Пережить ночь Сейгер Райли

– Ох!

– Молодой Марлон Брандо, – быстро добавила Чарли. – Брандо из «Трамвая»[14]. Ну, знаешь, когда он был красавчиком.

– О, так ты считаешь меня красавчиком? – Джош, довольный, немного картинно выпятил грудь.

Чарли покраснела.

– Я не это имела в виду.

– Слишком поздно, – засмеялся Джош. – Ты это уже произнесла и не можешь взять свои слова обратно. Мне нравится быть тем Брандо. Сейчас он какой-то толстый и сумасшедший, верно?

– Кое-что из этого, возможно, ждет и тебя.

– Очень смешно, – возмутился Джош. – А я собирался быть милым и сказать, кто, по моему мнению, должен сыграть тебя в твоем воображаемом фильме.

– Интересно. И кто же?

– Одри Хепберн.

Чарли продолжала краснеть. Ей говорили это раньше. Мэдди однажды сказала:

– Ты могла бы выглядеть как Одри, если бы захотела. У тебя такие широко распахнутые глаза, которые нравятся парням, нежные, как у оленя, крадущегося на цыпочках по лугу.

Чарли тогда ответила: «Олени не ходят на цыпочках». А Джошу теперь решила заявить: «Я удивлена, что ты знаешь, кто это такая».

– Зацени! – воскликнул он. – Я не полный болван. И да, правильным ответом было бы поблагодарить меня.

– Спасибо, – произнесла Чарли, чувствуя, как ее щеки снова заливает жар.

– Я собираюсь задать тебе личный вопрос, – предупредил Джош.

– Более личный, чем мое признание, что я вижу фильмы в своем сознании?

– Не настолько, – улыбнулся Джош. – Мне просто интересно, есть ли у тебя парень?

Чарли замерла, не зная, как реагировать. Джош явно флиртовал с ней, вероятно потому, что думает, будто она флиртовала с ним, хотя это вышло ненамеренно. Она не кокетлива, несмотря на то что ее учили лучшие. Мэрилин Монро. Лана Тернер. Лорен Бэколл.

Она знала: чтобы свистнуть, нужно просто сложить губы вместе и дунуть.

Она не понимала, почему кому-то хочется регулярно это пробовать.

Ее проблема, по словам Мэдди, заключалась в том, что она была одержима киношными мужчинами и при этом совершенно не знала, как вести себя с ними в реальном мире. Чарли соглашалась, что в этом есть доля правды. У нее подгибались колени при виде молодого Пола Ньюмана, но она оставалась холодна, встретив в реальной жизни кого-то, кто был хотя бы отдаленно так же красив.

Несмотря на неоспоримую химию, возникшую при знакомстве, ее первое официальное свидание с Робби получилось в лучшем случае неловким. Чарли изо всех сил старалась быть кем угодно, только не обычной странной собой, потому что считала, что это то, чего хочет Робби. Она попыталась сделать ему комплимент.

– Мне… хм… нравится рисунок твоей рубашки, – сказала она о надетой на нем простой полосатой рубашке-оксфорд и попыталась завязать светскую беседу. Через пятнадцать минут она сдалась.

– Кажется, мне пора? – сказала она, сформулировав это как вопрос, ища у него разрешения избавить их обоих от страданий.

Робби удивил ее, сказав:

– Пожалуйста, останься. Слушай, у меня тоже плохо получается.

В тот момент Чарли поняла, что, несмотря на свою привлекательную внешность, Робби столь же неуклюжий, как и она. Он болтал об уравнениях так же, как Чарли о фильмах. Он кротко улыбался и еще быстрее краснел. Его движения часто бывали нерешительными, словно он постоянно находился не в своей тарелке. Все эти качества оказались очень удобными. Робби был легок н подъем во всех отношениях. Он соглашался на любой фильм, который она хотела посмотреть, никогда не настаивал на сексе, и, когда они уже начали заниматься любовью, раз за разом говорил ей о том, как все здорово, хотя она знала: иногда это определенно бывало не так.

Если что-то и беспокоило Чарли, так это гнездившееся в глубине души знание: Робби ей не по зубам. Несмотря на дурачества, он все еще был золотым мальчиком. Красивый. Атлетичный. Умный. Его отец работал инженером, а мать – врачом. Оба были еще живы, чем Чарли похвастаться не могла. Она чувствовала себя неполноценной во всех отношениях. Гадкий утенок, который никогда не превратится в лебедя.

С ее неуверенностью было легче справиться, когда Мэдди была жива. Она всегда заставляла Чарли чувствовать себя если не нормальной, то хотя бы не более необычной, чем подруга. Это обеспечивало равновесие. Заурядный Робби с одной стороны, эксцентричная Мэдди, похожая на тетушку Мэйм[15], с другой, а Чарли – четко посередине. Без Мэдди все это больше не работало. И неважно, что Робби изо всех сил старался облегчить ее горе, избавить от чувства вины и ненависти к себе, – Чарли знала, что это только вопрос времени: рано или поздно он поймет, что она недостойна такого внимания.

Решив бросить университет, Чарли посчитала, что окажет Робби услугу. В глубине души, однако, она понимала, что тем самым ускоряет неизбежное: разбивает сердце Робби, прежде чем он получит шанс разбить ее.

– И да, и нет, – произнесла Чарли наконец, давая самый неопределенный ответ на последний вопрос Джоша. – Я имею в виду, да, он есть. Технически. Но я не знаю, что ждет нас в будущем. Если у нас двоих вообще есть будущее.

– Я понимаю, о чем ты, – кивнул Джош.

– А как у тебя?

– Одинок, насколько это возможно.

– Трудно встретить своего человека, – понимающе произнесла Чарли.

– Я обнаружил, что это неправда, – не согласился Джош. – Встретить – легко. Удержать рядом – вот самая сложная часть.

За лобовым стеклом, в свете фар, снег валит еще гуще и быстрее. Словно звезды, пролетающие со скоростью деформации.

– «Жми, Чуи»[16], – спародировала Чарли.

Джош перевел «дворники» в ускоренный режим.

– О, я понял эту отсылку!

– Приятно узнать, что ты действительно посмотрел хотя бы один фильм.

– Я видел много фильмов.

– Что в твоем понимании «много»?

– Больше, чем ты думаешь. – Джош выпрямился на водительском сиденье и похлопал по рулю. – Порази меня еще одной цитатой. Держу пари, я смогу определить, из какого она фильма.

Чарли решила сначала быть с ним помягче и бросила с соответствующим прононсом:

– I’ll be back.

– «Терминатор», – отмахнулся Джош. – Перестань говорить мне очевидные вещи. Я не так несведущ в кино, как ты думаешь.

– Хорошо, – согласилась она, замолчала и задумалась. – «Тебе понадобится лодка побольше».

– Это «Челюсти», – сразу ответил Джош и самодовольно добавил: – Я смотрел его дважды.

– Дважды?! – притворно удивилась Чарли.

– Сколько же раз ты его смотрела, «Сискел и Эберт»[17]?

– Двадцать.

Джош тихо присвистнул.

– Зачем тебе смотреть один и тот же фильм двадцать раз?

– Это шедевр, – ответила Чарли. – Настоящий вопрос в том, почему бы тебе не посмотреть его двадцать раз?

– Потому что жизнь слишком коротка.

Это была еще одна из любимых фраз Мэдди, которую она использовала всякий раз, когда ей нужно было уговорить Чарли сделать что-то, чего той делать нее хотелось. «Жизнь слишком коротка, чтобы не пойти на эту вечеринку», – говорила она. Поэтому Чарли шла туда, Мэдди быстро терялась в толпе, и чаще всего Чарли одна возвращалась в их комнату в общежитии и смотрела фильмы.

– Я тоже хочу привести тебе цитату, – сказал Джош.

– Гарантирую, что угадаю.

– Я бы удивился, если бы тебе это не удалось, – признал Джош и прочистил горло. – «Мы все иногда немного сходим с ума».

То, как Джош произнес фразу, буквально поразило Чарли. Прямо как электричеством. Крошечный щелчок у основания ее позвоночника. Она тысячу раз слышала, как ее цитировали, и всегда с нарочитым акцентом, всегда слишком много чрезмерной жуткости. Но Джош произнес эту фразу точно так же, как Энтони Перкинс: спокойно, буднично, как будто нет ничего особенного в том, чтобы признать безумие.

– Я что, поставил тебя в тупик? – изумился Джош.

– «Психо», – спохватывается Чарли. – Альфред Хичкок. Тысяча девятьсот шестидесятый год.

– Сколько раз ты его смотрела?

– Слишком много, чтобы сосчитать.

Это – один из ее любимых фильмов Хичкока, который она смотрела так же часто, как «Окно во двор», «Головокружение» и «На север через северо-запад». Она не видела его после убийства Мэдди и, возможно, больше никогда не увидит.

Она не была уверена, что сможет справиться со сценой в душе, с ее бешеными порезами и визжащими скрипками, хотя знала, что в качестве крови использовали шоколадный сироп, а колющие звуки получили, вонзая нож в дыни кассаба[18], и что Хитч ни разу не показал, как лезвие пронзает плоть. Все это не имело значения.

По крайней мере, когда она думала о судьбе Мэдди.

– Похоже, ты любишь свою специальность, – сказал Джош.

– Да, люблю.

– Тогда почему ты бросаешь университет?

– Кто сказал, что я бросаю учебу? – вспыхнула Чарли, раздражаясь на Джоша за его самонадеянность. И на себя – за то, что была такой прозрачной.

– Эти чемоданы и коробка в багажнике. Никто не собирает так много вещей только для того, чтобы ненадолго съездить домой. Особенно во вторник в середине семестра. Готов поспорить, за всем этим стоит какая-то история.

– Так и есть, – согласилась Чарли, явно ощущавшая, как росло ее раздражение. – И это не твое дело.

– Но ты бросаешь учебу, верно? – продолжил Джош. – Ты не станешь отрицать?

Чарли вжималась в сиденье и смотрела в окно, которое запотело из-за обогревателя машины и ее непрекращающихся разговоров о кино. Она провела пальцем по стеклу, рисуя четкую полосу, а затем призналась:

– Я и сама не знаю, что делаю. Наверное, решила передохнуть.

– Жизнь в университете слишком тяжела для тебя?

– Нет, – заверила Чарли, сделала паузу и ответила иначе: – Да.

Еще два месяца назад ей нравилось находиться в «Олифанте». Не самое модное учебное заведение, конечно. Не Лига Плюща[19] или Нью-Йоркский университет, или Беннингтон, или любое другое место, где она когда-то мечтала оказаться. На это не хватало денег, а Чарли была не слишком хорошей ученицей, чтобы заработать стипендию. Да, ей выделили немного денег. Но их было недостаточно.

Она остановилась на «Олифанте», потому что это было одно из немногих учебных заведений, которые они с бабушкой Нормой могли себе позволить. Небольшой гуманитарный университет в Нью-Джерси. Отделение кино приличное, если не сказать известное. Она планировала усердно заниматься, не высовываться, получить диплом, который позволил бы ей поступить в аспирантуру где-нибудь в месте получше, покрупнее и попрестижнее. Она мечтала, что в конце концов станет профессором в университете, похожем на «Олифант», и будет преподавать киноведение следующему поколению киноманов.

Чего она не планировала, так это то, что Мэдэлин Форрестер, в облаке сигаретного дыма и «Шанель № 5», в первый же день учебного года ворвется в их комнату в общежитии. Невыразимо прекрасная, Чарли сразу это отметила. Бледная, светловолосая, чувственная, с лицом в форме сердечка, которое напоминало Вивьен Ли из «Унесенных ветром». Хотя она казалась слегка помятой. Интригующее изнеможение. Как хмельная дебютантка, тащившаяся домой на следующее утро после котильона.

Стоя в дверном проеме, покачиваясь на трехдюймовых каблуках, она оглядела их общую комнату и заявила:

– Какой отстой!

Чарли сразу поняла, что Мэдди подражает Лиз Тейлор в фильме «Кто боится Вирджинии Вульф?», а еще Бетт Дэвис в фильме «За лесом». И все существо Чарли тут же зашипело, как треснувшая бутылка шампанского. Ей стало ясно – она только что встретила родственную душу.

– Кажется, я в восторге от тебя, – выпалила она.

Мэдди приосанилась:

– Этого следовало ожидать.

Ею легко было восхищаться. Мэдди говорила быстро, намеренно используя резкий акцент янки, чтобы вызвать ассоциации с Кэтрин Хепберн[20]. Она одевалась как светская львица пятидесятых, в отличие от остальных девушек в кампусе, носивших потертые джинсы, белые кеды и толстовки GAP под джинсовыми куртками. Мэдди предпочитала пастельные коктейльные платья. Белые перчатки. Шляпы-дот с тонкими вуалями. У нее даже был подержанный норковый палантин – весь в пятнах и со спутанным мехом, купленный на дворовой распродаже. На вечеринках она курила, используя мундштук для сигарет, размахивая им, как Круэлла де Виль. Сплошное притворство. Но Мэдди это сходила с рук, потому что она делала это не всерьез. В ее глазах всегда был огонек, который ясно давал понять, что она знает, насколько нелепо порой выглядит.

На первый взгляд они казались странной парой – гламурная девица и ее скромная симпатичная соседка по комнате, хихикающие по пути в обеденный зал. Однако Чарли знала, что у них очень много общего. Мэдди выросла в Поконосе, в низших слоях среднего класса, ее детство прошло в бежевом доме на ранчо на окраине маленького городка.

Она была очень близка со своей бабушкой, от которой, по ее же собственному утверждению, унаследовала свою дикую драматическую натуру. Ми-мо[21] – так она ее называла, что Чарли всегда считала странным, хотя «нэни Норма» тоже не совсем нормально. Первые четыре года своей жизни Мэдди провела с бабушкой. Ее отец-бездельник скитался по северо-западу, всячески стараясь избежать уплаты алиментов, а мать с завидным постоянством оказывалась в различных реабилитационных центрах.

Даже после того как ее мама бросила пить, Мэдди оставалась близка со своей ми-мо, звонила ей каждое воскресенье, чтобы узнать, как дела. Порой во время ужасного похмелья. Даже торопясь на вечеринку. Чарли отметила это, потому как чувствовала себя виноватой, что редко звонит нэни Норме просто поболтать, поинтересоваться самочувствием. Она связывалась только по необходимости. Слыша, как Мэдди спрашивает бабушку, как у нее дела, Чарли обычно представляла свою нэни, одиноко сидящую дома на диване, освещенную мерцанием какого-нибудь черно-белого фильма, идущего по телевизору.

А еще Мэдди и Чарли объединяла любовь к кино. Они вместе смотрели сотни фильмов, и Мэдди комментировала происходящее так же, как это делала нэни Норма.

– Боже, был ли когда-нибудь мужчина красивее Монти Клифта?!

Или:

– Я бы убила за такое тело, как у Риты Хейворт!

Или:

– Конечно, Винсент Миннелли был геем, но вы об этом ни за что не догадаетесь по тому, как он снимал Джуди Гарланд.

Как и Чарли, Мэдди преуспела в эскапизме, живя в придуманном ею мире, предоставляя остальным право решать, хотят ли они к ней присоединиться. Чарли охотно согласилась.

– Ты можешь рассказать мне, что случилось, если хочешь, – предложил Джош и сочувственно посмотрел на нее, пытаясь успокоить. – Я никому не скажу. И, черт возьми, не похоже, что мы еще когда-либо встретимся после этой поездки. В этой машине можно не хранить секреты.

Чарли так и подмывало рассказать ему все. Полумрак, тесное пространство, тепло – все это способствовало откровенности. Кроме того, она никогда не говорила об этом. Конечно, она кое-что поведала. Робби. Нэни Норме. Психиатру, к которому была вынуждена обратиться. Но далеко не всю историю.

– Ты когда-нибудь делал что-то плохое? – спросила она, пробуя эту тему, проверяя, правильно ли это. – Настолько плохое, что знаешь – ты никогда, никогда не простишь себя?

– Зло – в глазах смотрящего, – произнес Джош, затем отвернулся от лобового стекла, причем достаточно надолго, чтобы Чарли могла увидеть выражение его лица. Он снова улыбался, снова идеальной улыбкой кинозвезды. Только на сей раз она не доходила до его глаз, в которых не было ни капли веселья. Там не было ничего, кроме темноты.

Чарли знала, что это всего лишь игра света. Или его отсутствие. Она предполагала, что ее глаза казались такими же черными и таинственными. Но что-то в темных глазах и яркой улыбке Джоша избавляет ее от желания признаться. Это больше не кажется правильным. Не здесь. Только не этому мужчине, которого она не знает.

– А как насчет тебя? – спросила она, меняя тему. – Что у тебя за история?

– С чего ты взяла, что она у меня есть?

– Ты тоже уезжаешь в середине семестра. Значит, ты тоже бросаешь учебу.

– Я не студент, – ответил Джош.

– Я так и думала.

Он ведь сказал ей, что он студент, или нет? Возможно, она сделала такой вывод из-за толстовки «Олифант», которая была на нем, когда они встретились. Той же самой, напомнила себе Чарли, которая и сейчас на нем.

Джош, очевидно почувствовав ее беспокойство, уточнил:

– Я работаю в университете. Вернее сказать – работал. Я уволился сегодня.

Чарли продолжала изучать его, пытаясь понять, насколько он на самом деле старше нее. По крайней мере, лет на десять. Может, на пятнадцать.

– Ты был профессором или кем-то в этом роде?

– Ну не столь высококлассным, – усмехнулся Джош. – Я работал в хозяйственном отделе. В основном занимался уборкой. Просто один из тех незаметных парней, которые моют коридоры. Возможно, ты видела меня и даже не осознавала этого.

Поскольку он, похоже, ждал этого, Чарли стала рыться в своих воспоминаниях, пытаясь вычислить, встречались ли они раньше. Вызвать в памяти его образ у нее не получилось, но это совсем не удивило ее. За последние два месяца она не выходила слишком далеко за пределы общежития и столовой.

– Как долго ты там работал?

– Четыре года.

– Почему уволился?

– Мой отец заболел, – сказал Джош. – Инсульт, несколько дней назад.

– О, – сочувственно протянула Чарли. – Мне очень жаль.

– Тут не о чем сожалеть. Неприятности периодически случаются.

– Но с ним все будет в порядке? Верно?

– Я не знаю, – пожал плечами Джош. Его тон был оправданно меланхоличен. – Надеюсь, что да. Мы не узнаем об этом еще нескольких недель. Больше позаботиться о нем некому, а это значит, что я возвращаюсь в Толедо.

Все тело Чарли внезапно напряглось.

– Акрон, – сказала она. – Ты сказал мне, что ты из Акрона.

– Правда?

– Да. Когда мы встретились у райдборда.

Поскольку тогда существовал наиболее реальный шанс для отказа, она запомнила все о том моменте. И уверена, что Джош специально сказал ей, что собирается в Акрон. После того, как узнал, что ей нужно добраться до Янгстауна.

Она прокручивала в голове тот первый разговор. Он бочком подошел к ней, заглядывая в ее флаер, видя ее пункт назначения, четко напечатанный на странице.

Мог ли Джош солгать о том, куда он направлялся? Если да, то почему?

Чарли могла придумать только одну причину – заставить ее согласиться сесть с ним в машину. Эта мысль заставила ее нервничать. Крошечные капли страха растеклись по ее зажатым плечам. Похоже на дождь. Первые несколько капель перед бурей.

– Теперь вспомнил, – сказал Джош и покачал головой так, будто у него никак не получалось поверить в свою рассеянность. – Я понимаю, почему ты в замешательстве. Я забыл, что сказал тебе про Акрон. Там живет моя тетя. Я забираю ее, и мы вдвоем едем к отцу в Толедо.

Это объяснение показалось достаточно простым. Вроде бы в нем не было ничего зловещего. Однако страх не покинул Чарли полностью. И пусть его осталось совсем немного, он застрял, словно лезвие, между ее ребер.

– Я не пытался ввести тебя в заблуждение, – продолжил объясняться Джош. – Клянусь. Мне жаль, если тебе так кажется.

Его голос звучал искренне. Он сам тоже казался искренним. Когда машина проезжала под мандариновым светом уличного фонаря, его лицо было освещено, включая глаза. Темнота, которую Чарли заметила раньше, исчезла. Ее место занял проблеск тепла, извинения, досады на то, что его неправильно поняли. Увидев это, она почувствовала себя виноватой за подозрительность. Как-то не очень – его отец только что перенес инсульт, а она сомневается в нем!

– Все в порядке, – успокоила его Чарли. – Я…

Она пыталась найти наилучшее объяснение. Напрасно беспокоилась? Прямо-таки параноик? И то, и другое?

Она знает, что дело не в том, что сказал Джош, не в том, как он одет или как он положил вещи в багажник. Причина ее беспокойства не в этом. Ее нервозность – из-за случившегося с Мэдди и страха, что подобное может произойти с ней.

И даже не это главное. Существовала основополагающая истина, как сказала бы бабушка Норма. Истина, которая лежала под поверхностью, глубоко похороненная. Своеобразный фундамент для построения всей лжи, которую мы себе говорим. А для Чарли основополагающая истина заключалась в уверенности: она заслуживает того, чтобы с ней случилось нечто ужасное.

Но ничего не произойдет. Во всяком случае, не здесь. Не сейчас. Не в машине с кем-то, кто выглядит приличным парнем и просто пытается завести разговор, чтобы скрасить скучную поездку.

И снова Чарли почудилось, что Джош может читать ее мысли, потому что он сказал:

– Знаешь, я понимаю, почему ты так нервничаешь.

– Я не нервничаю! – ощетинилась Чарли.

– Нет, нервничаешь, – стал настаивать Джош. – Но все в порядке. Послушай, мне кажется, я понял, кто ты. Еще когда мы встретились у райдборда, твое имя показалось мне знакомым, но только сейчас до меня дошло почему.

Чарли ничего не ответила, надеясь, что это каким-то образом заставит Джоша замолчать, что он просто поймет намек и умолкнет.

Вместо этого он перевел взгляд с нее на дорогу, затем снова на нее и сказал:

– Ты та девушка, верно?

Чарли откинулась на спинку пассажирского сиденья и уперлась затылком в подголовник. Она ощутила легкую пульсацию там, где они соприкасались. Нарастала головная боль. Стало ясно – пришло время исповеди, готова она к этому или нет.

– Да, – говорит Чарли. – Я и есть та девушка. Та самая, которая позволила убить свою соседку по комнате.