За век до встречи Джуэлл Лайза
– Если тебе что-то понадобится – сразу зови.
– Спасибо, я справлюсь, – ответила Бетти сдержанно и с достоинством, чтобы показать Дому: в чем в чем, а в таких делах она настоящий профессионал.
На лестнице, деревянные ступени которой были застелены лежавшей точно посередине узкой ковровой дорожкой, – черной, в кремовую полоску, – было темновато. Еще темнее оказалось наверху, куда не достигал свет из коридора, и Бетти покрепче прижала ребенка к груди. Добравшись до верхней площадки, она ненадолго остановилась, чтобы перевести дух. На площадку выходили две двери. Та, что была справа, вела в комнату, которая, по всей вероятности, служила Дому спальней. Сквозь неплотно прикрытую дверь Бетти разглядела неубранную кровать, застеленную черным шелковым бельем, светильники, свисавшие с потолка на длинных хромированных штангах, несколько брошенных газет на полу, ростовое зеркало в стиле ар-деко, абстрактную скульптуру, выглядевшую так, словно она была выполнена из деталей мотоцикла, а также еще один аквариум, который был встроен в подобие тумбочки под плоскоэкранным телевизором.
На некоторое время Бетти замерла на месте, глядя на то, как в зеленоватой воде за стеклом аквариума бесшумно стремятся к поверхности серебристые воздушные пузырьки. Это зрелище гипнотизировало, успокаивало, будило фантазию и навевало мечты…
Спальня Дома Джонса…
Тряхнув головой, чтобы отогнать фантазии, которые могли завести ее слишком далеко, Бетти решительно повернула налево.
Ванная комната была от пола до потолка выложена золотой мозаичной плиткой. Освещала ее бронзовая люстра в марокканском стиле. Отдельно стоящая бронзовая ванна размещалась посреди комнаты, над ней нависала довольно большая четырехугольная лейка душа, также сделанная из какого-то желтого металла. На стеклянных плавающих полках[16] были разложены стопки белых полотенец. На подоконнике стояли три обливных горшка, покрытых золотым растительным орнаментом, в которых цвели белые орхидеи.
Пеленальный столик из сероватой дешевой пластмассы Бетти обнаружила в углу. На нижней полке лежала вскрытая упаковка памперсов, три пачки гигиенических салфеток, коробка с пластмассовыми игрушками для купания и три маленьких купальных халата, покрытых пятнами от шоколада и соков.
Интересно, задумалась Бетти, почему один из самых знаменитых людей страны впустил в дом совершенно незнакомого человека? Только три недели назад его дверь осаждали с полдюжины папарацци. Только три недели назад сюда приезжала полиция, чтобы разогнать назойливых зевак. За те же три недели Дом Джонс видел ее только дважды, да и то из окна. Правда, один раз они чуть не столкнулись, когда она выходила из своего дома, но этот раз, наверное, не считается, поскольку тогда они почти не разговаривали… И вот теперь, когда они встретились в четвертый раз, Дом не только привел ее к себе, но и позволил ей унести свою младшую дочь в ванную комнату, где он не мог за ними присматривать. Откуда он знает, что она не журналистка? Не полусумасшедшая фанатка? Не маньячка, которая проникла в дом, чтобы отравить его детей или утопить их в ванне?
Почему он ей до такой степени доверяет?
Впрочем, Бетти знала – почему. Между ними существовала связь. И эта связь установилась даже не сегодня, когда они столкнулись в кафе, а еще раньше, когда он курил у окна, а она курила на пожарной лестнице. Он увидел ее, она увидела его, и оба поняли, что они ровня. Быть может, это произошло совершенно неожиданно для него, быть может даже – на уровне инстинкта, но Дом Джонс увидел перед собой девушку, с которой мог бы подружиться, которую он мог знать в юности, в которую мог бы влюбиться… и которой он мог доверить свои проблемы.
Положив Астрид на пеленальный столик, Бетти достала все необходимое и принялась за работу. Через пять минут она уже спустилась вниз и вошла в кухню, держа в одной руке чистенького, улыбающегося ребенка, а в другой – грязный подгузник.
– Куда его? – спросила она у Дома Джонса, который нарезал морковь соломкой на гранитном рабочем столе возле раковины.
Поглядев на скомканный подгузник и на счастливую мордашку дочери, которая самозабвенно пускала слюни на джинсовую куртку Бетти, Дом Джонс кивнул.
– Отличная работа, Бетти. Кидай сюда. – Он нажал на педаль, поднимавшую крышку большого хромированного бака для отходов, и Бетти бросила подгузник поверх кучи, состоявшей из морковных очистков, пустых пивных банок, ресторанных коробок, в которых берут блюда навынос, засохших кусков пиццы и бесчисленных сигаретных окурков, вытряхнутых, по всей вероятности, из пепельницы.
Мусор Дома Джонса!
Прекрати, одернула себя Бетти. Просто прекрати, и все!
Донни сидел на высоком барном табурете за столом в центре кухни и резал на полоски газету с помощью ножниц с закругленными концами. Поглядев на Бетти большими печальными глазами, он продолжил свое занятие.
– Что это ты делаешь? – спросила Бетти, присаживаясь напротив и устраивая Астрид на коленках.
Мальчик не ответил.
– Дон, – сказал Дом, держа в руке очередную очищенную морковку. – Бетти задала тебе вопрос.
– Не хочу Бетти. Хочу Мойру, – капризно отозвался Донни, дернув плечом.
Дом со вздохом отложил морковь и, опустив руку на плечо сына, слегка пожал.
– А ты знаешь, где работает Бетти?
Мальчик снова пожал плечами.
– Она работает в большом красивом ресторане, где подают отличные гамбургеры!
Донни посмотрел на Бетти, и его большие глаза сделались еще больше.
– В «Макдоналдсе»? – с надеждой спросил он.
– Нет, – покачала головой Бетти. – Этот ресторан немного похож на «Макдоналдс», но он по-другому называется. Я работаю в «Вендиз».
Надежда во взгляде Донни погасла, и он отвернулся.
Дом посмотрел на нее и улыбнулся.
– Когда ты подрастешь, – сказал он сыну, – ты узнаешь, что такое ресторан «Вендиз», и поймешь, что он куда круче всяких там «Макдоналдсов». «Макдоналдсы» для малышни, а «Вендиз» – для взрослых, которые понимают, что к чему.
Пока он говорил, Бетти перебралась вместе с младенцем в большое кожаное кресло в углу. Вторая дочь Дома (как ее зовут, Бетти уже забыла, ей только смутно помнилось, что это как-то связано с деревьями), сидела рядом с отцом на разделочном столе и таскала морковные палочки. В отличие от младшей сестры и старшего брата, волосы у нее были темными, а личико – не таким румяным и цветущим. Она была нисколько не похожа ни на отца, ни на мать (ее фотографии Бетти несколько раз видела в музыкальных журналах). Пожалуй, если бы Бетти не знала точно, кто ее родители, она могла бы принять ее за приютскую сироту, страдающую легкой экземой. Тем не менее малышка уже сейчас была довольно красива, особенно хороши были огромные голубые глаза и величественная, как у настоящей леди, осанка. Одета она была в свободный блузон и леггинсы, – и то и другое черного цвета, – так что Бетти невольно подумала: довольно странная манера одевать ребенка. Впрочем, она почти сразу вспомнила, что Акация – не обыкновенный ребенок, а дочь рок-звезды. Даже двух звезд.
А у звезд свои причуды.
– Мне нравится твой дом, – сказала она.
– Спасибо. – Дом кивнул. – Я всегда мечтал иметь собственный дом в Сохо. Даже когда был совсем молодым.
– Я тоже мечтала.
Он поглядел на нее с любопытством.
– Вот как?
– Да. Когда мне было пятнадцать, мама привезла меня Лондон. Мы пошли гулять и вроде как заблудились в лабиринте здешних переулков, боковых улочек и тупиков… До сих пор я помню это странное ощущение… Сквозь меня как будто тек бодрящий электрический ток, и мне даже захотелось… заблудиться еще сильнее – так, чтобы уже никогда не найти обратной дороги.
– Понятно. – Дом кивнул еще раз. – Нет, я действительно тебя понимаю. Примерно то же самое чувствовал и я. Мне тогда было лет двенадцать, но я хорошо помню, как я шел мимо этого самого дома и увидел грязные ступеньки, которые вели куда-то вниз. Окна были сплошь покрыты грязью, но над лестницей мигала синяя неоновая вывеска «Только для членов клуба». Господи, как же мне хотелось узнать, что происходит там, внизу, хотелось вступить в этот загадочный клуб! Мне было абсолютно все равно, что это за клуб, пусть даже это был клуб геев или клуб анонимных алкоголиков, хотя последнее маловероятно. И вот когда мы подписали наш первый контракт и получили наш первый гонорар, я точно знл, на что его потрачу. – Дом с гордостью оглядел кухню. – На мой собственный кусочек Сохо. – Он улыбнулся.
– Здорово! – воскликнула Бетти. – И ты так и поступил.
– Да. И теперь, что бы ни случилось, я никогда его не продам. Ни за какие деньги.
– Правильно, – согласилась Бетти, широко распахивая глаза. – Такое нельзя продавать, ведь это было бы все равно что… продать собственную мечту. – И она улыбнулась, чувствуя, как с каждой минутой крепнет их мистическая связь, которую она ощутила с самого начала.
Дом достал из ящика буфета ложку, снял крышку с большого коричневого чайника и помешал содержимое.
– Молоко? Сахар? – спросил он.
– И того, и другого, пожалуйста, – ответила Бетти. – Сахара три ложечки.
Дом слегка приподнял бровь.
– Вот такие девушки мне по душе! – заметил он. – Я сам когда-то клал по пять ложек, но пришлось уменьшить дозу «белой смерти». Теперь я кладу две с половиной. Как твое похмелье?..
Бетти задумалась. С тех пор как два часа назад она первой сказала Дому «Привет!», произошло столько всего, что Бетти совершенно забыла, как скверно ей было утром.
– Все в порядке, – сказала она. – Вчера… вчера меня стошнило, так что сегодня я чувствую себя намного лучше, чем могла бы.
Он улыбнулся и передал ей большую белую кружку с чаем. Бетти поставила ее на небольшой столик рядом с креслом. Ребенок у нее на коленях вел себя смирно и почти не вертелся, зачарованный пластмассовым браслетом у нее на запястье. Из небольшого радиоприемника, настроенного на рок-волну, доносился последний сингл «Суперграсс». Песня была о том, как это клево – быть молодым и забивать «косяки». Дом сделал звук погромче.
– Ты уже слышала эту их новую композицию? – спросил он.
Бетти покачала головой.
– Она будет суперпопулярной, – предсказал он и, задумчиво приставив палец к подбородку, некоторое время вслушивался в гитарный запил. – Да, точно, – подтвердил он через минуту. – У этих парней есть драйв. Правда, на сцене они ведут себя как банда мартышек, но драйв у них есть. Тебе понравилась «Попавшийся легавым»?
Бетти пожала плечами с самым независимым видом. «Даже не знаю, понравилась или не понравилась. Трудно сказать», – вот что ей хотелось передать этим жестом.
– Эта песня – настоящий хит. Жаль, не я ее написал. А тебе нравится эта песня, сынок? – обратился он к Донни.
Мальчик на секунду поднял голову от раскромсанной газеты.
– Да. Она похожа на выходные.
Дом рассмеялся.
– В точку, сынок! – воскликнул он. – Именно на это она и похожа. На выходной день, когда можно отдохнуть от старости!
– Или от того, чтобы быть маленьким, – заметил Донни, и Дом снова расхохотался.
– А что такое «косяк»? – спросил мальчик.
– Это другое название сигарет – тех самых отвратительных вонючих палочек, которые папа и мама не выпускают изо рта.
Донни наморщил нос.
– Фу, – сказал он. – Я никогда не буду курить косяки.
– Вот и молодец, – одобрил Дом.
– Отвратительная привычка, – согласилась Бетти.
– Так во сколько тебе нужно освободиться? – внезапно спросил Дом.
– Моя смена начинается в пять, так что было бы неплохо освободиться, скажем, в четыре.
– Отлично. Одна из секретарш Эйми… это моя жена… заедет за детьми в три, так что ты освободишься даже раньше. Мне как раз надо поработать в кабинете, разобраться с кое-какими делами, так что… Ты не против, если я оставлю тебя с детьми одну, скажем, часа на два?
– Конечно, я не против. За этим я и пришла, разве нет?
– Если тебе что-то понадобится, я буду в своем кабинете на верхнем этаже. Дети уже перекусили, пеленки Астрид ты поменяла, а как включается телевизор – знает Донни. Ты ведь знаешь, да, сынок?
Донни серьезно кивнул.
– В общем, чувствуй себя совершенно свободно, не стесняйся. В холодильнике полно отличного сыра… – Дом распахнул дверцу бледно-зеленого американского холодильника. – Вот чай. – Он показал на чайник. – Вот кофе. – Он открыл дверцу буфета. – А если понадобится чем-то занять детей… – Он распахнул еще одну дверцу, за которой лежали на полках стопки бумаги, книжки-раскраски, карандаши, головоломки и куклы. – Основные правила таковы… – Дом принялся загибать пальцы. – Никуда не ходить с фломастерами, рисовать только за столом. Никакого сахара. Никакого свежего молока для Акации – в холодильнике есть соевое. Не хлопать дверьми – никакими, даже холодильника. И не трогать музыкальный центр, ясно, Донни? Все остальное разрешается. И еще: что бы ты ни говорила, я все равно заплачу тебе за сегодняшний день. – Дом бросил на нее слегка покровительственный взгляд, и Бетти улыбнулась.
– Ладно. Так уж и быть.
– Значит, договорились. – И он положил ладонь себе сзади на шею. Вид у него был такой, словно он хочет добавить что-то еще, однако Дом промолчал. Вместо этого он повернулся к детям, чтобы предупредить их о быстром и страшном возмездии, которое настигнет каждого, кто посмеет ослушаться «тетю Бетти». А еще через минуту он уже быстро поднимался по лестнице к своему таинственному «кабинету».
Поднявшись на ноги, Бетти огляделась. Акация по-прежнему сидела на разделочном столе и с сомнением разглядывала чужую тетю. Рот у нее был набит не до конца прожеванной резаной морковью. Донни продолжал щелкать своими детскими ножницами; груда бумажных обрезков занимала уже почти весь стол. Астрид, которую Бетти все еще держала на руках, вдруг показалась ей тяжелее, чем она рассчитывала, но девочка, по крайней мере, не плакала и почти не шевелилась. Ну какие могут быть проблемы с этими детьми, невольно подумала Бетти. Это же не дети, а сущие ангелы!
И тут началось. Не успела эта мысль промелькнуть у нее в голове, как глаза Акации наполнились слезами, а лицо начало стремительно краснеть. В первую секунду Бетти решила, что девочка собирается реветь, валяться по полу, брыкаться и визжать, требуя, чтобы ей вернули какую-то неведомую Мойру, но потом до нее дошло, что дело не в этом.
Ребенок задыхался у нее на глазах.
– О господи! – воскликнула Бетти. – Что с тобой, детка? Что с тобой?!
Лицо Акации из красного сделалось багровым, потом – лилово-синим.
– Твою мать!.. – выругалась Бетти. – Твою мать! – Положив младшую девочку в кресло, она шагнула вперед и обхватила Акацию обеими руками. Астрид истерично завизжала, но ее сестра по-прежнему не могла издать ни звука.
– Открой рот, скорее! – настойчиво потребовала Бетти. – Дай мне посмотреть, что там у тебя… Вот так, хорошо… О господи! – Она просунула пальцы как можно глубже в рот Акации и нащупала какой-то твердый комок. Вытащить его согнутым пальцем у нее не получилось. Наоборот, она, похоже, только протолкнула его еще дальше в дыхательное горло. Бетти сама была на грани истерики, когда ей на память пришел случай, произошедший несколько лет назад. Однажды Арлетта подавилась куском курицы, но, на ее счастье, рядом оказалась сиделка. Она мигом выволокла Арлетту из кресла, развернула спиной к себе, обхватила обеими руками чуть ниже груди и сжала так резко и сильно, что кусок курицы чуть не со свистом вылетел изо рта старой леди. Назывался этот прием маневром Геймлиха или как-то в этом роде.
Сейчас Бетти не оставалось ничего другого, кроме как повторить этот прием или маневр. Развернув Акацию лицом к стене, она резко сдавила узенькую грудь девочки. Астрид тем временем ухитрилась повернуться на бок и чуть было не скатилась с кресла на пол, но застряла в подлокотнике. Теперь она висела вниз головой и визжала вдвое громче.
– Эй, что ты делаешь! Перестань! – закричал и Донни, выскакивая из-за стола. – Перестань сейчас же!
Бетти уже готова была позвать на помощь, когда напряженное тело Акации вдруг обмякло, подалось под ее нажимом, и в раковину с тупым стуком упал кусок моркови.
– Папа! Папа! – Донни с пронзительным криком выбежал в коридор, зовя отца. Астрид каким-то образом сползла на пол и лежала там, раскинув ноги и руки, но, к счастью, молчала. Бетти и Акация не двигались. Обе тяжело дышали, медленно, с трудом приходя в себя после пережитого.
Наконец Бетти развернула Акацию к себе.
– Ну как ты, детка? Все в порядке?
Слезы снова потекли по лицу девочки, но теперь это были слезы облегчения. Кивнув, она спрятала лицо на плече у Бетти, которая, выловив из раковины кусок моркови, показала ей.
– Смотри, какая гадкая морковка! – проговорила она самым веселым голосом. – Она плохо себя вела. Надо ее отшлепать, ты согласна?
Акация ненадолго оторвала лицо от плеча Бетти и, с опаской оглядев морковь, кивнула. Бетти несколько раз шлепнула по огрызку моркови ладонью.
– Вот тебе, вот! Не смей больше обижать нашу Акацию!
– Что здесь происходит? – Дом, тяжело дыша, ворвался в кухонную дверь. Из-за его спины выглядывал Донни. – В чем дело?!
– Папа, эта тетя хотела сделать больно Касе! Она ее прямо сдавила. Очень, очень сильно! – наябедничал Донни.
Дом сделал два огромных шага вперед и, подняв Астрид с пола, повернулся к Бетти. Взгляд у него был испуганный и гневный.
– В чем дело? – повторил он.
– Акация чуть не подавилась, – спокойно объявила Бетти, ласково гладя шелковистые волосики девочки. – Кусок моркови попал не в то горло и застрял. Мне пришлось резко сжать ей грудную клетку, чтобы он вылетел.
Дом несколько раз моргнул, потом несколько раз нервно сглотнул.
– Черт! – пробормотал он. – Черт побери!.. Кася, детка моя, ты как? – Он коснулся пальцами щеки девочки и с беспокойством всмотрелся в заплаканное личико. – Все в порядке?
Акация снова кивнула и в последний раз всхлипнула. Она уже успокаивалась, и Бетти продемонстрировала Дому морковный огрызок.
– Господи, какой ужас! – Дом и в самом деле выглядел напуганным. – Господи… – Он хлопнул себя раскрытой ладонью по лбу. – А я-то хорош! Я должен был подумать… должен был предупредить…
– Все в порядке, – успокоила его Бетти. – Все в порядке, никто не пострадал. Акация, конечно, испугалась… мы все испугались, но теперь страшное позади. Правда, малышка?..
Акация потянулась к отцу, и он взял ее на руки, предварительно отдав Бетти младенца.
– Черт! – снова сказал Дом. – Все могло закончиться гораздо хуже. Но как ты… Откуда ты знаешь про этот способ?
Бетти пожала плечами.
– Я один раз видела, как его применила профессиональная медсестра. На моей бабушке применила. Это называется маневр Геймлиха.
Дом прижался губами к голове дочери.
– Слава богу!.. – пробормотал он ей в макушку. – Слава богу, Бетти, что ты была рядом. И слава богу – ты знала, что делать. – Он поднял голову и посмотрел на Бетти большими темными глазами, в которых еще плескался страх. – Спасибо. – Он перевел взгляд на сына, который так и стоял в дверях, с подозрением оглядывая всех по очереди.
– Бетти только что спасла твою сестру, Донни. Спасла Акацию. Ты понимаешь?
Мальчик отрицательно затряс головой.
– Кусок моркови попал Касе в дыхательное горло, и она не могла дышать. Она могла даже задохнуться насмерть. Бетти спасла ей жизнь. Она специально сжала ее посильнее, чтобы морковь выскочила. Знаешь, кто у нас теперь Бетти? Она – настоящий герой!
Донни неуверенно поглядел на Бетти, потом пожал плечами и снова отвернулся, словно герои без развевающихся плащей, мечей и бластеров не представляли для него особого интереса. Взобравшись на свой табурет, он снова взялся за ножницы.
Дом повернулся к Бетти.
– Ты, наверное, думаешь, что я… плохой отец? – проговорил он неуверенно.
Бетти покачала головой.
– Почему я должна так думать?
– Ну, как же… Я оставил своих детей с совершенно незнакомой женщиной, оставил совершенно одних и не позаботился о том, чтобы они… чтобы они были в безопасности.
– Но ты позаботился, – возразила Бетти. – Ты знал, что со мной они будут в безопасности. Тебе нужна была помощь, и ты оставил детей с человеком, которому доверяешь. Со мной. Ты же знал, что мне можно доверять, не так ли? – Она улыбнулась, баюкая на руках его ребенка.
Некоторое время Дом смотрел на нее в упор, пытаясь постичь смысл ее слов. Наконец его лицо смягчилось, губы тронула слабая улыбка.
– Да, наверное, – сказал он. – Наверное, можно и так сказать…
– Так и есть! – ответила Бетти. – Ты знал, что делаешь, хотя, быть может, это решение ты принял, руководствуясь не столько разумом, сколько интуицией. А теперь… Думаю, ты можешь вернуться к своей работе. Ступай в кабинет и ни о чем не волнуйся. У нас все будет в порядке, верно?
Свои последние слова она адресовала Донни, который, однако, не откликнулся и только продолжал увлеченно орудовать ножницами.
Дом вздохнул и задумался. Некоторое время он переводил взгляд с Акации на Астрид, с Донни на Бетти, потом покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Я останусь здесь, но не потому, что я тебе не доверяю. Просто нормальный отец должен проводить время со своими детьми, а работа… – Он показал глазами куда-то на потолок. – Работа подождет. Займусь делами попозже. Так, Дон?
Донни кивнул, не поднимая глаз от бумажной «лапши».
– Знаешь, а ведь ты права. – Дом снова повернулся к Бетти. – Когда я впервые тебя увидел, у меня действительно появилось такое чувство, будто мы… Ну, так ведь иногда бывает: смотришь на человека и вдруг понимаешь, что он здесь не просто так, что он… особенный. Странно… – Он покачал головой, словно почувствовав, что говорит слишком много или не совсем то, что нужно. – Странно, – повторил Дом и, бросив на Бетти еще один взгляд, улыбнулся и произнес одними губами: – Спасибо тебе…
Бетти улыбнулась в ответ и так же тихо ответила:
– Не за что.
22
Одного-двух гостей Арлетта помнила. Девушка по имени Анна и молодой человек, которого звали Чарльз, были среди певцов, исполнявших рождественские гимны. Что до остальных, то они выглядели совершенно незнакомыми. Их лица кружились у нее перед глазами, словно стеклышки в калейдоскопе: молодые, разгоряченные, шумные, пьяные девушки с именами типа Вирджиния или Маджента и молодые люди с именами Клод, Фрэнсис или Льюис. Кто они? Откуда?.. Впрочем, одеты они были шикарно, а болтали и смеялись заразительно и весело. Гидеон, с которым она пришла в клуб «Белый олеандр» на Уиндмилл-стрит, представил их просто как «остальная банда», и Арлетта была рада оказаться в подобном обществе.
Раньше ей и в голову не приходило, что она может когда-нибудь оказаться в столь модном заведении, которое казалось особенно шикарным по сравнению с тем, как выглядел ночной Сохо. Разруха, грязь, шныряющие в подворотнях беспризорники, заваленные навозом мостовые, запах гниющих листьев, немытых тел – даже темнота не могла скрыть бьющих в глаза и в нос признаков общего упадка. Дома в Сохо были маленькими, ветхими и стояли почти вплотную друг к другу – совсем как в самых дальних и мрачных закоулках Сент-Питерс-Порта, где рыскали только шайки татуированных матросов, отравлявших воздух запахами малайского рома и жевательного табака. А еще здесь на каждом углу стояли проститутки, нагло, открыто, чуть ли не с вызовом выставляющие себя напоказ всему миру – кричаще и безвкусно одетые, обильно и небрежно накрашенные, с грубыми лицами и хриплыми голосами. Арлетте особенно запомнилась одна женщина, у которой была такая большая грудь, что казалось, будто она только из нее и состоит. К счастью, с ней был Гидеон, поэтому Арлетте было не так страшно, как если бы она оказалась здесь одна.
Дверь в клуб напоминала товарный люк на задворках какого-то магазина. Само заведение находилось в полуподвале, и спускаться туда нужно было по скрипучим деревянным ступенькам, которые вели в похожую на пещеру мрачную комнату, освещенную укрепленными вдоль стен газовыми рожками. В первую минуту Арлетта даже немного оробела, но ее испуг быстро прошел, когда они прошли в главный зал, отгороженный от вестибюля тяжелой портьерой из золотой парчи. Стены в зале были задрапированы золотой тканью, маленькие столики стояли вокруг небольшой, обитой темно-красным бархатом эстрады, на столах горели разноцветные лампы, а официантки, изображавшие, по-видимому, греческих богинь, были наряжены в свободные белые хитоны. На эстраде улыбающийся чернокожий мужчина с короткими курчавыми волосами (в полумраке сверкали его белоснежные зубы) виртуозно играл на контрабасе, прижимая к себе инструмент, словно партнершу в танцах. Рядом с ним склонялась над клавишами пианино худая светловолосая женщина в расшитом стеклярусом вечернем платье.
Участники вечеринки собрались в угловом кабинете, также отделанном красным бархатом и позолотой. Пока золотоволосая греческая богиня составляла с подноса коктейли, Арлетта втиснулась на скамью между Гидеоном и Анной. Она заказала «Американо» – тот самый коктейль, который предложила ей в первый день Летиция и который оставался пока единственным, название которого она знала. Впрочем, в отличие от особняка Летиции, в клубе коктейль ей подали с блестящей, нанизанной на шампурчик вишенкой и блюдечком темных оливок.
К этому времени Арлетта уже трижды побывала в студии Гидеона и чувствовала себя в его обществе достаточно свободно. Больше того, она догадывалась, что на самом деле он не такой уж таинственный и загадочный, как показалось ей при первой встрече, и что, несмотря на свой экстравагантный цилиндр и запущенный коттедж на берегу реки, Гидеон был обычным молодым человеком, знакомство с которым ее мать могла бы одобрить.
Но вот знакомые у Гидеона были какими угодно, но только не обычными.
Анна, сидевшая справа от нее, была одета в шелковое кимоно. Она говорила довольно громко, причем главным образом о своей работе «натурной модели».
– Натурная модель? – спросила Арлетта. – А что это такое?
– Это такой человек, который раздевается догола и часами стоит неподвижно перед целой толпой молодых художников.
Глаза Арлетты удивленно расширились, и Анна рассмеялась.
– Ну а как же еще художники смогут научиться рисовать обнаженную натуру? – спросила она. – Ты только представь, каким бы был наш мир, если бы никто и никогда не раздевался перед художником. Не было бы ни Рубенса, ни Ренуара, ни Альма-Тадема[17]. Они же не воображали своих красавиц, а писали их с натуры.
– А тебе платят за твою, э-э… работу?
– Конечно, платят. Да я бы и не стала позировать бесплатно, не так ли? Между прочим, это довольно тяжелая физическая работа. В зале обычно холодно, а ты стоишь неподвижно целый час или даже полтора. Шевелиться нельзя, к тому же иногда приходится принимать довольно экстравагантные позы. Один раз я позировала в буквальном смысле перекинув ноги через шею! – Анна снова рассмеялась. – Этакий живой претцель[18]. Ну и намучилась же я тогда!
Арлетта не знала, что такое «претцель», однако улыбнулась и даже рассмеялась к месту.
– После этого я целую неделю не могла ходить нормально, – добавила Анна. – Хотя мне, конечно, заплатили больше обычного. Но что это мы все обо мне да обо мне… расскажи лучше о себе.
– Да мне, в общем, и рассказывать-то особенно нечего, – растерялась Арлетта.
– Че-пу-ха! – по слогам проговорила Анна. – Если я за свои двадцать четыре года чему-то и научилась, так это тому, что у каждого человека всегда есть что рассказать. Вот скажи, откуда ты приехала в Лондон?
– Я приехала с Гернси. Это остров посреди Ла-Манша.
– Я знаю Гернси. Когда я училась в школе, я однажды ездила туда летом. На Гернси мне понравилось, там было очень красиво.
От этих слов Арлетта невольно прониклась к Анне теплыми чувствами. Ей было приятно, что кто-то похвалил ее родной остров.
– Я очень рада, что тебе понравилось, – сказала она. – В Лондоне не часто встретишь человека, который хотя бы знает, где находится Гернси.
– А ты давно в Лондоне?
– Всего несколько месяцев. Я приехала в сентябре и остановилась в доме маминой школьной подруги.
– А как ее зовут? Я имею в виду подругу твоей мамы?
– Летиция Миллер.
– Конечно, я знаю Миллеров. Они живут на Абиндон Виллас?
– Ну да…
– Совершенно сумасшедшая семейка. Во всех отношениях.
– Вроде того. А ты их откуда знаешь?
– Моя мама училась в Оксфорде с мистером Миллером. Это было еще в те давние-предавние времена, когда женщины в Оксфорде были в новинку. Что касается Летиции, то она была, по-видимому, совершенно очаровательным созданием. Когда Энтони Миллер впервые появился с ней на какой-то вечеринке, все прямо рты поразевали. Из-за нее было даже несколько драк, но мистер Миллер проявил характер и не отступил. В итоге он ее и заполучил. Теперь у Миллеров куча неуправляемых детей и огромный уродливый особняк на Абиндон Виллас, вот только сам мистер Миллер появляется там раз в год по обещанию… – Анна закатила глаза. – Нет уж, со мной такого не случится, уверяю тебя. Во-первых, я не хочу иметь никаких детей. Вообще! Я хочу провести свою жизнь так, чтобы меня обожали, чтобы за мной ухаживали десятки красивых мужчин. Жить я буду в маленькой квартирке, уютной и чистой, – никакого раздутого штата прислуги, чтобы поддерживать порядок, как в этих огромных особняках, а главное, я буду независимой и не обремененной заботами. Вот такой будет моя жизнь! Меньше всего мне хочется походить на свою мать, которая уже к тридцати превратилась в старуху с погасшими глазами, живущую в доме, где полно вещей, которые необходимо чистить, и мебели, которую нужно переставлять – живущую с мужем, который относится к ней примерно так, как любой другой человек относился бы к на редкость удобному и в меру красивому платяному шкафу.
– Ставлю свой недельный заработок, что ты выскочишь замуж и родишь еще до того, как тебе стукнет двадцать семь! – вмешался Гидеон.
– Во-первых, Гидеон Уорсли, ты ничего не зарабатываешь. Ты, насколько я знаю, вообще не работаешь, – парировала Анна. – А во-вторых, это ты женишься и настрогаешь с десяток вопящих и визжащих отпрысков, которые будут медленно, но верно сводить тебя с ума. Да и жить вы будете не в Лондоне, а в каком-нибудь гигантском загородном мавзолее, где вы поселитесь, чтобы «милые крошки дышали чистым деревенским воздухом», – передразнила она неведомо кого, быть может – будущую жену Гидеона. – И в конце концов, дорогой мой, тебе все-таки придется начать работать, чтобы заработать хотя бы на виски, в котором ты каждое утро будешь топить свое горе.
Гидеон рассмеялся.
– Быть может, так оно и случится, дорогая моя Анна. Рано или поздно каждый из нас столкнется с реальностью так называемого среднего возраста и будет вынужден вернуться к основам цивилизации. Но пока этого не произошло, мы будем жить как сейчас. Мы молоды, мы свободны – что же еще нужно для счастья?.. Хватай жизнь обеими руками, живи во весь дух!.. Другое дело, когда на горизонте замаячит призрак тридцатилетия… Тогда мало кому из нас захочется остаться без друзей, избравших традиционный жизненный путь, чтобы на склоне лет оказаться одному в убогом домишке, где некому будет позаботиться о нас, если у нас что-то заболит, некому будет согреть нас чашей горячего пунша, некому будет подбодрить нас ласковым словом. Мало кому из нас захочется застрять как муха в смоле, окаменеть навеки в попытке навсегда сохранить золотые деньки юности и никогда, никогда не пережить другие золотые мгновения, которые дарят зрелость и старость: не насладиться теплом семейного очага, не увидеть, как растут твои дети и внуки, не узнать любви…
– Че-пу-ха! – перебила Анна. – О какой смоле речь? Я лично ни о чем таком не говорила. Я говорила о свободе, которую дает бездетность. О возможности путешествовать по всему миру. О многих других возможностях, которые мы только-только начали постигать. Старость, зрелость… Когда они еще будут и будут ли? Когда была война, мы слишком близко подошли к тому, чтобы утратить свободу, потерять наши привилегии. Все это у нас чуть было не отняли, и теперь мы должны наверстать упущенное. Я уверена – ни один человек, если он только в здравом уме, не захочет добровольно связывать себя брачными узами, взваливать на себя заботы о доме, о семье. Чего ради мы должны отказываться от свободы, за которую наши юноши и наши мужчины – а среди них был и мой кузен, и твой брат, Гидеон, и душка Эдвин, и многие, многие другие – отдали свои жизни? Они пролили свою кровь, чтобы мы сейчас могли жить так, как нам хочется, как нам нравится. И лично я ни за что не променяю эту купленную дорогой ценой свободу на унылую и беспросветную жизнь, которой жили моя мать, моя бабка, моя прабабка и так далее… Свобода – вот наивысшее благо, и я намерена воспользоваться им наилучшим образом.
Гидеон пожал плечами. Арлетта заметила, что при упоминании о брате улыбка сползла с его лица, и оно сделалось замкнутым, серьезным.
– Что ж, – промолвил он, – если высшая свобода заключена в том, чтобы жить, как хочется, в таком случае мне хочется удачно жениться и завести как минимум четверых детей.
Анна улыбнулась и сжала пальцы Гидеона в своих.
– Ты просто прелесть, Гидеон! Женщина, которая выйдет за тебя замуж, будет очень, очень счастлива, только… только заботься о ней как следует. И не вздумай опять сбегать в Бельгию. Твоя жена должна все время чувствовать себя словно на пьедестале.
– Нет ничего проще, – пошутил Гидеон. – Моя работа в том и заключается, чтобы ставить женщин на пьедестал. Вряд ли когда-нибудь будет по-другому.
Анна со смехом махнула рукой и повернулась к Арлетте.
– А ты что скажешь? Ты тоже из тех, кто торопится выйти замуж, или все-таки нет?
Арлетта неуверенно пожала плечами. Ей казалось – еще совсем недавно она была ребенком, который жил в мире грез и мечты. Потом началась война, которая продолжалась долгих четыре года, а когда наконец-то наступил мир, она по-прежнему не имела четких представлений о том, какой ей бы хотелось быть. Но сейчас, пока Арлетта смотрела на свою соседку, на ее изысканно красивое лицо, на ее ярко-красные губы, гордую осанку и глаза, в которых светился незаурядный ум, ей вдруг пришло в голову, что она хотела бы стать такой, как Анна. Ну, или очень на нее похожей.
– Нет, – сказала она. – Я никуда не спешу, во всяком случае – пока.
Анна посмотрела на нее с легким удивлением и неожиданно улыбнулась.
– Вот и хорошо, – сказала она. – Вот и правильно.
И Арлетта тотчас почувствовала, как у нее стало легко на сердце. Она не сомневалась, что сделала правильный выбор.
23
На голове старика-букиниста было всего три пряди волос – одна цвета прогорклого масла, вторая – цвета темного имбиря и третья – седая. Все три были любовно уложены, обрамляя широкую, покрытую старческими пигментными пятнами лысину. Лицо букиниста обвисало складками, приоткрытый рот казался полным слюны, и когда он говорил, в его голосе проскакивали гнусавые нотки. Чтобы рассмотреть как следует книгу, которую он держал в руках, старик воспользовался старомодным пенсне.
– Невероятно! – проговорил он. – Потрясающе! Где вы ее взяли?
Эти последние слова были сказаны чуть ли не с подозрением. Похоже, старик был уверен, что только сегодня утром Бетти украла книгу с прикроватного столика какой-нибудь высокопоставленной вдовы.
– Она перешла ко мне по наследству, – объяснила Бетти. – Эту книгу оставила мне моя бабушка.
Букинист кивнул и, протерев пенсне полой пиджака, снова нацепил его на свой необычной формы нос.
– Это второе издание… Оно, конечно, не такое ценное, как первое, но и не пустяк, да, не пустяк! Если учесть, что… О боже! А это что такое?! – Он перевернул лист и с безутешным видом уставился на сделанную Арлеттой дарственную надпись. – Ваша бабушка была, гм-м… знаменитостью? Или достаточно известным лицом? – с надеждой уточнил старик.
– Боюсь, что нет.
– Очень, очень жаль. Дарственные надписи, сделанные знаменитыми людьми, способны только повысить стоимость редких экземпляров, но это… – Он с сожалением провел кончиками пальцев по четко выписанным буквам. – …Боюсь, что это может рассматриваться только как изъян. Тем не менее книга все равно редкая и в хорошем состоянии. Если хотите, я могу продать ее для вас. Уверяю, желающие найдутся очень быстро.
Бетти слегка сглотнула и взглянула на старика с любопытством, пытаясь, впрочем, притвориться, будто ее не особенно интересует стоимость бабушкиного наследства.
– Да, я могу ее продать, – повторил букинист. – Фунтов за сорок, сорок пять примерно. Как вы на это смотрите?
Бетти снова сглотнула. Сорок пять фунтов! Именно столько стоил визит в салон красоты – визит, в котором она отчаянно нуждалась, особенно в свете последних событий. С другой стороны, она же не собиралась продавать книгу! В лавку букиниста она пришла только затем, чтобы узнать, вдруг в ней содержится хоть какой-нибудь ключ к ее дальнейшим поискам.
– «Маленькой мисс Каперс»… – прочитал букинист и, закрыв книгу, бережно погладил пальцами переплет. – Это вы, вероятно?
Бетти покачала головой.
– Нет, в том-то и дело… Это настоящая загадка. Некая Клара Каперс упомянута в бабушкином завещании, но никто из моих родных не знает, кто она такая.
– Есть о чем подумать, не так ли? – Букинист поправил пенсне и окинул Бетти каким-то умильным взглядом. – Если хотите знать мое мнение, то мне кажется: ваша бабушка надписала книгу для кого-то, кого она очень долго не видела… а может быть, никогда не видела. Когда она скончалась?
– Примерно два месяца назад, – неопределенно отозвалась Бетти, чьи мысли были в данный момент заняты другим.
– Любопытно. И загадочно. Я, знаете ли, люблю дарственные надписи на книгах, – с неожиданной откровенностью признался букинист. – Ведь за каждой из них обязательно скрывается какая-то своя история… Клара Каперс… – Он чуть заметно улыбнулся. – Интересно, кто она такая?..
– Я надеялась, что в книге может быть какой-то ключ, подсказка… – проговорила Бетти, вопросительно глядя на него.
Букинист снова повертел книгу в руках.
– К сожалению, нет. Скорее всего – нет. Ведь книга могла попасть к вашей бабушке откуда угодно.
Покидая лавку букиниста, Бетти забрала книгу с собой. Она засунула ее поглубже в сумочку, а сумочку не повесила на плечо, а прижала к груди. Не беда, что в книге не было никаких сведений о Кларе. Бетти была на сто процентов уверена: Арлетта твердо знала, что когда-нибудь внучка вручит книгу ее законной владелице.
Кем бы она ни была, эта Клара Каперс!..
Читать бесплатно другие книги:
