Дерзкие забавы Лорен Кристина
Оливер наклоняется вперед, ставит локти на стол и поправляет пальцем очки, сдвигая их вверх:
– Ты прав, где мои манеры? Доброе утро, Финниган. Как твои дела?
Ансель рядом со мной хихикает.
– Отлично, спасибо. А как ты поживаешь, Оливер?
– Хорошо, хорошо, – кивает он в ответ. – Я обратил внимание, что ты не вернулся домой вчера вечером. На самом деле ты и так проводил дома не слишком много времени в последнее время. Я начинаю беспокоиться. Молодой человек один, в большом, чужом городе, слоняется по улицам ночь напролет…
– О, тут как будто пахнет историей, которую я не прочь послушать, – подхватывает Ансель, делая глоток кофе.
Но Оливер еще не закончил:
– Ты никогда не был из тех парней, что любят слоняться в одиночку, так что я не могу не спросить тебя: с кем ты был все это время?
– Я был у Харлоу, – признаюсь я. – Мы, хм, виделись.
От дальнейшего допроса меня спасает официантка, которая приносит нам наш завтрак.
– Вау, это действительно по-мужски.
Я внимательно изучаю сэндвич-башню, в состав которого входят тосты, бекон и яичница с ярко-желтым глазком, вытекающим на тарелку.
– Нельзя ли вас попросить принести мне еще вот этого? – спрашивает Ансель официантку, поднимая белую сахарницу с коричневым сахаром.
– Я… – Он замолкает, приложив палец к губам, подыскивая слово. – Э, хм, comment a se dit? Ну как называется, когда любишь сладенькое?
Официантка моргает минимум раза три, и ее даже пошатывает на месте. Я даже готовлюсь поймать ее, если она начнет падать, но тут она наконец кивает и фокусирует глаза.
– Сладкоежка? – спрашивает она.
– Да! Точно, сладкоежка! И мне нужно побольше вот этого.
Щеки ее заливает румянец, она кивает, забирает у него сахарницу и отходит от стола, удаляясь на поиски коричневого сахара для Анселя.
– Боже правый, Ансель, – вздыхает Оливер.
– Что?
– Я все расскажу Миа, – предупреждаю я.
Ансель опрокидывает миску с ягодами черной смородины в свою овсянку и смотрит на нас, невинно моргая:
– О чем? Что я сделал-то?
– А чего ты просто не трахнул ее прямо на столе? – спрашиваю я. – Мы при этом вряд ли чувствовали бы себя более неловко.
– Она, наверное, теперь беременна. – Оливер показывает ножом в сторону кухни. – Думай, как объяснишь это своей жене.
Я говорю со смехом:
– Уверен, она принесет ему сейчас все сахарницы с коричневым сахаром, который только есть в этом заведении.
– Вы оба такие смешные, – невозмутимо произносит Ансель.
– А кстати, как Миа? – спрашиваю я.
Ансель взглядывает на меня с глупейшей улыбкой, от которой на его щеках появляются ямочки:
– Великолепно.
– Уф. – Оливер опускает вилку. – Лучше не спрашивай его. Лола говорит, ей теперь приходится предупреждать их о том, что она идет. В последний раз она слышала их еще с полпути – аж от подъездной дорожки Джулианны.
Ансель только пожимает плечами и выглядит при этом до отвращения довольным.
– Ну что я могу сказать на это? Я довольно шумный любовник и никогда не пытаюсь приглушить громких звуков наслаждения, которые издает моя жена во время, возможно, лучшего секса в ее жизни. – Он наклоняется, смотрит нам по очереди в глаза и повторяет: – Лучшего.
Мы с Оливером оба взрываемся смехом, когда замечаем, что как раз в этот момент около нашего столика материализуется официантка и ставит огромную миску коричневого сахара перед Анселем. Не знаю, много ли она слышала, но румянец разливается теперь и по ее шее, и по всему лицу, поэтому я предполагаю, что слышала она достаточно.
– Мерси, – снова заговаривает Ансель с широкой улыбкой.
Бедная девушка бормочет:
– Не за что.
А потом разворачивается и уходит в сторону кухни.
– Ненавижу тебя, – говорит Оливер.
– Ты бы не стал никого ненавидеть, если бы у тебя кто-то был.
– А он прав, – соглашаюсь я.
Оливер откусывает кусок от своего сэндвича и пожимает плечами.
– Да ладно. Ты симпатичный, успешный парень, – не сдается Ансель. – Почему ты не найдешь себе кого-нибудь?
– Мы действительно устроим здесь сейчас «Секс в Большом городе»? На всякий случай, если ты не заметила, Кэрри, я только что открыл магазин. Откуда у меня время, чтобы кого-то искать?
– Кто такая Кэрри? – спрашиваю я.
Игнорируя мой вопрос, Ансель отвечает:
– Ты что, издеваешься? Я в твоем магазине был всего несколько раз, но там полно странных сексуальных цыпочек!
– Хм, на самом деле я особо никого и не ищу.
Ансель прищуривается:
– Не ищешь? Но это же бессмыслица какая-то. У тебя же есть пенис!
Оливер смеется:
– Ну да.
– У тебя никогда не было проблем с сексом, а в последнее время я не видел тебя ни с кем, кроме Лолы, и… – Ансель замолкает, его губы беззвучно что-то шепчут, а потом он произносит: – А-а-а, я понял.
– А? – повторяю я за ним, переводя взгляд с одного на другого. – Понял что?
– Тебе нравится Лола!
Оливер уже отрицательно качает головой:
– Нет-нет, все не так. Мы просто друзья.
– Друзья, – повторяем мы с Анселем хором.
– Честное слово, она мне нравится. Но она мне нравится не так. Она умная, и с ней приятно проводить время, вот и все.
Боже милостивый, какой же он отвратительный лжец.
– Вы же были женаты, – напоминаю я ему.
– Да, но в отличие от вас двоих я ее даже не поцеловал ни разу!
Теперь качает головой Ансель:
– Мы все их целовали. У меня где-то есть фото. И она самая сексуальная девчонка-ботаник на свете.
– То, что ты женился, вовсе не означает, что остальные должны сделать то же самое. Взгляни хоть на Финна.
– На меня?
– Ну да. Я, конечно, могу только предполагать – но даже не пытайся меня в этом разубедить! – что ты трахаешься с Харлоу все время, пока здесь находишься, но при этом не готов сделать ей предложение.
– Эм… – Я начинаю ковырять ножом в своей еде с неожиданным интересом. – Я… мы… Я бы не сказал, что мы с ней теперь просто друзья.
Ансель приставляет руку к уху, как будто плохо расслышал то, что я сказал.
– Comment? – спрашивает он по-французски.
Что?
– Она мне нравится. – Я подношу вилку к губам и застываю, добавляя: – Больше чем нравится.
– Не поранься, – говори Ансель, и я фыркаю, откусывая кусочек.
– Вот дерьмо, Финн, – произносит Оливер. – Серьезно?
– Да. Серьезно.
– Но подожди, ты же уезжаешь? – удивляется он. – Или нет? То есть я понимаю, что ты так и не рассказал мне толком, зачем приехал сюда. Но у меня сложилось впечатление, что это не навсегда.
– Не навсегда. Я приехал по делам бизнеса, но скоро должен буду уехать. И я не очень знаю, что нам с Харлоу делать со всем этим.
Над столом повисает молчание, и мы усердно притворяемся, что нас очень интересует еда, пока каждый из нас пытается осознать мое огромное признание, которое произвело эффект разорвавшейся бомбы.
– У вас ведь все получается, правда? – спрашиваю я Анселя. – У тебя и Миа? Быть в разлуке…
Миа и Ансель живут в разных странах вот уже несколько месяцев, но при этом они кажутся сейчас даже еще более влюбленными друг в друга, чем были в Вегасе.
Ансель откидывается на спинку скамейки и вздыхает – это долгий, глубокий вздох. Так вздыхаешь, когда тебя переполняет какое-то чувство, которое ты не можешь выпустить наружу.
– Все бывает. – Он проводит рукой по лицу. – Я… я так счастлив. Очень тяжело быть в разлуке, конечно. Но когда мы вместе, я об этом забываю. Это уже перестает иметь значение.
Оливер сглатывает, показывая на меня вилкой:
– То есть вы тоже думаете об отношениях на расстоянии?
– Не знаю, – признаюсь я. – Я просто, мать его, не знаю пока, что мы будем делать.
– Тебе ведь нравится здесь, да? – спрашивает Оливер. – В Сан-Диего?
– Да, конечно. Но в конце концов я должен буду вернуться домой. – Я почти не притрагиваюсь к еде и только тыкаю в нее вилкой. Мне вдруг расхотелось есть. – Вернее, не в конце концов, а возможно, уже завтра или через пару дней.
– У вас все получится, – говорит Ансель. – Харлоу все равно сейчас не может оставить маму, но…
Я вскидываю голову и смотрю на него, моргая, с тем же ощущением, которое возникло у меня сегодня ночью:
– Почему она не может оставить маму?
– Ну, как она… – Слова застревают у Анселя во рту, и он нервно оглядывается на Оливера. – Черт.
Оливер застывает, по его лицу, как обычно, ничего нельзя понять, но я знаю его лучше, чем кто-либо другой. По тому, как прямо он сидит, я безошибочно определяю, что ему некомфортно. И тут – щелк! – еще до того, как кто-либо из них начинает говорить, я уже все понимаю.
Харлоу упоминала, что ее мама плохо себя чувствует. Мистер Фурли спрашивал о состоянии Мэделин. Вспышки отчаяния Харлоу и ее потребность отвлечься…
Итак, мама Харлоу не просто больна. Это не грипп и не затяжная простуда.
– Господи… – Я прижимаю руки к лицу.
– Рак груди, – тихо произносит Оливер. – Думаю, стадия… продвинутая? Ей сделали операцию пару недель назад, а сейчас как раз перерыв между сеансами химиотерапии.
– Третья стадия? – предполагаю я.
Он кивает:
– Похоже на то. Судя по тому, что я слышу, она неплохо справляется.
Я не способен ни на что большее, кроме как уставиться в свою тарелку, чувствуя, как знакомая боль разливается у меня в груди. Не знаю, на кого я зол сильнее: на Харлоу, которая утаила это от меня, рассказав всем остальным, или на остальных, которые хранили ее секрет. Я ведь рассказал ей все, а она не могла поделиться со мной этим? Ведь это я точно бы понял. Я единственный, кто понял бы ее по-настоящему.
Я бросаю вилку на стол, и она падает со звоном, который разносится по ресторану, заглушая даже дерьмовую рок-композицию по телевизору, даже голоса других посетителей. То немногое, что я съел, бунтует у меня в желудке, и я не знаю, чего хочу больше – разнести тут все или убраться отсюда поскорее.
– Финн. – Оливер осторожно берет меня за плечо. – Послушай. Я не знаю, почему она тебе не сказала, понимаешь? Но… это был не мой секрет. Богом клянусь.
– Я понимаю.
– У нее наверняка были свои причины, – тихо произносит Ансель.
– Да, спасибо. Это очень утешает.
– Подумай сначала, прежде чем совершить какую-нибудь глупость, ладно? Я так облажался с Миа, так что просто выслушай ее.
Я встаю, вынимаю бумажник и бросаю двадцатку на стол.
– Куда это ты собрался? – спрашивает Оливер.
Я качаю головой. Кровь пульсирует у меня под ребрами, я слышу, как она бешеным потоком несется в голове. Сердце болит за нее, но я разочарован и обижен, что она мне не рассказала. Лицо пылает, и я не уверен, чего хочу: то ли найти Харлоу и спросить ее, какого черта происходит, то ли… то ли сесть в машину и уехать.
– Мне нужно кое-кому позвонить, – говорю я. – В последнее время я был не очень хорошим капитаном и братом – нужно это исправить. Они там делают ремонт, и мне надо проверить кое-что. Поговорим потом, парни.
Глава 13
Харлоу
ПРОХОДИТ ВСЕГО ЧАС из моей пятичасовой смены на NBC, и мне звонит Сальваторе, чтобы сказать, что он согласен на мое предложение. Ему нравится моя идея, и еще он хочет найти местечко для меня в своей компании.
– Хватит, черт возьми, перекладывать с места на место бумажки в этой дыре, – говорит он. – Ты должна быть в другом месте, детка!
И впервые я соглашаюсь. Я готова.
Я с трудом могу сосредоточиться на огромной стопке папок, которые нужно разобрать, на том, какие копии я делаю и кому подаю кофе. Я все время думаю о том, что, возможно, у нас есть решение, которое устроит всех: это может спасти бизнес Финна, а мне позволит бывать рядом с ним гораздо чаще.
Первое, что я делаю в этот полдень понедельника, выходя с работы, – набираю сообщение Финну:
Ты у Оливера?
Вижу, что он начинает печатать, а потом останавливается. И потом я уже в лифте, потом выхожу из здания и иду к машине, глядя в телефон и почти врезаясь в столб, меня сбивает велосипедист, потому что я не смотрю, куда иду, а смотрю в телефон.
Сообщение от него приходит только тогда, когда я уже почти дома:
Да.
О’кей, тогда жди там, – отвечаю я, посмеиваясь над тем, сколько времени ему понадобилось, чтобы написать одно-единственное слово.
Вечность уходит у него и на то, чтобы открыть дверь, хотя его грузовик припаркован снаружи. А когда он наконец открывает, выглядит он… плохо. Даже мрачно.
– Эй. – Я подхожу ближе и тянусь, чтобы поцеловать его. Точно могу сказать, что он только что принимал душ, но не побрился: он колючий и пахнет мылом и кофе. И он не наклоняется ко мне, а только подставляет свой щетинистый подбородок для поцелуя.
– Эй.
Он делает шаг назад, избегая смотреть мне в глаза, и пропускает меня вперед себя в дом.
– Ты ужасно… суровый, – бормочу я, усаживаясь на диван Оливера. У меня тревожно начинает булькать в животе, я изучаю выражение его лица, мысленно пытаясь сообразить, что я сказала или сделала за последние двадцать четыре часа, что могло бы заставить его так себя вести. – Я что-то натворила?
Он хмыкает, пожимая плечами, и спрашивает:
– Так в чем дело?
Я делаю паузу. Он вообще не ответил на мой вопрос.
Но хорошие новости, которые я принесла, вытесняют все остальное из моей головы. Что бы там ни было с его настроением, у меня точно есть средство ему его поднять.
– Я пришла, потому что хочу рассказать тебе кое-что. Что-то по-настоящему хорошее.
– Что-то хорошее? – повторяет он, глядя мне в глаза, и его лицо озаряется надеждой. – Это хорошие новости о твоей маме?
Я застываю, надеясь, что ослышалась:
– Что ты сказал?
– Твоя мама, – произносит он. – Это хорошие новости про нее?
– Как? – Я замолкаю, закрываю глаза, а сердце обрывается у меня в груди. Я ведь не говорила о маме Финну, значит, он узнал от кого-то другого. – Нет. Я… Как ты?
Я начинаю ходить по кругу, пытаясь успокоиться. Кто ему рассказал? И что именно ему известно? Желудок у меня сжимается. Теперь мне становится понятно его настроение.
– Финн, я собиралась поговорить с тобой об этом, но это не потому, что…
Его лицо снова каменеет, зубы сжимаются:
– Ты понимаешь, что у твоей мамы та же болезнь, которая убила мою маму? Я думал, что с некоторых пор ты хочешь доверять мне, хочешь делить со мной свою жизнь, хочешь, чтобы я лучше понимал то, что ты, возможно, чувствуешь. Хотя бы потому, знаешь ли… потому что ты меня любишь.
Я поворачиваюсь, обида, словно волна, вскипает у меня в груди:
– То есть ты устраиваешь мне все это дерьмо из-за того, что я не поделилась с тобой немедленно?
Он закрывает глаза, прижимает пальцы к вискам:
– Я из-за этого сегодня целый день себе места не находил, Рыжик. Я могу понять, почему ты не хотела говорить со мной об этом в самом начале. Я понимаю. Но потом… – Он качает головой: – Я чувствовал, что не справляюсь со всем дерьмом, которое на меня свалилось, и мне очень помогло, что ты была рядом. Именно ты. Это отчасти помогло мне понять, что между нами нечто большее, чем просто физика. Но, судя по всему, тебе от меня вовсе не было нужно то же самое.
Я хочу перебить его, но он останавливает меня движением руки:
– И даже после того, как стало понятно, что это нечто большее – пусть мы еще не говорили друг другу этого, но мы уже знали об этом! – ты не рассказала мне обо всем. Я знаю, что значит для тебя твоя семья, Харлоу. Я знаю, как вы близки. Я понимаю, почему ты была в таком отчаянии, возможно, не хотела даже думать об этом, когда мы бывали вместе. Я понимаю. Но есть то, чего я НЕ понимаю. Почему прошлой ночью… почему ни в один из других моментов, когда между нами было такое полное взаимопонимание, ты не смогла просто…
Он замолкает, проводит рукой по лицу сверху вниз и опускается в кресло напротив меня.
– Я просто об этом на самом деле ни с кем не говорила…
– Да о чем ты говоришь! – перебивает он, снова начиная сердиться. – Все знают. Ансель, Оливер, Лола, Миа. Они все, мать их, знают! Я – тот, кто лежит в твоей постели, тот, на кого ты смотришь не так, как на других, и я единственный, кто не знает о том, что сжирает тебя изнутри с такой силой, которая и привела тебя ко мне первый раз…
Мне хочется встать и обнять его, но его тело говорит сейчас на незнакомом мне языке: плечи сгорблены, локти на коленях, кепка надвинута на лоб так низко, что я не вижу его глаз. Это как будто Финн несколько недель назад, когда он был просто незнакомцем, за которого я вышла замуж.
– Финн, прости меня. Я скрывала это не из-за тебя. Просто…
Он качает головой, вздыхает, и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем он произносит:
– Я понимаю, что ты чувствуешь и как это тяжело. Я знаю, как ты заботишься о своей семье. И не знаю, когда я думаю об этом… Наверное, я мог бы поступить так же, если бы все это случилось со мной. Просто меня это удивило. Вот и все.
– Конечно.
– То есть, – начинает он, глядя на меня с растерянным выражением, – ты в порядке?
– И да, и нет.
В комнате повисает долгое болезненное молчание. Я не знаю, что еще можно сказать. Вроде бы это подходящий момент, чтобы наконец рассказать ему обо всем, что происходит с моей мамой, посвятить его во все, но настроение у меня неподходящее. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя обязанным быть со мной сейчас нежным, но и точно не хочу говорить об этом, если он будет продолжать вот так держать дистанцию и молчать.
Я сползаю с дивана и на четвереньках пересекаю комнату с неуверенной улыбкой на губах.
– Привет, – говорю я, водружая руки ему на колени.
Он смотрит на меня, тяжело сглатывая.
– Привет, детка, – шепчет он наконец, расставляя ноги, чтобы дать мне пространство. Я скольжу руками вверх по его бедрам, животу, груди, прижимаясь к нему всем телом и взбираясь все выше, пока наконец мне не удается поцеловать его в сжатые губы.
– Мне не нравится, что между нами что-то встало. – Я и сопровождаю свои слова еще одним поцелуем. – Я планировала поговорить с тобой обо всем этом, но потом. А прошлой ночью я хотела, чтобы были только мы.
Он кивает:
– Я понимаю.
Медленно под моими короткими, сосущими поцелуями он начинает оттаивать, и я чувствую, как его руки двигаются вверх и вниз по моей спине и бокам.
– Просто для меня это очень важно, понимаешь? То, через что вы сейчас проходите с твоей мамой, в моей жизни сыграло очень большую роль. Возможно, даже самую большую. И если мы собираемся…
Поняв, что он не будет заканчивать предложение, я говорю:
– Клянусь, я поговорю с тобой. Мне нужно с кем-то поговорить.
– Хорошо.
Наши поцелуи такие короткие и нежные – Финн только слегка касается кончиком языка моих губ. Его рука скользит вперед и вниз – между моих ног и обхватывает меня прямо поверх джинсовых шорт.
Я слегка вздрагиваю, инстинктивно уклоняясь от его крепкой хватки.
– Тебе больно? – спрашивает он, отклоняясь назад, чтобы посмотреть на меня.
– Совсем чуть-чуть. Ты меня сегодня объездил, как лошадь на родео.
Смеясь и снова покрывая мои губы нежными, легкими поцелуями, он шепчет:
– А хочешь, я ее поцелую и станет легче?
Когда я представляю голову Финна у себя между ног и вспоминаю о том, как он нежно посасывал меня, о всех тех вещах, которые он со мной делал, о том, какая вибрация исходила от его стонов, я начинаю тосковать по другим поцелуям, более глубоким, чем те, которые сейчас дарит мне его язык, по его звукам.
Другой рукой он берет меня за затылок и дает мне именно то, что я хочу: глубокие, возбуждающие поцелуи мужчины, который собирается завалить меня и удовлетворить.
Его член упирается мне в живот, и я не могу не обращать на это внимания. Целуя его шею, я расстегиваю ему рубашку, глажу и посасываю его горячую грудь, живот, подвздошные кости. Он приподнимается, когда я расстегиваю ширинку, и помогает мне стянуть джинсы ему на бедра.
Мне нравится честность, которая существует между нами, то, как он смотрит – внимательно, и его взгляд тяжелеет, когда я провожу языком вдоль его члена, от корня до головки, всасывая сладость его кожи.
– Черт, как хорошо, – шепчет он.
Я играю с ним, облизываю член у корня и по всей длине, делая его влажным, чтобы я могла взять его в рот целиком и так глубоко, как только возможно, втягиваю и вытягиваю его, а он смотрит на меня потемневшими глазами, приоткрыв губы.
Я выпускаю его изо рта и с улыбкой произношу:
– Мне нравится, как серьезно ты наблюдаешь, когда я берусь за твою головку.
– Я чертовски серьезно к этому отношусь. – Он обводит большим пальцем контур моих губ.
Я облизываю палец, затем лижу головку его члена, взяв и то и другое губами, играю с ними языком. Под моей распластанной ладонью его живот каменеет и напрягается.
– Пойдем в постель, – говорит он строго. – Я хочу лизать тебя, пока ты это делаешь.
Я отстраняюсь и встаю, и когда он поднимается, натягивает джинсы на бедра и наклоняется ко мне:
– Иди сюда.
Его поцелуй такой сладкий, такой страстный, что у меня подкашиваются ноги. Его руки обвиваются вокруг моей талии и спины, он прижимается ко мне своим большим телом. Я как будто взбираюсь на него, лезу выше, чтобы обернуться вокруг него.
– Это была наша первая ссора? – спрашивает он, улыбаясь и касаясь моих губ.
– Видимо, – отвечаю я. – Не так плохо.
– Эй. – Он немного отодвигается, чтобы посмотреть на меня. – А теперь расскажи мне свои хорошие новости, пока мы не разделись и не забыли обо всем на свете.
О, точно. Я сглатываю, набираю побольше воздуха. Даже не знаю, почему я так нервничаю, ведь новость действительно хорошая! Но это имеет слишком большое значения для нас обоих, и я хочу этого так сильно, что почти чувствую вкус этого желания:
– Мне кажется, я знаю, как спасти твой бизнес.
С его губ срывается короткий смешок, и он отступает еще немного назад, а потом спрашивает:
– Вот как? Ну порази меня.
Боже, это не так-то просто сделать, ведь теперь преимущество на его стороне.
Набравшись духу, я говорю: