Жнец Поселягин Владимир

Уже в училище, в нередких нарядах и дежурствах, я не только тренировался в стихиях, но и пытался разобраться с амулетами. Первая удача произошла с полой трубкой. Я заметил внутри её марево, присмотрелся, а когда прижал к глазу, понял, что это подзорная трубка, к тому же работающая ночью, как днём, и изображение можно приближать и удалять. Управление мысленное. Очень удобно. Я месяц тренировался управлять. Освоил.

Второй амулет, с которым я разобрался, цилиндр. Это оказалась фляга, причём не пустая, не знаю, как вино за столько времени сохранилось в таком великолепном состоянии, но когда я случайно активировал открытие, то на пол в туалете нашей казармы вылилось литров двадцать красного вина. Букет восхитительный. Я потом попробовал – вкусное… А тогда я с трудом нашёл, как закрыть крышку, и думал, как побыстрее убраться, чтобы меня не засекли, хорошо ночь была, спали все. Сбоку на цилиндре полоска была, которая, пока я пользовался таким запасом, чуть-чуть стала меньше. Так я понял, что это индикатор, сколько во фляжке содержимого. Прикинув, сколько я вылил, пока учился в первые месяцы, понял: во фляжке было около тонны, причём около двухсот литров я потратил. Пил сам мало, я вообще равнодушен к спиртному, хотя вино мне понравилось, но в качестве оплаты, сливая в канистры или банки, оно подходило отлично. Сейчас во фляжке имелось около шестисот литров вина, но в будущем я собирался заполнить её питьевой водой.

Подзорная трубка и фляжка находились в подсумке у меня на ремне, а кольцо с пальца я так и не снимал, несмотря на то что оно явно женское. Именно с кольцом я и возился дольше всех, и, когда из него посыпался разный мусор, я наконец разобрался. Если проще, это была безразмерная сумка, если такое определение вообще подходит к кольцу. Гард мне о таких амулетах рассказывал и очень жалел, когда складывал золото в мой рюкзак и свой вещмешок, что ни у него, ни у убитого ученика старого мага таких амулетов не было, сейчас это редкость, ох сколько он вынес бы! Однако не судьба. А вот я такой амулет нашёл. Даже странно, что Гард не догадался пройти по магазинам старьёвщиков или антикваров, тоже ведь мог что интересное найти… В кольце оказалась старинная одежда, тут даже не пятнадцатый век, думаю, раньше, четырнадцатый, а то и тринадцатый. Одежды мало: комплект исподнего, причём ношеный, воняло от него, наверное, хозяин убрал, чтобы потом постирать, но не успел, и подобие камзола, все предметы мужские, хотя, повторяю, кольцо женское. Может, трофей?

Внутри было и оружие: пара украшенных самоцветами кинжалов, шесть ножей из дрянного металла, два явно метательные, лук с двумя колчанами стрел, короткий меч – и немного еды, причём часть уже пожевали, следы зубов были. От еды я избавился, как и от исподнего, а оружие оставил. Потом я стал исследовать, какой объём у этого кольца. Сначала научился не только вынимать из него, но и убирать предметы внутрь, на ножах тренировался. Управление оказалось, как и с подзорной трубой, мысленное: нужно представить вещь, и она окажется у тебя в руке, на которой кольцо. Или рядом, по желанию. В то время, а училище как раз готовилось покинуть Минск и разъехаться по полевым лагерям, меня отправили в наряд на склады. Когда кладовщик отвлёкся, я убрал в кольцо пятнадцать ящиков с патронами к ДШК. Шестнадцатый уже не входил. Веса кольцо при этом не прибавило. Потом вынул и поставил всё на место. Затем отправил туда узлы с формой. Хм, похоже, значение имел объём, потому что вес их был легче, а объём тот же, что и ящики с боеприпасами, и кольцо уже не дало запихнуть следующий тюк. Причём, отмечу, я пытался убрать в кольцо сначала подзорную трубку, а потом и фляжку, но кольцо их не принимало. Видимо, носить внутри вещи, имеющие магию, вроде амулетов, оно не могло. Это я учёл, и амулеты всегда носил при себе.

У меня как раз увольнительная намечалась, денег немного было, думал, прошвырнусь по магазинам, накуплю нужных вещей и уберу их в кольцо. Но не судьба. За два дня до увольнительной нас отправили в летние лагеря. Это произошло восьмого мая. Даже успели первые стрельбы перед войной провести. Так что сейчас в кольце находятся ножи с кинжалами, меч и лук со стрелами. У своих я не воровал, не крыса, а моих вещей не так и много, чтобы их из сидора убирать в кольцо. Хотя нет, признаюсь всё же. Когда наши почистили нашу установку, привели её в порядок после стрельбы за день и перезарядили пустые ленты, то оставшиеся патроны в цинках я убрал в кольцо. Около полутысячи их было. Потом незаметно и полный цинк забрал. Никто и не заметил пропажу. Пусть у меня будут, всяко пригодится.

Ну и ещё одно уточнение. Как я отметил, заряжать амулеты требуется раз в полгода. Именно такой срок прошёл, когда свечение в камешках начало тускнеть.

Вот обо всём этом я и размышлял, когда вернулся сержант. Он нёс сидор, явно не пустой. Насчёт патронов к своей винтовке я, конечно, немного перегнул, пулемётные вполне к ней подходят, но душа зенитчика душила, особенно когда есть обычные винтовочные, жаль тратить пулемётные. Поэтому он принёс только гранаты. Шесть РГД-33 и двенадцать Ф-1. Отлично, есть с чем работать. Командир расчёта отложил гранаты, шесть он сразу распределил – две мне, две часовому и две себе, остальные нашим завтра выдаст, немного даже в запасе останется. Как я ни кривился, в темноте он этого мог и не увидеть, мне вручили именно РГД с осколочными рубашками. Подумав, я убрал их в безразмерный карман в кольце. Более того, сходил к сидору и его тоже убрал, мало ли что ночью или завтра будет, не хотелось бы лишиться. В нём много чего было ценного для меня, бритву, котелок и кружку я тоже считаю. Вот шинель оставил, я ею ночью укрываться собирался, планируя всё же перехватить какое-то время на сон.

Сержант вызвался мне помогать, и мы в темноте, лишь луна подсвечивала, стали обходить по кругу позиции и ставить растяжки. Усики у гранат, привязанных к колышкам, я отгибал и даже освобождал, небольшого усилия хватит, чтобы выдернуть кольца, и последует взрыв. Жаль, не было времени поработать с запалами, я убрал бы возможность замедления, растяжки взрывались бы сразу, как только кольцо было выдернуто, а не через три-четыре секунды. Растяжки мы поставили метрах в тридцати от позиции, если дальше, то слишком много гранат надо, радиус больше получался, ближе – сами пострадаем, так что это был оптимальный вариант. Часовой приглядывал за нами, и когда мы закончили, на всё около часа ушло, то прошли к корме машины, где на ящиках из-под патронов спал наш расчёт, и, устроившись на свободных местах, тоже уснули. У часового были мои часы, когда наступит нужное время, он поднимет сменщика и предупредит о растяжках. Даже если кто до ветру встанет, и его предупредит. А туалет мы метрах в десяти сделали, там лопата воткнута была для ориентира и ямка выкопана. Пусть на виду, но позиция не загрязнена.

Проснулся я от близкого взрыва. Растяжка рванула. Путаясь в полах шинели, как и остальные парни, я отметил боковым зрением взмах руки – это наш часовой, согласно приказу, полученному от командира расчёта, кинул гранату в сторону подрыва, после чего скатился через вал в капонир, где лёжа пережидал разрыв. Часовые у нас снаружи по кругу были. Граната, брошенная часовым, рванула, когда мы заняли позиции. Причём обговорено это не было, и все столпились с одной стороны, отчего сержанту пришлось всех распихивать по позиции, чтобы занять круговую оборону. Я остался с той стороны, откуда явно пришли немцы. Когда сержант всех распределил, то, подойдя, тихо спросил:

– Ну что там?

– Вижу два тела, вон те кочки. Хорошо гранаты легли, похоже, наповал. Всего двое на нас, дёшево же нас ценят. У моста суета, но вокруг странно тихо, немцы на шум уже должны отреагировать.

Едва я успел это сказать, как немцы, видимо, решили действовать: ударило несколько пулемётов, скорострельных, но не ДП, голос которых мне был хорошо знаком, скорее всего, работали МГ. Запомнил, буду знать. Две машинки явно работали по мосту, а вот один – по нам. Причём на удивление точно – пулемётчик бил по нашей зенитке, которая ничем не была прикрыта, даже щита не имела, и бил хорошо. Не знаю, как он её видел, тем более наверняка пламя выстрелов его слепило, но бил кучно. А-а-а, я понял, она на фоне Луны хорошо просматривалась. Зенитка дёргалась от попаданий. Были слышны взвизги рикошетов. Одна из пуль сбила стопор, и пулемёты затряслись, постепенно задирая стволы. Я же, прицелившись, сделал два выстрела по врагу, отчего его пулемёт замолк, только было поздно: отчётливо стало слышно, как из пробитых кожухов водяного охлаждения потекла вода. Похоже, мы лишились самой мощной боевой единицы нашего расчёта.

Вспышки выстрелов вдали были отчётливо видны, вот по ним, постоянно меняя позицию, а точнее, делая шаг в сторону после очередного выстрела, я и бил, и с удовлетворением отмечал, что после этого они замолкают. Всё же винтовку я отлично пристрелял. Парням же я крикнул, чтобы прикрывали наших у моста, и те палили в ту сторону, били по теням и по вспышкам. Снова оживший пулемёт сразу же, как только я заметил это, замолк. Также мне удалось заставить замолчать расчёт другого пулемёта. Вот третий бил не переставая, он для меня в мёртвой зоне был.

Наши настолько увлеклись, что за тылом совсем не смотрели. Да и сержант на это не обращал внимания, в принципе, правильно делал, зная, что у нас там минировано, немцы не полезут, но я всё равно поглядывал.

У моста царила бешеная стрельба. Но вдруг прогрохотало несколько гранатных разрывов, что приглушило пальбу, но потом она вспыхнула снова. Ещё у моста что-то ярко полыхало, и я подозреваю, что это машина с первой зениткой. Расстреляв все обоймы, я отошёл в сторону, сел на ящики, снял каску и, перевернув её, высыпал туда патроны из одного из вскрытых цинков, потом достал из кольца сидор, а из него – два запасных магазина к винтовке. Сидор я сразу убрал, а все магазины начал снаряжать. Парни продолжали палить, наш водила подошёл ко мне и стал сгребать из цинка патроны, распихивая их по карманам галифе. Изредка по нашей изувеченной зенитке щёлкали пули. О нас не забыли, и, как я понял, несколько стрелков просто удерживали на месте, чтобы мы не вмешивались. Что наши пулемёты повреждены, они, видимо, догадались.

Торопливо снаряжая магазины и убирая часть в подсумки, а последние два в карманы, я слушал: у немцев работало два пулемёта. У моста наших активных стрелков явно становилось всё меньше. Если сначала строчили три пулемёта, «максим» в дзоте и пара ДП, то теперь стрелял только «максим», остальные, видимо, были подавлены, может, и гранатами забросали, раз немцы смогли подобраться на дальность гранатных бросков. Время полтретьего утра. Я вернулся к стенке капонира и, изредка выглядывая, стал вести огонь. Одного немца точно загасил, остальные после каждого выстрела меняли позиции, и их было очень сложно подловить. Парням я постоянно орал, чтобы тоже перебегали с места на место, и то, что только одного из наших подстрелили, срезали мочку уха, – это скорее везение, хотя и позиция у нас отличная, над верхом вала только каски мелькали. А вот с зениткой швах, как я и думал. Ещё и кабина машины, что слегка виднелась, вся побита, ни одного целого стекла.

Я успел всего одну обойму выпустить и как раз снаряжал другую, как вдруг земля дрогнула, меня, будто рукой гиганта, прижало к земле, и донёсся грохот разрыва. У нас земля в капонире осыпалась от тряски, парни очумело головой мотали, но все целые. Сержант первый привстал посмотреть и крикнул:

– Моста нет! Взорвали!

– Наши или немцы? – сразу уточнил я, отряхивая винтовку от пыли.

– А я почём знаю?! Наши, наверное, немцам-то мост нужен.

– Не факт. Одна шальная пуля – и подрыв.

– Всяко бывает.

Стрельба стала стихать и вскоре прекратилась. Высматривая противника, я сказал:

– Всё, немцы ушли.

– С чего ты взял? – поинтересовался сержант.

– А чего им здесь делать? Моста нет, их цель уничтожена. Точно ушли. Предлагаю оставить пару наблюдателей, а остальным досыпать, чую, день тоже трудный будет, а силы нам ещё пригодятся.

– Нашим бы у моста помочь.

– Растяжки нужно сначала снять.

– Давай снимай, мы с парнями сбегаем до моста, а ты тут на позиции останешься, охранять её будешь, да и нас, если что, прикроешь. Стреляешь ты метко, я видел, вон пулемётчиков заткнул.

– Хорошо.

Выбравшись из капонира, волоча на сгибе локтя винтовку, я по-пластунски добрался до растяжки и снял её, к гранате колышки примотал леской и, согнув усики, убрал её в кольцо. Парни сразу ушли, а я собрал остальные растяжки. Разминировав нашу позицию и поглядывая в сторону моста, где отнюдь было не тихо – в горевшей машине рвались патроны, ну или рядом, раз огонь добрался до ящиков, так что от разрывавшихся патронов иногда мелькали трассеры, я стал осматривать тела двух немцев, которые подорвались в самом начале боя. Первым делом посмотрел петлицы у диверсантов, оба были в нашей форме, комбинезонов не имелось. У одного пустые петлицы, да и подсумки с магазинами к винтовке, к слову, такой же СВТ, как у меня. У другого в петлицах по кубарю было, младший лейтенант. На ремне только кобура с ТТ и флягой. Я срезал у обоих петлицы, пусть будут. Если что, для отчётности пригодятся. Потом расстегнул ремень у командира, если он вообще командир, и, выдернув его, обмотал вокруг кобуры и фляги, убрал их в безразмерное пространство. Пригодится в будущем. В карманах нашёл пачку сигарет, наших, подавлены слегка и кровью запачканы, зажигалку, часы с руки снял, достал документы, отложил, сдам их командиру. По голенищам сапог прошёлся. Больше ничего у него не было, только острозаточенный нож в руке. Всё забрал. Сапоги побиты осколками, не заинтересовали. У «красноармейца» такие же снял часы, палево, зря немцы их носят, у наших простых бойцов часов отродясь не было. Себя я не считаю. На ремне, кроме фляжки, у бойца ещё и гранатная сумка была, на ощупь внутри «лимонки», да и пехотная лопатка имелась, всё это теперь у меня. Собрал по карманам мелочь, не испачканную кровью, осмотрел винтовку и отшвырнул её – повреждена осколками, затвор намертво заклинен. Я только магазин выщелкнул и вместе с ремнём и подсумками убрал в кольцо. В общем, прибарахлился.

Вернувшись на позицию, я стал ожидать возвращения своих, всё так же поглядывая по сторонам. Была мысль посмотреть, что там у реки, по берегам которой передвигались немцы и где я гасил их огневые точки, но далеко. Уже начало светать, так что я рассмотрел с той стороны взорванного моста изрядное количество машин. Ну да, по мосту и ночью одна за другой шли колонны, наверное, немца ожидали, но, когда тот напал, очередная колонна советских войск подошла лишь к моменту окончания боя, поздно, двухпролётный мост через небольшую речку был взорван, и те оказались заперты на той стороне. Что решит их командир, не знаю, скорее всего, будет искать другое место для переправы.

Тут прибежал наш водитель и, запыхавшись, упав рядом со мной, прохрипел:

– Амба там нашим.

– Что, никто не уцелел? – спросил я и, отстегнув фляжку, протянул ему.

Осушив флягу и возвращая её мне, ответил:

– Из охраны моста четверо уцелело, те, что ходячие, старший там, тот сержант мелкий, что за диверсантами ходил, которых ты побил вчера. Из наших только Петька Гаврилов из второй роты, да и то ранен. Лейтенанты в дзоте погибли, когда немцы амбразуру гранатами закидали. Месиво там. А кто мост взорвал, никто не знает.

– А немцы?

– О, их там тоже немало, хорошо их наши постреляли, тел хватает. Сейчас там у колонны сержант с командирами на другом берегу перекрикивается. Спрашивали, что произошло. Что дальше, не знаю, командир к тебе отправил. Они там спорят, что делать дальше. Моста нет, скорее всего, обратно в Кобрин поедем. Надо в мастерские нашу зенитку отправить, может, починят.

– Ты смени меня, а я посмотрю. Уже почти рассвело, рассмотреть можно.

Через час подошли наши, двое несли Гаврилова на носилках. Водила, который меня сменил, уже закончил осмотр машины и готовил её к выезду. Повреждения только у кабины, а так машина в порядке. Стёкла он смахнул тряпицей, можно ехать.

– Крайнов, что с пулемётами? – подходя, первым делом спросил сержант.

– Переплавка их спасёт, – лениво вставая, ответил я. – Кстати, вот документы убитых диверсантов. У каждого по три разных комплекта было.

Он забрал документы, а зенитку решил проверить: забрался в кузов и вынужден был признать, что я прав, пулемёты не восстановить, побита зенитка капитально. Похоже, немец бронебойными по ней садил. Вытирая руки, сержант спустился и стал отдавать приказы. Водитель выгнал машину, мы подняли борта и загрузили в кузов ящики с патронами, только два ненужных остались в капонире да пустые цинки со стрелянными гильзами. Свои вещи закинули и аккуратно положили забинтованного Гаврилова. Он в сознании был, матерился от наших неловких движений. Никто не обратил внимания, что ни моего сидора, ни скатки шинели среди вещей не было, я их в кольцо убрал, чтобы не посеять.

Мы медленно, чтобы не растрясти раненого, покатили к дороге. Парни просветили меня, что сержант задумал. План такой: моста нет, защищать нечего, значит, нужно возвращаться к нашим и доложить. Сейчас у моста возьмём до предела раненых и едем в Кобрин. Сдаём раненых в госпиталь, сообщив, что у моста ещё есть раненые, чтобы машины выслали. А дальше нашу судьбу командиры будут решать, это их работа.

Загружая раненых, я внёс одно рацпредложение: подножки у кабины свободны, и, держась за дверцу, можно ехать стоя, чтобы освободить ещё место для раненого. И так для одного действительно освободили. Я и ещё один из наших, заряжающий, устроились на подножке, и мы медленно покатили в сторону города. Второй заряжающий сидел в кузове, за ранеными приглядывал. Мы четверых смогли взять, больше не помещались, и девять остались у моста на разбитых позициях. Да, и та колонна, что подошла на рассвете, уже отбыла. Тут где-то есть брод, надеюсь, они знают где. Дорога до поста на окраине города заняла чуть больше часа. Вся вода из наших фляг ушла раненым. На посту об уничтожении моста ещё не знали, удивлялись, что колонны прекратили появляться, думали, немцы дорогу перерезали и вот-вот к городу прорвутся, так что привезённая нами информация была к месту, лейтенант, старший обороны, тут же по телефону связался с вышестоящим командованием и передал сведения, которые узнал от нас. А то тут спешная эвакуация шла, чуть ли не до паники дошло.

Дальше поста нас не пустили. Водителю выдали сопровождающего, знающего, где находится медсанбат, и они укатили, а мы устроились на свободной площадке рядом с постом, отдыхая, ведь дорога на подножке серьёзно выматывает, так что нам с напарником требовался отдых, и мы ему были рады. Дали нам всего минут двадцать, пока сюда не приехала пара эмок и три грузовика. Тут же и наш комиссар обнаружился, нашего учебного зенитного дивизиона. Нас построили, и, когда сержант доложил все перипетии ночного боя, генерал-майор, что и прикатил сюда со свитой, похвалил нас, после чего кивнул нашему комиссару, старшему политруку. Дал ему слово. Сначала тот небольшую политинформацию завернул, а вот дальше уже интереснее стало.

– Товарищи курсанты, наше командование высоко оценило ваши боевые качества, поэтому командующим нашим военным округом был подписан приказ о досрочном выпуске ряда училищ, в список которых попало и наше. С присвоением воинского звания младший сержант вы, товарищи курсанты, будете направлены в действующие части. Это всё.

Мы в ответ, как и положено, рявкнули благодарственное слово, после чего нас распустили. Некоторые бойцы были озадачены: ладно не сержанта получили, но мы проучились всего полгода. Обычно досрочно выпускают за месяц, ну два, но не так недоучившимися. Видимо, командование решило, что на месте нужный опыт и знания получим. Ну не знаю, меня эта афера как-то в сомнение вводит. Хотя тут причина может быть куда банальнее. После первых суток, когда немецкая авиация вбивала наши аэродромы в пыль, сказалось мизерное количество зенитной артиллерии. И вот нас так быстро решили аттестовать и хоть кого-то отправить в войска.

После речи комиссара нас отправили на одной из машин к штабу корпуса, где забрали удостоверения курсантов и выписали документы на младших сержантов, причём приписали к тому же корпусу, с командиром которого мы повстречались у поста. Когда нас оформляли, мою винтовку вписали в новое удостоверение, я проверил, всё точно. И, как и в курсантских документах, тут также не было фото. По факту, у кого они имеются, тот и может ими пользоваться. Единственно, как я смогу подтвердить, что документы действительно мои, – предъявить шофёрское удостоверение или комсомольский билет, где есть фото.

Всё заняло меньше часа, тут ещё и наш водила присоединился, такой же курсант. Он сообщил, что машину с расстрелянной зениткой забрали, а вещи наши он выгрузил у здания штаба под охрану часового. Мои-то при мне… Троих парней в одну дивизию распределили, сержанта нашего – к танкистам, а меня отправили к медикам. Я должен получить под командование орудие зенитной батареи, которая защищает медсанбат стрелковой дивизии. Мы с парнями попрощались, трое сразу уехали на попутке. А я пешком направился в нужную сторону. Надо штаб дивизии найти, представиться, чтобы в списки внесли, а потом они в часть направят. Однако, пока я в городе, нужно сделать одно дело.

У меня до сих пор петлицы курсанта с металлическими буквами, означающими наименование училища. Помнится, у меня имеются в запасе красноармейские петлицы, те, что я срезал с убитого диверсанта, они красного цвета с общевойсковыми эмблемами. Как раз подойдут, нужно лишь найти два треугольника, тоже красных. Знаки различия, как и петлицы, имеют цвет по роду войск. В городе была комендатура, соответственно, и магазин-военторг, в штабе корпуса я адрес узнал, правда, там не уверены, что он работает при той неразберихе и панике, что царила вокруг, но я надеялся, что работает.

К сожалению, магазин всё же не работал, кто-то камнем ещё и стекло разбил, и у магазина маялся часовой, отгоняя любопытных, ну, или мародёров, так что, лишь покосившись в ту сторону, я поправил ремень винтовки и энергичным шагом направился к выходу из города. Что ж, не работает так не работает. В пути срежу старые петлицы и нашью трофейные, а треугольники потом найду и привинчу.

К трассе, что проходила через город, я не подходил, решил окраиной выйти на дорогу, которая шла в нужную мне сторону. Срезал путь, можно сказать. Я уже был на окраине, когда приметил, как молодка с белыми полушариями грудей, выставленных как напоказ в декольте, глядя на меня, влекуще улыбается.

– Товарищ солдат, не обидьте вдову, помогите. Нужно корзину тяжёлую на чердак поднять.

Намёк был более чем понятен. Я с удовольствием осмотрел крепкую ладную фигуру женщины, в моём вкусе. Так что я легко согласился. А когда мы зашли в сени, она прижалась ко мне всем телом, нащупывая опытной рукой то, что ей нужно в штанах, и взасос стала целовать, свободной рукой снимая каску с моей головы. Мне её лень было на поясе носить, плечевых ремней нет, и тот сползал от лишнего груза. Нет уж, пусть на голове будет. Каску молодка оставила на столике у окна в сенях и за руку повела меня в дом. Прошла она первой, а я, наклонившись, чтобы не удариться о притолоку, последовал за ней – и всё, темнота. Меня чем-то серьёзно отоварили. Всё зло от баб!

Очнулся я от боли в голове и от приглушённого разговора где-то поблизости. Приоткрыв глаза, я сел – ого, я связан! – и осмотрелся. Хм, я в доме, голоса доносятся из соседней комнаты, ремня нет, карманы, похоже, пусты, сапоги сняты. Проверить не могу, но вроде всё выгребли. А вот кольцо на месте. Я мысленно отдал приказ забрать верёвку, и она исчезла. Разминая руки, я достал кобуру с пистолетом, извлёк его, взвёл курок и сунул запасной магазин в карман. И нож убрал туда же. То, что я попал в такую ситуацию, что ж, бывает, на медовую ловушку и опытные клюют. На голове шишка опять, но вроде рассечения нет. Думаю, это бандиты, ну или те, кто на немцев работает. Видят, что в городе творится, и вот так решили немцам помочь. Вот я им сейчас и помогу. Хм, а говорят на кухне явно на польском, характерные пшекающие обороты, не спутаешь. Два мужских голоса, женского не слышно. Осторожно, стараясь не скрипеть половицами, я подошёл к двери и, легонько потянув на себя, прошёл на кухню, держа хозяев на прицеле. Картина, как говорится, Не ждали.

– Вас только трое? – коротко и тихо спросил я.

Повышать голос я не хотел, мало того что это в голову отдавало, так ещё их тут могло быть больше трёх. Тут было двое мужиков, одному лет тридцать, другому около двадцати, ну и знакомая молодка. Бандиты продолжали молчать, видно, ещё не пришли в себя, поэтому в комнате оглушающе грохнул выстрел из пистолета, и пуля пробила руку того мужика, что постарше. Теперь смысла нет таиться, я сделал шаг в сторону, чтобы за спиной была не дверь, а стена, и повторил:

– Вас трое? Конечностей у вас много, патронов у меня хватает. Я буду задавать вопросы, и вы будете мне на них отвечать, в ином случае умирать вы будете долго.

– У меня детки, – провыла молодуха, и тут же пистолет снова дёрнулся у меня в руках, и раздался грохот очередного выстрела.

Схватившись за живот, посмотрев на меня неверящим взглядом, она сползла с табуретки на пол, где осталась лежать, тихонько подвывая. Я так понял, что старший мужик – её муж. Держась за руку и морщась, он хотел было рвануть к ней, но я цыкнул зубом, и он замер, продолжая сидеть на табурете и с ненавистью глядя на меня.

– Некоторые стрелки довольно ущербны в своих моральных стремлениях и качествах. Они не убивают женщин и детей, а я убиваю, но только тогда, когда это касается лично меня. Если такие детки лезут в мою жизнь или пытаются мне навредить, тогда я их легко отправляю на тот свет. Женщин это тоже касается. В такие моменты ни возраст, ни пол для меня не имеют значения, все становятся целями. Повторяю в третий раз, если я не получу ответа, оба получите по пуле в живот. Вас трое?

– Да-да, нас трое, – сразу ответил тот, что моего возраста, а старший только зубами скрипел и ругался на польском, с тоской наблюдая, как его жена бьётся в судорогах на полу.

В это время шла бомбёжка у станции, земля тряслась, раздавался грохот разрывов, так что не думаю, что выстрелы, да ещё в помещении, кто-нибудь расслышал, бомбёжка всё заглушала, поэтому я и работал так уверенно. Узнал, где мои вещи, расспросил, кто передо мной, вряд ли я у них первый. Старший пытался мешать вести допрос и честно заслужил пули в живот, молодой сломался сразу, пел, как павлин. Давно работают, крови на руках по плечи. Прострелив и ему живот, я намотал портянки, надел сапоги, сунул за голенище свою ложку и финку, застегнул ремень с подсумками, проверил, амулеты на месте, да и остальное тоже. Забрал документы и каску. Ха, специально, гадина, сняла, знала, что по голове будут бить. Брали живьём, чтобы узнать, что в городе происходит. До меня за последние сутки у них ещё четверо побывали, все в погребе лежат, чтобы не запахли. Когда придут немцы, а те их не сегодня завтра ждали, предъявить хотели, чтобы показать свою лояльность новой власти. Да и ненависть со злобой вымещали. Все четверо из наших, три красноармейца и командир в звании капитана. У всех документы имелись. Оружие тоже нашёл, где указал молодой: две винтовки Мосина, карабин и наган капитана-артиллериста, их я не взял, но вот часть продовольствия хозяев прибрал. Оказалось, в погребе и кладовых было неплохо запасено. Два ящика с советской свиной тушёнкой ушли в кольцо, туда же мешок с ржаными сухарями, мешок с солью, ящик с лимонадом, мой любимый, и ящик с пачками макарон. Остальное брать я смысла не видел. Ну, мыла взял коробку, видимо, из магазина украли. Ещё были советские деньги. Почти сто тысяч, молодой говорил, кассу взяли, но это зимой ещё. Их я тоже прибрал. Да, ТТ я оставил, и наган капитана брать не стал, он в его удостоверение был вписан, но набрал другого оружия, у бандитов тут целый арсенал был: два польских «виса» с солидным боезапасом, пара немецких карабинов, видимо ранее числившиеся в польской армии, ручной пулемёт Браунинга, патронов не так и много, да и магазинов к нему всего четыре, ну и ящик гранат. Непривычные, но сделанные по одному типу с Ф-1. Гранаты, пистолеты и пулемёт я забрал, карабины без надобности.

В сенях я обнаружил на вешалке армейскую плащ-палатку, нашу, советскую, видимо, кому-то из погибших бойцов принадлежала. Я накинул её, нечего оставлять, и вышел во двор. Морщась, изредка потирая шишку под пилоткой, каску я в кольцо убрал, проверил хозпостройки. Вот тут удача: в сарае обнаружил новенький велосипед ярко-зелёного цвета. И тюк нового чистого, тоже почему-то зелёного брезента. Расстелив его, увидел, что он размером пять на пять метров и ранее явно являлся чехлом чего-то крупного. Хотя место в кольце ещё было, но я достал из него сидор и скатку шинели, навесив всё на себя, и отправил в него велосипед, тюк брезента и плащ-палатку. У меня же ещё двадцать километров пути, теперь на велосипеде доеду. А прятать его, чтобы не отобрали, есть где.

Покинув участок этого частного дома, я направился обратно к перекрёстку, откуда пришёл, пока не попал в объятия этой «чёрной вдовы». Патруля комендачей мне так и не встретилось, и я добрался до комендатуры, там тоже неразбериха была, но дежурный внимательно выслушал меня, забрал документы погибших и кому-то стал звонить. Вскоре подошёл старший сержант в сопровождении трёх бойцов и приказал сопроводить их к дому бандитов. Я думал, пешком пойдём, но нет, нам выделили машину – полуторку.

Доехали быстро, и, пока бойцы всё осматривали, поднимали из погреба убитых, я сидел в саду за столом и ел. Что нашёл на кухне, то и вынес, убитые мной хозяева меня не смущали. А все трое уже отдали концы. Сержант, конечно, поглядывал с насторожённостью в мою сторону, но молчал. Поев, остатки я убрал в сидор – это шмат солёного сала, свежего, вкусного, с чесночком, полторы краюхи хлеба и пять луковиц, это мой НЗ, пусть пока в сидоре полежит, потом в кольцо уберу – и, скинув с себя верхнюю одежду, оставшись в одной рубахе, стал менять петлицы.

Когда бойцы всё осмотрели и стали грузить в машину убитых и часть награбленного с оружием, ко мне подошёл сержант с опросом. Вообще, этим делом другие должны заниматься, но кто был нужен, уже сбежал, поэтому работали те, кто есть. Вот такое следствие. Дав мне расписаться в показаниях и отпустив, сержант оставил здесь на охране одного бойца и с другими покатил к комендатуре, ему ещё отчитаться надо. Я же отправился из города. Вот и получается, задержка принесла мне головную боль, к слову, которая почти прошла, главное, шишки не касаться, и изрядно трофеев. Похоже, я в плюсе, но в следующий раз всё же желательно избегать таких ситуаций. Всё в опыт. Раньше у меня подобного опыта не было, теперь учёный, битый, можно сказать.

Выйдя из города, я направился по полевой дороге на север, фактически вдоль границы. Что самое интересное, мне дали приблизительное место расположения штаба дивизии, куда я должен прибыть, так как он вот-вот должен переехать. То есть мне его ещё нужно найти. Нашему бывшему командиру расчёта выпала такая же задача, остальным же парням повезло, за ними машина из части заехала, как раз возвращалась. А я, отойдя с дороги и присев, чтобы случайные свидетели ничего не видели, достал велосипед. Он был в отличном состоянии: камеры хорошо накачаны, цепь смазана. Сняв с себя сидор и скатку, я разместил их на велосипеде, снова перекинул ремень винтовки через голову и покатил по дороге. Мне попадались встречные машины, изредка нагоняли попутные, бывало, посыльные были на мотоциклах. За время пути я трижды видел воздушные бои, причём во всех трёх случаях победа осталась за нашими соколами. Два раза они на бомбардировщики нападали, пятерых сбили, в третьем крутили карусель с истребителями, два – один в нашу пользу. Пару раз немецкие истребители атаковали кого-то на земле. В первом случае не знаю кого, это у меня за спиной случилось, я уже проехал, а во втором – немцы расстреляли легковушку с нашими командирами. Я мимо проехал, там работали бойцы из колонны из трёх грузовиков, доставая тела из машины.

Если бы не война, мою поездку можно было бы назвать прогулкой – катил и получал удовольствие от прекрасного дня. Но сейчас едешь, а глаза всё фиксируют – небо, места возможных засад, разные путники напрягали: могут быть и не свои, ряженые например. Беженцев тут мало, хотя изредка и они встречались.

За время пути я останавливался всего на час, даже не пообедать, хотя время было полвторого, нет, я поработал со стихиями, очередная тренировка, а потом медитация. В селе штаба дивизии уже не было, но мне удалось узнать у бойцов, которые здесь занимали оборону, куда надо двигаться. Ещё пять километров педали крутить. В этот раз я выделил время на обед, получаса хватило, и покатил дальше. На подъезде к расположению штаба дивизии я убрал велосипед в кольцо и дошёл пешком. Когда у штабной палатки доложился дежурному командиру и передал ему направление, к нам вышел комдив. Он был одет в опрятную, явно выглаженную форму, смотрелся молодцом, но его выражение лица мне очень не понравилось. Оно было разъярённым, и почему-то эта ярость была направлена на меня. Ну а когда его прорвало, я много чего узнал о себе. Причём вышестоящее командование он не трогал, всё мне досталось. Оказалось, всё до банальности просто. Он требовал для своей дивизии если не истребительное прикрытие, то зенитное, потому что у дивизии зениток почти не осталось, повыбивали. Хотя бы батарею прислали, а прислали меня, пешком. Была причина так ему яриться. А мне что остаётся? Стоял и слушал. Всё же не с моим званием против полковника лезть, так что смиренно принимал наказание за чужие грехи.

– …И пошёл вон с глаз моих! – закончил он свою яркую, сдобренную множеством эпитетов речь, развернулся и ушёл в свою палатку, а командиры, что до этого бегали и отдавали команды, так же, как и я, замерев, слушали этот ор, продолжили бегать и командовать как ни в чём не бывало. Привыкли, что ли?

Командир, что меня принял, был в звании старлея с повязкой дежурного на рукаве. Видимо, не отвыкли ещё от мирной жизни, повязка новенькая, аккуратная и на своём месте, да и тот выглядел лощёным.

– Досталось тебе, – посочувствовал старлей. – Погоди пока, узнаю насчёт тебя.

Намёк я прекрасно понял. Это просто звиздец какой-то, ну у них и комдив. Хотя с такого станет отказаться от меня и отправить обратно в штаб корпуса. У него, видимо, так много бойцов и командиров, что девать некуда, раз отказывается от пополнения, даже такого, как я. Ждал я недолго, вскоре меня пригласили в палатку. Отказываться всё же от меня никто не собирался, и направили в охрану медсанбата. Точнее, оформили командиром орудия в зенитную батарею, которая должна прикрывать медсанбат. Правда, на момент начала войны батарея была в стадии формирования и имела всего два орудия, там были тридцатисемимиллиметровки, и в первый же день потеряла обе. Правда, сорвали бомбёжку санбата. Сейчас его единственное прикрытие с воздуха – это хорошая маскировка. Уцелевшие же зенитчики в количестве семи бойцов влились во взвод охраны, ожидая пополнения в орудиях и людях. Заявки в штаб корпуса были отправлены. А прислали меня.

Документы мне оформили, теперь я числился бойцом этой 49-й дивизии в отдельном зенитном дивизионе 3-й батареи, командиром орудия 2-го взвода. Осталось добраться до части. Ха, если её можно так назвать. Что есть. В этот раз меня довезли вместе с ранеными. Мест не было, но, используя старый опыт, я стоял на подножке. Там я представился сержанту Павлову, он тоже был командиром орудия, сейчас стал командиром отделения. Он поморщился, но особо не матерился, в отличие от комдива. Представил остальным бойцам нашей батареи, после чего сразу велел впрягаться в службу. Медсанбат эвакуировался, его перекидывали на тридцать километров в тыл, дивизия готовилась отступать. Приняли меня парни несколько прохладно, но командирское звание признавали, поэтому отношение было ровным. Ещё в штабе дивизии командиры, которым не понравились мои пустые петлицы, нашли треугольники, так что я теперь имел вполне бравый вид младшего командира, соответствуя своим документам. Что было приятно, у батареи сохранилась машина, пусть одна, но есть. Кухни изначально не было, столовались бойцы, как и взвод охраны, с медсанбатовской кухни, но хоть какая-то материальная часть есть. Это приятно. Вот только нашу машину тоже реквизировали для перевозки раненых. Прошлой ночью всех раненых отправили на железнодорожную станцию, но к обеду они снова накопились, и их нужно было вывозить.

Когда мы в очередной раз помогли с погрузкой – зенитчиков тут за санитаров держали, не дёргая бойцов охраны, у них тоже ответственное дело, – мы отошли с Павловым, и, когда он закурил, я сказал ему:

– Не нравится мне, что мы здесь без зенитного прикрытия. Вон, колонну днём отправили, и пусть на некоторых машинах кресты сверху имеются, немцы всё равно будут их атаковать. Прикрытие нужно.

– Нет орудий. Совсем нет, – выдохнув струю дыма, ответил сержант, с интересом поглядывая на меня, явно ожидая, что я ещё выдам.

– Я понимаю, какой это дефицит, и каждое орудие или пулемёт на счету, вон на всю дивизию три зенитки, это я в штабе слышал, сам должен понимать, что это означает. Нужно самим добыть зенитку.

– О как! – весело посмотрел на меня сержант. – И что ты сделаешь, наколдуешь?

– Найду брошенную при отступлении. Шанс, конечно, маленький, но всё же есть. Хоть что-то добыть. А у вас пушки автоматические были, но вдруг найду пулемётные установки? Они ведь более мобильные и для прикрытия раненых тоже вполне годятся. Мне нужен приказ. Например, написать, что я еду за матчастью. Как исполняющий обязанности командира, ты его можешь выдать, не ставя в известность вышестоящее командование.

– Лихо, – прокомментировал тот мою зажигательную речь одним коротким, но содержательным словом. – Я тебе честно скажу: не хочу проблем с этим, так что, раз нет зениток, пусть об этом голова у командиров болит.

Да, с Павловым явно кашу не сваришь. Даже парни, которые сидели рядом, отдыхая после погрузки раненых в машины, попытались поддержать моё предложение, видимо, как и я, обладая авантюрным складом характера, но сержант стоял на своём. Нет – и всё. Точно, такого не уговоришь, кадровый, кремень или, скорее, дуб.

После того как медсанбат свернулся и машины уже возвратились, хотя не все, под обстрел с воздуха попали, но наша уцелела, мы погрузились и покатили в тыл, отслеживая, что творится вокруг. И не зря. По нам открыли огонь, причём работали не только винтовки и пулемёты, но и хлопали пушки. Немало пушек. Немцы так глубоко в нашем тылу? Неожиданно.

– Из машины! – скомандовал Павлов, привстал и, дёрнувшись, повис на борту вниз головой.

А мы, попрыгав на землю – ещё одного из наших пуля сбила, наповал, – залегли у борта, торопливо приводя оружие к бою. Кабину покинули водитель и воен-фельдшер, которому Павлов уступил место. Я бы такой красотуле с третьим размером и обалденной фигуркой тоже уступил. Судя по тому, как под двигателем скапливалась лужица масла, простреленный бензобак приказал долго жить, и мы стали «безлошадными».

Я уже определил, откуда вёлся огонь, поэтому скомандовал:

– За мной, по-пластунски!

Вокруг стояла стрельба, немногочисленные выжившие активно отстреливались, поэтому пришлось повышать голос.

– Товарищ младший сержант, может, поддержим наших? – предложил один из бойцов, разозлив меня.

– Какой на хрен наших?! Мы тут как на ладони, сейчас из пулемётов прочешут и положат всех. Вон там на гребне позиция отличная, и мы в укрытии, и поддержать наших сможем, а так и они, и мы пропадём. Всё ясно, боец?! – Как ни жаль было времени, но приходилось разъяснять, а то ещё за дезертира или труса примут. Что за армия?! Бардак! Бойцы оспаривают решения командиров!

– Да.

Мы поползли к овражку, удобное место, и шёл он, куда нужно, тут уже можно вскочить и, пригибаясь, бежать дальше. Нас заметили, пули стали свистеть над головой и, шлёпая, впиваться в грунт склона оврага, однако, к счастью, никого не задело, и мы ушли из зоны прицельной стрельбы противника. По оврагу добежали до подъёма, где действительно неплохое место, чтобы «поиграть» с немцами в кто кого. Шучу, противника тут с батальон, не меньше. То-то сразу всю колонну остановили, как я понял, никто прорваться не смог. Хана медсанбату.

Когда мы взбирались на возвышенность, я на полпути скинул сидор и скатку, оставив их в безопасном месте. Да, бойцы, загружаясь в машину с большой палаткой и частью медицинского оборудования, покидали в кузов свои шинели и вещмешки себе под ноги, у меня же, в отличие от них, всё было на мне, поэтому, когда я покидал грузовик, ничего в машине не оставил. Хм, как я вижу, она сейчас полыхала, значит, парни остались без личных вещей. Эту проблему мы будем решать погодя.

Нас девять человек. Пятеро бойцов теперь уже моей батареи, а я так могу говорить, как старший по званию, я шестой, девушка-военфельдшер и двое бойцов из взвода охраны, которых к нам сунули, потому что в других машинах места не было. У водителя, который числился за батареей, и у одного из бойцов взвода охраны оружия не было, посеяли, я с ними потом насчёт этого поговорю, а пока оставил их и военфельдшера около своих вещей, велев им держать тылы, и с другими бойцами стал подниматься к гребню. Все были злы, видя, как гибнут люди вокруг, особенно которые им были хорошо знакомы, поэтому мечтали поквитаться. Вздохнув, я сказал:

– Парни, я понимаю, как вам тяжело. Сейчас выдохнули, успокоились, чтобы руки не дрожали и глаз был верен, и готовимся. Нас с этой позиции собьют быстро, немцев слишком много, поэтому слушайте мой приказ: выпустите по обойме, скатываетесь вниз и уходите. Я за вами. Всё ясно?.. Я не слышу!

– Да, товарищ младший сержант. Ясно, – в разнобой ответили бойцы.

– Отлично. Цели подберите сами, я же буду выбирать офицеров. Командиры этой немецкой части должны получить по заслугам.

У колонны стрельба практически стихла, тех, кто уцелел и залёг у машин, немцы быстро повыбили, но они дали нам возможность отойти. Лишь выстрелы разрывавшихся патронов в горящих машинах нарушали тишину. Когда мы выглянули, увидели, как на дорогу выезжали мотоциклисты, бронетранспортёры и грузовики, а от опушки к ним цепью шли немецкие солдаты. Чуть дальше виднелись коробки танков, но всего четыре. Найдя первую цель, офицера, я скомандовал:

– Огонь!

Этот офицер, шедший лёгкой походкой в цепи со своими солдатами, кулём рухнул на траву. Не ранен, так могут падать только убитые. Я перед первым выстрелом охватил цепь глазами и обнаружил только четверых явно офицеров, по фуражкам их опознал. Пять выстрелов, к сожалению, одного пришлось добивать, и они уничтожены, потом фельдфебеля положил. И вдруг заметил едущего по дороге в коляске мотоцикла офицера в чёрном плаще и в фуражке с высокой тульёй. Отличная цель, и со второго патрона поразил её. Всё же цель двигалась, однако расстояние в триста метров, и я имею преимущество по высоте, плюс отлично пристрелянная винтовка помогли мне с этим. Достал всё-таки.

Отстрелявшись по унтерам, я скатился с гребня, а то по нему уже прошлись автоматической пушкой с одного из двух броневиков, накрыв нас песком и землёй. Парни все были целы. Подойдя к своим вещам и на ходу перезарядившись, я обратился к старшему по званию:

– Товарищ военфельдшер, по уставу вы должны принять командование группой, но я думаю, вам лучше передать командование более опытному командиру и двигаться с нами в качестве пассажира.

– А опытным вы считаете себя, сержант? – не без интереса посмотрела она на меня.

– Да, я считаю себя опытным бойцом и командиром. Однако главное не это, я знаю, что нужно нам делать, чтобы выйти к своим.

– Вы правы, тут я ничем помочь не могу. Принимайте командование.

– Отлично. Посмотрите пока бойцов, не ранен ли кто, – попросил я, – и мы уходим, а то скоро немцы будут здесь, разозлили мы их.

– Скорее уж вы разозлили, товарищ младший сержант, – откликнулся один из бойцов. – Видел я, как вы немецких офицеров одного за другим подстрелили. Вы ворошиловский стрелок?

– В тире тренировался, – коротко ответил я. – Значит так, темп держим такой: километр бежим, километр идём пешком, так мы пройдём большее расстояние. Агеев впереди в качестве дозора, дистанция пятьдесят метров. Выдвигаемся.

Военфельдшер сообщила, что раненых и пострадавших нет, ну, кроме ссадин и синяков. И мы побежали в наш тыл. Действительно, нужно выбираться. А вот дивизия наша, похоже, оказалась в окружении.

Время в пути показало, что мои бойцы – все! – имели отвратительную физическую подготовку. Четыре километра в предложенном мной темпе они отмахали на адреналине, а потом запросили отдых. Видимо, сказались усталость, стресс, да и вообще приключения этого дня дали о себе знать. Навалилось всё разом. Поэтому я не стал отказывать бойцам, тем более немцы нас не преследовали, и мы остановились. Прямо посередине леса. От места засады до леса было поле, заросшее кустарником и с оврагами, на дне которых была вода. В некоторых местах явно были болотца, затянутые ряской, но мы обходили их и добрались-таки до леса, пару километров уже пройдя по нему. И тут удачно упавшая старая лесина напомнила скамейку, вот часть бойцов и уселись на ней, другие прямо на траву, опершись на стволы деревьев. Я же, как наименее уставший, прислонившись к дереву, стоял и отслеживал всё вокруг, ожидая, пока бойцы переведут дух.

– Товарищ младший сержант, мне показалось или мы забираем к северу? – спросил вдруг водитель нашей батареи ефрейтор Ковин.

Как я понял, он у выживших бойцов был вроде лидера. Мне они подчинялись всё так же с неохоткой, но подчинялись, не придраться. Водитель же был не только ефрейтором, но и самым взрослым среди нас, ему был тридцать один год. Бойцам до маршрута явно не было дела, бежали, куда я указывал, главное – не отстать, а вот ефрейтор, более опытный как водитель и в ориентации, отметил, в какой стороне солнце, и сделал правильные выводы, которые сейчас и озвучил.

– Всё правильно, – согласился я.

– Но почему?! – возмутилась девушка в форме. – Ведь если бы мы пошли рядом с дорогой, то смогли бы встретиться с нашими!

– Товарищ военфельдшер, вы так хорошо разбираетесь в военном деле? – с лёгкой иронией поинтересовался я. – Нет? Тогда позвольте пояснить некоторые нюансы. Те немцы, что уничтожили нашу колонну, – это не какие-нибудь диверсанты или парашютисты, заброшенные в наш тыл, это регулярный кадровый моторизованный батальон, который проехал в наш тыл на своей технике и со своим вооружением. И будьте уверены, в этот прорыв немцы сейчас кидают все силы, и этот батальон здесь не один. Дороги и окрестности будут ими контролироваться, сейчас они замыкают колечки, куда, скорее всего, попадёт и наша дивизия. Вырвутся они или нет, тут пятьдесят на пятьдесят, всё зависит от опыта командиров. Шансов избежать попадания в окружение и выйти к своим у нас немало. Но для этого нужно отойти подальше от дороги и двигаться параллельно ей в наш тыл. Намекну. Отсюда не так и далеко железная дорога, вот рядом с ней немцы засады не выставят, ну кроме как у железнодорожных мостов, которые, вполне возможно, уже захватили, уничтожив охрану. Им эта транспортная артерия тоже важна. Нам за двое суток нужно пройти не меньше ста километров, что довольно сложно, если учесть, сколько водных препятствий будет у нас на пути. Если мы справимся, то немцы останутся позади, а мы вырвемся к нашим. Дальше – сборный пункт, и нас отправят в части, формирующиеся из таких же окруженцев, что вышли к своим, как и мы. Скорее всего, всех под одну гребёнку в стрелки. Поэтому, чтобы избежать этой участи, всё же мы специалисты в своём деле, желательно за время движения найти себе вооружение. Я о зенитках. Будем смотреть и выискивать, не брошено ли какое военное имущество. Особенно большие шансы что-нибудь найти это у бродов или уничтоженных мостов. Это всё, что я хотел сказать.

– Мы на голодном пайке, питаясь одной травой, долго не продержимся, товарищ сержант, – сообщил тот же водитель. Я же говорил, что голова у него варит и нюансы он вполне улавливает.

– Это уже моя забота как вашего командира. Голодными не останетесь… А теперь главное. Боец, как там тебя? – обратился к одному из взвода охраны, который потерял оружие.

– Красноармеец Веселов, – подскочил он, ему явно не понравился мой тон.

– Ефрейтор Ковин, встать. А теперь, два развиздяя, процитируйте нам пункт устава, где прописаны кары бойцу, потерявшему своё оружие… Я не слышу?!

Оба стояли, мялись, но сказать ничего не могли. Я же сначала устно сообщил, что я о них думаю и что их может ожидать, и трибунал – это самое мягкое, что их может ждать. Потом, достав из нагрудного кармана гимнастёрки тонкую брошюрку устава, постучал по ней пальцем, передал ефрейтору и сообщил:

– Как вас наказать, я ещё решу, а сейчас учите устав. Завтра в обед приму экзамен. Вот не дай вам Творец хоть где-то налажать. И вообще не стоит уподобляться героям анекдота.

Пристыженные бойцы отошли и стали внимательно, даже скорее демонстративно читать, остальные им сочувствовали, но в защиту никто не вставал, понимали, что и им рикошетом может достаться. Я для видимости действительно изобразил гнев, хотя вся эта ситуация меня больше забавляла, поэтому никто не хотел, чтобы гнев ещё пал и на них, видимо, я был достаточно убедителен, однако мой намёк на анекдот услышали, и самый храбрый из бойцов, Агеев, поднял руку:

– Товарищ сержант, а что за анекдот?

– Товарищ красноармеец, скажите, что нужно сделать, чтобы вступить в рукопашный бой? – демонстративно вздохнув, вроде как от усталости, спросил я.

– Ну, это… патроны закончились? – не совсем уверенно спросил тот, явно чуя подвох.

– К вашему сведению, товарищ красноармеец, тут довольно много причин. Я перечислю. Чтобы вступить в рукопашный бой, боец должен: а) прое…ть на поле боя винтовку, нож, гранаты, поясной ремень, пехотную лопатку и каску; б) найти ровную площадку, на которой не валяется ни одного камня или палки; в) найти на ней такого же распиздяя из стана противника и г) только после этого вступить с ним в рукопашную схватку. Так что поздравляю двух наших товарищей, они уже на пути к этому.

Некоторые из бойцов ухмылялись, до них дошла суть анекдота, да и наша военфельдшер улыбалась. Вспомнив о своих манерах, мысленно ругнувшись, я слегка поклонился ей:

– Извините за резкие слова, произнесённые в вашем присутствии. Виноват, вырвались.

– Ничего, я и похлеще слышала.

– Всё равно меня это не красит.

– Скажите, – с интересом посмотрела она на меня, – а откуда у вас, такого молодого сержанта, такие познания?

Пришлось описать время учёбы в училище, как мы встретили войну в летних лагерях, как я уничтожил диверсантов, а будучи наводчиком, сбил бомбардировщик, и ночной бой у моста, закончив такими словами, почёсывая шишку на голове:

– Я даже не предполагал, что, когда меня сегодня произвели в сержанты и отправили в часть, я окажусь в окружении с вами. День выдался непростой, но удивительный на события. Кстати, бойцы, что у вас с боеприпасами?

Выяснилось, что с патронами у бойцов ахово, боезапас остался в сидорах, а те в кузове сгоревшей машины. Что было в подсумках, то и имелось, а это примерно по двадцать пять – тридцать патронов, если учесть, что по одной обойме они уже расстреляли. Кстати, у всех бойцов, я не считаю тех, которые из взвода охраны, были винтовки, хотя зенитчикам, так же как и артиллеристам, были положены карабины, что короче и ухватистее. Они удобнее для нас. Со мной другое дело. Я ничего доставать из сидора не стал, с бойцами поделились патронами те, кто оружие потерял. Им-то всё равно без надобности, разгильдяям.

– Ладно, полчаса, отведённые на отдых, прошли, встаём и продолжаем путь. Я понимаю, что тяжело, но надо. Агеев, как обычно, в головной дозор, дистанция сорок метров, тут видимость хуже, этого достаточно.

И мы побежали дальше. Через три километра всё тот же Ковин снова отметил изменение маршрута. И в этот раз он решил подать голос:

– Товарищ сержант, мы что, к дороге возвращаемся? Мы вроде идём в обратную сторону.

– Да, ефрейтор.

– Но вы же говорили…

– Я описывал план на будущее, как будем выходить к нашим. Сейчас же возвращаемся к дороге и будем, точнее, я буду добывать карту. Должен признать, без карты и допроса пленного сложно что-либо планировать, особенно когда не знаешь, что вокруг происходит, и лишь по резко возникшей стрельбе, так же резко заглохшей, понимаешь, что немцы ещё здесь и кто-то снова попал к ним на прицел. Вот как сейчас.

Мы прислушались к стрельбе вдали, там даже пушки палили.

До наступления темноты осталось около часа, когда я сообщил:

– Всё, встаём на ночёвку. До немцев примерно километр, вон, машины слышны, значит, можно спокойно работать.

– А спать? – спросил Агеев.

– Нас они здесь не найдут, да и больно им нужно искать каких-то бойцов или разные мелкие группы вроде нашей, когда они окружили не только дивизии, но и корпуса. Однако привлекать внимание огнём всё же не будем. Ковин!

– Я, – подскочил тот.

– Держи мой котелок, вон там, у болотца воды набери получше. Смотри, чтобы тиной не отдавала. Вот ещё кружка, вскипяти воду для чая, пока я бутерброды сделаю.

– Есть.

Пока один боец ходил за водой, а другой разводил костёр, я достал из сидора полотенце, расстелив его вместо скатерти, полтора каравая, шмат сала и лук, дав его почистить одному из бойцов, который имел нож. Все голодные были, поэтому жадно наблюдали, как я готовлю ужин. Я нарезал хлеба, на него тонкими пластинками сало и кружками лук. Замечательно получилось. Причём старался я делать так, чтобы порции были одинаковые. С курсантских времён помню, как обидна разница. Тут и чай подоспел, заварку я дал.

Мы поели, и я стал собираться к дороге, ночь мне поможет, магическая подзорная труба вполне заменяла ПНВ. Подняв голову, я прислушался и шикнул:

– Тихо все!

Ковин с бойцом, пользуясь тем, что ещё не стемнело, учили устав, а может, и повторяли, чтобы всё помнить, но, как и остальные, удивлённо посмотрели на меня. Я же, достав из подсумка подзорную трубу, стал всматриваться в лес, переключая магический бинокль в разные режимы. Наконец в тепловом спектре сработало: в ста метрах от нас шли трое, пробирались, значит, не послышалось, как под ногой у одного хрустнула сухая ветка. У нас гости. Это я и озвучил, убирая амулет на место:

– У нас гости. Трое, похоже, наши. Агеев, бери одного бойца для подстраховки, и сбегайте посмотрите, кто это. Если наши, веди сюда. Только смотри под выстрел не попадитесь, они на нервах могут быть, выстрелят на любой шум. Дистанция до них – метров сто.

– Есть, – козырнул тот и, прихватив бойца, того, что был из взвода охраны, не потерявший оружия, видимо, ему больше доверял, скрылся.

После ужина я успел почистить свою винтовку – сейчас другой боец моими чистящими средствами приводил в порядок своё оружие, остальные в очереди – и теперь снаряжал расстрелянный у колонны магазин, когда с шумом вернулись бойцы с тремя гостями. Как я и думал, наши. Один сразу привлекал внимание: комбинезон, перетянутый ремнями, и лётный шлемофон, лётчик и, судя по виду, сбитый. По кубарям определил – старлей. Двое других – красноармейцы. Причём одного я знал, это один из комендачей, что обыскивали подворье, где меня по голове отоваривали. Этот случай я не рассказывал, позориться не хотел. Он меня тоже узнал и, слегка улыбнувшись, кивнул. Пригласил их к столу, хлеб и сало ещё есть, но не более. Пока они с жадностью ели, я смог расспросить их, это не допрос был, вон как старлей глазами крутит, уже определил, что он тут старший по званию и явно строил на нас планы.

Лётчик оказался истребителем. Но это можно было предположить, раз один, а не с членами экипажа, если бы он был пилотом бомбардировщика. Сбили его в обеденное время, благо приземлился у своих, и двигался он в колонне на машине с бойцами из комендантского взвода, когда колонну атаковали. Кто выжил, разбежались, эти вот втроём шли. Второй боец тоже был из комендатуры, телефонист. Оружие было у всех, не растеряли. А вот с патронами совсем беда, по два-три у бойцов, лейтенант так пустой. Я поделился с бойцами, выдал на каждого по пятьдесят патронов. Кстати, один из бойцов ни шинели, ни сидора не имел, в машине остались. У второго бойца хоть скатка сохранилась. Для них обстрел из засады тоже оказался неожиданным, себя спасали, о вещах не думали.

Когда они поели и попили горячего чая, для них воду повторно вскипятили, старлей сразу взял слово, и, понятное дело, мне оно не понравилось: он решил взять нашу группу под своё командование как старший по званию, причём о непослушании и не помышлял. Это он зря, я намекнул, что, может, в воздухе он и ас, но тут всего лишь обычный, даже не особо хороший боец. Специфика не та. Лётчик сразу разорался, требуя соблюдения устава, и, что примечательно, бойцы встали на его сторону, а Ковин ещё, гад, мне мой же устав показал, потыкав в него пальцем. Ну да, тут я не прав, возражая старшему по званию. Что ж, будем выполнять приказ, как он и скомандовал. Хрен с вами. Интересно, а что есть они будут? Сами за ним пошли, вот пусть он и кормит, я теперь лично ни крошки не выдам из своих запасов. Я даже пришёл в хорошее настроение и, подложив сидор под голову, стал насвистывать. Это заметили. Старлей, показав, кто тут старший, сразу развёл власть, командуя, узнавал, кто что имеет, и заметно посмурнел, выяснив, что последние крохи продовольствия как раз они съели. По оружию и боеприпасам также было мало, да единственный вещмешок у меня и у одного из бойцов, что с ним пришли, скатка, как я говорил. Свою шинель я отдал нашему военфельдшеру на ночь.

Один из бойцов поинтересовался таким приподнятым у меня настроением, и я ответил:

– Да понимаешь, я внезапно осознал, что готов был в лепёшку разбиться, но вытащить вас к нашим целыми и невредимыми, такую задачу себе поставил, не самую лёгкую. А с новым командиром задача с меня снята, и теперь он о вас заботиться должен. Бойцы, которые вроде считаются моими, показали, что моими всё же не являются, и своим решением сняли с меня обязанности старшего. У вас теперь новый командир, он вас будет кормить, снабжать всем, что необходимо, ну и обеспечит безопасный выход к нашим. С меня взятки гладки, чем не причина для хорошего настроения?

Мои слова заставили присутствующих задуматься, включая старлея, который прекрасно меня слышал.

Так как уже стемнело и пора было укладываться спать, я нарубил ножом для себя лапника, на самом деле используя меч, всё равно рядом никого нет, не видят. Правда, потом ещё раз сходил для нашего военфельдшера, остальные сами себе резали и ломали, решив, что лапник – хорошая идея. Что примечательно, бойцы легли вместе, согревая друг друга, ночью всё же изрядно холодно было, особенно под утро, а вот я устроился отдельно. Впрочем, наша дама тоже. Старлей расписал, кто на часах будет стоять, таких неудачников было двое, по очереди дежурства у них, и я в их число, к счастью, не попал, хотя летун в мою сторону и поглядывал. Так что еловые ветки подо мной, еловые ветки надо мной, для тепла, и я вскоре уснул, обнимая винтовку. Растяжки я, естественно, ставить не стал, как планировал ранее, не я теперь за безопасность отвечаю, оттого и лёг чуть в сторонке от основной группы. Ночью, если что, меня заметить сложно.

Проснулся я от холода, такой дубак напал, что вылез я из-под веток весь синий. Достав магическую фляжку, сделал пару больших глотков вина, чисто для сугреву, и стал делать зарядку, оглядывая наш лагерь. Часовой благополучно спал стоя, прислонившись к стволу берёзы. Видя, что на меня никто не смотрит, все спят, я достал из кольца плащ-палатку и, завернувшись в неё, сел: спать уже не хотелось, да и до рассвета осталось около часа. Но с накидкой поосторожней надо, все ведь знали, что у меня в сидоре, старлей инвентаризацию всему провёл, и вскоре нужно будет её убрать обратно в пространственный карман.

Выудив из кольца сухарики, а из сидора эмалированную кружку, которую я в доме польских бандитов прихватил, налил в неё вина и, макая сухари, стал есть. Утром нельзя, глаз много, а сейчас в самый раз. Причём я не крысятничал, моё, честный трофей. А эти, раз отказались от меня, пусть пропитание сами добывают, теперь я им не помощник, ещё не хватало все секреты им выдавать. Возможно, утром от меня кто-то учует лёгкий перегар, поэтому мне нужно алиби. Так, о фляжках не спрашивали, как и о спиртных напитках, и я, вылив из обычной фляги воду, плеснул туда из закромов вина, так что если старлей спросит, почему не сказал, отвечу: не спрашивали. Хрен им, обиделся я на такое полное недоверие.

По телу стало расплываться тепло и сытость, поэтому я встал, убрал плащ-палатку, развёл на прежнем месте костерок и, пока было время, решил поразмыслить. Да всё о той же магии и об амулетах.

О магии стихий я не забывал, тренировался. Вчера, например, когда бойцы отдыхали после бега от уничтоженной немцами колонны, те самые полчаса, я потренировался в магии, они ничего и не заметили. Ну, были порывы ветра, но земля не вспучивалась, хотя я работал под поверхностью. Даже медитацией заняться успел. И сейчас, пока не спеша завтракал, тоже позанимался стихиями, а потом помедитировал. То, что я при этом насыщался, мне нисколько не мешало. Правда, неожиданно дало в голову вино, оказалось, в паре с хлебом, пусть даже это сухари, оно становилось аналогом водки. Крепким. Больше такие эксперименты проводить не буду. Сейчас вроде алкоголь уже стал выветриваться из крови, лёгкая эйфория пропала, и мыслить я начал трезво.

Благодаря тренировкам, я постепенно поднимал свои умения, хотя до полной мощи меня ждут годы таких тренировок. Но и сейчас я мог многое. Многое, но не всё, поэтому замена магии амулетами была предпочтительна. Да и даже когда я стану очень хорош в магии стихий, то вряд ли амулеты пропадут из моей жизни, всё же они действительно отлично помогают в быту. Вот только сейчас трёх амулетов мне маловато, распробовал я их, это, конечно, необходимый минимум, и мне повезло, что из трёх случайных амулетов образовался набор путешественника. Так чем я недоволен? А тем, что я мог находить другие амулеты, исследовать их и накапливать свою коллекцию, но не занимаюсь этим. Например, нужно найти амулет, который поможет мне искать и распознавать другие амулеты. Ох как я желал им владеть! Да и другие могут пригодиться.

Тут проснулся часовой и, виновато поглядывая на меня, подошёл к костерку греться. Я ничего не сказал, лишь покосился на него, продолжая размышлять и изредка подкидывая ветки в огонь. В Кобрине я пытался найти не только военторг, но и расспрашивал жителей, особенно тех, что имели интеллигентный вид, есть ли в городе антиквары, мол, мне нужно срочно по военной надобности проконсультироваться с ними как с экспертами. Или в Кобрине их не было, вот уж в чём я сомневаюсь, или мне их не выдали, решив, что, пользуясь неразберихой, я хочу их ограбить. Ну, не сильно-то они и ошибались. Амулеты, если бы они у них были, я точно прибрал бы к рукам, особо и не спрашивая хозяев. Ну или выдав что взамен. Например, один из кинжалов, по виду он очень дорогой и наверняка оценился бы антикваром правильно. Хотя и тут у меня были сомнения, его могли принять за новодел. Как оказалось, в безразмерном кармане времени нет, я как-то в него кружку чая сунул, горячего, ещё в училище, а вспомнил о ней только на стрельбище, где мы по конусам стреляли. Шесть дней прошло, а чай был всё ещё горячий, прямо кипяток. Похоже, в кольцо ещё и стазис был встроен, так что если кинжал будут проверять, то эксперты могут сказать, что ему несколько лет, подделка под старину. Не хотелось так рисковать.

Вздохнув и посмотрев на небо, которое стало светлеть, я сказал часовому:

– Раз уж наш новый командир не озаботился назначить время побудки, то сейчас воды вскипятим и будем поднимать народ, заодно горячим чаем напоим. В последний раз. Заварка – ёк, кончилась.

Тот сделал круг вокруг лагеря, демонстрируя, как он нас охраняет, а я набрал воды в свой котелок и кружку, сыпанул заварки и на небольшой треноге подвесил котелок, рядом с костром поставил кружку, пусть нагреваются. Наверное, зря, сыпать нужно после того как вода закипит, но ничего, и так сойдёт. Пока вода нагревалась, я размышлял. Насчёт того, что не поделюсь продовольствием, я всё же лукавил, не такой я подлец. Если бойцы ничего не добудут в течение дня, к вечеру, отойдя в сторону, я выложу припасы из кольца и сделаю вид, что нашёл их, мол, явно кто-то от лишнего груза избавлялся. Интересно, поверят мне? Кто же больной на всю голову от продовольствия будет в лесу избавляться вот так? Думаю, наказание в течение всего дня в виде голодовки им пойдёт на пользу. Да и о другой помощи на весь этот день они могут забыть. Включая советы, что делать. Ну, если меня прямо спросят, отвечу, так и быть, остальное я бойкотирую. Может, это и глупо, но всё равно обидно. Можно перебороть себя, взять верх над эмоциями и продолжить общаться с бойцами и командирами как обычно, став их советчиком, что и как делать, помогать во всём, но вот я не хочу этого. Сняли с меня проблемы – честь вам и хвала. Дальше сами. Да и уверен я, что старлей мои советы встретит в штыки, уже понял его характер, так зачем мне нарываться?

Когда чай был готов, я объявил побудку. Старлей недоволен был, что подняли так рано, ещё толком и не рассвело, но ничего не сказал, понимал, что сам виноват, не назначив время, когда вставать. Бойцы, дрожа от холода, занимались собой да грелись, кто у костра, а кто и самобытной гимнастикой. Я же отнёс кружку с чаем нашей девушке. Вчера узнал, как её зовут. Анна Фролова. А то всё не до знакомства было.

Когда все попили чаю, мы собрались и двинули дальше к нашим. Шли до обеда с краткими мгновениями отдыха неподалёку от трассы, мне кажется, летун опасался заблудиться. К дороге мы выходили, проверяли: немцы шли колоннами. Да и стрельба вокруг не стихала, видать, окруженцы прорывались, но нам они пока не встретились. Один раз наблюдали, как четвёрка наших бомбардировщиков, СБ, как сообщил летун, бомбили перекрёсток, забитый немецкой техникой, ювелирно отработали, любо-дорого смотреть. И благополучно улетели.

Когда время подходило к часу дня и едва мы прошли с километр после очередного отдыха, как наткнулись на дорогу в лесу, причём было видно, что недавно здесь проходила техника, и много, раз набила такую колею. Наш водитель, осмотрев, сообщил, что это наши, следы покрышек и размеры колеи на это указывали. Я посмотрел в свою трубу и мысленно подтвердил его слова. Наши были, и не так давно, полагаю, вчера вечером. Подумав, старлей решил идти по этой дороге, если наши здесь, может, встретимся? Вот так, без дозоров и всего, что положено, бойцы плотной группой пошли прямо по дороге. Я же скользил рядом по лесу с винтовкой наготове. Если что не так, укрыться успею, а благополучие и жизнь этой группы мне были пофиг. За день наслушался стонов и жалоб и поглядывал на попутчиков с откровенной жалостью и лёгкими нотками презрения. На хрен таких попутчиков, может, одному идти? Только одно меня останавливало – Фролова. Вот она шла упорно, явно на одном упрямстве, не показывая своей слабости, и это вызывало уважение. Старлей пытался приказать мне идти рядом, но я отговорился, что осуществляю боковое охранение, и тому возразить было нечего. А в данном случае я использовал поговорку: не можешь остановить, возглавь. Сейчас группа бойцов у меня как приманка. Если их кто обстреляет, это даст мне понять, что враг рядом. Однако шли мы спокойно. Шли-шли и пришли к замыкающим грузовикам советской армейской колонны.

– Эй, есть там кто?! – крикнул старлей, однако ответа не было.

До ближайших машин было метров шестьдесят.

Да и не будет ответа, я уже посмотрел в свою магическую подзорную трубу, колонна была явно брошенной. Старлей пока этого не знал и отправил одного из бойцов посмотреть, что там и как. Я же в свою трубку из кустов рассматривал часть колонны, то что мог визуально видеть, и кое-что привлекло моё внимание: задранные вверх стволы счетверённых зенитных пулемётов. В колонне была зенитка, и это сразу подняло моё настроение. Похоже, из окружения я с техникой выйду, боевой.

Конечно, у старлея может быть своё мнение, но мне на него как-то плевать. Пусть уводит группу, но я останусь с зениткой. Бывая под налётами, а я два их пережил за вчерашний день, в Кобрине угораздило попасть да когда колонной шли, перед засадой немцев, очень хочется иметь что-то на руках, что может поразить этих стервятников в небе. Или хотя бы отогнать и не допустить прицельную бомбардировку. Обо всём этом я размышлял, пока боец бегал к колонне и, выяснив, что там никого, подал нам сигнал, после которого мы уже пошли все вместе. Остановившись у машины с зениткой в кузове, это был ЗИС-5, я, пока остальные дальше ушли, осмотрел и машину, и пулемёты, всё в норме, разве что бак у машины почти пустой, даже трети не имелось топлива.

Догнав группу, я громко посоветовал всем собирать себе снаряжение, брошенное у машин, каски, шинели и сидоры, ну и о котелках не забыть, мой не резиновый, чтобы всех кормить. Будто очнувшись, бойцы этим и занялись. То и дело слышались радостные возгласы от той или иной находки. Даже оружие было найдено. Стар-лей тоже дельное предложение подал: поискать продовольствие. И ведь нашли, так что двое бойцов стали на обочине у штабного автобуса готовить обед, туда же все находки сносились, а мы со старлеем и Ковиным закончили осмотр колонны. Почти пятьдесят грузовиков замерли на этой лесной дороге у сгоревшего, а скорее всего, сожжённого кем-то моста. Тут и легковые машины были. Однако привлекли меня не они, а вторая зенитка такого же типа, что находилась в конце колонны, она была в головной части. Больше зенитных средств я не обнаружил. Эти пулемёты стояли в кузове Газ-ААА. Проходимость у неё была чуть лучше, чем у «Захара».

Пока старлей и Ковин осматривали всё у моста, убеждаясь, что река непреодолима, берега крутые, я изучал зенитку. Она тоже была в порядке, хотя и требовала чистки. После чего они направились к нашим, что собирались на месте, где готовился обед, все успели изрядно проголодаться. Я запустил двигатель машины, прогрел его и аккуратно, стараясь не задеть другие машины в колонне, стоявшие очень близко друг к другу, в четыре приёма с трудом всё же развернулся и, хрустя кустарником, который подминал на обочине, проехал мимо парней, собиравшихся на обед, но с другой стороны колонны, направляясь ко второй зенитке. Там я остановил машину, сходил к «Захару», запустил и у него движок и, развернув машину, поставил её сразу за газоном. Заглушив двигатель, неспешно пошёл к нашим. Старлей меня встретил такими словами:

– Сержант, в чём дело, почему шумим?

– Технику свою в конец колонны перегоняю, товарищ старший лейтенант, – спокойно ответил я, подходя и присаживаясь на корточки рядом с Фроловой.

– В смысле – свою?

– Я же зенитчик, орудия своего у меня нет, эти малышки я хорошо знаю, вот и хочу сформировать взвод из двух зениток. Поэтому и перегнал машины в конец колонны. Нужно их освоить, заправить и подготовить к маршу.

– Мост сожжён, а на главной трассе на Минск – немцы, – как ребёнку, стал пояснять мне старлей.

– Думаю, я смогу перегнать машины к нашим. Зенитные средства в наших войсках сейчас очень нужны, и просто преступление бросать их вот так. Я рискну.

– Я запрещаю, сержант. Мы сейчас пообедаем, переправимся на другой берег и пойдём на соединение с нашими, – довольно жёстким непреклонным тоном сказал летун. Что-что, но командовать он умел и, видать, любил.

– Вы отправитесь, товарищ старший лейтенант, а я орудия не брошу.

– Вы отказываетесь подчиняться старшему по званию? – как-то ласково, но с признаками злости спросил старлей.

– В данный момент – да. Я отказываюсь идти дальше с вами и бросать вооружение. Это преступление.

– Это приказ, сержант! – вскочил тот и заорал: – И встать, когда с вами разговаривает старший по званию!

Спокойно встав, выпрямившись по стройке смирно, я стал лениво выслушивать этого летуна, а тот, брызгая слюной, орал на меня. Кажется, кто-то тут совсем берега потерял, и это точно не я. Этот идиот, а моё мнение о нём как о командире неуклонно падало, додумался приказать бойцам арестовать меня за неподчинение. Мол, махновщину тут развёл. И что важно, оба бойца, что из комендатуры Кобрина, двинулись ко мне, остальные с заметным напряжением внимали всему происходящему, поэтому, когда я вскинул свою винтовку – она рядом со мной была, я же не такой идиот, как остальные, которые оружие поставили в стойку неподалёку, а не на расстоянии руки, – и взял бойцов на прицел. Стар-лей дёрнулся к своей кобуре, на что я спокойно сказал:

– Не лапай, сам же говорил, что патронов нет, расстрелял в сторону засады.

Подхватив свободной рукой свой сидор и скатку, а второй удерживая на весу винтовку, прижав приклад под мышкой и так отслеживая стоянку, я мелкими осторожными шагами стал отходить назад, к концу колонны. Лицо старлея побагровело, но тут он выдохнул и зло сказал:

– Ну и вали. – И бойцам: – Пусть уходит.

Уйдя за машину я побежал в сторону зениток, стараясь двигаться так, чтобы быть за укрытиями. Вряд ли мне в спину будут стрелять, но мало ли, этот идиот и до такого приказа может дойти. Зря я всё же решил привести этих окруженцев к нам, но кто же знал, что они такими окажутся? Ладно, теперь я учёный, одному легче. Бойцы, которые вроде числятся за моей батареей, остались при старлее, похоже, они были на стороне летуна, ну и пусть, их решение. Я им дал шанс, предложил идти со мной, но никто и не пошевелился. Обидно, что они так явно дали знать, что за своего командира меня не считают. Ну что ж, переживём. Тем более мы действительно мало знаем друг друга, чтобы они вот так пошли за мной в огонь и воду.

Добравшись до зениток, я осмотрелся: тихо. Убедившись, что за мной никто так и не пошёл, я решил пока пообедать, есть-то хотелось. Достал из кольца ящик с консервами и мешок с сухарями, извлёк одну банку с тушёнкой и с два десятка сухарей, но часть их и ещё одна банка тушёнки отправились в сидор, на всякий случай. Потом развёл костёр и, вскрыв банку, стал греть её, а разогрев, черпая сухарями, поел. Затем подождал, пока в кружке вскипит вода, и попил чайку. Наскрести заварки на одну порцию в том мешочке, где у меня чай был, я всё же смог. И теперь, чувствуя сытость, занялся делом. Сидор и шинель убрал в кабину газона, на нём я и поеду, а «Захара» планирую взять на жёсткую сцепку, двухосная полуторка хоть и слабее, но вытянет его, думаю, без проблем, но сначала нужно заправить машины и провести их осмотр.

На газоне в держателе я обнаружил канистру из-под бензина и среди инструментов шланг. Прихватив их, я пошёл вдоль колонны в поиске, с какой бы техники слить топливо, но шёл осторожно, стреляя глазами в разные стороны: не хотел встречаться со своими бывшими попутчиками. И шум и их голоса услышал уже от моста. Ага, похоже, они переправляются на другой берег. Ну и чёрт с ними, своё решение я принял и отказываться от него не собираюсь, а остальное пусть будет на совести тех, кто сейчас уходил от брошенной колонны.