За век до встречи Джуэлл Лайза

11

Начались школьные каникулы, и большой дом Летиции до краев заполнился молодыми людьми, велосипедами, мячами, спортивной обувью, криком, шумом и суетой. Артур и Генри были такими же светловолосыми, как их сестра, и – насколько успела заметить Арлетта – настолько же плохо воспитанными, как их младший брат Джеймс, который целыми днями только и делал, что лупил палкой по стенам и скандалил с матерью. Все, что бы ни говорила сыновьям Летиция, в одно ухо влетало, а в другое вылетало. Можно было подумать, что матери для них вовсе не существует или что она говорит столь тихим голосом, что расслышать ее могут только другие женщины. Арлетта была по настоящему потрясена, когда старший из братьев – Генри – выхватил у Летиции газету, которую она читала, и, не обращая внимания на требование немедленно ее вернуть, подбросил газету под самый потолок, отчего она рассыпалась на несколько листов, в беспорядке разлетевшихся по комнате. После этого он преспокойно повернулся и вышел. «Вернись немедленно, Генри! Ты слышишь?!» – крикнула ему вслед Летиция, но он не вернулся, и ей пришлось самой подбирать газету с пола.

Кроме того, старшие сыновья Летиции были неимоверно грубы. Арлетта не раз слышала, как Артур в глаза называл мать «глупой старой коровой», и недоумевала, почему Летиция не выпорет наглецов и не посадит их под замок каждого в свою комнату.

Муж Летиции Энтони вскоре после войны получил еще одно повышение и работал теперь в брюссельском отделении своей компании. На этот раз, однако, семью с собой он брать не стал, хотя приезжал в Лондон не чаще одного раза в месяц. Арлетта с ним еще не встречалась, но видела его фотографию. У мистера Миллера были толстые, как у хомяка, щеки, тонкие, словно нарисованные карандашом, усики и начинающие редеть черные волосы, и Арлетта терялась в догадках, как такая красавица, как Летиция, могла выйти за человека со столь заурядной внешностью. Сама Летиция, впрочем, всегда говорила о муже с любовью и уважением, к тому же, если судить по убранству его кенсингтонского особняка, мистер Миллер был весьма состоятельным человеком. Тем не менее Арлетта была абсолютно уверена, что в доме явно не хватает крепкой мужской руки, способной навести порядок и приструнить вконец распоясавшихся сыновей.

Сейчас старший из мальчишек Летиции смотрел на Арлетту с противоположной стороны коридора с такими высокомерием и надменностью, словно ему было не шестнадцать, а как минимум вдвое больше.

– Зачем ты носишь этот дурацкий жакет? – спросил он вдруг.

Арлетта машинально опустила взгляд, чтобы взглянуть на упомянутую деталь своего туалета. Она была в полном недоумении, с чего бы Генри вдруг вздумалось обсуждать с ней ее одежду. Нормальный жакет… Немного старомодный, быть может, и, уж конечно, не такой шикарный и богемный, как те платья, которые носила Лилиан, но ничего «дурацкого» она в нем не видела. Такой жакет вполне могла бы надеть и Летиция.

– Что ты имеешь в виду? – спросила наконец Арлетта.

– Я имею в виду, что он просто нелепый! – выпалил мальчишка. – Тебе сколько лет?

– Двадцать один, – ответила Арлетта, правда – несколько неуверенным тоном. С тех пор, как на вечеринке по поводу дня рождения Лилиан, на которой один из тостов был поднят в честь ее двадцатиоднолетия, прошло меньше двух недель, и она еще не привыкла к тому, что стала на год старше. Кстати, Генри на вечеринке присутствовал; Арлетта помнила, что он был в группе гостей, пытавшихся, по традиции, тянуть ее за уши.

– Ах да, конечно. Я и забыл, – сказал он. – Просто ты так одеваешься, что выглядишь намного старше.

Арлетта снова покосилась на себя. Бутылочно-зеленый жакет с поясом, длинная юбка из сине-зеленой шотландки, темные чулки, туфли из зеленого бархата и шифоновый шарфик глубокого синего цвета… она была уверена, что выглядит очень неплохо – элегантно, стильно, модно. Силуэт, по всяком случае, был вполне современным – она сама выбрала его в одном из бесчисленных модных журналов, которыми был завален дом Летиции. Так какого же дьявола?..

Она так и не нашлась, что ответить. Поджав губы, Арлетта повернулась и зашагала прочь.

– Эй, извини! – самым небрежным тоном бросил ей вслед мальчишка. – Я не хотел тебя расстроить…

– А я и не расстроилась! – прошипела Арлетта в ответ, даже не замедлив шаг, хотя глаза ее защипало от подступивших слез. Нет, она не заплачет, ни за что не заплачет. Она не позволит себе до такой степени унизиться перед шестнадцатилетним сопляком. Даже на похоронах отца она не проронила ни слезинки, хотя смотреть на него ей было страшно: лежащее в гробу тело было собрано буквально из кусков. Сотрудники похоронного бюро сделали все, что могли, и все равно двух пальцев на руке, ноги и половины лица не хватало, но Арлетта все равно не заплакала. Не заплачет она и теперь. Вместо этого она будет презирать этого юного мерзавца всеми силами души и приложит все силы, чтобы отныне и Генри, и оба его братца взирали на нее с немым восхищением и священным трепетом. В том, что это у нее получится, Арлетта ни секунды не сомневалась, ибо она уже нашла работу младшей продавщицы в роскошном универмаге на Риджент-стрит. Универмаг назывался «Либерти» и был похож на сказочный дворец с башенками, балконами, деревянными панелями и сверкающими витринами в свинцовых переплетах. Улыбчивая заведующая секцией по имени миссис Стампер, принимавшая Арлетту на работу, побеседовала с ней в подсобке и была очень любезна. Миссис Стампер даже сказала, что Арлетта – очаровательная юная леди, что продавщицу с такой внешностью и манерами она давно искала, и добавила, что выйти на работу Арлетта сможет уже на следующей неделе, что платить ей будут пять шиллингов и шесть пенсов и что рабочая суббота у нее будет не чаще, чем раз в месяц.

С тех пор Арлетта не ходила, а летала. Впервые в жизни она отправилась на собеседование и вот, пожалуйста – сразу получила работу! И не просто работу, а Работу Мечты. Каждый день она будет проводить в сказочном дворце, в просторном, обшитом панелями натурального дерева зале, где пахнет лавандой и где выставлена самая изысканная одежда, покупать которую придут самые утонченные и модные женщины Лондона. А на мальчишек этих ей наплевать! Тем более что уже завтра вечером Генри и Артура отвезут на вокзал, посадят в поезд и отправят обратно в их элитарную тюрьму в глубинке, так что ей не придется смотреть на их скучные, самодовольные лица до самого конца октября.

Эта мысль вызвала у нее на губах улыбку, и она зашагала дальше, горделиво вскинув голову и расправив плечи под бутылочно-зеленым жакетом, который, право же, был вовсе не плох. В ее жизни слишком долго ничего не менялось; все годы, пока шла война и после нее, пока весь мир замер, погрузившись в траур или зализывая раны, Арлетта буквально сходила с ума, влача однообразное и скучное существование на затерянном среди волн острове, но теперь все было по-другому. Она наконец-то ухватила свою судьбу за гриву, взнуздала, как взнуздывают норовистую лошадь, и готова была усесться на нее верхом, чтобы настичь ускользающее будущее.

Наконец-то, думала Арлетта. Наконец-то она будет жить настоящей, полной жизнью!

12

С кисетом и стаканом воды в руках Бетти вышла на площадку пожарной лестницы. Вечер был сырым и теплым. Стояла весна, но казалось, будто на дворе сентябрь. Воздух между домами был насыщен влагой и запахами готовящихся в ресторанной кухне блюд.

Скрутив сигарету, Бетти с наслаждением затянулась, глядя на понравившееся ей здание напротив – на его темные окна, в одном из которых едва угадывался хрустальный блеск люстры. Абстрактной картины на стене видно не было. Судя по всему, в доме никто не жил, а мужчины с фотоаппаратами, которых она заметила перед парадным, были, наверное, обыкновенными туристами. Странные все же туристы, подумала Бетти лениво. Туристы, которые любят фотографировать ничем не примечательные здания в Сохо.

Было почти восемь часов пятничного вечера.

Третьего вечера Бетти в Сохо.

В сумочке у нее лежало двести пятьдесят фунтов, полученных за шубу Арлетты.

Пока она курила, небо становилось все темнее, а внизу просыпался ночной город. Бетти смотрела, как зажигаются уличные фонари, слышала, как нарастают уже знакомые ей вечерние звуки и шум, и чувствовала, как внутри нее, наполняя ее до краев, оживает и пульсирует какая-то таинственная, не дающая покоя, зовущая куда-то энергия. Ей не хотелось сидеть в своей крошечной квартирке, но еще меньше Бетти хотелось выходить одной, сидеть в одиночестве в баре, словно персонаж какого-нибудь психологического триллера, и ждать, пока ей предложит выпить какой-нибудь мрачный герой с разбитым сердцем. Потом она стала думать о таинственном Питере Лоулере, записка с именем и адресом которого невесть сколько времени дожидалась ее в кармане шубы. Записка, которая привела в тупик. Интересно, сколько могут продлиться ее поиски, если она никак не может толком их начать?..

Вернувшись в квартиру, Бетти накинула куртку, сунула в карман ключи от входной двери и решительно улыбнулась своему отражению в зеркале. Она по-прежнему не знала толком, что ей делать, но начинать с чего-то было надо, и она решила начать с поисков работы, причем начать сейчас, не откладывая дела в долгий ящик.

Почему бы нет?

Домой Бетти вернулась только три часа спустя. Ноги болели (швы на внутренней поверхности сабо натерли ей кожу чуть не до крови), а лицевые мышцы свело судорогой от постоянных улыбок. Еще сильнее пострадало ее самомнение. Оно как будто сдулось и стало теперь не больше зернышка обжаренного в масле арахиса, которым Бетти перекусила в баре ресторана на Грик-стрит, ожидая, пока очередной замотанный, еле держащийся на ногах менеджер сообщит ей, что никакой работы у него на данный момент нет, и попросит оставить резюме. Выходя из дома, Бетти планировала потратить немного из полученных за шубу денег на то, чтобы посидеть в хорошем ресторане за бокалом пива и порцией спагетти, но по мере того, как она обходила один за другим окрестные рестораны и кафе и получала отказ за отказом, ей становилось все яснее, что наличность стоит поберечь и что она пока находится не в том положении, чтобы тратить деньги на удовольствия.

Последним пунктом ее вечерней программы поиска работы был «Ворчун».

Да-да, тот самый «Ворчун».

Бетти узнала о нем из глянцевых журналов, страницами которых был застелен кухонный стол в холодном особняке на краю скалы. Этот ночной клуб казался ей таким же таинственным, как Нарния, таким же прекрасным и таким же невероятным, как единороги. Она подолгу разглядывала фотографии седеющих рок-звезд и изрядно принявших на грудь актеров, которые, покидая клуб на рассвете, выглядели либо напуганными, как олени, либо агрессивными, как футбольные хулиганы, и думала: вот бы попасть туда и сидеть за столиком рядом со всеми этими людьми. Бетти ни секунду не сомневалась, что именно там бьется обнаженное, алое сердце Сохо. Именно «Ворчун», а не секс-шопы, китайские фонари и татуировочные салоны, был подлинной квинтэссенцией легендарного лондонского района: там тусовались знаменитости, там в обычае были неумеренность и излишества, а дурная слава была не недостатком, а достоинством. Именно туда словно магнитом притягивало тех, кто раскрашивал мир повседневности яркими и соблазнительными красками. И вот Бетти уже стоит в затемненном вестибюле знаменитого «Ворчуна» и робко просит о встрече с менеджером, чтобы поговорить насчет работы, а ей вежливо, но твердо отвечают, мол, все менеджеры сейчас заняты, но если вы оставите свое резюме… Она, впрочем, почти не слушала, что говорила ей улыбчивая девушка за стойкой. Взгляд Бетти был прикован к тяжелым двойным дверям, которые то и дело распахивались и снова закрывались, когда кто-нибудь входил или выходил из зала, и тогда она мысленно спрашивала себя, вдруг это какой-нибудь известный человек, на которого стоит поглазеть?

Но не успела она как следует надышаться атмосферой знаменитого ночного клуба, как приятный молодой человек в строгом костюме и галстуке проводил ее к выходу, придержал дверь и даже пожелал на прощание всего хорошего. Через мгновение Бетти снова оказалась на улице среди оживленно болтавших у подъезда водителей такси и толп лондонцев, слонявшихся по тротуарам в поисках способа убить пятничный вечер.

Из «Ворчуна» Бетти сразу отправилась домой. Держа сабо в руке, она на цыпочках поднялась по лестнице и вошла в квартиру. Сказать, чтоона была разочарована результатами своего похода, значило бы ничего не сказать, но Бетти решила не отчаиваться. В конце концов, утро вечера мудренее; будет день, будет пища или, в данном случае – работа, и так далее…

В квартире было темно и тихо. На мгновение Бетти вспомнилась ее огромная пустая спальня в огромном пустом доме, вспомнились широкие длинные коридоры и комнаты, в которых никто не жил, вспомнились простор, прохладный и свежий воздух – и тишина. Она, однако, постаралась справиться с нахлынувшим на нее чувством потери, вызвав в памяти все те долгие ночи, проведенные в большой, молчаливой спальне большого молчаливого дома, на протяжении которых она мечтала только о том, чтобы оказаться здесь.

Переодевшись в пижаму, Бетти вооружилась влажной гигиенической салфеткой, чтобы смыть с лица косметику и разочарование с души, и легла в постель, прислушиваясь к доносящимся с улицы голосам и смеху людей, которые проводили время куда приятнее, чем она.

В понедельник утром напротив подъезда дома на Питер-стрит дежурили уже не двое, а целых пять папарацци. На этот раз Бетти была совершенно уверена, что это именно папарацци, а не туристы, не полицейские в штатском или кто-нибудь еще. Все эти люди носили потертые жилеты, вместительные карманы которых оттопыривали запасные кассеты с пленкой, сменные объективы, светофильтры и тому подобные вещи, все держали в руках стаканы с кофе, все щурились от ярких лучей утреннего солнца и, к тому же, вполголоса переговаривались между собой, словно зеваки на похоронах незнакомого человека. Бетти очень хотелось знать, чего, собственно, они ждут; она даже немного замедлила шаг, но ничего интересного ни в доме, ни в его окрестностях не происходило, и она не стала задерживаться. Новая мысль пришла ей в голову, и, повернувшись, она двинулась в обратную сторону и, выйдя на площадь, стала ждать, пока Джон Любезноу запаркует свой пикап. Через минуту он уже выбрался из кабины, держа в руках картонную коробку, на крышке которой стоял пластиковый стакан с кофе. Увидев Бетти, Джон мрачно улыбнулся.

– Привет, – буркнул он.

– Доброе утро, – отозвалась Бетти и сняла с коробки стакан, чтобы он мог опустить свою ношу на землю. – Как дела?

– Неплохо, – отозвался он. – Совсем неплохо. А у тебя?

– В пятницу я была у твоей сестры, – сообщила Бетти («На «ты» так на «ты», – решила она про себя.). – Она купила шубу.

Джон слегка приподнял бровь.

– Вот как? Надеюсь, она нормально тебе заплатила?

Бетти кивнула и протянула ему стакан.

– Нормально, – сказала она. – У нее там… в агентстве… очень интересно.

Он пожал плечами и достал из коробки стопку пластинок в бумажных конвертах.

– Может быть, – сказал он с таким видом, словно подобная мысль никогда не приходила ему в голову. – У нее там интересно, да… Для тех, кто понимает, конечно.

– А сама она очень милая, – продолжила Бетти, неожиданно польщенная тем, что Джон включил ее в число «тех, кто понимает».

– Ты так считаешь?

Бетти ответила не сразу. Она никак не могла разобраться в его тоне и понять, то ли он шутит, то ли он действительно категорически не согласен с ее утверждением. В конце концов она решила, что двигаться дальше по скользкой дорожке, на которую неожиданно свернул разговор, не стоит, и предпочла сменить тему. Безмятежно улыбнувшись, Бетти сказала:

– Там, на Питер-стрит, я видела целую толпу папарацци. По-моему, они на кого-то охотятся, – сказала она, показывая рукой себе за спину. – Не знаешь, на кого?

– На Питер-стрит? – переспросил Джон, глядя на нее с несколько большим интересом.

– Да.

– Вообще-то, там живет Дом Джонс.

– Дом Джонс?

– Ну да. Это певец, который…

– Я знаю Дома Джонса! Знаю!.. Группа «Стена». И это его дом?.. На Питер-стрит?.. – Ее ум никак не мог охватить этот потрясающий факт. Группа «Стена» никогда не была ее любимой, точно так же, как Дом Джонс не был ее любимым певцом, но она знала, что на данный момент он был самым известным в Великобритании исполнителем, а его группа – самой большой по составу. Так, значит, это его люстру и его абстрактную картину она видела в окне в свой первый вечер в Сохо? Неплохо, черт побери, совсем неплохо! О подобном соседстве она и мечтать не смела. Дом Джонс был настоящей знаменитостью.

– Да, это его особняк. Один из его особняков. Он жил здесь раньше, пока не женился года два назад на какой-то…

– Я знаю! На Эйми Метц. – В голове Бетти сами собой всплыли вычитанные в дешевых журнальчиках факты, слухи, сплетни и перевранные истории о том, как Дом Джонс бросил очаровательную, похожую на сказочную эльфийку солистку девчачьей группы «Бутон» Черил Гласс ради вспыльчивой и пугающе красивой вокалистки девчачьей группы «Всемогущие» Эйми Метц. Вскоре они поженились и вместе со своими тремя детьми (все – моложе трех лет) поселились на Примроуз-Хилл в огромном розовом особняке, тут же сделавшемся сосредоточием новых скандалов и сплетен. И тут вдруг Бетти поняла, почему розовая дверь дома на Питер-стрит показалась ей такой знакомой. Она же видела ее раньше, видела на снимках Дома Джонса, сделанных папарацци, когда он выходил или входил в свой особняк.

– Да, он женился и переехал к ней, но свой старый дом так и не продал. Все это время он стоял пустым. – Джон бросил взгляд в сторону Питер-стрит и стал устанавливать свой прилавок. – Может, он вернулся? Ты не читала сегодняшние газеты?

Бетти наморщила нос и, повернувшись, зашагала прямо к газетному киоску, стоявшему на противоположной стороне площади. Она еще не дошла до него, когда ей в глаза бросился напечатанный огромными буквами заголовок на первой странице «Миррор»: «ДОМ ДЖОНС РАССТАЛСЯ С ЭЙМИ». Сенсационная статья сопровождалась расплывчатой фотографией, на которой Дом Джонс, выглядевший как последний бродяга, выходил из дверей «Ворчуна». Как гласила подпись, произошло это «вчера поздно вечером».

Схватив газету, Бетти принялась жадно читать. В статье рассказывалось, что Дом попался на горячем, когда после очередного концерта – в служебном туалете за кулисами – девятнадцатилетняя поклонница по имени Кэрли Энн делала ему минет. А единственная причина, по которой этот прискорбный, но ничуть не удивительный факт дошел до сведения Эйми, заключалась в том, что бойфренд Кэрли потихоньку заснял свою подружку и певца на видео, а потом попытался шантажировать Дома, требуя за молчание довольно значительную сумму. Дом, по-видимому, не воспринял угрозу всерьез, и в скором времени копии компрометирующей пленки попали одновременно и в почтовый ящик розового особняка на Примроуз-Хилл, и на стол главного редактора «Миррор».

Под статьей в газете были напечатаны расплывчатые фотографии – отпечатки, сделанные с видеопленки. Сама же статья заканчивалась коротким абзацем, который для большинства читателей значил очень мало, но когда Бетти его прочла, по ее спине побежали мурашки восторга.

«…После разрыва с Эйми Метц Дом Джонс, по всей вероятности, вернется в свое старое холостяцкое жилище – городской особняк в лондонском Сохо, где он жил со своей предыдущей гражданской женой Черил Гласс».

С трудом удерживаясь от того, чтобы не улыбаться во весь рот, Бетти заплатила за газету. Думала она при этом о неудачниках-папарацци, часами простаивавших у парадного подъезда особняка в надежде увидеть знаменитого певца, тогда как она могла наблюдать за его окнами, с удобством расположившись на пожарной лестнице. Сунув номер «Миррор» под мышку, Бетти поспешила вернуться к себе. Уже вбегая в двери, она успела продемонстрировать Джону заголовок, но он в ответ только приподнял бровь, словно говоря: «Ну и что?»

Прыгая через ступеньки, Бетти взлетела к своей квартире и, не заходя внутрь, выскользнула на пожарную лестницу. Трясущимися руками она скрутила сигарету, закурила и стала смотреть на окна Дома Джонса. В это время дня свет падал на стекла под таким углом, что Бетти все было прекрасно видно. Довольно долго в комнатах ничто не двигалось, потом по стене скользнула какая-то тень, и вдруг мимо окна прошел какой-то человек. Он двигался слишком быстро, чтобы Бетти сумеа рассмотреть его как следует, но ей показалось, что он был невысоким, узкобедрым и в меру широкоплечим. Разумеется, она не могла быть на сто процентов уверена, что это именно Дом Джонс, но ей показалось, что это именно он. В конце концов, кто же еще мог ходить по его дому?

При мысли об этом Бетти снова почувствовала пробежавшую по телу дрожь восторга. Неужели это она сидит здесь, в Сохо, буквально в двух шагах от человека, о котором писали утренние газеты? Сидит и смотрит, как Дом Джонс ходит по своей комнате? Она, Бетти Дин, оказалась практически в центре самой громкой сенсации последних недель!

Невероятно!

Не отрывая взгляда от окон Дома, она выкурила еще три самокрутки, но певец больше не появлялся. Наконец она затянула шнурок кисета и вернулась в квартиру, не без раскаяния размышляя о том, сколько времени она потратила зря. В самом деле, разве нет у нее других забот, кроме как ждать, не появится ли в окне напротив знаменитый исполнитель? Похоже, бары, кафе, рестораны и ночные клубы Сохо не очень-то спешили взять ее на работу. Тогда, быть может, ее захотят нанять работающие в дневное время магазины и галереи?

Внутри ресторана быстрого питания было очень светло – так светло, что после полутемной улицы свет резанул Бетти по глазам. Зал был битком набит туристами и бездельниками, в воздухе витали навязчивые запахи перегорелого масла и размороженного мяса. В отделении для курильщиков с полдюжины мужчин нервно затягивались сигаретами, а в промежутках между затяжками пригоршнями уплетали чипсы. Еще один уголок зала предназначался для изможденных пьянством алкоголиков и покрытых татуировками наркоманов, которые сидели, ссутулившись над кружками остывшего кофе, и что-то бормотали себе под нос. У противоположной от них стены несколько горластых студентов-иностранцев переговаривались на ломаном английском, то и дело принимаясь громко хохотать.

Бетти пристроилась в очередь за небольшой группой типичных японских туристов в новеньких бейсболках с огромными козырьками и с дорогими фотоаппаратами в руках, которые изумленно таращились во все стороны. Из колонок под потолком лилась фоновая музыка. Прислушавшись, Бетти решила, что это может быть электронная версия «Капакабаны» Барри Манилоу, но сказать наверняка было трудно.

Когда подошла ее очередь, неуклюжий молодой официант с сеткой для волос на голове произнес с дежурной улыбкой:

– Здравствуйте, рады видеть вас в «Вендиз». Что вы закажете сегодня?

Бетти заказала сэндвич с цыпленком, картошку фри и «Пепси». Ожидая, пока соберут ее заказ, она бросила взгляд на стену слева.

«Вендиз» набирает персонал! – гласило небольшое объявление. – Нам нужны энтузиасты, готовые обслуживать клиентов на высоком уровне. Бесплатная форменная одежда, достойная оплата… – И так далее. – Пожалуйста, возьмите бланк заявления о приеме на работу».

Бетти поморщилась, но голос у нее в ушах сказал: «Возьми бланк. Возьми, чтобы потом не жалеть».

«Чушь какая! – ответил ему другой голос. – Я не могу здесь работать!»

«Почему бы нет? – заспорил первый голос. – Работа как работа, к тому же недалеко от дома. И оплата достойная. Кроме того, будет что написать в резюме. Ты сможешь платить за квартиру и даже, возможно, что-то откладывать. Все хорошие места ты уже обошла, и никто тебя не нанял, так что выхода у тебя нет».

– Дайте мне бланк, пожалуйста! – выпалила Бетти, показывая на объявление.

Официант удивленно посмотрел на нее, но потом снова улыбнулся заученной улыбкой.

– Пожалуйста.

Выхватив бланк у него из рук, Бетти торопливо запихала его в сумочку, чувствуя, как от смущения и стыда горят щеки. Она подумала об Арлетте – о том, что бы она сказала, если бы видела ее сейчас – свою любимую внучку, которая стоит у прилавка унылой фастфудовской тошниловки с заявлением о приеме на работу в кармане. Точнее – в сумочке, но какая разница?.. Можно было не сомневаться: Арлетта схватила бы заявление и, не говоря ни слова, разорвала на тысячу кусочков, а потом взяла ее за руку и отвела в «Сент-Джеймс», чтобы угостить порцией устриц. С другой стороны, сама-то Арлетта уж точно никогда не жила в Сохо, никогда не оставалась без гроша в кармане, никогда не испытывала жгучего желания никогда не возвращаться домой. И если Арлетте действительно хотелось, чтобы она нашла Клару Каперс, – а Бетти не сомневалась, что ей этого хотелось, – тогда ей просто придется зарабатывать какие-то деньги, потому что в Лондоне на тысячу фунтов не проживешь.

13

Вечером, прежде чем отправиться спать, Бетти вышла на пожарную лестницу, чтобы выкурить сигаретку на сон грядущий. Время приближалось к полуночи, и свет в окнах Дома Джонса был пригашен. Звон посуды и столовых приборов, доносившийся из ресторана, был Бетти уже хорошо знаком; привычный фоновый звук ее не только не раздражал, но, напротив, – действовал успокаивающе. Ну, почти успокаивающе.

Бетти закурила, затянулась – и тут ее внимание привлекло какое-то движение. Вскинув взгляд, она увидела в окне напротив мужчину, который пытался обеими руками поднять скользящую раму. Рама не поддавалась, и его лицо перекосилось от усилий.

От восторга Бетти даже перестала дышать. Нет, она по-прежнему не была на сто процентов уверена, что видит именно Дома Джонса – оконное стекло было довольно грязным, да и источник света находился за спиной мужчины, но почему-то ей казалось, что это должен быть именно он. Наконец послышался пронзительный скрежет, рама поддалась и поехала вверх – и она увидела его лицо. Теперь никаких сомнений быть не могло, это был Дом собственной персоной: белый жилет, покрытые татуировками предплечья, тонкие пальцы музыканта, которыми он прикрыл от ветра зажатую в зубах сигарету, поднося к ней огонек «Зиппо». Вот он глубоко затянулся, и его нахмуренное лицо немного расслабилось, когда проникший в легкие табачный дым начал свое терапевтическое воздействие. Усталый и все еще немного сердитый взгляд Дома медленно заскользил через площадь, поднялся выше и вдруг замер, остановившись на ее лице.

Бетти поспешно отвернулась. Меньше всего ей хотелось, чтобы он подумал, будто она за ним подглядывает, но уже через несколько секунд она снова посмотрела на него, сообразив, что ей вряд ли удалось его провести и что если она и дальше будет притворяться, что вовсе на него не смотрела, это будет выглядеть очень глупо. Она будет выглядеть глупо.

Дом Джонс все еще смотрел на нее, и его лицо выражало лишь легкое недовольство или, скорее, удивление. Вот он слегка приподнял руку в приветственном жесте, и она ответила тем же, чувствуя, как от волнения отчаянно колотится сердце. Ей даже показалось, что Дом Джонс ей что-нибудь скажет, но сразу поняла: ему придется кричать, чтобы перекрыть гудение кондиционеров, лязг кастрюль и громкие голоса кухонных рабочих. И он действительно ничего не сказал; некоторое время Дом Джонс задумчиво глядел в пространство перед собой, часто затягиваясь сигаретой, потом затушил окурок о кирпичную кладку под отливом окна и швырнул его вниз.

Прежде чем вернуться в комнату, Дом Джонс бросил в сторону Бетти еще один взгляд, в котором она разглядела (все-таки расстояние было не слишком большим) смесь настороженности и неожиданного одобрения. Скользящая рама с лязгом опустилась, и его лицо снова превратилось просто в светлое пятно за стеклом. Потом исчезло и оно, свет в комнате погас. Бетти торопливо докурила свою сигарету и бросила взгляд на часы. Десять минут первого. Слишком поздно для того, чтобы звонить Белле – единственному человеку, способному по достоинству оценить то, что только что произошло. В жизни Бетти еще никогда не случалось ничего столь же интересного и волнующего, и вот, на тебе! Ей даже не с кем об этом поговорить!

На следующее утро Бетти проснулась довольно поздно – в десять с небольшим. Проснулась и сразу же с неудовольствием подумала о том, что с половины третьего до четырех сорока пяти лежала без сна, прислушиваясь к тому, как женщина из квартиры этажом ниже занимается сексом. С тех пор как Бетти поселилась в Сохо, она видела соседку только один или два раза, и та не произвела на нее никакого особенного впечатления. Это была с ног до головы упакованная в джинсу субтильная азиатка, лицо которой выражало страдание и неубывающую тревогу. Когда они встретились на лестнице, соседка не поздоровалась и даже не улыбнулась, и интуиция подсказала Бетти, что торопиться и навязывать знакомство не следует. Маленькая азиатка, впрочем, не производила впечатление человека, который будет среди ночи заниматься сексом два с лишним часа подряд, орать во весь голос каждый раз, когда она испытывает множественный оргазм (а таких разов было несколько), и к тому же колотить по стенам кулаками и пятками. С кем бы она ни трахалась (а Бетти, как ни старалась, не могла подобрать более подходящего слова для того, что происходило в квартире снизу), этот человек покинул здание минуты через три после ее последнего особенно шумного оргазма, протопав вниз по лестнице и громко хлопнув дверью подъезда.

Не успела Бетти перевести дух, как на дребезжащей, шумной машине подъехали мусорщики.

Принимая решение снять эту квартиру, Бетти ничего не знала об особенностях вывоза мусора в Сохо. Ее никто ни о чем не предупредил. Никто не сказал ей, что мусорщики приезжают каждый день и что это бывает довольно рано. Никто не предупредил ее, что они насвистывают, хохочут, переговариваются во весь голос, гремят крышками баков, хлопают дверьми и с размаху швыряют крупногабаритный (вроде старой мебели) мусор в кузов своего рычащего грузовика.

Только в половине шестого Бетти удалось наконец задремать, но ее сон снова не был долог: на рыночную площадь начали съезжаться в своих раздолбанных пикапах торговцы, что также сопровождалось рычанием моторов, хлопаньем дверей, лязгом откидываемых бортов, скрежетом передвигаемых по железу кузовов ящиков и коробок, смехом и громким обменом приветствиями и шутками.

Она уже хотела встать и выйти на пожарную лестницу, чтобы выкурить первую утреннюю сигарету, но незаметно для себя заснула крепким сном, который был прерван появлением полицейской машины с включенной сиреной, которая, визжа тормозами, остановилась, казалось, дюймах в десяти от ее левого виска. Вскочив, как ошпаренная, Бетти бросилась к окну и слегка раздвинула занавески, но ничего сенсационного снаружи не происходило. Она увидела только, как двое полицейских, оставив дверцы своей машины распахнутыми, ленивой походкой двинулись в направлении Питер-стрит, провожаемые дюжиной любопытных взглядов.

Похоже, что-то все-таки происходило, и Бетти, натянув спортивный костюм и накинув кардиган, спустилась вниз. Джон Любезноу был уже на месте. Стоя за прилавком своего лотка, он демонстрировал какому-то похожему на хиппи пижону диск-гигант Джона Отуэя[12]. Увидев растрепанную Бетти, выскочившую из подъезда с рубцом от подушки и выражением паники и жгучего любопытства на лице, он удивленно вскинул голову.

– Что случилось? – спросил Джон.

– Это ты мне скажи, что случилось! – выпалила Бетти, позабыв о своем решении держать себя в руках и делать вид, будто ее ничем нельзя удивить.

– Ты о чем? – Он недоуменно наморщил лоб.

– Об этом… – Бетти махнула рукой в направлении полицейской машины, на крыше которой продолжали вспыхивать синие огни. – Они приехали к Дому Джонсу? Зачем?

Джон Любезноу почесал в затылке.

– Понятия не имею, – ответил он и повернулся к покупателю с улыбкой, означавшей, что он извиняется за эту бешеную кошку, помешавшую их разговору. – Так на чем мы остановились, сэр?..

Бетти нетерпеливо вздохнула и быстрым шагом направилась к Питер-стрит. Свернув за угол, она увидела, как полицейские о чем-то предупреждают одного из дежуривших у подъезда Дома папарацци. Все еще горя желанием узнать, в чем дело, Бетти приблизилась к ним самым небрежным шагом, но не услышала ничего интересного. Пока она стояла на тротуаре, засунув руки поглубже в карманы кардигана, один из полицейских поднялся на крыльцо особняка и постучал в розовую дверь. Захрипело переговорное устройство, и Бетти снова навострила уши, но услышала только искаженный динамиками мужской голос. Пискнул замок, полисмен толкнул дверь, и она успела увидеть в глубине прихожей смутные очертания фигуры Дома Джонса, одетого в джинсы и клетчатую рубашку. Бетти не была уверена, но ей показалось, что выглядит он встревоженным и усталым. Рассмотреть Дома получше ей не удалось – полисмен вошел внутрь и закрыл дверь за собой.

Глядя на захлопнувшуюся дверь, Бетти вдруг почувствовала себя странно. Это было похоже… на боль. Да, на боль, которая сжала сначала ее сердце, а потом опустилась куда-то в желудок. Возможно, это было сожаление, досада и легкая печаль, к которым примешивалось… желание. Дом Джонс, знаменитость и мегазвезда, выглядел таким… побитым. Потерпевшим поражение. Его брак лежал в руинах. Его дети остались у матери, а сам он был вынужден часами сидеть в пустых, пыльных комнатах, боясь выйти на улицу, чтобы не попасть в объективы осаждавших особняк репортеров. Да, ему не позавидуешь. Мир, в котором он жил, лопнул по швам, как мешок с мусором, и весь мир увидел его неприглядное содержимое.

Бетти очень хотелось отвести Дома к себе, угостить чаем, заставить его улыбнуться.

На мгновение она вспомнила о мерзких фотографиях в «Миррор», на которых, впрочем, нельзя было разглядеть никаких подробностей – только женский затылок между его расставленными коленями. Это, бесспорно, было отвратительно, но Бетти тут же подумала: Господи, ведь он был женат на Эйми Метц всего три года, и все это время она почти постоянно была беременна. Она выглядела как корова. Она одевалась не пойми как. И, возможно, ее постоянно навещали какие-нибудь надоедливые подруги. От такого любой нормальный мужик спятит!

Нет, одернула себя Бетти. В конце концов, она женщина, и Эйми Метц – тоже, а никакая нормальная женщина не будет оправдывать мужчину-изменника. Никогда!

Бетти крепко сжала зубы, словно пытаясь таким образом закрепить эту мысль в своем сознании, и, повернувшись на каблуках, отправилась домой досыпать.

14

При каждом шаге напитанный водой снег мягко поддавался под тонкими подошвами кожаных полусапожек Арлетты. Он был скользким как масло, поэтому на поворотах ей приходилось придерживаться вытянутой рукой за стены, чтобы не поскользнуться. Кроме полусапожек на Арлетте был длинный плащ с меховой оторочкой и шляпка из толстого поплина. Карнаби-стрит была убрана рождественскими гирляндами, и снежная каша под ногами переливалась красными, зелеными и синими цветами. Сквозь легкий туман мерцали янтарным светом окна пабов.

Арлетта шла домой, отработав последнюю перед рождественскими каникулами смену в «Либерти». Покупатели валили валом: кто-то не успел приобрести новое платье для вечеринки или приема, кто-то не успел запастись подарками. Прилавки были завалены грудами оберточной бумаги, под ногами путались обрывки упаковочных лент, звучали рождественские мелодии, а воздух пропах корицей и анисом. День был непростым, но Арлетте казалось, что нет лучше способа провести рождественский сочельник, чем в праздничной атмосфере торговых залов.

Сворачивая на Риджент-стрит, Арлетта столкнулась с небольшой группой размахивавших фонарями румяных юношей и девушек, которые, распевая рождественские гимны, развешивали на дверях домов праздничные венки из остролиста. Среди них выделялся высокий молодой мужчина в цилиндре, на верхушке и на полях которого лежал тонкий слой замерзшего снега. Похоже, он был у них заводилой. От всей компании исходила какая-то неуправляемая, дикая энергия, которая показалась Арлетте неестественной. Можно было подумать, что они пьяны, однако эти юноши и девушки не выглядели как люди, которые позволяют себе появляться пьяными в общественных местах – все они были прекрасно и модно одеты и держались с самоуверенностью, характерной для представителей высшего общества.

Пока она разглядывала певцов, мужчина в цилиндре комично завертелся на месте и воздел руки к темному небу, словно побуждая свой разгоряченный хор взять последнюю, самую высокую ноту. От резкого движения сверкающая ледяная шапка сорвалась с его цилиндра и шлепнулась под ноги Арлетте. Она рассмеялась.

– С Рождеством, мисс, с Рождеством! – Мужчина подчеркнуто театральным жестом сорвал с головы цилиндр и поклонился. Его темно-рыжие волосы были очень густыми и чуть заметно вились. Проведя по ним рукой в перчатке, мужчина вернул цилиндр на место и с любопытством посмотрел на Арлетту.

– И вас с Рождеством, – ответила она, еще раз скромно улыбнулась и пошла дальше, чувствуя на себе его взгляд.

– Ну, что теперь, Гидеон? – услышала она голос одной из девушек. – «Ночь тиха» или «Три короля»?..

– Да, – рассеянно отозвался мужчина.

– Что – да, Гидеон? Что мы будем петь сейчас?

– Одну минуточку, – пробормотал Гидеон. – Эй, мисс, постойте!..

Арлетта обернулась. Как она и ожидала, мужчина в цилиндре торопливо шагал к ней.

– Я хотел бы вас написать! – с ходу выпалил он, впившись взглядом в ее лицо.

– Простите, что?..

– Меня зовут Гидеон Уорсли. Я художник и хотел бы написать ваш портрет. У вас удивительное лицо. Такие изящные хрупкие косточки… Ну прямо как у птички!

Арлетта недоуменно моргнула.

– Для этого потребуются самые тонкие кисти, буквально в один-два волоска. Боже мой, это просто поразительно! Скажите, вы не боитесь, что в один прекрасный момент вы просто разлетитесь на тысячу кусочков, словно ваза из тончайшего фарфора?

Арлетта машинально подняла руку к лицу и попыталась представить, что могло его так поразить, а взглянув на него, вдруг поняла, почему она испытывает эту странную тревогу, чуть ли не страх. В его глазах горел яркий, всепожирающий огонь, который показался ей совершенно безумным. Гидеон не был пьян, теперь Арлетта видела это отчетливо. Его взгляд не блуждал, язык не заплетался, но он, несомненно, был одержим какой-то идеей, державшей в невероятном напряжении все его существо.

– Прошу меня простить, мистер Уорсли, но я очень спешу.

– О нет, нет! – воскликнул он. – Умоляю вас: все, что угодно, только не спешите! Сегодня слишком скользко, и если вы поскользнетесь и упадете, вы… можете разбиться на кусочки, как я только что говорил. Старайтесь идти помедленнее и будьте очень, очень осторожны. – И он предложил ей согнутую в локте руку, чтобы она могла на нее опереться. Кто-то из хористов закричал:

– Оставь бедную девочку в покое, Гид!

Он резко обернулся.

– Я ее не оставлю! – заявил Гидеон. – Разве вы не видите, какая она тоненькая и хрупкая? Такая девушка не должна ходить одна, тем более в гололед. Давайте лучше дуйте за нами. Мы будем идти и петь, идти и петь!.. Кстати, вам куда? – осведомился он у Арлетты.

– На автобус, – ответила она и после непродолжительного колебания добавила: – На автобус до Кенсингтона.

– В таком случае мы проводим вас до остановки! – объявил Гидеон. – Прошу вас. – Он снова выставил согнутую руку, и на этот раз Арлетта оперлась на его предплечье, подумав, что в этом не может быть ничего предосудительного, раз ее сопровождает не одинокий незнакомый джентльмен, а целая толпа молодых женщин и мужчин. Кроме того, она действительно боялась, как бы ей не поскользнуться на покрытой слякотью скользкой брусчатке.

– Благодарю вас, – сказала она вежливо.

– Как вас зовут? – спросил Гидеон.

– Арлетта. Арлетта де ла Мер.

– Арлетта де ла Мер, – повторил он и обернулся к приятелям. – Эй, вы слышали? Эту удивительную молодую леди зовут Арлетта де ла Мер! Арлетта Морская. Ничего более романтичного я в жизни не слышал. И чем вы занимаетесь, Арлетта Морская? Кем вы работаете? Или на самом деле вы – русалка, которая только и делает, что плещется на рассвете в изумрудных морских волнах? – Он посмотрел на ее промокшие полусапожки и вздохнул. – Нет, похоже, вы все-таки не русалка, что, впрочем, не отменяет того факта, что вы изумительно красивы. Но кто же вы такая?.. Попробую угадать. Учительница? Нет, для учительницы вы слишком хорошо одеты. Значит, вы имеете какое-то отношение к миру моды… Ну что, я прав?

Арлетта молча улыбнулась.

– Я чувствую, я почти угадал! – воскликнул Гидеон. – Может быть, вы портниха? Белошвейка? – Он схватил ее за руки и, повернув ладонями вверх, некоторое время рассматривал в свете уличного фонаря. – Нет, не портниха – руки мягкие, как кошачьи ушки. Знаете, что я думаю: вы – продавщица в каком-нибудь шикарном универмаге. В каком? В «Дикинс и Джонс»?

– Нет. – Она рассмеялась.

– В «Лиливайтс»?

– Нет!

– Тогда… в «Либерти»! Точно, в «Либерти»!

Арлетта снова рассмеялся, и Гидеон с торжествующим видом воздел вверх сжатую в кулак руку.

– Видите ли, – проговорил он, – я художник и должен уметь разбираться в людях, понимать их, читать по их лицам, как по книге, – и все это я умею. В мире искусства я – Шерлок Холмс. Пожалуй, я даже смогу угадать, откуда вы родом.

– Ну, попробуйте, – с вызовом сказала Арлетта. Ей и вправду было интересно, что у него получится.

– Сейчас, конечно, это будет трудновато, – рассмеялся Гидеон, – но если бы вы позволили мне написать ваш портрет, я смог бы не торопясь понаблюдать за вами, понаблюдать при нормальном свете, и вот тогда, я думаю, мне бы удалось догадаться, из каких сказочных миров вы явились на нашу грешную землю.