Скандинавские мифы и легенды. Жизнеописания богов и героев с иллюстрациями и подробными комментариями Биркетт Том
Вопреки всему они храбро сражались, но Агнар был убит, а Эйрик – схвачен в плен; он сам предпочел смерть от копья предложениям Эйстейна заключить мир.
Новости о смерти старших сыновей Рагнара дошли до Аслауг, пока сам конунг был в отъезде. Она тут же приказала собственным детям отомстить за своих единокровных братьев, пусть даже они и слышали о корове Сибилье и боялись столкнуться с таким колдовством. Аслауг повела войска по суше, а сыновья ее собрали по флоту, чтобы отправиться в страну свеев. Эйстейн же тем временем разослал по своему королевству весть о войне и собрал из воинов могучую армию. Когда два войска сошлись, казалось, что исход будет таким же, как и в прошлый раз: корова Сибилья замычала и привела данов в смятение. Но Ивар был наготове и держал мощный лук. Люди, несшие носилки с бескостным сыном Рагнара, видели, как одним махом он всадил две стрелы в оба глаза ревущего животного. Раны лишь распалили ярость коровы, и Ивар приказал одному из своих людей закинуть его на спину Сибилье; когда это было сделано, своим весом он раздавил ее, будто камень. Как только корова издохла, даны перестали биться друг с другом и повернулись к свеям; войско Эйстейна было обращено в бегство. Аслауг вернулась, чтобы рассказать об этом Рагнару, а ее сыновья разъехались в разные стороны, чтобы разграбить богатые города Южной Швеции, и им сопутствовал большой успех.
По мере того как авторитет сыновей Рагнара укреплялся после каждого успешного завоевания, сам он начинал опасаться, что его слава зайдет, а потому решил отправиться в поход самостоятельно и приказал построить два огромных корабля, пригодных для плаваний по океану. Они были крупнее любой виденной ранее ладьи; соседние племена видели, что Рагнар Лодброк готовится к войне, и удвоили береговую охрану. Но герой собирался плыть дальше: по морю в Англию. Аслауг полагала, что для того, чтобы повысить шансы на успех, ему следовало взять флот побольше, но Рагнар настоял на том, чтобы поплыть всего на двух кораблях: ведь что понимает женщина в том, как завоевать славу на Западе? Перед отплытием Аслауг вручила ему сорочку, сотканную из простой серой шерсти, сообщив, что та зачарована: кровь Рагнара не прольется, если он не забудет надеть рубаху. Конунг принял этот дар – хотя лучше бы он прислушался к ее прошлому совету.
По пути в Англию на Рагнара обрушился шторм. Хотя его войска и сумели выбраться на берег в полном вооружении, оба корабля разбились, и на них невозможно было вернуться обратно. Они принялись грабить крестьянские дома и крепости, не встречая сильного сопротивления. Самым могущественным человеком в Англии того времени был король по имени Элла. Когда он услышал, что по его владениям с огнем и мечом двигаются викинги, то собрал всех воинов своего королевства и отправился на битву с Рагнаром. Армия Эллы намного превосходила числом небольшой отряд Рагнара; но последний не испугался битвы. Элла слышал о знаменитых сыновьях Рагнара и боялся их мести в том случае, если сам Рагнар будет убит, а потому приказал своим людям взять вожака живьем. Но Рагнар был облачен в простую серую сорочку, которую подарила ему жена, и ничем не отличался от своих людей. Несмотря на разницу сил, бой был жестоким; Рагнар разил своим копьем в шлемы и доспехи, снова и снова прорубая ряды воинов Эллы. Но в конце концов все его люди были убиты, Рагнар оказался в кольце щитов и был вынужден сдаться королю Элле. Он отказался раскрыть свое имя, и Элла велел бросить пленника в яму со змеями, чтобы проверить, не развяжет ли это ему язык.
Рагнар был окружен змеями, но ни одна его не кусала, и мудрейший из людей Эллы задался вопросом, не сам ли великий герой-викинг этот человек, которого не берут клинки и не жалят гады. Но, когда он снова отказался говорить, король Элла приказал снять с пленника одежду, чтобы проверить, не ободрит ли это змей. Без своей шерстяной сорочки Рагнар не имел защиты против гадюк, и они вонзили свои зубы глубоко в его плоть. Рагнар, истекающий кровью в яме, поднял взгляд на короля и наконец произнес: «Поросята поднимут визг, когда услышат, как обошлись со старым боровом».
Несмотря на разницу сил, бой был жестоким; Рагнар разил своим копьем в шлемы и доспехи, снова и снова прорубая ряды воинов Эллы.
Рагнар прочитал стих, перечислявший его сражения и знаменитые победы. Когда он закончил, король уже заподозрил, что в яме умирал не кто иной, как сам Рагнар; и кровь его стыла в жилах при мысли о воинственных сыновьях викинга – потомках Одина, – которые выйдут в море, чтобы отомстить за отца. Король Элла верно делал, в страхе вглядываясь в серое море, но это уже другая история; здесь же мы прощаемся с Рагнаром.
Рагнар поет свою предсмертную песню в яме со змеями у короля Эллы. Иллюстрация из «Популярной истории Франции» (ок. 1860)
Старкад
Старкад – герой другого пошиба: человек огромного роста, которому суждено было прожить три жизни. Говорят, что он родился шестируким, и Тор отрубил ему четыре конечности, чтобы герой выглядел не так устрашающе; он не мог видеть, как этот верзила становится любимцем его отца. Старкад – до мозга костей герой Одина, и он посвящает себя поискам славы в бою. Его мало волнуют другие боги или люди низкого происхождения; он терпеть не может легкомысленных людей и презирает женоподобие культа Фрейра. Старкад – не только выдающийся воин, но и поэт, одаренный Одином; как и Всеотец, порой он предает самых близких, при этом требуя от других самого нравственного поведения. Даже у величайших героев есть недостатки.
Старкад был внуком великана, который жил за водопадом в высоких горах Норвегии; легенда сообщает, что он решился похитить принцессу из Альфхейма, за что и был убит Тором. У отца Старкада дела шли лучше – он стал дружинником Харальда, правителя Агдира, – но сгорел в своем доме, когда Старкад был еще ребенком. Конунг Харальд усыновил его и вырастил вместе со своим сыном Викаром. Когда трон Харальда узурпировал конунг Хертьов, Старкад был передан под опеку человеку по имени Грани Конский Волос, которым был сам Один. Толстокостный парнишка был лежебокой, и сводному брату пришлось вытащить его из постели, прежде чем тот присоединился к его планам отомстить за смерть конунга Харальда. Когда Викар наконец поставил Старкада на ноги, он был поражен его размерами и тем обстоятельством, что у героя в двенадцать лет уже имелась борода. Вскоре после этого Старкад показал себя храбрейшим из людей и ценным компаньоном Викара: вместе они свергли Хертьова, подчинили соседние племена и совершили грабительский поход далеко на восток, где Старкад убил киевского князя, хоть и получил ранения, которые свалили бы более слабого воина. Конунг Викар укрепил свою власть и репутацию военного предводителя, а Старкад стал его любимцем и правой рукой.
Так продолжалось много лет; Викар всегда побеждал и щедро одаривал Старкада, пока одним летом он не решил поплыть со своим войском в Хордаланн; ветер вынудил флот стать на якорь у группы небольших островов. Советники конунга решили, что для обретения попутного ветра надо принести в жертву Одину одного человека из войска. Все потянули жребий, и метка смерти досталась конунгу Викару. Они попытали судьбу вновь, и опять для жертвоприношения был избран Викар. Люди были потрясены этим и условились выспаться, прежде чем принимать дальнейшие решения.
Ночью Старкада разбудил его приемный отец Грани Конский Волос; он позвал героя на лодку и привез его на один из близлежащих островов. Там на лесной поляне Старкад обнаружил двенадцать тронов; один из них был пуст, и Грани Конский Волос подошел и сел на него. Собравшиеся судьи поприветствовали приемного отца Старкада как Одина.
«Мы собрались здесь, чтобы определить твою судьбу, Старкад. Я начну: ты проживешь необыкновенно долгую жизнь – если точнее, три людских срока». Другой судья промолвил во мраке: «Тогда я обещаю, что Старкад совершит на каждом из них ужасное злодеяние». То был Тор: ему противно было такое благоволение этому великану. «Я повелеваю также, что каждая битва, в которой он будет участвовать, принесет ему славу и победу», – продолжил Один. «А я проклинаю его тем, что в каждой из них он будет получать ранение», – ответил Тор. «Я наделяю его даром поэзии и способностью составлять стихи с такой же скоростью, с какой обычный человек разговаривает». – «А я говорю, что он не сможет запомнить ни одной строки после того, как она вылетит из его рта!» – «Ему будут поклоняться и чтить его будут все знатные», – молвил Один. «А простые люди будут его ненавидеть!» – сказал в ответ Тор, все более распаляясь.
На этом суд над Старкадом закончился, и приемный отец увел героя из священного места. «Я помог тебе, сын, удлинив твою жизнь и дав тебе эти дары, а теперь прошу кое-что взамен. Ты отдашь мне воинственного конунга Викара в расцвете его сил. Вот как ты это сделаешь…»
Фрагмент Carta Marina («Морской карты») Олафа Магнуса. Человек, который держит доски с рунами, – скандинавский герой Старкад
Старкад вернулся на корабль до рассвета, и, когда воины проснулись, они поняли, что у правой руки Викара созрел план. «Раз Один желает видеть жертвоприношение Викара, совершим его понарошку». Они привезли Викара на ближний остров и нашли дерево с высоко расположенными ветвями. Он вынул внутренности из теленка, перекинул кишки через ветвь, чтобы сделать петлю, и попросил конунга встать, обернув ею свою шею. «Я уколю тебя этим тростником, предложу тебя Одину, и жертвоприношение свершится». Конунг Викар согласился: все это выглядело весьма безобидно. Но тростник этот дал Старкаду Один; когда тот ткнул им конунга, он превратился в копье и прошел насквозь. Телячьи кишки затвердели и превратились в ивовые прутья, а наклонившая ветвь взмыла вверх, подняв несчастного вождя в воздух. Так жертвоприношение воплотилось в реальность, а конунг Викар присоединился к Одину. За это – первое из злодеяний, предсказанных Тором, – весь простой люд, считавший Викара своим защитником, возненавидел Старкада.
После убийства Викара Старкад присоединился к отряду викингов, который направился вглубь Руси. Когда славяне попытались задержать их продвижение, разбросав по полю гвозди, викинги надели деревянные башмаки, пошли на штурм вражеской крепости и захватили столько добычи, что заполнили ей все свои корабли. Вскоре Старкад стал зажиточным человеком и, когда вожак их шайки погиб в битве, сделал некоторый перерыв и провел семь лет в Швеции с сыновьями Фрейра. В Уппсале был посвященный им храм, где они совершали жертвоприношения и выполняли диковинные обряды с колокольчиками. Старкад возненавидел развлечения и женственные пляски этого культа плодородия, порвал с братьями и присоединился к другому грабительскому отряду, направлявшемуся на запад, в Ирландию. Он слышал, что правитель Дублина испытывает огромное пристрастие к актерам и шутам и что однажды, когда он награждал одного воина новыми башмаками, врожденная подлость заставила его вынуть из них шнурки. Едва ли стоит удивляться, что его люди покинули поле битвы вскоре после того, как на них напали викинги; однако доля Старкада вынуждала его получать раны в каждом бою, и один бесстрашный боец рассек голову героя, оставив у него на лбу гноящуюся рану. Когда викинги дошли до Дублина и разграбили его, Старкад позаботился о том, чтобы собрать всех лицедеев и шутов за стенами города, оскорбить и избить их. Он находил их легкомысленное поведение отвратительным.
Что еще можно сказать о первом отрезке жизни Старкада? Он присоединился к славянам, чтобы подавить восстание на востоке, и сразил на Руси богатыря по имени Визин, о котором иные говорят, что тот был колдуном. В Византии он боролся с мужем огромного роста, которого никто прежде не мог одолеть, и повалил его наземь; потом он попал в кораблекрушение близ берегов Дании и был спасен конунгом Фроти – человеком, которого он в дальнейшем будет считать величайшим и самым щедрым из правителей. Будучи его помощником, Старкад сразился с саксом по имени Хама, который насмехался над его возрастом и чуть было не одолел в схватке, повалив героя на землю ударом своего могучего кулака. Но Старкад быстро оправился и разрубил сакса надвое: это свершение принесло ему великую славу и богатые дары – землю в Дании и шестьдесят рабов, которые ее обрабатывали.
Затем конунг Фроти пал жертвой предательства сакса Свертинга, который сжег правителя данов на пиру. Королевство перешло к сыну Фроти Ингельду, помышлявшему заключить мир с саксами и сыновьями Свертинга. Ингельд очень отличался от своего отца; он посвятил свою жизнь оргиям и пьяным сборищам. Двор его превратился в пристанище порока; Старкад не желал иметь с ним ничего общего, а потому уехал в Швецию, но издали продолжал следить за семьей Фроти и не стеснялся вмешиваться в его дела. В один день до него дошла весть о том, что дочь Фроти Хельга имеет связь с одним ювелиром низкого происхождения, а Ингельд ничего с этим не делает. Старкад выследил ювелира и под видом нищего пришел в его мастерскую. Там он обнаружил, что простолюдин просит сестру конунга выискивать вшей в его лобковых волосах и запускает руки ей под платье. Когда Хельга узнала в скрытом под плащом силуэте в углу комнаты верного спутника своего отца, она залилась краской, а Старкад уже не мог сдерживать себя: он ткнул ювелира, пытавшегося выбежать наружу, кинжалом в причинное место, рассудив, что такое увечье будет для подобного распутника страшнее смерти.
Через какое-то время просить руки Хельги явился более подходящий претендент: его звали Хельги, и он приехал из Норвегии на корабле, паруса которого были украшены пурпуром и золотом. Молодой человек вел себя достойно, но по прихоти конунга Ингельда ему предстояло сразиться с другими женихами. Хельги согласился, но не знал, что ему придется столкнуться с девятью братьями подряд: такой бой показался ему нечестным, но что он мог поделать? Пути назад не было. Хельга вспомнила о том, что Старкад всегда был другом семьи, и сочла, что он мог бы дать хороший совет, а потому сказала претенденту на свою руку отыскать старого защитника в Швеции. Старкад легко согласился приехать и помочь в столь благородном деле. Когда он прибыл ко двору Ингельда, девяти братьям никто не помешал потешаться над старым героем, гримасничать и фыркать подобно диким псам; это лишь укрепило Старкада в решении преподать им урок.
Старкаду было суждено побеждать в любой битве. Иллюстрация из «Истории северных народов» (Historia de gentibus septentrionalibus, 1555) Олафа Магнуса
Когда наступило утро дня, на который был назначен поединок, Старкад оставил спящего Хельги в комнате его возлюбленной и сам отправился к месту хольмганга (как назывались подобные состязания); он хотел начать пораньше. Старый воин, чего бы никогда не сделал юный норвежец, спрятался в сугробе, без одежды погрузившись в снег до плеч. Девять братьев же в это время собрались на месте поединка вокруг костра, дрожа от холода.
Солнце взошло, и настало намеченное для боя время, но братья обнаружили не Хельги, но лишь огромного нагого воина, лежавшего в снегу. Они спросили, не послал ли Хельги его сражаться от собственного имени и намерен ли он драться сразу со всеми или по очереди. «Обычно я расправляюсь с тявкающими псами в стае», – ответил он, счищая снег со своих грубых рук.
Старкад сразу же убил шестерых братьев, но оставшиеся трое были сильнее, и он получил не менее семнадцати ран, пока не сразил их. У героя из живота вываливались кишки, но, сколь бы ни были тяжелы его ранения, Старкад отказался от помощи трех прохожих – королевского сборщика податей, с которым он не хотел иметь никаких дел; извозчика – этого он высмеял за женитьбу на рабыне; и служанки, которой он сказал позаботиться лучше о своих ревущих детях. Согласился он лишь на предложение благонамеренного крестьянина, на чьей лошади Старкад и добрался с места хольмганга до дворца Ингельда: труд хлебопашца в его глазах был приемлемым занятием.
Когда Старкад вернулся во дворец, ему надо было свести кое-какие счеты: Хельги не пришел на поединок, на котором он в одиночку сражался за норвежца. Если что-то и злило героя больше трусости, то только лень: он выломал дверь в спальню принцессы и потребовал ответить, почему он в кровати занимается любовью вместо того, чтобы сражаться. Хельга предупредила возлюбленного, чтобы в том случае, если Старкад вернется в гневе, он бил первым. Юноша подлетел к двери и ударил великана мечом в лоб. Он получил бы ответный удар, если бы Хельга не вмешалась и не прикрыла его щитом от старика. При виде такой сцены старик кивнул, хоть глаза его и заливала кровь: то была достойная пара, не боявшаяся схватки, и он простил им их мелкие грешки.
Но в отношении Ингельда, в правление которого Дания превратилась в дом терпимости, он не питал такой снисходительности. Старкад заметил, что сын Фроти заключил мир с саксами и, что еще хуже, пытался развлекать сыновей убийцы своего отца и женился на королеве саксов. Старкад видел в этом бесхребетность и решил напомнить сыну Фроти о его долге. Для этого он отправился во дворец, неся на спине уголь, дабы намекнуть ему, что следует разжечь пламя мести; но, когда он прибыл, королева не разрешила ему сесть на скамью из страха, что он испачкает мебель. Старкад терпеть не мог иноземные яства, которые подавали на серебряных тарелках, а маринованное мясо считал знаком крайнего упадка. Он швырнул драгоценную золотую косу, подаренную ему королевой, ей в лицо: ей недостаточно прошлых издевательств, и теперь она хочет представить его женщиной? Приятная и мягкая музыка воздействовала на него не сильнее, чем на камень: он бросил во флейтиста кость, и тот затих.
Битва при Бравеллире (Август Мальмстрём, 1829–1901, фрагмент)
«В чем дело, старик? Наше гостеприимство тебе не по нраву?» – спросил Ингельд, не сдержав отрыжку после всех съеденных яств. Здесь Старкад уже не мог не вспылить. Он с перекошенным лицом встал со своего места и принялся укорять Ингельда за все его слабости. «Ты забыл о первейшем долге сына – отомстить убийцам своего отца? Ты сидишь здесь и услаждаешь кушаньями тех самых людей, которых должен предать мечу». Говорят, что тут старик прочитал стих, столь хлестко изобличивший поступки Ингельда, что дан взял меч и зарубил принцев саксов на месте. В сыне Фроти наконец пробудилась храбрость его предков, и он залил пиршественный стол кровью. Старый герой Старкад был доволен этим днем.
Старкад вернулся в Швецию; на закате его лет датский трон переходил от одного правителя к другому. В эти годы ему суждено было совершить второй свой постыдный поступок: он, охваченный общей паникой, возобладавшей над войском, покинул битву между данами и свеями. Конечно, вскоре Старкад искупил этот проступок и, несмотря на свою старость и шрамы, явился к знатному норвежцу по имени Оло, чтобы занять почетное место в его дружине и принять участие в грандиозной битве при Бравеллире на стороне свеев.
Конфликт между свеями и данами длился достаточно долго, потому что Один посеял семена раздора между Сигурдом Кольцом и его дядей Харальдом Боезубом. Говорят, что старый король искал повода для войны с тем, чтобы погибнуть с мечом в руках и войти в Вальхаллу. Подготовка к битве при Бравеллире длилась семь лет и привлекла племена и наемников всех морей; копья их заслоняли небо. Сохранилось много имен героев, участвовавших в этой величайшей из битв, но Старкад бился на стороне шведов, и говорят, что он убил много дружинников Харальда и отрубил руку воительнице, державшей датское знамя. Другая женщина так рассекла Старкаду лицо, что ему пришлось прикусить бороду, чтобы не отвалилась челюсть. Когда герой вышел из боя, из груди его торчало легкое, на щеке зияла глубокая рана, а на руке не было пальца. Тело Старкада было изрублено; над полем битвы стоял красный туман, исходивший от ран павших. Колесничий сбросил Харальда Боезуба в гущу сражения, и его забили до смерти собственной булавой; некоторые говорят, что возницей был сам Один, который забрал причитавшееся ему в Вальхаллу. Победа осталась за Сигурдом Кольцом, чему немало помог Старкад.
Последний позорный поступок, который совершил Старкад за свою долгую жизнь, возможно, хуже всех остальных. В битве при Бравеллире Оло командовал флотом и сражался в авангарде, и Сигурд Кольцо предложил ему править Зеландией. Старкад служил Оло много лет, и конунг доверял ему больше всех прочих дружинников. Но покоренными данами Оло правил сурово; вскоре пошли слухи о восстании. Двенадцать датских вождей собрались и придумали лучший способ свергнуть конунга. Они подкупили Старкада, чтобы тот присоединился к их мятежу и убил конунга при первом удобном случае. Старкад ступил в покои Оло, когда тот принимал ванну; пристальный взгляд конунга остановил Старкада, и его гигантские конечности онемели. Говорят, что одного взгляда Оло было достаточно для того, чтобы парализовать самых храбрых героев, но он настолько доверял своему старому другу Старкаду, что прикрыл лицо полотенцем, чтобы выслушать старика. Как только воздействие взгляда Оло прекратилось, Старкад перестал колебаться и вонзил свой меч в беззащитное горло правителя. Хотя за этот поступок Старкад получил огромную сумму золотом, вскоре он пожалел о трусливом убийстве и прикончил вожака заговорщиков, чтобы удовлетворить свой гнев. Тогда он положил свою золотую добычу в мешочек, повесил его на шею и поклялся отдать его своему палачу.
Старкад предлагает палачу золото. Иллюстрация из «Истории северных народов» Олафа Магнуса (1555)
И вот Старкад, немощный и подслеповатый старик, подпоясался двумя мечами и на костылях отправился в путь, чтобы найти свою смерть. По пути он встретил крестьянина, который стал потешаться над тем, зачем старику два меча: «Верно, ты можешь один отдать мне!» Старкад попросил крестьянина подойти поближе, чтобы получить меч в дар, а затем внезапно разрубил его надвое: он никогда не мог терпеть дерзости. Тогда какие-то охотники, ехавшие верхом, решили, что будет забавно на полном скаку направить лошадей на старика, чтобы напугать его до смерти: но своими костылями Старкад выбил их из седел и прикончил на земле. Их спутник, человек по имени Хатер, признал в Старкаде седого героя.
Какие-то охотники, ехавшие верхом, решили, что будет забавно на полном скаку направить лошадей на старика, чтобы напугать его до смерти…
Они обменялись стихами: Старкад вспомнил дни своей славы, как часто делают старики; а Хатер стал оскорблять некогда могучего героя и нынешнее его плачевное состояние. В конце концов Старкад понял, что он имеет дело с человеком благородной крови и сносным поэтом. Поэтому он предложил юноше свой меч и попросил убить его: «Таков закон, что молодые деревца следует лелеять, а старые – рубить. – Старец помог Хатеру нанести удар, напомнив ему, что именно он не так уж давно убил его отца. – Так что насладись моей кончиной, мальчик, и если тебе удастся отрубить мне голову и проскочить под моим телом, пока оно не упало на землю, то ты станешь невосприимчив к оружию». Хатер так и сделал, срубил голову старика с плеч, но не стал проскакивать под его телом; и это было правильно, ибо огромное туловище Старкада грохнулось оземь с такой силой, что раздавило бы его насмерть, как и замышлял старик. Говорят, что голова героя, столь же свирепого в смерти, что и в жизни, вцепилась зубами в траву. Так закончились три жизни старого героя Старкада – человека, который пережил целые династии, служа Одину, и который не простил ни одну обиду – даже себе самому.
Хервёр и Хейдрек
Молот Тора Мьёльнир, золотой кабан Фрейра, копье Одина Гунгнир, золотые волосы Сиф… Все эти предметы сделали гномы, мастерство которых при работе с металлами известно во всех мирах. Гномы произвели меч и для конунга в Мидгарде – этот меч называется «Тюрфинг». Тюрфинг был острейшим из клинков; когда его доставали из ножен, он сиял как солнечный луч, пробивающийся сквозь тучи. Но у Тюрфинга была одна особенность: если он обнажается, то непременно должен нанести ранение; а ранение должно быть смертельным для того, кто его получил. Кроме того, Тюрфинг обеспечивал победу в любой битве, но вкладывать в ножны его следовало, пока кровь на нем еще не остыла.
Тюрфинг достался великому викингу по имени Ангрим, который поселился на острове Больм. У Ангрима было двенадцать сыновей, и все они были берсерками, самыми яростными и бесстрашными. Старшим был Ангантюр, и он вел остальных в бой – они скрежетали зубами и кусали свои щиты. Братья всегда одерживали победу и имели репутацию столь свирепых воинов, что выступить против них никто не решался. Они брали то, что хотели. Один из братьев возжелал женщину по имени Ингибьёрг – принцессу свеев. Он объявил о своем желании жениться на ней перед ее отцом, конунгом, но тут со скамьи вскочил другой мужчина – его звали Хьялмар Большое Сердце. «Не выдавай дочь за этого смутьяна, – попросил он, – как бы он ни угрожал. Отдай ее мне, твоему верному стороннику, – мое сердце изнывает по Ингибьёрг уже много лет». Перед конунгом встала трудная дилемма, и он дал выбрать своей дочери. Та предпочла берсерку Хьялмара, но братья не собирались мириться с таким унижением без боя. Они вызвали Хьялмара на хольмганг на остров Самсё; победителю должно было достаться все.
В назначенный день Хьялмар отплыл на Самсё со своим названым братом Орваром-Оддом, и, лишь пристав к острову, они тут же отправились осмотреть его, оставив своих людей охранять корабли. Когда они ушли, явились Ангантюр с братьями-берсерками и в бешенстве напали на суда; они выли и наносили викингам удары, которые не мог сдержать ни один щит. Все люди Хьялмара были изрублены, и ярость берсерков отступила; когда на горизонте показались Хьялмар и Одд, братья стояли, опираясь на свои мечи. Два героя бросились на изможденных берсерков, хотя и не было ясно, кто в тот вечер войдет в чертог Вальхаллы – они или двенадцать братьев. Одд сразился с одиннадцатью друг за другом и поразил каждого, но вот Хьялмару с Ангантюром пришлось гораздо труднее: старший брат извлек из ножен сияющий меч Тюрфинг, и хотя Хьялмар убил Ангантюра, получил он шестнадцать ранений – а всего одной раны от Тюрфинга было достаточно. Одд попрощался со своим умирающим другом и достойно обошелся с берсерками: он похоронил их в кургане со всем их оружием. Ангантюр до сих пор сжимает в руках Тюрфинг.
Орвар Одд и Хьялмар прощаются друг с другом (Мортен Эскиль Винге, 1866)
Ангантюр оставил после себя вдову по имени Свафа, дочь ярла Бьярмара, который правил землями вокруг Ладожского озера. Она была беременна и вскоре родила прелестную девочку, которую назвали Хервёр. Хервёр отказалась играть роль смиренной принцессы: вышиванию она предпочитала тренировки с мечом и луком. Ярл пытался ее сдерживать, но всякий раз, когда ей запрещали драться, она просто убегала в лес и причиняла еще больше вреда, нападая на путников. Когда она узнала, что ее отец – не кто иной, как сам великий герой Ангантюр, и что он похоронен на острове Самсё, пути назад не было. Она присоединилась к отряду налетчиков, облачилась в доспехи воина и отправилась на запад, вскоре стала вожаком этой шайки викингов и стала командовать бойцами в сражениях.
Фигурка валькирии/воительницы из Тьёрнехоя (Дания). Позолоченное серебро
Наконец корабли Хервёр прибыли в Данию и оказались у острова Самсё. Ее люди боялись ступить на берег: об этом месте ходили слухи, будто там обитают злые существа. Но Хервёр настояла на том, чтобы бросить якорь в пределах видимости погребальных курганов. На рассвете она в одиночку приплыла к берегу на лодке и спросила пастуха, в каком из курганов лежит ее отец Ангантюр. Тот зловеще ответил: «Лучше бы тебе уплыть, женщина-викинг, прежде чем разверзнется земля и огонь осветит обиталище мертвых. Здесь не следует оставаться после заката». Но Хервёр не пугали насельники курганов, и она отправилась на мерцающий свет, исходивший от самой дальней могилы.
Хервёр прошла много курганов, горевших светом чистого золота, прежде чем приблизилась к могилам Ангантюра и его братьев. Ее не беспокоил свет, сиявший на их вершинах; она произнесла стих, чтобы вызвать своего отца из гробницы: «Пробудись, Ангантюр, из-под навалившейся на тебя земли и из тесных объятий корней! Духам не нужны ни дорогие доспехи, ни шлем, ни меч, выкованный гномом Двалином!»
При этих словах курган разверзся, и в небо вырвались языки пламени. «Зачем ты зовешь меня из могилы, дочь? Ворота Хеля открыты, и весь остров в огне. Будь я тобой, бежал бы с острова: здесь нет для тебя ничего».
Но Хервёр не двинулась с места и, уперев руки в бока, смотрела вниз на своего отца. В глазах ее мерцал огонь подземного мира. «Я хочу твой меч Тюрфинг, отец, и не уйду без него». – «Ты глупа, дочь. Я не знаю ни одной женщины на всей земле, что решится взять на себя проклятие Хьялмара, и ты зла, раз его просишь: он погубит весь твой род».
Тем не менее Ангантюр не смог отказать требованиям Хервёр – ибо не было сомнений, что эта свирепая женщина приходится ему дочерью и меч принадлежит ей по праву. Они расстались: Ангантюр продолжил свой вековой отдых в могиле, а Хервёр вернулась к кораблю, миновав огни и тьму, которых испугались ее отважные воины.
Хервёр пробуждает дух своего отца Ангантюра (Христиан Готлиб Кратценштейн, 1783–1816)
Хервёр продолжала еще какое-то время заниматься грабежом, служа в дружине конунга Гудмунда, правившего в Гласисвеллире (Янтарная Равнина). Потом она сумела вернуться назад к приемному отцу и бросила жизнь викинга. Она вышла замуж за сына Гудмунда, Хофунда, и у них родились два сына: один в честь деда был назван Ангантюром, а другой – Хейдреком. Ангантюр вырос человеком, с которым приятно иметь дело; Хейдрек же стал его противоположностью, хотя Хервёр и была мягка со своим непослушным вторым ребенком. Когда братья возмужали, был устроен пир, на который Хейдрек приглашен не был, но все же он туда явился. Там он причинял всевозможные неудобства, и, хотя брат его защищал, ему было сказано покинуть праздник. Хейдреку пришло на ум другое злодейство: он скрылся в темноте и сбросил камень на каких-то людей, которые стояли и разговаривали у навеса. Когда он подошел посмотреть, какой вред нанес камень, то увидел, что на земле лежит мертвое тело его брата Ангантюра. За свое злодейство Хейдреку пришлось покинуть пределы королевства, но перед этим мать вручила ему меч Тюрфинг и поведала о его силе. Совет молодому герою перед изгнанием дал и отец: он сказал своему несовершеннолетнему сыну не помогать людям, совершившим убийство, не разрешать жене слишком часто навещать свою семью и не усыновлять детей более могущественного человека. Тотчас же Хейдрек решил делать полностью противоположное тому, что сказал ему отец, – в конце концов, он был подростком. Начал он с того, что отдал свое золото двум убийцам, которых встретил на дороге. Он даст старику урок!
Вскоре Хейдрек отправился в далекие земли и сблизился с одним старым конунгом в земле готов. Власть правителя над его землями ослабевала по мере того, как он старел, а главным источником его трудностей были два мятежных ярла. Хейдрек повел войска в карательный поход против непокорных и убил обоих ярлов своим мечом. Победителем он вернулся к конунгу и был награжден землей и вассалами. Он женился на дочери конунга, и у них родился сын, которого назвали Ангантюром в честь дяди и прадеда. Когда мальчик был еще молод, на королевство обрушился ужасный голод, и влиятельная ворожея сообщила, что Одину следует принести в жертву самого благородного мальчика той земли; лишь так можно было умиротворить столь взыскательного бога. Было два варианта: самым благородным был либо сын Хейдрека, либо сын старого конунга. Отец Хейдрека вновь попытался вмешаться: он советовал Хейдреку пожертвовать своим сыном, но взамен потребовал клятвенной поддержки каждого второго члена собрания. Хейдрек все еще не был готов следовать советам отца: он взял присягу с каждого второго члена собрания, но, как только они дали клятвы, собрал их и повернул против старого правителя. Была великая битва, победителем из которой вышел Хейдрек: вместо того чтобы принести в жертву своего сына, он посвятил Одину всех павших. Его жена-готка повесилась в храме, посвященном дисам.
Была великая битва, победителем из которой вышел Хейдрек: вместо того чтобы принести в жертву своего сына, он посвятил Одину всех павших.
Войной с гуннами Хейдрек расширил пределы своего королевства и сделал своей новой женой дочь саксонского конунга. Она поселилась при дворе Хейдрека, но часто выражала желание на какое-то время вернуться к своему старому отцу, и Хейдрек позволял ей это делать – именно потому, что его отец советовал ему обратное. Но подозрения Хейдрека усиливались – его жена проводила с семьей очень много времени, – и он решил самостоятельно узнать, что же так часто тянуло ее обратно в землю саксов. Он поплыл на юг и, когда опустилась ночь, под покровом тьмы прошел в королевские палаты, где остановилась его жена: там она лежала в ложе со златокудрым мужчиной. Вместо того чтобы убить любовника во сне, он срезал у того кусок челки, чтобы он не мог утверждать, будто его там не было. На следующее утро Хейдрек объявил о своем прибытии и пригласил всех отпраздновать это событие на его ладьях. Прохаживаясь среди саксонских аристократов, он присматривался к их волосам, но было ясно, что локон, который он отрезал прошлой ночью, не принадлежит ни одному из них. Тогда он послал своих людей прочесать здание, и наконец из кухни вытащили раба, голова которого была обернута в тряпье: под ним была копна светлых волос с прореженной челкой. «Ваша принцесса предпочитает спать с этим простолюдином!» – объявил Хейдрек саксам. Он с позором оставил ее и вернулся в свое королевство без жены.
Тем летом в одном из своих набегов Хейдрек захватил дочь короля гуннов – ее звали Сифка – и забрал ее себе как наложницу. Она родила ему здорового сына, но не выказывала верности, которую Хейдрек требовал от своих любовниц. Тогда он решил пойти против последнего совета своего отца и попросил конунга Гардарики дать ему в приемные дети одного из своих сыновей. Тот встретил его с почетом, опасаясь нападения готов, но подозревал, что Хейдрек явился за иным – а именно за рукой его дочери, которую он поклялся не выдавать за такого смутьяна. Хейдрек хорошо относился к мальчику, и тот был очень верен своему приемному отцу. Когда парнишка чуть подрос, они навестили его семью в Гардарики, где развлекались и охотились. Во время одной из охот, когда они ехали по лесу, Хейдрек сказал мальчику спрятаться в соседнем крестьянском доме и возвращаться в город лишь тогда, когда он за ним пришлет. Возвращаясь домой, Хейдрек изображал печаль; он поведал своей наложнице Сифке, что достал меч Тюрфинг, чтобы нарезать яблок, и случайно убил мальчика. Сифка не могла сдержать это втайне и вскоре рассказала все хозяевам. Хейдрека схватили, заковали в цепи и приговорили к публичной казни, однако он передал весть своему приемному сыну, и, прежде чем удалось кого-то уговорить казнить столь выдающегося вождя с севера, парнишка вернулся живым и здоровым. Из стыда за обращение с Хейдреком конунг Гардарики предложил хитрецу брак с его дочерью, и так Хейдрек получил то, чего желал с самого начала. Что касается Сифки, она проявила себя сплетницей, и как только они вернулись на север, Хейдрек убил ее, сломав ей позвоночник и пустив ее тело вниз по течению быстрой реки.
Хейдрек вернулся в свое королевство, где стал править более мудро, чем прежде. Среди богов он стал отдавать предпочтение Фрейру; в подражание ему он завел огромного кабана с позолоченной щетиной, которого использовал для того, чтобы приносить клятвы: кладя руку на животное, он заявлял, что любой, кому он причинил зло, может отомстить, задав загадку, которую он не слышал прежде и не сможет разгадать.
Был один могущественный человек по имени Гестумблинди, который пришелся Хейдреку не по нраву. Когда он был вызван на суд, то принес жертвы Одину в надежде обрести его помощь. Той ночью у двери его появился и подозвал к себе хозяина некий странник. Они обменялись одеждой, и на следующее утро этот странник отправился во дворец Хейдрека вместо настоящего Гестумблинди. Не было никого мудрее. Когда самозванец явился перед конунгом, ему был дан тот же выбор, что и остальным: он мог согласиться с любым решением правителя или посоревноваться с ним в разгадывании головоломок. Если он задаст загадку, которую конунг решить не сможет, то сбережет свою голову.
Мнимый Гестумблинди выбрал загадки и попросил налить ему эля, который «дает речь и вместе с тем делает ее более трудной». Хейдрек приказал налить посетителю немного эля, и состязание началось. Гестумблинди начал с простых загадок: он описал место, по которому ходил, – птицы там могут пролететь под ногами и над головой. Конунг предположил, что речь идет о мосте. Тогда тот спросил, что за вещь имеет пронзительный голос и целует золото. Король ответил, что это кузнечный молот. Последовал вопрос о существах, которых Гестумблинди видел у дверей бога Деллинга: одно из них обратило голову вниз, к Хелю, а ноги его стремились к солнцу. Правитель рассудил, что то был лук-порей. Теперь загадки стали сложнее. Лебединое яйцо, используемое как ларец; мертвая змея на леднике; игра в тафль между богом и ётуном; волны, ищущие их отца Эгира. Но Хейдрек справлялся с каждой загадкой и всякий раз быстро находил верный ответ.
«Какой дом защищают мечи, что стригут траву, и покрывает скала, из которой пьют?» «Гнездо, свитое в челюсти огромного рогатого быка», – последовал ответ конунга. Загадки посетителя стали еще сложнее. «Что видел я за вратами этого дворца: тварь с десятью языками, двадцатью глазами и сорока ногами?» Правитель решил, что знает ответ. Он приказал принести в зал и рассечь беременную свинью; внутри оказалось девять поросят. Внезапно дыхнуло морозом, и по солнцу пробежала тень; конунг начал подозревать, что перед ним не тот, кто кажется. «Как зовут тех, кто вместе управляют десятью ногами, но имеют всего три глаза?» Хейдрек остановился и, прежде чем дать ответ, присмотрелся к человеку, который называл себя Гестумблинди: лишь тогда он заметил, что на один глаз посетителя надвинута серая шляпа. «Ответ на твою загадку таков: одноглазый Один, скачущий на Слейпнире». Странник и король пристально взглянули друг на друга. «Тогда скажи мне вот что, о мудрый правитель, если ты умнее всех прочих и ровня богам. Что Один прошептал на ухо Бальдру, прежде чем отправил его на погребальный костер?» Теперь Хейдрек знал, кто испытывает его мудрость. «Лишь ты знаешь это, седобородый старец», – сказал он, выхватил Тюрфинг из ножен и нанес удар по стоявшей перед ним фигуре; но Один уже обратился в ястреба, и в полете клинок лишь задел его перья.
Прежде чем попрощаться с Хейдреком, Один присел на дверной косяк: за такое оскорбление, сказал он, конунга обрекут на смерть его собственные рабы. Вскоре предсказание Одина сбылось. Король Хейдрек, сын воительницы Хервёр, был убит в постели группой рабов, а Тюрфинг похитили с его окровавленного трупа. Глупо тягаться с Одином, даже если ты столь отчаянный и упрямый герой, как Хейдрек.
Эгиль Скаллагримссон
Последним из народных героев и приверженцев Одина будет упомянут (а их было много больше) исландец Эгиль Скаллагримссон – самый известный поэт-воин эпохи заселения острова, достаточно твердолобый для того, чтобы бросить вызов любому из легендарных героев, но одаренный умением найти подходящее слово.
Деда Эгиля прозвали Вечерним Волком из-за того, что его самообладание обыкновенно заканчивалось к концу дня; ходили слухи, что он оборотень. У него было два сына – Торольф и Скаллагрим, отец Эгиля; Торольф унаследовал лучшие качества Вечернего Волка, а Скаллагрим был безобразен и склонен к худшим порокам своего рода. Оба исправно работали на хуторе, что стоял на западном побережье Норвегии, и не чурались заниматься разбоем летом. Как нередко бывает у мужей высокого положения, Вечерний Волк в конце концов повздорил с Харальдом из-за его длинных волос, которые последний поклялся состричь лишь тогда, когда он покорит всю Норвегию. В драке Харальд и его люди убили Торольфа, но Вечерний Волк отказался брать компенсацию за сына или подчиняться столь жадному до власти конунгу. Семья решила переселиться в Исландию, где, как они слышали, имелась хорошая незанятая земля, и предпочла независимую крестьянскую жизнь необходимости склониться под тяжелым гнетом дома. Вечерний Волк и Скаллагрим из засады напали на корабль с людьми Харальда и перебили всех, кто там находился, – отец и сын сражались как волки, а затем направили паруса захваченного судна на Исландию. В плавании Вечерний Волк умер от истощения, но гроб его достиг берега, и Скаллагрим понял, что он должен поселиться в заливе поблизости от места, куда море выкинуло тело его отца. Он устроил хутор и назвал его Боргом. Он был трудолюбив. У него с женой Берой было две дочери и два сына: старший сын был крепок и добродушен и получил имя в честь своего дяди Торольфа. Но младший пошел в отца и деда, и вскоре стало ясно, что он станет некрасивым и трудным ребенком. Его назвали Эгилем, и местная ребятня знала, что с ним лучше не ссориться.
Вечерний Волк в конце концов повздорил с Харальдом из-за спутанных волос, которые последний поклялся состричь лишь тогда, когда он покорит всю Норвегию.
Эгиль Скаллагримссон с раннего возраста развил два таланта: он умел обращаться со словом и создавать проблемы даже тогда, когда сам он был спокоен. Когда Скаллагрим оставил своего малолетнего сына дома, чтобы отправиться на праздник, Эгиль украл лошадь и через пустошь направился вслед за взрослыми. Прибыв на собрание, он прочел перед захмелевшими мужчинами стих и был награжден ракушками. Ему было три года. В возрасте семи лет он впервые убил человека, вогнав топор в голову мальчика старше его возрастом: тот слишком сильно толкнул его во время зимней игры. Скаллагрим сделал вид, что ему нет дела до буйного поведения его сына, но мать его похвалила: «У него задатки настоящего викинга!» Когда ему было двенадцать, Эгиль играл в мяч с отцом; во время игры он вызвал у Скаллагрима такой гнев, что тот бросил стоявшего неподалеку друга Эгиля на пол и убил его. Тем же вечером Эгиль спокойно подошел к столу, за которым сидел Скаллагрим, и вонзил меч в любимого батрака отца. Той зимой они едва разговаривали, а на следующий год Эгиль заставил старшего брата взять его в Норвегию.
К тому времени сын Харальда правил западным побережьем Норвегии; его звали Эйриком Кровавая Секира. Эйрик попытался примириться со Скаллагримом, послав ему в дар украшенный золотом топор; но, по мнению Скаллагрима, этим он лишь сыпал соль на рану. Торольф поступил к Эйрику на службу и всеми силами пытался смягчить вражду между их отцами, но Эгиль был не столь склонен к примирению.
Вскоре после того, как Торольф привез своего младшего брата в Норвегию, он решил жениться на женщине по имени Асгерд, которая выросла рядом с ним в Исландии; отец ее владел хорошей землей в Норвегии. Эгиль тоже желал эту девушку и притворился больным, чтобы не прийти на свадьбу. Его оставили поправляться с другом семьи.
Бард был нелюдимым человеком, но согласился предоставить им место в хозяйственной пристройке и накормил их кислым молоком – как он сказал, других напитков у него не было.
Скоро Эгилю надоело то скучное место, и когда он прослышал, что в ту местность для сбора подати направляется человек по имени Ольвир, то попросился к нему в спутники. Они проплыли вниз вдоль берега, но оказались вынуждены укрыться от бури на острове Атлой, где пришли к дому землевладельца Барда и попросили у него ночлега. Бард был нелюдимым человеком, но согласился предоставить им место в хозяйственной пристройке и накормил их кислым молоком – как он сказал, других напитков у него не было. Но на самом деле Бард берег свой эль для более важных гостей: по его землям путешествовали конунг Эйрик Кровавая Секира и его жена Гуннхильд, и Бард готовил пышный праздник, чтобы отметить совершенное ими жертвоприношение. Эгиль и Ольвир покинули свои лежаки и присоединились к торжествам: все сильно напились, а иные уже опустошали желудки. Барду особенно неприятно было раз за разом наполнять рог Эгиля, но исландец опустошил весь эль, что ему предлагали, а взамен прочитал оскорбительный стих. После одной из строк королева посоветовала Барду подсыпать яд в брагу этому распущенному исландцу – отрава могла бы подействовать, если бы Эгиль не знал защитных рун. Он капнул кровь в отравленный рог, и тот разлетелся на куски.
Изображение Эгиля Скаллагримссона в исландском манускрипте XVII в. (AM 426 fol)
Теперь Эгилю стало ясно, что пришло время покинуть пир. Он вытолкал захмелевшего Ольвира через дверь лишь затем, чтобы обнаружить там Барда с полным эля рогом: тот настаивал, чтобы он выпил еще перед тем, как уйти. Через промоченную брагой бороду Эгиль произнес дерзкий стих и пронзил живот Барда своим мечом. Хозяин упал на пол в лужу собственной крови, а Ольвир принялся блевать в дверном проходе. Эгиль бежал с хутора и переплыл на соседний остров, где ему удалось скрыться, убив одного из людей Эйрика Кровавая Секира. Так началась вражда Эгиля с великим вождем викингов и его жестокой женой Гуннхильд.
В том первом путешествии Эгиль принял участие в набегах викингов на Балтике, грабя, убивая и сжигая дома даже тогда, когда спутники советовали ему этого не делать. Он не уладил отношения с Эйриком, и, хотя Торольф восхищался храбростью своего брата, он видел, что Эгиль унаследовал склонность предков к необузданному поведению. Когда Эгиль в Ютландии напал и разбил в битве друга конунга Эйрика, братья посчитали правильным не появляться той осенью в Норвегии и вместо этого направились в Англию.
Англией в то время правил конунг Ательстан, и в его королевстве кипела смута. Скотты, валлийцы из Стратклайда и викинги из Дублина объединились и восстали против власти Ательстана. Королю нужны были хорошие бойцы, поэтому Эгиль и Торольф присоединились к его людям как наемники. Они доказали конунгу свою ценность, но в последовавшей великой битве Ательстан разместил Эгиля и Торольфа на разных флангах своего войска, и в разгар боя Торольф погиб, хоть нападающая сторона и бежала. Эгиль явился на победный пир Ательстана и хмуро бурил взглядом конунга-победителя через весь зал. Наконец англосаксонский король подошел к нему с обнаженным мечом; на обращенном к Эгилю лезвии висело увесистое серебряное кольцо. Так Ательстан заплатил первую компенсацию за смерть Торольфа; за ней должны были последовать два сундука английского серебра. Эгиль по этому поводу прочитал стих; его нахмуренные брови разгладились.
Эгиля всегда привлекала вдова брата Асгерд. Он женился на ней по возвращении в Норвегию, а затем нанял торговое судно, чтобы добраться в Исландию. Его не было дома двенадцать лет, и Скаллагрим был очень рад вновь увидеть хотя бы одного своего сына. Несколько зим Эгиль обрабатывал землю, но его наружность не стала пригляднее: он еще более облысел, шея его была тонка, а лоб – широк. Хотя он уже давно забросил жизнь викинга, он все еще искал передряги, и когда он услышал, что тесть его умер, то воспользовался этим известием как поводом для того, чтобы вновь отплыть в Норвегию и заявить права на наследство, причитавшееся его жене. По прибытии туда ранней весной Эгилю хватило наглости изложить свои требования на местном собрании перед самим Эйриком Кровавая Секира. Но ему удалось лишь еще более разозлить конунга, и только удача помогла ему уйти из того священного места живым. Теперь Эгиль был объявлен вне закона во всей Норвегии. Перед тем как уплыть в Исландию, он выследил человека, который лишил наследства его жену, и нанес ему смертельный удар. «Я облачил жену Одина, Землю, в новый плащ из крови», – был ответ, когда его люди задали ему вопрос, где же он был. В довершение всего Эгиль убил сына Эйрика, Ронгвальда, захватив его разукрашенный корабль и зарубив его самого; а чтобы подсыпать соль на рану, он поставил шест для проклятия недругов (нитсшест), адресованный Эйрику и Гуннхильд: он водрузил лошадиную голову на верх шеста и расписал его проклятиями в адрес их рода и потомков. В них он призывал духов той земли никогда не оставлять проклинаемых в мире и покое.
Власть Эйрика над Норвегией была недолгой: его сместил единокровный брат Хакон Добрый. Примерно в то же время Скаллагрим умер от старости, Эгиль унаследовал отцовские земли и вновь вернулся к земледелию. Новости о судьбе Эйрика Кровавая Секира, как и тот факт, что конунг-воин бежал по морю и стал королем викингов Йорка, не достигали Исландии.
Реконструкция нитсшеста во дворе жилища вёльвы в Центре викингов в Рибе (Дания)
Размеренная жизнь в Борге вскоре наскучила Эгилю, и он решил вернуться в Англию, встретиться с конунгом Ательстаном и попробовать получить остатки обещанного вознаграждения за службу. Но отправление затянулось до конца года, когда погода ухудшилась. Корабль исландцев обогнул Оркнейские острова и поплыл вдоль побережья Шотландии, однако сильные ветра выбросили его на мель близ реки Хамбер, и путешественникам пришлось вывести судно на берег и спасать провизию. Лишь тогда Эгиль услышал неприятную новость: Эйрик и Гуннхильд правили Нортумбрией, и повсюду их окружали верные сторонники. Эгилю оставалось лишь одно: пойти к своему врагу и встретить судьбу лицом к лицу.
На следующее утро Эгиль вошел во дворец Эйрика Кровавая Секира, поцеловал ногу удивленного конунга и предложил злейшему врагу свою голову. Эйрик, как и его жена, был расположен казнить Эгиля немедленно, и лишь вмешательство Аринбьёрна, дружившего с Эгилем с детства, отсрочило казнь до рассвета. Замысел Аринбьёрна состоял в том, чтобы Эгиль написал в честь короля стих и тем самым сохранил голову на плечах. Составленная Эгилем поэма называлась «Выкуп головы», и строки ее, по-видимому, так прославили конунга перед всеми его закаленными воинами, что у Эйрика не оставалось иного выхода, кроме как отпустить своего врага. Однако когда позднее люди припоминали этот стих, они не могли понять, кто же в нем прославляется – король или поэт? Так был одарен Эгиль в стихосложении; говорят, что в своем рту он принес мед Одина на английскую землю. То была последняя встреча Эгиля с Эйриком Кровавая Секира, который вскоре после этого погиб во время набега в Британии, оставшись викингом до самого конца.
Эгиль отправился к Ательстану и, отслужив ту зиму при его дворе, вернулся в Норвегию, чтобы вновь заявить права на наследство перед единокровным братом Эйрика Хаконом. Конунг Хакон принял его с миром и дал Эгилю право выдвинуть свои требования согласно законам той земли, однако обиды, нанесенные его роду, делали полное примирение невозможным. Эгиль задумал покончить с делами в Норвегии и вернуться на свой хутор в Исландии. По древнему обычаю, для того чтобы раз и навсегда добиться исполнения своих требований, он вызвал Атли Короткого на дуэль; и ему удалось победить, даже несмотря на колдовство Атли. Он дрался и в другом бою – от имени крестьянина, оказавшего ему добрый прием; в поединке, который проводился по древним правилам хольмганга, ему противостоял берсерк. Из камней был выложен круг, и внутри его двое взялись за мечи и щиты. Хотя берсерк начал выть и сражаться с яростью одержимого, удары Эгиля вскоре возымели действие, и свирепый воин выдохся. В конце концов Эгиль повалил его на землю и отрубил ему ногу; на этом поединок завершился. Больше ничего достойного упоминания в его поездке в Норвегию не произошло. Эгиль получил наследство своей жены и вернулся в Исландию еще более уважаемым человеком, чем прежде.
Беспокойный дух еще раз увлек Эгиля за пределы острова, прежде чем он обосновался там навсегда. До него дошла весть, что его близкий друг Аринбьёрн заявил права на все свои древние земли в Норвегии, и ему показалось, что пришло время отправиться туда и провести время в компании приятеля. На праздновании йоля (зимнее солнцестояние) они обменялись дорогими дарами, а когда требования исландца отдать ему земли, которые он по праву должен был получить от побежденного берсерка, были отклонены конунгом, Аринбьёрн даже выплатил ему за них компенсацию. Эгиль был заметно растроган. «Нескоро мы увидим другого столь благородного мужа» – вот и все, что он сказал.
Тем летом друзья вместе совершили набег на Фрисландию и разграбили много деревень на ее низких берегах. В одном из нападений Эгиль отделился от своих людей, погнавшись через плотины за крестьянами. Те повернули против него, но Эгиль прорубил себе путь и вернулся к кораблям, на которые уже наступали собравшиеся фризы.
Люди Эгиля под защитой стены из щитов загружались на корабли, сочтя его погибшим, но исландец напал на фризов сзади и проложил себе путь через их ряды могучими взмахами своей алебарды. Грабеж в тот день удался.
Эгиль готовится к хольмгангу (Юханнес Флинту, 1838)
Теперь Эгиль расстался с Аринбьёрном и отправился обратно в Норвегию, чтобы провести зиму с племянником своего друга, Торстейном. Торстейн был в немилости у конунга Хакона, и тот в доказательство его верности приказал ему собрать причитавшиеся королю доходы с неспокойной провинции Вермланд; все предыдущие экспедиции были разбиты. В знак уважения к роду Торстейна Эгиль согласился отправиться вместо него, и вот отряд выступил по снегу. По пути в Вермланд они провели ночь у крестьянина по имени Армод Борода, который был плохим хозяином: сначала он предложил гостям одно только кислое молоко, а затем – такую крепкую брагу, что им стало нехорошо. Чтобы люди его не упились до потери сознания, Эгилю пришлось выпить весь налитый для них эль, и он заключил, что напиток этот был сварен не на здравие им. Без предупреждения он встал из-за стола, прижал хозяина к стене и извергнул содержимое желудка прямо в лицо шокированного мужчины. Рвотные массы затекали в ноздри и раскрытый рот Армода, их поток заливал его, он захлебывался. Затем Эгиль прочитал стих, вернулся на свое место и приказал жене крестьянина принести еще напитков. В ту ночь он пил допоздна.
На следующее утро Эгиль рано встал, взял свое оружие и прошел в комнату, где спал Армод. Он схватил крестьянина за бороду и оттащил его к краю кровати. Лишь из-за уговоров жены и дочери – которые были более радушны, чем хозяин дома, – Эгиль сохранил ему жизнь, хотя перед отъездом и выдавил Армоду один глаз (чему причиной была, без сомнения, его преданность Одину) и отрезал его знаменитую бороду. В той же поездке в Вермаланд Эгиль исцелил женщину от лихорадки при помощи своего знания рун, отразил засаду людей Армода и взял дань с ярла Вермаланда. По пути назад он даже разгромил людей ярла в ситуации, крайне не благоприятной даже для людей масштабов Эгиля. Сборщики подати в целости вернулись из Вермаланда с королевской данью и длинным перечнем изменнических действий ярла. Благодаря экспедиции Эгиля Торстейн примирился с конунгом Хаконом, и они стали большими друзьями.
По возвращении в Исландию Эгиль стал другим человеком: никто не знал его как спорщика или дуэлянта, хотя немногие могли решиться вызвать его на бой. У него с Асгерд было три сына и две дочери, и теперь эти дети совсем выросли. Он был очень близок с дочерью по имени Торгерд, и, хотя упрямства у нее было не меньше, чем у отца, она была куда более миролюбива, нежели он в юности. Сын Эгиля Бёдвар был очень статным мужчиной, подавал большие надежды, и Эгиль сильно его любил. Однажды, когда Бёдвар перевозил на хутор древесину через фьорд, налетел шторм; он перевернул лодку, и Бёдвар утонул. Незадолго до этого от лихорадки умер его брат Гуннар. После утраты сыновей Эгиль был разбит, и никто прежде не видел его столь сокрушенным. Он затворился в своей комнате, отказываясь от еды и питья. Никто не решался к нему подойти, пока наконец к старому воину не пришла его дочь Торгерд и не легла рядом с ним: «Я хочу того же, что и ты, отец: умереть от голода. Никак иначе нельзя унять эту печаль. Но я хотела бы, чтобы ты прожил достаточно для того, чтобы сочинить стих в память о Бёдваре. А потом, если хочешь, мы оба умрем». Эгиль согласился написать длинную песнь, которую он назвал «Утрата моего сына». В ней он оплакивал решение асов забрать у него Бёдвара и жаловался на то, что Один не дал ему ничего, кроме поэзии, что могло бы облегчить его грусть. Но стих выполнил свою роль – Торгерд убедила отца встать с кровати.
Некоторые говорят, что иногда в ручьях после паводков можно найти английские монеты, но клад Эгиля Скаллагримссона так и не был найден, и лишь Один знает, где он сокрыт.
Когда Эгиль услышал о новых успехах Аринбьёрна в Норвегии, он сочинил и другую песнь, в которой восхвалял друга всей своей жизни; однако в землю, где он провел столько времени в спорах, он уже более не вернулся. Теперь вместо того, чтобы принимать участие в великих событиях, старый воин мог составлять о них стихи. В конце концов он передал хутор Борг своему сыну Торстейну, хоть они были и не слишком близки: Торстейн был слишком мягок и едва ли нравился отцу. Торстейн Эгильссон был человеком прямым и не боялся защищать свои претензии в Исландии силой оружия, однако ему недоступно было отцовское наслаждение от конфликтов.
Эгиль выступил на собрании в качестве арбитра в споре его сына с соседом, и здесь он был сварливее, чем когда-либо в разбирательствах с другими людьми; однако некогда великий викинг все более дряхлел. Женщины смеялись над Эгилем, когда видели, как он теряет равновесие, обходя свой двор; путающийся под ногами полуслепой старик надоел слугам. Свое дряхление он оплакивал в стихах, но мало кто его слушал. Даже в этом немощном состоянии он захотел поехать на собрание и зрелища ради раздать толпе свое английское серебро, но никто не согласился помочь ему с этой шалостью. Потому он взял с собой двух рабов и направился со двора падчерицы в Мосфелле на холмы. На его лошади висели мешки, набитые серебром Ательстана. Когда он вернулся обратно, с ним не было ни слуг, ни мешков; и никто более никогда не видел ни рабов, ни золота. Позднее в тот же год Эгиль умер от болезни и был захоронен в кургане со своим оружием и в дорогом платье.
После утраты сыновей Эгиль был разбит, и никто прежде не видел его столь сокрушенным.
8
Исследование Северной Атлантики
Один – искатель путей. Он путешествует до самых дальних пределов Мидгарда и не боится посещать Ётунхейм или держать путь в Хель. В каждом своем походе он узнает что-то новое о мире. Пусть даже Рагнарёк предотвратить нельзя, он надеется узнать достаточно, чтобы добиться какой-то передышки для богов и отсрочить неизбежную гибель.
Легендарные герои, истории которых мы узнали, разделяют безудержную энергичность Одина, а их подвиги дают человечеству ценный урок: сидя дома в кресле, многого не добьешься.
Северные народы распространялись из своей родины Скандинавии подобно корням Мирового Древа, следуя за водой.
На востоке речная сеть открывала торговые пути к Черному морю и Византии, а также к серебру халифата; на юге скандинавские мореходы плыли вдоль иберийского побережья к Северной Африке и переправлялись в Средиземное море, чтобы разбойничать, захватывать рабов и служить при дворах могущественных королей.
На западе викинги поднялись по Сене и разорили Париж, превратили в огромные торговые центры Йорк и Дублин и заселили обширные земли в Ирландии, Англии и Франции, уничтожили старые королевства и способствовали тому, что эти страны обрели их нынешние очертания.
Самое большое воздействие эти путешественники оказали на Северную Атлантику, в истории которой они открыли новую страницу. Они заселили отдаленные Фарерские острова, превратили Исландию и Гренландию в процветающие крестьянские сообщества и устремились исследовать земли, лежавшие еще западнее.
Это уже не мифы, а история, ведь сохранились предания, которые скандинавы рассказывали друг другу, – предания о личностях, не менее ярких, чем герои легенд, и о событиях, происходивших на фоне ничуть не менее удивительных пейзажей, нежели любая из земель Ётунхейма.
Статуя открывателя Лейфа Эрикссона напротив церкви Хальгримскирья в Рейкьявике (Исландия)
Первые шаги
Родные земли скандинавов – Норвегия, Дания и Швеция – имеют длинную береговую линию, и издавна их жители знали, как доплыть на своих ладьях до угодий асов. Суда викингов были обшиты досками внакрой, имели один парус и рулевое колесо по правому борту; к концу эпохи викингов типов кораблей было такое множество, столько было и причин выходить в море – от небольших прибрежных суденышек, которые перевозили грузы и людей через фьорды в Норвегии, до боевых ладей с тридцатью и более парами весел, яркими парусами и украшениями на носу. Этим прекрасным созданиям моря давали имена Серый Гусь, Ворон, Длинный Змей. Для набегов использовались быстрые и легкие корабли с плоским дном, позволявшим быстро высадиться на берег, когда викинги заводили их вверх по речным руслам; они перевозили воинов через океан, нуждаясь в предводительстве влиятельного вождя и множестве рук гребцов и обслуги. Именно эти суда наиболее тесно ассоциируются с эпохой викингов, но не на них переезжали семьи поселенцев в Исландию и не на них между отдаленными форпостами скандинавского мира перевозились товары, рабы и животные. Торговые суда были шире и более устойчивы в открытом море, могли перевозить значительный груз и служили рабочими лошадками той эпохи открытий. Может, они и не были украшены подобно кораблю Хрингхорни, на котором был кремирован Бальдр, и их нельзя было сложить и убрать в мешок, как Скидбладнир Фрейра, но они перемещали людей и животных в самые далекие поселения Северной Атлантики и дальше на запад – к краю Мирового океана.
Торговые корабли перемещали людей и животных в самые далекие поселения Северной Атлантики и дальше на запад – к краю Мирового океана.
Исследование скандинавами западных морей началось не с великого прыжка через Северную Атлантику. Сообщается, что вскоре после набега викингов на Линдисфарн в 793 году – само это событие стало легендой – пираты обогнули Шотландию и разграбили священные острова Айона и Скай; и почти сразу же такие морские нападения стали набирать скорость. Норвежские пираты находили на берегу легкую добычу, особенно же беззащитны были острова. Как правило, они отплывали из Норвегии в начале лета, когда моря были спокойны, а дни длинны, и возвращались домой с богатствами и рабами. Мы привыкли называть этих людей викингами, но для скандинавов, которые нападали на Англию, слово viking обозначало не их самих, а их занятие: дома эти пираты были крестьянами, землевладельцами, дружинниками местных конунгов.
Рисунок корабля викингов на черепице из скандинавского поселения Ярлсхоф на Шетландских островах
Скульптура, изображающая экспедицию норвежцев, в Национальном историческом парке Л’Анс-о-Медоуз в Ньюфаундленде, Канада
Чтобы добираться до Ирландии и западного побережья Британии, норвежские викинги могли воспользоваться островами, что они и делали, отплывая с изрезанного побережья Норвегии: сперва к Шетландскому, затем – к Оркнейскому архипелагу, минуя Внешние Гебриды, Айону и Айлей, а потом выходя через Северный пролив в Ирландское море. Если первые викинги плыли, чтобы грабить, то остальные искали на этих островах хорошую землю и обустраивали на них посты для организации дальнейших прибрежных нападений. Шетландские и Оркнейские острова, Льюис и Мэн… все они в конце концов стали норвежскими колониями и форпостами в Северной Атлантике. В Ирландии викинги стали зимовать в укрепленных лагерях в непосредственной близости от своих кораблей. В то время на реках развивались следующие торговые центры скандинавов: Дублин у темных вод Лиффи, Лимерик на Королевском острове на Шанноне, Уотерфорд на реке Шур и Корк на топях посреди реки Ли. Под контроль норвежцев перешел Кейтнесс в Шотландии, равно как и земли в устье Сены, ставшие Нормандией; а в Англию вторглась огромная армия данов, намереваясь подчинить эту землю.
Викинги, прибывавшие на Гебридские острова, были норвежцами, но сама Норвегия была разделена между враждовавшими друг с другом конунгами и племенами, и разные группы викингов часто сражались между собой за контроль над морскими путями и базами на западе. Говорят, что, когда Харальд Косматый наконец добился королевства, он отправил флот для подчинения норвежских колоний на Гебридских островах, ибо сам боялся нападений викингов. На Оркнейских островах Харальд, чтобы привести их в подчинение Норвегии, образовал могущественное графство; другие короли Европы давали викингам землю при обещании, что те будут отбивать нападения других пиратских отрядов, либо нанимали их флоты для ведения войн. Богатство норвежских колоний блекло и исчезало по мере того, как могущество концентрировалось в Скандинавии и на Британских островах. Когда возможностей для совершения набегов не оставалось, либо когда викингов изгоняли с занятых ими земель, они погружались в свои корабли и уплывали. Пример Одина должен был научить этих мореходов дерзости и жестокости, но, что крайне важно, он учил их адаптироваться. Со временем это приведет к тому, что старые боги будут оставлены ради господствующего Христа.
Реконструкция корабля викингов «Оттар», по типу кнорра для дальнего плавания, в Музее кораблей викингов в Рёскильде. На заднем плане – богато украшенный боевой корабль «Харвингстен»
Для того чтобы обрабатывать эти незаселенные территории, из Норвегии и норвежских колоний туда переехали целые семьи, чьи потомки живут там до сих пор.
Фарерские острова лежат в отдалении от основных путей к Британскому архипелагу. Если верить саге, их заселил человек по имени Грим Камбан. Камбан – ирландское имя, а значит, Грим мог быть норвежским поселенцем из Ирландии или с Внешних Гебрид: ирландские монахи появились на этих отдаленных землях задолго до Грима, и, возможно, именно они указали ему путь. В отличие от тех островов, что норвежцы заселили южнее, Фареры были необитаемы; переселенцы прибыли сюда не ради грабежа и завоевания, но для освоения новых земель. Для того чтобы обрабатывать эти незаселенные территории, из Норвегии и норвежских колоний туда переехали целые семьи, чьи потомки живут там до сих пор. С ними прибыли и старые боги; на острове Стреймой они назвали залив, в котором проводили свои собрания, Торсхавном – «Гаванью Тора». Многие последовали за Гримом на Фарерские острова, расположенные на полпути между Норвегией и еще не заселенными землями к западу.
Заселение Исландии
Согласно «Книге о заселении Исландии», норвежские путешественники не были первыми, кто посетил этот остров. Прежде чем в это отдаленное место прибыли Ингольф и поселенцы, на него высаживались люди, которых звали «папары» (papar) – они проводили лето в уединении от мира. После прибытия скандинавских переселенцев долго они не задержались. Рассказывают, что papar оставили после себя колокола и книги, из чего становится ясно, что то были ирландские монахи.
«Книга о заселении» сообщает нам, что первые норвежские мореходы оказались в Исландии случайно. Человек по имени Наддод плыл из Норвегии к Фарерским островам и сбился с курса. Он увидел землю и заплыл в залив, окруженный высокими горами. Наддод взобрался на одну из них, но не увидел ни одного признака того, что вокруг обитают люди. Когда он вернулся на борт корабля, начал падать снег, хоть зима и закончилась довольно давно. Наддод назвал это место Снэланд (Снежная Страна) и принес весть о его обнаружении в норвежские колонии: несмотря на погоду, он гордился открытием этой новой земли.
Следующим человеком, достигшим Исландии, был швед Гардар. Некоторые источники сообщают, что туда его привело ясновидение его матери, другие – что его вынес в море шторм, разразившийся в проливе Пентленд-Ферт. Гардар решил обогнуть побережье: он убедился, что то был остров, и построил на севере убежище в месте, которое сейчас известно как Хусавик (Залив Домов). Там он провел зиму и вновь вышел в море весной. Но, прежде чем остров скрылся из виду, оторвало лодку, которую они тянули за собой и на которой плыл человек по имени Наттфари и два раба. Они сошли на берег в заливе, который до сих пор называется «Наттфаравик», но о дальнейшей их судьбе ничего не известно. Гардар был не из тех, кто боится рассказать о своих достижениях: по возвращении он назвал эту землю островом Гардара и рассказывал, будто она от гор до побережья покрыта сплошными лесами.
Вести о новой земле дошли до человека по имени Флоки Ворон; он был великим викингом и искателем приключений. Со своими людьми и дочерью он отправился из Норвегии к Шетландским островам, чтобы найти остров Гардара; пока они стояли у архипелага, дочь его утонула, но он продолжил путь на север, в открытое море. С собой на борту Флоки вез трех воронов. Первый выпущенный им ворон повернул за корму и полетел в направлении Шетландских островов; Флоки поплыл дальше. Вторая птица облетела корабль и уселась на мачту. Флоки продолжил плавание. Третий освобожденный ворон полетел в ту сторону, куда был обращен нос корабля, и скрылся из виду – так Флоки понял, что он поблизости от этой загадочной новой земли. Он обогнул мыс Рейкьянес и полуостров Снайфедльснес и доплыл до западных фьордов. Здесь было столько рыбы, что команда корабля позабыла собрать сено, и многие животные, привезенные ими, издохли зимой: Гардар не ошибся насчет снега. Весной Флоки забрался на гору, лежащую к северу и, взглянув вниз, увидел: фьорд до сих пор скован плавучими льдинами. С горечью он произнес, что они поселились в земле льдов, и название это закрепилось. Флоки и его люди приготовились уплывать, но не успели подготовить корабль до конца сезона, и, когда они собирались обогнуть полуостров Рейкьянес, течение вновь загнало их в залив; кроме того, от корабля оторвало буксируемую лодку, в которой на веслах сидел человек по имени Херьёф; суда быстро разделились и потеряли друг друга из виду в тумане. Норвежцам пришлось вновь зазимовать на острове в двух различных лагерях. Весной Флоки Ворон нашел Херьёфа, и тем летом они наконец отчалили в Норвегию. Флоки Ворон не мог сказать о месте, которое он назвал Исландией, ничего хорошего, но Херьёф был о ней лучшего мнения, а их спутник Торольф любил рассказывать людям, что пастбища там столь хороши, что масло сочится из каждой сорванной травинки. С тех пор его стали звать Торольф Масло.
Весной Флоки забрался на гору, лежащую к северу… С горечью он произнес, что они поселились в земле льдов, и название это закрепилось.
Ингольф Арнарсон был знатным человеком из Фьялара, что в Норвегии. У него был единокровный брат по имени Лейф, и они регулярно вместе совершали набеги. В одном из своих странствий они соединили силы с сыновьями ярла Атли Тощего, но поссорились с этими буйными людьми и в стычке убили двух братьев. Ярл Атли соглашался признать возмещение ущебра только в одном случае: если все земли Ингольфа и Лейфа перейдут к нему.
На этой картине Йохана Петера (1850) Росига Ингольф приказывает возвести столбы от своего почетного сидения; его семья наблюдает за этим
Ингольф и Лейф нашли большой корабль и отправились исследовать то место, которое люди называли Исландией, землей льдов: зиму они провели на восточных фьордах. Изучив страну, они посчитали, что юг Исландии лучше севера и более пригоден для поселения. Когда они вернулись в Норвегию, Ингольф собрал все свое имущество, чтобы отплыть с ним в новую землю, а Лейф отправился грабить Ирландию, захватив богатую добычу и много рабов-ирландцев. Во время того набега Лейф зашел в одну землянку и увидел в темноте блеск лезвия. Он убил державшего его человека и взял клинок себе; отныне он был известен как Лейф Меч, или Хьёрлейф. Ту зиму они переждали в Норвегии. Ингольф принес жертву богам, чтобы узнать, что ждет их в задуманном начинании. Хьёрлейф же со своей стороны никогда не совершал жертвоприношений и не видел в них надобности. Весной два брата отплыли со всем, что у них было.
Как только Ингольф приблизился к берегам Исландии, он выбросил почетные столбы от своего сиденья за борт и поклялся поселиться там, куда прибьет их море. Он обнаружил их лишь через несколько лет. На это время Ингольф с домочадцами разбили лагерь на юге там, где они пристали к берегу. Хьёрлейф плыл, покуда у него не закончилась питьевая вода, и высадился на побережье дальше. Там он построил два дома, а весной захотел распахать землю и посадить растения. Рабам не нравилось, что с ними обращаются как с животными, а потому они убили быка и заявили норвежцам, что его задрал медведь. Когда Хьёрлейф и его люди разбрелись в поисках животного – они не знали, что медведи в Исландии не водятся, – невольники убили их одного за другим. Рабы забрали себе жен и имущество, а также суда погибших; на них они переплыли на небольшие острова, которые было видно с берега. Вождем их был человек по имени Дуфтак.
В это время Ингольф отправил своих рабов искать столбы от своего трона, и они наткнулись на непогребенные тела Хьёрлейфа и его людей. Ингольф с горем принял эту новость. «Вот что бывает, брат, когда не хочешь приносить жертвы, – бормотал он, подготавливая тело Хьёрлейфа к захоронению. – Но не волнуйся: я не оставлю твою позорную гибель неотмщенной». Ингольф заметил прибрежные острова и предположил, что рабы бежали туда; он не ошибся. Ингольф и его люди неожиданно напали на ирландцев, когда те ужинали, и разогнали их во все стороны. Бежать с равнины было некуда, не считая крутых склонов, на которых гнездятся тупики. Ингольф убил рабов одного за другим; некоторые бросались вниз, чтобы не быть пойманными, а Дуфтак был убит в месте, которое сегодня известно как Дуфтакова расселина. Ирландцы были известны как вестманны (люди запада), – и с тех пор эти острова именуются Вестманнэйяр («Острова людей запада»).
Что же касается Ингольфа, он вернулся в Исландию, и, когда столбы его почетного сиденья были обнаружены в заливе Рейкьявик близ земли, которая, казалось, дымилась, он перенес свое жилище сюда. Он решил, что боги желают, чтоб он поселился здесь. По праву первого поселения он объявил всю землю в округе своей. Двое его рабов – один вольноотпущенник, а другой беглый – тоже устроили себе жилища. Ингольф построил дворец, и столбы его трона можно было видеть в том самом месте еще много лет.
Подготовка защитников перед высадкой данов под командованием Тургейса на берега реки Лиффи. Рабы из Ирландии составляли значительную часть исландских поселенцев. Из «Истории наций» Хатчинсона, опубликованной в 1915 г.
Ингольф известен как первый, кто на постоянной основе поселился в Исландии, но его примеру последовали многие. Они прибывали со своими рабами из Норвегии либо с Гебридских островов и из Ирландии. Над колонией не было властелина, и независимые крестьяне, прибывавшие в нее, сами устраивали свою жизнь: они занимали самую, на их взгляд, привлекательную землю, и передают, что через три поколения все пригодные для обработки территории уже были поделены. Имена полулегендарных первопроходцев помнят до сих пор: сын Ингольфа Торстейн, который помог устроить Альтинг (парламент); его сын Торкель Луна, законоговоритель (судья и председатель) на собрании свободных мужчин; Ауд Глубокомудрая; Хельги Тощий и Кетильбьёрн Старый; Хроллауг, в честь которого названы острова Хроллаугсейяр; Вечерний Волк и Торбьёрн Черный; Халль Безбожник, который отказался приносить жертвы асам и верил только в свои силы; Торунн, что владела землей по соседству со жрицей Турид; и Грим, который поселился там, куда ему указал тритон. У каждого из этих первопоселенцев своя история, и многие из них сохранились в сагах.
Одной из наиболее выдающихся первых поселенцев была Ауд Глубокомудрая. Она была дочерью человека по имени Кетиль Плосконосый, которого конунг Харальд отправил покорять Гебриды. Кетилю удалось установить контроль над этими островами, но, сделав это, он отказался платить дань королю. Его сыновья были изгнаны из родовых земель в Норвегии и направились прямиком в новую исландскую колонию.
В это время Ауд состояла в браке с человеком по имени Олаф Белый. Он был конунгом Дублина и вождем дублинских викингов. Когда он погиб в бою, Ауд со своим сыном Торстейном Рыжим и их сторонниками покинула Ирландию. Торстейн был великим викингом и попытался во главе своего отряда покорить Шотландию, но погиб, пока Ауд находилась в Кейтнессе. Весть о кончине сына дошла до нее одновременно с новостью о том, что ее отец пал на Гебридах. Ауд заключила, что Шотландия несет ей несчастье. Она повелела тайно построить большой корабль и уплыла из Кейтнесса со значительным числом своих сторонников и значительной долей родовых богатств. Сперва она остановилась на Оркнейских островах, где выдала свою внучку замуж за могущественного ярла. Затем она направилась на север, к Фарерским островам, и сыграла свадьбу второй своей внучки: от нее происходит весь род Готускегги. Тогда Ауд поплыла искать Исландию.
Само плавание было ничем не примечательно, но, когда Ауд попыталась пройти вдоль южного побережья, ее корабль увлекли неизвестные течения, и он погиб. Всем, кто был на борту, удалось спастись и сохранить большую часть своего имущества. Ауд в сопровождении двадцати человек тут же отправилась на поиски своего брата Хельги. Хельги приветствовал ее и предложил разместить у себя половину ее свиты, если остальным удастся отыскать пристанище самим. Ауд не обрадовалась его скупому жесту и отправилась искать второго своего брата Бьёрна. Бьёрн был куда гостеприимнее: зная, что сестра любит жить в удобстве, он пригласил ее перезимовать у него со всеми людьми, которых она захочет взять с собой. Ауд была рада, что хотя бы один из ее братьев знал, что такое щедрость.
Брат и сестра в согласии друг с другом провели зиму, а весной Ауд направила свой корабль через Брейда-фьорд, заявляя права на всю приглянувшуюся ей землю и называя побережье по мере движения. Один мыс известен как Камбснесс, потому что на нем она потеряла гребень (по-норвежски – kam); другой – «Место завтрака», потому что на нем она сделала привал для того, чтобы поесть. Наконец Ауд нашла столбы от своего высокого сиденья в конце Брейда-фьорда и поселилась там, где их выбросило на берег. Она устроила двор в Хвамме и раздала земельные наделы, на которые она предъявила права ранее, множеству переселенцев. Говорят также, что она наградила своих рабов свободой и что к ней могут возвести свою родословную все жители Брейда-фьорда. Ауд Глубокомудрая и в старости управляла своими имениями в Исландии и сохраняла самообладание даже в день собственной смерти.
Наконец Ауд нашла столбы от своего высокого сиденья в конце Брейда-фьорда и поселилась там, где их выбросило на берег. Она устроила двор в Хвамме и раздала земельные наделы, на которые она предъявила права ранее, множеству переселенцев.
Исландию прозвали домом престарелых для викингов, и многие из ранних поселенцев прибыли в эту колонию, гордо демонстрируя свои шрамы. Онундом звали благородного норвежца, в доблести которого как викинга нет сомнений. Он отплыл на запад на флоте из пяти кораблей и разграблял Гебриды, дрался с конунгом по имени Кьярвал, правившим на островах Барра и использовал эти острова в качестве базы для нападений на побережья Ирландии и Шотландии в течение трех лет подряд. То было время наживы.
Онунд вернулся домой в Норвегию, когда Харальд Косматый стремился распространить свою власть на запад, и вскоре викинги оказались вовлечены в конфликт и сошлись с конунгом в битве у Хафсфьорда, в которой тот разгромил выступивших против него вождей. Онунд храбро сражался на корме своего корабля, став на борт, чтобы наносить по воинам Харальда мощные удары; но, когда его оттеснили вперед, его нога оказалась отсечена ниже колена. Для спасения его перенесли на другое судно. С тех пор Онунд носил протез из дерева и стал известен как Онунд Деревянная Нога. Люди говорили, что едва ли увечье ему мешало.
После битвы Онунд бежал на запад, чтобы избежать возмездия со стороны Харальда, и присоединился ко множеству беженцев из Норвегии, которые собирались на западных островах. Распространилась весть о том, что в Исландии еще оставались свободные земли, и несколько товарищей Онунда бросили все и отправились туда тем же летом. Однако Онунд Деревянная Нога не был еще готов уехать. Он вновь вышел в море и напал на группу викингов, которые устроили себе базу на Гебридских островах. Во время этой битвы Онунд прибил к концу палки доску, чтобы прочнее стоять на ногах, и вскоре гебридские викинги пожалели о том, что раньше смеялись над ним. Онунд провел некоторое время в Ирландии с Эйвиндом Норвежцем, который был обязан защищать ирландское побережье и наблюдал, как на заселение Исландии отправляются на кораблях все новые его спутники. Но Онунд вновь поплыл на восток, в Норвегию: там он остановился у родственников, которые скрыли его от конунга Харальда, но умоляли его уехать как можно скорее, взяв любое имущество, какое он сможет унести, пока люди Харальда его не обнаружили. Тогда Онунд привел дела в порядок – убил человека, который завладел его хозяйством, и сжег постройки дотла, – а весной загрузил свой корабль богатствами, которые он приобрел, сведя счеты, и переправился в Исландию. Тяжело ему было ступить на борт, хоть и не из-за деревянной ноги.
Онунд сел на один корабль, его друг Асмунд – на другой, и они вместе поплыли в Исландию. Море сильно волновалось, ветры дули строго с юга, и они чуть не проскочили остров. Сначала они заметили северо-восточную оконечность земли – полуостров Лаунганес – и повернули на запад; но, прежде чем они сколько-нибудь продвинулись вдоль северного побережья, прямо с юга налетел шторм, и они сочли за лучшее укрыться для безопасности в ближайшем фьорде. Асмунду удалось войти внутрь, но, когда в нем попытался закрепиться Онунд, веревка развязалась, и команде пришлось опустить парус.
Реконструкция корабля викингов «Дракон Харальд Прекрасноволосый» плывет на веслах в спокойных прибрежных водах
Два дня их носили по морю сильные ветра, но внезапно они переменили направление и подвели поселенцев к большому заливу на севере Исландии, который называется Страндафлой. Из соседнего поселения к ним отплыла лодка; им сообщили, что в этой части залива осталось совсем немного незанятой земли. Онунд посовещался со своими людьми, и они решили плыть дальше на запад. Они бросили якорь в дельте небольшой речки, где их встретил богатый человек по имени Эйрик Петля, который заявил права на всю округу. Он предложил Онунду любое количество земли, которое ему потребуется для того, чтобы устроить здесь хозяйство, так как в других местах почти все уже было занято. Онунд хотел посмотреть, что это за земля, поэтому Эйрик сопроводил его вглубь залива и показал место, о котором вел речь. За рекой возвышался крутой заснеженный хребет Кальдбак. Онунд осмотрел место.
«Моя земля и моя власть уплыли от меня, как корабль по морю. Я оставил своих друзей и променял родные поля на это – холодный горный склон!» – отметил он. Эйрик Петля кивнул головой и вслед за Онундом посмотрел на горы: «Многие потеряли в Норвегии столько, что едва ли это можно исправить. Но я советую тебе взять то, что я предлагаю, ибо здесь осталось мало земли для пришельцев».
Онунд взял землю с ее тремя ручьями и основал большое хозяйство. Позднее Эйрик дал ему еще больше земли, и великий викинг прочно обосновался в Исландии. Говорят, что он – самый выдающийся одноногий человек, который когда-либо появлялся на острове.
Эрик Рыжий и открытие Гренландии
Скандинавские народы заселили все северные острова от Исландии до Гебрид, но Мировой океан простирался и далее на запад. Никто не ожидал обнаружить пастбища Исландии посреди Северной Атлантики – так, возможно, и дальше были неоткрытые земли? Разве Тор, плывший, чтобы найти Мирового Змея, не продвинулся еще дальше в эти неизведанные моря? Открытия скандинавских мореплавателей не всегда были преднамеренными, но кто вел их корабли к этим новым берегам, как не Один, Тор или бог моря Ньёрд?
Эрик Рыжий прибыл в Исландию после того, как его отец убил нескольких человек в Норвегии. Эрик унаследовал земли в Хаукадале, где он устроил хозяйство; но прожил он здесь недолго. Его рабы спровоцировали оползень, разрушивший дом соседа, и конфликт привел к тому, что Эрик прикончил нескольких знатных людей. Он был изгнан из Хаукадаля и переселился на близлежащий остров во фьорде. Но он отдал резные бревна на сохранение своему соседу; когда тот их не вернул, он нашел и убил этого человека. За это Эрик был окончательно объявлен в Исландии вне закона. Он избежал поимки и сел на корабль, который подготовил заблаговременно: он слышал о мореходе по имени Гуннбьёрн, который видел землю, когда его отнесло в океан. Задумка Эрика состояла в том, чтобы отправиться со своими друзьями на запад и попробовать что-то отыскать.
С попутным ветром Эрик вышел в море, оставив позади Снайфельдснес. Поплыв на запад, через несколько дней он увидел землю, покрытую большим ледником, и повернул на юг, чтобы проверить, не пригодно ли для жизни ее побережье. Он и его спутники обогнули мыс Фарвель и провели первую зиму в месте, которое известно, как остров Эрика. Весной они поднялись по фьорду и решили, что это место сгодится для устройства базы: там были хорошие пастбища, а в летние месяцы фьорд был свободен ото льда. Несколько следующих лет Эрик провел, исследуя близлежащие фьорды и давая имена ориентирам на своем пути. Говорят, что он нашел остатки каких-то кожаных лодок и несколько каменных орудий и понял, что люди бывали в этом месте прежде; но не было никаких признаков того, что они здесь селились. Спустя три года исследований этой новой земли Эрик вернулся в Исландию и достиг примирения с людьми, которые хотели его смерти; но он не собирался оставаться здесь надолго, обрабатывая свой бедный земельный участок. Эрик хотел пустить корни в высоких фьордах, которые он обнаружил на западе. Эту новую территорию он назвал Гренландией (Зеленой землей), надеясь, что имя привлечет в нее желающих переселиться. И он был прав.
Сообщается, что в первой волне поселенцев из Исландии с Эриком отплыли двадцать пять кораблей, но до конца пути из них добрались лишь четырнадцать. Многие из тех, кому это удалось, поселились во фьордах, окружавших земли Эрика в Браттахлиде; некоторые отправились к северу и основали там второе поселение. Их дома имели толстые стены из торфа и длинные общие помещения; лучшие из них были покрыты плавником и занавешены расписными тканями. Поселенцы обнаружили вдоль фьордов хорошие пастбища для овец и крупного скота и выяснили, что охота здесь была неплохой: можно было продавать моржовую кость и меха, а время от времени в Норвегию живьем отправляли белых медведей. Но как бы выносливы и самодостаточны ни были эти крестьяне-поселенцы, некоторые вещи они могли получить только из родных земель Норвегии, и торговые суда регулярно бороздили Северную Атлантику между этими далекими берегами: они привозили лес, зерно и металл, а обратно отправлялись с куда более экзотическими товарами. Говорят, что бивни нарвалов чрезвычайно удивляли людей, которые не видели самого животного.
Торговые суда регулярно бороздили Северную Атлантику между этими далекими берегами: они привозили лес, зерно и металл.
Мореплаватели на протяжении этого долгого пути из Исландии по непредсказуемым морям зависели от милости Ран и ее дочерей. В первые годы существования поселения друг Эрика по имели Торбьёрн продал свою землю и с дочерью Гудрид Путешественницей и тридцатью спутниками направился в Гренландию. Вскоре они столкнулись с трудностями: штормы и встречные ветра замедлили движение настолько, что разразилась эпидемия, и половина мужчин и женщин на борту умерли от болезни и невыносимых условий. Торбьёрн и Гудрид наконец сошли на берег лишь в начале зимы, и только гостеприимство Херьёльфа и его семьи, устроивших хозяйство на южной оконечности Гренландии, спасло их от гибели.
Человек по имени Бьярни также отплыл к Гренландии со своими родственниками, но его отнесло далеко к югу. Когда туман, окутывавший корабль, рассеялся, он обнаружил, что достиг места, которое совершенно не соответствовало услышанным им описаниям. То была земля, густо поросшая лесом, без крутых фьордов; вдоль побережья, усеянного крупными скальными плитами, он направился на север. Когда он доплыл до края заснеженных горных вершин, то посчитал эту землю никудышной и решил, что они зашли слишком далеко. Сильная буря отбросила их обратно в море, и в конце концов они оказались у берега, более похожего на Гренландию, какой ее описывали. В сумерках они высадились на берег и удостоились теплого приема в доме отца Бьярни, но люди сочли позором то, что он не посетил виденные им с корабля земли; это говорило о полном отсутствии любознательности.
Знающие люди говорят, что восточное побережье Исландии находится в семи днях плавания от Норвегии; что при попутном ветре от Снайфельднеса в Исландии до Гренландии можно добраться за четыре дня; а в пяти днях плавания на юг лежит Слайнхед на западном берегу Ирландии. Если торговцы пожелают отплыть из норвежского Бергена прямо к Гренландии, сперва им следует выйти из пролива близ острова Хернар, а затем держать курс на запад. Надо держаться несколько севернее Шетландских островов – так, чтобы при хорошей видимости можно было различить их очертания, – и достаточно близко к Фарерам, чтобы волны наполовину закрывали виднеющиеся на горизонте горы. Корабль должен достигнуть достаточно отдаленного к югу от Исландии места, где можно наблюдать одновременно и китов, и птиц. Следующей землей, к которой он приблизится, будет гренландское побережье.
Памятный камень в честь высадки Эрика в 982 г. Кассиарсук, Гренландия
Лейф Эрикссон открывает Винланд
У Эрика было два сына: Торстейн и Лейф. Торстейн провел большую часть своей жизни в Гренландии и возделывал здесь землю до самой смерти, но Лейфа оседлая жизнь не устраивала. Он отплыл в Норвегию и поступил на службу к королю-христианину Олафу Трюггвасону. Олаф спросил Лейфа, не собирается ли он вернуться летом в Гренландию, и тот ответил утвердительно. «Хорошо, – сказал конунг. – Если тебе суждено оставить службу у меня, у меня есть для тебя два задания: возьми христианство обратно домой и проповедуй его от моего имени». Лейф посчитал, что заставить упертых поселян отказаться от их старых богов будет сложно, но согласился попытаться это сделать.
Он отплыл из Норвегии, но путешествие пошло не так, как было задумано; и когда он разглядел сушу, то была не та земля, которую он ожидал увидеть. Вместо затуманенных пиков и ледников Гренландии перед ним предстали поля дикой пшеницы и клены. Лейф остановился в заливе и разбил небольшой лагерь, выслав своих людей на разведку окружающей территории. Они сообщили, что реки кишат рыбой, а трава сочна; им показалось, что климат здесь должен быть мягок. В команде Лейфа был немец по имени Тюркир. В один день он ушел из лагеря и не вернулся; Лейф выслал поисковый отряд. Они обнаружили Тюркира, бредущего нетвердой походкой в направлении привала. Он казался очень довольным и что-то бормотал по-немецки. Его губы и пальцы были испачканы в виноградном соке; оказалось, что он нашел дикую лозу, росшую неподалеку от залива и полную ферментированных плодов. По винограду Лейф и решил назвать эту землю Винландом; прежде чем отправиться назад в отцовское селение, он не забыл запастись гроздьями ягод, деревом и дикой пшеницей.
Приключенческий дух Эрика был еще силен, и одним летом он отправился с экспедицией, чтобы своими глазами увидеть место, именуемое Винландом, о котором постоянно говорил его сын.
По пути домой в Гренландию Лейф встретил потерпевших кораблекрушение моряков, севших на риф. Так как шансы встретить спасение на этих огромных океанских просторах были минимальны, они прозвали его Лейфом Счастливым; весть об открытии Винланда быстро распространилась.
Как только Лейф вернулся в Гренландию, он стал проповедовать христианскую веру, и его обратившаяся в новую религию мать Тьёдхильд построила небольшую церковь. После этого она не могла жить с Эриком Рыжим, и это раздражало старого воина: он останется почитателем прежних богов до своего последнего дня. Приключенческий дух Эрика был еще силен, и одним летом он отправился с экспедицией, чтобы своими глазами увидеть место, именуемое Винландом, о котором постоянно говорил его сын. Но Эрику не суждено было достигнуть земли на западе; уже в начале путешествия был дан дурной знак: он упал с лошади и сломал несколько ребер. Как только корабль вышел в море, его унесло так далеко, что он мог видеть берег Исландии, и настолько к югу, что он мог слышать крики прибрежных птиц с ирландского побережья, но ему не удалось поймать восточный ветер вплоть до конца сезона. Утомленный, но счастливый тем, что сохранил жизнь, он вернулся в Гренландию: боги хотели, чтобы он оставил открытие новых земель кому-то другому.
Лейф Эрикссон открывает Америку (Кристиан Крог, 1893)
Экспедиция Карлсефни
Одной зимой из Исландии с большой партией зерна и эля на продажу прибыл купец по имени Карлсефни. Эрик Рыжий принял его гостеприимно, и до весны они весело проводили время; велось много речей о землях к западу, которые обнаружил Лейф.
Карлсефни попросил руки Гудрид Путешественницы, которая родилась в Исландии, а позднее проделает путь до самого Рима. Их свадебный пир прошел в Братталиде, и вскоре после окончания торжеств Гудрид начала говорить о Винланде и возможностях, которые ждали их за морем. Карлсефни согласился снарядить экспедицию: не просто для того, чтобы исследовать, но чтобы заселить эту землю, если она так хороша, как о ней рассказывают. С Карлсефни отплыли несколько мужчин и женщин, которых стоит отметить: дочь Эрика, Фрейдис, и его зять Торвальд; отморозок по имени Торхалль; пара шотландцев, подаренная Лейфу Олафом Трюггвасоном, и не в последнюю очередь сама Гудрид. В целом в экспедицию согласились пойти сто шестьдесят человек.
Викинги высаживаются в Винланде на острове Ньюфаундленд (Том Ловелл, 1909–1997)
Карлсефни отплыл из Гренландии с попутным ветром, и через два дня они приблизились к земле, покрытой большими скальными выступами, как и описывал Бьярни. Там водилось много лис. По этим скалам он назвал место Хеллуландом и повернул к югу. Тогда они прибыли к месту, которое сильно отличалось от Гренландии, так как было покрыто густыми лесами, и Карлсефни назвал его Маркландом, что значит «Страна лесов». Он продолжил двигаться вдоль побережья и прошел глубоко выдающийся мыс, где они заметили киль потерпевшего кораблекрушение судна; затем потянулся песчаный берег, который казался бесконечным. Наконец гренландцы зашли в гавань и бросили якорь. Тогда Карлсефни вызвал двух шотландцев, одолженных ему Лейфом Эрикссоном, – они могли бежать без устали, и Карлсефни приказал им высадиться на берег и исследовать за три дня столько земли, сколько они смогут. Пара пошла быстрым шагом, надев лишь открытые со всех сторон рубахи с капюшонами. Когда через три дня они вернулись, то несли с собой дикую пшеницу и виноград. Карлсефни решил, что Винланд должен быть где-то рядом.
Поселенцы проплыли немного дальше вдоль берега и вошли во фьорд, пройдя остров, с которого раздавался птичий галдеж. Они разбили зимовье, в котором родился сын Карлсефни и Гудрид: его назвали Снорри, и он стал первым скандинавом, рожденным на этой новой земле. Остальные переселенцы были так заняты исследованием побережья и столь восхищались пейзажами, что не успели подготовиться к зиме, которая выдалась исключительно суровой. Охота была неудачной, и еды не хватало. Торхалль Охотник просил Тора о помощи; казалось, его молитвы были услышаны, когда на берег выкинуло кита, но от мяса животного все заболели. После этого многие посчитали, что о помощи лучше молить Христа, а Торхалль Охотник принялся бранить экспедицию. «Я проделал весь этот путь не для того, чтобы жить на воде и гнилой китятине; где вино за мои труды?» – жаловался он всякому, кто готов был его слушать. Торхалль решил искать Винланд севернее и с горсткой людей вышел в море, но западные ветра отнесли корабль к Ирландии, где все они были обращены в рабство и в конце концов погибли. Они так и не нашли свои вина.
Что же до Карлсефни, он повел свою небольшую флотилию на юг и через несколько дней привел поселенцев к озеру, образованному приливом: его окружали земли, изобилующие пшеницей и виноградом, реки были полны рыбой, а леса – дичью. Казалось, что в той земле они одни, но ранним утром, когда переселенцы только начинали дневные дела, группа мужчин в кожаных лодках подплыла к лагерю через озеро. Люди в лодках размахивали над головами деревянными булавами в направлении движения солнца по небу. Карлсефни счел это знаком мира, поэтому гренландцы поставили белый щит и стали знаками приглашать чужаков приблизиться к берегу. Внешний вид этих людей поразил скандинавских переселенцев: у них были большие глаза и широкие скулы; их внешность сочли отвратительной, а их самих прозвали скрелингами. Туземцы, обернувшись, смотрели с неменьшим удивлением, нежели сами переселенцы, и не прекращали глазеть на них, пока не скрылись за мысом. В этом году Карлсефни и его спутники были более осмотрительны: они построили свои дома на склоне над озером и без тревог провели здесь зиму. Трава здесь была столь хороша, что за скотом едва ли вообще нужно было ухаживать.
Внешний вид этих людей поразил скандинавских переселенцев: у них были большие глаза и широкие скулы; их внешность сочли отвратительной, а их самих прозвали скрелингами.
Пришла весна, а с ней вернулись и скрелинги. На этот раз мыс окружило столько кожаных лодок, что с большого расстояния казалось, будто озеро покрыто угольями. Племя туземцев хотело торговать с пришельцами, и более всего их интересовала красная ткань, которую они обматывали вокруг голов и обменивали на шкурки; гренландцы отдали всю ткань, что у них была, постоянно уменьшая размер кусков. Карлсефни не согласился продать скрелингам копья или мечи. Торговля прекратилась, лишь когда с полей переселенцев пришел разъяренный бык, из-за которого туземцы в страхе побежали на свои лодки и уплыли через озеро.
Беременная Фрейдис угрожает мечом скрелингам
За этой встречей последовали три спокойные недели. Тогда на озере вновь появились лодки – но на этот раз булавы направлялись против хода солнца, а скрелинги издавали ужасающие боевые крики. Скандинавы взялись за оружие и поспешно приготовились к битве. У туземных воинов были катапульты, и на Карлсефни и его людей обрушился град камней, а затем и странный шар, который пролетел над их рядами и с невероятным грохотом ударил в землю. Это для гренландцев было уже слишком: они повернули и побежали, чтобы укрыться в скалах. Но не Фрейдис, дочь Эрика Рыжего. Она вышла из своего дома, услышав шум бегущих воинов, и недолго думая обозвала их трусами. «Я вела бы себя лучше, если бы у меня в руках было оружие! Вам следует убивать их как скот, а не бежать к холмам!» – закричала она, но все были глухи к ее увещеваниям. Она последовала за мужчинами, осыпая их подобными упреками, но не могла идти с ними в ногу, ибо была на сносях. Скрелинги продолжали обстрел, и нога Фрейдис ступила на тело мужчины, который был убит при бегстве. Он выронил свой меч, который, неловко наклонившись, подобрала Фрейдис. Она обернулась, чтобы защитить себя, и, когда воины бежали по склону в ее направлении, она открыла одну свою грудь и плашмя ударила ее мечом. Туземцы были столь поражены этой сценой, что прервали свою атаку и побежали к лодкам. В тот день Фрейдис продемонстрировала мужчинам цену храбрости.
Несмотря на яростное нападение, погибли лишь двое поселенцев и четверо аборигенов. Говорят, что скрелинги выхватили из рук умирающего скандинава топор и ударили им о скалу; тот раскололся, и они разуверились в силе оружия пришельцев, которое оказалось слабее камня.
Карлсефни решил, что угроза нападения с озера делала это место слишком опасным, и норвежские поселенцы погрузились на свои корабли. Следующие их встречи со скрелингами были неудачны. По пути к северу вдоль побережья они обнаружили пять одетых в кожу аборигенов, спавших на скале с чашей, где плавал мозг оленя, смешанный с кровью. Карлсефни решил, что они, должно быть, отвержены своим племенем, и убил их всех. В Маркланде они из засады захватили двух туземных мальчиков и обратили их в рабство; а когда их суда остановились, чтобы пополнить запасы, из зарослей вышло одноногое существо, которое выпустило стрелу в зятя Эрика Торвальда, сидевшего у руля своего корабля. Торвальд достал стрелу из паха, на наконечнике ее болтался большой кусок жира. «Должно быть, мы нашли богатую землю: я точно хорошо наелся», – пошутил он, хотя рана эта для него оказалась смертельной. Третью зиму своего путешествия переселенцы провели близ того места, где они впервые стали лагерем: то снова было трудное время, и в особенности норовисты после трех лет блужданий стали неженатые мужчины. Карлсефни решил, что настало время покончить с предприятием и вернуться домой. Тем летом они вернулись в Гренландию, где их встретил Эрик Рыжий.
Карлсефни и Гудрид, которые три года своей жизни провели в том месте, которое в дальнейшем открыватели назовут Новым Светом, позднее вернутся в Исландию и станут крестьянами. Скандинавские исследователи, по-видимому, более не обнаруживали Винланд, но Маркланд – место, где растут деревья, – посещали, чтобы добыть древесину; так что земли к западу, столь далекие от норвежской родины, никогда не были полностью забыты.
Единственное неоспоримое доказательство существования скандинавского поселения в Северной Америке – этот археологический памятник Л’Анс-о-Медоуз на Ньюфаундленде, где реконструирован норвежский «длинный дом»
9
Экспедиции на Восток и на Юг
Экспансия скандинавов в Северной Атлантике хорошо известна, и когда мы думаем о викингах, то обычно представляем себе, как их флотилии пересекают Северное море, чтобы напасть на монастыри в Англии, Ирландии или Франции. Но викинги из Швеции активно действовали в Балтийском море задолго до знаменитого налета на Линдисфарн, и приход этих людей не предвещало появление в небе огнедышащих драконов. В эпоху викингов почитатели Одина на востоке просто стали активнее, чем прежде. Они нападали на соседние племена и заключали с ними союзы, торговали, устраивали поселения и пользовались доступом из Балтийского моря в Центральную Европу и далее. Но если в сообщениях об экспансии скандинавов на западе первостепенная роль отводится их набегам и заселению новых земель, на востоке прославляют речную торговлю и огромное количество арабского серебра, которое викинги привозили домой по этим путям. Скандинавские мореходы на юге доплывали до Константинополя и до берегов Каспийского моря; они служили телохранителями византийского императора; торговцы с севера на верблюдах через пустыню добирались до невольничьих рынков Багдада. Как и скандинавские первооткрыватели на западе, они раздвигали границы изведанного мира.
Балтика
Балтийское море практически полностью окружено сушей: лишь узкие проливы между датскими островами позволяют кораблям выйти в Каттегат и далее, в Северное море. Говорят, что богиня Гефьён создала крупнейший из этих островов в узкой части Балтийского моря, обманув конунга по имени Гюльфи: в обмен на услаждение он разрешил ей взять столько земли в его королевстве, сколько она сможет за день и ночь вспахать на четырех быках. Но «быками» были четыре огромных сына Гефьён – и бороной она достала землю и перетащила ее из Швеции туда, где сейчас лежит Зеландия. Оставленные после нее ямы заполнились водами Балтийского моря и стали шведским озером Меларен.
Фрагмент рунического камня XI в. из Сьёнхема на Готланде (G134), сообщающего о поездке на восток и предательстве одного сына блакуменами
Рунический камень из Эды в Содерманланде (Швеция) (S 39) в память о человеке по имени Бергвид, который утонул в Ливонии
На небольшом острове Бирка на озере Меларен с начала эпохи викингов существовал торговый пункт. Торговцы, возвращавшиеся из Восточной Балтики, сгружали свои товары в гавани – они привозили шелк и керамику, экзотические украшения, иногда и серебряные монеты, – а в плотно застроенном селении ремесленники изготавливали изделия из оленьих рогов и металлов, а также обрабатывали меха для длительного хранения, чтобы их можно было продать на рынках юга. Купцу, отплывавшему из Бирки, требовалось менее недели, чтобы через Балтику попасть в торговые центры Волин на реке Одер, Трусо на Висле или в Старую Ладогу на Волхове. Рунический камень, воздвигнутый в память о торговце по имени Свейн, сообщает, что тот часто огибал на своем любимом купеческом корабле опасный мыс Колкасрагс в Рижском заливе, а оттуда заплывал в реки Латвии. Его жена, поставившая этот памятник, не упоминает, вернулся ли он домой.
Вскоре скандинавы стали неотъемлемой чертой балтийских торговых городов: в Старую Ладогу можно было попасть, поднявшись из Финского залива по реке Неве в Ладожское озеро; она лежит на основном пути к речным системам, которые ведут дальше – в Волгу и наконец в Каспийское море, где за меха и рабов платили арабским серебром. В другие речные системы можно было попасть, направляясь на юг, в Днестр и Днепр, которые впадают в Черное море. Такая сеть речных путей и волоков по-старонорвежски называлась «Аустрвегр» – «путь на восток».
Условия в Балтийском море могли быть не столь непредсказуеыми, как те, с которыми викинги сталкивались в Северной Атлантике, но мореплавания не были лишены риска, и ряд шведских рунических камней сообщает о погибших. Ингибьёрг увековечивает имя своего мужа, корабль которого пошел ко дну Финского залива; она передает, что в том крушении выжило лишь три человека. Другие рунические камни говорят о войнах и насильственных смертях: убийстве Отрюгга в Финляндии и Онунда в Эстонии, смерти воина, которого звали Эгиль, в военном походе, прошедшем по южной части Финляндии и землям, лежащим далее к востоку. Вели его вождь по имени Фрейгейр и его брат, и камень, поставленный им, удостоверяет, что он собственноручно нес боевое знамя Фрейгейра.
Порой на протяжении эпохи викингов как свеи, так и даны предпринимали более организованные попытки утвердить свой контроль над землями вокруг Балтийского моря: конунг Бирки, Олаф, совершил успешное вторжение в области куршей в Латвии и утвердил свой контроль над городом Гробином: последний за много поколений до этого основали выходцы с острова Готланд. Датский король Гудфред нанес поражение своим соседям-славянам и вынудил купцов перебраться из процветавшего города Рерика в Хедебю, где он мог собирать пошлины с их торговли.
Сообщают, что база, из которой совершало свои операции братство йомсвикингов, располагалась на польском побережье; они были верными приверженцами скандинавских богов и помогали друг другу, а мечи свои отдавали по самой высокой цене: геройская смерть служила делу Одина.
Балтика не избежала набегов йомсвикингов и других варяжских отрядов, но пока серебро, хранившееся в беззащитных монастырях Англии и Ирландии, делало набеги в Северном море более выгодным занятием, здесь, в менее заселенных регионах востока, не имело смысла попросту грабить в погоне за серебром, которое по рекам просачивалось на балтийские рынки. Торговля с Востоком была источником богатства, которое можно было легко вывести.
Датское селение Хедебю было процветающим центром балтийской торговли и привлекало посетителей издалека. Не всех, однако, впечатляло то, что они обнаруживали. Через Хедебю проезжал посланник мусульманской Испании Ибрагим ат-Тартуши. Его поразило состояние этого балтийского торгового узла: в изобилии была, казалось, только рыба, которую купцы ели чуть ли не постоянно. У живших здесь людей были странные обычаи – например, нежелательных детей они выбрасывали в море, чтобы не тратиться на их воспитание, и вывешивали жертвенных животных на столбах близ своих домов, чтобы ублажить своих богов. Жены могли развестись со своими мужьями в любой момент, и как женщины, так и мужчины подводили глаза для украшения. А пения ужаснее, чем здесь, он не слышал в своей жизни: звуки эти походили более на лай собак, чем на человеческие голоса.
У живших здесь людей были странные обычаи – например, нежелательных детей они выбрасывали в море, чтобы не тратиться на их воспитание.
Мореплаватели приходили в Балтику и с Запада; они возвращались домой с ценными сведениями об увиденных землях и культурах. Один такой человек оказался при дворе уэссекского короля Альфреда. Его звали Вульфстан, и он был хорошо знаком с Восточной Балтикой и ее морскими путями; предоставленная им информация была достаточно ценной для того, чтобы записать ее на пергаменте. Возможно, Альфреду интересно было узнать об источниках экзотических товаров, которые привез Вульфстан, а может, он надеялся больше узнать о путях тех викингов, которые поставили его королевство на колени.
Вульфстан начал свое путешествие из Хедебю, ничего не сообщив о местных певцах или рыбе. Оттуда он под полными парусами плыл по датским водам и далее в Балтику, пройдя остров Борнхольм, на котором правил собственный конунг. Затем он двинулся – к северу были земли свеев, а к югу области вендов – прямо к Трусо в дельте Вислы. Река Висла поразила Вульфстана своими размерами; о ней известно, что она отделяла Вендланд от земель балтских племен, известных как эсты; у последних было много конунгов, которые часто воевали друг с другом. Вульфстан заметил, что в обширных областях эстов такое обилие меда, что сладкий напиток из него пьют только бедняки и рабы; богатые пьют молоко кобылиц.
Обычай этих балтских племен, передает он, таков, что, когда умирает человек, его оставляют в помещении с родственниками на месяц и более; чем выше его положение, тем дольше покойник остается дома. Одно из этих племен умеет создавать холод: они могут заставить бочонок пива замерзнуть летом и охладить тело, чтобы предотвратить гниение. Пока холодный труп лежит в доме, продолжается великая пьянка и развлечения, а когда наконец наступает день погребального пира, мужчины устраивают скачки, чтобы претендовать на долю в наследстве. Крупнейшая доля имущества покойного помещается на самом отдаленном расстоянии от дома, а более мелкие выкладываются через определенные интервалы по пути к ней, самая же незначительная помещается прямо у двери жилища. Забег начинается в шести милях от дома умершего, и первый всадник, который доберется до кучи, может взять ее себе, даже если бы он был чужаком. По этой причине балты превыше всего ценят хороших лошадей.
Русь и путь на Восток
Финны на своем языке называли шведов ruotsi. Это слово относится к людям, которые плавали по Восточной Балтике и ее рекам на гребных судах – вероятно, именно так и выглядели шведские воины-торговцы. В какой-то момент восточные славяне заимствовали это слово у своих соседей-финнов и стали называть этих людей русами. Со временем скандинавы слились с местными племенами и это имя перешло к династии, господствовавшей над торговым путем от Новгорода до Киева на юге.
Русские летописи рассказывают собственную историю о том, как скандинавы поселились в этой обширной восточной стране. Они сообщают о том, что из-за моря прибыли некие люди, которые стали собирать дань со множества племен вокруг Новгорода, но затем они были изгнаны обратно. Однако славянские племена, свергнув своих правителей, оказались не способны управляться сами или договориться об общих законах. Потому они предприняли отчаянный шаг и отправили через море посла, чтобы тот пригласил варягов вернуться. Чтобы править воинственными племенами, приехали три брата; они взяли своих людей, чтобы расселить их по землям финских и славянских племен. Старшего из братьев звали Рюриком: он сел править в Новгороде. За два года братья Рюрика умерли, и он установил контроль над всеми племенами.
В этом походе Рюрика сопровождали два знатных руса, Аскольд и Дир, которые добились от него разрешения двинуться на юг по речному пути, ведущему к Константинополю. Спустившись по Днепру, они заметили небольшой городок на холме и спросили, чей он. Им сказали, что город основали три брата, одного из которых звали Кий, но со времени их смерти он стал данником хазар. Аскольд и Дир решили прервать свою поездку в Константинополь и остаться здесь, в этом городке, так удачно расположенном над рекой; и они разослали вести другим родам русов, призвав их присоединиться к ним. Вскоре они установили власть над окружающей территорией, и со временем это поселение разрослось, став главным центром Руси. Он будет известен как Киев, или Конугард на языке людей Севера.
Аскольду и Диру недостаточно было контролировать Днепр из Киева; они помнили, что изначально бахвалились дойти до Константинополя и познакомить византийцев с секирами русов. Летописи рассказывают о том, как флот русских кораблей, возглавляемый правителями Киева, пронесся по Черному морю подобно буре и пересек его до самих высоких стен города, который они называли Миклагардом. Они избрали идеальное время для нападения: император увел свои войска, чтобы отбить нападение аббасидской армии, город же не ждал нападения с севера. Русы прорвались через защиту Босфора, и их отряды утопили в крови городские предместья, грабя монастыри и дома и убивая всех подряд. Император бросился обратно из своего похода против Аббасидов и всю ночь молился о сохранении города. На следующий день он увидел, что мольбы его были услышаны: налетел сильный шторм, разметавший флот русов. Некоторые корабли выбросило на берег, а выжившие убрались туда, откуда приплыли.
«С далекого севера обрушился народ… Народы с конца земли, порочные, безжалостные, нахлынули как осы. Голоса их ревели как море».
«С далекого севера обрушился народ, – вспоминал патриарх Фотий. – Народы с конца земли, порочные, безжалостные, нахлынули как осы. Голоса их ревели как море».
Сообщается, что примерно через 50 лет после этого первого нападения из Киева приплыл флот из двух тысяч русских кораблей под командованием князя Олега, и византийцы приняли условия, выдвинутые этой жестокой северной армией. Император согласился выплатить каждой корабельной команде определенную сумму серебра, однако куда выгоднее для русов было предоставленное им право безопасной торговли на их собственных условиях. Всем купцам гарантировались питание и проживание в течение шести месяцев, пока они вели в городе свои дела, и помощь в подготовке их судов к плаванию домой. Им запрещалось носить оружие в пределах города, и они обещали не причинять никакого вреда, но и не были обязаны уплачивать императору какие-либо подати. Договоры утверждали правила черноморской торговли, подкрепленные, однако, длинными секирами русов.
После этих вторжений с севера византийские императоры обратили особый интерес к путям, по которым русы спускались по Днепру, и один император записал эти сведения. По его сообщению, славяне зимой делали однодревки и весной, когда растают озера, сплавляли их к Киеву. В июне русские купцы отправлялись из Киева в подчиненный город Витичев, где из всех судов формировался караван, затем отправлявшийся на юг. Когда они подходили к днепровским порогам – перекатам с быстрым течением, которых было семь, – команды высаживались, и несколько умелых людей проводили лодки вдоль берега или между камней, обходя быстрины. Первый порог назывался «Не дремли!» и был отмечен неровными скалами, над которыми с сильным ревом протекала вода; среди других были «Звонецкий» и «Ненасытец», а крупнейший из порогов назван по птицам, гнездившимся на утесе. В этом месте корабли и все товары требовалось переносить по суше, и в довершение всего именно на этом участке реки часты были нападения тюркских племен, а потому одна группа русов оставалась сторожить суда, пока другая под вооруженной охраной переносила грузы на расстояние шести миль до конца порога. Рабам приходилось проходить эту дистанцию в цепях. Затем по тому же маршруту перемещали суда; часть пути их волочили, а остаток этих шести миль – несли на плечах. Как только перетаскивали все лодки, их снова загружали, и караван продолжал движение.
У брода, который представляет собой последний порог этого участка Днепра, караван подвергался наибольшей опасности, ибо здесь реку переходили печенеги и место это было превосходным для засады. Перед пересечением порога русам необходимо было устраивать разведку, но, как только караван его проходил, недолго оставалось до привала на острове посреди Днепра. Здесь русы приносили в жертву огромному дубу живых петухов и одаривали своих богов едой и стрелами. Теперь они свободны от печенежской угрозы и находятся в четырех днях спокойного плавания до устья Днепра и дальше – до черноморского острова Березань. На нем они снова отдыхают несколько дней и оснащают свои корабли для морского плавания перед тем, как начать последний отрезок пути вдоль побережья Черного моря к великому городу, который они называют Миклагардом, а мы зовем Константинополем.
Константинополь и варяги
Торговля янтарем, мехами и рабами увлекала многих скандинавских купцов на юг по балтийским путям, но была и другая причина совершить это длинное путешествие в Гардарики (скандинавское название Руси) и далее в Миклагард. Как русы, так и византийские императоры нуждались в наемниках, а воинственные скандинавы с их длинными топорами и франкскими мечами считались особенно ценными воинами. Люди, которых называли варягами – возможно, от старонорвежского слова со значением «присяга», – стали поступать на службу к византийцам, а некоторые из них образовали элитный отряд телохранителей самого императора. В отличие от русов, предводители которых сохраняли скандинавские имена, но перенимали культуру славянских племен, варяги чаще всего были скандинавами: они происходили из Швеции, но также из Дании, Норвегии и даже из Исландии. Варяги ценились за лояльность и верность клятвам, и императоры хорошо платили за службу этим присягнувшим воинам. Они даже имели право забирать себе из дворца сокровища после того, как умрет один император, и до того, как следующий взойдет на престол. Для воина вступление в варяжскую стражу было способом заработать состояние, особенно если дома его ждали неприятности, от которых ему приходилось бежать, – а они были нередки. Многие из этих варягов сражались в войнах по всей Империи, и они были одними из самых заядлых путешественников своего времени.
Гравюра на дереве, на которой изображен Пирейский лев с руническими граффити, рассказывающими о деяниях скандинавов в Греции (1889)
Читать бесплатно другие книги:
