Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. Длинное название книги коротких рассказов Харченко Вячеслав

Выйдя на свободу, «глухонемой» разыскал Кольку и зажил с ним, как с братом. Они вместе всюду ходили, вместе торговали спиртом, вместе отдыхалисемьями и вместе в одно лето обзавелись детьми, которых назвали одинаковыми именами.

На десятый год, пресытившись жизнью и испробовав многое, Колька предложил Пире обменяться женами, что и случилось.

Пире досталась Колькина молодуха – работящая и в доме, и в постели, а Колька уже через месяц взвыл от второй половины уголовника – была она со странностями и требовала интеллектуального ухода. Но Пиря обратно Кольке кралю не отдал ни через месяц, ни через два, ни через год.

Тогда Колька пырнул его на шашлыках ножом в живот – хотел попугать, но попал в печень, и Пиря умер.

Жены и дети Кольку не сдали, и жители нашего поселка еще долго наблюдали одинокую тройную пару, горько рыдающую над могилой на Голутвинском кладбище. Так ее и прозвали – многоженами.

Повысили в звании

В семье Ивана Степановича случилось несчастье: его племянника, гаишника Михаила, повысили в звании, дав отдельный кабинет и звездочку. До этого происшествия он стоял на пересечении Волгоградского проспекта с Люблинской улицей – в самом хлебном месте.

Даже в неудачный день племяннику всегда удавалось насобирать с месячную зарплату Ивана Степановича. За пару лет службы Михаил купил квартиру, нарядил елкой жену и приобрел дачу. По праздникам гаишник делал щедрые подарки и был любимым гостем.

Теперь же в конце каждого месяца к Ивану Степановичу приходила жена племянника Соня с просьбами дать денег: «Дядя, помогите. Миша ведь теперь на улицу не ходит». Иван Степанович переправлял ее ко мне.

Со временем Соня заходить перестала, и дядя Степа как-то назвал ее проституткой. Видимо, ушла она от гаишника к другому мужчине.

Собакокиллер

Как-то в 1952 году мы у станции метро «Сталинская» теплосеть ковшом задели. Стоим, смотрим. Фонтан бьет метров двадцать вверх. Красиво. Радуга. Стоим, смотрим.

Бандиты

Мы с братом на такси работаем и очень любим «московские» рейсы. Как-то раз один сел, адрес назвал и уснул. Мы и повезли его к морю, на такой тихий и красивый пляж. Там галька мелкая с ракушками перемешана. Мы там с детства с братом любили купаться. Ну вот, привезли мы его, чтобы карманы посмотреть, а он взял и проснулся. Брат у меня здоровый такой, а этот какой-то мелкий и плюгавенький. Так он как дал брату в лоб! Брат говорит: «Ты что делаешь, засранец?!» – и из машины, а тот вскочил и как даст брату по яйцам какой-то каратой, брат даже монтировку выронил. Я бегу, а он меня догнал… и я больше ничего не помню. Просыпаюсь: машины нет, выручки нет. А еще наш город ругают! Вон какие бандиты к нам из Москвы приезжают.

Микеланджело – черепашка-ниндзя

– Нет, папа, что ни говори, а Микеланджело – это черепашка-ниндзя.

– Павлик, Микеланджело – скульптор такой был. Эпохи Возрождения. Скульптуры из камней делал.

– Ха. Ты мне еще скажи, что «Камелот» – это не кроссовки.

– Камелот – рыцарь Круглого стола при дворе короля Артура. Его убили потом.

Павлик погрустнел и задумался.

– И что, мы теперь без кроссовок будем в баскетбол играть?

Мустафа

Татарин Мустафа всегда приставал в бане к буфетчице. Сядет, завернутый в простыню, в буфете – и давай.

– Знаешь, почему женщины такие жадные?

– Не-а… – говорит буфетчица.

– Потому что у них два рта, – отвечает Мустафа.

– А знаешь, почему мужчины такие умные? – дальше мучает буфетчицу Мустафа.

– He-а… – говорит буфетчица.

– Потому что у них две головы, – отвечает Мустафа.

Обычно после этого буфетчица обижалась, нахмуривалась и изрекала: «Зато обе без мозгов».

Смерть Брежнева

Зоотехник редко без чувств мог пройти мимо коровы. Даже если она стояла посреди грязи и собственных отходов в центре круга при входе в коровник, то зоотехник все равно, чертыхаясь и матерясь, пролазил к ней и бил с размаху по коровьей морде. Иногда промахивался, будучи под хмельком, или корова успевала увернуться. Поэтому все коровы от зоотехника шарахались. Его только бык не боялся.

Шарахались коровы на всякий случай и от нас – ученых, мобилизованных на помощь подшефному колхозу. Не шарахались они только от доярок, а если и шарахались, то уже под вечер, когда доярки выпивали самогонки. Закусывали доярки редькой, посыпанной кусковой солью, рубленной топором, а запивали теплым парным молоком.

В это утро мы лежали в ватниках при входе, на солнышке, ожидая сварщика. Сварщик должен был заварить кормопровод с нашей помощью и успеть это сделать до вечера.

Промазав (на этот раз ногой) мимо коровьей морды, зоотехник, вспомнив и о нас, заявил: «Сварщик не придет, он повесился, так что займитесь чем-нибудь, а то председатель здесь тоже ходит, может и по голове настучать или оттопырит так, что хуже не предвидится. Понятно?»

Мы послали лаборанта в сельпо и ретировались на задний двор, где открыли «Три семерки» и нарезали сало кусочками, оставив на кусочках шкурку (здесь ее очень мягонько солят, так что даже только ее и хочется есть).

Проснулись мы от звона пустой посуды, будто кто-то ее встряхивал, рассматривал остатки в горлышко на солнце и с горем бросал в целлофановый пакет.

Старый кандидат Матвеич (его все так в нашем НИИ звали) стал креститься, да и мы немного струхнули – что-то ходило и бормотало голосом сварщика: «Что за баба, что за корова. В следующий раз, перед тем как вешаться буду, ее удавлю сперва. А то, стерва, как из петли вытаскивать – нате, а как рубль дать – фиг. Что за баба, что за сволочь, что за баба, что за корова».

После голоса сварщика возник и сам сварщик. Осмотрев меня, лаборанта и Матвеича, он потребовал три рубля, а на наш совет – заняться кормопроводом, а не то, неровен час, придет председатель – парировал: «Брежнев умер, надо помянуть».

Мы помолчали, а Матвеичу, ко всему прочему, взгрустнулось.

Под вечер нас растолкали зоотехник и хмурый человек, оказавшийся из органов, и отвезли в первый отдел. В первом отделе уже сидел сварщик. Мы долго на него топали ногами, а лаборант даже пару раз двинул по почкам. Сварщик пыхтел, кряхтел, отмахивался руками, отнекивался: «Ну мог же, вполне мог, он же старенький, он же такой старенький, он же старенький такой!»

Примечание 1. Брежнев Леонид Ильич. Лидер нашего государства с 1965 по 1982 год (в датах могу ошибаться). Неплохой дядька и очень добрый. В лагерь никого не сажал, а наказывал, высылая в Америку, Европу и Израиль на постоянное место жительства. Примечание 2. Первый отдел. Место, где чекисты в годы Брежнева мучили людей.

Кырдылкык

Заросший бурятский геолог Кырдылкык привез енота из Якутии. И он бы погиб у меня после отъезда бурята, если бы Иван Степанович не научил его полоскать белье в ванной, за что енот на восьмые сутки голодания получил сосиску и унаследовал имя Кырдылкык.

Искусство Кырдылкыка оказалось кстати, ибо предпоследняя жена сбежала от меня с байдарочником, а последняя еще не завелась, и грязного белья накопилось вволю, но, даже несмотря на это, участь енота была под вопросом, так как кушала зверюга много, а ходила в туалет по углам.

Решающую роль в судьбе животного сыграл участковый Василий Петрович, вызванный соседкой на наше с Иван Степановичем питейное буйство. В квартиру он вошел сам, так как мы устали и подойти к двери не могли. Капитан нас долго звал и искал по комнатам, но нашел из вменяемых лишь полощущего в ванной белье Кырдылкыка. После он и нас обнаружил, но уже долго смеялся до этого, а поэтому все простил. Соседке приказал больше не звонить и уехал.

Наутро мы с Иваном Степановичем выписали Кырдылкыку символический кожаный паспорт с постоянной московской регистрацией и назначили жалованье в размере трех таганских сосисок в день. Енот жил у меня еще долго и счастливо.

Безухов

В моей деревне Пичкова Дача под Егорьевском живут только родственники: в шести домах из девяти все связаны по крови, еще в двух живут свояки по женам, и лишь в девятом доме обитает Безухов, который никому никем не приходится, но его принимают как родного.

Доброе расположение к нему обусловлено не только его отзывчивым нравом, но и уродством (нету правого уха), которое послужило причиной его литературного прозвища, хотя и до случившегося с ним ранения он тоже имел кликон Хорек, за ловкое обращение с курами.

Повышение в статусе произошло после происшествия на рыбалке, которое, впрочем, должно было приключиться хоть с каким-нибудь из обитателей нашего захолустья, так как способ, применяемый здесь для ловли хищника, необычен, но объясним бедностью жителей.

Денег на спиннинговые удилища не хватает, а лодки есть у всех еще от дедов, поэтому ловцы гребут по реке, разматывая по течению снасть с блеснами, сделанными из охотничьих гильз. А так как руки заняты веслами, то держат леску в зубах, перекинув через правое ухо, чтобы не запутывалась.

Никаких неприятностей никогда у людей не возникало, так как щука здесь невелика, но почему-то именно на Хорька напал титан рыбьего рода, который с одного рывка лишил его уха и двух зубов во рту.

Изувеченный Хорек даже при таком развитии событий леску руками удержал, упустив в мутной воде отрезанное ухо и зубы, и, умирая от боли, после двух часов борьбы вытащил редкого щучьего остолопа, которого гордо показывал всем в Дичковой Даче. Особенно Хорек выпячивал хвост рыбины, волочившийся по земле и после взваливания трофея на плечо.

Остолопа мы метко прозвали Наполеоном и ели его вместе три дня, а Хорек после этого получил прозвище Безухов.

Жуткая тайна

Поплохело мне с вечера, сразу после прочтения Лужкина, где он назвал меня выкормышем бродской поэзии, ослом, ничего не понимающим в постконцептуализме, и поэтом, обладающим своим, но слабым голосом.

В том, что я обладаю собственным голосом, никто из моих читателей не сомневался, но было обидно обзывание «слабый». К тому же Лужкин меня допек еще по общаге филфака, где занимался в ДНД поискам задержавшихся на ночь дам, выдворяя их потом на мороз с гиканьем и свистом, причем почему-то чаще всего выкидывал именно моих девчонок.

Позже он стал известным неофутуристом, забыв про юность, а я как-то занимался делом переводческим – и даже не заметил, как Лужкин получил право делать суждения, не спрашивая, хотят ли его слушать.

От всех этих переживаний и воспоминаний на меня накатило такое расстройство психологическое, что разболелся желудок, и я, всю ночь просидев в отхожем месте, до того истратил бумагу, что в последний заход очень растерялся, ничего не обнаружив под рукой.

Пометавшись, я увидел лишь газету «Огни Юго-Восточного административного округа» с изображением в передовице нашего участкового, капитана милиции Василия Петровича Лужкина, и, сообразив, что это однофамилец моего обидчика, с нескрываемым удовольствием совершил естественный акт первой полосой.

Позже я устыдился содеянного мной, так как Василия Петровича очень уважаю, и даже порывался с ним объясниться, но, понимая, что все равно ничего не докажу, удержался, хотя неприятный осадок и раскаяние остались: все-таки из-за злодея пострадал безвинный человек.

Теперь же чувство вины меня почти не гложет, скорее всего из-за того, что, встречаясь с критиком Лужкиным, я посмеиваюсь и подмигиваю ему, как будто только мы с ним вдвоем и обладаем какой-то неведомой тайной, причем очень важной и очень жуткой.

Духовный рост

Почему-то все уверены, что я духовно расту, и доказательствами для народа является то, что я почти не пью и бросил курить. Ко мне теперь стали подходить и говорить, что лицо мое приобрело оттенок херувимский, а слог и письмо очистились от сора. Отчасти я сам этому содействовал, распространяя слухи самостоятельно, но когда к тебе все подходят по очереди и смотрят в глаза проникновенно – надоедает.

Поэтому я стал говорить правду: что пью мало из-за терзающих после алкоголя болей в желудке, а не курю из-за отхаркивающего кашля в легких, – но знакомые смеются в ответ. Типа, ври, ври, да не завирайся: если в рай метишь, подлец, так хоть не скрывай от товарищей, нам от этого почетнее, мы тоже маемся, но ничего, спасаемся но-шпой и не жужжим, а ты уклонист. Если честно, то нимб меня давит, и я тушуюсь перед молоденькими девочками и мальчиками: а вдруг уверуют в слова мои, которые я вещать стал громче и трепетней, и начнут совершать какие-нибудь поступки, за которые мне воздастся?

Собакокиллер

Теперь, когда я прохожу мимо помойки, горько вздыхаю, видя бойцового кота Собакокиллера. Вот был бы Павлик не в армии, он привел бы все в порядок, а так – серое чудовище, хоть и очень старое, но развалилось на мусоре пузом вверх, ничего и никого не страшась, нагло вытянув лапы в направлении рядом расположившихся самок.

В былые годы за такое вызывающее поведение Собакокиллер мог бы быть враз отловлен и подвергнут самой смертельной экзекуции вплоть до оплавления зажигалкой кончиков усов. Поэтому, когда в детстве Павлик выходил во двор, все кошачьи шкерились по подвалам, пока его не вызывала домой мама. Большинство людей во дворе его за это недолюбливали и в открытую гоняли, но когда нужно было разобраться с кем-нибудь, всегда просили, так как Павлик был согласен этим заниматься.

В отличие от других братьев наших меньших, Собакокиллер был неуловим и отличался изощренной наглостъю: лазил по форточкам и воровал съестное, оставлял помет на крышах иномарок, гонял зазевавшихся щенков, а однажды обратил в бегство пятилетнего бультерьера по кличке Буля.

Собакокиллер прокололся лишь раз, когда залез на кухню к моей соседке Таисии Генриховне, успевшей захлопнуть за ним окно, дверь и богемно охнуть, что не знает, что делать с этим анфан террибль. Но тут же возник Павлик. Он вошел высокопрофессионально и помпезно, снимая со штанов армейский ремень с четырехугольной бляхой с якорем, отводя правой рукой в сторону Таисию Генриховну и гордо осматривая будущее место боя.

– Не волнуйтесь, тетя Тая, полный ангажемент гарантирую, – объявил Павлик, пристраивая ремень в виде петли к люстре, предварительно огрев им бойцового кота.

– Только чтобы без «англетеров», – суетливо щебетала соседка.

Собакокиллер развязки дожидаться не стал и, зажмурив глаза, пробив лбом оконное стекло, вылетел во двор.

– Вот видите, вот видите, – свистел ему вдогонку Пашка.

– О! Какой дикий! – причитала Таисия Генриховна.

Всю ночь с крыши дома раздавались возмущенные вопли униженного кота, а потом Собакокиллер как-то в одночасье постарел и сдал: при виде людей стал прятаться, за версту обходил иномарки и в одну зиму чуть не погиб от голода, разучившись лазить по форточкам, и спас его лишь я, подкармливая котейку фаршем за десять двадцать.

Скажу даже больше: я пару раз замечал, как Буля загонял бывшего бойцового кота Собакокиллера на самый высокий тополь нашего двора.

Мечты сбываются

Проба

«Васпурасани» – вино игристое и чем-то напоминает Борхеса. Когда несешь его во внутреннем кармане плаща, оно – борх-борх, борх-борх, борх-борх – борхает.

К «Васпурасани» я привык недавно: в соседний магазин кто-то начал поставлять ворованное коллекционное вино – испанское, португальское, французское и чилийское.

Продавцы не знают его истинной стоимости и выставляют все за двести рублей. Оно красуется между «Фетяской» и «Арбатским красным», как среди равных по вкусу и качеству.

А вообще я работаю налоговым инспектором и часто делаю проверки. Иногда правильно, а бывает и что-нибудь просмотришь, если к тебе хорошо отнесутся.

Вот, например, один клиент позвал в ресторан на дегустацию коньяка «Луи XIV». Стоит он пять тысяч долларов бутылка, а подают его в четырехсотдолларовых стаканах.

Перед выпивкой такого продукта прибегают официанты и наливают его, размазывая по стенкам. Алкоголь высокого качества должен стекать с боков вниз в течение пятнадцати секунд. Еще его надо нюхать. Нюхаешь, нюхаешь, нюхаешь, смотришь на всех, когда же наступит конец и можно будет выпить.

Потом пьешь и думаешь: «Ну „Ани“, честное слово, „Ани“, и чего выкобениваются, только догнаться и хочется».

Впрочем, я человек честный и клиенту за удовольствие многое убавил, хотя чего ему простить не могу, так это того, что появились теперь у меня дорогие привычки.

И в продуктовом об этом догадываются.

Иностранцы

Когда делегации иностранных гостей приходят в Дичковой Даче на экскурсию в новоегорьевскую церковь, то отец Викентий, чтобы не травмировать их болезненное воображение, излагает своеобразную версию Священного Писания.

Подводя толпу туристов к иконе низвержения грешников, он вещает, что на инсталляции изображена сцена падения людей в ад. В аду их мучает совесть за совершенные плохие поступки. Совесть мучает все больше и больше, а им становится все хуже и хуже. От этого приезжим грустно.

Я же обычно в это время стою за спинами и думаю: «А если меня не мучает совесть, то как же быть?»

Однажды я поделился своими сомнениями с бабой Нюрой, но она лишь покачала головой и ничего не сказала.

Мечты сбываются

У командира подводной лодки Федора Петровича Мамлюкова с детства было две мечты: покорить Эверест и потопить «Энтерпрайз», а так как у него на высоте кружилась голова, то он пошел на флот.

На море он прослужил восемнадцать лет, и оставалось два года до пенсии, когда он всплыл в Индийском океане в центре натовских учений, напротив американского авианосца – голубой фантазии из снов. И хотя политотделовец сразу молча сказал «не сметь» и полез за пистолетом, Федор Петрович все равно заперся в рубке, отключил связь с Москвой и отдал приказ: «Торпедная атака!» В перископ было видно, как янки забегали и стали прыгать в воду, а сопровождение взбесилось и неслось в разные стороны, но явно не успевало, так как было очень близко к борту.

Все прилегли к орудиям и с нетерпением ждали развязки, но в последний момент Мамлюков отдал команду: «Очистить гальюны!», – и жирная вонючая жижа устремилась вверх, опоясав гордость американского кораблестроения и заполнив запахом окружающее пространство.

Так Федор Петрович осуществил мечту и не погубил жизни, но его все равно закрыли под арест до прихода в порт приписки.

Во Владивостоке капитана повезли в штаб, и он уже распрощался с погонами, но командующий Тихоокеанским флотом обнял его, прослезился и выдал желтую медаль.

Адмирал долго тряс руку Мамлюкову, но просил не распространяться, для виду посидеть годик на суше и награду на груди не носить.

Не знаю

Человеческая память – вещь странная и переменчивая. Часто большинство видит изменения к лучшему и не подозревает, как в это время другим хреново. Эту уверенность люди несут до старости, пока дети не начинают поучать их и переделывать, словно что-то произошло в мире. Хотя в мире ничего не бывает, а возник скос, и глядят на тебя под иным углом зрения. Были твои идеи на коне, а тут в загоне. Был ты прав, а тут – нет.

Мой сын Павлик родился десятого декабря тысяча девятьсот девяностого года и по своим знаниям напоминает деда, который появился на свет в тысяча девятисотом году.

Павлик Ленина не знает, и дед не знал. Блока в семнадцатом году дед знал, Маяковского знал, Горького хорошо знал, а Ленина узнал только в мавзолее в двадцать четвертом. Посмотрел на него и сказал: «Вот ты какой». Дед был кочегаром на паровозе, но на семейной фотографии голодного девятнадцатого года стоит в смокинге и обнимает молодую и красивую бабку. Словно и не Гражданская война кругом.

Хотя думаю, это правильно, и ее толком, наверно, и не было. Я же помню, как четвертого октября девяносто третьего сидел в офисе в белой рубашке и продавал тушенку вагонами, а в это время мимо окон шли танки, стреляли из автоматов, и какая-то малохольная старуха кричала: «Убили, убили» – и проклинала снайперов. Вот и в семнадцатом также. Зимний, Смольный. Утром – Керенский, вечером – Троцкий. Защитники мирового пролетариата просят выпить и закурить.

Вчера я водил сына в мавзолей, так как скоро Владимира Ильича вынесут и похоронят. Павлик долго рассматривал хрустальный гроб, а потом спросил: «Кто это?»

«Не знаю», – ответил я.

Оборотни

Всякий поездной попутчик хорош своей незаметностью, и поэтому я облегченно вздохнул, когда при входе в купе обнаружил лишь одну персону, что означало, во-первых, что можно спать на нижней полке, а во-вторых – что меня не будут философски настроенные личности донимать тайнами бытия до седьмого пота, пристально всматриваясь в глаза и многозначительно подмигивая.

Персона быстро выпила свои две банки пива и оставила меня в покое и только в два часа ночи разбудила стуком в дверь в купе, причем стук шел не снаружи, а изнутри, словно человек сквозь решетку бьется на свободу, но его не пускают злобные охранники или железные замки и засовы. Грохот сопровождался криком, чтобы предатели немедленно открыли, что я и совершил, немного опешив, так как для освобождения нужно было всего лишь повернуть защелку на двери. Но возможно, в темноте мой сосед ее просто не находил и поэтому так распереживался – вот и стоял и орал, и всех достал.

Второй раз он будил меня с нарядом милиции, так как меня убили. Представители закона склонились над моим лицом с фонариком и щупали пульс, а я вскочил на ноги и спросил: «Что за на фиг?», на что сосед сказал, что я был убит и что он видел, как два бойца меня душили, резали и насиловали, пока я не испустил дух, будучи весь в крови и беспамятстве.

Меня не взяли, а милиционеры увели соседа, чтобы как-то объяснить руководству свой вызов и допросить его, так как поезд остановился по стоп-крану, и теперь нужно было писать отчет, почему приехала машина и кто во всем виноват.

Через два часа мой спаситель вернулся, но спать мне не давал. Он говорил, что спать нельзя, так как это были оборотни. Одни оборотни меня убили и воскресили, чтобы другие оборотни не признали, что я на самом деле давно мертв, а чувства и эмоции мои заменены на чужие.

Я стал специально чувствовать, чтобы проверить и подмены не обнаруживал, но он все настаивал, а на «Моссельмаше» объявил оборотнем меня, забившись с ногами на верхнюю полку и поминутно делая руками отмахивающие движения.

Я долго смеялся – и когда выходил на Ленинградском вокзале, и когда его вязали санитары, и даже в метро я подхихикивал, пока не увидел свое отражение в зеркале на перроне: лицо покрылось шерстью, из под рукавов топорщилась серая нечесаная шерсть, а изо рта медленно и лениво прорастали клыки.

Шестидесятые

Сессия

Моя жена сдает сессию в Литературном институте, а я хожу и всем рассказываю, что пишу за нее контрольные работы. Рассказываю, потому что дал ей одну готовую, помог собрать материал для трех и написал абзац в творческий рассказ. А всего контрольных – пятнадцать штук, и в каждой по двадцать листов.

Жена затаила обиду и, пользуясь моей технической безграмотностью, сменила настройки моего мобильного телефона. Теперь при запуске он выдает: «Привет, Козлина».

Как стать Великим Мачо

У Р. существует теория Великого Мачо – мужчины с большой буквы со всех сторон. Великий Мачо – это деспот, тиран и бузюка. Он гоняет жену и не дает покоя окружающим, пытаясь самоутвердиться, чтобы мир не погиб.

Когда самоутвердится, должен попасть в тюрьму, психушку или ЛТП, иначе не понять миссии и не достигнуть сатори.

Из-за этого подлинно Великих Мачо мало.

Фестиваль «Студенческая весна»

Я обладаю очень плохим голосом и никаким слухом, но люблю петь. Когда мне было семнадцать, за счет громкости и энергии моя бездарность в кругу сокурсников сглаживалась. Тем более что тексты я писал сам, а музыку – Андрей. Друзьям льстило, что мы авторы-исполнители, и они из чувства такта закрывали глаза на очевидные вещи. В конце концов, можно и потерпеть. Только Валерик подмигивал и говорил: «Ну ты же знаешь, что это такое».

Мы не вняли доводам разума и записались с Андреем на фестиваль «Студенческая весна». На сцену вышли самоуверенные. Если после первой песни зал недоуменно пожимал плечами, после второй – нахохлился, то на пятой половина ржала, а половина искала гнилые помидоры. Мы же всё требовали и требовали продолжения.

Я кричал: «А вот у нас есть еще песня, а вот у нас есть еще песня», – а Андрей просил поддержки друзей, но они залезли под лавки. Через десять минут нам отключили микрофон, и мы почувствовали себя русскими правозащитниками в железных тисках тоталитарной системы.

Сойдя со сцены, я спросил у Валерика: «Ну как?» «Сатрапы», – ответил он.

Сатрапы оказались правы, но много позже, как-то проходя по этажу общаги, я слышал, как студенты пели песню, написанную нами.

Кот Бахыт

Мои знакомые завели гладкошерстного котенка Бахыта. Сначала он был породистым, с висячими, как у овчарки, ушами. За ним охотились, а он убегал, но убегал, как убегают аристократы. Нехотя и с ленцой.

Когда кот вырос, он набрал вес, уши выпрямились, а шерсть отросла. Стал он мне не нравиться, так как лез на руки, орал, если о нем забывали, и не двигался, чем напоминал тапочки. Иногда я делал ему козу, а он не спрыгивал, а лез глазами на пальцы. Я думал, он тупой, но хозяева его любили. Возили с собой и не оставляли одного.

Однажды Н. привез к нам Бахыта в клетке и выпустил его на волю в гостиной. Кот всего шугался и мяукал, но через два часа освоился.

После выпитого мы стали целовать кота и протискали его всю ночь, а Бахыт, как собака, не отходил от нас. За час до отъезда Н. кот исчез из поля зрения, хотя раньше свистнешь – он радостно ответит.

Мы искали кота и звали до посинения, пока я не взял фонарик и не осмотрел углы, светя лучом, как в Освенциме. В одном сидел Бахыт. Он жмурился, как подозреваемый от лампы следователя. Мы его долго вытаскивали и дали в лоб. После этого я решил, что кот не дурак.

Шестидесятые

Наверное, в шестидесятые было так же, как в девяностые. Сначала все развеселились и оторвались, а потом пришел мощный капец, и «кто не спрятался, я не виноват». Если не прибился к твердой гавани, то сиди, как Платонов, в подвале или служи при храме, как Сопровский. Холодно и голодно, но удается сохраниться, хотя такое спасение какое-то жалостливое, словно бежишь за уходящим вагоном последней электрички. Понимаешь, что бесполезно, но все равно ничего поделать не можешь. Привык.

В такое время рождаются романтики. Они долго не верят в перемены и упорно отстаивают заблуждения молодости, пока не воспитают себе подобных для будущего парникового периода. Те через тридцать лет начудят, и все так и движется по замкнутому кругу. От обкома к префекту, от мэра – к новгородскому вече.

Сегодня, когда я ехал домой, в вагон метро вошел стиляга шестидесяти лет и заиграл на саксофоне. Было заметно, что хоть он и сильно хочет есть, но занимается любимым делом так, словно что-то постоянно доказывает окружающим. Пусть серая кожа, пусть ввалившиеся синие щеки, пусть запах, но никакого ледникового периода. Просто делай что должно. Пусть даже это никому не нужно.

Нехороший человек

Моя жена увидела фотографию знаменитого русского поэта К. и сказала:

– По-моему, К. нехороший человек.

– Это неправда, – воскликнул я, – я однажды пил с ним пиво.

Потом подумал и добавил:

– Точнее, пиво пил только я, а он сидел на противоположном конце лавочки.

Потом еще раз подумал и еще раз добавил:

– Я сидел и знал, что это – знаменитый русский поэт К., а К. не знал, что я Харченко.

Литературные поля

Серьезному и известному критику Н. редакция нашего журнала предложила написать литературную статью, на что он ответил: «Я с вами в одном литературном поле какать не стану».

Самое смешное в том, что мы в литературных полях не какаем.

Роман в стихах в стиле фэнтези (из электронной переписки)

12.10.04

Здравствуйте Вячеслав Харченко!

Я хочу написать поэму фэнтези или роман в стихах – желательно фэнтези, можно просто сказку. Проблема в том, что у меня одного недостаточно идей и неинтересно самому с собой в шахматы играть. Вот и ищу единомышленников. Может, мне кого порекомендуете?

С уважением, Альберт Семибрятов.

13.10.04

Альберт, здравствуйте.

С удовольствием прочел Ваше письмо, но, к сожалению, ничем не могу Вам помочь. Просто сомневаюсь в своих силах. Боюсь, не хватает у меня технического совершенства для написания романа в стихах в стиле фэнтези. Могу порекомендовать Вам обратиться к Демичевой Наталии. Электронный адрес – [email protected].

С уважением, Харченко Вячеслав.

14.10.04 Здравствуйте, Наталия Демичева!

Я хочу написать поэму фэнтези или роман в стихах – желательно фэнтези, можно просто сказку. Проблема в том, что у меня одного недостаточно идей и неинтересно самому с собой в шахматы играть. Вот и ищу единомышленников. Может, мне кого порекомендуете?

С уважением, Альберт Семибрятов.

15.10.04

Здравствуйте, Альберт.

Задача, которую Вы ставите перед собой, трудна и интересна одновременно. К сожалению, я вряд ли смогу помочь Вам в силу своей занятости в настоящий момент:((Осмелюсь посоветовать Вам обратиться к Герману Власову, известному в Сети под псевдонимом Прочие Опасности. Его адрес – [email protected]. Рекомендую также предварительно обдумать сюжет (хотя бы примерно) и аудиторию, для которой Вы собираетесь писать (дети, подростки, сказка для взрослых – что именно? Надо конкретизировать задачу).

С уважением, Наталия Демичева.

16.10.04

Здравствуйте, Герман Власов!

Я хочу написать поэму фэнтези или роман в стихах – желательно фэнтези, можно просто сказку. Проблема в том, что у меня одного недостаточно идей и неинтересно самому с собой в шахматы играть. Вот и ищу единомышленников. Может, мне кого порекомендуете?

С уважением, Альберт Семибрятов.

17.10.04

Здравствуйте, Альберт.

Сам факт того, что Вы готовы отыскать живой отклик читателя на столь тяжелой стезе, как поэтическое совершенство, безусловно, похвален, тем более, тема, предложенная Вами, давно не дает мне покоя. Я не раз за нее сам брался и искал единомышленника, пока не убедился, что роман в стихах написан литератором Пушкиным, а сказка в стиле фэнтези – стихотворцем Ершовым. Поэтому предлагаю написать эпическую элегию в стиле фэнтези. Если этот вариант Вас не устраивает, то советую написать письмо Елене Гончаровой ([email protected]).

С уважением, Герман Власов.

18.10.04

Здравствуйте, Елена Гончарова!

Я хочу написать поэму фэнтези или роман в стихах – желательно фэнтези, можно просто сказку. Проблема в том, что у меня одного недостаточно идей и неинтересно самому с собой в шахматы играть. Вот и ищу единомышленников. Может, мне кого порекомендуете?

С уважением, Альберт Семибрятов.

Отморозки

Кубанские казаки

Кубанские казаки никогда не оставляют друга в беде, даже если он поступил неправильно.

Мой дальний предок участвовал в Полтавской битве вместе с гетманом Мазепой на стороне Карла XII, хотя всегда болел душой за Россию. Мазепа сначала Родине сделал много хорошего, а потом ошибся и оказался на стороне шведов. Но даже оттуда он бежал, что подчеркивает его противоречивый характер.

Мой предок друга в беде не бросил из-за чего сам оказался в Польше, а его праправнуку пришлось воевать на стороне Костюшко. И только в начале прошлого века все в семье стало исправляться в лучшую сторону: прадед помогал Брусилову, его кум – бакинским комиссарам, а дед брал Хасан и Халхин-Гол.

На этом военная династия прервалась. Брат недавно издал книгу, я работаю техническим писателем, а отец – электриком. По молодости он любил побузить, а сейчас сидит, словно знает, что если начать по-настоящему, то придется опять бежать. В наш же век спутникового слежения нормально спрятаться невозможно. Поэтому он не любит казаков, которые разгуливают с лампасами и крутят шашками над головой. Говорит: «Придурки».