Всего один взгляд. Невиновный Кобен Харлан
– Что?
В детстве Грейс сама с азартом искала в хлопьях эти дешевенькие игрушки. Причем в хлопьях этой же марки.
Нарезав банан, она смешала его с сухими хлопьями. Грейс всегда старалась схитрить, добавляя побольше банана и поменьше «Кэп-н-кранч». Одно время она сыпала «Чириос» – там меньше сахара, но Макс быстро раскусил это дело.
– Эмма! Вставай сейчас же!
Недовольное мычание. Дочь еще слишком мала, чтобы разыгрывать по утрам спектакль «то болит, се болит». Грейс, помнится, начала выдумывать причины, чтобы не вставать, в старших, ну, может быть, средних классах, но не в восемь лет. Как давно нет ее родителей… Однако дети ее порой выкидывают такие штуки, что Грейс сразу вспоминаются отец и мать. Эмма надувала губы так похоже на то, как это делала ее бабка, которую она не знала, что Грейс иногда замирала на месте. А улыбка Макса была копией улыбки ее отца. Гены явственно проявились во внуках, и Грейс не могла определить, трогает это ее или отзывается в ней незабываемой болью.
– Эмма, я кому говорю!
Невнятное копошение, которое при желании можно трактовать как «ребенок встает».
Грейс начала собирать дочери ланч, Макс любил покупать обед в школе, и Грейс была двумя руками «за» – собирать ланч по утрам было для нее самым нелюбимым занятием. До недавних пор Эмма тоже обедала в школе, но в последнее время ей там разонравилось – новый непонятный запах в кафетерии вызывал такое отвращение, что у девочки случались позывы к рвоте. Эмма пробовала есть на улице, даже в холодную погоду, но запах, как вскоре она обнаружила, исходил и от еды. Теперь дочка являлась в столовую, помахивая контейнером с изображением Бэтмена.
– Эмма!
– Я здесь.
Дочь вошла в своем излюбленном прикиде спортивного сорванца: дурацкие шорты, синие высокие кроссовки «Конверс», фуфайка с эмблемой «Нью-Джерси Нетс». Ходячее противоречие, Эмма наотрез отказывалась надевать что-нибудь, что хоть немного отдавало «девчатиной». Заставить ее надеть платье требовало изворотливости ближневосточных переговоров, причем нередко с тем же неожиданным результатом.
– С чем тебе сэндвичи? – спросила Грейс.
– С арахисовым маслом и джемом.
Грейс молча смотрела на дочь.
– Что? – с невинным видом спросила Эмма.
– Ты сколько лет ходишь в эту школу?
– А?
– Четыре года, считая детский сад? Ты в третьем классе, значит, четыре года.
– И что?
– Сколько раз за четыре года ты просила в школу сэндвичи с арахисовым маслом?
– Не знаю.
– Раз сто?
Эмма молча пожала плечами.
– И сколько раз я тебе говорила, что ваши школьные правила запрещают приносить арахисовое масло, потому что у некоторых детей на него аллергия?
– Ах да…
– Ах да! – Грейс взглянула на часы.
У нее было несколько «Ланчебл» от Оскара Мейера, довольно паршивый готовый завтрак, который Грейс держала на крайний случай, то есть на случай отсутствия желания или времени делать бутерброды. Дети, естественно, эту гадость обожали. Грейс вполголоса спросила Эмму, будет ли она «Ланчебл», – если услышит Макс, о школьных обедах можно будет забыть. Эмма милостиво согласилась и затолкала сверток в контейнер с Бэтменом.
Сели завтракать.
– Мам? – позвала Эмма.
– А?
– Когда вы с папой женились… – Девочка замолчала.
– Ну что?
Эмма начала снова:
– Когда вы с папой женились, в конце, когда вам сказали, что вы можете поцеловать невесту…
– Ну-ну?
Эмма склонила голову набок и закрыла один глаз.
– Тебе пришлось?
– Поцеловать папу?
– Ну да.
– Почему вдруг «пришлось»? Я сама этого хотела.
– А это обязательно? Почему нельзя просто ладонью о ладонь?
– Хлопнуть друг друга по рукам?
– Да, вместо поцелуя? Повернуться друг к другу и вот так… – Эмма показала как.
– Ну, отчего же нельзя… Любой каприз за ваши деньги.
– Классно! – с воодушевлением отозвалась Эмма.
Грейс отвела детей на автобусную остановку. На этот раз она не поехала за автобусом до школы – осталась на месте, закусив нижнюю губу. Спокойствие покинуло ее, но коль скоро дети уехали, нет необходимости сдерживаться.
Когда она вернулась в дом, Кора уже проснулась: шелест компьютерных клавиш сопровождался громкими стонами.
– Что тебе дать? – участливо спросила Грейс.
– Анестезиолога, – простонала Кора. – Лучше традиционной ориентации… Но я не настаиваю…
– Может, просто кофе?
– О, давай кофе! – Пальцы Коры плясали по клавиатуре. Вдруг ее глаза сузились. Кора нахмурилась. – Тут что-то не так.
– Ты имеешь в виду наш спам?
– Ни одного ответа!
– Я уже заметила.
Кора откинулась на спинку стула. Грейс стояла у нее за спиной, покусывая ноготь большого пальца. Через несколько секунд Кора подалась вперед:
– А ну, проверим кое-что…
Она открыла новое сообщение, что-то напечатала и отослала.
– Что ты делаешь?
– Посылаю сообщение на наш спамовый адрес. Хочу посмотреть, дойдет или нет.
Они подождали. Письмо не дошло.
– Хм… – Кора снова откинулась на спинку стула. – Либо что-то с почтой…
– Либо?
– Либо Гус еще не сделал свою маленькую ссаную линию.
– А как узнать наверняка?
Кора не сводила глаз с монитора.
– Куда ты звонила с этого телефона в последний раз?
– В дом престарелых, отцу Боба Додда. Хочу съездить к нему сегодня.
– Хорошо. – Кора не отрывалась от экрана.
– А что?
– Хочу кое-что проверить.
– А именно?
– Да, наверное, ничего важного. Одну вещь с телефонными счетами. – Кора снова начала шлепать по клавишам. – Что-нибудь узнаю – позвоню.
Перлмуттер оставил Чарлин Суэйн с художником из округа Берген, рисовавшим портреты по словесному описанию. Он все-таки выжал из нее правду, попутно вытащив на свет божий и ее постыдный женский секрет. Правильно Чарлин Суэйн не желала откровенничать: все равно это ничем не помогло. Разоблачение обернулось грязненьким ложным следом.
Он сидел над блокнотом, выписывая сочетание «форд-виндстар» и подолгу обводил буквы.
«Форд-виндстар».
Касслтон не был сонным маленьким городком. В здешнем участке числилось тридцать восемь полицейских. Они раскрывали ограбления, проверяли подозрительные машины, держали под контролем распространение наркотиков в школах – разные таблеточки белых деток из пригорода. Раскрывали случаи вандализма, решали проблемы автомобильных пробок и незаконной парковки, выезжали на дорожные аварии. Они прилагали максимум усилий, чтобы держать все прелести городского кризиса Патерсона – городишки в трех милях от границы Касслтона – на безопасном расстоянии. Они реагировали на многочисленные ложные вызовы – результат технологического брачного зова расплодившихся в последнее время детекторов движения.
Перлмуттер никогда не стрелял из служебного револьвера, кроме как в полицейском тире. Он вообще ни разу не доставал пистолет на работе. За тридцать лет его практики всего три смерти подходили под определение «подозрительные», и все три злоумышленника были пойманы по горячим следам: бывший муж, который, напившись, решил устроить себе любовь до гроба, убил женщину, которую якобы обожал, а потом «застрелился». Он прекрасно справился с первой частью плана – два выстрела разнесли вдребезги голову бывшей супруги, но, как водится, запорол финал, запасшись лишь двумя пулями; через час он был уже в следственном изоляторе. Подозрительная смерть номер два: хулиган-подросток, которого пырнул ножом доведенный его издевательствами до отчаяния хлипенький ученик начальной школы. Тощий «ботаник» провел три года в колонии для малолетних преступников, где и узнал, что такое настоящие издевательства и отчаяние. В третьем случае умиравший от рака мужчина умолил свою сорокавосьмилетнюю супругу прекратить его муки. Женщина получила условный срок – Перлмуттер считал приговор более чем достаточным.
Что касается выстрелов, то в Касслтоне они звучали нередко, но почти всегда пуля предназначалась самому стрелку. Перлмуттер мало интересовался политикой и не был убежден в пользе контроля за продажей оружия, хотя по опыту знал: пистолет, купленный для охраны дома, гораздо чаще используется хозяином для самоубийства, чем для самозащиты. За все годы служения закону Перлмуттер ни разу не сталкивался с применением оружия с целью застрелить, остановить или отпугнуть непрошеных гостей, зато самоубийств из короткоствольного оружия было более чем достаточно.
«Форд-виндстар». Перлмуттер снова принялся обводить буквы.
Впервые в карьере капитану досталось дело, включающее попытку убийства, странное похищение, нетипично жестокое нападение с нанесением увечий и, как подозревал капитан, целый список неизвестных пока злодеяний. Он снова начал чертить в блокноте каракули. В верхнем левом углу он написал: «Джек Лоусон», в правом – «Рокки Конвелл». Эти двое предположительно пропавших человека одновременно пересекли пункт дорожного сбора на шоссе, ведущем в соседний штат. Перлмуттер провел линию от одного имени к другому.
Первая ниточка.
В левом нижнем углу Перлмуттер написал: «Фредди Сайкс», жертва зверского нападения. В правом нижнем – «Майк Суэйн» – огнестрельное ранение, попытка убийства. Связь между двумя жертвами, вторая ниточка, была очевидной. Жена Суэйна оба раза видела проникшего в соседский дом злоумышленника – молодого азиата спортивного телосложения, который, по ее мнению, был в сто раз опаснее Одджоба из старого фильма о Джеймсе Бонде.
Но Перлмуттеру не удавалось связать все четыре случая – два исчезновения и двух жертв Одджоба-младшего. Правда, оставался «форд-виндстар».
Джек Лоусон уехал на синем «форде-виндстар» и пропал. Азиат из дома Сайкса тоже уехал на синем «форде-виндстар».
Предположим, что здесь есть связь, хотя универсалов в этом пригороде – как силикона в стриптиз-клубе. Фактов, конечно, кот наплакал, но если вспомнить историю их добропорядочного пригорода, где солидные отцы семейств просто так не исчезают, и то, что в Касслтоне отродясь не наблюдалось такого оживления… Связь, конечно, неявная, но капитан Перлмуттер понимал: все четыре случая между собой связаны.
Правда, он не представлял как и не хотел пока забивать этим голову. Пусть сначала поработает лаборатория. Пусть криминалисты обследуют дом Сайкса на предмет волос и отпечатков пальцев. Пусть художник закончит портрет. Пусть Вероник Болтрус, компьютерный специалист и сногсшибательная красотка, пошарит в «пентиуме» Фредди. Для гипотез еще слишком рано.
– Капитан!
Это оказался Дейли.
– Что там?
– Мы нашли машину Рокки Конвелла.
– Где?
– Знаете стоянку на Семнадцатом шоссе?
Перлмуттер снял очки, в которых читал.
– Дальше по этой самой улице?!
Дейли кивнул:
– Бессмыслица какая-то, он же выехал из штата!
– Кто обнаружил машину?
– Пепе и Пашайан.
– Скажи им, чтобы тщательно осмотрели район. – Перлмуттер встал. – «Форд» мы поищем сами.
Глава 23
Усевшись в «сааб», Грейс вставила в проигрыватель компакт-диск «Колдплей» – в надежде, что это ее отвлечет. Отвлекало плохо. С одной стороны, Грейс вполне отдавала себе отчет в том, что происходит, и ей не требовалось объяснений. С другой – открытия последних дней оказались ошеломляющими, и необходимость смотреть трезво на факты приводила ее в состояние ступора. Должно быть, сюрреализм возник из чувства самосохранения, из стремления художника защитить себя, отфильтровывая то, что видишь. Сюрреализм дает силы действовать, искать правду – в ее случае найти Джека, – тогда как реальность, беспощадно-резкая, неприкрытая и чистая, вызывала желание свернуться в клубок и выть, пока не увезут в психлечебницу.
Зазвонил сотовый. Перед тем как нажать кнопку ответа, Грейс бросила взгляд на дисплей. Не Джек. Кора.
– Слушаю.
– Не буду делить новости на плохие и хорошие. Тебе сначала какие – странные или очень странные?
– Давай странные.
– Не могу связаться с Гусом по его ссаной линии – он не отвечает на звонки. Постоянно попадаю на автоответчик.
Будто нарочно, в проигрывателе зазвучало «Содрогание». Руки Грейс остались лежать на руле симметрично. Она двигалась по средней полосе, продолжая сохранять максимально разрешенную скорость. Справа мимо нее проносились машины.
– А очень странные?
– Помнишь, как мы пытались отследить звонки Джека за двое суток?
– Да.
– Так вот, я позвонила в компанию – оператору сотовой связи, сказала, что я – это ты. Ты ведь не возражаешь?
– Нисколько.
– Так вот… Ладно, не важно. Единственный звонок, который Джек сделал с сотового за последние три дня, – это вчера тебе на твой мобильный.
– Когда я была в полиции?
– Да.
– А что в этом странного?
– Ничего. Странное начинается на вашем домашнем телефоне.
Пауза. Грейс вела машину по шоссе Меррит со всей безупречностью.
– А что с домашним?
– Ты в курсе, что Джек звонил своей сестре в офис? – уточнила Кора.
– Да. Я же нажала повторный набор.
– Как, еще раз, зовут его сестру?
– Сандра Ковал.
– И эта Сандра Ковал сказала тебе, что ее на работе уже не было и что они с Джеком не разговаривали?
– Да.
– Телефонный разговор длился девять минут.
Дрожь пробежала по телу Грейс. Она сделала усилие, чтобы не выпустить руль.
– Стало быть, она солгала.
– Получается, да.
– Так что же Джек ей рассказал?
– И что она ему ответила?
– И почему она лжет?
– Слушай, мне жаль, что все так вышло… – начала было Кора.
– Отчего ж, это к лучшему.
– Как так?
– Это ниточка. До сих пор Сандра была тупиковой версией. Теперь мы знаем: каким-то боком она все-таки причастна.
– И что ты будешь делать?
– Не знаю, – отозвалась Грейс. – Наверное, позвоню ей снова и спрошу, в чем дело.
Они попрощались, Грейс нажала отбой. Она ехала, прокручивая в голове различные сценарии. В плеере заиграли «Проблему». Впереди показалась заправка «Эксон». В Нью-Джерси не было самообслуживания, и Грейс несколько секунд просидела в «саабе», пока сообразила, что бензин придется наливать самой.
Она купила в мини-маркете бутылку холодной воды, а сдачу бросила в банку для сбора пожертвований. Ей хотелось получше обдумать новую ниточку, протянувшуюся к сестре Джека, но на глубокий анализ не было времени.
Номер юридической фирмы «Бертон и Кримштейн» Грейс помнила. Достав телефон, она набрала ряд цифр. Трубку сняли через два звонка; Грейс попросила соединить ее с линией Сандры Ковал и удивилась, когда ответила сама Сандра:
– Алло?
– Вы мне солгали.
В трубке повисла пауза. С бутылкой воды под мышкой Грейс шагала к машине.
– Разговор длился девять минут. Вы с Джеком разговаривали.
Молчание.
– Сандра, что происходит?
– Не знаю.
– Зачем Джек вам звонил?
– Слушайте, я кладу трубку, и не пытайтесь мне больше звонить…
– Сандра!
– Вы говорили, что Джек вам уже позвонил?
– Да.
– Мой вам совет – дождитесь, пока он позвонит снова.
– Я не прошу ваших советов, Сандра. Я хочу знать: что он вам сказал?
– По-моему, вы должны прекратить.
– Что прекратить?
– Вы сейчас на мобильном?
– Да.
– А где вы?
– На заправке в Коннектикуте.
– Где?!
– Сандра, я хочу, чтобы вы меня выслушали. – В трубке послышался оглушительный треск. Грейс пришлось переждать. – Вы последняя, кто говорил с моим мужем до его исчезновения. И вы мне солгали. И по-прежнему не хотите открыть содержание разговора. Почему я должна вам что-то отвечать?
– Справедливо. А теперь послушайте меня, Грейс. Я сейчас повешу трубку, а вам настоятельно советую: поезжайте домой и позаботьтесь о детях.
Связь оборвалась. Грейс уже сидела в машине. Она нажала повторный набор и попросила соединить ее с офисом Сандры. Никто не ответил. Она попробовала снова – то же самое. Что теперь? Снова к ней съездить?
Через две мили после заправки Грейс увидела указатель – «Центр социальной поддержки „Звездный свет“». В годы ее детства и юности дома престарелых размещались в кирпичных неоштукатуренных одноэтажных зданиях – яркий пример преобладания содержания над формой, – напоминавших… начальную школу. Увы, жизнь циклична: все начинается в таких вот зданиях и там же заканчивается. Виток, виток, еще виток, круг замкнулся.
Но центр социальной поддержки «Звездный свет» напоминал трехэтажную гостиницу в псевдовикторианском стиле – с башенками, террасами, нарисованными ярко-желтой краской дамами прежних времен, правда с безобразным алюминиевым сайдингом. Газон был ухожен настолько, что казался ненатуральным, пластиковым. Здешней обстановке пытались придать веселенький, жизнерадостный вид, но перестарались, эффект получился как от «Диснейленда» в Эпскот-центре – прелюбопытная копия, которую, однако, нельзя принять за оригинал.
На крыльце-террасе в кресле-качалке старуха читала газету. Она пожелала Грейс доброго утра; та ответила и толкнула дверь. В вестибюле явно старались воссоздать обстановку отеля минувшей эпохи: повсюду висели картины маслом в безвкусных рамах – таких полно на распродажах «Холидей инн»: все по девятнадцать долларов девяносто девять центов. Сразу становилось понятно: это репродукции классических работ, даже если вы никогда не видели ни «Завтрака гребцов» Ренуара, ни «Ночных ястребов» Хоппера.
В холле было неожиданно многолюдно: он был полон стариков разной степени полуразрушенности. Одни передвигались без помощи, другие ковыляли, кто-то – опираясь на трость, кто-то с помощью костылей, остальные сидели в инвалидных креслах. Большинство обитателей «Звездного света» держались бодро; меньшинство мирно подремывали.
Холл был чистым и светлым, но здесь чувствовался запах старости: так пахнет древний заплесневелый диван. Запах пытались заглушить вишневыми ароматизаторами в виде деревца, которые любят вешать в такси, но некоторые амбре не перебить ничем.
Единственная молодая особа здесь – девушка лет двадцати с небольшим – сидела за письменным столом того же стиля, что и вся обстановка, но по виду купленным в «Бомбей компани». Она приветливо улыбнулась Грейс.
– Доброе утро, я – Линдси Барклай.
Грейс узнала голос вчерашней собеседницы.
– Я приехала к мистеру Додду.
– Бобби у себя. Второй этаж, комната двести одиннадцать. Я вас провожу.
Линдси была привлекательна прелестью молодости. Так энергично и улыбчиво держатся исключительно невинные девушки и вербовщики некоего культа.
– Вы не возражаете подняться по лестнице? – спросила она.
– Отнюдь.
Попадавшиеся навстречу им обитатели «Звездного света» останавливались и здоровались. Линдси находила минуту для каждого, радостно отвечая на приветствия. Игра на публику, не без цинизма отметила Грейс. Однако Линдси всех знала по именам и не скупилась на теплые фразы, отчего старики на глазах расцветали.
– У вас здесь в основном женщины, – сделала заключение Грейс.
– Когда я училась в школе, нам говорили, что в домах престарелых женщин в пять раз больше, чем мужчин.
– Ничего себе…
– Да. Бобби шутит, что всю жизнь мечтал попасть в малинник.
Грейс усмехнулась.
Линдси махнула рукой:
– О, это лишь разговоры. Его жена – он зовет ее «моя Моди» – умерла почти тридцать лет назад, и с тех пор Бобби, по-моему, не взглянул ни на одну женщину.
Они замолчали. Коридор был выкрашен зеленым и розовым, стены увешаны узнаваемыми работами: репродукции Нормана Роквелла, собаки, играющие в покер, черно-белые кадры из кинохитов: «Касабланка» и «Незнакомцы в поезде». Грейс шла прихрамывая. Линдси заметила ее хромоту – Грейс ловила на себе ее осторожные взгляды, – но, как большинство сделало бы на ее месте, тактично промолчала.
– У нас в «Звездном свете» кварталы, – пояснила Линдси. – Мы так называем коридоры. Каждый оформлен в своем стиле, этот, например, Ностальгия. По-моему, жильцам это нравится.
Они остановились. На табличке у двери справа было написано «Додд». Линдси постучала:
– Бобби!
Никто не ответил. Линдси нажала ручку, и дверь открылась. Они вошли в маленькую, но удобную комнату. Справа была крохотная кухонька. На кофейном столике стояла черно-белая фотография очень красивой женщины, похожей на Лену Хорн, повернутая так, чтобы было видно и от двери, и с кровати. Даме на портрете было лет сорок, но можно было с уверенностью сказать, что снимок старый.
– Это его Моди.
Грейс кивнула, на секунду засмотревшись на фотографию в серебристой рамке, – ей снова вспомнился «ее Джек». В первый раз она допустила до сознания невозможное: не исключено, что Джек никогда не вернется. Именно об этом Грейс избегала думать с той самой минуты, как услышала звук мотора универсала. Возможно, она никогда больше не увидит Джека, не обнимет его, не засмеется его старым шуткам и – здесь эта мысль сама просилась в голову – не состарится вместе с ним.
– Вам нехорошо?
– Нет, все в порядке.
– Должно быть, Бобби у Айры в Воспоминаниях, они часто режутся в карты.
– Воспоминания – это тоже… э-э… квартал?
– Нет, Воспоминаниями мы называем третий этаж. Там у нас жильцы с болезнью Альцгеймера.
– О-о…
– Айра не узнает своих детей, но попробуйте выиграть у него в пинакль!
Читать бесплатно другие книги:
