Русский в Англии: Самоучитель по беллетристике Акунин Борис

источник: iStock.com.

Но подул ветер, и утянул переливающийся Лондон прочь, как стаскивают с кровати парчовое покрывало. Земля сделалась безвидна и пуста. Слабыми светлячками помигивали селения и перекрестки хайвеев.

Мурита взлетела очень высоко – так высоко, что при желании могла бы поцеловать Луну в полную щеку. Засмеявшись от удовольствия, Мурита действительно вытянула губы и чмокнула перламутровый воздух, а сразу затем начала спускаться. Путешествие было не особенно дальним, всего восемьдесят миль. Полет не занял и минуты.

Снизу приближалось широкое поле, покрытое странными геометрическими узорами – полосами, плавными линиями, кругами. В центр одного такого круга, составленного из вертикально воткнутых камней, путешественница и опустилась.

То был Стоунхендж, знаменитое капище древних священных ритуалов, о которых у людей не сохранилось совсем никакой памяти. Днем здесь всегда толпились туристы со своими фотокамерами, термосами и сандвичами, но в полночь не было ни души – так, по крайней мере показалось Мурите в первый миг. Однако она раздула ноздри, втянула воздух. Обоняние, стократно обострявшееся в полнолуние, почуяло запах дешевых духов «Майский ландыш», чуткий слух уловил причмокивание.

источник: iStock.com.

Мурита торопилась прилететь сюда первой не зря. Тут были чужие. Те, кому присутствовать на заседании ни в коем случае не полагалось.

Под одним из огромных четырехметровых камней тискалась и целовалась парочка. Поодаль, на тропе, посверкивал лаком мотоцикл. В другое время Мурита не стала бы мешать свиданию – выбор столь романтической локации, пожалуй, говорил в пользу влюбленных, однако сейчас было не до церемоний.

Выдернув длинный волос, Мурита девять раз обернула его вокруг безымянного пальца левой руки, прошептала какую-то фыркающую абракадабру – и вдруг вся покрылась лихой волчьей шерстью, изо лба вылезли козлиные рога, глаза засверкали кровавым светом.

В этом грозном виде она предстала перед обнимающейся парой и издала ужасающий хриплый хохот, далеко раскатившийся в пространстве.

В ответ раздался вопль двух глоток, почти такой же громкий. Парень с девушкой кинулись наутек и верно бежали бы до самого Ларкхилла, но Мурита свирепо рявкнула: «Мотоцикл!».

Тогда парень – он, видно, был не трусливого десятка – повернул к своему транспортному средству, вскочил на кожаное седло. Подождал, пока запрыгнет его спутница. Мотор чихнул, плюнул черным дымом, заревел, и мотоцикл унесся в ночь.

Тогда Мурита произнесла другое заклинание – шерсть осыпалась, рога отвалились.

Она снова стала нагой и прекрасной. Всё было готово к встрече, до которой оставалось еще полторы минуты.

* * *

Первой явилась Ольга, ей было лететь ближе, чем другим. По холодной сияющей плоскости ночного эфира, как по ледяной горке, прямо с небес скатилась широкобедрая, полногрудая наяда с развевающимися по ветру волосами цвета кимвальной меди.

– Чуть не простудилась над Ла-Маншем, – пожаловалась она вместо приветствия. – Такой неприятный норд-вест! Как твой выдумщик? Как сама?

Они поцеловались.

– Выдумывает, всё хорошо, – ответила Мурита на первый вопрос, на второй неопределенно махнула рукой – ком си, ком са – и в свою очередь спросила:

– Что твой Пабло?

П. Пикассо. Портрет Ольги в кресле. Весна 1918, Монруж. Muse Picasso (Paris).

– Как обычно, – засмеялась рыжая наяда. – Изменяет с очередной натурщицей. Пожалуй, моя миссия подходит к концу. Он так окреп, что отлично сможет обходиться без меня. Я рада. Ужасно он все-таки утомительный с этой своей непоседливостью. На следующем заседании буду просить об отставке. Но сначала пусть закончит «Итерьер с рисующей девушкой». Ах, что это за чудо, ты бы только видела!

Но тут, прикрыв ладонью глаза от яркого света, Ольга перешла на шепот:

– Тссс. Кажется, Галина. При ней про Пабло не надо. Будет ревновать. Знает, что ее пучеглазый каталонец в подметки не годится моему андалусийцу.

– Ох уж ваши испанские страсти, – улыбнулась Мурита, протягивая руки навстречу следующей небесной путешественнице.

Та тоже была нага и прекрасна, но в ином роде – до угловатости худая, темноволосая, быстрая в движениях.

– Девочки, как я рада вас видеть! – затараторила Галина. – Отлично выглядите! Ты, Олечка, так мило пополнела, тебе идет. Только, наверное, летать тяжеловато? Слушай, правда, что вы с Пабло разводитесь? Мне Поль написал, я ужасно расстроилась.

Никто не умел втыкать шпильки с такой ловкостью и скоростью, как Галина. Ольга только приготовилась парировать два первых удара, а на нее уже обрушился третий.

С. Дали. Галарина. 1945. Legion-Media.

– Я тебя предупреждала, с ними галантерейничать нельзя, – продолжила новоприбывшая с бесящей покровительственностью. – Держать в ежовых рукавицах, не распускать. У нас с Сальвадором знаешь как? Прежде чем прийти, он каждый раз должен запросить разрешения – письменно. И я не всегда позволяю. Потому что встреча с любимой для художника должна быть праздником, который то ли состоится, то ли нет. А ты превратила магию в будни. Ах, Олечка, зря ты меня не слушала. Я ведь, в отличие от тебя, не «однозарядница». Сама знаешь, Сальвадор у меня уже третий, после Макса и Поля.

На змеиную вкрадчивость прямодушная Ольга ответила яростью – ее рыжие волосы затрещали электричеством.

– Мой Пабло стоит твоих троих вместе взятых! И ничего я не пополнела, я каждый день взвешиваюсь! А насчет «однозарядности»… Знаешь, для таких, как ты, многозарядных, есть другое название – шлюха!

– Мура, ты слышала, как она про нас с тобой? – подбоченилась Галина. – Ты себя не жалела, разрывалась между Гербертом и Максимом, а для нее ты – шлюха?

Но Мурита в свару ввязываться не стала.

– Галя, не будь ведьмой, – сказала она. – Ну что ты сразу завариваешь кашу? Не можешь без этого?

– Не могу, – беспечно ответила та. – Скучно. А потом, кем же, по-твоему, мне быть, если не ведьмой?

И воскликнула:

Елена Сергеевна Шиловская. 1920-е. Из открытых источников.

– А, вот еще одна «однозарядница»! Летит-свистит.

Действительно, сверху донесся разудалый разбойничий свист, и в обрамленный доисторическими валунами круг эффектно приземлилась четвертая участница встречи. Она была ладно скроена и элегантна, что, согласитесь, при наготе совсем не просто. Возможно, подобное впечатление создавала метла, на которой изящно сидела воздухоплавательница. Длинные березовые ветки были похожи на русалочий хвост.

– Как там Родина, Леночка? – обняла припозднившуюся гостью хозяйка. – Как дела у твоего Мастера?

Со всеми поцеловавшись – «Мурочка, Галочка, Оленька», – Елена ответила:

– Мой пишет роман, какого еще не бывало. Самый лучший на свете, только бы не сглазить, тьфу-тьфу-тьфу. – Поплевала через левое плечо. – А Родина шлет вам, подружки, пламенный привет. Наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка. Председательницы еще нет? Слава богу, я так боялась опоздать! Ей ведь все равно, что мне добираться дальше всех.

– Опаздывает. Старость не радость, – сказала интриганка Галя. – Пора бы нам, девочки, задуматься о смене руководства. Я понимаю, старые заслуги. Ницше-шмицше, Рильке-фигильке, теперь этот, либидо-шмибидо, но ведь наша мадам продолжает жить в девятнадцатом веке, а уже середина двадцатого…

Тут она запнулась и побледнела, потому что ей обдало щеку морозным ветром. Скрипучий голос ниоткуда спросил:

– «Наша мадам»? О ком вы, сударыня?

Это наконец явилась председательница Саломея. А может быть, она находилась здесь уже некоторое время. Саломея превосходно владела древним искусством развоплощения, позволяющим делать плоть невесомой и прозрачной.

* * *

Пространство между двумя мшистыми камнями сгустилось. Сначала прорисовался зыбкий контур, потом заиграли блики, и возникла прямая и твердая, как надгробный памятник, фигура старухи. Нет, это слово, пожалуй, неуместно. Председательница безусловно была стара, и очень стара, но ее нагое тело не выглядело дряхлым, уродливым, увядшим. Оно, пожалуй, напоминало дерево – ведь деревья, старясь, делаются только красивей. Кожа отсвечивала мягким оттенком замши, пустые груди висели величаво, словно орденские звезды на мундире заслуженного генерала, белые волосы служили ореолом для лица, которое не мог забыть никто видевший его хотя бы раз, и ярче всего на этом удивительном лице выделялись глаза. Они смотрели спокойно, лениво и властно.

Lou Andreas-Salome. 1934. Age / East News.

На челе у председательницы тоже золотился обруч, но не с агатом, а с большим рубином, источавшим семь алых лучей.

– Я уйду, когда исполню свою миссию, – молвила Саломея, обращаясь к сжавшейся Галине. – Осталось недолго. Мой подопечный увядает, мы оба очень устали. Но сейчас ему как никогда нужны силы, чтобы довести работу до конца. Как только я провожу его, в следующее же полнолуние, я передам этот венец, – она коснулась рубина, – своей преемнице. Я выберу ее сама и не обещаю, что это будет кто-то из вас. Уж во всяком случае, это точно будете не вы, милая.

Галина робко кивнула.

– Итак, mesdames, – продолжила Саломея голосом классной дамы, – прошу садиться. Объявляю внеочередное заседание «Ложи русских ведьм» открытым.

Остальные сели на землю с одинаковой грациозностью, держа спины прямыми, головы поднятыми, руки сложенными на коленях – ни дать, ни взять примерные гимназистки.

– Я собрала вас, потому что поступило прошение от нашей бывшей соратницы Лилит. – В пальцах Саломеи, только что пустых, откуда ни возьмись появился пергамент, плотно покрытый бурыми строчками – официальные документы писались кровью. – Не стану зачитывать всю слезницу. Вы помните нашу Лилит, она ни в чем никогда не знала меры, – чуть поморщилась председательница. – Вкратце содержание таково. Лилит просит прощения за свое отступничество, горько раскаивается и умоляет восстановить ее в статусе русской ведьмы.

Слушательницы переглянулись, а Галина даже позволила себе закатить глаза и шумно вздохнуть. Саломея погрозила ей пальцем.

– Прошу высказываться. И голосовать: «за», «против», «воздержалась». Начнем с вас, Галина, коли уж вы так нетерпеливы.

Та вскочила и сразу воскликнула:

– Нет, нет и еще тысячу раз нет! Она предала того, кто был ей вверен, то есть совершила самое худшее, что только может сделать ведьма! Мы не связаны людскими представлениями о добре и зле, мы вольны красть, обманывать, даже умерщвлять. Единственный запрет – нельзя бросать и предавать того, кого ты оберегаешь! А она измучила и бросила своего поэта! Он потерялся в мире, как заблудившийся ребенок, и в конце концов убил себя! Этому нет прощения!

– Изменив поэту, Лилит сослалась на тринадцатый пункт приложения к «Обету», где оговаривается конфликт интересов в случае сильной любви к другому объекту, – негромко произнесла Мура. – Лилит говорила, что до умопомрачения влюбилась в этого своего кавалериста. Мне, увы, знакомо это искушение. Пожалуй, я воздержусь.

– Благодарю вас, – кивнула обеим председательница. – Кто следующий? Елена, прошу вас.

Поднялась та ведьма, что прилетела на метле.

– Я тоже любила военного. О, как я его любила! – Она тряхнула головой, отгоняя воспоминание. – Но я всегда помнила о своем обете. И когда долг призвал меня, я оставила любимого мужа и ушла к тому, кто без меня не стал бы тем, кем ему назначено стать. Мы, русские ведьмы, созданы не для рыцарей, а для художников, поэтов и писателей. Если Лилю привлекают самураи, пусть поступает в «Ложу японских кицунэ». Я – против.

И села.

– Ольга?

Медноволосая подруга художника Пабло заговорила не сразу.

– …Да, мы – русские ведьмы. Мы не сравнимся с английскими, которые не имеют себе равных, если нужно совершать великие дела в одиночку. Мы не умеем любить революционеров и ниспровергателей, как их любят французские ведьмы. Мы уступаем немецким ведьмам в педагогическом искусстве. Но никто лучше нас не оберегает и не вдохновляет людей искусства. Потому что в России творческий человек без хорошей ведьмы-хранительницы испокон веков не мог ни творить, ни даже выжить. Без нас они все сгинули бы, ничего не создав. И не было бы никакой России, одни только черные всадники с притороченными к седлам собачьими головами. Вот почему у нас, русских ведьм, такая репутация в мире, вот почему на нас такой спрос.

– Прошу ближе к делу, не рассказывайте нам то, что мы и так знаем, – прервала ее суровая председательница. – Луна вот-вот зайдет, нам нужно принять решение.

– Да-да, заканчиваю, – смутилась Ольга. – Это я к тому, что мы должны беречь престиж нашей ложи. Ну и вообще, – загорячилась она. – Полюбила ты своего комкора или кто он там – так люби, оберегай его до конца дней. А то сегодня ты до умопомрачения влюбилась, завтра разлюбилась… Нет, я против.

Трое участниц заседания, стало быть, выступили против и одна воздержалась. Однако по регламенту председательнице принадлежало три голоса, так что дело еще не разрешилось. Все смотрели на Саломею – ждали, что скажет она.

– Художник – как свечка в темном-претемном доме, где дуют злые сквозняки и носятся летучие мыши. – Так начала председательница. – Этот огонек слаб, его очень легко задуть. И тогда в доме наступит кромешная тьма… Долг ведьмы-хранительницы – нести эту свечу по коридорам и лестницам, не позволяя ей потухнуть, а по возможности разжигая огонь ярче, чтобы он давал больше тепла и света. Для этого мы хитрим, интригуем, совершаем ужасные вещи. Иногда сами себе обжигаем пальцы и не имеем права даже вскрикнуть. Но если ты уронила свечу, или споткнулась, или отвлеклась на что-то, и огонь погас, может ли тебе быть прощение? Ответ, по-моему, ясен.

Вердикт был произнесен. Обсуждение закончилось.

– Если это всё, – сказала Саломея после паузы, – будем прощаться.

– Еще одно, – быстро произнесла Мурита. – У меня тоже просьба. Она касается моего прежнего подопечного. Он болен, он в плену, он глубоко несчастен. Когда я думаю о том, как печален финал его жизни, у меня разрывается сердце. Нельзя ли мне отправиться к нему, побыть с ним, чтобы утешить его в последнюю пору жизни?

– Раньше нужно было думать, – отрезала председательница. – За двумя прозаиками погонишься, ни одной зайки не поймаешь. Уедете к тому – погубите этого. Этот еще светит, а тот уже погас. И не без вашего, Мария Игнатьевна, содействия. Кто увез его из вечного лета в вечную зиму?

– Я хотела, чтобы он был окружен заботой и всеобщей любовью! Для него обожание – наркотик! В России ему ставят памятники, называют его именем пароходы и самолеты, а в Италии, никому не нужный, он бы зачах, – запротестовала Мурита, но слабо, неуверенно, сама чувствуя, что говорит вздор.

– Не дайте погаснуть хотя бы этому! – оборвала ее Саломея, взмахнула рукой, и свет померк.

Луну накрыла черная туча. На несколько минут воцарилась тьма. Потом туча сошла, но светило не вернулось.

Мир сделался сер, тускл и безжизнен. Меж вечных камней никого не было.

Комментарий

Мой рассказ сложился из двух кирпичиков. Первый, как нетрудно заметить, похищен у Булгакова – идея о том, что творческому человеку в отличие от нормальных людей требуется не ангел-хранитель, а ведьма-хранительница. Потому что художник, истинный художник, всегда ломает установленные правила и кощунственно норовит уподобиться Творцу, создавая собственные миры. Милый, светлый ангел в этом занятии не пособник. Нужен некто мафиозный, кто целиком на стороне художника и ни перед чем не остановится, когда тому понадобится помощь.

Второй кирпичик – таинственно высокая пропорция русских подруг у великих деятелей культуры, женщин, которые вдохновляли их писать, делать открытия, испытывать душевный трепет, побуждающий к творчеству.

Некоторые из этих муз – не все, далеко не все – прилетели на мой стоунхенджский шабаш. Я уверен, что вы их узнали.

И Елену Сергеевну Булгакову, без которой здесь обойтись было, конечно, невозможно.

И Галину – Елену Дмитриевну Дьяконову, мучительницу и вдохновительницу Сальвадора Дали, а перед тем Макса Эрнста и Поля Элюара.

И Ольгу Степановну Хохлову, которую так мучил – и в награду сделал навсегда прекрасной Пабло Пикассо.

И дуайеншу всех русских ведьм-спасительниц XX века прославленную Лу-Саломе (Луизу Густавовну Саломе), опекавшую Фридриха Ницше, Райнера-Марию Рильке и Зигмунда Фрейда.

Есть женщины в русских селеньях, есть. Некрасову, с его личной ведьмой Авдотьей Панаевой, это было доподлинно известно.

Урок десятый

Сбор материала. Финальное туше

Old London bridge at the time of Charles II. iStock.com.

Самое интересное и самое трудное

Для последнего урока я оставил две темы – потому что «Десять уроков по беллетристике» звучит нумерологичней, чем «Одиннадцать уроков», а для книжки очень важно, чтобы ее название правильно звучало. (Это была бы хорошая тема для еще одного занятия, но, увы, никакого ноу-хау тут не существует либо же оно мне неизвестно. Название ко мне всегда приходит само – как и имена персонажей. «Здрасьте, меня зовут так-то», – сообщает мне текст. Иногда я вздрагиваю от неожиданности. «Алтын-толобас»? В каком смысле и что это вообще такое? Но я никогда не спорю. Книжка потом сама объяснит).

Другая причина, по которой я объединяю две темы, заключается в том, что первая, собственно, никакой особенной хитрости в себе не таит. Речь идет о нулевом этапе работы – сборе материала, процессе совершенно необходимом, но не творческом.

Я ужасно его люблю и хочу заразить вас этой любовью.

Вначале есть только Логос – некая волнующая вас идея или тема (см. Первый урок). Тьма над бездною, и только ваш дух витает над водами. Нужно создать земную твердь, заселить ее живыми существами, тьму рассеять, а бездна пусть остается.

Обычно на старте я представляю себе лишь самое общее направление поиска: что это за эпоха, где должно происходить действие, насколько длинной будет история.

Нет ничего более увлекательного, чем постепенно снижаться, сужая круги и высматривая из-под облаков добычу. Материал, который идеально подходит для раскрытия темы, может обнаружиться где угодно: в чьей-то биографии, в дневнике, в историческом документе.

В прежние времена я подолгу просиживал в читальных залах и архивных хранилищах. Иногда даже специально летал в дальние страны, потому что нужно было порыться в каталогах. Теперь благодаря развитию интернета всё невероятно упростилось. Я не собираюсь учить вас пользоваться поисковиками и онлайн-библиотеками; архивы же для написания маленького рассказа вам вряд ли понадобятся. Хотя как сказать…

Возьмем для примера новеллу, которую я написал для Пятого урока – про Рахметова-Бахметева, что отправился создавать коммуну на Маркизовы острова и бесследно сгинул. Я был бы совсем никудышным автором, если б не попытался отыскать пропавшего без вести персонажа.

В эссе о Бахметеве я коротко упомянул о том, что в шестидесятые годы Натан Эйдельман пробовал разгадать эту тайну. Он писал письма в Новую Зеландию, титаническими усилиями установил, что фигурант скорее всего отплыл из Лондона на клипере «Акаста», но добыть списка пассажиров не смог. Бедный Натан Яковлевич, житель прошлого тысячелетия! Список пассажиров «Акасты» я извлек из интернета в несколько щелчков. Все данные XIX века по иммиграции в Новую Зеландию оцифрованы и легкодоступны.

Человека с фамилией, начинающейся на Bakh или Bach, на борту не было, но мой прототип, начиная новую жизнь, вполне мог сменить русское имя на английское.

Потом я отправился – опять не вставая с кресла – в онлайн-архив французского министерства заморских территорий, где хранятся все материалы по истории Маркизовых островов. Установил, что в описываемый период корабли заходили только на остров Nouhiva. Посмотрел, есть ли там что-нибудь.

Обнаружил три инвентарных позиции:

Написал в архив по мейлу – попросил прислать скан документов. Через неделю получил ответ: к сожалению, в папке лишь бумажка с пометкой, что документы за 1850-1877 гг отсутствуют.

A l'attention de M. Boris AKOUNINE

Monsieur,

Par votre courrier lectronique en date du 24 janvier 2021, vous demandez des renseignements relatifs des documents conservs pour la commune de Nouhiva, situe dans les les Marquises.

Le lien que vous avez transmis dans votre courrier lectronique renvoie vers l'tat civil numris pour la commune de Nouhiva. Il ne s'agit pas des couvertures pour les annes 1858 1860, mais d'une feuille place indiquant qu'il manque les annes 1850 1877 incluses pour l'tat civil de cette commune.

Il ne sera donc pas possible de consulter ces annes, celles-ci tant manquantes.

Je vous prie d'agrer, Monsieur, l'expression de mes salutations distingues.

J. Laroche

Secrtaire de documentation

Archives nationales d'outre-mer

Итак, мои дилетантские поиски никуда не привели, но они были небесплодны. Некоторое время я жил вместе с моим героем, и мне было невероятно интересно всем этим заниматься, а это в нашей беллетристической профессии самое главное.

Если бы я писал о Бахметеве не рассказ, а роман, я бы так легко не сдался – отправился бы на Маркизовы острова. Однажды мне пришлось слетать, притом дважды, в Иокогаму – я искал там кое-что на Иностранном кладбище и с первого раза найти не получилось.

В общем сбор материалов – это счастье. Только так к подобной работе и относитесь. В этом уроке вам придется провести ее самостоятельно. На сей раз готовить за вас фактуру я не буду.

Определите, какая тема заставляет ваше сердце биться учащенно, – и подберите подлинную историю, годную для беллетризации. Общее направление поиска вам известно: что-нибудь про русских в Англии. В разделе «Задание» в качестве примера я назову вам несколько потенциально продуктивных сюжетов.

Вторая тема урока намного сложнее.

Часто пишут, что самое главное в художественном тексте – зачин: первая фраза, первый абзац, первая страница. Особенно важно это для автора, еще не обзаведшегося собственной аудиторией, которая простит писателю вялую или смазанную увертюру, зная, что старый конь борозды не испортит. Но человек, рассеянно открывший в магазине книжку с незнакомым именем на обложке и зевнувший или поморщившийся от первых строк, ваше произведение не купит и не прочтет, какие бы брильянты там потом ни были рассыпаны.

Увы, готовой рецептуры «первых фраз» не существует. Потому что всякая первая фраза, будучи единожды использована, утрачивает свою свежесть. Никаких советов тут не слушайте. Первое предложение – это ваш личный камертон, который не должен никому подражать. Он всегда индивидуален.

«И доказательств никаких не требуется, – ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: – Просто в белом плаще с кровавым подбоем…».

Ждите, чтобы акцент пропал – и начинайте.

Отлично помню, как я начал писать свой самый первый роман. Сел, закрыл глаза, запретил себе о чем-либо думать, и через минуту-другую настучал на клавиатуре: «В понедельник 13 мая 1876 года в третьем часу пополудни, вдень по-весеннему свежий и по-летнему теплый, в Александровском саду, на глазах у многочисленных свидетелей, случилось безобразное, ни в какие рамки неукладывающееся происшествие». Перечитал и ужасно удивился. Вообще-то я собирался начать историю с детства главного героя, а не с какого-то происшествия. Но фраза встала прочно и меняться не желала. Даже когда я при помощи тогдашнего поисковика («рамблер»? «апорт»?) выяснил, что 13 мая 1876 года пришлось на четверг. Стоило мне заменить «понедельник» на «четверг», и предложение умирало, никуда не тянуло и не манило. Я смирился, пошел, куда меня звали, и картинка задвигалась, только успевай записывать.

Это, собственно, единственное, что нужно знать про запев произведения: если он вас как автора куда-то манит и тянет, он годный. Если нет – зачеркните и слушайтесь внутреннего камертона.

Но с финалом дело обстоит иначе. Тут камлание вам не поможет. Нужна техника, нужен расчет. И вот этому научиться хоть и трудно, но возможно.

Всякое художественное произведение – как прожитая жизнь. Читатели будут поминать ее добрым или недобрым словом, а самое печальное, если сразу забудут, едва она закончилась. Развязка может быть веселой, грустной, озадачивающей – важно не это. Должно возникнуть некое эхо, которое потом какое-то время будет оставаться с читателем. Главный приз – это не когда человек перевернул последнюю страницу и сказал: «Ох, хорошая книжка!» – и тут же вышел из твоего мира в свой собственный, а когда мысли и чувства, рожденные текстом, побуждают аудиторию возвращаться к прочитанному вновь и вновь.

Для того чтобы достичь такого эффекта, у автора есть два способа.

Первый попроще: открытый конец. Я этот фокус люблю и часто к нему прибегаю.

Подводишь историю к финишной черте, а ленточку грудью не разрываешь, и пусть читатель додумывает сам, чем для героев всё кончилось. Это технология не очень честная, люди на нее обижаются, но своей цели она достигает. Хочешь ты этого или нет, но с моими героями ты еще поживешь, а я как автор тому порадуюсь. Пушкину можно, а мне нельзя?

  • И здесь героя моего,
  • В минуту, злую для него,
  • Читатель, мы теперь оставим,
  • Надолго… навсегда…

Второй способ честный, но требует мастерства.

Гораздо лучше заканчивать финальным ударом по уму или по эмоциям – а еще лучше одним только замахом. Как хлопок одной ладонью, контактлесс. Потому что у невыплеснувшегося звука длиннее эхо.

Фигурально выражаясь, вы заканчиваете роман о «Титанике» не описанием катастрофы, а тем, что из ночного тумана выплывает нечто огромное и белое. И точка. Занавес.

Или вы долго рассказываете, как двое людей, самой судьбой предназначенных друг для друга, преодолевают невероятные препятствия, сближаются, вот-вот наконец встретятся – но из космоса на Землю падает метеорит. Вот он входит в плотные слои атмосферы, несется в огненном облаке вниз, на город, где через минуту должны соединиться Он и Она. Книга закончится за миг до падения метеорита.

«Может быть, всё еще обойдется? – волнуется читатель. – Ах, только бы обошлось! Ну не может же эта прекрасная история так ужасно завершиться!». Да еще полезет в энциклопедию смотреть, насколько серьезные разрушения производит падение метеорита. Если так – финальный удар удался.

Хорошие писатели впрочем обходятся без метеоритов. Затрагивают последней фразой некую струну в нашей душе, и раздается нужный автору звук – чаще минорный, потому что в литературе (в отличие от жизни) печаль красивее радости и потому что высоко, у царских врат, причастный тайнам плакал ребенок о том, что никто не придет назад.

Кто ищет, тот всегда найдет

Сколь бы частной, конкретной или локальной ни была тема-проблема-коллизия, которая вас по-человечески и по-писательски занимает, можете не сомневаться, что в обозначенном – вроде бы узком – направлении вы обязательно найдете для нее материал, если будете хорошо искать. В Англии бывали и живали всякие русские, и происходила с ними масса самых разнообразных событий.

Предположим, вы – писательница и даже авторка, которую возмущает дискриминация женщин.

Погуглите Елизавету Дмитриеву, которая однажды, в марте 1871 года, нанесла в Лондоне визит великому борцу за свободу пролетариата – Карлу Марксу. Он благословил девятнадцатилетнюю девочку отправиться в восставший Париж, чтобы во всех подробностях рапортовать оттуда о Коммуне. Ведь наконец сбывается то, что гениальный провидец предсказывал еще в «Манифесте»!

Русская революционерка, член русской секции I Интернационала,участница Парижской коммуны Елизавета Дмитриева (революционный псевдоним Елизаветы Лукиничны Кушелевой). 1868. «Россия сегодня».

Карл Маркс. 1867. Из открытых источников.

Лиза поедет сражаться на баррикадах и будет тяжело ранена, а мистер Маркс останется в своей славной квартирке на Примроуз-хилл.

Или предположим, вам хочется крикнуть на весь свет о том, как жестока и абсурдно несправедлива Карма – о том, что «правды нет и выше».

Тогда вашим героем может стать Сергей Степняк-Кравчинский, народоволец и наш коллега, автор очень недурного романа «Андрей Кожухов».

Кравчинский был человек огромной смелости и еще большей везучести. Он заколол кинжалом посреди Петербурга шефа жандармов Мезенцева, сумел скрыться (это мало кому удавалось) и бежал в Англию. Современник писал о Сергее Михайловиче: «Его мужество необычайно. Ничто не может нарушить его невозмутимость в самые критические минуты. Его самообладание и хладнокровие лишены аффектации, внешне незаметны».

 Член общества «Земля и воля», один из активных его деятелей Сергей Михайлович Кравчинский-Степняк (1851–1895). «Россия сегодня».

Для Этель Лилиан Войнич, близко знавшей Кравчинского, этот сильный, яркий человек стал прототипом Овода.

В эмиграции он писал книги и прокламации, готовил свержение самодержавия. Все ждали от него больших дел, сулили великое будущее. Но 23 декабря 1895 года Кравчинский переходил железную дорогу, должно быть, погруженный в революционные думы, и был сбит выскочившим из тумана паровозом.

Предположим, вы бесконечно одиноки, всё вокруг вам чуждо, и не с кем по-настоящему поговорить, и жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая шутка.

Тогда вы можете написать концентрированно сдержанный, обманчиво бесстрастный рассказ о студенте кембриджского Тринити-колледжа, юном эмигранте Vladimir Nabokov. Он потерял родину и больше никогда ее не увидит. Полагал, что хорошо знает англичан и английский язык, а оказалось – нет. Он совсем, совсем один. Стихи, которые он пишет на непонятном туземцам языке, никому здесь не нужны. Скоро у него убьют отца. Прежний мир рухнул. Новый не вызывает никакого желания его осваивать.

Владимир Набоков. Первая половина 1920-х. Из открытых источников.

Проблем с подготовкой у вас не будет. Чтения на тему «Набоков в Кембридже» – море.

Предположим, вас бесит наглость нуворишей и новоявленной российской аристократии, вам хочется написать злую социальную сатиру.

Феликс Юсупов. Первая половина 1920-х. Из открытых источников.

Что ж – почитайте про лондонскую жизнь другого беглеца от большевиков, Феликса Юсупова. Там есть над чем понасмешничать.

Бедняжка Феликс, в прошлом самый богатый из российских бездельников, оказался на чужбине буквально без гроша. (Если не считать хранившихся в Париже драгоценностей и пары полотен Рембрандта).

Другие эмигранты голодают, «офицеры – в дворники, дамы на панель», а наш голден бой томится, не зная чем себя занять. Красуется перед высокородными англичанами рассказа ми о том, как героически укокошил Распутина и как ему потом предлагали стать императором всероссийским. Англичане сдержанно поражаются: ю доунт сэй!

И вот однажды с Феликсом, а вернее с его драгоценностями, происходит ужасное событие… (Дальше узнавайте сами).

Предположим, у вас склонность к бандитскому жанру. Вы выросли на сериале «Бригада» и фильме «Бумер», вас влечет экзотика татух и кликух, пахучий мир незамысловатых, хищных мужчин, для которых судьба индейка, а жизнь копейка.

Отправляйтесь в декабрь 1910 года, на трущобную лондонскую Сидней-стрит. Конкретные пацаны, гастролеры из России, пару дней назад грабанули ювелира, по ходу замочили трех мусоров и теперь залегли на хазе. (В полицейском участке моего района висит мемориальная доска в память о полицейских, погибших в тот день от руки Russian anarchists).

Фото Бориса Акунина.

В сюжете участвуют полиция, войска, гвардейская артиллерия, лично Уинстон Черчилль и наш знакомый из Девятого урока Ян Петерс. Погружайтесь и вдохновляйтесь.

Предположим, вам интересна вовсе не Англия, а Россия, где всё меняется каждые десять лет и ничего не меняется за века.

Тут может пригодиться абсолютно вневременная история Федора Веселовского, невозвращенца петровских времен.

Федор Павлович был русским послом в Англии. Его брат, тоже посланник, но в Вене, оказался под подозрением у тогдашних «компетентных органов» – Преображенского приказа и, будучи человеком умным, возвращаться в отечество не стал. После этого у лондонского Веселовского тоже не осталось выбора – он, как писали в более поздние времена, выбрал свободу.

Российское правительство потребовало выдать изменника родины. Англия отказала, сославшись на права человеческой личности, что в Петербурге сочли форменным издевательством. Подумали-подумали и отправили депешу, что вообще-то братья Веселовские обычные воры-коррупционеры и претензии к ним сугубо уголовные «понеже как в издержании денег, так и в иных вверенных им делах многое противу делали», а впрочем следствие разберется.

Британцы в уголовную версию не поверили, и заварилась долгая каша. В общем, сплошное дежавю.

Следствие разбирается[112]

Ну а самое простое – если вас мотивируют плащ и шпага, щит и меч, Петров и Боширов. Этого добра в нашей русско-английской коробушке навалом – на любой вкус. Есть и ситец вроде «дела Профьюмо», и парча вроде головокружительных метаморфоз Веры Трайль, дочери Александра Гучкова, идейной агентки ГПУ.

Я назвал всего лишь несколько самых очевидных месторождений, находящихся прямо на поверхности. Бурите глубже и обязательно добудете нечто более любопытное.

Ищите и обрящете.

Задание

Касательно поиска и сбора материала, я полагаю, всё понятно. Учтите еще, что, если вам удастся раскопать нечто малоизвестное, у вас появится дополнительный бонус. Рассказ будет интересно читать просто потому, что в тексте содержится ценная информация. За это автору многое прощается.

Объясню-ка я лучше еще немного про «финальное туше» – оно должно быть в вашем рассказе непременно.

Это может быть, конечно, нечто действительно сшибающее с ног – вроде английского паровоза, который вылетает из густого тумана и обрывает мечты героя о светлом будущем России. Но лучше не давить читателя железными колесами, а обойтись легким иглоукалыванием.

Вспомните, финал какого литературного произведения вас долго не отпускал. И попробуйте сделать то же самое, только собственными средствами.

Например, на меня в четырнадцать лет сильно подействовала концовка «Пармской обители», когда все главные герои вдруг взяли и умерли, в живых остался только симпатичный граф Моска.

«Словом, все внешние обстоятельства сложились для графини как будто весьма счастливо, но когда умер боготворимый ею Фабрицио, проведя лишь год в монастыре, она очень ненадолго пережила его. Пармские тюрьмы опустели, граф стал несметно богат, подданные обожали Эрнесто V и сравнивали его правление с правлением великих герцогов Тосканских. To the happy few».

Отлично помню свои тогдашние мысли. Почему жальчее всех уцелевшего графа? И этот финальный аккорд. Кто тут happy few – те, кто выживают без любви, или те, кто от нее умирают?

В жанре вы совершенно вольны. Курс обучения закончен, у вас полное избирательное право. Голосуйте сердцем.

То же со стилем. На сей раз никому не подражайте и никого не имитируйте. Пойте собственным голосом – по-соловьиному, по-канареечному, хоть по-совиному, только не по-попугайски.

Этот, десятый текст должен получиться неповторимо вашим. Считайте его дипломной работой.

Роуэн

Рассказ

У Всевышнего всё круглое. Эта простая великая истина открылась пастору Микиферу Элфери лишь на склоне лет. Жить на свете нужно долго, лишь тогда у человека, взыскующего истины, есть шанс дожить до мудрости, то есть до понимания простых великих истин.

Почему круглое? Быть может потому, что Господь ко всякой своей твари равно близок – как центр к любой точке окружности. А может быть, есть на то у Него иные резоны, нашему разуму недоступные. Но Солнце с Луной круглые и ходят по кругу. Земля тоже шар. Если, не сбиваясь с прямого пути, двигаться по нему в одну сторону, прибудешь туда, откуда вышел. То же и с сутками, и с временами года, и с нашей жизнью, которая, коли прожить ее сполна, из потемков младенчества исходит и в потемках старческого забытья растворяется. Всё, всё возвращается к своему началу.

По утрам преподобный всегда сидел у окна и смотрел в сад, думал неспешные думы, вспоминал прожитое, потерянное и обретенное. Провидение наградило его редким даром – покойной старостью. В окне было понизу всё отрадно зеленое, поверху приятно голубое, и плавному течению мысли мешало только алое пятно в левом верхнем углу. Там за стеклом покачивалась усыпанная ягодами ветка дерева роуэн. А может быть, не дерева – куста. Всю свою жизнь реверенд провел в чтении и в размышлении над прочитанным, на изучение второстепенностей вроде ботаники досуга у него не было. Не все ль равно – куст, дерево? От раздумий отвлекал не роуэн, а копошение обветшавшей памяти. У настырного растения имелось некое другое имя, которое почему-то нужно было вспомнить, а оно никак не вспоминалось.

Близко и гулко ударил колокол, извещая прихожан, что через час начнется воскресная служба. Еще год назад реверенд встал бы и неторопливо приступил к подготовке: облачился бы в сутану, торжественно прошел бы через двор к храму, проверил бы, всё ли там в порядке. А ныне он был в отставке и мог сидеть в праздности, сосредоточенно щурясь на гроздья ягод.

По указу короля Чарльза Второго, благослови его Боже, уходящим на покой священникам полагались пенсия и кров до окончания земных дней. Новый пастор, которого мистер Элфери когда-то крестил младенцем, был к пенсионеру почтителен и не обижался, что тот занимает самую светлую комнату ректория, не торопил помирать.

Уилл Барретт был хороший молодой человек. Невежественный, как всё это несчастное поколение, выросшее в пуританские времена, но пытливый. Бог даст, со временем всему научится.

Перед службой Барретт всегда заглядывал к старику. Зашел и теперь, уже в стихаре, но еще без типпета на плечах.

– Преподобный отец, у меня вопрос. Можно?

Англиканский священник[113]

Старик улыбнулся. Когда Уилл готовил проповедь, у него всегда возникали вопросы. Утренние воскресные беседы перед службой вошли у обоих в привычку.

– Я вас никогда про это не спрашивал, но сегодня я буду обличать папистов за то, что они молятся на латыни. Нашел в «Первом послании к коринфянам» уместное речение: «Когда я молюсь на незнакомом языке, то хотя дух мой и молится, но ум мой остается бесплоден». И вдруг вспомнил, что вы родом московит. Что ж это вы – раньше молились Господу по-московитски?

Светлые ресницы испуганно заморгали – не дерзко ли было сказано.

– Не по-московитски, а по-русски. Страна, где я родился и вырос, называется «Руссия», и язык там русский. Это я здесь Микифер Элфери, а природное мое имя Никифор Алферьев.

– Руссия это где? – спросил питомец серой кромвелевской эпохи. Беднягу не учили ни географии, ни истории, только Закону Божию.

– Вон там, – показал реверенд в сторону, откуда светило солнце. – Две тысячи миль отсюда.

– Как же вам пришло в голову пуститься в столь дальнюю дорогу?

– Меня никто не спрашивал. В Руссии не заведено спрашивать. Приказали – и поехал. Родные провожали меня, как на кладбище. Отец заказал в церкви отпевание. Это у нас в Англии заморские путешествия обычное дело, а русские ни тогда, ни теперь в чужие страны не ездят.

Страницы: «« ... 678910111213 »»

Читать бесплатно другие книги:

Впервые встретившись со своей сводной сестрой, Майя Монк не подозревала, что та бросит на нее своего...
Верите ли вы в чудо? Даже если не верите, жизнь все равно дает вам надежду на то, что чудо может про...
Марина Серова – феномен современного отечественного детективного жанра. Выпускница юрфака МГУ, работ...
Наш современник находит на чердаке своей дачи рабочие журналы секретной лаборатории, закрытой и пред...
Тайны о властных мужчинах и робких девушках. Изменах и роковых вспышках ярости от мускулистых парней...
Прошло три года с тех пор, как пропала любимая девушка майора Полякова – Мария Белозерова. Тогда в г...