Перегрузка Хейли Артур

Глава 1

В люксе на двадцать пятом этаже отеля «Христофор Колумб» Леа оторвала взгляд от тетради, в которой она писала.

— Папа, — сказала она. — Можно спросить тебя о чем-то личном?

— Да, конечно.

— У вас с мамой теперь все в порядке?

Ниму потребовалась секунда-другая, чтобы переварить смысл вопроса дочери. Потом он спокойно ответил:

— Да, в порядке.

— И вы не… — Леа чуть-чуть запнулась. — И вы не собираетесь расходиться?

— Если ты беспокоишься из-за этого, — сказал он, — выброси из головы. Я надеюсь, этого не случится никогда.

— О, папа! — Леа бросилась к отцу и крепко обняла его. — О, папа, я так рада!

Ее юное нежное личико, влажное от слез, прижалось к его лицу. Он обнял ее и ласково погладил по волосам. Они оказались вдвоем, потому что Руфь и Бенджи несколько минут назад спустились вниз попробовать мороженое, которым славился отель. Леа предпочла остаться с отцом, она сказала, что хочет делать домашнее задание, которое захватила с собой. А может — теперь он догадался — это был повод, чтобы задать ему такой важный вопрос?

Известно ли вообще родителям, размышлял Ним, что творится в душах их детей, что переживают они из-за эгоизма и легкомыслия родителей. Он вспомнил, как Леа разговаривала с ним по телефону, оставаясь с Бенджи у Нойбергеров. Она тщательно избегала упоминаний о маме. Какие терзания выпали тогда на душу этой чуткой и все понимающей четырнадцатилетней девочки! От этих воспоминаний Ниму стало совестно.

Невольно возник вопрос: следует ли рассказать детям всю правду о состоянии Руфи? Видимо, придется. Конечно, это вызовет беспокойство — такое же, какое испытывал и продолжает испытывать Ним. И все-таки лучше уж, если Леа и Бенджи узнают обо всем сейчас, чтобы мучительная тревога не свалилась на них внезапно. Ним решил, что обсудит это с Руфью в ближайшие несколько дней. Словно почувствовав его тревогу, Леа проговорила:

— Все в порядке, папа. Все в порядке. — Затем, быстро переключившись, как бывает в юном возрасте, выскользнула из его объятий и вернулась к своим делам.

Ним подошел к окну, из которого открывался вид, напоминающий панораму с почтовой открытки. Историческая часть города, заполненный судами порт и два всемирно известных моста — все было тронуто золотом заходящего солнца.

— Эй, — сказал он через плечо, — какой фантастический вид.

Подняв глаза, Леа улыбнулась:

— О да, конечно.

По крайней мере одно не вызывало сомнений: то, что он взял семью с собой на съезд Национального института энергетики, оказалось хорошей идеей. Дети были в восторге, когда сегодня утром вся семья поселилась в отеле. Леа и Бенджи, которых освободили от занятий на четыре дня, получили задание — в том числе им было поручено написать сочинение о самом съезде. Обдумывая свой рассказ, Бенджи выразил желание послушать речь отца на утреннем заседании. Как правило, дети на деловые заседания НИЭ не допускались, но Ниму удалось обо всем договориться. Для членов семей была подготовлена программа — посещение порта, музеев, кинотеатров. Руфь с детьми вполне могла бы принять участие в этих мероприятиях.

Через некоторое время Руфь и Бенджи вернулись в номер и, смеясь, рассказывали, что им пришлось попробовать по два стаканчика, прежде чем они были допущены в зал мороженого трехзвездного класса.

Второй день съезда.

Рассвет выдался безоблачным, солнце струилось в окна. Руфь и дети наслаждались роскошным завтраком, поданным прямо в номер. После завтрака Ним еще раз просмотрел текст своего доклада. По программе он должен был выступать в десять утра. В самом начале десятого он спустился на лифте в вестибюль отеля, и на то была причина. Из окна своего номера он увидел перед отелем что-то вроде демонстрации. Ему было интересно узнать, кто и зачем ее устроил. Выйдя из парадных дверей отеля, он понял, что это была все та же знакомая ему толпа — движение «Энергия и свет для народа». Около сотни человек разного возраста скандировали лозунги. Неужели им никогда не надоедает, подумал он, и больше ничего не интересует, кроме собственной точки зрения? Демонстранты размахивали обычными транспарантами.

«ГСП энд Л» обманывает потребителей

Пусть народ, а не зажравшиеся капиталисты, владеет «ГСП энд Л»

«Энергия и свет для народа» требует передачи коммунальных предприятий в общественную собственность

Общественная форма собственности — гарантия снижения тарифов на электроэнергию

Какого воздействия на Национальный институт энергетики, размышлял Ним, добивается «Энергия и свет для народа»? Он мог бы сказать им, что ничего из этого не получится. Но они жаждали внимания и, как всегда, его получали. Ниму бросились в глаза вездесущие телекамеры. Причем всем происходящим с бодрым видом руководил Дейви Бердсонг. Предпринимались попытки помешать транспорту подъехать к отелю. Путь к фасаду отеля блокировала цепочка сторонников «Энергии и света для народа», которые, взявшись за руки, не давали проехать нескольким автомобилям и такси.

Еще одна группа блокировала соседний служебный въезд. В ловушке оказались два грузовика. Ним видел, что один из них был молоковоз, а другой — открытый пикап, груженный огнетушителями. Оба водителя вылезли из машин, протестуя против задержки. Теперь появилось несколько городских полицейских. Они пытались увещевать демонстрантов. Возникла короткая перепалка, к которой подключился Бердсонг. Затем коренастый бородач, пожав плечами, стал отодвигать своих сторонников от обоих въездов. Полиция тем временем, поторапливая демонстрантов, помогала пробиться сквозь затор двум грузовикам, а потом еще автомобилям и такси.

— Возмутительная безответственность! — произнес стоявший рядом с Нимом какой-то участник съезда. Об этом свидетельствовал значок НИЭ на лацкане пиджака. — Это тупое стадо хотело лишить отель противопожарной защиты и оставить его без молока. Боже праведный, что происходит?

Ним кивнул:

— Похоже, все это лишено смысла.

Видимо, демонстранты тоже не видели смысла в происходящем, поскольку стали расходиться. Ним вернулся в отель и поднялся на лифте на антресольный этаж, где разместилось правление съезда.

На съезд НИЭ собралось несколько сотен бизнесменов, инженеров и ученых. Цель этого мероприятия заключалась в том, чтобы обсудить общие проблемы, обменяться опытом в технической области, да и просто пообщаться. Теоретически предполагалось, что присутствие на съезде поможет каждому делегату лучше делать свою работу. Трудно было определить финансовую ценность подобного мероприятия, хотя таковая и существовала. Делегаты уже собирались в холле конференц-зала, чтобы в неформальной обстановке выпить кофе перед началом заседания. Ним присоединился к тем, кто приехал на съезд раньше. Среди них были представители других энергетических компаний, некоторых он знал, других — нет.

Разговоры в основном посвящались нефти. В новостном блоке накануне вечером говорилось, что страны ОПЕК решительно настаивали на расчетах за будущие поставки нефти золотом, а не бумажной валютой, которая, особенно доллар, обесценивалась почти ежедневно. Переговоры между Соединенными Штатами и странами ОПЕК зашли в тупик, перспектива нового нефтяного эмбарго приобрела черты угрожающей реальности. Если бы это произошло, катастрофически пострадали бы интересы компаний — производителей электроэнергии.

Через несколько минут участия в дискуссии Ним почувствовал, что кто-то сжимает его руку. Повернувшись, он увидел Фестона Джоунза, своего друга из Денвера. Они тепло поздоровались. Фестон спросил:

— Что нового о проекте «Тунипа»?

В ответ Ним состроил гримасу.

— Пирамиды возводились быстрее.

— К тому же фараоны не нуждались в разрешениях, верно?

— Это верно. Как Урсула?

— Прекрасно! — Фестон просиял.

— Это замечательно. Поздравляю! И когда же наступит великий день? — Ним просто заполнял словами набегавшие минуты, чтобы собраться с мыслями. Ему хорошо запомнился тот уик-энд в Денвере и появление Урсулы в его постели. Урсула призналась, что она и муж хотели детей, но не могли их иметь. А Фестон это подтвердил: «Мы оба прошли медицинское обследование… Мой петушок хоть и стреляет, но только холостыми патронами. У меня никогда не будет боевых патронов…»

— Доктор говорит, примерно в конце июня.

Боже! Ниму не требовался калькулятор, чтобы понять, что это его ребенок. Он был в смятении, не понимая, как ему реагировать. Не дожидаясь реакции Нима, Фестон похлопал его по плечу.

— Мы с Урсулой желаем только одного. Когда придет время, нам хотелось бы, чтобы ты стал крестным.

Ним уже готов был сказать, что конечно, но вдруг почувствовал, что не может выдавить из себя ни слова. Вместо этого он снова крепко сжал руку Фестона и кивнул в знак согласия.

У ребенка Джоунза, поклялся про себя Ним, будет самый лучший, самый добросовестный из всех когда-либо существовавших крестных.

Они договорились встретиться снова еще до окончания съезда. Потом Ним общался с другими энергетиками из «Нью-Йорк Эдисон». По мнению Нима, это было одно из наиболее успешных предприятий Северной Америки, несмотря на его возросшую роль в качестве сборщика налогов Нью-Йорка и всякую напраслину, возводимую со стороны оппортунистически настроенных политиков. Потом были контакты с коллегами из «Флорида пауэр энд лайт», «Чикаго коммунэлс Эдисон», «Хьюстон лайтинг энд пауэр», «Саузерн Калифорния Эдисон», «Аризона паблик сервис» и другими.

В холле находилась и группа делегатов из «Голден стейт пауэр энд лайт». Их было около десятка, и они активно общались с представителями головной компании. Среди них был и Рей Паулсен. Он и Ним, как всегда, достаточно официально поздоровались друг с другом.

Эрик Хэмфри на съезде еще не появился, его прибытия ожидали позже. Закончив разговор, Ним заметил знакомое лицо. Женщина пробиралась сквозь нараставшую и все более шумную толпу делегатов. Это была репортер «Калифорния экзэминер» Нэнси Молино. К удивлению Нима, она направилась прямо к нему.

— Привет! — Нэнси была настроена вполне дружелюбно, однако Ним не мог ответить улыбкой на улыбку — уж больно тягостные воспоминания оставили ее репортажи. Тем не менее он был вынужден признать, что эта женщина чертовски привлекательна, а ее широкие скулы и высокомерная манера держаться были составной частью этой привлекательности. Кроме всего прочего, Нэнси умела хорошо и дорого одеваться.

— Доброе утро! — холодно ответил Ним.

— Вот прихватила ваш доклад в комнате для прессы, — заметила Молино, держа в руке пресс-релиз и копию полного текста. — Удивительно скучная штука. Вы не собираетесь сказать что-нибудь особенное, чего нет в тексте доклада?

— Даже если и собираюсь, черта с два вы узнаете об этом заранее.

Ниму показалось, что ответ пришелся ей по душе, и Нэнси рассмеялась.

— Пап, — ворвался голос в их разговор, — мы хотим вон туда наверх.

Это был Бенджи, пробиравшийся сквозь поток делегатов, направляясь к маленькому балкону в конференц-зале, где могли разместиться всего несколько человек. Выше, на лестнице, Ним заметил Руфь и Леа. Они махали ему, и он помахал в ответ.

— Ладно, — сказал он Бенджи, — вам уже пора занимать свои места.

Нэнси Молино наблюдала за ними с явным удовольствием.

— Вы взяли с собой семью? — спросила она.

— Да, — коротко ответил он и добавил: — Жена и дети остановились вместе со мной в отеле. Если вы вдруг захотите разыграть эту карту, должен заметить, что я сам оплачиваю расходы.

— Ой-ой, — передразнила она. — Какая ужасная у меня репутация!

— Я опасаюсь вас, как укуса кобры, — проговорил Ним, не восприняв шутливой интонации собеседницы.

А этот Голдман, подумала Нэнси, удаляясь, все-таки мужик ничего.

Ее появление на съезде было связано с заданием редакции, которого она не ожидала и не больно-то хотела. Однако редактор городских новостей, обнаружив фамилию Голдмана в программе съезда, направил туда Нэнси в надежде, что она накопает какие-нибудь жареные факты, чтобы продолжить достойную внимания прессы вендетту. На этот раз принцип «я ваш тренер» не сработал. Она беспристрастно прокомментирует выступление Голдмана, а может, и создаст ему рекламу, если материал того заслуживает (дело в том, что напечатанный текст этого не заслуживал, потому она и задала свой вопрос). Кроме того, Нэнси хотелось сбежать отсюда как можно быстрее. Сегодня она собиралась встретиться с Иветтой в том самом баре, где у них состоялась короткая беседа неделю назад. Еще можно было успеть, хотя время и поджимало. Свою машину она оставила в подземном гараже отеля. Нэнси надеялась, что девушка ответит на некоторые заинтересовавшие ее вопросы. А пока ее вниманием завладел Голдман. Она вошла в зал заседаний и села за стол прессы.

Уже обратившись к собранию, Ним понял, что в общем-то Молино была права. Подготовленное им выступление оказалось перегружено техническими деталями, из-за чего никак не могло заинтересовать газетного репортера. Но как только Ним обратился к нынешним и будущим проблемам загрузки генерирующих мощностей компании «ГСП энд Л», по оживленной реакции аудитории стало ясно, что многие разделяют разочарования и опасения, которые докладчик представил под обобщенным заголовком «Перегрузка». Их круг обязанностей также включал в себя надежное энергообеспечение в соответствующих регионах. Они, как и он, осознавали, что время на исходе, что уже через каких-нибудь несколько лет может наступить настоящий энергетический голод. И тем не менее почти каждый день их профессиональная честность ставилась под сомнение, от их предостережений отмахивались, над их пессимистичной статистикой насмехались.

Приближаясь к концу своего заранее подготовленного текста, Ним достал из кармана листок с записями, сделанными лишь вчера. Он решил использовать их в конце выступления.

— Большинство из нас в этом зале, а вероятно, и все, — сказал Ним, — разделяют два важных подхода. Первый касается окружающей среды. Мир, в котором мы живем, должен быть более чистым, чем сейчас. Поэтому те, кто ответственно стремится к этой цели, заслуживают нашей поддержки. Второе мое убеждение касается демократического процесса. Я верю в демократию и всегда верил, хотя в последнее время с некоторыми оговорками. И это заставляет меня вернуться к вопросу об окружающей среде. Некоторые из тех, кто называет себя экологистами, перестали быть справедливыми сторонниками этой достойной цели и превратились в фанатиков. Они составляют меньшинство, однако с помощью крикливого, жесткого и бескомпромиссного фанатизма, нередко порожденного их слабой информированностью, им удается навязывать свою волю большинству. Действуя таким образом, они проституируют на демократическом процессе, бесцеремонно эксплуатируют его изначальную сущность, отвергая все в угоду своим эгоистическим целям. Там, где им противостоят интеллект и убедительные аргументы, они пускают в ход проволочки и правовой обман. Такие люди даже не притворяются, что принимают правила большинства, ибо убеждены, что знают все лучше, чем большинство. Они признают лишь те стороны демократии, которые можно подчинить их собственной выгоде.

Последние слова вызвали бурю аплодисментов. Ним поднял руку, призывая к тишине, и продолжил:

— Эта категория экологистов противостоит всему. Не существует ничего, абсолютно ничего, что могло бы предложить наше энергетическое хозяйство и что не вызвало бы их гнев, осуждение, яростную и уверенную в своей правоте оппозицию. Между тем фанатики среди экологистов не одиноки. У них есть союзники.

Ним сделал паузу, задумавшись на мгновение о своих записях. Он отдавал себе отчет, чем все это может обернуться: теми же неприятностями, что и пять месяцев назад, после слушаний по «Тунипе» в Калифорнийской комиссии по энергетике. Это к тому же пошло бы вразрез с наказом Эрика Хэмфри «не вовлекаться в дискуссии». Ну да ладно. Не повесят же они его, в самом деле. И Ним отбросил колебания.

— Союзники, о которых я говорю, — заявил он, — это люди, назначенные в административные советы исключительно по политическим соображениям. Причем таких «назначенцев» становится все больше.

Ним почувствовал, что интерес его слушателей к этой информации возрастает.

— Было время, когда в этом штате, как, впрочем, и везде, советы и комиссии, контролирующие нашу отрасль, были малочисленными и можно было положиться на их разумную беспристрастность и непредвзятость решения. Но не теперь. Советы и комиссии разрослись до такой степени, что уже просто мешают друг другу работать, зато теперь они соревнуются друг с другом в имитации кипучей деятельности.

Большинство членов советов и комиссий удостаиваются этих назначений откровенно в качестве политического вознаграждения. Они редко, если это вообще когда-нибудь случается, попадают на указанные места благодаря собственным заслугам и опыту. В результате такие члены комиссий и советов обладают весьма ограниченными деловыми качествами или вообще лишены их, а некоторые даже откровенно демонстрируют свое предвзято негативное отношение к бизнесу.

Вместе с тем у всех масса политических амбиций, определяющих их действия и решения. Именно поэтому и именно таким образом наши экстремистски настроенные критики и оппоненты подыскивают себе союзников. В центре внимания теперь оказываются воинственные, так называемые популистские точки зрения, ориентированные против энергетических компаний. А вот спокойные, взвешенные и продуманные решения остаются в тени; сложившаяся практика действительно хорошо известна членам комиссий и советов, которых я имею в виду.

Выразим эту мысль другими словами: то, что должно составлять непредвзятую основу общественного доверия, на деле извращается и оборачивается против общественных интересов. У меня нет простых рецептов, которые можно было бы предложить для решения этих двух масштабных проблем. Подозреваю, их нет и у вас. Максимум, на что мы способны, это всегда, когда возможно, доводить до сведения общественности, что меньшинство, этот коварный альянс фанатиков и эгоистичных политиков, подрывает истинные интересы большинства.

На этом Ним решил закончить свое выступление. Пока он размышлял, какой будет реакция на его рассуждения Эрика Хэмфри и других коллег из «ГСП энд Л», делегаты, поднявшись со своих мест, устроили ему бурную овацию.

— Поздравляем!

— Нужно иметь мужество сказать такие слова, все соответствует действительности.

— Надеемся, что сказанное вами получит широкую известность.

— Я хотел бы получить копию вашего выступления для распространения.

— Нашей отрасли нужны меткие стрелки вроде вас.

— Если вам надоест работать на «Голден стейт пауэр энд лайт», только дайте нам знать.

Невероятно, но делегаты вдруг столпились вокруг него, и Ним почувствовал себя героем. Президент гиганта «Мидуэст» заверил его:

— Надеюсь, ваша компания вас ценит. Готов рассказать Эрику Хэмфри, как удачно вы выступили.

От всех этих рукопожатий и поздравлений и еще от нахлынувшей на него усталости Ним расслабился. Только одно портило ему настроение — сердитое, даже враждебное лицо Рея Паулсена. Однако вице-президент ничего не сказал, он просто вышел из зала. Ним уже направился к выходу, когда у него за спиной раздался тихий голос:

— Я специально пришел, чтобы послушать тебя. И как выяснилось, не зря.

Ним обернулся. К своему удивлению, он увидел Уолтера Тэлбота. На голове у него была повязка, а передвигался он, опираясь на костыли. Несмотря на физический недуг, он выдавил из себя радостную улыбку.

— Уолли! — проговорил Ним. — Как здорово, что ты пришел! Я не знал, что ты уже выписался из больницы.

— Я уже пару недель дома. Но мне еще надо будет долечиваться. Мы можем поговорить?

— Разумеется. Давай поищем укромное местечко. — Ним собирался идти к Руфи и детям, но решил, что увидит их позже в номере.

Они спустились на лифте на первый этаж. В углу, у лестницы, два стула были свободны, и Ним с Уолли направились к ним. Уолли, хотя и чувствовал себя на костылях неловко, однако явно был рад тому, что управлялся без чужой помощи.

— Осторожно! — Около них выросла фигура в элегантном серо-голубом комбинезоне. Мужчина маневрировал двухколесной тележкой, на которой лежали два красных огнетушителя.

— Минутку, джентльмены. Я только поставлю сюда одну из этих штук.

Молодой человек отодвинул стул, один из тех, к которым они шли, установил за ним огнетушитель, после чего поставил стул на прежнее место. Он улыбнулся Ниму:

— Это все, сэр. Извините, что помешал вам.

— Нет, ничего. — Ним вспомнил, что видел этого человека раньше. Сегодня утром он управлял одним из грузовиков, которым полиция помогала въехать во двор отеля во время демонстрации.

Ниму показалось, что для огнетушителя не самое подходящее место за стулом, где его никто не увидит. Впрочем, это не его забота, а человек, наверное, знает, что делает. Ведь на его комбинезоне была эмблема службы противопожарной безопасности. Ним и Уолли устроились на стульях.

— Ты видел этого парня? — спросил Уолли.

— Да. — Ним заметил, что руки молодого человека были в пятнах, скорее всего от неаккуратного обращения с химикатами.

— Это можно исправить путем пересадки кожи. — Уолтер снова улыбнулся, на этот раз печально. — Я уже становлюсь знатоком по этой части.

— Да забудь о нем, — сказал Ним. — Расскажи лучше о себе.

— Ну что сказать, на мою пересадку кожи потребуется длительное время. Каждый раз понемногу — такая здесь технология.

Ним сочувственно кивнул:

— Да, я знаю.

— Но у меня есть хорошие новости. Думаю, тебе интересно узнать. У меня будет новый член.

— Что у тебя будет?

— Ты не ослышался. Ты ведь помнишь, мой прежний сгорел.

— Конечно, помню. — Ним никогда не смог бы забыть сказанное доктором на следующий день после того, как Уолли был поражен электрическим током: «…заряд проскочил через верхнюю часть его тела и ушел в землю по металлической опоре, пройдя через пенис. Пенис разрушен. Сожжен, причем полностью…»

— Но я до сих пор испытываю там сексуальные ощущения, — сказал Уолли. — И это можно использовать как основу. Поэтому на прошлой неделе меня отправили в Хьюстон, в Техасский медицинский центр. Они там творят чудеса, особенно для таких, как я. Там есть врач, зовут его Брентли Скотт. У него золотые руки. Так вот этот доктор собирается сделать мне новый пенис и обещает, что он будет работать.

— Уолли, я очень рад за тебя, но, черт возьми, как такое возможно?

— Частично это делается с помощью пересадки кожи и частично посредством так называемого протезирования полового члена. Это миниатюрный насос, несколько трубок и крошечный резервуар. Все соединяется и хирургически имплантируется. Аппарат изготавливается из кремниевой резины. Тот же материал используется при имплантации сердечного ритморегулятора. По сути дела, это заменитель самого главного, что дала нам природа.

— И он действительно функционирует? — полюбопытствовал Ним.

— Еще как, черт возьми! — Энтузиазм Уолли бил ключом. — Я сам это видел. Я выяснил, что существуют сотни людей, у которых операции прошли успешно. Хочу сказать тебе еще кое-что.

— Что же?

— Протезирование полового члена предназначено не только для таких, как я, получивших травму, но и для других, как правило, пожилых людей, у которых все нормально, только вот физическая энергия иссякла и которые поэтому не могут спать с женщиной. Так что благодаря этому приспособлению у них открывается второе дыхание. Ним, а как у тебя с этим делом? Требуется помощь?

— Только не такого рода. Пока, слава Богу, не требуется.

— Но когда-нибудь ведь может потребоваться. Подумай об этом! Чтобы не было никаких проблем в постели. А так можно отойти в мир иной с хорошей эрекцией.

Ним улыбнулся:

— А что я буду с ней делать в могиле?

— Эй, а вот и Мэри! — воскликнул Уолли. — Она пришла за мной. Я еще не могу сам водить машину.

Ним увидел в холле жену Уолли, Мэри Тэлбот. Она тоже заметила их и направилась к ним. Рядом с ней, к огорчению Нима, была Ардит Тэлбот. Он не видел ее и ничего не слышал о ней после их встречи в больнице, когда Ардит в истерике стала упрекать себя и Нима в несчастье, свалившемся на Уолли. Ниму было любопытно, умерила ли она с тех пор свой религиозный пыл. На лицах обеих женщин словно застыло напряжение. Ведь всего семь месяцев прошло после трагической смерти Уолтера Тэлбота в результате взрывов на «Ла Мишен», а несчастье с Уолли случилось лишь несколько недель спустя.

Мэри, сколько ее помнил Ним, всегда поражала своей стройностью, теперь же она явно прибавила в весе. Причиной тому, разумеется, были переживания и заботы. Она даже внешне постарела. Хорошо бы, подумал Ним, чтобы заработало то, о чем только что рассказывал ему Уолли. Если это произойдет, им обоим станет легче.

Ардит выглядела чуть лучше, чем когда он видел ее последний раз, но не намного. Прежде красивая, спортивная и элегантная, теперь она превратилась просто в пожилую женщину. Но она улыбнулась Ниму и дружески поприветствовала его. У Нима отлегло от сердца. Они поболтали накоротке. Ним еще раз порадовался тому, что Уолли стал ходить. Мэри вспомнила, что по дороге кто-то рассказал ей про выступление Нима, и поздравила его с успехом. Ардит рассказала, что нашла еще несколько старых папок с бумагами Уолтера и хочет передать их «ГСП энд Л». Ним предложил забрать бумаги, если она пожелает.

— В этом нет необходимости, — поспешно заметила Ардит. — Я их вам могу послать. Их не так много, как в прошлый раз. — Она замолчала. — Ним, я что-нибудь не то сказала?

Раскрыв рот, он уставился на нее.

— Прошлый раз… Подшивки Уолтера Тэлбота!

— Ним, — повторила Ардит, — в чем дело?

Мэри и Уолли тоже с удивлением смотрели на него.

— Нет-нет, — выдавил он из себя. — Нет, я просто кое-что вспомнил.

Теперь он понял, какая часть информации не дошла до него после разговора с Гарри Лондоном и мистером Йелом в кабинете президента Эрика Хэмфри. Она содержалась в старых подшивках Уолтера Тэлбота, которые Ардит передала Ниму в картонных папках вскоре после смерти Уолтера. Тогда Ним только просмотрел их, теперь они хранились в «ГСП энд Л».

— Ну, мы, пожалуй, пойдем, — проговорил Уолли. — Рад был увидеться с тобой, Ним.

— Взаимно, — ответил Ним. — И удачи тебе во всем, Уолли!

Когда все трое ушли, Ним глубоко задумался. Итак, он вспомнил, что было в тех папках. Теперь он знает, что должен делать. Но вначале надо еще раз все внимательно перечитать. В следующие три дня. Сразу после съезда.

Глава 2

Суета, суета, суета! И всю жизнь так, размышляла Нэнси, мчась на своем «мерседесе» со скоростью, немного превышавшей допустимую. Она выискивала свободные места в потоке машин, внимательно посматривая в зеркало заднего вида, чтобы не нарваться на полицейский патруль. Напряженный ритм каждодневного бытия не позволял ей хоть на мгновение остановиться и передохнуть. Она поспешно продиктовала по телефону свой материал о Голдмане, который должен был появиться в вечернем выпуске, и теперь, уже опаздывая на десять минут, неслась на встречу с Иветтой.

Нэнси надеялась, что у девушки хватит ума подождать. Сегодня Нэнси предстояло разобраться в некоторых моментах по другому делу, для чего придется вернуться в редакцию «Экзэминер». Да, а кроме того, надо было выкроить время и заскочить в банк за деньгами. В четыре надо поспеть к дантисту, а вечером она обещала быть на двух вечеринках. На одной Нэнси обещала просто показаться, а вторая наверняка затянется далеко за полночь. Однако она обожала быстрый темп и в работе, и в досуге, хотя случались денечки, как сегодня, когда всего оказывалось чересчур много.

Сидя за рулем, Нэнси улыбнулась при мысли о своем отчете по выступлению Голдмана на съезде. Вероятно, она удивит его: репортаж получился прямым и честным, свободным от тенденциозности, как ей, впрочем, того и хотелось.

Несколько сотен руководителей американской энергетической промышленности стоя приветствовали сегодня Нимрода Голдмана, вице-президента «Голден стейт пауэр энд лайт», который заявил, что, испытывая на себе политическое воздействие, контролирующие органы злоупотребляют общественным доверием. «Вследствие столкновения интересов они вступают в ожесточенную борьбу друг с другом». Он обратился к проходящему в городе съезду Национального института энергетики. Ранее Голдман критиковал отдельных экологистов, которые, как он сказал, бросают вызов разуму. «Не существует ничего, абсолютно ничего, что могла бы предложить наша энергетическая промышленность…»

И так далее, и тому подобное. Она цитировала некоторые его заявления, в том числе о надвигающемся энергетическом голоде, так что если на этот раз у Нима будут сложности, ему придется возвращаться к собственным высказываниям, а не к изложению их репортером.

Господи! И как только таким вот идиотам дают водительские права? Она была второй в ряду машин, которым позволялось ехать на зеленый сигнал светофора, но парень, оказавшийся впереди нее, так и не тронулся с места. Уснул он, что ли? Нэнси нетерпеливо давила на клаксон. Вот дерьмо! Загорелся желтый, но когда Нэнси приблизилась к светофору, вспыхнул красный свет. Перекресток казался свободным, и она рискнула проскочить на красный.

Через несколько минут Нэнси увидела перед собой тот самый бар, где была на прошлой неделе. На сколько же она опоздала? Поравнявшись с баром, она взглянула на часы. Восемнадцать минут. Как назло, сегодня негде было припарковать машину. Место нашлось через два квартала. Заперев свой «мерседес», Нэнси поспешила обратно. В баре было темно и пахло плесенью, как в первый раз. Нэнси остановилась, давая глазам привыкнуть к темноте.

Ей показалось, что за семь дней ничего не изменилось и даже посетители остались те же. Иветта ждала. Нэнси ее увидела. Она сидела одна за тем же столиком в углу, за которым они сидели в прошлый раз. Перед ней стояла кружка пива. Она взглянула на приближавшуюся Нэнси, однако не проявила никакого интереса, словно они вообще не были знакомы.

— Привет! — сказала Нэнси. — Извини, что опоздала.

Иветта передернула плечами, но ни слова не произнесла в ответ. Нэнси сделала знак официанту.

— Еще пива. — Ожидая, пока принесут пиво, Нэнси украдкой разглядывала девушку, которая до сих пор так и не произнесла ни слова. Она выглядела еще хуже, чем неделю назад, — кожа в пятнах, волосы всклокочены. На ней была все та же одежда — казалось, она так и спала в этой одежде, не раздеваясь целый месяц. На правой руке опять была натянута перчатка, по-видимому, скрывавшая какой-то дефект, на который Нэнси обратила внимание при первой встрече. Нэнси отпила глоток вкусного пива и, не теряя времени, перешла к делу.

— Ты обещала мне рассказать, что происходит в том доме на Крокер-стрит и что там делает Дейви Бердсонг.

Иветта взглянула на нее:

— Нет, не обещала, вы просто надеялись, что я расскажу.

— Хорошо, но я все еще надеюсь. Почему бы тебе не начать с того, чего ты так боишься?

— Я больше не боюсь, — произнесла девушка каким-то сдавленным безжизненным голосом. Лицо ее не выражало никаких эмоций. Нэнси подумала, что ничего не добьется и, наверное, зря теряет время. И все же попыталась разговорить ее еще раз.

— Так что же изменилось за эту неделю?

Иветта не ответила. Казалось, она о чем-то размышляет, что-то взвешивает. А пока, видимо, еще не отдавая себе отчета в том, что делает, Иветта потирала правую руку левой. Сначала в перчатке, а потом сняв ее. Потрясенная, Нэнси уставилась на руку. То, что раньше было рукой, теперь представляло собой уродливое красно-белое месиво из рубцов и шрамов. Двух пальцев не хватало, остались только неровные выступающие обрубки. Другие пальцы, более или менее целые, тоже имели дефекты. Один палец был уродливо изогнут, высохшая, пожелтевшая часть кости была обнажена. Нэнси почувствовала тошноту.

— Боже! Что случилось с твоей рукой?

Иветта опустила глаза, потом, осознав, что происходит, быстро прикрыла руку.

— Что случилось? — не унималась Нэнси.

— Это был… Я попала в аварию.

— Но кто оставил все в таком виде? Врач?

— Я не обращалась к врачу, — сказала Иветта. Она чуть не расплакалась. — Они бы мне этого не позволили.

— Кто не позволил? — Нэнси почувствовала, что в ней закипает злоба. — Бердсонг?

Девушка кивнула.

— И Георгос.

— Черт возьми! Кто такой этот Георгос? Почему они не отвезли тебя к врачу? — Нэнси сжала здоровую руку Иветты. — Девочка, я хочу тебе помочь. Я это смогу. Еще что-то можно сделать с рукой. Еще есть время.

Девушка покачала головой. Ее лицо и глаза стали такими же, как и прежде, — пустыми и равнодушно безжизненными.

— Так скажи мне, — умоляла Нэнси. — Скажи мне, что все это значит?

Иветта тяжело вздохнула. Потом внезапно нагнулась и подняла с пола потрепанную коричневую сумку. Открыв ее, она достала две магнитофонные кассеты, положила их на стол и придвинула к Нэнси.

— Там все, — произнесла Иветта. Затем одним движением осушила остатки своего пива и поднялась, чтобы уйти.

— Эй! — запротестовала Нэнси. — Не уходи пока! Мы ведь только начали. Послушай, почему бы тебе не рассказать мне, что на этих пленках? Мы бы поговорили об этом.

— Там все, — повторила девушка.

— Да, но… — Нэнси увидела, что разговаривать было уже не с кем. Спустя мгновение входная дверь открылась, впустив немного солнечного света, — это ушла Иветта. Наверное, догонять ее не имело никакого смысла. Нэнси с любопытством осмотрела дешевые кассеты, которые можно купить по доллару или того меньше за целую упаковку. Ни одна кассета никак не была обозначена, только на разных сторонах имелись карандашные отметки «1», «2», «3», «4». Ладно, она послушает их дома на своем магнитофоне сегодня вечером. Может, и найдет для себя что-нибудь полезное. Она была разочарована, что не получила от Иветты никакой определенной информации. Нэнси допила свое пиво, расплатилась и ушла. Через полчаса она уже была в редакции, с головой погрузившись в привычную работу.

Глава 3

Когда Иветта сказала Нэнси Молино: «Я больше не боюсь», она не лукавила. Вчера она приняла решение, которое освободило ее от забот о срочных делах, избавило от всех сомнений, тревог и страданий. Улетучился всеохватывающий страх, с которым она жила месяцами, страх ареста и пожизненного заключения. Вчерашнее решение сводилось к тому, что, как только она передаст магнитофонные кассеты этой негритянке, которая работает в газете и знает, как ими распорядиться, Иветта совершит самоубийство.

Сегодня утром, в последний раз покидая дом на Крокер-стрит, она захватила с собой все необходимое. И вот она отдала пленки, те пленки, которые тщательно и терпеливо готовила и которые представляли собой обвинение Георгоса и Дейви Бердсонга — разоблачение их деяний и планов убийств и разрушений, намеченных на эту ночь, или, точнее говоря, на три часа под утро завтрашнего дня в отеле «Христофор Колумб».

Георгос и не подозревал, что ей это известно, она же с самого начала была в курсе дела. Теперь, уходя из бара, она почувствовала, что дело сделано, и от этого на душе стало спокойно. Наконец-то покой.

Прошло много времени с тех пор, когда она в последний раз испытывала это чувство. С Георгосом такого не было, хотя поначалу волнение, которое она ощущала от того, что она его женщина, от его умных речей, от причастности к его важным делам, заставляло считать, что все прочее не имеет значения. Только позже, гораздо позже, когда было уже слишком поздно что-либо менять, она задумалась, а не болен ли Георгос, не превратились ли его способности и вся его университетская ученость в какое-то… как бы это сказать… извращение.

Теперь-то она нисколько не сомневалась, что это действительно произошло: Георгос болен, а может быть, даже рехнулся. Иветта подумала, что продолжает заботиться о нем — даже теперь, когда сделала то, что должна была сделать. И что бы ни случилось, она желала, чтобы Георгосу не довелось очень страдать.

Что будет с Дейви Бердсонгом, Иветту ничуть не волновало. Она не любила его, никогда не любила. На него ей было наплевать. Он был подлый и жестокий и никогда не проявлял ни капли доброты, как Георгос, хотя и был революционером или по крайней мере считал себя таковым. Бердсонга могут убить уже сегодня, или он будет гнить в тюрьме до конца дней своих. Ее это не беспокоило. Она надеялась, что одно из двух непременно произойдет.

Иветта винила Бердсонга во всем плохом, что выпало на долю ее и Георгоса. Идея с отелем «Христофор Колумб» принадлежала Бердсонгу. Все это тоже зафиксировано на пленках. Потом она прикинула, что ей не суждено будет узнать о судьбе Бердсонга или Георгоса, потому что сама отойдет в мир иной. О Боже праведный, ей же только двадцать два! Жизнь едва началась, и она не хотела умирать. Вместе с тем она не собиралась провести остаток жизни за тюремной решеткой. Даже смерть была лучше, чем это.

Иветта шла не останавливаясь. Чтобы добраться до места, ей потребуется около получаса. Она и это решила для себя вчера. Это произошло менее четырех месяцев назад, неделю спустя после той ночи на холме неподалеку от Милфилда, где Георгос убил двух охранников. Именно тогда до нее дошло, в какую историю она влипла. И она была виновна в убийстве так же, как и Георгос.

Сначала она не поверила, услышав от него об этом. Она решила, что он просто хочет ее запугать, когда, возвращаясь из Милфилда в город, предупредил: «Ты так же замешана в этом, как и я. Ты была на месте, а это все равно как если бы сама пырнула ножом или выстрелила из пистолета. Что уготовано мне, то и тебе». А через несколько дней она прочитала в газете о процессе в Калифорнии над тремя настоящими убийцами. Эти трое проникли в здание, и их главарь выстрелил и убил ночного сторожа. Хотя двое других были без оружия и активного участия в содеянном не принимали, всех троих признали виновными и приговорили к пожизненному заключению без права на условное освобождение. Именно тогда Иветта поняла, что Георгос говорил правду. С того времени ее охватывало все большее отчаяние.