Вечер в Византии Шоу Ирвин

— Нельзя сказать, чтоб вы очень уж старались показать себя с приятной стороны, — сказала она. — Вам, пожалуй, надо идти. Как бы эта хорошенькая дамочка не вывихнула себе руку — так сильно она вам машет. — Гейл Маккиннон повернулась и начала бесцеремонна проталкиваться сквозь толпу к бару. Крейг заметил, что Рейнолдс наблюдает оттуда за ними.

«Вот как легко может человек возненавидеть тебя на всю жизнь. Из-за какой-то одной твоей фразы».

Он выбросил Рейнолдса из головы и подошел к Натали. Та встала ему навстречу. Светловолосая, голубоглазая, с роскошной фигурой и удивительно красивыми ногами, она была похожа на любовно сделанную куклу — такая розовая, изящная, не поверишь, что живая. Однако, несмотря на ее внешность и мягкий звонкий голосок, она была женщиной смелой, решительной и страстной.

— Уведи меня в другую комнату, Джесс, — сказала она, протягивая ему руку. — Этот ужасно скучный человек сейчас вернется. — Она говорила по-английски хорошо, с едва уловимым акцентом, и люди, не знавшие, что она родом из Венгрии, не могли определить, кто она по национальности. Так же свободно она владела немецким, французским и итальянским. Со дня их последней встречи она совсем не постарела. Расстались они, может быть, просто из-за случайного стечения обстоятельств, без взаимных обид. Ей надо было сниматься в двух фильмах в Англии. Ему — возвращаться в Америку. Этих картин, снятых в Англии, он не видел. Он слышал, что она сошлась с каким-то испанским графом. Ни Крейг, ни Натали не ждали друг от друга ничего, кроме ласк, — так по крайней мере казалось ему. Потому, наверно, они легко и расстались. Она ни разу не сказала, что любит его, — еще одна черта ее характера, которой он восхищался.

Она взяла его за руку, и они начали пробираться в библиотеку. На пальце у нее был большой бриллиантовый перстень. Крейг вспомнил, что прежде, когда они встречались, она закладывала свои драгоценности, да и он ссужал ее деньгами.

— А ты, как обычно, блистаешь, — сказал он.

— Если бы я знала, что здесь Люсьен Дюллен, то ни за что бы не пришла. Когда такие красавицы появляются среди более зрелых женщин, им надо мешки на голову надевать.

— Тебе-то нечего бояться. Ты еще постоишь за себя.

Они сели рядом на кожаный диван. Никого, кроме них, в комнате не было, шум званого вечера — музыка и голоса гостей сюда почти не проникали.

— Дай мне глоток твоего шампанского, — попросила она.

Он протянул ей свой бокал, и она сразу его осушила. Он вспомнил, что она всегда алчно пила и ела.

Она поставила бокал на столик и с укором посмотрела на него.

— Ты не позвонил мне, как я просила.

— Я поздно вернулся домой.

— Мне надо было поговорить с тобой, — сказала она. — А в тот вечер на коктейле было слишком много народу. Как ты живешь?

— Живу пока.

— Ничего о тебе не слышно. Я спрашивала.

— Прозябаю.

— Что-то непохоже на Джесса Крейга, каким я его знала.

— Слишком уж все деятельны. Если бы мы давали себе передышку каждый год месяцев на шесть, то всем было бы гораздо лучше. Вот я и слез пока с карусели.

— Мне тревожно, когда я о тебе думаю.

— И часто ты обо мне думаешь?

— Нет. — Она засмеялась. У нее были маленькие белые зубы и маленький розовый язычок. — Только когда дурь лезет в голову. — Она сильно сжала его руку. — Сколько времени прошло с тех пор — пять лет?

— Больше. Лет шесть или семь.

— Ой, как летит время. А ты неисправим.

— Как это понимать?

— Я видела, как ты разговаривал с юной красоткой. Что-то она все возле тебя околачивается.

— Она журналистка.

— Нынче все женщины опасны, — вздохнула Натали. — Даже журналистки.

— Это было бы неприлично, — возразил он. Поддразнивание Натали вызывало у него чувство неловкости. — Она же мне в дочери годится. Ну, а ты как? Где твой муж?

— Пока что он не муж. Все пытаюсь его оседлать.

— Ты же сказала в тот вечер, что выходишь замуж.

— Пока он не наденет мне обручальное кольцо, до тех пор не поверю. И тогда уж мне не надо будет вставать в пять утра, чтобы сделать прическу и привести в порядок лицо. Не надо будет выслушивать брань чересчур горячих режиссеров. Не надо любезничать с продюсерами.

— Я ведь тоже был продюсером, и ты любезничала со мной.

— Не потому, что ты был продюсером, милый. — Она снова сжала ему руку.

— Ну, ладно. Где же все-таки твой нареченный? Если бы я собирался на тебе жениться, то не пустил бы тебя одну в такое место в самый канун свадьбы.

— Но ведь ты и не собираешься на мне жениться, правда? — впервые за этот вечер она заговорила серьезно.

— Кажется, нет, — ответил он.

— Вот так же и другие. — Она вздохнула. — Ну что ж, повеселилась Натали. Пришло время стать паинькой. А может, согрешить напоследок, махнуть куда-нибудь, а? Может, та комната в Болье, с видом на море, сейчас не занята?

— Никогда еще не был в Болье, — сказал Крейг. Лицо его было бесстрастно.

— Какое совпадение. И я не была. Да и стоит ли туда ехать. Завтра он приезжает.

— Кто приезжает?

— Мой нареченный. Филип. Он хотел ехать вместе со мной, но в последнюю минуту пришлось задержаться в Нью-Йорке.

— Так он американец?

— Говорят, что из американцев получаются хорошие мужья.

— Вот уж не знаю, — сказал Крейг. — А чем он занимается?

— Зарабатывает деньги. Разве это не очаровательно?

— Очаровательно. Каким способом он зарабатывает деньги?

— Производит товары.

— Сколько ему лет?

Натали задумалась и высунула кончик языка. Он вспомнил эту ужимку.

— Только не ври, — предупредил он.

Она засмеялась.

— Ты проницательный. Как всегда. Скажем так: он старше тебя.

— На сколько?

— Значительно старше. — Она говорила тихо. — О тебе он ничего не знает.

— Надеюсь, что не знает. Объявлений в газетах мы, кажется, не давали. — Они действительно держали свою связь в тайне. В то время у нее был официальный любовник, который частично содержал ее, а Крейг старался избегать сцен ревности со стороны своей жены. — А что, если он про меня узнает? Или он думает, что женится на девственнице?

— Ну, это вряд ли. — На лице ее появилась грустная улыбка. — Но он не знает всего. — Она надула губы, как капризная девочка. — Даже половины не знает. Даже четверти.

— А кто знает все?

— Надеюсь никто, — ответила она.

— Скажи мне ради статистики: сколько их в соседней комнате?

Натали поморщилась.

— Пятеро. Устроит? — Он улыбнулся и покачал головой.

— Ну, тогда шестеро, — сказала она. — А что ты хочешь? Твоя маленькая Натали достаточно пожила в этом мире. Работать в кино — это все равно что годами торчать на каком-нибудь острове в компании все тех же отверженных. Женщине приходится приспосабливаться. Да и мужчинам тоже, мой друг. — Она прикоснулась кончиками пальцев к его губам.

— Nolo contendere,[24] — сказал Крейг.

Натали засмеялась, сверкнув маленькими белыми зубами.

— Удивительно, правда? Я никогда не врала тебе.

— А своему нареченному — будешь?

Она опять засмеялась.

— Ему-то я вряд ли буду говорить правду. — И серьезно добавила: — Он солидный гражданин. Очень консервативный. Баптист из Техаса. Такой пуританин, что даже ни разу еще не переспал со мной.

— О господи, — сказал Крейг.

— Именно: о господи. Когда он приедет сюда, мне придется делать вид, что мы с тобой почти не знакомы. Не удивляйся, если я при встрече буду называть тебя мистер Крейг. Если он узнает, что я из тех женщин, что проводят время с женатыми мужчинами, то не представляю, что он сделает.

— А что он может сделать в худшем случае?

— Может не жениться на мне. Будь осторожен, ладно, Джесс? — В голосе ее прозвучали умоляющие нотки — раньше он их никогда не слышал. Он вдруг подумал, что ей, наверное, уже за сорок.

— Если он что-нибудь и узнает, то, во всяком случае, не от меня, — сказал Крейг. — Но советую тебе поскорее увезти его из Канна.

— Он пробудет здесь всего несколько дней. Потом мы полетим в Венецию.

— Мы с тобой вдвоем были когда-нибудь в Венеции?

— А ты не помнишь?

— Нет.

— Значит, мы не были в Венеции. — Она подняла голову и улыбнулась. Мужчина, с которым она разговаривала в гостиной, стоял с двумя бокалами в руках в дверях библиотеки.

— Ах, вот вы где, — сказал он. — А я-то вас искал, искал.

Крейг встал, Натали нехотя представила их друг другу. Имя мужчины не было знакомо Крейгу. Маленькое, озабоченное, не застревающее в памяти лицо. «Наверно, из отдела проката какой-нибудь крупной кинокомпании», — решил про себя Крейг. Мужчина отдал Натали бокал и с важностью пожал Крейгу руку.

— Ну что ж, друзья, — сказал Крейг, — я вас, пожалуй, оставлю. Глядя на вас, я вспомнил, что тоже хочу выпить. — Он дружески коснулся плеча Натали, вышел из библиотеки и направился к бару, стараясь не попасться на глаза Йену Уодли.

В столовой, где была приготовлена выпивка, Крейг мельком увидел Гейл Маккиннон и Рейнолдса, дожидавшихся, когда их обслужат.

Мэррей Слоун — круглолицый, энергичный — стоял у стола и наблюдал за гостями. Он добродушно улыбался, но глаза его походили на маленькие темные компьютеры.

— Привет, Джесс, — сказал он. — Присоединяйтесь к прессе, пейте на дармовщинку.

— Здравствуйте, Мэррей. — Крейг попросил шампанского.

— Не по вас публика-то, Джесс? — Слоун неторопливо жевал взятый с подноса сандвич с огурцом.

— Трудно даже сказать, что это такое. То ли вавилонское столпотворение, то ли Ноев ковчег, а может, сборище мафии или бал в женской гимназии.

— Я скажу вам, что это такое, — сказал Слоун. — Это бал в Версале при дворе Людовика Шестнадцатого тринадцатого июля тысяча семьсот восемьдесят девятого года, в ночь перед штурмом Бастилии.

Крейг засмеялся.

— Смейтесь, смейтесь. Но попомните мои слова. Вы видели фильм «Лед», что показывали в режиссерском зале?

— Да, — ответил Крейг. Эту картину снимала группа молодых революционеров, снимала всерьез, а речь там шла о вооруженном восстании, которое должно произойти в ближайшем будущем в Нью-Йорке. Ужасающие сцены кастрации, убийства представителей власти, уличные драки, бомбежки. Все эпизоды сняты в стиле cinma vrit,[25] что всегда производит сильное впечатление.

— И что вы о нем думаете? — с вызовом спросил Слоун.

— Самому-то мне трудно судить. Не знаю, несколько это соответствует истине. Ребята такого сорта мне незнакомы. Допускаю, что это — всего лишь плод их фантазии.

— Нет, это не пустая фантазия. Именно так и случится в Америке. Скоро. — Слоун показал рукой на толпу гостей. — А все эти жирные коты окажутся в повозках для осужденных на казнь.

— А где вы окажетесь, Мэррей?

— Тоже на свалке, — угрюмо сказал Слоун. — Для этих ребят мы все на одно лицо.

К бару подошел Уолтер Клейн.

— Привет, друзья. Ну как, довольны вечером?

Крейг промолчал, предоставив Слоуну ответить на этот вопрос.

— Очень приятный вечер, — вежливо, как подобает гостю, сказал Слоун.

— А вы, Джесс?

— Огромное получаю удовольствие.

— Да, вечерок неплохой, — самодовольно сказал Клейн. — Удачное сочетание красоты, таланта и шулерства. — Он засмеялся. — Взгляните вон на тех двоих. — Он показал на Хеннесси и Томаса, оживленно разговаривавших у камиа. — Видите, как увлеклись, никого не замечают вокруг. Оба — мои клиенты.

— Ну разумеется, — кивнул Крейг и взял у официанта бокал с шампанским.

— Пойдите поболтайте с этими гениями, — предложил Клейн. Его неизменным правилом было знакомить друг с другом всех и каждого. Он и своих помощников учил не пренебрегать никакими знакомствами. — И вы, Мэррей.

— Нет, я останусь на своем посту, — сказал Слоун. — У бара.

— Вы не хотите познакомиться с ними? — удивился Клейн.

— Нет. Я собираюсь критиковать их фильмы и не хочу подпадать под влияние ложного чувства дружбы.

— Разве вы уже видели их фильмы?

— Нет, — ответил Слоун, — но я знаю их манеру.

— Подумать только, какой честный человек! — насмешливо воскликнул Клейн. — Пошли, Джесс. — Он взял Крейга под руку и повел к камину.

Крейг пожал руку Хеннесси и извинился перед Томасом за то, что не позвонил ему. Томас был худой, кроткий на вид человек, известный своей требовательностью и упорством на съемочной площадке.

— Что вы тут обсуждаете? — спросил Клейн. — Сравниваете свои доходы?

— Льем слезы друг другу в пиво, — сказал Хеннесси.

— По какому поводу?

— По поводу коррупции в низших слоях общества, — сказал Хеннесси. — И по поводу того, как трудно оставаться честным в нечестном мире.

— Хеннесси еще новичок в этом деле, — сказал Томас. — Никак не может смириться с тем, что ему пришлось давать взятки шерифу и его помощнику, когда он вел съемки в каком-то техасском городишке.

— Я не против того, чтобы отблагодарить человека, — возразил Хеннесси. — Я только хочу, чтобы соблюдались хоть какие-то приличия. Хотя бы для порядка признали, что нехорошо подкупать представителей власти. А ведь они что: расселись у меня в номере, пьют мое виски и заявляют: «Каждому по три тысячи, иначе не трудись и камеру открывать». — Он печально покачал головой. — И никаких там подходов, что, мол, такая большая и богатая компания, как твоя, могла бы сделать небольшое пожертвование в Фонд помощи полицейским и т. д. Куда там. Выкладывай, мистер, денежки, и все тут. Легко ли парню, бывшему когда-то первым учеником в воскресной школе, отдавать шесть тысяч долларов наличными двум полицейским, которые пришли к нему в номер мотеля, а потом проводить эту сумму по статье побочных расходов?

— Вы еще дешево отделались, — сказал Клейн. Он был практичный человек. — Так что не жалуйтесь.

— А потом, — продолжал Хеннесси, — у них еще хватило нахальства арестовать главного героя за курение марихуаны. Ушло еще две тысячи долларов на то, чтобы освободить его. Верно сказал вице-президент, что нашей стране нужны закон и порядок.

— Не забывайте, что сейчас вы во Франции, — сказал Клейн.

— Что ж, что во Франции. Я работаю в кино, а это главное. Меня бесит, когда я подумаю, какую уйму денег надо потратить, прежде чем увидишь на экране свой фильм.

— Как нажито, так и прожито, — сказал Клейн. Легко говорить так человеку, который только что получил чек на три с половиной миллиона долларов.

— С осени я буду руководить семинаром по искусству кино в Калифорнийском университете, — сказал Хеннесси. Слово «кино» он произнес насмешливым тоном. — Все, что я здесь сказал, войдет в мою первую лекцию. Слушайте, Крейг, не хотите ли выступить в качестве моего гостя на семинаре и рассказать ребятам о том, что происходит в восхитительном мире целлулоида?

— Я могу отпугнуть их от кино на всю жизнь, — сказал Крейг.

— Вот и отлично, — улыбнулся Хеннесси. — По крайней мере поменьше будет конкурентов. Но я серьезно говорю. Вам действительно есть о чем рассказать.

— Если будет время и если я буду в Штатах…

— Где я вас найду?

— Через меня, — быстро вмешался Клейн. — Мы уже разговаривали с Джессом о том, что он, возможно, скоро вернется в кинематограф, и тогда я буду знать, где найти его.

«А Клейн, пожалуй, не очень-то врет, — подумал Крейг. — Он просто ускоряет события для своей и, может быть, моей выгоды».

Оба режиссера бросили на Крейга пытливый взгляд. Томас спросил:

— Что-нибудь конкретное, Джесс? Или вы не хотите сказать?

— Предпочел бы пока не говорить. Да и реального ничего еще нет. — «Только мечта, как у Мэрфи», — подумал он.

В дверях произошло небольшое замешательство, и в гостиную вошли Фрэнк Гарленд с женой и еще какая-то супружеская пара. Гарленд снимался в главной роли в одном из первых фильмов Крейга. Несколькими годами старше Крейга, но выглядит молодо — лет на тридцать пять, не больше. Темные волосы, высокий рост, атлетическое сложение, красивое волевое лицо. Отличный актер и предприимчивый деловой человек, он основал собственную компанию, которая выпускает не только его фильмы, но и чужие. Пышущий здоровьем, веселый, открытый человек и муж хорошенькой жены, с которой живет уже больше двадцати лет. В фильме Крейга он был великолепен. Когда-то они дружили, но сегодня Крейгу не хотелось с ним встречаться — неприятны ему были и это удивительное здоровье, и это здравомыслие, и постоянное везение, и неподдельная, щедрая доброта.

— Я вас покидаю, друзья, — сказал он Клейну и режиссерам. — Пойду подышу свежим воздухом. — Он вышел в патио и направился по мокрой лужайке к освещенному плавательному бассейну. Оркестр играл «В ясный день».

Крейг посмотрел на прозрачную воду. Бассейн подогревали, и над водой стлался легкий туман. Оргии в плавательном бассейне, вспомнил он слова англичанки. Не сегодня, Николь.

— Привет, Джесс, — услышал он чей-то голос. Крейг обернулся. Из тени кустов, с другого конца бассейна, к нему направлялся какой-то человек. Когда человек подошел ближе, Крейг узнал его. Это был Сидней Грин. Крейгу пришло в голову, что Грин ищет уединения в этом холодном мокром саду по той же причине, что и он. Проигравшие, пожалуйте вон. Скоро и Йен Уодли сюда явится.

— Здравствуй, Сид. Что ты тут делаешь?

— Душновато там стало для моих сосудов. — Голос у Грина был печальный, тихий — голос человека, привыкшего к тому, что его постоянно третируют. — Вышел вот и помочился на дорогую зеленую лужайку Уолтера Клейна. Каждый находит удовлетворение в том, что ему доступно. — Он тихо засмеялся и попросил извиняющимся тоном: — Только не говори Уолту, ладно? Пусть не подумает, что я неблагодарный. Он оказал мне честь, пригласив меня. Вместе со всеми этими людьми. Солидная публика, много богачей. — Грин медленно покачал головой, как бы подчеркивая свое уважение к могуществу тех, кто собрался в этот вечер у Уолта Клейна. — Знаешь, Джесс, среди них есть люди, которым достаточно пальцем шевельнуть, и завтра же начнут снимать любой фильм, даже если он обойдется в десять миллионов долларов. Выглядят они так же, как я, может быть, даже хуже, носят такие же смокинги — допускаю, что наши костюмы и шьет-то один и тот же портной, — но, господи, какая между нами разница! Ну, а ты как, Джесс? О тебе тут разговоры ходят, все гадают, зачем ты приехал. Говорят, у тебя сценарий готов и ты приехал сюда заключать контракт.

— Пока еще нет ничего определенного, — сказал Крейг. С точки зрения Мэрфи все уже достаточно определенно, но говорить об этом Грину не было никакого расчета.

— Я видел, ты разговаривал с Дэвидом Тейчменом, — сказал Грин. — В свое время он кое-что значил, верно?

— Безусловно.

— Конченый человек.

Крейг не любил этого выражения.

— А я не очень в этом уверен.

— Он не выпустит больше ни одной картины. — Грин произнес эти слова тоном приговора.

— У него, Сид, могут быть планы, в которые он тебя не посвящал.

— Если думаешь сотрудничать с ним, то напрасно. Он умрет еще до конца этого года.

— Что ты болтаешь? — резко спросил Крейг.

— Я думал, что все знают, — сказал Грин. — У него в мозгу опухоль. Его мой двоюродный брат оперировал. Странно, что он вообще еще ходит.

— Бедный старик, — покачал головой Крейг. — А еще сказал, что парик сделал его на двадцать лет моложе.

— Я не стал бы уж очень его жалеть. Он достаточно пожил, и неплохо. Дай бог мне прожить такую жизнь, пусть даже и с опухолью напоследок. По крайней мере все его хлопоты будут позади. А как ты, Джесс? — С мертвыми и умирающими в арендованном саду Уолтера Клейна было покончено. — Возвращаешься в кино?

— Все может быть.

— Когда окончательно решишь, не забудь про меня. Ладно, Джесс?

— Конечно.

— Меня, как режиссера, недооценивают. Сильно недооценивают, — убежденно заговорил Грин. — И не я один так считаю. Я там встретил одного журналиста из «Кайе дю синема». Он познакомился со мной специально для того, чтобы сказать, что, по его мнению, моя последняя картина, снятая для фирмы «Колумбия», — шедевр. Тебе не довелось ее посмотреть?

— К сожалению, нет, — ответил Крейг. — Редко я стал ходить в кино.

— «Фанфара и барабаны», — сказал Грин. — Так она называлась. Ты уверен, что не видел?

— Абсолютно.

— Если хочешь, я познакомлю тебя с этим парнем. Ну, с тем, из «Кайе дю синема». Он очень неглуп. Большинство тех, кто пришел сюда сегодня, вызывает у него только презрение. Презрение.

— Как-нибудь в другой раз, Сид. Сегодня я хочу пораньше уехать.

— Ну, тогда скажешь. У меня есть его адрес. Вот незадача, — с грустью продолжал он. — А я-то думал, что этот год в Канне будет для меня счастливым. У меня ведь уже было соглашение с «Апекс энд Истерн» на две картины с правом выбора или замены. Это — одно из крупных, известных объединений. Три месяца назад казалось, что фирма процветает. Я думал, что у меня все в порядке. Снял новую квартиру в Шестнадцатом округе, и теперь там делают boiserie.[26] Это обошлось мне в пятнадцать тысяч долларов, которых я еще не заплатил. К тому же мы с женой решили, что можем позволить себе второго ребенка, и в декабре она рожает. И вдруг — все к черту. «Апекс энд Истерн» обанкротилась, и теперь я даже апельсинового сока не могу выпить за завтраком. Если в течение ближайших двух недель я не получу в Канне контракта, то считай, что Сиднею Грину конец.

— Что-нибудь да подвернется, — сказал Крейг.

— Надеюсь. Очень надеюсь.

Когда Крейг уходил, Грин все еще понуро стоял у бассейна и глядел на туман, поднимавшийся от подогретой зеленой воды. Входя в дом, Крейг думал: что по крайней мере не должен пятнадцать тысяч долларов за boiserie, и моя жена не беременна.

Весь остаток вечера он пил. Разговаривал со множеством людей, но к тому времени, когда почувствовал, что пора возвращаться к себе в отель, уже ничего не помнил. Помнил только, что хотел взять с собой Натали Сорель, но не нашел ее и что обещал Уолту Клейну показать свою рукопись, и тот сказал, что утром пришлет за ней в отель одного из своих помощников.

Он стоял у бара и допивал свой последний бокал, когда увидел в дверях гостиной запыхавшуюся Гейл Маккиннон в плаще, накинутом на плечи. Он не заметил, когда она уходила. Она постояла немного, оглядывая комнату, и, увидев Крейга, подошла к нему.

— Я так и думала, что вы еще здесь.

— Выпьем на сон грядущий. — Шампанское размягчило его.

— Мне нужна помощь, — сказала она. — Надо отвезти Джо Рейнолдса домой. Он сильно расшибся. И пьяный, Упал с лестницы.

— С хорошим человеком этого бы не случилось, — весело сказал Крейг. — Выпьем.

— Полицейский не дает ему сесть за руль, — сказала Гейл.

— Коварный. Коварная французская полиция. Ищейки закона. Выпьем за благородную жандармерию Приморских Альп.

— Вы тоже пьяны? — резко спросила она.

— Не особенно. А вы? Почему вы сами не отвезете вашего критика домой?

— У меня нет водительских прав.

— В этом есть что-то антиамериканское. Смотрите не проговоритесь какому-нибудь конгрессмену, если он вас спросит. Выпьем.

— Поехали, Джесс, — взмолилась она. Впервые — он обратил на это внимание — она назвала его по имени. — Поздно уже. Одна я не справлюсь. Он там весь в крови, орет и угрожает полицейскому, и, если мы не увезем его сейчас, его заберут в участок. Я знаю, что надоела вам, но будьте же милосердны. — Она огляделась кругом. Гостиная почти опустела. — И вечер уже кончился. Ну пожалуйста, отвезите нас в Канн.

Крейг осушил бокал и улыбнулся.

— Так и быть, доставлю тело в сохранности. — Он церемонно взял ее под руку и, перед тем как выйти в моросящую тьму, подвел к Уолтеру Клейну — пожелать ему спокойной ночи.

Рейнолдс уже не кричал на полицейского. Он сидел на нижней ступеньке каменной лестницы, с которой свалился, на лбу его зияла рваная рана, и один глаз начал опухать. Он прижимал к носу окровавленный платок. Когда Гейл Маккиннон и Крейг подошли к нему, он бросил на них мутный взгляд и хрипло выругался:

— Чертовы лягушатники! И все Уолтер Клейн с его головорезами.

— Все в порядке, мосье, — сказал Крейг по-французски полицейскому, спокойно стоявшему возле Рейнолдса. — Я его друг. Я отвезу его домой.

— Ему нельзя садиться за руль, — сказал полицейский. — Это же очевидно, что бы этот джентльмен ни говорил.

— Совершенно с вами согласен, — кивнул Крейг, стараясь держаться подальше от полицейского. Он боялся, как бы тот не учуял его собственное дыхание. — Ну, Джо… оп-ля! — Он подхватил Рейнолдса под мышки и поднял на ноги. Рейнолдс отнял от носа платок, и на брюки Крейгу брызнула кровь. От Рейнолдса пахло так, словно его несколько дней одетого вымачивали в виски.

С помощью Гейл он погрузил Рейнолдса за заднее сиденье своей машины, где тот сразу же и уснул. Крейг с преувеличенной осторожностью, чтобы не вызвать подозрений у наблюдавшего за ним полицейского, вывел машину с места стоянки и поехал под мокрыми от дождя деревьями.

Всю дорогу до Канна они молчали, слышен был лишь булькающий храп Рейнолдса. Крейг сосредоточенно смотрел вперед и ехал медленно, стараясь не потерять из виду обочину, — на поворотах дорога блестела в свете фар. Ему было стыдно, что он выпил так много в этот вечер, и он пообещал себе в будущем не пить вовсе, если будет заранее знать, что придется вести машину.

Когда они достигли предместий Канна, Гейл назвала Крейгу гостиницу Рейнолдса — примерно в шести кварталах от «Карлтона», подальше от моря, за железной дорогой. Когда они туда приехали, проснувшийся Рейнолдс хрипло сказал:

— Благодарю вас обоих. Не трудитесь меня провожать. Я в полном порядке. Доброй ночи.

Они смотрели, как он, держась очень прямо, неуклюже идет на негнущихся ногах в темный подъезд гостиницы.

— Он-то сегодня уже набрался, — сказал Крейг, — я же не прочь бы выпить еще.

— Я тоже, — сказала Гейл Маккиннон.

— Разве вы живете не здесь?

— Нет.

Он почувствовал странное облегчение.

Все бары, мимо которых они проезжали, были закрыты. Он и не представлял себе, что уже так поздно. Да и хорошо, что закрыты: что бы подумали ночные посетители бара, увидев их, вымазанных в крови Рейнолдса? Крейг остановил машину перед «Карлтоном». Мотор продолжал работать.

— У меня дома найдется бутылка виски, — сказал он. — Хотите подняться?

— Да, благодарю вас.