Не говори никому. Беглец Кобен Харлан
– Арестуют?
– Сосредоточьтесь, Бек.
– Я ее не убивал.
– Сейчас это не важно. Они хотят вас арестовать. Они жаждут привлечь вас к суду. А мы собираемся вызволить вас под залог. Я уже на пути в клинику. Сидите тихо. Не отвечайте ни на какие вопросы. Ни полиции, ни фэбээровцам, ни новым товарищам по камере. Уяснили?
Мой взгляд метнулся к часам, висевшим над смотровым столом. Начало третьего. Площадь Вашингтон-сквер. Сегодня я должен быть на Вашингтон-сквер.
– Я не могу сегодня, Эстер.
– Не волнуйтесь, все будет в порядке.
– Сколько это продлится?
– Что?
– Арест. Когда меня выпустят под залог?
– Точно не скажу, но думаю, с этим проблем не будет. Вы всегда были добропорядочным членом общества, к суду не привлекались, криминальных связей не имели. Возможно, придется оставить в залог паспорт…
– Сколько времени пройдет?
– Пройдет до чего, Бек? Я не могу вас понять.
– До того, как я выйду оттуда?
– Я насяду на них, конечно. Однако, даже если они поторопятся – а я не обещаю, что они это сделают, – им все рано придется послать ваши отпечатки в Олбани, так положено. Если нам повезет – я имею в виду, сильно повезет, – мы освободим вас еще до полуночи.
– До полуночи?!
Страх сдавил грудь стальным панцирем. Арест не позволит мне прийти в Вашингтон-сквер-парк. Моя связь с Элизабет хрупка, как нитка бус венецианского стекла. Если я не попаду в парк к пяти часам…
– Не пойдет, – отрезал я.
– Что?
– Задержите их, Эстер. Пусть арестуют меня завтра.
– Вы шутите? Слушайте, они, должно быть, уже там, ищут вас.
Я осторожно высунул голову из кабинета. Отсюда я мог видеть лишь часть стола в регистратуре, его правый угол, но и этого оказалось достаточно.
Именно там стояли двое полицейских.
– О боже, – простонал я, вваливаясь обратно в кабинет.
– Бек?
– Не могу я сесть в тюрьму. Только не сегодня.
– Не злите меня, Бек, хорошо? Просто оставайтесь на месте. Не двигайтесь, не разговаривайте, вообще ничего не делайте. Сидите в своем кабинете и ждите. Я еду.
Она отсоединилась.
Ребекка мертва. Все думают, что я ее убил. Смешно, но тут действительно должна быть какая-то связь. Я навестил ее впервые за восемь лет, и в ту же ночь Ребекку находят убитой.
Что же, черт побери, вокруг меня творится?
Я снова открыл дверь и выглянул. Копы не смотрели в мою сторону. Я выскользнул наружу и припустил по коридору к запасному выходу. Я смогу выйти незамеченным и вовремя добраться до Вашингтон-сквер.
Неужели это правда происходит со мной? Я на самом деле спасаюсь от ареста?
Я не мог ответить на этот вопрос. Добежав до двери, я рискнул обернуться и увидел, что один из полицейских засек меня. Он махнул другому и ринулся за мной вдогонку.
Я толкнул дверь и вылетел на улицу.
Не могу поверить. Я удираю от полиции.
Задняя дверь вывела на незнакомую темную улочку за клиникой. Наверное, это покажется странным, но я совсем не знаю окрестностей. Приезжал, работал, уезжал. Сидел в своем кабинете без окон, как сова в дупле. Десять шагов от больницы – и я в незнакомом мире.
Я понесся вперед, сам не зная куда. Сзади хлопнула дверь.
– Стоять! Полиция!
Они и вправду так кричат. Я не остановился. Интересно, станут копы стрелять? Не уверен, конечно, но вряд ли. Общественность вечно поднимает шумиху из-за стрельбы по безоружным.
Народу было немного, встречные провожали меня равнодушным взглядом. Я бежал. Окружающее слилось в неясную массу, в которой я иногда различал отдельные кадры. Я пронесся мимо кошмарного типа с кошмарным же ротвейлером. Мимо старика, сидящего на углу и поносящего весь мир вокруг и этот день в частности. Мимо женщины с огромными сумками и детей, которые должны были быть в школе, а на самом деле торчали на улице, привалившись, кто к чему нашел, и стараясь выглядеть один круче другого.
А я убегал от полиции.
Мое сознание никак не могло переварить этот факт. Ноги уже отказывали, однако образ глядящей с экрана Элизабет гнал меня вперед, придавал сил.
Я задыхался.
Все слышали об адреналине, о том, как он иногда захлестывает вас и дает нечеловеческую энергию. Но у медали есть и обратная сторона: чувства выходят из-под контроля, обостряются до невыносимого состояния. Если не снизить истерическое возбуждение, оно вас просто придушит.
Я нырнул в боковую улочку – так всегда делают в кино – и увидел, что она кончается тупиком, где стоят омерзительно грязные мусорные контейнеры. От запаха я взвился на дыбы, как скаковая лошадь. Когда-то, в незапамятные времена, ящики, видимо, были зелеными, теперь от всей этой красоты осталась одна ржавчина. Кое-где контейнеры проржавели до дыр и через них туда-сюда шныряли крысы.
Я попытался высмотреть хоть какой-нибудь проход – заднюю дверь, окно, которое можно разбить, – и ничего не нашел.
Единственный выход наружу – та улочка, через которую я вбежал и куда вслед за мной с минуты на минуту нырнут полицейские.
Ловушка.
Я затравленно глянул вправо, влево, а потом, уже от отчаяния, вверх.
Пожарные лестницы.
Их было несколько, и все очень высоко. С удесятеренной адреналином силой я прыгнул вверх, вытянув руки к одной из них, и свалился обратно, прямо на задницу. Вскочил и попытался еще раз. То же самое. Слишком высоко.
И что теперь?
Может, подтащить к стене контейнер, встать на него и дотянуться до нижней ступеньки? Нет, крышки контейнеров полностью изъедены ржавчиной, а если я влезу просто на кучу мусора, то до лестницы все равно не достану.
Я глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться. В нос хлынула струя вони и поселилась там, казалось, навсегда. Пришлось отодвинуться подальше.
Поблизости раздался треск. Радиопомехи. Похоже на полицейскую рацию.
Я прижался спиной к стене и слушал.
Спрятаться. Немедленно спрятаться.
Треск усилился, стал громче. Послышались голоса – копы приближались. Я распластался по стене, будто это могло спасти. Будто они, вынырнув из-за угла, решат, что я – настенная роспись.
Тишину взорвали сирены.
Машины с сиренами – за мной!
Шаги. Совсем близко. И единственная возможность спрятаться.
Я выбрал контейнер почище и с закрытыми глазами нырнул туда.
Запах прокисшего молока – очень прокисшего молока – был первым, который я ощутил. Но далеко не последним. Сидел я на чем-то тошнотворном, к рукаву прилипло нечто гнилое и склизкое. Горло сжалось, желудок бурно запротестовал.
Я услышал, как кто-то топает по улочке, и затаился.
По ноге пробежала крыса.
Я едва сдержал крик. Господи, неужели это все – на самом деле? Надо задержать дыхание. Нет, так долго не просидишь. Тогда – дышать через рот. Опять затошнило. Я прижал край рубашки к лицу. Стало немного легче.
Радиопомехи отдалились, шаги пропали. Неужто мне удалось их одурачить? Если и так, то ненадолго. Сирен стало больше, их звуки слились с предыдущими – настоящая блюзовая рапсодия. Рано или поздно копы вернутся. Что же делать?
Я схватился за ржавый край контейнера, чтобы выскочить, и тут же порезал ладонь. Прижал ее к губам. Кровь. Во мне мигом проснулся врач и напомнил об угрозе столбняка. Оставшаяся часть сознания объяснила врачу, что столбняк, пожалуй, наименьшая из грозящих сейчас опасностей.
Я прислушался.
Шагов не слышно, раций – тоже. Сирены продолжали выть. А чего, интересно, я еще ожидал? Сбежавший убийца бродит по нашему славному городу, и бравые парни перевернут все кругом, чтобы жители могли спать спокойно.
Куда же деваться?
Понятия не имею. Зато точно знаю, что оставаться на месте нельзя, нужно удирать отсюда как можно скорее.
Я снова прокрался к выходу. Шагов и раций по-прежнему не слыхать. Замечательно. Я задумался. Удрать – дело хорошее, только куда? Надо двигаться к востоку, хоть места там и незнакомые. Правда, я видел неподалеку рельсы…
Метро!
Все, что от меня потребуется, – это сесть в поезд и сделать несколько пересадок. Только вот где ближайшая станция?
Я попытался восстановить в памяти схему метро, и тут откуда ни возьмись на улочке появился полицейский.
Он был юн, свежевыбрит и розовощек. Голубые рукава форменной рубашки аккуратно завернуты – два одинаковых валика, натянутых на крепкие бицепсы. При виде меня полицейский застыл от удивления.
Мы оба замерли. Я очнулся на долю секунды раньше.
Если б я попытался ударить его, как какой-нибудь боксер или каратист, мне, скорее всего, пришлось бы выковыривать из черепа собственные зубы. Но от ужаса я бросился на него как ракета: всем телом, прижав к груди подбородок. Элизабет хорошо играла в теннис. Как-то она сказала, что, когда противник у сетки, лучше всего послать мячик прямо ему в живот – чтобы он не знал, куда кидаться.
Нечто подобное я и сделал сейчас.
Я ударил парня всей своей тяжестью, уцепился за его плечи, как обезьяна за ветку, и опрокинул. Согнутыми коленями воткнулся ему прямо в грудь, головой с прижатым подбородком – в челюсть.
С оглушительным грохотом мы рухнули наземь.
Раздался хруст, в голове, там, где она врезалась в челюсть противника, взорвалась боль. Юный полисмен захрипел, ему не хватало воздуха. Судя по всему, я сломал парню челюсть. Меня охватила паника, я откатился от полицейского, будто он был бомбой, которая вот-вот взорвется.
Я напал на представителя власти.
Некогда размышлять об этом. Надо убраться отсюда как можно скорее и дальше. С трудом поднялся на ноги, хотел шагнуть и почувствовал на своей лодыжке пальцы полицейского. Повернувшись, я увидел его глаза.
В них плескалась боль. Боль, которую причинил я.
Я поднял ногу и пнул противника по ребрам. Он снова захрипел, изо рта хлынула кровь. Неужели я это делаю? Еще пинок. Достаточно сильный, чтобы заставить лежащего разжать ладонь.
Я повернулся и побежал.
Глава 25
Эстер и Шона рванули в клинику на такси. Линда села на трамвай и поехала к своему консультанту в Международный финансовый центр, чтобы снять все деньги со счетов для уплаты залога.
Десяток полицейских машин окружил клинику Бека, они расположились врассыпную, как стрелы для дартса, брошенные неверной рукой пьяного. Мигалки сверкали красно-синим, сирены выли. Отовсюду стягивались дополнительные автомобили.
– Что, черт возьми, происходит?
Эстер заметила помощника окружного прокурора Лэнса Фейна. К сожалению, он их тоже заметил и с багровым, негодующим лицом подскочил к такси.
– Этот ублюдок сбежал, – выпалил Фейн вместо приветствия.
Эстер с честью выдержала удар.
– Наверное, ваши люди его перепугали.
Подъехали еще две полицейские машины и микроавтобус Седьмого канала телевидения. Фейн выругался.
– Только прессы мне здесь не хватало. Ты знаешь, кем я теперь выгляжу, Эстер?
– Послушай, Лэнс…
– Подхалимом, который выгораживает богатеньких, вот кем! Как ты могла, Эстер? Знаешь, что мэр со мной сделает? А Такер…
Такер был прокурором округа Манхэттен.
– Господи боже ты мой! Что со мной сделает Такер!
– Мистер Фейн! – позвал один из полицейских.
Лэнс с ненавистью взглянул на Эстер и Шону, фыркнул и отошел.
Кримштейн тут же набросилась на подругу:
– Твой Бек совсем свихнулся?
– Он напуган, – ответила Шона.
– Он сбежал от полиции, понимаешь? – бушевала Эстер. – Ты хоть знаешь, чем это грозит? – Она кивнула на автобус телевизионщиков. – Они сделают из Бека сбежавшего убийцу, убедят всех, что он опасен. В том числе и присяжных.
– Успокойся.
– Успокоиться? Ты соображаешь, что он натворил?
– Сбежал, вот и все. Как О. Джей, помнишь? Ему же это не повредило?
– Речь идет не о Симпсоне. Речь идет о богатеньком белом докторе.
– Бек не богат.
– Да не в этом же дело, черт побери! Теперь любой потребует, чтобы Бека пригвоздили к позорному столбу. Забудь об освобождении под залог! Забудь о беспристрастных судьях!
Эстер перевела дыхание, скрестила руки на груди:
– И кстати, это подпортит репутацию не только Фейну.
– А кому еще?
– Мне! – взвизгнула Кримштейн. – Одним махом Бек скомпрометировал меня перед прокурором округа. Если я обещала доставить человека, то должна была его доставить.
– Эстер, – спокойно произнесла Шона.
– Что?!
– За твою репутацию я и сейчас ломаного гроша не дала бы.
Около машин с мигалками раздались какие-то крики. Оттуда тронулась и помчалась вниз по улице машина «скорой помощи». Полицейские заметались в разные стороны, будто бильярдные шары.
«Скорая» завизжала тормозами, два медика, мужчина и женщина, выпрыгнули из машины и стали торопливо доставать носилки. Слишком торопливо.
– Сюда! – закричал кто-то. – Он здесь!
У Шоны екнуло сердце. Она шагнула к Фейну, Эстер за ней.
– Что случилось? – спросила Эстер.
Фейн не ответил.
– Лэнс!
Тот наконец повернул к ней искаженное гневом лицо:
– Твой клиент.
– Что с ним? Он ранен?
– Он только что напал на полицейского.
Вот и все.
Я перешел границы допустимого, еще когда сбежал из клиники, а нападением на полицейского окончательно сжег за собой мосты. Возврата нет. Остается только бежать. Бежать изо всех сил.
– Здесь избитый полицейский! – закричал кто-то.
Крики усилились, к ним присоединились сирены. И все это за моей спиной. Сердце стучало где-то в горле. Ноги стучали по асфальту как заведенные. Я чувствовал, что они тяжелеют, мускулы и суставы словно превращаются в камень. Я ведь не спортсмен. Из носа потекло, жидкость смешалась с грязью на верхней губе, которую я умудрился измазать, сидя в контейнере, и потекла прямо в рот.
Я пытался бежать зигзагами, от дома к дому, словно это могло сбить полицию с толку. Мне не надо было оборачиваться, чтобы понять, далеко ли мои преследователи. Сирены и рации безошибочно выдавали их местонахождение.
У меня нет шансов.
Я несся сквозь квартал, через который раньше не осмелился бы даже проехать. Перепрыгнул через живую изгородь и побежал по высокой траве заброшенной спортплощадки. Люди часто толкуют о росте цен на земельные участки в Манхэттене, а тут, недалеко от Харлем-ривер-драйв, было в достатке ничейной земли, усыпанной битым стеклом и занятой лишь руинами качелей, спортивных снарядов и брошенных машин.
Напротив ряда дешевых многоэтажек мной заинтересовалась группа чернокожих подростков бандитского вида, да и одетых соответственно. Они уже рассчитывали на редкостный «десерт», которым вот-вот займутся, когда до них дошло, что за мной гонится полиция.
Ребята радостно заулюлюкали:
– Давай, белый!
Я попытался кивнуть, пробегая мимо: усталый марафонец, приветствующий толпу зрителей. Один из мальчишек выкрикнул: «Диалло!» Я не остановился, хотя слышал об Амадо Диалло. Любой в Нью-Йорке слышал о нем. Полицейские стреляли в него сорок один раз, и каждый раз он был безоружен. На какое-то мгновение я решил, будто клич предупреждает меня о том, что полиция готова стрелять.
Но дело оказалось в другом.
На суде защитник Диалло рассказал, что, когда его клиент запускал руку в карман, чтобы вытащить кошелек, полицейские думали, будто он лезет за оружием. С тех пор люди протестуют против полицейского произвола, выдергивая из кармана кошельки и выкрикивая: «Диалло!» Уличные копы признаются, что каждый раз вздрагивают от этого крика.
Вот и теперь мои новые союзники, несомненно считавшие меня убийцей, выхватили из карманов кошельки. Два копа, наступавших мне на пятки, притормозили. Расстояние между нами увеличилось.
Надолго ли?
Горло горело, на бегу я глотал слишком много воздуха. Ноги налились свинцом. Я устал. Внезапно зацепившись за что-то носком ботинка, я потерял равновесие и растянулся на тротуаре, ободрав лицо, колени, руки.
Сумел встать. Ноги дрожали.
Вот и конец.
Промокшая рубашка прилипла к спине, в ушах ритмично шумело. Я никогда не любил бегать. Фанатики бега трусцой с пеной у рта доказывают, что они жить не могут без любимого спорта и получают огромное удовольствие от самого процесса. Не сомневаюсь. Удовольствие объясняется нехваткой кислорода в головном мозге, а не пресловутыми эндорфинами.
Польза, поверьте мне, сомнительная.
Устал. Как страшно я устал. Нельзя бежать бесконечно. Я оглянулся. Полицейских не видно. Улица пуста. Дернул ближайшую дверь. Заперто. Другую. Невдалеке опять захрипела рация. Я побежал. В дальнем конце дома была чуть приоткрыта дверца подвала. Ржавая. Здесь все ржавое.
Я нагнулся и потянул металлическую ручку. Дверца со скрипом отошла. Я заглянул в темноту.
– Отрежьте ему путь! – крикнули неподалеку.
Я даже не осмотрелся. Спустил вниз одну ногу и нащупал первую ступеньку. Болтается. Спустил вторую ногу. Попытался нащупать следующую перекладину, нога повисла в пустоте.
Секунду я колебался, как Хитрый койот – знаменитый мультяшный персонаж – перед тем, как ринуться с горы, а потом решительно ухнул в темноту.
Глубина подвала оказалась небольшой, не более десяти футов, но прошла как будто вечность, прежде чем я коснулся пола. Падая, я выставил вперед руки. К сожалению, это мало чем помогло – повалился всем телом на цемент, аж зубы щелкнули.
Я лег на спину и посмотрел вверх. Дверца за мной захлопнулась. Лучшего и пожелать нельзя, только вот тьма стала непроглядной. Я мысленно обследовал сам себя, врач во мне немедленно поставил диагноз: все болит.
С улицы доносились звуки погони. Сирены не унимались, а может быть, это звенело у меня в ушах. Голоса. Хрип раций.
Они приближаются.
Я перекатился на бок, уперся в пол правой рукой, задев свежий порез, и попытался встать. Тело двигалось с трудом, голова вообще замоталась сама по себе, и я чуть снова не упал.
Что дальше?
Просто притаиться здесь? Не пойдет: они наверняка начнут прочесывать дом за домом и рано или поздно наткнутся на меня. А если и нет, то я сбежал не для того, чтобы сидеть в сыром подвале. Я сбежал, чтобы встретиться с Элизабет.
Надо идти дальше.
Куда?
Глаза потихоньку привыкали к темноте, – во всяком случае, я разглядел вокруг себя силуэты предметов. Кучи коробок, груды тряпья, несколько барных стульев, разбитое зеркало. При виде своего отражения я вздрогнул: на лбу – рана, брюки порваны на коленях, от рубашки вообще остались одни клочья. А измазался так, что запросто смогу служить щеткой для трубочиста.
И куда мне деваться в таком виде?
Лестница. Где-то здесь должна быть лестница. Я медленно двигался вперед в каком-то подобии ритмического танца, ощупывая путь впереди себя левой ногой, словно слепец палочкой. Вот захрустело битое стекло. Я продолжал двигаться.
Впереди раздалось невнятное бормотание, и огромная куча тряпья выросла у меня на дороге. Из нее показалось и вытянулось в мою сторону что-то вроде руки. Я чуть не заорал от страха.
Читать бесплатно другие книги:
