Всего один взгляд. Невиновный Кобен Харлан
– Дейли позвонил на работу вашему мужу. Его там, ясное дело, не оказалось. Вы это наверняка уже знаете. И он не звонил предупредить, что заболел. Поэтому мы решили копнуть поглубже – неофициально, как вы понимаете.
– Ясно.
– Вы любезно назвали нам номер вашей карточки для проезда через электронный терминал. Мы его пробили по компьютеру. Когда ваш муж вчера вечером ушел?
– Около десяти.
– И вы решили, что он поехал за продуктами?
– Я… не знаю. Он мне не сказал.
– Вот просто так встал и ушел?
– Да.
– И вы даже не спросили, куда он едет на ночь глядя?
– Я была наверху, когда услышала, как он завел машину.
– Хорошо, именно это я и хотел узнать. – Перлмуттер наконец отпустил брюшко на волю. Стул скрипнул, когда капитан подался вперед. – Вы звонили ему на мобильный практически сразу после отъезда. Я прав?
– Да.
– Вот тут возникает проблема. Почему он вам не ответил, если вы не ссорились?
Грейс видела, куда клонит полицейский.
– С чего вы вдруг решили, что ваш супруг через пять минут попал в аварию или его похитили?
Об этом Грейс действительно как-то не подумала.
– Не знаю.
– Вам когда-нибудь случалось ездить по Нью-Йоркскому шоссе?
– Не часто, но я, разумеется, знаю эту дорогу, – ответила несколько сбитая с толку Грейс.
– А в «Вудберри коммонс» бывали?
– Да, конечно.
– Как по-вашему, сколько времени туда добираться?
– Полчаса. Джек поехал туда?
– Вряд ли. Время неподходящее, все магазины закрыты. Но он оплатил дорожный сбор, пользуясь карточкой, ровно в двадцать два двадцать шесть. Оттуда дорога ведет на Семнадцатое шоссе – я сам там езжу в Поконос. Плюс-минус десять минут вполне укладываются в версию, что ваш муж, выйдя из дома, поехал прямиком туда. А дальше – кто знает, куда направился мистер Лоусон? Там пятнадцать миль до Восемьдесят четвертой федеральной автострады, можно хоть в Калифорнию махнуть.
Грейс не в силах была пошевельнуться от услышанного.
– Судите сами, миссис Лоусон: ваш супруг уезжает из дома, вы ему тут же звоните, он не отвечает. Через полчаса выясняется, что он едет в Нью-Йорк. На него просто не успели бы совершить нападение, или подстроить аварию, или похитить и тут же воспользоваться его пропуском – слишком мало времени. Вы понимаете, к чему я веду?
Грейс посмотрела Перлмуттеру прямо в глаза:
– Что я истеричная курица, от которой сбежал муж.
– Я вовсе не это имел в виду. Но сами видите, пока нам нечего расследовать. Разве что… – Полицейский снова подался вперед. – Миссис Лоусон, вы действительно больше ничего не хотите нам сообщить?
Грейс оглянулась. Дейли стоял, не меняя позы. У Грейс в сумочке была распечатанная с компьютера копия странной фотографии. Она мельком подумала о Джоше – Бородатом Пушке и так и не открывшемся фотоателье. Ничего не поделаешь, придется выкладывать. Теперь Грейс пожалела, что сразу не рассказала о снимке Дейли.
– Я не уверена, что это относится к делу… – начала она, копаясь в сумочке.
Вытянув цветную распечатку, она протянула ее капитану. Перлмуттер вынул из нагрудного кармана очки, протер их полой рубашки и водрузил на переносицу. Дейли сразу подошел и нагнулся к листку из-за плеча капитана. Грейс рассказала, как в пачку их семейных фотографий затесалась чужая и что из этого вышло. Полицейские смотрели на нее так, словно она достала бритву и начала непринужденно брить себе голову.
Когда она закончила, капитан Перлмуттер ткнул в листок и уточнил:
– Вы уверены, что это ваш муж?
– Мне так показалось.
– Значит, не уверены?
– Да уверена, уверена!
Полицейский закивал, как это делают, не желая волновать буйнопомешанных.
– А остальных вы знаете? Девушку эту перечеркнутую, например?
– Нет, я ее впервые увидела.
– А супруг ваш, выходит, сказал, что это не он?
– Да.
– Если это не он, значит снимок к делу не относится. А если это он, – Перлмуттер снял очки, – значит он вам солгал. Согласны, миссис Лоусон?
Зазвонил сотовый Грейс. Схватив его, она взглянула на дисплей.
Это был Джек.
Грейс не знала, как поступить в такой ситуации. Ей хотелось извиниться и выйти в коридор, но полицейские внимательно смотрели на нее. Просить проявить деликатность времени не оставалось, и Грейс нажала «Ответить» и поднесла телефон к уху.
– Джек?
– Привет.
При звуке голоса мужа Грейс, по идее, должна была испытать облегчение. Отчего-то этого не произошло.
– Звоню домой – никого. Где тебя носит?
– Где меня носит?!
– Слушай, я сейчас не смогу долго говорить. Ты извини, что я вот так смылся… – Он старался говорить небрежно и шутливо, но у него плохо получалось. – Мне нужно несколько дней, – добавил он.
– Какие дни, на что?
– Грейс, ты сейчас где?
– В полицейском участке.
– Ты заявила в полицию?!
Она встретилась глазами с Перлмуттером. Капитан чуть вытянул руку и пошевелил пальцами – дескать, давай сюда телефон, сейчас я с ним поговорю.
– Грейс, ни о чем не спрашивай, просто дай мне несколько дней. Ты меня… – Джек замолчал. И затем сказал то, от чего ужас последних часов для Грейс вырос десятикратно: – Задавила.
– Я тебя задавила, – с расстановкой повторила она.
– Да, задавила. Мне нужен глоток воздуха. Передай полицейским, что я смиренно прошу у них прощения. Все, мне пора. Скоро вернусь.
– Джек!
В трубке молчали.
– Я тебя люблю.
Он не ответил.
Глава 8
Задавили его, значит. Сам признался.
Это было неправдой.
Забудем, что «глоток воздуха» – пустое, бородатое, фатоватое, эроводолейное выраженьице, хуже всякой бессмыслицы, а «ты меня задавила» – эвфемизм, маскирующий непреодолимое желание бежать куда глаза глядят. Это можно было бы считать разгадкой случившегося, не подсказывай ей инстинкт, что все намного сложнее.
Грейс сидела дома. На ее сбивчивый, извиняющийся лепет Перлмуттер и Дейли с жалостью ответили, что это их работа и все у нее в жизни наладится. Слушая утешения полицейских, Грейс удрученно кивнула и с убитым видом пошла к выходу.
Поговорив с мужем, она сделала вывод.
У Джека серьезные неприятности.
Грейс понимала: его исчезновение не имело ничего общего с неверностью или осточертевшим браком. Это не нелепая случайность, не спланированное или ожидаемое событие. Она получила в ателье фотографию, увидев которую Джек сбежал из дома.
А теперь ему угрожает опасность.
Она не стала ничего объяснять полицейским. Прежде всего, ей никто не поверит. Ее сочтут ненормальной либо до идиотизма наивной. В глаза не скажут, зато высмеют. Только нервы себе трепать и терять драгоценное время. Полицейские уверены, что Джек сбежал из семьи, и Грейс их не переубедить.
Может, это и к лучшему.
Грейс умела читать между строк. Джека явно обеспокоило вмешательство полиции. Когда она сказала, что сидит в полицейском участке, в голосе мужа прорвалось неподдельное огорчение.
«Ты меня задавила».
Это была подсказка. Скажи Джек, что он уехал на пару-тройку дней выпустить пар и покувыркаться со стриптизершей из «Шелковых куколок», это показалось бы невероятным, но в принципе возможным. Однако Джек очень точно назвал причину своего исчезновения. Даже повторил.
«Ты меня задавила».
Интимный семейный жаргон. У каждой супружеской пары есть свой птичий язык. В фильме Билли Кристала «Мистер Субботний Вечер» есть сцена, где комик Кристал – Грейс не знала имени персонажа, она с трудом помнила, о чем сам фильм, – указывает на старика с кошмарной накладкой и говорит: «Это парик? В жизни бы не поверил». Так и Грейс с Джеком, завидев где-нибудь мужскую накладку, поворачивались друг к другу с вопросом: «В жизни бы не поверил?» – и кивали или отрицательно качали головой. Позже они начали произносить фразу «В жизни бы не поверил?» и в случае подозрения на прочие искусственные улучшения внешности – исправленные носы, грудные имплантаты и тому подобное.
Своему рождению кодовая фраза «ты меня задавила» обязана довольно пикантным обстоятельствам.
Забыв на секунду о серьезности ситуации, Грейс даже порозовела при этом воспоминании. Интимная жизнь у них с Джеком всегда была в порядке, но в любых длительных отношениях есть свои отливы и приливы, и пару лет назад у них случился период… э-э-э… особо высокого прилива. С выдающейся плотской изобретательностью, если хотите. Если уж совсем откровенно – в общественных местах.
Однажды они не смогли удержаться в раздевалке дорогого салона красоты, в другой раз ублажали друг друга руками в частной театральной ложе на зажигательном бродвейском мюзикле, но все это были цветочки по сравнению со случаем в красной, как в Лондоне, телефонной будке на тихой улочке в Эллендейле, когда в разгар процесса Джек вдруг жалобно засопел:
– Эй, ты меня задавила!
Грейс подняла на него глаза:
– Что?
– Говорю, задавила совсем, сдай назад! Чертов рычаг для трубки в самую шею воткнулся!
Вспоминая последовавший за этим буйный хохот, Грейс закрыла глаза, и слабая улыбка тронула ее губы. «Задавила» прочно вошло в их интимный словарь. Джек не стал бы произносить это слово просто так. Он дал понять, прозрачно намекнул, что звонит под чьим-то нажимом.
Так. И что же он имел в виду?
Прежде всего он не мог говорить свободно. С ним рядом кто-то был, или Джек не желал, чтобы его слышали полицейские? Грейс очень хотелось верить, что муж просто был против официального вмешательства властей в дела семьи.
Какой реакции ждет от нее Джек? Муж прекрасно знает: она не из тех, кто станет сидеть сложа руки. Это не в ее характере. Она развернет бурную деятельность.
Может, он на то и рассчитывает?
Конечно, все это лишь предположения, но Грейс хорошо знала мужа – или все же не очень? – и ее выводы с высокой долей вероятности можно было считать не просто фантазиями. И все же насколько она права? Может, она просто ищет для себя оправдания, чтобы начать действовать?
Не важно. В любом случае она уже втянута в это дело.
Грейс стала думать о том, что ей известно. Джек куда-то ехал по Нью-Йоркскому шоссе. Кого они знают в тех краях? С какой стати его туда понесло так поздно?
Ничего не приходило в голову.
Стоп.
Начнем сначала. Джек приходит домой, видит фотографию – и понеслось. Всему причиной фотография. Он замечает снимок на кухонном столе, Грейс начинает его расспрашивать, тут звонит Дэн, Джек идет к себе в кабинет…
Кабинет!
Грейс кинулась в коридор.
Кабинетом они высокопарно именовали облагороженное крыльцо с навесом, обнесенное стенами и утепленное. Гипс местами потрескался. Зимой там всегда дуло, а летом было невыносимо душно. Стены украшали фотографии детей в дешевых рамках и две ее картины в дорогих рамах. Кабинет всегда казался странно безликим. Ничто здесь не говорило о личности хозяина – ни сувениров, ни футбольного мяча с автографами друзей, ни фотографий четверки гольфистов на поле для гольфа. Кроме бесплатных ручек, блокнотов и папок с зажимом с логотипами фармацевтической продукции, ничто здесь не говорило о том, кем был Джек, помимо амплуа мужа, отца и научного сотрудника.
Или, напротив, на это указывала вся обстановка кабинета?
Грейс ощущала странную неловкость. Они всегда уважали право друг друга на личную жизнь. Они не лезли друг другу в душу. Были темы, которые они не обсуждали. Грейс считала такое положение вещей нормальным и даже полезным. Теперь она корила себя за то, что жила словно в шорах. Интересно, это у нее от желания уважать чужую территорию – «ты меня задавила» – или от бессознательного опасения разворошить осиное гнездо?
Компьютер Джека работал и был подключен к Интернету. Домашней страницей Джек выбрал официальный сайт супруги. Секунду Грейс смотрела на кресло, эргономичное серое кресло на колесиках из ближайшего магазина «Степлс», представляя, как каждое утро Джек включал компьютер и его приветствовало лицо жены. На сайте рядом с работами Грейс был размещен ее студийный снимок. Фарли, ее агент, настоял, чтобы эта фотография обязательно сопровождала каждую экспозицию выставленных на продажу работ, потому что, как он выразился, «вы такая милашка». Грейс с неохотой согласилась. Красота всегда служит лишним козырем, даже при продаже картин. На сцене или в кино важность выигрышной внешности понятна; писатели, горящим взором сверлящие зрителей с парадных отретушированных портретов, эти вундеркинды литературного бомонда, тоже торгуют лицом, однако мир Грейс – живопись – долго сохранял иммунитет к этому давлению. Хорошим тоном здесь считалось игнорировать физическую красоту художника и подчеркивать, что любая форма является естественной.
Но все меняется.
Художники прекрасно понимают важность эстетически ценных объектов. Эстетика не просто меняет восприятие, она меняет реальность. Будь Грейс толстой и неказистой, телеканалы не устроили бы мониторинг состояния девушки, извлеченной из-под груды тел в «Бостон-Гарден». Будь Грейс физически непривлекательна, ей никогда не примерить на себя амплуа чудом уцелевшей всенародной любимицы. Телевидение, сообщая новости о состоянии Грейс, всякий раз показывало ее фотографию. Массмедиа, да что там, вся страна требовала чуть ли не ежечасного обновления данных о ее здоровье. Родственники погибших в Бостонской давке приходили к Грейс в палату, проводили с ней время, вглядывались в ее лицо в поисках призрачного сходства с их собственными погибшими детьми.
Стали бы они это делать, будь она некрасива?
Грейс не хотелось спекуляций на ее внешности, но один чрезмерно честный критик сказал без обиняков:
– Если людей мало интересуют произведения искусства невысокой эстетической ценности, с какой стати им делать снисхождение для объектов реальной жизни?
Еще до Бостонской давки Грейс мечтала стать художницей, но в ее работах чего-то не хватало – чего-то неуловимого, не поддающегося объяснению. Пережитое вывело ее художественную зоркость и интуицию на новый уровень. Грейс отдавала себе отчет в том, как претенциозно это звучит. Она презирала навязшие в зубах сентенции преподавателей художественных школ – дескать, искусство надо выстрадать, большому художнику необходимо пережить трагедию, чтобы обрести индивидуальность. Раньше подобные заявления казались ей возмутительной чепухой, но после Бостонской давки Грейс начала понимать, что это не пустые разговоры.
В работах Грейс появилось то, чего не было раньше. В картинах стало больше настроения, жизни, больше… порыва, что ли. Краски стали ярче, гуще, злее. Люди часто спрашивали, рисовала ли Грейс какие-либо эпизоды той ужасной ночи. Красноречивым ответом был один портрет – юное лицо, преисполненное таких надежд, что сразу ощущалась глухая неизбежность скорой трагедии, но еще вернее было бы сказать – Бостонская давка пронизывала и окрашивала все, что писала Грейс.
Она присела за стол мужа. Телефон стоял справа. Грейс пришло в голову сделать кое-что элементарное: нажать кнопку повторного набора номера.
Телефон – «Панасоник» новой модели, который Грейс выбрала в «Радио шэк», – был снабжен жидкокристаллическим дисплеем, на котором отображался набираемый номер. Код двести двенадцать, значит, Нью-Йорк. Грейс ждала. На третьем звонке трубку сняли, и послышался женский голос:
– Юридическая фирма «Бертон и Кримштейн».
Грейс немного растерялась и промолчала.
– Алло?
– Это Грейс Лоусон…
– Кому перевести ваш звонок?
Хороший вопрос.
– А у вас работает много юристов?
– О, я затрудняюсь назвать точную цифру. Но могу соединить вас с кем-то конкретным.
– Будьте так добры.
Возникла пауза.
– Так с кем конкретно вас соединить? – К интонации «я-всячески-стараюсь-вам-помочь» явственно примешивалось нетерпение.
Номер на дисплее «Панасоника» показался Грейс чересчур длинным. Она присмотрелась внимательнее. Обычно в междугородних номерах одиннадцать знаков, а здесь было пятнадцать, считая «звездочку». Грейс напряженно думала. Джек звонил юристу поздно вечером. Секретари по ночам не работают, стало быть, он нажал «звездочку» и набрал внутренний номер.
– Мэм?
– Добавочный четыре-шесть-три, – сказала Грейс, глядя на дисплей.
– Соединяю.
После трех гудков трубку сняли.
– Линия Сандры Ковал.
– Миз Ковал, будьте добры.
– Могу я узнать ваше имя?
– Грейс Лоусон.
– И вы звоните в связи с…
– Моим мужем Джеком.
– Подождите, пожалуйста.
Грейс сжала трубку. Через тридцать секунд музыка прекратилась, и телефон ожил:
– К сожалению, миз Ковал сейчас на встрече.
– У меня срочный вопрос.
– Мне очень жаль, но…
– Я отниму всего пару минут. Скажите ей, дело жизни и смерти.
Послышался нарочито шумный вздох.
– Подождите, пожалуйста.
В трубке зазвучал хит «Нирваны» «Повеяло молодостью». Отчего-то у Грейс стало легче на душе.
– Чем могу помочь? – спросил кто-то с профессионально-нейтральной интонацией.
– Миз Ковал?
– Да.
– Меня зовут Грейс Лоусон.
– Что вы хотели?
– Вчера вечером вам звонил мой муж Джек.
Ковал молчала.
– Он пропал.
– Простите?
– Мой муж пропал.
– Я вам сочувствую, но не понимаю, какое…
– Вы знаете, где он может быть, миз Ковал?
– Что? Откуда мне это знать?
– Он звонил вам вчера вечером, перед самым исчезновением.
– И что?
– Я нажала повторный набор и попала на вас.
– Миссис Лоусон, в нашей компании работают более двухсот юристов. Ваш муж мог звонить любому…
– Нет, он набирал ваш внутренний номер. Он звонил вам.
Ответа не последовало.
– Миз Ковал!
– Я слушаю.
– Почему мой муж вам звонил?
– Мне нечего добавить к тому, что я вам уже сказала.
– Вы знаете, где он?
– Миссис Лоусон, вам известно об адвокатской тайне?
– Разумеется.
Пауза.
– Вы хотите сказать, что мой муж обращался к вам за юридической консультацией?
– Я не имею права это обсуждать. До свидания.
Глава 9
Прояснить ситуацию Грейс удалось очень скоро.
Интернет – замечательное изобретение, если уметь им пользоваться. Грейс набрала в «Гугле» «Сандра Ковал» и получила ссылки на сайты, упоминания в новостях и фотографии. Она зашла на сайт компании «Бертон и Кримштейн», где были биографии всех работающих у них юристов, и узнала, что Сандра Ковал закончила Северо-Западный университет в Иллинойсе, а диплом юриста получила в Калифорнийском университете. Судя по датам, ей должно быть сейчас года сорок два. Согласно сайту, у нее есть муж Гарольд Ковал и у них трое детей.
Вся семья живет в Лос-Анджелесе.
Это было отличной подсказкой.
Дальше Грейс повела розыск старомодным способом – с помощью телефона. Картинка понемногу складывалась; беда в том, что изображение не имело смысла.
Поездка в Манхэттен заняла меньше часа. Приемная фирмы «Бертон и Кримштейн» находилась на пятом этаже. Секретарь и по совместительству охранник улыбнулся ей, не разжимая губ.
– Слушаю вас.
– Грейс Лоусон к Сандре Ковал.
Секретарь куда-то позвонил, понизив голос до неразличимого шепота, и сказал Грейс:
– Миз Ковал сейчас выйдет.
Это было удивительно. Грейс приготовилась жестко настаивать на встрече или долго ждать. Она знала, как Ковал выглядит, – на сайте была фотография, и готовилась даже преградить путь, если адвокат направится к выходу.
В конце концов Грейс решила положиться на удачу и поехать в Манхэттен без звонка. Она не только чувствовала, что элемент неожиданности не помешает; ей очень хотелось встретиться с Сандрой Ковал лицом к лицу. Называйте это необходимостью или любопытством, но Грейс необходимо было увидеть эту женщину собственными глазами.
Было еще рано. У Эммы по расписанию сегодня значился поход в гости к подружке, а Макс пробудет в школе еще несколько часов.
Приемная «Бертон и Кримштейн» напоминала старомодную адвокатскую контору: богатая отделка красным деревом, ковры, гобеленовые стулья – декор, намекающий на сумму будущего счета, – и стену знаменитостей ресторана «У Сарди». Здесь висели фотографии, в основном Эстер Кримштейн, знаменитого телеадвоката: она вела шоу на «Судебном телевидении» под остроумным названием «Кримштейн и криминал». На снимках она была запечатлена с актерами, политиками, своими клиентами или с теми и другими.
Грейс рассматривала фотографию, на которой Эстер Кримштейн стояла рядом с привлекательной смуглой женщиной, когда у нее за спиной раздался голос:
– Это Эсперанца Диас, профессиональный рестлер, ошибочно обвиненная в убийстве.
– Малышка Покахонтас, – обернувшись, сказала Грейс.
– Что, простите?!
Грейс указала на снимок:
– Ее спортивный псевдоним – Малышка Покахонтас.
– Откуда вы знаете?
Грейс пожала плечами:
– Я ходячая энциклопедия с ненужной информацией. – Секунду она пристально смотрела на Сандру Ковал.
Адвокат кашлянула и взглянула на часы:
– У меня не так много времени. Сюда, пожалуйста.
По пути в комнату для совещаний женщины не разговаривали. Внутри оказался длинный стол, окруженный примерно двадцатью стульями, с большим серым спикерфоном посередине, похожим на осьминога. Столик в углу был заставлен армией бутылок с газировкой и минеральной водой.
Читать бесплатно другие книги:
