Грязная работа Мур Кристофер

– Ай, ты разочарован, что не первый? – спросила Бабд.

– Все будет как в первый раз, тыковка, – сказала Немайн. – Во всяком случае, для тебя. – И она хихикнула.

Энтон опустил руку под стойку и нажал на кнопку. Над передними витринами и входом в лавку начали разворачиваться стальные шторы.

– Боишься, как бы мы не сбежали, черепах, – сказала Маха. – Правда же, он похож на черепаху?

– О, мне известно – шторы вас не удержат, они здесь не для этого. В книгах говорится, что вы бессмертны, а я подозреваю, что это не совсем так. Слишком много ходит историй о воинах, которые вас ранили и видели, как вы исцеляетесь прямо на поле битвы.

– Мы останемся еще на десять тысяч лет после твоей смерти, которая, могу прибавить, начнется уже довольно скоро, – ответила Немайн. – Души, черепах. Куда ты их дел? – Она дотянулась лапой, и заточенные когти цапнули свет у лампы. Яд капал и шипел, пузырясь на полу.

– Ты, стало быть, Немайн, – сказал Энтон. Морриган улыбнулась – в темноте сверкнули ее зубы.

Энтона объял странный покой. Тридцать лет он так или иначе готовился к этому. Как там говорили буддисты? “Ты можешь поистине жить, только будучи готовым к своей смерти”. Если тебя не подготовили тридцать лет сбора душ и наблюдения за тем, как люди умирают, что вообще способно тебя подготовить? Под стойкой Энтон аккуратно отвинтил колпачок из нержавеющей стали, что прикрывал красную кнопку.

– Вон те колонки в глубине лавки я установил несколько месяцев назад. Вы наверняка их видите, хоть мне и не видно, – сказал Энтон.

– Души! – рявкнула Маха. – Где?

– Я не знал, понятно, что это будете вы. Мне казалось, должны явиться эти маленькие твари, которые шляются тут по району, – я их видел. Но вам, я чаю, музыка тоже должна понравиться.

Морриган перегянулись.

Маха прорычала:

– Кто сейчас говорит “я чаю”?

– Он лепечет, – сказала Бабд. – Давайте его пытать. Вынимай у него глаза, Немайн.

– Вы помните, как выглядит клеймор? – спросил – Энтон.

– Здоровенный двуручный палаш, – ответила Немайн. – Хорошо бошки оттяпывать.

– Я знала, я знала, – сказала Бабд. – Она просто выделывается.

– Ну а в наше время клеймор означает нечто иное, – сказал Энтон. – Если работаешь с подержанными вещами три десятка лет, попадаются весьма занятные. – Он закрыл глаза и нажал на кнопку. Он рассчитывал, что душа его упокоится в книге – предпочтительно в надежно спрятанном первом издании “Консервного ряда”[73].

Изогнутые противопехотные мины направленного действия “клеймор”, которые Энтон установил в колонках в глубине лавки, взорвались, швырнув две тысячи восемьсот шариков от подшипников в стальные шторы со скоростью, немногим меньшей скорости света, – и шарики эти разодрали в клочья Энтона и все остальное на своем пути.

Рей шел за любовью всей своей жизни квартал вверх по улице Мейсон, а потом его любовь вскочила в канатный вагон и проехала остаток пути вверх по склону холма в Китайский квартал. Проблема в том, что вычислить, куда направляется вагон, легко, но ходят эти вагоны с интервалом минут в десять, поэтому Рей не мог дождаться следующего, вскочить в него и крикнуть вагоновожатому: “Поезжайте вон за тем антикварным транспортным средством – и газуйте посильней!” Такси в пределах видимости тоже не наблюдалось.

Выяснилось, что бежать вверх по крутому склону в жаркий летний день в уличной одежде не совсем то же самое, что бегать перед строем поджарых резиновых кукол по движущейся дорожке в спортзале с кондиционированным климатом. Когда Рей добрался до улицы Калифорнии, он обливался потом и не только ненавидел весь город Сан-Франциско и его обитателей в придачу, но и готов был навсегда позабыть Одри и вернуться к относительному отчаянию Украинских Рабынь, Отсасывающих Досуха издалека.

Передышка ему выпала на развязке Пауэлл, где вагоны разворачивали на вертушке у Китайского квартала, и Рей сумел запрыгнуть в следующий и продолжить головокружительную погоню со скоростью семь миль в час еще десять кварталов по Рыночной.

Затем Одри выскочила из кабельного вагона, перешла прямо на островок посреди Рыночной улицы и села в древний трамвай, который тронулся, не успел Рей дойти до остановки. Это просто какая-то дьявольская суперведьма общественного транспорта, подумал он. Вагоны ее поджидают, когда ей нужны, а стоит добраться до места ему, они уже уехали. Ей подвластен некий злой трамвайный амулет, в этом нет сомнений. (В делах сердечных воображение бета-самца порою быстро ополчается на барахтающегося ухажера, и у Рея оно в тот миг уже поглощало те крохи уверенности, что он собрал в кулак.)

Однако перед ним лежала Рыночная – самая оживленная улица в городе, и Рей сумел быстро поймать такси и проехать за Одри до самой Миссии. И даже пару кварталов дальше, пока Одри снова шла пешком.

Рей держался в квартале за ней, и Одри его привела к большому нефритово-зеленому особняку в – стиле королевы Анны чуть дальше 17-й улицы. На колонне у входа висела табличка: БУДДИСТСКИЙ ЦЕНТР “ТРИ ДРАГОЦЕННОСТИ”[74]. Рей уже отдышался и пришел в себя, поэтому с комфортом расположился за фонарным столбом через дорогу и смотрел, как Одри поднимается на крыльцо. Ей навстречу распахнулась застекленная дверь; выскочили две старушки – казалось, им не терпится что-то сообщить Одри, но они не могут взять себя в руки. Рею старушки показались знакомыми. Он затаил дыхание и полез в задний карман джинсов. Извлек две фотокопии водительских прав тех женщин, которых его просил отыскать Чарли. Ну точно, они – перед будущей миссис Мейси стояли Эстер Джонсон и Ирэна Посокованович. И в тот миг, когда Рей ломал голову над возможной связью, дверь буддистского центра опять открылась и наружу вылетело нечто похожее на речную выдру в мини-платьице с блестками и в сапогах стриптизерши. Оно кинулось в атаку на лодыжки Одри с ножницами наперевес.

Чарли с инспектором Риверой стояли у магазина “Свежая музыка” на Кастро, пытаясь разглядеть что-нибудь внутри, за вырезанными картонными фигурами и гигантскими конвертами альбомов. Если верить извещению на дверях, магазину следовало работать, но дверь была заперта, а свет не горел. Судя по тому, что представилось взору Чарли, в магазине за прошедшие годы, с тех пор как он познакомился с Мятником Свежем, ничего не изменилось, за исключением одного, но важного факта: пропал стеллаж с пылающими сосудами.

По соседству располагалась лавка мороженого йогурта, и Ривера завел Чарли туда и побеседовал с владельцем. Парень был слишком накачан для кондитера.

– Он уже пять дней не открывается, – сказал он. – Никому ни слова не сказал. У него все в порядке?

– Я уверен, у него все прекрасно, – ответил Ривера.

Через три минуты инспектор выяснил все телефонные номера и адрес Мятника Свежа у диспетчера полиции Сан-Франциско, и, прозвонив по всем и везде услышав автоответчики, они с Чарли отправились к Мятнику домой в Вершины-Близнецы. У двери квартиры лежала горка газет.

Ривера повернулся к Чарли:

– Кого-нибудь еще знаете? Кто мог бы подтвердить то, о чем вы мне рассказывали?

– В смысле – других Торговцев Смертью? – уточнил Чарли. – Я их не знаю, но знаю о них. С вами они, возможно, разговаривать не захотят.

– Хозяин букинистической лавки на Хэйт и старьевщик в начале 4-й улицы, так?

– Нет, – ответил Чарли. – Ничего похожего. Почему вы спросили?

– Потому что оба они пропали, – ответил Ривера. – У старьевщика в кабинете все стены были в крови. А у букиниста на полу валялось человеческое ухо.

Чарли обмяк и навалился на стену.

– В газетах про это ничего не было.

– Мы такое не разглашаем. Оба жили бобылями, никто ничего не видел, мы даже не знаем, есть ли там – состав преступления. Но теперь, раз пропал этот свежий мужик…

– Думаете, эти двое тоже торговали смертью?

– Я не утверждаю, Чарли, что я в это верю, могло быть просто совпадение. Но когда мне сегодня насчет вас позвонил Рей Мейси, я все равно собирался с вами встречаться. Спросить, знали вы их или нет.

– Рей меня сдал?

– Не кипишитесь. Может, он спас вам жизнь.

Чарли уже в сотый раз за вечер подумал о Софи – его беспокоило, что он не рядом с ней.

– Можно, я позвоню дочери?

– Конечно, – сказал Ривера. – Но потом…

– “В шкаф их, Дэнно” в Миссии, – сказал Чарли, вытаскивая из кармана пиджака мобильник. – Дотуда минут десять. Мне кажется, хозяин – один из нас.

У Софи все было отлично – они с миссис Корьевой кормили адских псов “Сырными тритончиками”. Девочка спросила, не надо ли Чарли помочь, и он чуть не разрыдался. Ответил, что нет, когда голос перестал дрожать.

Через семь минут они встали едва ли не поперек улицы Валенсии: впереди пожарные машины палили из водометов по второму этажу того дома, где прежде располагалась лавка Энтона Дюбуа. Чарли с инспектором вышли из машины, и Ривера предъявил бляху тому полицейскому, который первым прибыл на место происшествия.

– Пожарные бригады не могут проникнуть внутрь, – сообщил тот. – Там сзади тяжелая стальная дверь, а в этих ставнях с четверть дюйма стали, если не больше.

Шторы пучились наружу, и на них виднелись тысячи мелких бугорков.

– Что произошло? – спросил Ривера.

– Еще не знаем, – ответил полицейский. – Соседи сообщили о взрыве, и пока это все, что нам известно. Выше никто не жил. Все соседние здания мы эвакуировали.

– Спасибо, – сказал Ривера. Он посмотрел на Чарли и поднял бровь.

– Филлмор, – ответил тот. – Ломбард на углу Фултон и Филлмор.

– Поехали. – Ривера взял Чарли за руку, чтобы тот быстрее хромал к машине.

– Так я больше не подозреваемый? – спросил Чарли.

– Если выживете – разберемся, – ответил Ривера, открывая дверцу.

Из машины Чарли позвонил сестре:

– Джейн, мне нужно, чтобы ты забрала Софи и собачек и отвезла их к себе.

– Конечно, Чарли, только мы недавно ковры почистили… Элвин и…

– Ни за что не разлучай Софи и собак ни на секунду, Джейн, ты меня поняла?

– Господи, Чарли. Ну еще бы.

– Я не шучу. Ей может грозить опасность, а они ее защитят.

– Что происходит? Вызвать полицию?

– Я и так с полицией, Джейн. Прошу тебя – поезжай за Софи немедленно.

– Уже выхожу. А как мне их всех вместить ко мне в “субару”?

– Как-нибудь. Если надо, привяжи Элвина и Мохаммеда к заднему бамперу и езжай медленно.

– Но это ужас, Чарли.

– Нет, не ужас. Они справятся.

– Да нет, когда я в прошлый раз так делала, они оторвали мне бампер. Ремонт обошелся в шестьсот долларов.

– Поезжай. Перезвоню через час. – И Чарли отсоединился.

– Ну что, эти клейморы – паскудство, я вам так скажу, – произнесла Бабд. – Как мечи они мне раньше нравились, а теперь… Вот обязательно их нынче делать так, чтоб бабахали и кидались этой… Немайн, как эта дрянь называется?

– Шрапнель.

– Шрапнелью, – сказала Бабд. – А я только начала в себя приходить…

– Заткнись! – рявкнула Маха.

– Но больно же, – ответила Бабд.

Морриган текли по стоку под 16-й улицей в Миссии. Теперь в них вновь осталось еле-еле два измерения, и походили они на драные черные боевые флаги – прохудившиеся тени, что сочились черной слизью. Немайн оторвало одну ногу, и Морриган сунула беглую конечность под мышку, а сестры волокли ее саму по трубе.

– Немайн, лететь можешь? – спросила Бабд. – Ты тяжелая, знаешь.

– Только не здесь, а туда я больше не пойду.

– Нам придется еще что-то делать Сверху, – сказала Маха. – Если хочешь поправиться в этом тысячелетии.

Когда три дивы смерти вытекли к широкой развилке под Рыночной улицей, перед ними в трубе что-то заплескалось.

– Что это? – спросила Бабд. Все остановились.

Что-то проплюхало мимо по трубе, к которой они приближались.

– Что это было? Что это было? – встревожилась Немайн, которой за сестрами ничего не было видно.

– Похоже на белочку в бальном платье, – ответила Бабд. – Но я сильно ослабла и могу бредить.

– К тому же ты идиотка, – сказала Маха. – Это же дармовая душа. Лови давай! Ею мы вылечим Немайн ногу.

Маха и Бабд выронили сестру-унидекстру и кинулись к развилке. И тут им дорогу заступил бостонский терьер.

Когда Морриган ретировались по трубе, звук был такой, словно кошки рвут кружево.

– Эгей, эгей, эгегей, – пела Маха, и то, что оставалось от ее когтей, царапало бетон.

Фуфел отрывисто и угрожающе протявкал и кинулся на Морриган в бой.

– Новый план, новый план, новый план, – бормотала Бабд.

– Ненавижу собак, – изрекла Маха.

В ретираде они подхватили сестру.

– Мы, богини смерти, мы, кто скоро будет повелевать всей подлежащей тьмой, – и бежим от крохотного песика, – сказала Немайн.

– Ну и к чему ты это, поскакушка? – спросила Маха.

А в Филлморе Кэрри Лэнг закрыла свой ломбард на ночь и стала ждать, когда очистятся ультразвуком драгоценности, принятые днем, чтобы их можно было выложить в витрину. Ей хотелось поскорее все закончить и убраться отсюда – пойти домой, поужинать, может, на пару часов выйти погулять. Ей было тридцать шесть, не замужем, и она считала своей обязанностью гулять – чем черт не шутит, вдруг встретит хорошего парня, – хотя на самом деле предпочла бы остаться дома и смотреть по телевизору детективы. Она гордилась тем, что не стала циником. Ростовщик, как и судебный поручитель под залог, склонен рассматривать людей с худшей стороны, и что ни день Кэрри в себе давила опаску: вдруг последний на земле приличный парень уже стал барабанщиком или сторчался?

Однако в последние дни Кэрри не очень стремилась выходить на улицу: уж очень много странностей она видела и слышала в городе. В тенях шебуршились какие-то твари, из ливнестоков что-то шептали – голоса. Чем дальше, тем больше ей нравилось сидеть дома. Кэрри даже стала брать с собой на работу бассета-пятилетку Бодряка. Взаправду защитить ее пес, конечно, не мог, если нападавший не был ростом ниже колена, хотя гавкал громко, и была надежда, что однажды Бодряк обгавкает какого-нибудь мерзавца. Если у мерзавца под рукой не будет собачьей галеты. Но, как впоследствии выяснилось, те, кто вторгся вечером в ломбард, – ростом были гораздо ниже колена.

Кэрри служила Торговкой Смертью девять лет и, когда первое потрясение прошло (что заняло всего каких-то четыре года), стала полагать все это причудой бизнеса. Но по намекам в “Большущей-пребольшущей книге Смерти” она понимала: что-то происходит. И это ее нервировало.

Выйдя в торговый зал, чтобы открутить до пола защитные жалюзи, Кэрри услышала, как за спиной в темноте что-то шевелится, – что-то низенькое, у гитарной стойки. Проходя, оно зацепило струну ми, и нота завибрировала предостережением. Кэрри остановилась и проверила, с собой ли у нее ключи, – вдруг придется выскакивать в переднюю дверь. Она расстегнула кобуру револьвера.38-го калибра, затем подумала: “Какого черта, я же не легавый”, вытащила оружие и прицелилась в еще звучавшую гитару. Полицейский, который ухаживал за ней много лет назад, уговорил ее всегда иметь при себе на работе “смит-и-вессон”. И пусть раньше ей ни разу не приходилось его выхватывать, она знала, что грабителей револьвер отпугивает.

– Бодряк? – позвала она.

Ответило ей какое-то шорканье в задней комнате. Ну зачем она выключила почти весь свет? Рубильник – в глубине склада, путь освещали только лампочки в витринах, которые почти не отбрасывали света на пол, а именно там что-то и шевелилось.

– У меня пистолет, и стрелять я умею, – сказала она и почувствовала себя дура дурой, еще не успев договорить. На сей раз ей ответил приглушенный скулеж. – Бодряк!

Нырнув под заслонку прохода в стойке, Кэрри кинулась на склад, по ходу обводя помещение стволом револьвера, как полицейские в телевизоре. Опять скулеж. В полумраке она различила Бодряка – пес лежал, как всегда, у черного хода, однако морда и лапы у него были чем-то обмотаны. Монтажной лентой.

Кэрри потянулась к выключателю, но что-то ударило ее под коленки. Она попыталась извернуться, и что-то двинуло ее в грудь, сбив на пол. Острые когти впились в запястья, и она выпустила револьвер. Затылком Кэрри стукнулась о косяк, и в голове словно замигал стробоскоп, потом что-то шарахнуло ее по черепу – больно, – и все вокруг почернело.

Когда Кэрри пришла в себя, везде по-прежнему было темно. Она не понимала, сколько провела в отключке, а шевельнуться, чтобы взглянуть на часы, не могла. “Боже мой, они свернули мне шею”, – подумала она. Мимо что-то проплывало, и каждый предмет тлел красным, едва высвечивая то, что их несло: крохотные черепа – клыки – когти – мертвые пустые глазницы. Сосуды души словно плыли над самым полом в сопровождении почетного караула падали. Затем Кэрри ощутила на себе чьи-то когти – эти твари касались ее, двигались под ней. Она попыталась заорать, но рот ей плотно заклеили.

Она почувствовала, как ее поднимают, затем различила дверь черного хода – та открылась, и Кэрри пронесли наружу в каком-то футе от пола. После чего вздернули почти стоймя, и она поняла, что падает в темную бездну.

Черный ход в ломбард был открыт, а в углу задней комнаты лежал обмотанный монтажной лентой бассет. Ривера осмотрел все помещение, не убирая пистолет и в одной руке держа фонарик. Никого не обнаружив, позвал из переулка Чарли.

Войдя, тот сразу включил свет.

– Ой-ёй, – сказал он.

– Что? – спросил Ривера.

Чарли показал на стеллаж с разбитым стеклом.

– Тут она держала сосуды. Когда я заходил, он был почти полон. А теперь – ну, в общем…

Ривера осмотрел пустой шкаф.

– Ничего не трогайте. Что бы тут ни произошло, вряд ли это дело рук того же негодяя.

– Почему? – Чарли заглянул на склад, где лежал связанный бассет-хаунд.

– Из-за него, – сказал Ривера. – Собаку не связывают, если хотят кого-то замочить и наоставлять везде кровь и обрубки тел. Не та ментальность.

– Может, она сама его связывала, когда сюда нагрянули? – сказал Чарли. – По виду она вроде как полицейская такая дама.

– Ну да, все полицейские любят собачий бондаж, – вы на это намекаете? – Ривера вложил пистолет в кобуру, вытащил из кармана перочинный нож и подошел к ерзавшему на полу бассету.

– Нет, не на это. Извините. Но пистолет у нее был.

– Наверняка она не выходила наружу, – сказал Ривера. – Иначе включилась бы сигнализация. Что это на косяке? – Он пилил ножом ленту на лапах бассета, стараясь их не задеть, и головой показывал на проход из лавки на склад.

– Кровь, – ответил Чарли. – И клочок волос.

Ривера кивнул:

– Там на полу тоже кровь? Ничего не трогайте.

Чарли посмотрел на трехдюймовую лужицу слева от двери.

– Н-да, похоже.

Инспектор освободил собаке передние лапы и теперь удерживал ее коленями, чтобы распутать ленту на морде.

– Там следы, не смажьте. Что это – частичные отпечатки обуви?

– Похожи на птичьи. Может, куры?

– Нет. – Ривера отпустил бассета, который тут же попытался напрыгнуть на итальянские парадные брюки инспектора и облизать ему физиономию в честь такого праздника. Ривера удержал пса за ошейник и подошел к Чарли. – И точно куриные, – сказал инспектор.

– Ага, – подтвердил Чарли. – А у вас на пиджаке собачьи слюни.

– Мне нужно об этом сообщить, Чарли.

– Собачьи слюни – решающий фактор для вызова подкрепления?

– К черту слюни. Собачьи слюни здесь ни при чем. Мне нужно об этом сообщить и вызвать напарника. Он и так разозлится, что я столько ждал. Мне нужно отвезти вас домой.

– Если не сведете пятно с костюма за тысячу долларов, собачьи слюни будут очень даже при чем.

– Сосредоточьтесь, Чарли. Как только вызову сюда опергруппу, я отправляю вас домой. Как мне звонить, вы знаете. Чуть что – сообщайте. Что угодно.

Ривера позвонил по мобильнику диспетчеру и вызвал патрульную и оперативно-следственную группы, как можно скорее. Когда он закрыл телефон, Чарли сказал:

– Так я больше не под арестом?

– Нет. Оставайтесь на связи. И не высовывайтесь, ладно? Может, даже имеет смысл несколько суток провести вне города.

– Не могу. Я Люминатус, у меня есть обязанности.

– Но вы не знаете, каковы они…

– Если я их не знаю, это не означает, что их нет, – ответил Чарли. Пожалуй, чересчур агрессивно.

– И вы уверены, что не знаете, сколько еще в городе этих Торговцев Смертью и где их найти?

– Мятник Свеж говорил, что по меньшей мере десяток, а больше я ничего не знаю. Кроме той женщины и старика в Миссии я на прогулках больше никого не засек.

В переулок въехала машина, и Ривера вышел к черному ходу встретить коллег. Затем повернулся к Чарли:

– Поезжайте домой, Чарли, – и выспитесь, если сумеете. Я буду на связи.

Чарли не сопротивлялся, когда патрульный подвел его к машине и помог забраться на заднее сиденье. Изнутри Чарли помахал Ривере и бассет-хаунду. Патрульный крейсер задом сдал из переулка.