Блюстители Гришэм Джон

Глава 21

В течение последних трех месяцев мы выполняли свою работу максимально тихо и незаметно, стараясь не привлекать к себе внимания. Если те, кто убил Кита Руссо, и знают, что мы копаемся в этом деле, то мы не обнаружили никаких признаков этого. Ситуация, однако, резко меняется, когда мы от имени Куинси Миллера подаем ходатайство об отмене приговора.

Подготовленное Мэйзи резюме в дюйм толщиной, как всегда, блестяще написано и умело аргументировано. Оно начинается с подробного дезавуирования свидетельских показаний Пола Норвуда в качестве эксперта, изучавшего следы крови. Мэйзи выступает с сокрушительной критикой по поводу его компетентности, высказываясь на эту тему самым неблагоприятным для Норвуда образом. Безжалостно излагая все детали, она анализирует семь дел, в которых он указал как на преступников на невинных людей, впоследствии оправданных и освобожденных на основании данных ДНК-тестирования. При этом Мэйзи делает особый акцент на том, что эти семеро суммарно провели за решеткой девяносто восемь лет, но никто из них не находился в заключении так долго, как Куинси Миллер.

Расправившись в своем резюме с Норвудом и камня на камне не оставив от его выводов, Мэйзи переходит к изложению данных, полученных настоящими учеными-криминалистами, и тут на сцену выходит Кайл Бендершмидт. Его профессиональная квалификация безукоризненна и являет собой резкий контраст с тем, чем может похвастаться доморощенный эксперт, о котором речь шла выше. Доклад Бендершмидта начинается с тезиса: фонарик — единственная улика, указывающая на Куинси Миллера, — не был изъят с места преступления. Собственно, нет никаких свидетельств того, что он вообще находился там, где произошло убийство. Мало того, отсутствуют какие-либо доказательства, что крохотные пятнышки на линзе фонарика — следы человеческой крови. Глядя на фотографию, невозможно определить, являются ли кровью мельчайшие оранжевые крапинки. По ним также не представляется возможным определить угол, под которым велась стрельба. Непонятно и то, как убийца мог стрелять, удерживая еще и фонарик, если он вообще был у него в руках. Сплошные вопросы и несоответствия. Показания Норвуда искажали факты, не имели научного обоснования, противоречили здравому смыслу и являлись, с юридической точки зрения, безответственными. Ряд моментов, имевших критически важное значение и не подтвержденных уликами, Норвуд высосал из пальца, а, столкнувшись с необъяснимыми вещами, объяснения просто придумал.

Выводы Бендершмидта неотразимы, убедительны и ясно показывают, что в деле имеются вновь открывшиеся обстоятельства. Но это еще не все.

Наш второй эксперт — доктор Тобиас Блэк, получивший широкое признание криминалист из Сан-Франциско. Проведя независимый от доктора Бендершмидта анализ материалов, доктор Блэк также изучил имеющиеся в них фото и вещественные доказательства и внимательно прочитал протоколы и стенограммы судебного процесса. Он не в состоянии скрыть своего презрения по отношению к Норвуду и псевдоученым вроде него. Его выводы совпадают с выводами Бендершмидта.

Слог у Мэйзи под стать любому Нобелевскому лауреату по литературе, а когда она еще и вооружена фактами, ей просто невозможно что-либо возразить. Не хотелось бы мне когда-нибудь, совершив преступление, навлечь на себя ее гнев.

Мэйзи обрушивается на расследование, проведенное шерифом Фицнером. Используя закон о свободном доступе к информации, Вики раздобыла документы из полиции штата Флорида. В одной из служебных записок следователь жалуется на давление со стороны Фицнера и его стремление единолично и полностью контролировать ход дела. Судя по тексту документа, шериф выступал против вмешательства в расследование со стороны и отказывался от какого-либо сотрудничества с кем бы то ни было.

В связи с отсутствием реальных улик, связывающих Куинси Миллера с убийством, Фицнеру важно было такие улики создать. Не уведомив об этом полицию штата, он получил ордер на обыск машины Куинси Миллера, а затем в ее багажнике был обнаружен злополучный фонарик, поскольку это полностью отвечало интересам шерифа.

Далее в резюме Мэйзи говорится о свидетелях, давших ложные показания. Разумеется, она включила в свои материалы аффидевиты, подписанные Кэрри Холланд, Зеке Хаффи, Такером Шайнером и Джеймсом Родом. Мэйзи придерживается спокойной, но весьма жесткой позиции по отношению к лжесвидетелям и одновременно выступает со страстной критикой практики использования в суде показаний тюремных осведомителей, которая характерна для американских прокурорских работников.

Далее Мэйзи анализирует вопрос о мотиве преступления и весьма красноречиво показывает, что зуб, который Куинси Миллер якобы имел на Кита Руссо, это скорее слухи, чем факты. В резюме представлен аффидевит бывшей секретарши юридической фирмы, она помнит только, что в офис действительно приходил недовольный клиент, но он был лишь «несколько раздражен», не более. По словам секретарши, мужчина не высказывал никаких угроз и ушел после того, как она сообщила ему, что Кита нет в офисе. Второй, протекавший более бурно визит Куинси Миллера, который Диана Руссо описала членам жюри присяжных, женщина припомнить не смогла. Полицию, однако, и на сей раз не вызывали. Не было зафиксировано и каких-либо жалоб со стороны сотрудников фирмы по поводу поведения Куинси Миллера. Что же касается угроз по телефону, то и они ничем не были подтверждены. Диана заблокировала попытки защиты Куинси Миллера получить распечатки звонков на телефон супругов Руссо, и с тех пор они, конечно же, не сохранились.

В заключительной части резюме содержится заявление самого Куинси Миллера. Поскольку на суде он не выступал, теперь у него есть возможность изложить свою версию событий в собственном аффидевите. Миллер отрицает какую-либо причастность к преступлению, то, что у него был дробовик 12-го калибра и он когда-нибудь из него стрелял. Он также утверждает, что ничего не знает о фонарике и впервые увидел его на фотографиях, представленных в суде. Отрицает Миллер и свое присутствие в Сибруке в ночь убийства. Его алиби по-прежнему подтверждает старая подружка Валери Купер. Собственно, она никогда и не отказывалась от своих свидетельских показаний, согласно которым в ночь, когда было совершено преступление, Куинси находился рядом с ней. Мы, разумеется, приложили к резюме и соответствующий аффидевит, подписанный Валери.

Все резюме — это пятьдесят четыре страницы текста. Они содержат ясные и убедительные аргументы, которые, с точки зрения сотрудников фонда «Блюститель», не оставляют сомнений в том, что штат Флорида отправил за решетку не того человека. По идее, прочитав этот документ, честные и непредвзятые сотрудники правоохранительной системы должны были бы прийти в ужас и немедленно сделать все для того, чтобы исправить вопиющую несправедливость. Но так не случается никогда.

Представив подготовленные нами документы, мы ждем. Через три дня становится ясно, что у прессы эта история интереса не вызывает. Что ж, нас это вполне устраивает. В конце концов, дело было закрыто двадцать два года назад.

Поскольку у меня нет лицензии на юридическую практику во Флориде, мы подключаем к делу Сьюзен Эшли Гросс, нашу старую приятельницу, она руководит проектом «Невиновные» в центральной части штата. Ее имя мы указываем на ходатайствах первым — передо мной и Мэйзи. Теперь то, что мы представляем интересы Куинси Миллера, — это уже публичная, общедоступная информация.

Я направляю копию нашего ходатайства и резюме Тайлеру Таунсенду и надеюсь получить от него ответ.

В штате Алабама Чэд Фолрайт выполняет свое обещание поискать управу на меня, а не на настоящего убийцу. Он подает жалобу на нарушение профессиональной этики в адвокатское объединение штата, в которое я не вхожу. Еще одну жалобу направляет в аналогичную организацию в штате Джорджия, где зарегистрирована моя адвокатская лицензия, обвиняя меня в незаконном завладении уликой, а именно лобковым волоском.

Мне уже приходилось сталкиваться с подобным раньше. Они способны напугать и создать проблемы и неприятности, но я не могу сейчас отвлекаться на это. Дьюк Рассел все еще сидит в тюрьме, отбывая срок за Марка Картера, и это не дает мне спать по ночам. Я звоню своему приятелю-адвокату в Бирмингем — у него прямо руки чешутся, так ему хочется броситься в схватку. Жалобой, поданной в штате Джорджия, займется Мэйзи.

Я нахожусь в конференц-зале на верхнем этаже и разбираю пачки пришедших из тюрем отчаянных писем от заключенных, когда Мэйзи вдруг издает громкий крик. Скатившись вниз по лестнице, я вбегаю в ее кабинет. Находящиеся там Мэйзи и Вики смотрят на экран компьютера. На нем — сообщение, набранное жирным и каким-то странным, витиеватым шрифтом, который поначалу даже трудно читать. Впрочем, смысл послания предельно ясен.

Документы, которые вы представили в округе Пойнсетт, интересное чтиво, но в них ничего не говорится о Кенни Тафте. Может, его убили не наркоторговцы. Может, он просто слишком много знал. Это послание исчезнет через пять минут после того, как будет открыто. Отследить его не удастся, можете даже не пытаться.

Мы пялимся на буквы, пока они не начинают бледнеть и не пропадают без следа. Вики и я опускаемся в кресла и молча разглядываем стены. Мэйзи пощелкивает кнопками клавиатуры и наконец говорит:

— Этот сайт называется «Из-под крыльца Пэтти». За двадцать долларов в месяц, уплаченных с кредитной карты, можно получить тридцатидневный доступ к закрытому чату. Там размещаются анонимные сообщения, которые существуют только на протяжении определенного времени, а потом самоуничтожаются. И отследить их действительно нельзя.

Мэйзи говорит о вещах, о которых у меня весьма смутное представление. Еще немного попутешествовав пальцами по клавишам, она добавляет:

— Все это выглядит законно и, скорее всего, в общем и целом безвредно. Многие серверы находятся в Европе, а там правила конфиденциальности более жесткие, чем у нас.

— А мы можем ответить? — спрашивает Вики.

— А мы хотим это сделать? — интересуюсь я.

— Да, ответить мы можем — за двадцать долларов, — отвечает Мэйзи.

— Эти деньги не заложены в наш бюджет, — усмехается Вики.

— Тот, кто отправил нам послание, использует адрес cassius.clay.444. Мы можем, заплатив взнос, отправить ему весточку.

— Не сейчас, — говорю я. — Он явно не настроен на беседу и вряд ли что-нибудь объяснит. Давайте все это обдумаем.

Подобные анонимные подсказки являются частью игры, в которую мы играем, но при этом зачастую они — лишь бесполезная потеря времени.

Кенни Тафту было двадцать семь лет, когда в 1990 году его убили где-то в глухом уголке округа Руис. Он был единственным чернокожим помощником Фицнера среди подчиненных шерифу сотрудников и проработал на этой должности три года. Фицнер направил Тафта и его напарника, Гилмера, в место, которое, как предполагалось, торговцы кокаином использовали в качестве перевалочного пункта. Имелись сведения, что в тот момент никого из преступников там не было. Поэтому Тафт и Гилмер не ожидали никаких неприятностей. Их задача состояла в том, чтобы просто произвести нечто вроде разведки на местности по просьбе сотрудников отделения Управления по борьбе с наркотиками в Тампе. Считалось, что вероятность того, что место действительно активно используется преступниками, крайне мала, и Тафту с Гилмером надлежало просто осмотреться и подготовить соответствующий доклад.

По словам Гилмера, который в стычке с наркодельцами выжил, отделавшись незначительными ранениями, в 3 часа ночи они с напарником медленно ехали в машине по покрытой гравием дороге и попали в засаду. За рулем сидел Гилмер. Первые пули угодили в борт полицейского автомобиля без опознавательных знаков, затем вдребезги разнесли заднее стекло. Гилмер затормозил, выскочил из машины и нырнул в траншею, тянувшуюся вдоль дороги. То же самое со стороны другого борта попытался проделать и Кенни, но одна из пуль попала ему в голову, убив наповал. У него даже не было времени, чтобы выхватить свой табельный револьвер. Когда выстрелы стихли, Гилмер подполз со своей стороны к машине и вызвал помощь.

Те, кто обстрелял их, бесследно исчезли. В Управлении по борьбе с наркотиками решили, что это было делом рук наркодилеров. Несколько месяцев спустя один из осведомителей вроде бы заявил, что стрелявшие не отдавали себе отчета, что палят по копам. Дело якобы было в том, что в месте, которое должны были обследовать Тафт и Гилмер, чуть дальше по дороге, хранилось большое количество кокаина, поэтому преступники, стараясь защитить склад, и открыли огонь.

Информатор также сообщил, что стрелявшие были откуда-то из Южной Америки. Как говорится, успехов в поисках!

Глава 22

Мне звонит рассерженный Отис Уокер. Похоже, его жена, Джун, расстроена тем, что ее второй муж, Джеймс Род, сказал о ней нечто нелицеприятное в суде. Я терпеливо объясняю, что в суде мы еще не были, но приобщили к делу подписанный Родом аффидевит, согласно которому Джун смеялась по поводу того, что солгала во время процесса, чтобы подставить Куинси Миллера.

— Он что, назвал ее лгуньей? — вопрошает Отис таким тоном, словно его это удивляет. — Перед жюри присяжных?

— Нет, нет, мистер Уокер, не в суде, а просто в бумагах, в тексте одного документа.

— Зачем он это сделал?

— Затем, что мы его об этом попросили. Мы ведь пытаемся вытащить Куинси из тюрьмы, потому что он не убивал того юриста.

— То есть вы утверждаете, что моя жена Джун — лгунья?

— Мы утверждаем, что она солгала в суде много лет назад.

— Это то же самое. Не понимаю, зачем вам через двадцать лет потребовалось вытаскивать на свет божий все это старое дерьмо.

— Да, сэр, дело действительно давнее. Спросите об этом Куинси Миллера.

— Думаю, мне следует поговорить с адвокатом.

— Что ж, пожалуйста. Дайте ему номер моего телефона, и я с радостью с ним побеседую. Но вы напрасно потратите свои деньги.

Мэйзи получает через сайт «Из-под крыльца Пэтти» еще одно послание:

В прибрежной части города Нассау, Багамы, есть бар «Соленый пеликан». Будьте там в следующий вторник, в полдень. Это важно. Это сообщение самоуничтожится через пять минут после того, как будет открыто. Даже не думайте отследить его.

Я торопливо достаю кредитную карту, захожу на сайт, вношу деньги, регистрируюсь как joe.frazier.555 и отправляю неизвестному корреспонденту свое сообщение: Следует ли мне захватить с собой оружие или телохранителя?

Десять минут спустя получаю ответ: Нет, я приду с миром. В баре всегда полно народу, вокруг будет многолюдно.

Я спрашиваю: Кто из нас узнает другого участника встречи?

Ответ гласит: Все сработает, не сомневайтесь. Сделайте так, чтобы за вами не следили. До встречи.

Разговор перерастает в серьезный спор, который едва не заканчивается ссорой. Мэйзи твердо придерживается точки зрения, что было бы глупо соглашаться на подобную встречу неизвестно с кем. Вики эта идея тоже не нравится. Я же полагаю, что нам следует пойти на этот риск — по причинам, которые кажутся мне очевидными. Человек, с кем я обменивался посланиями, явно многое знает о деле и хочет помочь. Он (или она) также достаточно напуган, поскольку предпочитает, чтобы встреча состоялась за пределами страны. С моей точки зрения, это обстоятельство свидетельствует о том, что мы действительно можем узнать нечто весьма важное.

В итоге, хотя Вики и Мэйзи представляют два голоса против моего одного, я отправляюсь на машине в Атланту. Вики просто мастерица отыскивать самые дешевые варианты авиабилетов, отелей и съемных халуп — она бронирует для меня место на борту турбовинтового самолета какой-то малоизвестной багамской авиакомпании, который делает две посадки еще до того, как мы оказываемся за пределами американской территории. В самолетике лишь одна стюардесса, она совершенно не умеет улыбаться и не показывает ни малейшего желания встать со своего откидного кресла и хотя бы что-нибудь предложить пассажирам.

Поскольку багажа у меня нет, я, по прибытии на место, подгоняемый взмахами рук служащих аэропорта, быстро прохожу таможенный контроль и сажусь в одно из свободных такси, выстроившихся в длинную очередь. Мне достается винтажный «Кадиллак» 70-х годов выпуска, в его салоне из динамиков включенного на полную громкость приемника звучит песня Боба Марли. Завершающим штрихом местного колорита является водитель, который курит сигарету с марихуаной. Машины по улицам едва плетутся, так что вероятность попасть в смертельную аварию невелика. Когда мы упираемся в весьма впечатляющих размеров пробку, я решаю, что с меня достаточно, выбираюсь из автомобиля, расплачиваюсь с таксистом, и тот рукой указывает мне направление, в котором следует идти.

«Соленый пеликан» — старый бар со слегка прогнувшимися балками, поддерживающими крытую тростником крышу. С потолка свисают старомодные скрипучие вентиляторы, дуновение от лопастей которых едва ощущается. Местные жители, столпившись за одним из столов и громко галдя, играют в домино, похоже, на деньги. Еще одна группа посетителей в углу развлекается игрой в дартс, бросая в мишень дротики. Белых в баре больше, чем багамцев, из чего я делаю вывод, что это место пользуется популярностью среди туристов. Я заказываю в баре кружку пива и усаживаюсь за столик на открытом воздухе, под зонтиком, в десяти футах от воды. На мне темные очки и бейсболка с длинным козырьком, и я осторожно осматриваюсь, стараясь не слишком сильно вертеть головой. С годами я неплохо овладел навыками следователя, но вот шпион или детектив из меня по-прежнему никакой. Если за мной кто-нибудь следит, я этого, скорее всего, не замечу.

Время близится к полудню, затем переваливает за него. Больше не пытаясь озираться, я смотрю на воду.

— Привет, Пост, — произносит кто-то позади меня. На стул рядом со мной опускается Тайлер Таунсенд. Его имя было первым в списке тех, кто, на мой взгляд, мог назначить мне встречу на Багамах.

— Привет, — отвечаю я, не называя собеседника по имени, и мы пожимаем друг другу руки. Таунсенд ставит перед собой на стол бутылку с пивом.

Он тоже в солнечных очках и кепке с длинным козырьком. Одет Таунсенд так, словно собрался играть в теннис. Загорелый, симпатичный, с несколькими седыми прядями в волосах. Лет ему примерно столько же, сколько мне, однако выглядит он моложе.

— Часто здесь бываете? — интересуюсь я.

— Да. В Нассау мы владеем двумя торговыми центрами, так что моя жена думает, будто я тут по делам.

— А в действительности зачем вы здесь?

— Давайте пройдемся, — предлагает Таунсенд, вставая.

Мы молча шагаем вдоль гавани, пока не оказываемся в порту, где пришвартована сотня судов.

— Следуйте за мной, — говорит он.

Мы спускаемся на платформу, расположенную ниже основного уровня, и Таунсенд указывает мне на красавицу яхту. Ее длина составляет около пятидесяти футов. Она явно предназначена для плавания в открытом океане и ловли марлинов и рыб-парусников, чучела которых можно часто увидеть в местных барах и домах рыбаков. Таунсенд прыгает на борт и протягивает руку, чтобы помочь мне сделать то же самое.

— Это ваша? — спрашиваю я.

— Я владею ею совместно с тестем. Давайте немного прокатимся.

Таунсенд достает из холодильника две бутылки пива, усаживается в капитанское кресло за штурвалом и запускает двигатели. Я устраиваюсь на диване с мягкими подушками и, откинувшись на спинку, вдыхаю соленый морской воздух, наблюдая за тем, как мы медленно движемся к выходу из гавани. Вскоре я с наслаждением ощущаю на своем лице капельки тумана.

Тайлер вырос в Палм-Бич в семье известного судебного адвоката. Он провел восемь лет в университете штата Флорида, изучая политические науки и юриспруденцию и планируя в итоге вернуться домой и присоединиться к семейной юридической фирме. Его жизнь пошла под откос после того, как его отца сбил насмерть пьяный водитель. Это случилось за неделю до того, как Тайлер должен был держать экзамен на адвоката. Через год он сумел взять себя в руки, успешно сдал экзамен и устроился на работу в Сибруке.

Поскольку Тайлер изначально не сомневался, что работа ему всегда будет обеспечена, прилежностью в учебе он не отличался. К тому моменту, когда стал студентом последнего курса, его резюме было весьма скудным. На то, чтобы получить диплом бакалавра, у него ушло пять лет. Тайлер окончил юридический факультет в нижней трети списка студентов его курса, но на тот момент его это вполне устраивало. У него была репутация сообразительного красноречивого парня, который, однако, интересовался не столько учебой, сколько общественной жизнью факультета. Многие отмечали, что Тайлер частенько проявляет высокомерие и чрезмерную самоуверенность, видимо, в силу того высокого положения, какое занимал его отец. Когда ему внезапно пришлось самому искать работу, выяснилось, что шансов на то, чтобы устроиться на подходящую вакансию, у него не так уж много. В конце концов его наняла одна фирма в Сибруке, занимавшаяся недвижимостью, но Тайлер проработал там всего восемь месяцев.

Чтобы как-то выжить, он снял небольшой офис под собственную юридическую контору, разделив аренду с еще несколькими адвокатами. Для оплаты счетов ему приходилось хвататься за любое дело в качестве назначенного судом защитника, представляя интересы нищих клиентов, не располагавших деньгами. Но округ Руис был маленьким, в нем было слишком много государственных защитников, а судьи зачастую распределяли дела между «своими». Постоянная готовность Тайлера Таунсенда выступить в зале суда вышла ему боком, когда город потрясло убийство Кита Руссо. Остальные адвокаты затаились или на время бежали из города. В итоге Тайлера назначили представлять интересы Куинси Миллера, которого еще в день ареста все считали виновным.

Защищая такого клиента, Тайлер Таунсенд, двадцативосьмилетний адвокат с ограниченным опытом выступлений в суде, должен был проявить себя как виртуоз юриспруденции. И, надо признать, он сделал все, что мог. Тайлер яростно сражался за своего подзащитного, оспаривал каждую улику и доказательство, ругался со свидетелями со стороны обвинения и твердо верил в невиновность клиента.

Когда я впервые читал протоколы судебных заседаний, меня изрядно позабавили горячность и импульсивность, которые проявлял адвокат во время процесса. Однако, перечитывая их в третий раз, я понял, что стратегия выжженной земли, которой придерживался Таунсенд, вероятно, вызвала негативную реакцию у присяжных. Но, независимо от этого, следовало признать, что у молодого человека имелся огромный потенциал как у будущего судебного адвоката.

Однако он ушел из юриспруденции.

Пройдя вдоль берега Парадиз-Айленд, мы швартуемся поблизости от какого-то курортного отеля. По дороге от пристани к зданию Тайлер рассказывает:

— Мы подумываем о том, чтобы купить это место. Оно продается. Я хочу расширить бизнес, открыть новое дело и уделять меньше внимания торговым центрам. Мой тесть — человек более консервативный.

Консервативный девелопер из Флориды?

Я киваю с таким видом, будто нахожу сказанное Таунсендом забавным. Между тем разговоры о деньгах обычно вызывают у меня мигрень. Финансирование, рынки, хедж-фонды, капиталовложения, венчурные инвестиции, базисные пункты, недвижимость, облигации и тому подобное — от всего этого мой разум заволакивает туманом. Поскольку у меня самого мало денег, меня совершенно не интересует, как другие собираются наживать свои состояния.

Мы неторопливо пересекаем холл, словно двое туристов откуда-нибудь из Акрона, и в лифте поднимаемся на третий этаж, где Тайлер снял многокомнатный номер-люкс. Я следую за ним на террасу, с которой открывается великолепный вид на пляж и океанский простор. Таунсенд достает из холодильника две бутылки пива, и мы с ним усаживаемся за стол, чтобы поговорить.

— Я восхищаюсь вами, Пост, за то, чем вы занимаетесь, — начинает он. — Я бросил дело Куинси Миллера и вообще отошел от юриспруденции, потому что у меня не было выбора, но я никогда не верил, что Куинси убил Кита Руссо. И я все еще часто думаю о нем.

— А кто же это совершил?

Таунсенд вздыхает, отпивает большой глоток из своей бутылки и смотрит на океан. Мы сидим на террасе под большим зонтом, вокруг нас ни души, только откуда-то издалека, с пляжа, доносится смех. Тайлер переводит взгляд на меня и спрашивает:

— На вас есть микрофон, Пост?

К счастью, сегодня микрофона ни на мне, ни на столе нет.

— Да бросьте, Тайлер. Я не коп.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Нет, микрофона нет. Хотите меня раздеть и обыскать?

— Да, — кивает он.

Я тоже киваю — обыск так обыск, нет проблем. Отойдя на шаг от стола, я снимаю с себя все, кроме трусов. Тайлер внимательно наблюдает за мной и, когда я наконец выпрямляюсь, оставшись в одном нижнем белье, говорит:

— Хорошо.

Я снова одеваюсь, возвращаюсь за стол и беру бутылку с пивом.

— Извините меня за это, Пост, но я должен быть предельно осторожным. Позднее вы поймете почему.

Я поднимаю руки вверх, словно сдаюсь, и произношу:

— Послушайте, Тайлер, я понятия не имею, что у вас на уме. Поэтому давайте так: я буду молчать, а вы — говорить, ладно? Я вижу, вы понимаете, что все должно быть совершенно конфиденциально. Люди, которые убили Кита Руссо, где-то поблизости, и они опасаются, что правда выплывет наружу. Мне вы можете верить?

Таунсенд кивает и говорит:

— Да, думаю, могу. Вы спросили меня, кто убил Руссо. Я не знаю. У меня есть неплохая версия, то есть просто отличная, и если вы выслушаете мою историю, полагаю, вы со мной согласитесь.

— Уверен в этом, — отвечаю я, отхлебнув большой глоток пива.

Он глубоко вздыхает, стараясь расслабиться. Алкоголь в таких случаях неплохо помогает, так что я допиваю свою бутылку. Таунсенд приносит из холодильника еще две, затем, усевшись на свой стул, откидывается на спинку и смотрит на океан.

— Я знал Кита Руссо, причем хорошо, — начинает он. — Он был лет на десять старше меня, успел много где побывать, уже устал от жизни в маленьком городке и мечтал о чем-то большем. Мне он не очень-то нравился, да и никто его особенно не любил. Они с женой зарабатывали кое-какие деньги, защищая наркоторговцев в Тампе, и даже имели там апартаменты. В Сибруке ходило много слухов по поводу того, что они собирались поднять ставки, уехать из нашего болота и выйти в высшую лигу. Кит и Диана держались особняком, словно были не чета нам, неотесанной деревенщине. Порой им все же приходилось заниматься такой прозой, как разводы, банкротства, завещания и переход прав собственности на недвижимость, но они всячески давали понять, что эта работа не для них, они выше подобной мелочовки. То, как Кит сработал в деле о разводе Куинси Миллера, это просто позор, так что Куинси недаром был недоволен. Те, кто его подставил, подобрали убедительный мотив, не так ли, Пост? Клиент разозлился и прикончил ленивого адвоката.

— Их план сработал.

— Да, это точно. Город был в шоке. После того как Куинси арестовали, все вздохнули с облегчением. Юристы попрятались, чтобы их не привлекли к этому делу, — все, кроме меня. Я принял вызов. У меня не было выхода. Это погубило мою юридическую карьеру.

— Вы великолепно работали на суде, — вставляю я.

Таунсенд машет рукой, давая понять, что не нуждается в комплиментах.

— Меня это больше не волнует. Все это было в другой жизни. — Он наклоняется вперед, опершись на локти, с таким видом, словно теперь речь пойдет о более серьезных проблемах. — Я расскажу вам, что со мной произошло, Пост. Я никогда этого никому не рассказывал, даже жене, и вы не имеете права никому передавать мои слова. Да вы и сами не захотите, потому что это слишком опасно. Ну так вот, случилось следующее. После суда я был измотан физически и эмоционально. У меня вызвали отвращение и сам процесс, и приговор, и я возненавидел всю судебно-правовую систему. Но через несколько недель мне пришлось снова заняться делом Миллера, потому что настало время подавать апелляцию. Я работал над ней день и ночь и убедил себя, что смогу повлиять на Верховный суд штата Флорида, что редко кому удается.

Таунсенд отпивает еще пива и устремляет взгляд в океанскую даль.

— Плохие парни следили за мной. Я знал это — просто знал, и все. Наверное, я стал параноиком. Мне казалось, будто за мной наблюдают и прослушивают меня везде: во время разговоров по телефону, у меня дома, в офисе, в машине. Я получил два анонимных телефонных звонка. В обоих случаях какой-то искусственный мужской голос произнес: «Умерь свой пыл». Да, именно так и ничего больше: «Умерь свой пыл». Я не мог сообщить об этом в полицию, потому что не доверял копам. Фицнер контролировал все, и моим врагом был именно он. Черт, да это, похоже, его голос звучал в трубке, только измененный.

Он делает небольшую паузу, а затем продолжает:

— Примерно через пять или шесть месяцев после суда, когда я работал над очередной апелляцией, сразу двое моих школьных приятелей решили, что мне нужно куда-нибудь съездить отдохнуть, и пригласили на рыбалку в Белиз. Точнее, не просто на рыбалку, а на ловлю альбулы. Никогда не пробовали такое развлечение?

— Нет, — отвечаю я. На самом деле я даже и не слышал ни о чем подобном.

— Высший класс! Рыбешку эту ловят в морской воде, на отмелях — их полно здесь, на Багамах, и у побережья всей Центральной Америки. В Белизе места для такой ловли самые лучшие. Мои друзья пригласили меня туда. Мне действительно требовалась передышка. Ловля альбулы — это занятие для мальчиков, настоящее приключение. Никаких жен, подружек, много выпивки. В общем, я поехал. На второй вечер пребывания там мы отправились на пляжную вечеринку, которую кто-то устраивал неподалеку от того места, где мы остановились. Собралось много местных, в том числе несколько женщин, и целая толпа американцев. Все намеревались выпить и порыбачить. Стало довольно шумно. Мы приняли изрядное количество пива и ромового пунша, однако не напивались до такого состояния, когда потом ничего не помнишь. Да, вдрызг пьяными мы не были, но меня все-таки здорово развезло. В итоге кто-то меня с этой вечеринки увез. Куда именно — не знаю и не узнаю уже никогда. Проснулся я на полу в комнатушке с бетонными полом и стенами, без окон. Было чертовски жарко, словно в сауне. У меня раскалывалась голова, ужасно тошнило. На полу стояла маленькая бутылочка с водой, и я осушил ее одним глотком. Я был раздет до трусов. Несколько часов я просидел на горячем бетонном полу в ожидании. Потом открылась дверь, и вошли двое плохих парней с пистолетами. Они меня избили, завязали мне глаза, связали руки и куда-то повели. Как мне показалось, по какой-то тропинке. Шли мы примерно полчаса. Я постоянно спотыкался и буквально умирал от жажды. Примерно через каждые десять шагов один из громил материл меня по-испански и награждал толчком в спину. Когда мы наконец остановились, они привязали мне к поясу веревку, подняли мои связанные в запястьях руки над головой и к чему-то меня подвесили, а затем стали подтягивать кверху. Через год после этого мне пришлось прооперировать плечо, но в тот момент я не думал о том, что будет позднее. Пока меня поднимали вверх, я то и дело ударялся обо что-то твердое, вроде деревянных балок. Когда подъем закончился, у меня с глаз сняли повязку, и я смог осмотреться и оценить свое положение. Я находился на верхней площадке некоего подобия деревянной вышки, стоявшей на самом берегу водоема размером с футбольное поле, не то пруда, не то болота. Вода в нем была какого-то коричневого цвета и словно маслянистая. А в воде были крокодилы. Множество крокодилов. Вместе со мной на верхней площадке вышки находились трое типов, вооруженных уже не только пистолетами, но и кое-чем посерьезнее, и двое худощавых пареньков, которым на вид можно было дать не больше восемнадцати лет. Парни были темнокожие и совершенно голые. Через пруд был протянут трос, один его конец был привязан к вышке, другой — к верхушке дерева на противоположной стороне водоема, а центральная часть провисала довольно низко над водой. Если бы не крокодилы, было бы, наверное, приятно в жару воспользоваться тросом как тарзанкой, чтобы окунуться в воду и немного остыть. Повторяю, если бы не крокодилы. Кровь у меня в голове болезненно пульсировала, сердце, казалось, вот-вот разорвется. Громилы взяли джутовый мешок, набитый только что зарубленными цыплятами, пятнавшими ткань кровью, прицепили его к тросу и бросили вниз. Когда мешок скользнул к поверхности воды, кровь цыплят закапала в воду, и крокодилы оживились. Когда же мешок оказался над центром водоема, один из охранников дернул за рычаг, и мертвые цыплята посыпались сверху прямо на тварей, которыми кишел пруд. Рептилий, вероятно, давно не кормили, потому что они пришли в неистовство — коричневая вода так и забурлила.

Теперь, после холодной закуски, настала очередь закуски горячей. Охранники схватили одного из худых латиноамериканских парней и пристегнули его запястья к тросу. Когда они пинками сбрасывали его с площадки вышки, мальчишка закричал, и по мере того, как он продвигался по тросу к центральной части водоема, его крик становился все громче. Когда наконец несчастный повис над центром пруда, его ступни и морды крокодилов разделяло расстояние в десять футов. Парень кричал и плакал. Это было ужасно. Охранник медленно потянул за рычаг блока, и парень стал опускаться к поверхности воды. Как вы понимаете, находясь на краю гибели, он отчаянно брыкался и продолжал кричать, но спасения не было. Вскоре его ноги оказались в воде, и крокодилы начали рвать его тело, раздирая мягкую плоть и ломая кости. Охранник вращал блок, и тело парня продолжало уходить в коричневую жижу. На моих глазах человека сожрали живьем.

Таунсенд отпивает большой глоток пива из бутылки и молча смотрит на океан. Затем, словно вынырнув из забытья, продолжает:

— Понимаете, Пост, невозможно выразить словами тот страх, тот всепоглощающий ужас, который испытываешь, когда видишь подобные неописуемые вещи. Тем более когда знаешь, что вот-вот настанет и твоя очередь. Я обмочил трусы. Мне казалось, я вот-вот потеряю сознание, но этого не произошло. В какой-то момент я решил просто прыгнуть вниз, но это было невозможно, нас держали охранники. Полагаю, немного найдется людей, которым довелось бы пережить такой страх. Наверное, когда перед вами выстраивается расстрельная команда, это тоже ужасно, но там, по крайней мере, человек умирает мгновенно. А когда тебя рвут и едят еще живого… В общем, пока охранники пристегивали к тросу второго парня, я понял то, что было очевидным: я буду в этой очереди последним и мне предстоит смотреть на тот кошмар, который мне только что продемонстрировали, во второй раз. Но тут произошло еще кое-что. Откуда-то справа от меня, из-за стены стоявшего чуть поодаль небольшого здания, послышались мужские голоса и смех. Помню, я еще подумал, что, наверное, какие-нибудь старые приятели часто собираются в этом месте, чтобы весело провести время. Я сделал движение к краю верхней площадки вышки, но один из моих стражей дернул меня за волосы и ударил об ограждение. Охранники были крепкими, сильными и явно не собирались со мной церемониться, так что у меня не было возможности оказать им сопротивление, и осуществить замысел, мелькнувший у меня в голове, мне бы не удалось. Тогда я попытался хотя бы отвернуться, чтобы не видеть происходящее, но тот же тип снова схватил меня за волосы и прошипел в лицо:

— Смотри! Смотри, я сказал!

С вышки столкнули второго парня. Он вопил еще громче. Когда его тело повисло над центром пруда, он стал отчаянно дрыгать ногами и кричать нечто вроде: «Мария! Мария!» Парня начали опускать в воду, и я закрыл глаза. От звука рвущейся плоти и треска костей мне стало худо, и я все-таки упал в обморок, но мне это не помогло. Отвесив мне несколько сильнейших затрещин, меня привели в себя и поставили на ноги, пристегнули к тросу и спихнули с вышки. Я снова услышал смех. Оказавшись над серединой пруда, я, хотя не собирался этого делать, все же посмотрел вниз — не смог удержаться. Я увидел кровь, части костей, фрагменты тел — и заглатывающих все это остервенелых крокодилов, которые явно были еще голодны. Почувствовав, что меня опускают к воде, я подумал о матери и сестре и о том, что они никогда не узнают, что со мной случилось. И хорошо, что не узнают. Я не кричал и не плакал, но не брыкаться не мог. Когда первый крокодил сделал бросок, пытаясь схватить меня за ногу, я услышал, как кто-то громко произнес что-то по-испански. Меня начали поднимать кверху.

Сняв меня с вышки, мне снова завязали глаза. Я был слишком слаб, чтобы идти, поэтому мои мучители раздобыли где-то мототележку для гольфа. Меня швырнули в ту же бетонную камеру, где держали раньше. Свернувшись на полу калачиком, я пробыл там около часа, рыдая и обливаясь потом. Затем снова появились охранники. Один из них заломил мне руку за спину и держал, прижав к полу, а другой сделал укол, введя какой-то препарат или наркотик. Я пришел в себя в Белизе, в кузове полицейского пикапа, в кабине которого сидели двое местных копов. Мы остановились около здания тюрьмы, и я проследовал за ними внутрь. Один из полицейских протянул мне чашку кофе, другой объяснил, что двое моих друзей очень беспокоятся за меня. Им сказали, что я в тюрьме за нарушение общественного порядка в состоянии алкогольного опьянения. Копы ясно дали мне понять, что будет лучше, если я стану придерживаться именно этой версии того, что со мной случилось.

Когда у меня прояснилось в голове и я снова оказался в отеле для рыбаков, где мы с друзьями остановились, я переговорил со своими приятелями, стараясь, чтобы мой рассказ звучал достоверно. Я наплел им, что находился в тюрьме, ничего страшного со мной не случилось, просто еще одно приключение… В руках похитителей я пробыл около сорока часов. Я был уверен, что они использовали катер, вертолет и самолет, но мою память словно выключили. Вероятно, так на меня подействовал тот препарат — или наркотик. Я с трудом дождался отъезда из Белиза и возвращения домой. Больше никогда в жизни я не рискну оказаться в юрисдикции страны «третьего мира». И ловлей альбулы я не занимаюсь.

Таунсенд отхлебывает еще глоток из бутылки. Я слишком поражен, чтобы прокомментировать его рассказ, но все же с трудом выдавливаю:

— Это просто бред какой-то.

— Меня до сих пор преследуют кошмары. Приходится как-то объяснять жене, почему я просыпаюсь с криком. Вся эта история крепко сидит в моем сознании.

Я не нахожу ничего лучше, чем молча покачать головой.

— В Сибрук я вернулся в ужасном состоянии. Не мог ни есть, ни спать, не мог находиться в офисе. Пытаясь хоть немного подремать, я запирался у себя в спальне, всегда с заряженным револьвером. Из-за проблем со сном я был совершенно измотан. У меня постоянно стояли перед глазами те два парня. Я видел, как судорожно бьются в пруду в предвкушении поживы голодные крокодилы, слышал отчаянные крики парней, хруст костей и звучавший неподалеку смех. Я думал о самоубийстве, Пост, всерьез думал.

Допив бутылку, Тайлер Таунсенд отходит к холодильнику, а затем садится на прежнее место и продолжает:

— Мне все-таки удалось убедить себя, что это был сон, вызванный сильным опьянением и некачественным алкоголем. Миновал месяц, и я понемногу стал успокаиваться. Потом вот это пришло по почте.

Тайлер Таунсенд берет со стола папку, которую я до этого не замечал. Открыв ее, он говорит:

— Пост, я никогда этого никому не показывал.

Таунсенд вручает мне цветное фото размером восемь на двенадцать дюймов. На нем Тайлер в одних трусах, подвешенный на тросе над водой. Внизу, всего в нескольких дюймах от его ног, хорошо видна широко раскрытая, со страшными зубами пасть крупного крокодила. Лицо Тайлера искажено ужасом. Кадр снят с небольшого расстояния, так что на заднем фоне нет ничего такого, что могло бы помочь определить время или место, где был сделан снимок.

Я долго рассматриваю фотографию, потом перевожу взгляд на Тайлера. Вытерев пальцем слезинку, сползающую по щеке, он тихо произносит:

— Послушайте, мне надо сделать звонок. Это связано с бизнесом. Возьмите себе еще пива. Я вернусь через пятнадцать минут. То, что я рассказал, еще не все…

Глава 23

Я кладу фотографию назад в папку и оставляю на столе, надеясь, что больше никогда ее не увижу. Потом подхожу к краю террасы и обвожу взглядом океанский простор. Сейчас у меня в голове роятся столько мыслей, что невозможно выделить какую-то одну из них. Но преобладает над всем этим страх. Тот самый страх, заставивший Тайлера уйти из профессии. Страх, который держит под замком все его секреты и от которого даже сейчас, через двадцать лет после похищения Таунсенда, я ощущаю слабость в коленях.

Задумавшись, я не замечаю, как Тайлер возвращается на террасу. Он подходит ко мне, держа в руке картонный стаканчик с кофе, и озадачивает меня вопросом:

— О чем вы сейчас размышляете, Пост?

— Почему они просто не убили вас? Никто бы никогда ничего не узнал.

— Вопрос очевидный, и у меня было двадцать лет для того, чтобы подумать над ним. Думаю, я был им нужен живым. Они добились своего. Куинси Миллер отправился в тюрьму навсегда. Возможно, их беспокоили перспективы апелляции по делу, и, поскольку я над ней работал, они решили заставить меня дать задний ход. И я это сделал. В тексте апелляции я поднял все очевидные юридические вопросы, которые следовало поднять, но мой тон стал совсем иным. Я сломался, Пост. И я послал текст апелляции почтой. Вы его читали, верно?

— Конечно. Я читал все, что имеет отношение к делу. По-моему, вы изложили вполне убедительно.

— С юридической точки зрения, все было в порядке. Однако я действовал уже без души, сугубо формально. Впрочем, это в любом смысле не имело бы никакого значения. Что и как бы я ни написал, Верховный суд штата Флорида не начал бы пересматривать решение окружной инстанции. Куинси Миллер, правда, об этом понятия не имел. Думал, что я продолжаю сражаться против несправедливости, жертвой которой он стал, но я уже сдался.

— Верховный суд штата утвердил решение окружного суда единогласно.

— Неудивительно. Потом я внес чисто формальную апелляцию по делу на рассмотрение Верховного суда США. Она тоже была отклонена, как и всегда в таких случаях. И я сказа Куинси, что все кончено.

— Поэтому вы не подавали ходатайства об условно-досрочном освобождении?

— Да, и плюс ко всему на тот момент в деле не было вновь открывшихся обстоятельств. Я бросил полотенце на ринг и признал свое поражение. Разумеется, за мои услуги мне не заплатили. Два года спустя Куинси Миллер, уже находясь в тюрьме и заручившись поддержкой одного из адвокатов, отбывающих наказание, подал собственное ходатайство о пересмотре дела, но это ни к чему не привело.

Таунсенд, развернувшись, отходит обратно к столу и садится на прежнее место, положив папку с фотографией на свободный стул. Я присоединяюсь к нему, и мы довольно долго сидим, не произнося ни слова. Затем Таунсенд говорит:

— Подумайте вот о чем, Пост. Они знали, что я собираюсь на рыбалку в Белиз, знали, где я остановлюсь. Для этого нужны большие возможности. Вероятно, они прослушивали мои телефоны. Все это происходило еще до эпохи Интернета, так что о взломе электронной почты речь не идет. Подумайте, как все нужно было организовать и сколько привлечь людей, чтобы подмешать мне что-то в напиток, утащить меня с вечеринки, погрузить на катер или в самолет и отвезти в их лагерь, где они развлекались тем, что скармливали людей крокодилам. Система тросов над прудом была продумана идеально, крокодилов в воде было много, и все они были голодные.

— Вы столкнулись с хорошо организованной преступной группировкой.

— Да, и еще располагающей большим количеством денег, ресурсов, обширными связями в местной полиции и среди сотрудников пограничных служб. Всем тем, что необходимо серьезным наркодельцам для их бизнеса. Им удалось убедить меня в том, что они настроены серьезно. Я закончил работу над апелляцией, но они меня сломали. Вскоре я обратился за помощью к психологу и объяснил ему, что мне угрожают люди, способные выполнить свои угрозы, и из-за этого я вот-вот съеду с катушек. Психолог помог мне как-то справиться с шоком, и я, собрав вещи, уехал из города. Вам нужны какие-нибудь еще доказательства того, что Куинси не убивал Руссо?

— Нет. Да и без того, что вы мне рассказали, я мог бы обойтись.

— Это — тайна, которая никогда не будет раскрыта, Пост. И именно в этом заключается причина того, что я не хочу ввязываться ни в какие действия, направленные на то, чтобы помочь Куинси Миллеру.

— То есть вы знаете больше, чем говорите?

Таунсенд, прихлебывая кофе, размышляет над моим вопросом.

— Скажем так: кое-что мне известно.

— Что вы можете сообщить о Брэдли Фицнере? Полагаю, в прошлом вы были довольно хорошо с ним знакомы.

— По поводу Фицнера были некие подозрения, но о них всегда говорили шепотом. До тех немногих из юристов, которые работали с уголовными делами, включая меня, доходило больше слухов на эту тему, чем до других. На побережье залива был небольшой порт Бухта Поли. Он находился на территории округа Руис и потому был под контролем Фицнера. Ходили разговоры о том, что он позволял ввозить через этот порт наркотики, которые потом распространялись в районах, лежащих севернее, ближе к Атланте. Но это, опять-таки, только слухи. Фицнер ни разу не попался, против него не выдвигались обвинения. После отъезда я следил за ситуацией на расстоянии, если можно так выразиться, и поддерживал контакт с парой своих приятелей-юристов, остававшихся в Сибруке. Федералам так и не удалось подобраться к Фицнеру.

— А что вы скажете про Кенни Тафта?

— Кенни Тафта убили незадолго до того, как я уехал из города. Ходили слухи, что убийство произошло не так, как описал Фицнер. В этом случае, как и в случае с Руссо, именно Фицнер занимался расследованием, и он мог написать в отчете все, что ему было угодно. Разыграл целый спектакль, показывая всем, какой тяжелой потерей для него стала гибель одного из его сотрудников. Пышные похороны, многочисленная процессия, полицейские на всех прилегающих улицах. Прощание с павшим борцом с преступностью было организовано по высшему разряду.