Устремленная в небо Сандерсон Брендон
– Но почему? – удивилась я. – ФМ, ты разве не говорила, что у таких, как я, нет естественных эмоций?
– Да, но ты – продукт своего окружения и ничего не можешь с этим поделать, – сказала ФМ. – Не твоя вина, что ты – кровожадный комок агрессии и разрушения.
– Кто – я? – оживилась я. – Это так ты меня воспринимаешь?
ФМ кивнула.
Потрясающе!
Дверь маленькой комнаты внезапно отворилась, и я инстинктивно взвесила на руке свою миску, прикидывая, что из все еще теплого супа может получиться неплохой отвлекающий маневр, если им залепить в лицо.
В комнату проскользнула Бита. Свет из коридора обрисовал ее худощавую фигуру. Тьма! Я даже не подумала про нее. Жучик с ФМ привели меня сюда, пока Бита была на ужине. Согласовали они с ней это небольшое нарушение или нет?
Бита поймала мой взгляд – и поспешно закрыла дверь.
– Я принесла десерт, – сообщила она, приподняв небольшой пакетик, завернутый в салфетку. – Зараза меня застукал, когда я его забирала. Думаю, он нарочно туда ходит, чтобы посверкать на нас глазами, прежде чем отправиться ужинать с более важными людьми.
– И что ты ему сказала? – поинтересовалась Киммалин.
– Что хочу перекусить ночью. Надеюсь, он ничего не заподозрил. В коридоре вроде все чисто – ни полиции, никого. Думаю, никто ничего не заметил.
Бита развернула салфетку. Внутри лежало шоколадное пирожное, чуть приплюснутое при транспортировке.
Она раздала каждому по кусочку, потом плюхнулась на свою кровать и засунула последний кусок в рот. Я задумчиво смотрела на нее. Это была та самая девушка, которая последние несколько недель практически не разговаривала со мной. И теперь она принесла мне пирожное? Я, конечно, вздохнула с облегчением, поняв, что Бита не собирается меня выдавать, но не понимала, что заставило ее передумать.
Я устроилась поудобнее на одеялах и попробовала пирожное.
Оно было намного, намного лучше крысятины. Я невольно застонала от удовольствия, и Киммалин улыбнулась. Она сидела на краю кровати Биты, так и не застеленной с утра. Ее собственная койка наверху с безукоризненными углами и наволочкой с оборочками была аккуратно заправлена. Койка ФМ стояла у противоположной стены; на полке у изголовья громоздилась стопка книг.
– Ну, – сказала я, облизывая пальцы, – и чем вы тут занимаетесь по ночам?
– Спим? – предположила Бита.
– Двенадцать часов?
– Ну, есть физподготовка, – сказала ФМ. – Мы обычно плещемся в бассейне, а вот Бита предпочитает тренажеры с утяжелителями. Еще стрельба из личного оружия или дополнительные занятия на центрифуге…
– Я все еще не заблевала ее, – сказала Бита, – и это, на мой взгляд, никуда не годится.
– Бита научила нас играть в волл-бол, – сказала Киммалин. – Забавно наблюдать, когда она играет с парнями. Они всегда воспринимают это как некое бодрящее испытание.
– Она хочет сказать, что приятно наблюдать за тем, как Нед проигрывает, – пояснила ФМ. – Он каждый раз так конфузится… – Она оборвала фразу – наверное, вспомнила, что никогда больше не увидит, как он играет.
У меня сжалось сердце. Плавание. Стрельбы. Спорт. Я знала, чего меня лишают, но услышать об этом вот так…
– Сегодня мы не должны этим заниматься, – сказала Киммалин. – Мы же болеем. Это будет здорово, Юла! Мы сможем болтать весь вечер!
– О чем? – спросила я.
– О самых обычных вещах. – ФМ пожала плечами.
И что же у нас «самое обычное»?
– Типа… о парнях?
– Звезды, нет! – возмутилась Бита и достала что-то из-под подушки. Это был блокнот, заполненный рисунками кораблей, выполняющих различные маневры. – О летной стратегии!
– Бита все пытается назвать новые фигуры пилотажа в свою честь, – уточнила ФМ. – Но мы думаем, что маневр Биты на самом деле должен включать в себя несколько петель. Как тот, что на пятнадцатой странице.
– Ненавижу петли, – сказала Бита. – Лучше назвать это маневром Жучик. Так цветистее.
– Не говори глупостей, – сказала Киммалин. – Я врежусь сама в себя, если попытаюсь заложить столько петель.
– В маневр Жучик будут входить комплименты. Их надо отпустить врагу, прежде чем сбить его, – усмехнулась ФМ. – О! Какие красивые искры вы рассыпаете перед смертью! Вы должны гордиться собой! Отлично сработано!
Девушки начали показывать мне придуманные ими маневры, и я наконец-то расслабилась. Все названия были чудовищны, но разговор оказался занятным, увлекательным и… ну, просто очень приятным. Я тоже нарисовала в блокноте один до неприличия сложный маневр – нечто среднее между петлей Альстрома и двойным боковым виражом.
– Главная хрень в том, – сказала ФМ, – что она его возьмет и выполнит.
– Ага, – согласилась Киммалин. – А может, назовем маневром Жучик взлет? Это единственное, с чем я неизменно справляюсь.
– Ты вовсе не настолько плоха, – возразила Бита.
– Я – худший пилот звена.
– И его лучший стрелок.
– Это ничего не будет значить, если я погибну, прежде чем успею выстрелить в ответ.
Блокнот Биты все еще был у меня в руках, я перевернула страницу и проворчала:
– Жучик – классный снайпер, ты, Бита, великолепно гоняешься за крелльскими кораблями, а ФМ здорово уходит от выстрелов.
– Зато сама с трудом попаду в гору, – сказала ФМ. – Вот сложить бы нас всех троих – и получился бы один хороший пилот.
– А может, так и попробовать? – сказала я, набрасывая схему. – Кобб говорил, креллы всегда высматривают пилотов, выделяющихся из общей массы. Если они находят того, в ком предполагают командира звена, то сосредотачивают весь огонь на нем.
– Ну и? – произнесла Бита, усаживаясь на кровати. – Что ты хочешь этим сказать?
– Если они и вправду машины, возможно, у них приказ охотиться на наших командиров. И возможно, он застрял в их машинных мозгах настолько прочно, что они следуют ему до нелепости буквально.
– Это уже натяжка, – засомневалась ФМ.
Я посмотрела на свой рюкзак и прицепленную к нему рацию. Огонек мигал. М-Бот пытался связаться со мной. Наверное, с очередным запросом про грибы.
– Вот, смотрите, – сказала я, возвращаясь к своей схеме. – Что, если мы подтолкнем креллов к тому, чтобы сконцентрироваться на отдельных членах нашего звена? Если они сосредоточат огонь на ФМ, которая лучше всех уворачивается, они могут оставить остальных в покое. Жучик может висеть наготове и сбивать их одного за другим. Бита может держаться в стороне, а потом погнаться за любым, кто попытается сбить нашего стрелка.
Девушки придвинулись ближе. Бита кивнула, а вот ФМ покачала головой:
– Я не уверена, что переживу такое, Юла. За мной пойдут десятки хвостов. Меня наверняка собьют. Но… возможно, ты бы с этим справилась.
– Ты – наш лучший пилот, – поддержала ее Киммалин. – И ты ничего не боишься.
Мой карандаш застыл в воздухе. Я посмотрела на недорисованную схему боя, где корабль Жучик висел на периметре и выцеливал креллов. Еще я нарисовала десять кораблей, преследующих одного пилота.
Каково это – находиться на его месте и знать, что за тобой гонится десяток врагов? Я сразу представила себе этот невероятный, полный драматизма бой. Залпы орудий, радостное предвкушение и – слава!
Но внутри меня вдруг зазвучал совсем другой голос. Тихий и серьезный. «Это все не по-настоящему, Юла, – говорил он. – В реальности ты будешь в ужасе».
– Я… – Я облизнула губы. – Я тоже не знаю, справлюсь ли с этим. Я… – «Ну, давай же!» – Я иногда боюсь.
ФМ нахмурилась:
– И?
– Многое из того, что я говорю… в общем, это такая бравада. На самом деле я вовсе не настолько уверена в себе.
– То есть ты хочешь сказать, что ты человек, – сказала Киммалин. – Благие звезды! Кто бы мог подумать?
– Ты это сказала таким тоном, будто созналась невесть в чем, – поддержала ее ФМ. – «Ребята, у меня есть эмоции. Они ужасны».
Я покраснела.
– Для меня это много значит. Я все детство мечтала о том времени, когда смогу летать и сражаться. Теперь я здесь, и я потеряла друзей, и… Это больно. Я слабее, чем думала.
– Если это делает тебя слабой, – сказала ФМ, – то я вообще бесполезна.
– Ага, – согласилась Киммалин. – Ты не чокнутая, Юла. Ты – личность.
– Хотя и всесторонне обработанная бездушной системой, нацеленной исключительно на производство усердных, покорных, ура-патриотичных рабов, – добавила ФМ. – Без обид.
Я невольно заметила, что Бита в этом разговоре не участвовала. Она просто лежала на своей кровати и смотрела на верхнюю койку.
– При нас ты можешь это признать, – сказала Жучик. – Все в порядке. Мы – одна команда. – Она придвинулась поближе к нам с ФМ. – Раз уж мы тут говорим начистоту, можно я вам кое в чем признаюсь? По правде говоря, большинство моих цитат я придумываю сама.
Я удивленно моргнула:
– Что, правда? Так Святая никогда ничего такого не говорила?
– Нет! – заговорщическим шепотом подтвердила Киммалин. – Я их сочиняю! Просто не говорю об этом, чтобы не выглядеть слишком уж мудрой. Это неприлично.
– Мой мир никогда не будет прежним, Жучик, – сказала ФМ. – У меня такое ощущение, будто ты заявила, что верх – это на самом деле низ или что у Биты приятно пахнет изо рта.
– Эй! – возмутилась Бита. – Получишь ты от меня пирожное в следующий раз, как же.
– Это все очень серьезно, – сообщила я остальным. – Мне правда бывает страшно.
«Втайне от всех я могу быть трусихой».
ФМ и Киммалин только отмахнулись и стали подбадривать меня, рассказывая, что чувствуют сами. ФМ все еще думала, что ведет себя по-ханжески, когда критикует Силы самообороны и в то же время хочет летать в их составе. У Киммалин была душа самоуверенной всезнайки, но воспитали ее как учтивую светскую девушку.
Я ценила их доброту, но мне пришло в голову, что Спорщица, принадлежащая к контркультуре, и девушка из Благодатной – не лучшие кандидаты, способные понять, насколько важно, чтобы я не боялась. Поэтому я не стала возражать, когда разговор ушел в другую сторону.
Мы проговорили допоздна, и это было… ну, это было чудесно. Искренне и по-дружески. Но чем позднее становилось, тем сильнее я нервничала. В некотором смысле это был один из лучших дней в моей жизни – но вместе с тем он подтвердил то, чего я всегда боялась. Что остальные сближаются без меня.
Я улыбалась словам Киммалин, но мой мозг лихорадочно работал. Есть ли способ продлить это? Как часто девушки могут сказываться больными? Когда я смогу вернуться?
Наконец природа взяла свое, и Жучик с ФМ пошли разведать, свободен ли путь в уборную. В результате мы остались наедине с задремавшей Битой. Я не хотела ее будить, потому ждала у двери.
– Я знаю, что ты чувствуешь, – внезапно сказала Бита.
Я чуть из собственной шкуры не выпрыгнула.
– Ты не спишь?
Бита кивнула. Она даже не выглядела сонной, хотя я была готова поклясться, что недавно она тихонько похрапывала.
– Страх не делает нас трусами, ведь так? – спросила Бита.
– Не знаю, – ответила я, подходя к ее кровати. – Если б я просто могла задавить его!
Бита снова кивнула.
– Спасибо, что позволила остальным устроить эту ночь для меня, – сказала я. – Знаю, ты не в восторге от идеи проводить время со мной.
– Я видела, что ты сделала для Неда. – Видела, как ты полетела следом за ним прямо внутрь той глыбы.
– Не могла же я бросить его одного.
– Ну да. – Бита заколебалась. – Знаешь, моя мать рассказывала мне о твоем отце. Если видела, как я отступаю на спортплощадке или уклоняюсь от мяча во время тренировки. Она рассказывала о пилоте, который заявлял о своей храбрости, но в душе оказался трусом. «Не смей пятнать звание Непокорных, – говорила она мне. – Не смей быть такой, как Ловец…»
Я скривилась.
– Но мы такими и не станем, – продолжала Бита. – Я это поняла. Немного страха, истории какие-то – все это совершенно не важно. Важно лишь то, что мы делаем. – Она посмотрела на меня. – Извини, что я так с тобой обращалась. Просто я была… ну, потрясена, что ли, когда только узнала. Но ты не он, да и я тоже, что бы там я ни чувствовала временами.
– Мой отец не был трусом, Бита, – сказала я. – ССН врут про него.
Едва ли она мне поверила, но все же кивнула, а потом села, протянув ко мне кулак:
– Не трусить. Не отступать. Быть храбрыми до конца. Хорошо, Юла? Договорились?
Я стукнула кулаком об ее кулак:
– Быть храбрыми до конца.
29
Я проснулась в уютном гнездышке из одеял и протянула руку, чтобы нащупать стенку кабины М-Бота, но вместо этого наткнулась на бок кровати.
Ну да, точно. Который сейчас час? Я постучала по браслету энергошнура, чтобы узнать время, и комната озарилась неярким светом. Почти пять утра. Два часа до начала занятий.
Мне бы следовало чувствовать себя уставшей, ведь мы проболтали до начала второго. Но, как ни странно, сна не было ни в одном глазу. Вероятно, мой мозг знал, что если я хочу воспользоваться умывалкой, надо сделать это сейчас, пока все остальные спят.
На самом деле, возможно, лучше всего было бы тихонько пробраться наружу, чтобы меня видели идущей в здание к началу занятий. Я выбралась из вороха одеял, потянулась и подобрала рюкзак. Двигаться я старалась как можно тише, хотя, наверное, беспокоиться было и не о чем. Если остальные могли спать под храп Биты, шуршание рюкзака по полу их бы точно не разбудило.
Я выскользнула за дверь, потом обернулась и посмотрела на трех спящих девушек.
– Спасибо, – прошептала я, уже решив в этот миг, что не позволю им сделать это снова. Слишком опасно. Не хотелось бы, чтобы они узнали адмирала с плохой стороны.
Это было потрясающе. И пусть я теперь совершенно точно узнала, чего лишена. И пусть мне было тошно от того, что приходилось уходить, пусть сердце щемило от тоски, но я не променяла бы эту ночь ни на что другое. Ведь я хоть раз по-настоящему ощутила, каково это – быть частью летного звена.
Я продолжала думать об этом, пока шла к умывалке и пока чистилась. Потом заглянула в зеркало и пригладила мокрые волосы. Во всех историях у героев волосы или черные как ночь, или белокурые, или рыжие – в общем, что-нибудь эффектное. Но не грязно-коричневые.
Я вздохнула, закинула рюкзак на плечо и выскользнула в пустой коридор. Когда я уже направилась к выходу, мое внимание привлек включенный свет. Я знала эту комнату – это был наш учебный класс. Кто же там мог быть в такую рань?
Любопытство победило здравый смысл. Я подкралась к двери и через окошко в ней заглянула внутрь. Кабина Йоргена была занята, голограмма запущена. Ну и что он тут делал в половине шестого утра? Решил немного позаниматься дополнительно?
Голограмма Кобба в центре комнаты воспроизводила миниатюрную версию учебного поля боя, и я увидела, как корабль Йоргена при помощи энергокопья развернулся вокруг парящего обломка, потом выстрелил в крелла. Что-то в этой картине показалось мне знакомым.
Да, это был тот самый бой, в котором погибли Бим и Утро. Я видела, как Кобб пересматривал эту запись.
Объятый пламенем корабль Утра пошел вниз, и я скривилась, но за миг до того, как она врезалась в землю, голограмма замерла, потом запустилась заново. Я снова отыскала взглядом корабль Йоргена: он вылетел с другой стороны, проскакивая между обломками. Он искал тот корабль, который сбил Утро. Йорген пустил в ход ИМИ, но, несмотря на то что он оставил врага без щита, крелл все равно выстрелил в корабль Утра, и тот сорвался в штопор.
Голограмма снова перезапустилась, и Йорген предпринял еще одну попытку, выскочив на этот раз с другой стороны.
До меня дошло: он пытался понять, мог ли спасти ее.
Когда Утро рухнула вниз в третий раз, голограмма продолжилась, а вот Йорген вскочил со своего места. Он сорвал с головы шлем и с грохотом ударил им в стену. Я вздрогнула и чуть не бросилась бежать, испугавшись, что шум привлечет чье-нибудь внимание. Но увидеть Йоргена, обычно такого важного и надменного, сползающим по стеночке… Я не смогла уйти.
Он выглядел таким уязвимым. Таким… человечным. Гибель Бима и Утра больно ударила по мне. Но я никогда не задумывалась над тем, что чувствовал командир звена – человек, которому полагалось оберегать нас.
Йорген выронил шлем. Отвернулся от стены – и застыл.
Тьма! Он увидел меня.
Я кинулась прочь и выскочила из здания прежде, чем он успел меня догнать. Но… что дальше? Внезапно в нашей маленькой хитрости возникла огромная прореха. А вдруг дежурные на воротах сообщат адмиралу, что вчера вечером я не вышла с базы?
Конечно, они не докладывают адмиралу каждый день о каждом, кто входит и выходит с территории. Ведь так? Но если я выйду сейчас, а потом сразу же войду обратно, они, конечно же, заподозрят неладное.
Так что вместо того, чтобы пойти к воротам, я стала бесцельно бродить между зданиями базы. Было еще темно, небесные светильники тускло освещали почти пустые дорожки. На самом деле статуй по дороге мне попалось гораздо больше, чем людей: вдоль аллеи тянулись бюсты Первых Граждан, глядящих в небо.
Вдруг налетел сильный холодный ветер, закачав ветки деревьев. Скульптуры в полутьме выглядели призрачными фигурами; их каменные глаза терялись в тени. От ближайшей стартовой площадки тянуло едким запахом дыма. Должно быть, какой-то истребитель недавно вернулся на базу.
Я вздохнула и села на скамейку, бросив рюкзак рядом с собой. На душе было тоскливо. Огонек рации продолжал мигать. Может, разговор с М-Ботом разгонит хандру? Я включила рацию.
– Привет, М-Бот.
– Я вне себя! – заявил М-Бот. – Это непростительное оскорбление! Мое негодование невозможно выразить словами, но мой встроенный словарь говорит, что я оскорблен, унижен, страдаю от дурного обращения, уязвлен, травмирован, опустошен, подвергнут гонениям и/или, возможно, домогательствам.
– Извини. Я не нарочно тебя выключила.
– Выключила меня?
– У меня всю ночь была выключена рация. Ты из-за этого сердишься?
– О, это всего лишь нормальная человеческая забывчивость. Но ты что, уже не помнишь? Я же написал подпрограмму, чтобы выразить, как я на тебя зол!
Я нахмурилась, пытаясь сообразить, что имеет в виду корабль.
– Ты говорила, что я крелл? – сказал М-Бот. – Я разозлился? Это было важно?
– Да, действительно. Извини.
– Извинения приняты! – объявил М-Бот, и по его голосу было слышно, что он чрезвычайно доволен собой. – Как ты думаешь, я в достаточной мере выразил возмущение?
– Это было великолепно.
– Я тоже так думаю.
Некоторое время я сидела молча. Что-то в прошлой ночи сделало меня тихой и задумчивой.
«Она ведь действительно не разрешит мне летать, – подумала я, вдыхая запах дыма со стартовой площадки. – Я могу пройти обучение, но что толку».
– Хотя ты права, – заметил М-Бот. – Я могу оказаться креллом.
– Что?!! – Я чуть не врезала себе рацией по губам – с такой скоростью поднесла ее ко рту.
– Ну, в смысле, мои базы данных ведь по большей части утрачены, – сказал М-Бот, – и неизвестно, что в них было.
– Тогда почему ты так рассердился на меня, когда я предположила, что ты можешь быть креллом?
– Такая реакция показалась мне правильной. Я же должен симулировать личность. А какая личность потерпит, чтобы ее так очерняли? Даже если это совершенно логичное предположение и ты абсолютно верно оценила угрозу, когда задумалась об этом.
– Я действительно не знаю, кто тебя сделал, М-Бот.
– Я тоже. Иногда мои подпрограммы выдают реакцию прежде, чем мой основной имитатор личности успевает их остановить. Это очень смущает. Абсолютно логично, по-машинному – не иррационально, как человеческие чувства.
– Само собой.
– Ты используешь сарказм. Будь осторожна, или я снова применю свою подпрограмму для гнева. Но если это поможет, то я не думаю, что креллы суть искусственный интеллект, что бы там ни постановили твои мыслители из ССН.
– Что, правда? А почему ты так считаешь?
– Я анализировал их схемы боя. Твои, кстати, тоже. У меня есть несколько мыслей насчет того, как помочь тебе усовершенствоваться. Кажется… кажется, у меня есть специальная подпрограмма для подобного анализа. Как бы то ни было, я не думаю, что все креллы – ИИ, хотя некоторые, возможно, и правда ими являются. Мой анализ показывает, что большинство их схем боя индивидуальны, а не соответствуют легко определяемым логическим программам. В то же самое время они, что любопытно, безрассудны. Я подозреваю, что они – своего рода беспилотники, хотя я бы сказал, что Кобб прав: эта планета создает некие помехи в связи. У меня, кажется, наличествует усиливающая технология, которая позволяет мне справиться с помехами.
– Ну, ты ведь корабль-разведчик. Развитые коммуникационные технологии, возможно, помогают тебе в выполнении твоих задач.
– Да. Мои голографические проекторы, активный камуфляж и способность избегать радаров, возможно, служат тем же целям.
– Я даже не знала, что ты это все можешь. Камуфляж? Голограмма?
– Мои установочные параметры говорят, что все эти системы у меня находились в режиме ожидания, создавая иллюзию завала надо мной и не позволяя внешнему сканированию засечь мою пещеру до недавнего времени, пока у меня не иссякло резервное питание. Я мог бы назвать тебе этот момент с точностью до наносекунды, но люди обычно терпеть не могут такую точность, и мне не хочется выглядеть эдаким мелочным пришельцем.
– Тогда это, наверное, объясняет, почему тебя за столько лет не нашли. – Я задумчиво постучала пальцем по рации.
– И тем не менее, – сказал М-Бот, – я надеюсь, что я не крелл. Это было бы крайне неловко.
– Ты не крелл, – ответила я и вдруг поняла, что действительно так считаю. Раньше я беспокоилась, но теперь… не знаю почему, но была точно уверена, что М-Бот точно не крелл.
– Возможно, – сказал он. – Должен признать, я… переживал, что могу оказаться чем-то настолько зловещим и даже не подозревать об этом.
– Будь ты креллом, откуда бы у тебя взялось жилое пространство для человека и разъемы, совместимые с нашими?
– Меня могли построить для проникновения в человеческое общество и для этого специально имитировали один из ваших кораблей, – возразил М-Бот. – А вообще, что, если креллы – примитивные искусственные интеллекты, изначально созданные людьми? Это объясняло бы, почему во мне надписи на вашем языке. Или, может быть, я…
– Ты не крелл, – сказала я. – Я это чувствую.
– Возможно, это некая иррациональная, присущая людям предвзятость восприятия, – заметил М-Бот. – Но моя подпрограмма, умеющая имитировать признательность… ее оценила.
Я кивнула.
– Да, похоже, так она и работает, – не унимался он. – Оценивает что бы то ни было.
– Никогда бы не подумала.
– Она может оценивать что-либо со скоростью миллион раз в секунду. Так что ты можешь считать, что твое замечание – самое оцененное из того, что ты когда-либо сделала.
– А вот я бы оценила, если бы ты хоть ненадолго перестал вещать о том, как ты крут, – не сумев сдержать улыбки, сказала я и прицепила рацию на рюкзак.
– Эту твою реплику я не оценил, – негромко сообщил М-Бот. – Просто чтобы ты знала.
Я выключила рацию, встала и потянулась. Бюсты Первых Граждан, казалось, сверлили меня сердитыми взглядами. Включая более молодого Кобба. Как странно было видеть его изображение теперь, когда я хорошо его узнала. Неужели он когда-то тоже был молодым? Он же наверняка родился сварливым пятидесятилетним сухарем.
Надев рюкзак, я побрела обратно к зданию летной школы.
У главного входа стоял полицейский.
Я застыла на месте. Потом все-таки подошла к нему, чувствуя растущую тревогу.
– Кадет Найтшейд? – спросил полицейский. – Позывной – Юла?
У меня душа ушла в пятки.
– Адмирал Броня хочет поговорить с вами.
Я кивнула.
Полицейский повел меня к тому зданию, возле которого я когда-то наткнулась на Йоргена и адмирала. Чем ближе мы подходили, тем больше меня наполняло смирение. Я почему-то знала, что так и будет. Остаться вчера вечером с девчонками было плохой идеей, но… дело было совсем не в этом незначительном проступке.
Когда мы вошли в здание, я уже знала, что столкновение неизбежно. Я заслужила это за то, что сделала с Йоргеном, уже дважды. Кроме того, адмирал была самым влиятельным человеком в ССН, а я была дочерью труса. В некотором смысле было даже удивительно, что она не нашла способа выгнать меня раньше.
Но теперь все кончено. Да, я была воином, но хороший воин знает, когда битву выиграть невозможно.
Полицейский доставил меня в страшно захламленный кабинет адмирала. Броня сидела спиной ко мне, пила кофе и читала какой-то рапорт.
– Закрой дверь, – велела она.
Я повиновалась.
– Это донесение от дежурных на воротах. Ты не выходила с базы вчера вечером. Устроила себе тайную нору в каком-нибудь хозблоке или еще где-то?
– Да, – ответила я, чувствуя облегчение от того, что хотя бы другие из-за меня не пострадают.
– Ты ела еду из столовой? Которую украла сама, или кто-то вынес ее тайком для тебя из твоих товарищей по звену?
– Да, – снова сказала я, чуть помедлив.
Адмирал отпила кофе. Она все еще ни разу не взглянула на меня. Я смотрела на ее спину и седые волосы, собираясь с духом и готовясь услышать слова: «Ты отчислена».
– Тебе не кажется, что пора прекратить этот фарс? – сказала Броня, переворачивая страницу. – Брось занятия по собственной воле. Я разрешу тебе оставить кадетский значок.
Я нахмурилась. К чему эти лишние разговоры? Почему бы ей просто не приказать? Теперь, когда я нарушила ее распоряжения, она имела на это право, разве не так?
Броня наконец развернула кресло и смерила меня ледяным взглядом:
– Тебе нечего сказать, кадет?
– Почему это так важно для вас? – спросила я. – Я ведь всего лишь девушка. Я не представляю для вас угрозы.
Адмирал поставила чашку и встала. Поправила свой отутюженный белый китель, потом шагнула ко мне. Как и большинство людей, она возвышалась надо мной.
– Думаешь, тут дело в моей гордости, девчонка? – спросила Броня. – Если я позволю тебе остаться в ССН, ты погубишь хороших людей, когда струсишь, а это непременно произойдет. Поэтому я предлагаю еще раз. Уходи, сохранив значок. В городе внизу его будет достаточно, чтобы получить любую работу, в том числе и вполне прибыльную.
Она холодно смотрела на меня. И внезапно мне все стало ясно.
Она не могла просто выгнать меня. Не потому, что ей не хватало на это власти, а потому, что… ей было нужно, чтобы я подтвердила ее правоту. Ей было нужно, чтобы я ушла сама, сдалась, потому что именно так поступил бы трус.
Ее распоряжения были нацелены не на то, чтобы подтолкнуть меня к нарушению дисциплины. Она стремилась сделать мою жизнь настолько невыносимой, чтобы я отступила. Если бы она вышвырнула меня, я бы могла и дальше рассказывать свою сагу. Могла заявить, как несправедливы к моей семье. Могла кричать, что мой отец невиновен. А то, как со мной обошлись, лишь поддержало бы мой образ жертвы. Как это так – ей не позволили спать в кадетской казарме, не кормили во время обучения? Это бы выглядело ужасно.
Но если бы я ушла сама, она бы победила. Это был для нее единственный способ победить.
В тот миг я была могущественнее, чем сама командующая Силами самообороны.
Поэтому я просто спокойно отдала честь ей.
– Теперь я могу вернуться на занятия, сэр?
Ее щеки порозовели.