Дерзкие забавы Лорен Кристина
– С ними все в порядке, – говорит он. – Я просто хотел поговорить с тобой.
Он заключает меня в объятия, а потом отступает, чтобы посмотреть по сторонам.
– Никогда не думал, что моя нога ступит на одну из этих лодок еще раз, – произносит он. – Тут воняет долбаной рыбой.
– О, будь я проклят!
Мы оба поворачиваемся и видим улыбающегося Колтона, который идет к нам.
– Колтон! – приветствует Оливер моего брата и пожимает ему руку. Он переводит взгляд с меня на Колтона и обратно: – Похоже, что ты скоро станешь таким же уродцем, как этот парень, бедный ты ублюдок. Как дела?
– Хорошо. На самом деле даже прекрасно. Ты слышал о шоу?
О черт.
– Э… шоу.
– Ну да, шоу на канале «Приключения», – продолжает Колтон самозабвенно. – Два долбаных сезона, Оллс! Ты можешь поверить?
– Колт, – перебиваю я, останавливая его жестом. – Я надеялся рассказать все Оливеру сам.
Оливер посылает мне улыбку, и я знаю его достаточно долго, чтобы понимать: это не улыбка, которая означает «я так счастлив за вас». Это снисходительная улыбка, которую он обычно дарит тем, кто путает «Стар Трек» с «Баком Роджерсом» или не понимает динамики отношений в любовном треугольнике между Росомахой, Джиной Грей и Циклопом.
– Отличный план, Финн. Я очень люблю узнавать новости непосредственно из источников.
Я поднимаю руку и чешу шею сзади, ожидая, пока Колтон и Оливер договорят. И снова возвращаюсь к беседе, только услышав, как Колтон спрашивает Оливера, надолго ли он приехал.
– Уезжаю завтра утром.
Колтон стонет:
– Почему же такая короткая поездка? Мы могли бы попользоваться тобой на следующей неделе, когда приедут механики и выгонят Финна с лодки.
– Очень смешно.
– Слушай, мне надо возвращаться в машинное отделение. Найди время вечерком, чтобы выпить по кружечке пива, ладно? – говорит Колтон, уходя.
Оливер кивает.
– Отлично. Рад видеть тебя, мужик! Вечером поговорим.
Мы смотрим, как Колтон заворачивает за угол и исчезает. Оливер заговаривает первым.
– Мне нравятся твои братья, – улыбается он.
– Они хорошие ребята. Они тут отлично справились, пока меня не было.
– А знаешь, кто мне сейчас НЕ нравится?
– Ансель? – догадываюсь я.
Он смеется:
– Идем-ка со мной, Финн.
Оливер спускается обратно на причал, и после недолгого колебания, когда я прикидываю, не получится ли у меня вплавь добраться до дома, я иду за ним.
Внешне Оливер выглядит таким же спокойным, как и всегда. Он из тех людей, которые держат все в себе, выдавая эмоции очень маленькими, отмеренными порциями. Тот факт, что он примчался сюда, ко мне, просто чтобы проведать меня, даже не зная о шоу… Думаю, мне будет сейчас очень больно.
Несмотря на то что солнце уже поднялось высоко, воздух остается колюче-прохладным. Ветер гуляет по лодкам со свистом, но чем дальше мы уходим от них, тем тише он становится. Тишину прорезает корабельный гудок, и Оливер поворачивается ко мне:
– Я так понимаю, что из-за этого шоу ты и уехал? И это именно из-за него ты все это время беспокоился?
Я снимаю кепку и провожу рукой по волосам:
– Харлоу тебе что-нибудь рассказала?
Какая-то часть меня даже почти хочет, чтобы это было так. Если Харлоу действительно рассказала ему, то мне не надо это делать и нет никаких причин выплескивать свои опасения и чувства наружу. Но мне не везет.
– Нет, она вообще-то сказала, что это твоя история и тебе ее и рассказывать. И я с ней согласен.
До нас доносятся плеск воды, шум маленьких волн, разбивающихся о пирс у берега, и это подчеркивает мое молчание. Мне нужно было ему рассказать. И Анселю нужно было рассказать.
– Финн, я знаю, что ты не любитель делиться. И я это понимаю. Черт возьми, после Анселя, которого невозможно заткнуть, я это даже очень ценю. Но я люблю тебя, ты мой лучший друг, и я бы не давал тебе столько шансов довериться мне, если бы мне было наплевать на то, что происходит в твоей жизни. Поговори со мной.
– Просто я не люблю обсуждать что-либо, пока не пойму, что мне нужно делать.
– Это я понимаю, – кивает Оливер. – Но судя по тому, что я приехал сюда убедиться, что с тобой все в порядке, а узнал от твоего брата, что вы уже дали согласие на участие в телешоу… – Он машет рукой, давая понять, что излишние заканчивать это предложение.
Я показываю на скамейку на краю причала, и мы идем туда в полном молчании. Садимся, и Оливер кладет руки на спинку скамейки, а я наклоняюсь вперед, поставив локти на колени и глядя вниз. Причал старый и видавший виды, но я мог бы по памяти нарисовать узор каждой доски, из которых он сколочен.
– Последние несколько месяцев дела у нас шли не лучшим образом, – говорю я. – Уловы стали меньше, цена на горючее очень высока. Люди кругом теряют все. Папа хотел закладывать дом. И я совершенно уверен, что и мне пришлось бы сделать то же самое. А ты видел мой дом, Оллс. И понимаешь, что речь идет не о каком-то серьезном капитале. Мы буквально скребли по сусекам.
– Дерьмо, – буркает Оливер.
– И вот, – продолжаю я, – месяц назад к нам явилась с визитом парочка ребят с канала «Приключение». Они хотели снимать на лодке, документировать нашу жизнь и то, что мы делаем. Снимать нас. Сначала я решил, что они издеваются. Второй моей реакцией, когда я понял, что они серьезно, было отказаться, потому что ясно же, что целью этого шоу является вовсе не рассказать о рыбалке, а показать именно нас и нашу жизнь.
– То есть жизнь четырех привлекательных, мускулистых парней из Канады, ты имеешь в виду?
– Именно, – подтверждаю я, потирая лицо ладонями. – Но ребята, мои братья и отец, они решили, что нам стоит выслушать это предложение. Они просто устали постоянно бороться за выживание, понимаешь?
Оливер кивает у меня за спиной.
– Мы поговорили, и было принято решение, что раз я единственный, кто против – а поверь мне, я был очень против! – то мне и стоит отправиться в Л-А и встретиться с организаторами шоу, обговорить все детали и вернуться домой. А дальше принять совместное окончательное решение.
– О’кей, – кивает Оливер. – Это объясняет твой приезд.
– Чем больше я думал об этом, тем больше понимал, что не хочу участвовать в шоу. Даже когда я ехал в Сан-Диего, я это понимал. Я не хотел, чтобы тех людей, которых это касается, воспринимали легкомысленно. Не хотел становиться посмешищем. Но когда я приехал в Сан-Диего и один из наших двигателей сломался… это было только начало, потом все повалилось одно за другим… так что выбор стоял или так, или потерять все. Другого способа выпутаться из этой передряги просто нет.
– Но ты мне ничего не сказал. И Анселю тоже не сказал.
Я качаю головой:
– Не сказал.
– Зато сказал Харлоу.
Я глубоко вздыхаю и смотрю вдаль. Чайка делает круг над водой, а потом пикирует вниз, ныряя клювом в океан.
– Да, – произношу я наконец.
– Наверное, я имею право злиться, что ты сказал ей, а не мне? Ты был с ней в отношениях. Сколько? Двенадцать часов? – говорит Оливер. – А мы с тобой дружим больше шести лет.
– Ты прав. Но вы с Анселем – вы постоянная часть моей жизни. А Харлоу была временной. – Оливер поднимает бровь, и я быстро добавляю: – Сначала.
– И поэтому тебе проще было поговорить с ней? С кем-то, кто едва знает тебя, поговорить было проще, чем с тем, кто знает тебя большую часть твоей взрослой жизни?
– А ты считаешь, в этом нет смысла? Я не хотел, чтобы вы знали, что происходит, пока я сам не пойму, что происходит! Я не хотел, чтобы вы изменили свое отношение ко мне.
– Ты просто упрямый, гордый идиот, Финн Робертс.
Я надеваю кепку на голову:
– Где-то я уже это слышал.
– Значит, насколько я понимаю, ты уехал, потому что выяснилось, что Харлоу сделала примерно то же самое. – Я свожу брови на переносице, не понимая. – Ну она не хотела рассказывать тебе о маме, а ты не хотел рассказывать нам о проблемах с лодками. Вы оба хотели, чтобы это было как бы отдельно.
– Нет. – Я качаю головой. До меня постепенно доходит. Он думает, что я сбежал из города потому, что Харлоу не рассказала мне о матери. Господи, неужели я действительно выгляжу настолько бездушным?
– Я уехал из города не потому, что Харлоу не рассказала мне о матери, Оливер. Ради всего святого, это было больно – из-за моей мамы. И потому, что я рассказал Харлоу все о своих проблемах, а накануне ночью мы вообще-то признались друг другу в вечной любви. Но если бы это была единственная причина, я бы не стал рубить сплеча.
– Ладно, тогда очевидно, что произошло еще что-то, а Харлоу просто такая же молчунья, как и ты.
Я тру глаза рукой.
– Я уехал из города потому, что мне надо было вернуться сюда. И еще. – Я замолкаю, глядя на него. – Я уехал потому, что был взбешен. Потому что Харлоу пыталась найти способ спасти мой бизнес и даже не посоветовалась со мной.
Оливер откидывается назад и трясет головой, давая понять, что ничего не понимает:
– Что?
Я рассказываю ему, как Харлоу договорилась с Сальваторе Марином, не предупредив меня. Как она обсуждала детали моей жизни, которая не имеет к ней отношения. Как она предложила мои лодки на несколько месяцев, даже не убедившись, что я это одобряю.
– Значит, она не сказала тебе, потому что не была уверена, что это сработает, верно? – спрашивает Оливер, и тон у него очень вежливый и любознательный, как будто он и правда просто хочет узнать, но я чувствую, что за этим тоном прячется нечто совсем другое. – Она не хотела делиться с тобой этим до того, как это стало реально и возможно?
– Да, – произношу я осторожно. – Наверное, так она бы и сказала.
– То есть точно так же, как ты не хотел рассказывать нам о том, что происходит, и об этом телешоу, пока это не стало реальной возможностью?
Я понимаю, куда он клонит, но что-то все-таки не сходится.
– Оливер, все очень запуталось. Да, мне надо было рассказать тебе обо всем, потому что ты мой друг. Но Харлоу… Она обязана была рассказать мне обо всем, потому что это касается моей долбаной жизни, так что это совсем не то же самое.
Он смотрит на воду и, кажется, обдумывает сказанное мной в долгом молчании.
– Да, это я понимаю.
Мне нечего больше сказать.
– Пойдем возьмем чертово пиво. И я обрисую тебе все детали относительно шоу.
Он кивает, встает и идет за мной по причалу к моему грузовику.
– Ты счастлив здесь без нее? – спрашивает он. – Как тебе возвращаться в пустой дом каждый день после работы?
Невесело усмехаясь, я говорю:
– Не особо.
– Ты, наверное, считаешь ее просто сволочью, раз она пыталась разрушить твой бизнес. Вот дрянь.
– Господи, Оллс, не пыталась она ничего разрушить! – инстинктивно бросаюсь я на ее защиту. – Она, наоборот, пыталась найти способ для нас.
Я останавливаюсь, поворачиваюсь и встречаю широкую самодовольную ухмылку Оливера. И говорю со стоном:
– Иди ты к черту, Осси![5]
Глава 15
Харлоу
Я ПРОСЫПАЮСЬ ВО ВТОРНИК и тут же понимаю, что у меня начались месячные, от чего, конечно, испытываю огромное облегчение… И, конечно, снова впадаю в бешенство, вспомнив, что Финн просто прыгнул в свой грузовик и уехал на север, оставив всю эту неразбериху.
Больше всего я ценила в Финне умение воспринимать все в жизни через призму того, как это влияет на его работу, друзей и семью. Только вот, видимо, это не распространяется на девушку, на которой он был женат двенадцать часов, которую любил один день и которую потенциально обрюхатил.
Но оглядываясь назад, я понимаю, почему именно это я так в нем ценила, потому что я и сама выросла на этом. Всегда заботиться обо всем самой. Не оставлять недоделанные дела. Убирать свой беспорядок. А еще, как говорил мой папа несчетное количество раз: «Беспокоиться – не значит подготовиться».
Поэтому на рассвете я еду в дом родителей, чтобы все проверить, подключиться или, как сказал бы папа, свести всех с ума своей заботой.
Папа уже встал, он ест хлопья и смотрит в окно, замерев в своей типичной позе зомби до утреннего кофе, поэтому я взлетаю наверх и забираюсь в постель к маме. Я не хочу погрязнуть в своей внутренней драме настолько, чтобы забыть о том, через что ей приходится сейчас проходить, и о том, что она по-прежнему мама, которой каждый день нужны мои объятия.
Она еще пока не потеряла волосы, но я их уже оплакиваю. Я унаследовала свою оливковую кожу от отца, но вот каштановые волосы у меня мамины, а ее рука лежит на подушке, такая же длинная и полная, как и в моем детстве. Волосы стали маминым отличительным знаком на пике ее карьеры. Однажды она даже рекламировала шампунь, после чего мы с Беллами бесконечно изводили ее шуточками про блеск и густоту волос.
– Доброе утро, Тюльпанчик, – бормочет мама сонно.
– Доброе утро, Пантин.
Она хихикает и утыкается лицом в подушку:
– Вы никогда не позволите мне забыть об этом!
– Никогда.
– Но рекламщики оплатили…
– Камеру, которой папа снял «Клетку», – подхватываю я, – что привело его на «Юниверсал» с «Уиллоу Раш», за который он и получил «Оскара». Я знаю. Я просто издеваюсь.
Но вообще-то есть нюанс, ведь именно благодаря маминой работе появились деньги на папину работу, которая помогла нашей семье подняться, и никто в данном случае не изображал из себя гордого, хотя папа один из самых гордых людей среди всех, кого я знаю. Мама родом из богатой семьи из Пасадены, а папу растила бедная мать-одиночка из Испании. Его никогда не тревожил тот факт, что его собственная карьера пошла в гору благодаря деньгам и связям Мэделин Вега. Однажды он уговорил любовь всей жизни выйти за него замуж, и только три вещи имели значение для моего отца: то, что моя мама взяла его фамилию, то, что он может сделать ее счастливой, и то, что они оба должны делать все возможное, чтобы сохранить свою любовь на всю жизнь.
– Почему парни такие дураки? – спрашиваю я.
Она смеется:
– Я уж думала, что никогда не услышу, что ты расстроена из-за парня. Даже переживала.
– Переживала, что мне больше нравятся девушки?
– Нет. – Она смеется громче. – В этом не было бы ничего плохого. Я переживала, что ты была слишком хладнокровной пожирательницей мужчин.
– Просто такого, как папа, трудно найти, – объясняю я, утыкаясь лицом ей в волосы. Через запах ее шампуня и крема для лица пробивается ее собственный запах – и он немного другой… не неприятный, но… другой. Химиотерапия и другие вещи сейчас хозяйничают в ее теле. Нельзя сказать, что я думаю об этом безостановочно, каждую минуту, но в этот момент на меня как будто физически обрушивается понимание, что моя мама больна и что весь мой мир изменился, стал не таким, как два месяца назад. И это делает мою тоску по Финну и тому чувству защищенности, которое он мне давал, очень острой, словно вспышка, и у меня перехватывает дыхание. – Было трудно воспринимать кого-либо всерьез до сих пор.
– До Финна, ты хочешь сказать?
– Да.
Она поворачивается ко мне лицом:
– Что случилось?
Я рассказываю ей в общих чертах о нашем сексе, о моей потребности отвлечься и о том, что он увлек меня слишком сильно. Рассказываю о своих настоящих чувствах и о том, что я люблю его. Она уже знает о потенциальных договоренностях с Сальваторе, но не знает, судя по всему, чем все закончилось.
– Милая, – она кладет теплую ладонь мне на щеку, – у тебя золотое сердце. Но с партнером надо обсуждать все с самого начала. Я снималась в рекламе, чтобы помочь папе, но решение об этом мы принимали вместе.
– Я понимаю, что Финн расстроился, что я не посвятила его, – говорю я. – Но не понимаю, почему он не может просто сделать шаг назад и убедиться, что это хороший план! Ну или хотя бы обсудить его со мной! Ведь мы же с Сэлом не составляли договор – он просто заинтересовался. А Финн полез в бутылку.
– Как ты думаешь, что бы сделал папа, если бы я пришла домой со съемок рекламы «Пантин» и дала бы ему чек, сказав: «Купи себе камеру, малыш»?
Я зарываюсь лицом в подушку и издаю стон:
– Ч-ч-черт.
– Что это мы тут чертыхаемся? – спрашивает с порога папа, отхлебывая кофе из кружки.
– Твоя дочь учится правилам партнерских отношений, – объясняет мама.
Он фыркает:
– Наконец-то.
– И долго вы вдвоем будете надо мной издеваться? – спрашиваю я, выбираясь из постели в притворном гневе. – Я вообще-то очень занята, у меня куча очень важных дел.
– Ты работаешь сегодня? – кричит папа мне вслед, когда я бегу вниз по лестнице, и по его тону я понимаю, что он так не думает.
Я останавливаюсь на третьей ступеньке, бросаю на папу сердитый взгляд, который он все равно не может видеть.
– Нет! – ору я в ответ.
– Позвони Финну! – доносится сверху папин голос. – Он мне нравится!
ПРОБЛЕМА ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, что я не хочу звонить Финну. Я хочу поехать в Канаду, врезать ему ногой по яйцам, а затем уехать домой. Он ведет себя как большой ребенок – взял и уехал из города, показав всем задницу. Меня так и подмывает отправить ему посылку с пластмассовым палтусом, копией последнего фильма Сальваторе на диске, и упаковкой тампонов.
Я официально увольняюсь с NBС и клянусь: никто даже не замечает, что я ухожу. И если даже и замечает, то думает: избалованная голливудская девчонка не справилась с должностью девочки, подающей кофе. Сальваторе выделяет для меня кабинет в своем здании «Дель Мар», и когда я обещаю ему подавать кофе лучше всех, кто делал это до сих пор, он смеется и говорит, что это, конечно, прекрасно, но мне придется бывать с ним в Лос-Анджелесе минимум раза три в неделю, так что пусть лучше кто-нибудь другой займется кофе вместо меня.
Эта новость ошарашивает меня, взрываясь, словно хлопушка с блестками и конфетти у меня перед глазами: он не только дал мне работу – он сделал меня своим личным ассистентом. Я превратилась из подавальщицы кофе на NBC в правую руку одного из крупнейших продюсеров Голливуда. А папа даже бровью не ведет, когда я сообщаю ему эту новость.
– Я всегда знал, что это всего лишь вопрос времени, – говорит он и одаривает меня улыбкой, от которой я начинаю чувствовать себя самой яркой, самой прекрасной звездой во Вселенной.
Но даже несмотря на эти огромные изменения, несмотря на то, что неделя заполнена звонками, контрактами и покупкой офисного оборудования, целая неделя без Финна – это странно. Сотни раз я чуть было не звоню ему, чтобы просто рассказать о том, что я делала весь день, или поделиться своими восторгами по поводу работы с Сэлом. Но как только я вытаскиваю телефон из сумочки и вижу, что ни сообщений, ни звонков, ни писем от него нет, я старательно борюсь с желанием снова впустить его в свою жизнь.
Сальваторе вспоминает о нем за ланчем, спустя примерно неделю после бегства Финна из города.
– Твой парень вполне…
Я наставляю на него вилку:
– Финн не мой парень.
Сэл поднимает руки, словно сдаваясь:
– Ладно, ладно, твой друг Финн – так лучше? – молодец. Он волновался, что ремонт его лодки может оказаться дороже, чем выгода от ее использования, и сказал, что не сможет работать с нами в этот раз, но что он может предложить нам несколько отличных альтернативных вариантов в этом районе и согласен стать нашим главным консультантом на фильме.
– О? – Я теряю дар речи, но у меня бешено стучит пульс в ушах, потому что я то ли в восторге, что Финн все-таки участвует в деле и что он проявил инициативу и позвонил Сальваторе, то ли в ужасе от перспективы совершенно потерять самообладание при неминуемой встрече с ним в какой-то момент.
– На следующей неделе нам нужно будет поехать туда, чтобы посмотреть несколько шхун. – Сальваторе наблюдает, как моя вилка со звоном падает в тарелку.
– На следующей неделе? Но съемки ведь начнутся только в апреле?
– Ты теперь работаешь на меня, Тюльпанчик, – напоминает мне Сальваторе, используя мое домашнее прозвище, чтобы смягчить свой вежливый упрек. – Ты будешь мне там нужна. Или поехать в Канаду для тебя проблема?
– Разумеется, то, что происходит между мной и Финном, не имеет к этому никакого отношения. Прости, Сэл, это просто секундная слабость. Я в порядке.
Он выпячивает подбородок, изображая Крестного отца:
– Хочешь, я разобью ему морду?
– Нет, я буду в отчаянии, если ты отнимешь эту возможность у меня.
Откусив кусочек сэндвича, я жую и глотаю. И стараюсь не думать о том, как мне на самом деле нравится лицо Финна.
– Господи, надеюсь, ты не ошибся, когда доверил мне все это, – говорю я. – Я знаю этот бизнес, но… Ты уверен, что тебе не нужен кто-нибудь более опытный?
– У меня хватит опыта на двоих, – пожимает он плечами, насаживая на вилку зеленую фасоль. – Ты знаешь, как это работает, а я научу тебя быть именно такой, как мне нужно. Мне нравится твой характер, и я быстро введу тебя в курс дела. Очень трудно найти человека, который был бы, как ты, одновременно преданным, сообразительным и дерзким.
Я смотрю на Сэла с обожанием:
– Я люблю тебя, ты знаешь об этом?
– Да, да. – Он делает глоток холодного чая. – Так что у вас случилось с Финном?
Вздохнув, я бросаю салфетку на стол:
– Я… Ну я не рассказала ему о том, что говорила с тобой по поводу использования его лодок в съемках фильма с многомиллионным бюджетом, и он рассердился. И все такое.
Он поднимает на меня глаза то ли с удивлением, то ли с недоверием:
– Ты шутишь?
– Прежде чем сказать что-нибудь еще, пожалуйста, учти: я уже слышала от всех кому не лень, что я была не права. И на самом деле я себя чувствую идиоткой.
Его лицо смягчается, и он слегка пожимает плечами, прежде чем заняться своим салатом.
– И потом он просто уехал, – вздыхаю я. – Поэтому я злюсь. Это просто какое-то…
Он глотает и заканчивает фразу за меня:
– Дерьмо?
– Да.
– Что ж, у тебя будет возможность рассказать ему о своих чувствах на следующей неделе. Мы пригласим его на ланч.
Сэл встречает мой взгляд и невинно моргает ресничками.
Твою мать.
– СЕРЬЕЗНО, АНСЕЛЬ! – говорю я, протискиваясь в кабинку в «Высоком клене» во время субботнего завтрака с ребятами. – Сколько ты тратишь денег, чтобы летать туда-сюда практически каждую неделю?
– Кучу, – признается он со смехом, и эта его невероятная ямочка занимает свое место на его щеке. – Но в этот раз я прилетел на самом деле потому, что мы ищем дом.
– Э, пардон? – переспрашиваю я и подаюсь вперед, уставившись на Миа.
– О чем речь? – подхватывает Лола.
– Адский процесс закончился на этой неделе! – визжит Миа и сияет такой широкой улыбкой, что я могу пересчитать ее зубы, все до единого. – Ансель официально свободен и может искать работу здесь! И у него уже назначено собеседование в Университете Сан-Диего!
– Святые угодники, так это же потрясающе! – Я вскакиваю с места и заставляю Оливера уступить мне место, чтобы я могла обнять Миа с другой стороны. – Я так рада за вас, ребята!
Лола присоединяется к нашему девичьему кружку, и я слышу, как Ансель говорит что-то про видеокамеру и кленовый сироп.
Я выбираюсь из нашего треугольника и шлепаю Анселя по руке, а потом поправляю рубашку:
– Поверить не могу! Похоже, мы действительно сможем теперь быть все время вместе!
– Ну почти, – возражает Лола с выражением «ой как неловко!» на лице.
– А, точно. Кроме Финна, – заявляю я, и все смотрят на меня так, будто я – огромное хрупкое яйцо, которое катится к краю стола. Я начинаю смеяться – слишком громко, совершенно как сумасшедшая. И от этого неловкость становится еще больше. – Само собой, я понимаю, что его здесь нет.
Потом я добавляю непонятно зачем, просто потому, что мои губы все еще шевелятся и никто не приходит меня спасти:
– Он же уехал, не попрощавшись.
Лола фыркает и гладит меня по плечу:
– Ш-ш-ш, чокнутая.
Я снова начинаю смеяться:
– Получилось слегка с перебором, типа Гленн Клоуз, да?
– Слегка, – соглашается Ансель, смеясь.
– Я ездил к нему на прошлых выходных, – сообщает Оливер, и клянусь, у меня в голове словно взрывается бомба.
– Ты встречался с Финном?
– Да. Полетел, чтобы понять, что с ним, мать его, происходит, раз уж никто не удосужился мне об этом рассказать, – и он бросает на меня многозначительный взгляд, но потом подмигивает.
И как, понял? Вот что я имею в виду, когда говорю про бесстрастное лицо Оливера. По его реакции две недели назад я бы в жизни не сказала, что он настолько обеспокоен этим поспешным отъездом Финна, что способен оставить свой новенький магазин в руках не слишком надежного Не-Джо и полететь в Канаду, чтобы все проверить.
Я хочу сказать что-нибудь и показать всем, что меня не крючит от боли при мысли о том, что кто-то другой летал проведать Финна. И по тому, как они все смотрят на меня, я понимаю, что они ожидают от меня сейчас какой-нибудь колкости или остроты, чтобы разрядить атмосферу… Но я не могу.
На самом деле я устала злиться. Все время злиться – это очень утомительно, да и я никогда в этом особо не преуспевала. Я чертовски скучаю по Финну, скучаю по своему человеку и чувствую, как от ревности к Оливеру, потому что он видел его на этих выходных, разливается горячий румянец на моей шее.
– Ты в порядке? – мягко спрашивает Лола.
– Не совсем, – признаюсь я. – Мне нужно лететь туда на следующей неделе, чтобы посмотреть на лодки вместе с Сэлом. И мы приглашаем Финна на ланч, чтобы поблагодарить его за то, что согласился быть консультантом. Я заранее знаю, что все будет очень неловко, и мне будет сложно его видеть, потому что он так умеет вести себя отстраненно и профессионально. И от всего этого мне так грустно!
Боже, ненавижу себя за то, какой честной я становлюсь, когда чувствую отчаяние. Родители как будто натренировали меня по системе Павлова – рассказывать обо всем, что я чувствую, если это достаточно серьезные чувства, которые нельзя подвергать сарказму.
– Если тебе станет легче, – говорит Оливер, – он выглядел точно так же, как ты сейчас, когда я сказал ему, что ты приезжала его искать ко мне домой в тот день, когда он сбежал.
– А ты рассказал ему ту часть, в которой я была злая, или ту часть, где я была грустная? – уточняю я. – Потому что мне бы хотелось, чтобы он представлял меня с бензопилой в руках и в тяжелых ботинках.
Оливер смеется, качая головой, и возвращается к своим вафлям.
– Он рассказал тебе, почему разозлился?
– В общих чертах, – отвечает Оливер с набитым ртом.
Читать бесплатно другие книги:
