Не говори никому. Беглец Кобен Харлан

Глава 20

В два часа ночи я упал наконец в постель и растянулся на спине. Потолок надо мной заходил ходуном, намекая на излишек выпитого. Пришлось схватиться руками за края кровати, чтобы справиться с качкой.

Шона спросила, не погуливал ли я. И добавила: «После свадьбы», потому что мою «досвадебную» жизнь знала назубок. Включая тот случай.

Тот самый, когда я однажды изменил Элизабет, хотя не уверен, подходит ли сюда это слово. Такое понятие, как измена, предполагает, что твоя половина обижена, а в моем случае, я уверен, Элизабет не пострадала. Вышло так, что в первые дни учебы в колледже я принял участие в своего рода посвящении в студенты, известном как «оргия первокурсников». Из чистого любопытства, разумеется, – просто захотелось попробовать. Не понравилось. Обойдусь без банальностей типа «секс без любви неприятен». Приятен. Но чем легче переспать с тем, кого ты по-настоящему не любишь, тем тяжелее остаться с ним потом. Страсть неразборчива, а вот когда… как бы сказать… когда разрядка позади, очень хочется сбежать куда подальше. Секс может быть с любой, наслаждение – только с любимой.

Неплохо завернул, правда?

Кстати, Элизабет тоже могла выкинуть что-нибудь в этом роде. Отправляясь в колледж, мы договорились, что имеем право встречаться с другими, не уточнив, что именно значит глагол «встречаться», и оставив себе таким образом лазейку для маленьких экспериментов. Позже, в разговорах, она клялась, что ничего подобного не было. Так ведь и я утверждал то же самое…

Кровать все штормило, а я лежал и размышлял, что делать дальше.

С одной стороны, можно просто дождаться пяти часов завтрашнего дня. Хотя снова сидеть и ждать… Я был сыт по горло ничегонеделанием. На самом деле, пусть мне трудно было признаться в этом даже себе самому, там, на озере, я растерялся. Струсил. Вылез из воды и встал как столб, позволив похитителям оглушить себя. И даже после первого удара можно было ответить; на худой конец, уклониться от второго. Броситься на обидчика или просто замахать кулаками. А я упал. Сдался и не сумел отбить у захватчика свою женщину.

Больше это не повторится.

Что, если снова поговорить с Хойтом? Боюсь, он был не слишком откровенен во время нашей последней беседы. С другой стороны, что это даст? Хойт или врет, или… или не знаю что. Однако в сообщении было четко сказано: «Не говори никому». Единственный шанс вызвать тестя на откровенность – рассказать, кого я увидел на экране. А к этому я еще не готов.

Я встал с кровати, снова включил компьютер и бродил в Сети до самого утра. К рассвету у меня созрело что-то вроде плана.

Гэри Лэмонт, муж Ребекки, заволновался не сразу. Жена часто работала допоздна и иногда проводила остаток ночи на кушетке в углу студии. Поэтому в четыре часа утра он был озабочен, но не напуган.

Или пытался себя в этом убедить.

Гэри позвонил в студию и нарвался на автоответчик. И такое случалось. Ребекка ненавидела, когда ей мешали работать. В фотолаборатории даже не было телефона. Гэри оставил сообщение и вернулся в постель.

Он то задремывал, то просыпался. Пытался отвлечься, хотя все мысли были только о Ребекке. Жена была вольной птицей, и если что и омрачало их нежные отношения, так это его склонность к «мещанскому образу жизни, подрезающему ей крылья». Ее слова.

Гэри сдался и дал Ребекке свободу. Не трогал крылья, или что там у нее.

К семи часам озабоченность сменилась паникой. Гэри поднял с постели Артуро Рамиреса, тощего черноволосого ассистента Ребекки.

– Я только лег, – заныл Артуро, но Гэри объяснил ситуацию, и ассистент, который спал не раздеваясь, вскочил и ринулся к двери. Они договорились встретиться в студии.

Артуро добрался туда первым и нашел студию незапертой.

– Ребекка?

Никто не ответил. Артуро позвал еще раз. Безрезультатно. Он вошел и принялся осматривать помещение. Никого. Он отворил дверь в лабораторию. Привычный острый запах проявителя мешался с чем-то новым, незнакомым и почему-то пугающим. Чем-то очень человеческим. Артуро почувствовал, как волосы поднимаются дыбом.

Выходящий из лифта Гэри услышал его дикий крик.

Глава 21

Утром я наскоро сжевал бейгл и выехал в западном направлении по Восьмидесятой автостраде. Путь занял три четверти часа. Восьмидесятая автострада в Нью-Джерси ничем особым не радует. Стоит миновать Сэддл-Брук, и дома как будто испаряются. Ты едешь между двумя рядами деревьев, пейзаж оживляют лишь дорожные знаки.

Повернув в сторону городка под названием Гарденсвилл, я сбросил скорость и с замиранием сердца вгляделся в высокую траву на обочинах. Я никогда здесь не был – последние восемь лет избегал даже упоминания об этом пятачке земли, – но знал: именно тут, недалеко от шоссе, нашли когда-то тело Элизабет.

Проехав по маршруту, намеченному ночью, я отыскал офис коронера округа Сассекс. Здание оказалось мрачным кирпичным кубом без какой-либо вывески (хотя, с другой стороны, чего еще можно ожидать от морга?). Было около половины девятого, рабочий день пока не начался. Прекрасно.

Ярко-желтый «кадиллак-севилья» припарковался у надписи «Тимоти Харпер, медэксперт округа». Сперва из машины вылетел окурок – удивительно, сколько медэкспертов курит, – а потом вылез сам Тимоти Харпер, примерно моего роста (чуть ниже ста восьмидесяти), с оливковой кожей и курчавой седой шевелюрой. Увидев меня у дверей, он тут же принял скорбный вид. И верно, не за хорошими вестями приходят люди к моргу ранним утром.

– Чем могу быть полезен? – спросил, подходя, Харпер.

– Доктор Харпер?

– Совершенно верно.

– Я доктор Дэвид Бек. – Намек на то, что мы коллеги. – Разрешите отвлечь вас ненадолго?

Намек не сработал. Харпер молча вытащил ключ и отпер дверь.

– Пройдемте в кабинет.

Мы двинулись по коридору. Харпер нажал на выключатель, и флуоресцентные лампы осветили стены и потертый линолеум на полу до самого конца коридора. Как в обычном медицинском учреждении, а отнюдь не в доме скорби. Может, это и к лучшему. Шаги щелкали по коридору в такт жужжанию лампочек. Харпер перебирал на ходу пачку писем.

В кабинете тоже не оказалось ничего страшного. Обычный письменный стол, как у преподавателя начальной школы, два старых полированных стула. На одной из стен висело несколько дипломов. Смотрите-ка, Харпер, как и я, окончил Колумбийский университет, только двадцатью годами раньше. Никаких семейных фотографий, спортивных наград, ничего личного. Здешним посетителям не до приятных бесед и портретов смеющихся внучат.

Харпер сел и положил руки перед собой на стол.

– Слушаю вас, доктор Бек.

– Восемь лет назад, – начал я, – к вам привезли тело моей жены. Она оказалась очередной жертвой серийного маньяка по кличке Киллрой.

Я плохо читаю по лицам. Глаза для меня отнюдь не зеркало души, а жесты не выдают собеседника. Да только реакция Харпера насторожила бы любого: что могло заставить медицинского эксперта, патологоанатома с огромным стажем, так побледнеть?

– Я помню, – тихо ответил он.

– Вскрытие проводили вы?

– Да. Во всяком случае, частично.

– Как это понять – частично?

– ФБР подключило своих людей. Мы работали в связке, хотя у них не было медэкспертов, и руководил все-таки я.

– А при первом осмотре тела ничего не бросилось вам в глаза?

Харпер заерзал на стуле.

– Могу я спросить, для чего вам эти сведения?

– Я – безутешный супруг.

– Восемь лет прошло!

– Каждый страдает по-своему, доктор.

– Возможно, вы правы, но…

– Что «но»?

– Хотелось бы знать, что именно вас интересует.

Я решил сыграть в открытую.

– Вы фотографируете все попавшие к вам тела?

Харпер не смог скрыть замешательства и понял, что я это заметил.

– Да. Сейчас мы используем цифровые фотоаппараты. Удобно хранить данные в компьютере – и для диагностики, и для поиска.

Я равнодушно кивнул. Харпер явно пытался увести разговор в сторону. Видя, что он не собирается продолжать, я задал следующий вопрос:

– Вы сфотографировали и мою жену?

– Да, конечно. Сколько лет назад, вы говорите, это было?

– Восемь.

– Тогда у нас был «поляроид».

– И где теперь эти снимки, доктор?

– В архиве.

Я взглянул на высокий шкаф, стоящий у стенки, как часовой на посту.

– Не здесь, – быстро сказал Харпер. – Дело вашей жены закрыто, убийца пойман и осужден. Кроме того, это случилось более пяти лет назад.

– Тогда где они?

– В архиве, в Лейтоне.

– Можно мне их увидеть?

Что-то упало со стола, Харпер проводил листок бумаги задумчивым взглядом.

– Я узнаю, что можно сделать.

– Доктор, – позвал я.

Он поднял глаза.

– Вы помните мою жену?

– Более или менее. В наших краях не так уж много случается убийств. А уж такого уровня…

– В каком состоянии было тело, сказать можете?

– Боюсь, что нет. Детали быстро забываются.

– А кто ее опознал?

– Разве не вы?

– Нет.

Харпер поскреб макушку:

– Тогда, по-моему, отец убитой.

– Не припомните, ему это быстро удалось?

– В смысле?

– Он сразу ее опознал или сомневался? И сколько сомневался? Пять минут? Десять?

– Не могу сказать. Честно.

– То есть забыли.

– Да, прошу прощения.

– А ведь вы сказали, что это было громкое дело…

– Да.

– Может быть, самое громкое в вашей практике?

– Несколько лет назад еще убили разносчика пиццы, – сказал, подумав, Харпер. – Хотя с убийством вашей жены его, конечно, не сравнить.

– И вы даже не помните, как прошло опознание?

– Доктор Бек, при всем моем уважении, я не могу понять, куда вы клоните, – ощетинился Харпер.

– Что ж, повторю: я – безутешный супруг. И задаю очень простые вопросы.

– Очень неприятным тоном.

– Имею право.

– Да чего вы от меня хотите?

– Почему вы решили, что Элизабет – жертва Киллроя?

– Это не я решил.

– Хорошо, почему так решили фэбээровцы?

– Из-за клейма.

– Буква «К»?

– Она самая.

Я почувствовал себя на верном пути.

– Итак, полицейские доставили тело сюда. Вы начали его осматривать. Увидели клеймо «К» и…

– Нет, они осмотрели ее первыми. ФБР, я имею в виду.

– Они появились до того, как привезли тело?

Харпер уставился в потолок, то ли вспоминая, то ли придумывая ответ.

– Да. Или сразу после этого, я точно не помню.

– Как же они узнали о находке так быстро?

– Понятия не имею.

– Не имеете?

Харпер сложил руки на груди:

– Могу предположить, что полицейские, вызванные на место происшествия, заметили клеймо и вызвали ФБР. Повторяю: это всего лишь моя догадка.

В боковом кармане завибрировал пейджер. Я достал его: срочный вызов из клиники.

– Сочувствую вашей потере, – деловым тоном заявил Харпер, – и разделяю вашу боль, но сегодня у меня на редкость плотное расписание. Возможно, через несколько дней…

– Когда вы сможете достать из архива дело моей жены? – прервал его я.

– Я не уверен, что вообще смогу это сделать. Я собираюсь только узнать…

– Закон о свободе информации.

– Простите?

– Я просмотрел его сегодня утром. Дело Элизабет закрыто, и я имею право его увидеть.

Харпер наверняка знал об этом – скорее всего, не я первый запрашивал дело из архива – и поэтому закивал с энтузиазмом:

– Конечно, конечно. Вы должны будете собрать необходимые документы, заполнить некоторые бумаги.

– Вы издеваетесь? – спросил я.

– Извините?

– Моя жена стала жертвой ужасного преступления.

– Знаю.

– И у меня есть право увидеть все документы. Если начнете тянуть резину, я сочту это подозрительным. Я никогда не говорил с журналистами о Элизабет и ее убийце. Может быть, мне начать? Я попрошу их объяснить, почему окружной медэксперт отказывает в элементарной просьбе.

– Звучит как угроза.

Я поднялся на ноги:

– Буду здесь завтра утром. Приготовьте, пожалуйста, документы по делу моей жены.

Наконец-то я действовал. Да, это оказалось чертовски приятно.

Глава 22

Детективы Роланд Димонте и Кевин Крински из отдела по расследованию убийств Управления полиции Нью-Йорка прибыли на место преступления даже раньше рядовых копов. Лидировал в этой паре Димонте – человек с давно не мытыми волосами, в ботинках из змеиной кожи и вечно недожеванной зубочисткой во рту. Он рявкнул несколько слов, и студию немедленно оцепили. Через пару минут за оцепление нырнул эксперт.

– Где свидетели? – спросил Димонте.

Свидетелей было всего двое: муж убитой и доходяга в черном. Детектив отметил, что муж с ума сходит от горя (хотя, может, и комедию ломает…). Ну, с этим потом разберемся.

Пожевывая зубочистку, Димонте отвел доходягу – его звали Артуро – в сторону. Парень был невероятно бледен. Возможно, наркотики. Правда, именно он и обнаружил труп, там же его и вывернуло…

– Вы можете отвечать? – спросил Димонте, демонстрируя притворную заботу.

Артуро кивнул.

Димонте осведомился, не заметил ли он в последнее время чего-либо необычного в поведении жертвы. Артуро ответил, что да, было. «Что было?» Странный телефонный звонок, который явно смутил Ребекку. «А кто звонил?» Артуро не знает, но где-то через час к Ребекке приехал мужик. Когда он ушел, Ребекка была вся на взводе. «А как звали мужика?»

– Бек, – ответил Артуро. – Она называла его Бек.

Шона засунула в сушку простыни Марка. Линда подошла и встала рядом.

– Марк опять намочил постель, – констатировала она.

– Ах, как ты наблюдательна!

– Перестань.

Линда отвернулась. Шона хотела извиниться, но передумала и промолчала. Когда они с Линдой расстались в первый и пока единственный раз, Марк начал писаться в постель. Позже семья воссоединилась, и мальчик, казалось, выздоровел. А теперь вот снова.

– Он чувствует, что происходит, – сказала Линда. – Напряжение висит в воздухе.

– И что ты хочешь от меня, Линда?

– Все, что ты можешь.

– Я больше не уйду, я обещала.

– Как видишь, этого недостаточно.

Шона скривила лицо и молча швырнула простыни в сушку. На что ей сдалась такая жизнь? Она преуспевающая топ-модель и просто не имеет права демонстрировать на людях мешки под глазами и потускневшие волосы. Надоело все. Надоел семейный быт, к которому она оказалась совершенно не готова, надоели дурацкие советы доброжелателей. Мало того что они с Линдой не совсем обычная пара. Так их угораздило еще и завести ребенка. Все это, вместе взятое, вызывало повышенный интерес и совершенно ненужную, навязчивую поддержку, которая лишь запутывала ситуацию. Раскол их семьи станет ударом по лесбийскому движению. Как будто разнополые пары никогда не разводятся! Шона не считала себя подвижницей и не собиралась жертвовать собственным счастьем ради достижения каких-то «высших целей». И пусть ее считают эгоисткой!

Интересно, а что думает по этому поводу Линда?

– Я люблю тебя, – сказала Линда.

– И я.

Они посмотрели друг на друга. Марк опять намочил постель. Шона не пожертвовала бы счастьем ради «высших целей». А вот ради Марка…

– И что мы будем делать? – спросила Линда.

– Что-нибудь придумаем.

– Думаешь, получится?

– Ты меня еще любишь?

– Знаешь ведь, что да.

– И веришь, что я самое яркое и восхитительное существо на этой Земле?

– Конечно, – сказала Линда.

– Я тоже верю, – улыбнулась Шона. – А еще я – шило в заднице.

– Не спорю.