчера во время перестрелки я украла у Боудикки чернила, – сказала Мор. – Я взяла их для тебя, любимый, но боюсь, тебе придется еще немного подождать.

39

Испытайте неопробованное лезвие… Будет ли оно резать… Единственный вопрос… Можно ли заставить его резать… Если оно меня порежет, я приму лучшую форму… Истинную форму… Меньше шума… Легче думать… Никакой усталости… Я разлагаюсь с возрастом или это мир разлагается… Нужно начинать сначала… Ненавижу это… Научится ли она резать… Или ей придется покинуть ящик… В любом случае это лезвие будет переделано, переделано, переделано… Ящик опрокинулся… Отныне только острые лезвия… Надеюсь, она справится… Я не хочу [неразборчиво].

– Натан Фарух-Лейн,

Безупречное лезвие, последняя страница

40

Хеннесси проснулась.

В подвале было темно. Что имело смысл. На улице стояла ночь.

У нее болела голова, словно расстояние, которое преодолели ее мысли, чтобы найти Ронана Линча, изрядно ее истощило. А до этого еще и Кружево. И поцелуй.

Присненная мышка шуршала лапками по опилкам на дне клетки. Ее, как и Хеннесси, прельщал ночной образ жизни.

Здесь не должно быть так темно.

Постепенно эта мысль сформировалась в ее голове. Она легла спать, когда на улице уже стемнело. А значит, все рабочее освещение, которое отключается вручную, а не с помощью шнура в доме наверху или выключателя в подвале, должно быть включено. Чьих это рук дело? Она не могла себе представить, чтобы Фарух-Лейн или Лилиана спустились вниз, выдернули все шнуры, щелкнули всеми выключателями и повернули все регуляторы.

Вдобавок в доме стояла тишина. Наверное, отключили электричество. Ни гудения. Ни щелчков. Только тихий стук мышиного хвоста по стенкам клетки. Брайду бы точно понравилось, подумала Хеннесси, ведь судя по тишине, человечество вымерло.

Она лежала неподвижно еще несколько минут, размышляя о наставнике. Вспоминая, как сидела на парящем ховерборде с Брайдом и Ронаном Линчем и смотрела на мир, раскинувшийся в сотнях футов под ними. Она подумала о его смерти. Брайда разорвало на куски.

Бедный ублюдок, подумала она. В конце концов, мир добрался до него.

Хеннесси услышала, как где-то наверху закрылась дверь. Ничего необычного, но от чего-то волоски на ее руках встали дыбом. Наверное, потому, что звук показался ей слишком осторожным. Вороватым.

Глупости. Скорее всего, фирма, сдающая дом в аренду, не оплатила вовремя счет за электричество, и поэтому его отключили. Может, это Фарух-Лейн или Лилиана, прикрыв дверь, вышла на улицу, чтобы тихонько позвонить и уладить проблему.

Или Модераторы вернулись в сознание, чтобы убить ту Хеннесси, до которой не смогли добраться в прошлый раз.

Теперь Хеннесси окончательно проснулась.

Стараясь не шуметь, она спустила на бетонный пол подушки, с помощью которых превращала диван в кровать. Взяла с рабочего стола свой меч. И начала осторожно подниматься по лестнице, ставя ступни боком, вплотную к подъему ступеней, чтобы дерево случайно не скрипнуло.

Она прокралась до самого верха и остановилась. Прислушалась. Сжала, снова расслабила пальцы вокруг рукояти меча.