Невеста для графа Линден Кэролайн

Букет был принят. Элиза горячо поблагодарила его за цветы и за оказанное внимание во время их следующей встречи в Гринвиче, куда Хью якобы приехал для переговоров с Кроссом. Хью невольно задавался вопросом: не кажется ли ей подозрительным то обстоятельство, что он всегда заезжал к ним или слишком рано, или слишком поздно, и никогда не заставал ее отца дома. Впрочем, если Элизабет и замечала очевидные странности, то никак этого не показывала. Теперь у Хью не было и тени сомнений в том, что Элизабет Кросс ничего не знала о тайных планах своего отца, и это одновременно и успокаивало, и раздражало. Чем лучше Хью ее узнавал, тем больше она ему нравилась. И чем больше она ему нравилось, тем обиднее становилось за нее – ведь эту чудесную девушку бессовестно дурачили. Хью всегда считал себя честным человеком и не мог не думать о том, как больно станет Элизе, когда обман раскроется.

По правде сказать, его чувства к ней не ограничивались одним лишь состраданием. Она не переставала удивлять его. В отличие от большинства юных леди, считавших услужливое внимание джентльменов чем-то само собой разумеющимся, Элиза была искренне благодарна за любой добрый жест. И если скромный букет вызвал у нее столько радостных эмоций, то как, спрашивается, радовалась бы она настоящему подарку? Элиза, казалось, была вполне довольна как своим времяпрепровождением – работой в саду и прогулками с собакой, – так и очень узким кругом общения. Ее постоянной компанией были отец и пес Вилли. Но она не только не жаловалась – похоже, даже не испытывала скуки, живя в тихом Гринвиче. Хью говорил себе, что мисс Кросс не прельщал водоворот светской жизни, так как ее вполне устраивала та жизнь, которую она вела. Ее, в отличие, например, от Эдит, совершенно не интересовали балы и прочие светские мероприятия и Элиза не страдала от нехватки новых нарядов, как, к примеру, Генриетта. Но в глубине души Хью понимал, что дело не только в деньгах или их отсутствии. Просто Элиза принадлежала к иному типу людей: не любила и не хотела жаловаться, предпочитала убеждать окружающих – и себя заодно, – что ее все устраивает. Более того, она научилась получать удовольствие даже от маленьких радостей.

Сегодня Хью предстояло увидеть, как она держится на людях, как ведет себя в обществе. Если ей суждено стать его женой, то, хочет она того или нет, ей придется не только посещать подобные мероприятия, но и самой их устраивать. И это означало, что нужно не только принимать гостей, но и развлекать их. Хью видел, как она нервничала во время его первого визита в Гринвич, – так повторится ли это сегодня, когда поводов для нервозности несравнимо больше? Только представить: огромный зал, полный нарядных незнакомцев, далеко не всегда дружелюбно настроенных. Его роль останется неизменной в любом случае, и он постарается сыграть ее как можно лучше вне зависимости от того, как будет играть свою роль Элиза, но все же Хью очень надеялся, что она возьмет себя в руки и не ударит в грязь лицом. Конечно же, все будут подозревать, что он охотится за ее деньгами, но если она сделает из себя посмешище, то подозрения превратятся в уверенность.

Дверь в бальный зал была открыта настежь – иначе там можно было бы задохнуться. Гостей же собралось столько, что возникал законный вопрос: как тут можно еще и танцевать? Леди Тейн была в своем репертуаре: считая, что мерилом успеха какого-либо мероприятия являлось число гостей на единицу площади, она всегда приглашала гораздо больше людей, чем могла принять.

Хью пробирался сквозь толпу, раскланиваясь со знакомыми направо и налево, в том числе – и с подругами матери. Он не сообщил ей о том, что идет сюда, и знал, что на следующий день мать непременно ему это припомнит. Не останавливаясь и ни с кем не заговаривая, Хью шел, то и дело озираясь и высматривая мисс Кросс и ее отца. Но где же они? Увидев наконец мистера Кросса, Хью недоверчиво посмотрел на его спутницу – и с удивлением узнал в ней Элизабет. Только сейчас он понял свою ошибку. Он искал невзрачную простушку, а рядом с Эдвардом Кроссом стояла… красавица. Первое, что бросалось в глаза, – это ее прическа. Никаких завитков и кудряшек вокруг лица, как у других юных леди, а ласкающий взгляд шелковистым блеском узел волос цвета темного меда. Платье же глубокого синего цвета подчеркивало безупречную белизну ее кожи, которая лучилась подобно жемчугу, что в одну нить обвивал ее шею. Хью не мог оторвать от нее взгляд. Вдруг она улыбнулась, повернула голову и что-то сказала отцу. И тотчас же ослепительно вспыхнул сапфир, качнувшийся на подвеске ее серьги.

Хью направился к Кроссам.

– Мистер Кросс! Какими судьбами? – С «неподдельным» удивлением воскликнул граф, приблизившись к ним. – И вы, мисс Кросс, тоже здесь?.. Рад видеть вас обоих.

Элиза грациозно присела в реверансе.

– А я рада видеть вас, лорд Гастингс.

– Я же тебе говорил… – с ласковым укором сказал дочери Кросс и, обратившись к Хью, пояснил: – Элиза переживала, что нам тут не с кем будет переброситься словечком, потому что мы якобы не встретим ни одного знакомого. Она даже ехать не хотела!..

– Да, папа, не стоило…

– Я очень рад, что вы все же приехали, – поспешно перебил Хью.

Элиза одарила его благодарной улыбкой, и у Хью как-то странно защемило в груди. «Сегодня никто не назвал бы ее некрасивой», – подумал он.

Разговор ни о чем продолжался несколько минут. Потом музыканты принялись настраивать инструменты, а пары, одна за другой, выстраивались, готовясь открыть бал.

– Мисс Кросс, могу я пригласить вас на этот танец? – с поклоном спросил граф.

Элиза порозовела от смущения и, взмахнув ресницами, подала ему руку.

– Конечно, милорд.

Хью спиной чувствовал взгляд Кросса. Бал открывал контрданс, энергичный и быстрый, не оставлявший времени для разговоров. Мисс Кросс прекрасно танцевала, что не могло не радовать. После танца Хью проводил ее к отцу и под благовидным предлогом удалился. Ему надо было побыть одному, чтобы осмыслить происходившее. В переполненном зале графу все же удалось отыскать свободный уголок у дверей на террасу. С подноса проходившего мимо лакея он взял бокал с вином, чтобы чем-то занять руки.

– Трудно не заметить, к кому ты проявляешь повышенный интерес… – насмешливо протянул оказавшийся рядом Роберт Фэрфилд. – Вначале – в театре, а теперь здесь, у Тейна.

– Неужели? – с едва уловимой иронией переспросил Хью. – И что же ты по этому поводу думаешь?

– Ничего! – со смехом воскликнул Роберт. – Только я уже где-то видел такое выражение лица, как сейчас у тебя, и я знаю, что за этим стоит.

– Ты о чем? – насторожился Хью.

– О том, что ты глаз не сводишь с дочери Кросса, – ответил Роберт и, покачав головой, добавил: – Надеюсь, я успею первым сделать ставку на день вашей свадьбы.

– И каковы твои шансы выиграть пари? – подыгрывая приятелю, спросил Хью. – Смею предположить, что у меня в данный момент шансы на выигрыш гораздо высоки. А вот что будет завтра – другой вопрос.

Роберт помолчал немного – казалось, он о чем-то задумался, – потом, приблизившись вплотную к Хью, тихо прошептал:

– Выбор необычный, но разумный. Лондон ее подзабыл, но она невеста богатая, верно?

Хью молча смотрел на приятеля, а тот, широко улыбнувшись, воскликнул:

– Молодец, старина!

– Лучше помолчи, – процедил Хью, и приятель со смехом отошел.

«Так тому и быть», – подумал Хью, глядя ему вслед. Роберт Фэрфилд скорее всего шутил насчет ставки на день их с мисс Кросс свадьбы, но после того как он станцует с ней во второй раз, к чему у них с Элизой шло дело, о свадьбе подумают многие – возможно, и сама мисс Кросс.

С этой мыслью Хью направился к ней и пригласил на танец.

Элиза старалась не смотреть на лорда Гастингса, на худой конец – смотреть не только на него, но у нее ничего не получалось: она просто не могла отвести глаз от красавца, с которым танцевала.

Получив приглашение на этот бал, отец был очень доволен; когда же Элизабет спросила, знает ли он лорда Тейна, он небрежно отмахнулся и сказал, что они как-то встречались. Элиза полагала, что встречались они скорее всего за карточным столом в «Веге» или в каком-нибудь другом клубе, и подозревала, что приглашение Тейн отправил в счет оплаты карточного долга. Отец умел добиваться того, чего хотел, и не стеснялся требовать с должников ему причитавшееся.

Но если отец был рад приглашению, то сама Элиза его радости не разделяла. По опыту она знала, что на балу ее ничего хорошего не ждет. Ей будет смертельно скучно – в лучшем случае. Про то, что будет в худшем случае, Элиза старалась не думать. Появление лорда Гастингса стало для нее приятным сюрпризом. Она с облегчением вздохнула, когда он подошел и поздоровался с ними, а потом пригласил на танец. Ее разгоряченному воображению больше и не требовалось, и ей уже казалось, что он смотрел на нее… почти с нежностью…

Конечно, все это было лишь игрой воображения, ну и что с того? Она чувствовала себя желанной и была счастлива, а это самое главное.

После того как танец закончился, граф проводил ее к отцу, а сам отошел. Встретив донельзя довольный взгляд родителя, Элиза впервые не испытала желания сказать отцу что-нибудь язвительное. Им обоим было хорошо среди нарядно одетых людей, пришедших сюда, чтобы получать удовольствие от жизни, и Элиза, наблюдая за присутствующими, не чувствовала себя чужой на этом празднике. И кто знает: может, они с отцом сейчас представляли себе одну и ту же картину и мечтали об одном и том же…

А потом лорд Гастингс вернулся и вновь пригласил ее танцевать.

Это был ее второй танец на этом балу, и оба раза ее партнером был граф Гастингс. Только на сей раз они танцевали вальс, в котором, в отличие от контрданса, между партнерами предполагался гораздо более тесный контакт. Элиза нервно облизала губы и робко улыбнулась графу, когда заиграла музыка. Он лукаво ухмыльнулся в ответ и уверенно повел в танце, но до этого привлек к себе таким образом, что грудь ее почти прижалась к его груди.

«Если по дороге домой в меня ударит молния, то я умру счастливой», – подумала девушка.

– Вы изумительно танцуете, – сказал ей Гастингс, глядя в глаза.

Они плавно скользили и кружились по натертому до блеска паркету.

– Спасибо, – чуть задыхаясь, проговорила Элиза. Она прилежно училась всему, что преподавали в школе, и танцы не являлись исключением. Ей лишь недоставало опыта. Увы, вальсировать в паре с красивым джентльменом ей доводилось нечасто. – И вы тоже, милорд.

– Ваша похвала дорогого стоит, – со смехом отозвался граф. – Здесь так тесно… Я не уверен, что не наступил кому-нибудь на ногу.

– Мне вы точно на ноги не наступали, – с веселой беспечностью ответила Элиза. Она бы все равно не заметила, даже если бы это случилось.

– Леди Тейн любит набивать свой дом гостями словно бочку селедкой, но мне эта толчея совсем не нравится, – бросив недовольный взгляд на пару, пронесшуюся в опасной близости от них, заметил граф.

Слегка укоротив шаг, он повел свою партнершу вокруг помешавшей им пары. Для того чтобы маневр удался, им пришлось едва ли не слиться воедино. У Элизы перехватило дыхание от этого головокружительного маневра.

– Стоило бы предусмотреть чуть больше места, если уж хозяйка включила танцы в программу, – пробормотала Элиза.

Тут кто-то толкнул ее в спину, и Гастингс, с возмущением проводив обидчика взглядом, предложил девушке выйти на террасу, чтобы подышать свежим воздухом.

«Вполне возможно, что меня уже поразила молния, и все, что сейчас со мной происходит, не имеет отношения к реальности», – подумала Элиза и кое-как кивнула. Лорд Гастингс, не сбиваясь с шага, продолжил кружить ее в танце, пока они не оказались за бархатной портьерой у выхода на террасу.

На террасе царила приятная прохлада – не то что в бальном зале. Но, как ни странно, Элиза не увидела здесь ни одного человека. Наверное, всех желающих подышать воздухом напугал мелкий дождик. Лорд Гастингс взял ее за руку и повел под сень раскидистой глицинии, обвившей колонну. Прислонившись к колонне и скрестив руки на груди, спросил:

– Тут ведь лучше?

Элиза улыбнулась.

– Гораздо лучше. Спасибо, милорд.

Сквозь застекленные двери сюда проникало достаточно света, чтобы она могла разглядеть его улыбку – и даже ямочку на щеке.

– Сегодня вы настоящая красавица, – заметил граф.

Эти его слова мгновенно вернули ее с небес на землю, и приземление было очень жестким. Элиза ведь прекрасно знала, что она далеко не красавица, и, конечно же, понимала, почему ей льстили охотники за приданым. Но лорд Гастингс… Неужели он один из них?

– Зачем вы это говорите, милорд? Я же знаю, что некрасива, – пробормотала девушка.

– С чего вы взяли? – Граф в недоумении вскинул брови.

«А ведь все так хорошо начиналось… Но он все испортил», – со вздохом подумала Элиза.

– Я никогда не была хороша собой. Милорд, прошу вас, не говорите того, что не думаете.

И тут она впервые увидела лорда Гастингса растерянным.

– Я не понимаю… – пробормотал он, пожав плечами.

Элиза устало вздохнула. Что тут непонятного?

– Я некрасива, – продолжила она, – и люблю красивую одежду, поэтому папа балует меня украшениями. – Элиза прикоснулась к жемчужной нити. – Но тот, кто называет меня красивой, либо видит плохо, либо лжет.

Граф какое-то время молчал, а Элизе казалось, что эти секунды – худшие в ее жизни. Неужели он ничем не лучше всех тех проходимцев, что пытались ухаживать за ней до него? Как это горько…

– Вообще-то я не утверждал, что быть красивой для вас в порядке вещей. Я лишь сказал, что вы красавица… сегодня, в этот вечер, а это, согласитесь, существенно меняет дело.

– Да, мой наряд… – пробормотала Элиза.

Но граф не дал ей договорить. Вплотную приблизившись к ней, он спросил:

– Меня подводит зрение, говорите? Тогда позвольте мне лучше вас рассмотреть.

Элиза отпрянула.

– Куда же вы? Замрите! – Теперь Гастингс улыбался, и тон его был шутливым.

Граф провел пальцем по ее подбородку, и Элиза затаила дыхание. А он вдруг повернул ее голову чуть вправо, потом – чуть влево, затем задумчиво проговорил:

– Да, теперь вижу… Несколько веснушек… Но поверьте, я нахожу их очаровательными.

Подушечкой большого пальца он очертил абрис ее щеки. Элиза сжала кулаки, пряча руки в складках платья.

– У вас очень длинные ресницы, – пробормотал граф. – А глаза… Такого цвета летом, в солнечные дни, бывают поля в Розмари, когда из высокой и сочной травы взлетают в небо золотистые зяблики. – Он осторожно прикоснулся к тонкому завитку, выбившемуся из прически. – Волосы у вас – цвета меда, и мягкие на ощупь словно любимая льняная сорочка, которую стирали уже раз сто. Губы же… – Гастингс осторожно провел пальцем по ее губам. Элиза с огромным трудом удерживалась, чтобы не всхлипнуть. – Я хочу вас поцеловать. Можно?

Элиза молча кивнула. Граф улыбнулся одними глазами и наклонил голову. Девушка в страхе оцепенела и стояла, вытянувшись в струнку, когда губы его легонько прикоснулись к ее губам. А он поднял голову и вдруг спросил:

– Вас когда-нибудь целовали?

Элиза густо покраснела. Облизав пересохшие губы, она пролепетала:

– Ну… наверное, не так, как следует…

Плечи графа затряслись.

– Мисс Кросс, вы удивительная девушка! Что ж, если так… Постараюсь вас не разочаровать, – прошептал он, привлекая Элизу к себе. А потом снова ее поцеловал.

Но на сей раз поцеловал по-настоящему, действуя решительно и целеустремленно. Элиза беззвучно вскрикнула от неожиданности, а потом тихо застонала. Граф целовал ее так, словно добивался полной и безоговорочной капитуляции, но Элиза и так не испытывала ни малейшего желания сопротивляться. Когда же поцелуй прервался, он обхватил одной рукой талию девушки и принялся покрывать поцелуями ее лицо и шею. Она тихонько всхлипнула, когда он чуть прикусил мочку уха рядом с сережкой, и едва не растаяла, как льдинка на солнце, когда ладонь графа коснулась груди. Она с жаром убеждала себя, что это получилось случайно – так же случайно, как проникли под его сюртук ее руки. Но «случайность» повторилась, только на этот раз граф, что-то пробормотав, сорвал с руки перчатку и накрыл ее грудь уже обнаженной ладонью. Элиза опомнилась только тогда, когда его большой палец нащупал ее сосок. Но шок на удивление быстро прошел, сменившись ощущениями совсем иной природы. Гастингс крепко прижал ее к себе, и Элиза почувствовала его возбужденную плоть. Жаркие губы графа ласкали поцелуями ее шею, и Элизе вдруг пришло в голову, что если бы он попросил ее отдаться ему прямо здесь и сейчас, на террасе дома леди Тейн, под дождем, в пяти шагах от переполненного бального зала, то она бы ему не отказала. Так вот что называют безумной страстью! Слава богу, что позволил ей испытать это чувство хотя бы раз в жизни…

А граф вдруг отпустил ее и поддержал под локти, когда она, оступившись, чуть не упала. Взъерошенные волосы и горящий взгляд делали его похожим на дикаря. Он прерывисто дышал, вздрагивая при каждом вздохе, и Элиза не могла отвести от него глаз. Кажется, у нее от его поцелуев расплавились мозги. Потому что, видит бог, она ужасно хотела продолжения!

– Элиза, дорогая… – прохрипел он и откашлявшись, начал заново: – Понимаете, мисс Кросс… – Меж бровей его пролегла складка; казалось, что-то его смущало. – Все зашло гораздо дальше, чем я собирался…

Элиза же, не в силах вымолвить ни слова, лишь помотала головой и взмахнула дрожащей рукой – мол, не стоит об этом говорить. А Гастингс отступил на шаг и, глядя куда-то в сторону, провел ладонью по лицу. Когда он снова на нее посмотрел, во взгляде графа мало что изменилось – по-прежнему в глазах его было желание… и растерянность.

– Я должен проводить вас обратно в бальный зал, – сказал он со вздохом. – Ваш отец, должно быть, не знает, что и думать.

Ах, папа!.. Действительно, как же быть? Он ведь с первого взгляда на нее обо всем догадается, поймет, что произошло. Едва ли он расстроится или разозлится: пожалуй, даже порадуется за нее, но молчать точно не станет, а слышать от него привычное «видишь, прав оказался я, а не ты» Элизе совсем не хотелось. То, что она только что пережила: этот волшебный, сказочный, незабываемый поцелуй – было тем сокровищем, которое она предпочла бы спрятать от чужих глаз, тем более – от глаз родителя. Для отца важно, чтобы его дочь вышла замуж и родила ему внуков, а для нее важнее всего было то, что граф Гастингс нашел ее привлекательной.

Наверное, граф Гастингс был не первым мужчиной, которому она показалась привлекательной, но только его одного ей хотелось поцеловать в ответ. Более того, она мечтала о том, чтобы он в нее влюбился, и лишь с ним ей хотелось заниматься любовью…

Гастингс нагнулся, чтобы поднять сброшенную перчатку, а Элиза дрожащими руками пригладила волосы. Выпрямившись, граф окинул ее взглядом и, нахмурившись, покачал головой. Элиза опустила глаза – и только сейчас заметила, что лиф ее платья перекосился. Она отвернулась, чтобы привести в порядок платье, но Гастингс ее опередил.

– Позвольте мне, – сказал он и одним плавным движением вернул лиф в правильное положение, однако не поспешил убирать руки. Прижав девушку к себе, он еще раз провел пальцем по ее соску. Элиза же дрожала как осенний лист на ветру. – Я должен извиниться за произошедшее?

Элиза едва заметно покачала головой.

Гастингс коснулся губами ямки у нее за ухом.

– Могу я навестить вас – только вас, а не вашего отца?

Сердце ее замерло. Казалось, она вот-вот лишится чувств.

– Да, – прошептала она в ответ.

– Вот и хорошо, – кивнул Гастингс и, бережно развернув ее к себе лицом, заглянул в глаза.

Элиза смотрела на него и думала: понимал ли он, что она готова была влюбиться в него по уши. И Гастингс вдруг улыбнулся ей многозначительно и тихо сказал:

– Тогда до новой встречи, дорогая.

Он поцеловал ее ладошку и лишь после этого предложил руку и проговорил:

– Мы должны вернуться, а не то ваш отец вызовет меня на дуэль.

Элиза нервно рассмеялась в ответ. Если бы он только знал, как ее отец мечтал о том, чтобы у нее наконец-то появился достойный поклонник.

– Я бы убедила его этого не делать, милорд.

Гастингс тоже рассмеялся и сказал:

– Надеюсь, я и сам мог бы справиться, но от вашей поддержки никогда не откажусь.

Граф привел ее обратно в бальный зал, который теперь казался Элизе невыносимо душным и слишком многолюдным. Раскрыв веер, она принялась энергично им обмахиваться, но это не помогало – лицо ее по-прежнему пылало.

Граф Гастингс поцеловал ее! И он прикасался к ней – словно был ее любовником! А потом попросил разрешения навещать ее. Элизу переполняла радость, и в голове у нее стоял гул. Она едва слышала, что говорил граф, прощаясь с ней.

Отец куда-то пропал, но Элиза быстро отыскала его взглядом. В дальнем конце зала он о чем-то увлеченно беседовал с мистером Гринвилом. Когда Элиза подошла к ним, отец рассеянно кивнул ей, продолжая что-то доказывать своему собеседнику. Гринвил, посмотрев на Элизу, многозначительно ухмыльнулся – как будто сразу догадался, что с ней произошло. Элиза почувствовала, что вновь заливается краской. Мистер Гринвил был тот еще повеса… «Только бы он ничего не рассказал отцу», – в страхе подумала девушка.

Молча стоя рядом с отцом, Элиза смотрела на танцующих невидящим взглядом и улыбалась, думая о своем счастье.

– С меня довольно. Может, поедем домой?

Элиза вздрогнула от неожиданности, услышав голос отца.

– Да, папа. Если хочешь, поехали.

Пробираясь сквозь толпу, они направились к выходу. Через несколько минут отец велел подать экипаж. А графа Гастингса нигде не было видно.

– Тебе понравилось на балу? – спросил ее отец уже по дороге домой.

– Да, папа, очень… – ответила Элиза, глядя в темноту и загадочно улыбаясь.

Хью медленно, но верно продвигался к выходу. Встречая знакомых, останавливался, чтобы обменяться приветствиями, и шел дальше. Некоторые из знакомых считали нужным прокомментировать его странный выбор партнерши. Все шло по плану – ведь он пришел сюда для того, чтобы поставить в известность общество и Элизу о своих намерениях. И, видит бог, он сделал все, что задумал, даже больше.

Да, он знал, что поцелует ее, но вовсе не помышлял ни о чем другом, кроме целомудренного прикосновения к ее губам. Как же случилось, что он едва не набросился на нее – под дождем, в нескольких шагах от переполненного бального зала? Что с ним не так?

Конечно, она насмешила его, когда сказала, что ее никогда не целовали «как следует». В устах взрослой женщины, давно перешагнувшей возраст первых робких поцелуев, это откровение прозвучало не только забавно, но и двусмысленно. Вот он и решил поцеловать ее еще раз. Но в тот момент, когда она застонала и запустила руки ему под сюртук, словно хотела его сорвать… В те мгновения он будто обезумел и схватил ее за грудь, которая была довольно пышная, но при этом плотная, а набухший сосок так заманчиво торчал… О господи, ему ужасно захотелось попробовать его на вкус. Хотелось раздеть ее догола и неторопливо исследовать все тело, дюйм за дюймом, но особенно тщательно – эти округлые соблазнительные груди. И ведь ничего похожего на болезненную стыдливость он в ней не обнаружил. Может, Элиза и была девственницей, но она так прижималась к нему и так целовала его в ответ, что в какой-то момент он совершенно забыл о том, что добивался ее не по своей воле.

Граф невольно нахмурился. Стоило ему вспомнить об отце Элизы и его бессовестных манипуляциях, как вожделение отступило. Хью поостыл. Эдвард Кросс хочет, чтобы он женился на его дочери? Хью мрачно усмехнулся. Кросс вот-вот получит именно то, что хочет.

И он тоже. Не только деньги Кросса, но и его дочь, Элизу.