Напряжение на высоте Ильин Владимир
– Именно так.
– Защитником или владетелем? – уточняли у него.
– Защитником. – И словно оправдываясь, добавил чуть тише: – Крови было много: мародеры, убийцы на улицах… О законах позабыли; словно звери, а не люди. Города хотели безопасности. А благородные на этих землях сидели по своим домам, не иначе притворившись глухими и слепыми. Кто же вышел – грабил соседа, – обвел он мрачным взглядом присутствующих.
Была в его словах правда. Она всегда была – во всех словах, что говорились сегодня, но князь не спешил уточнять масштабы и детали – равно как и то, что грамоты выписаны после установления мира. С собой эту правду для того и принесли… Но для совести и чести своей – сделал он куда больше добра, перенимая бесхозное. И закон – он вернулся в охваченное паникой княжество именно с его вымпелами, привезенный на броне его БТР.
– Стало быть, и владетелем тебя не назвать?
– Я таковым себя разве называл? – изумился князь. – Я столько денег потратил, чтобы людей из подвалов вытащить и восстановить водоснабжение… Павших похоронить по чести. Пропавших из-под завалов спасти. Сегодня слышу речи, будто я разорил и разграбил.
– Святой с нами за одним столом! – едко прокомментировал князь Скрябин. – Поди, жизнь ты им оставил, а карманы за помощь свою вывернул до донышка, да еще за ноги потряс, чтобы грош какой не утаили!
– Княжество я принял нищее, – сухо ответил Панкратов, вызвав волну удивления.
– Это Фоминских-то?!
– Золото в сокровищнице целиком ушло на восстановление, да еще и не хватило, – недовольно повел он плечом. – Своих супротив имеющегося доложил почти десятикратно. Ценные бумаги – сгорели.
– А банковские счета?! – гудели уже по всему периметру стола.
– «Форц-банка»-то? – словно припоминая, уточнил Панкратов. – Так его у меня нет. Забрали, – развел он руками, сетуя.
Удивление стало оборачиваться форменным изумлением.
– Это у тебя-то?.. – сглотнув вязкую слюну, обескураженно спросил князь Тарусский.
– Он был очень убедителен, – постарался не скрипнуть зубами Панкратов.
И не обращать внимания на тыкающий в его бок локоть князя Давыдова, требовательным шепотом бубнившего: «Это он? Это он, да?»
– Сейчас этот банк подарен моему внуку, Игорю, – подал голос князь Долгорукий.
Градус изумления приподнялся вновь.
– На свадьбу с внучкой уважаемого князя Ховрина, – словно само собой разумеющуюся мелочь, повел тот рукой. – Так молодые решили в честь торжества все счета вновь открыть, как были. Для народной радости и в помощь погорельцам бывшего княжества Фоминских. Потому, ежели кто держал там вклад, будьте спокойны, ваши деньги на месте. Ну а кто задолжал… – взгляд из добродушного стал цепким и хищным, – извольте внести в кассы добровольно.
Добрый десяток князей невольно почувствовал ком в животе.
– А деньги?! Деньги Фоминских там же?! – занервничал Скрябин.
– Вот их что-то не припомню… – озадаченно произнес Долгорукий. – Нет, не было, – посмотрел он на порученцев у стены, отрицательно помотавших головами. – Ну так на том свете, поди, они им не особо нужны.
– Фоминские еще есть! Моя бывшая жена!
– Юридически это так, – вдруг произнес князь Черниговский, сдвигая массивные очки по переносице чуть ближе к глазам. – По праву крови ей владеть наследством. А раз ты защитник, а не хозяин, так будь добр – отдай.
– Послушайте, да тут у многих были жены из рода Фоминских! – возмутились со скандального полукруга стола. – С чего бы ей быть хозяйкой? Вон князь Челокаев выбросит свою гадюку, чем она не княжна?!
– Ах ты мерзавец!!! – резко встал дородный мужчина напротив. – Ты где был со своим советом раньше?!
– Тишина! – произнес император.
И народ мигом угомонился, вспомнив о хозяине дома.
– В этом вопросе есть проблема, – продолжил император. – Раз у Фоминских нет денег золотом и на счетах, то как им платить взносы на защиту границ, содержание городовых?
– Так князь Тарусский приданое жене вернет, – с усмешкой произнес князь Урусов. – Вот с той земли заберешь свое.
– И мне с того приданого затраты бы возместить… – озадаченно произнес князь Панкратов. – Но уважая право императора, я готов ждать, пока налогами с княжества не компенсируют мне потери.
– Это вот – дело! – забубнили по углам стола.
– А до той поры дети княгини в моем доме поживут, в качестве гарантии, – подвел черту Панкратов.
Лет за сорок, быть может, он решит, что оплатили достаточно, ведь будут расходы по содержанию мытарей, администрации, чиновников и все прочее, что почти обнулит баланс казны за каждый год. Главное, наотрез отказаться брать компенсацию полной суммой – не ради денег он все это затеял. Так что, может, и за сто лет не вернут долги, а там заложники породнятся с его вассалами: по любви, разумеется, ведь других кандидатов и кандидаток рядом не будет все равно, даже неволить не надо. И в его кабинете на огромной настенной карте появятся новые отметки вассальных городов.
– Постойте… – занервничал князь Тарусский. – Тут верно говорят: претенденток может быть много. Следует обозначить список желающих и решить среди них, кому возглавить род.
– Вас, так понимаю, следует записать в списке первым? – уточнил Туманов.
– Женщины непредсказуемы. Возможно, горе отступит, и она захочет вернуться в семью… – бухнулся тот на свое кресло.
На кой демон ему терять два города и отдавать детей в заложники ради княжества под чужим управлением?..
– Вопрос считаю закрытым, – подытожил император. – Благородные из числа Фоминских определят себе нового князя и придут ко мне. Есть еще вопросы у благородного собрания, достойные нашего времени и участия?
– Есть, – величаво поднялся с места князь Шемякин, сидевший по правую руку князя Черниговского.
Расслабленно-бравурные настроения, неминуемо коснувшиеся Панкратова с союзниками, сменились мрачной сосредоточенностью.
А император одобрительно качнул головой, приглашая говорить.
Глава 27
В обществе, где аристократу нельзя соврать, есть много обходных путей, как сохранить честь и обхитрить противника лукавой речью, полной скользких формулировок, многозначительно оборванных фраз и двойственных смыслов. Но там, где могут потребовать не юлить и говорить прямо, предпочитают действовать надежнее и проще, отдавая право говорить другим. А уж те вполне могут ошибаться, искренне заблуждаясь или не обладая полным объемом информации, но веря в нее истово.
Поэтому князь Шемякин говорил во весь голос, расправив широкие плечи и гневно потрясая бородой клинышком, взывая к стенам тронного зала, к сердцу и княжеским умам и даже где-то недоумевая, отчего люди смотрят на него крайне скептически.
– Кто не смотрел новости поутру? Спроси меня, и я скажу – князь Черниговский, что по правую мою руку, ведомый честью и долгом, взял за глотку многое ворье, разбойников и убийц в нашей стране. Сделал разом то, чего никогда не бывало на моей памяти.
Естественно, мрачно подумали владетели, раньше он спокойно брал деньги, а сейчас-то что за вожжа под хвост?..
– Но расследование не завершено! – провозгласил князь в поднимающемся шуме голосов. – Еще предстоит определить истинных виновников. Предстоит отделить подлость от незнания, а злой умысел от небрежения долгом хозяина земли. Расследование идет. Так отчего говорю я сейчас о еще не свершившемся?
Шемякин пристально обвел взглядом сидящих за столом.
– Почему встал и потребовал слова? А оттого, братья, друзья и соседи, что на следствие оказывается беспрецедентное давление, – построжел его голос. – Не сегодня началось расследование. Не делается все за один день; каждый кропотливый труд требует времени – вам ли не знать? Но как на охоте, когда подходишь к зверю, то начинает чуять он гибель свою. И охотника может увидеть, даже если тот таится тщательно. Тут главное – не струхнуть и ружье в сторону не увести, верно? – добавились в его тон вкрадчивые нотки, а злой взгляд смотрел на половину стола Юсупова и присных.
– Ты обвинить кого решил или про охоту рассказать? – поймал его взгляд Шуйский.
И на секунду, глядя в человечьи глаза, из которых проглянуло лютое и нелюдское, князь Шемякин внезапно осознал, что будет, ежели слова его про зверя и ружье сбудутся. С холодным потом осознал, потекшим по спине; с дрожью в пальцах, которые запутаются и не нажмут на спуск; с головокружением и паникой, которая сделает ноги деревянными, пока разум будет орать призывом к побегу.
Впрочем, князья Шуйские настоятельно советуют не бегать от медведя. А на настороженное уточнение – поможет ли это? – отвечают честно: медведю – да.
По счастью, вокруг не было дремучей чащи, а потому солнечный свет, богатое убранство и молчаливая поддержка соратников быстро вернули Шемякину самообладание.
– Я хочу сказать, – отвел взгляд князь, сжал ладони в кулаки и продолжил на упрямстве и характере, – что кому-то не понравилось радение князя Черниговского. До такой степени не понравилось, что против благородного человека спланированы чудовищные провокации, призванные бросить тень на его репутацию и не дать расследованию ход. Хочу сказать, что атака на него уже идет! Бог ты мой, князю уничтожили родовую башню!!! Срыли до фундамента, до черной копоти. Основу основ, символ княжеского рода и нерушимости его прав! Что подумает чернь при виде огороженного пустыря у стен Кремля?!
– Как что? – возмутился князь Давыдов. – Городу давно нужен парк в центре! Облагородить там, кустики-деревья насадить, дорожки пешеходные. Только скамейки не ставить, чтобы всякие бомжи не спали.
Князь Черниговский вскинулся с места. Князь Давыдов тут же оказался на ногах, подхватив графин в руку.
– Василий! – окрикнул уже не Шуйский, а сам император.
И самый известный гусар империи вернул руку из замаха.
– Да спокоен я, – буркнул он, усаживаясь обратно. – Вот водичку пью. И вам советую.
Только графин, присев, он приложил холодной гранью ко лбу, недобро поглядывая на Черниговского.
– Злые силы желают, чтобы уважаемый князь Черниговский оставил расследование, – веско произнес князь Шемякин, кому недавняя вспышка вышла иллюстрацией агрессии. – Они боятся, оттого в страхе своем готовы… на многое.
– Так чего ты желаешь? – уточнил император.
– Я требую! – возвысил голос Шемякин. – Чтобы был наказан виновник разрушения твердыни князей Черниговских. Показательно. Чтобы ни у кого не возникло мысли, будто башни родовые могут пасть. В том числе ваши башни, уважаемые князья. Такие мыслишки надобно топить в крови. Прецедент не допустим. А уж тех, кто стоит за этой дерзкой выходкой, определит следствие. Ежели, разумеется, они не обнаружат себя раньше, защищая мерзавца.
– И что, князь Черниговский не в состоянии наказать виновника своими силами? – удивились в зале.
– А он не может, – хмыкнул князь Шуйский. – Он от виновника уже сбежал.
– Что же за враг такой появился у нас? – поерзал от любопытства князь Гагарин, отклонившись на спинку кресла и уложив ладони на примечательную трость из желтоватой кости.
– Максимка, из мастеровых, рода Самойловых. Убийца и лиходей, трус и клятвопреступник!
– Ты бы полегче, князь, про моего зятя… – обронил император, равнодушно оглядывая говорившего. – Или ты меня желаешь оскорбить, что я внучку за татя отдал?
От лица пару мгновений ничего не понимающего Шемякина отхлынула кровь, а сам он затравленно посмотрел на князя Черниговского, отодвинувшись от него, как от чумного.
Впрочем, сам Черниговский тоже смотрелся озадаченным и недоуменно глядящим на трон, словно ожидая оглашения шутки.
– Ты как про отца моего крестника говоришь, морда бородатая?! – решительно полез Давыдов на стол, закинув колено и споро двигаясь к обидчику с графином в руке – до того момента, как спохватившийся Шуйский не перехватил его за сапог и не утянул обратно.
Но графин все равно просвистел в сантиметре от опешившего Шемякина, моргнувшего и очнувшегося, только когда поток воды хлестнул по щекам.
– Да забери ты себе сапог, я ему все равно ноздри выдеру! – в гневе вывернулся гусар.
– Тихо! – рявкнул император. – Василий, разжалую! В матросы!
– Тьфу! – оставил за собой последнее слово Давыдов, и был он меток.
Но все же угомонился и с достоинством принял обратно свой сапог. Правда, надевать его не стал – тайком взвесил рукой, примеряясь, и положил у правой ноги. Заодно и левый снял.
– Бе-бесстыдство!.. – вновь покраснел Шемякин, оттирая щеку. – Смотри народ, что деется-то! На гостя императора его же слуга смеет руку поднять!
– А ты бы в моем доме родню мою не поносил на чем свет стоит! – отозвался император. – Так ли пристало гостю поступать? Или, может, вышвырнуть его взашей?!
– Так это, твое величество, правда ли, про свадьбу-то? – осторожно уточнил князь Долгорукий.
– Столь же верно, что он не клятвопреступник и не трус, – кивнули ему с трона.
Многозначительно подчеркнув другие недостатки, что в ином обществе сойдут за достоинства.
– Это что же, и свадьба была? – задумчиво уточнили из скандального сектора. – Без торжества на всю страну?
– Балда, тебе же сказано: Давыдов – крестный их сына!
– А, так это по залету!..
– Стоп… – поднял руку император.
– А я слышал, прижила она ребеночка на стороне, а Самойлова – за папу.
– А и верно – он же все равно долго не проживет!
– Так она от Давыдова и прижила. Ай!..
– Ох!..
– А ну тихо! – рявкнул император.
– Верните сапоги, сволочи. Я с вами не закончил, – гневно дышал Давыдов.
– Угомонитесь! Никакого ребенка нет! – стукнул император кулаком по подлокотнику.
– Как нет? – покосились на Давыдова.
– Уже нет?! – вцепились себе в бороды.
– Ох, горе-то какое! – всплеснули руками. – Скорбим твоей беде, великий княже!
И народ взволнованно потянулся подниматься с мест, переглядываясь, – принцессе потерять ребенка, с такими-то медиками и целителями!.. Что за беда произошла?!
– Сели. Все. Резко, – буквально пролаял император, заставив иных побледнеть. – Принцесса Елизавета здорова и в положении не была.
– Тогда как же…
– Давыдов – крестный сына другой жены Максима, – откашлялся князь Панкратов. – Позор и бесчестье сомневаться в непорочности цесаревны.
– Полностью с вами согласен, Панкратов. Одолжите ботинок.
– Подождите, а кто тогда первая, если принцесса за вторую? – поднял в удивлении брови князь Вяземский.
– За третью, – уточнил Панкратов, невозмутимо игнорируя пристальный и недовольный взгляд императора.
– За прошлую он десять миллиардов рублей отсыпал, – горделиво завил ус Давыдов. – Лично по ним вот теми сапогами ходил! Вон там валяются! Князь, ты же на них смотришь, будь другом – перекинь сюда.
– Чтобы я сапоги подавал кому!..
– Торжества будут, – надавил император голосом. – Свадьба оговорена между мной и его дедом как старшими родичами.
– Между нами, – поддакнул князь Юсупов тихо, впервые произнеся слово за большим столом.
Но тишина, за тем последовавшая, и та волна уважения, что ей сопутствовала, – им бы позавидовали иные виртуозные речи.
– Скажи мне, Шемякин, – поднял старый князь взгляд на вновь побледневшего мужчину, – отчего ты лишаешь моего внука права мести за похищенную супругу?
– А с чего ты, князь, даешь ему право на истину? – сняв очки и принявшись оттирать линзы платочком, столь же негромко произнес Черниговский. – Не иначе ты императора решил собой заменить, с ним породнившись?
– Истина принадлежит всем. Сегодня она в том, что ты заигрался, черная душа.
– А может, она в том, что ты продаешь свою нефть под видом персидской, доходы от государя утаивая? – иронично посмотрел на него Черниговский. – На сколько миллиардов ты обманул казну, уважаемый? На сколько обворовал родича своего, выходит, иуду впустившего в семью?
– Я – ни на грош, – ухмыльнулся Юсупов. – Расследуй, государев человек. А ежели выйдут неправдой твои слова – будь готов за них ответить.
– Моему расследованию все князья станут судьями, – огрызнулся Черниговский. – А тебе меня не запугать! Ни башней, твоим внуком порушенной в попрание закона! Ни попытками оболгать мое честное имя!
– Кстати, о попытках… – меланхолично произнес князь Мстиславский, раскрывая перед собой папку с бумагами.
– Господа! – дернулся голос у напомнившего о себе князя Шемякина. – Я обращаю ваше внимание, что обсуждается мой вопрос и мое требование…
– То есть ты упорствуешь в своем желании казнить мужа принцессы? – изумленно уточнил Долгорукий.
– Я?! Нет… – выдавил из себя Шемякин. – Речь о казни не идет!
– Нам его поругать?
– Разрушена клановая твердыня! – сорвался князь. – А вы ведете себя, будто это ларьки у метро снесли!
– Но согласитесь, в городе сразу стало лучше, – мудро заметил Давыдов.
– Я настаиваю на суде!! Налицо попрание княжеских прав, действие вне закона и традиций, совершенное общественно опасным способом! Без расследования, без суда и следствия – атаковать башню заведомо невиновного человека! Шутка ли, уважаемые! А если на этом месте будете вы?!
– Ты нам предлагаешь красть невесту внука князя Юсупова? – уточнил Ухорский. – Я бы хотел еще пожить, уважаемые господа.
– Но князь Черниговский не крал ее!
– Однако это сделал его бастард, – басом произнес князь Мстиславский, постукивая фалангой пальца по листкам.
– Отреченный от рода! И я еще не договорил!
– Самойлов – гусар! – стукнул Давыдов кулаком по столу. – Подсуден только военно-полевому суду, главой которого являюсь я. Что ты там еще хотел сказать?
– То есть это твой полк снес мне башню? – взъярился Черниговский.
– Он занимался этим во внеслужебное время!
– Тогда и суд для него не твой! – поддакнул Шемякин. – А наш суд! Который не убоится и родича императора, при всем к нему уважении! Компенсация должна быть! Вира за кровь и камни! За артефакты и ценности, потерянные навсегда! За урон чести!
– Этот тоже предлагает идти за него под пули, – сказал соседу Ухорский достаточно тихо, чтобы услышали все.
– Оставьте, князь. Вас услышали все, – произнес Мстиславский, останавливая новую попытку Шемякина найти союзников. – Я возьму на себя ответственность и скажу, как надо поступить.
– Говори, – произнес император, обозначая, что хозяином тут все еще он.
– Налицо заинтересованность сторон в решении споров. Князь Черниговский ведет важное расследование, но урон чести и достоянию невольно может сделать его необъективным.
– Необъективным к кому?! – вскинулся Черниговский. – Не к тебе ли, кто индусам оружия продал в том году на шестьдесят процентов больше, чем по документам на всех заводах сделано за три года?!
– Это надо расследовать, – пожал плечами Мстиславский. – А вы себя не бережете, князь. Перерабатываете, наверное. Ночами не спите – оттого я прощаю вам усталость, из-за которой ты посмел перебить меня, пока я говорю!.. – тихим рыком прозвучали его последние слова, от которых – показалось ли? – задрожали пол и колонны.
– Ты все еще у меня в гостях! Отзови Силу! – хлестнуло приказом, и иные князья поняли – то дрожал все-таки пол, а не был их постыдный страх от ауры чужого могущества.
– Потому скажу я спокойно, – кивнул он императору, принимая укор, – а уж вам, княже, решать – любо ли вам мое решение. Предлагаю отправить князя Черниговского в отпуск…
– Не бывать такому!!!
– …а дела его, государевой важности, отдать человеку доверенному и честному, чтобы никакое беззаконие не осталось без ответа.
– Чушь!
Но отчего-то возмущались исключительно семеро из семидесяти восьми князей. Остальные же смекнули, что им банально предлагают слить все расследования – и этот вариант был люб и признан мудрым.
– Это родовая должность от прадеда к деду и отцу!!! Попрание традиций недопустимо!!! – орали уже в полный голос зависимые князья.
– Так мы не лишаем должности, – мягко увещевали их.
– Князь просто сходит в отпуск, – успокаивали десятками голосов.
– Ежели расследование не придется ему по душе – так откроет вновь, разве беда это? – мудро отмечали остальные, пряча хитрые взгляды.
Потому что расхлябанные подчиненные наверняка растеряют все бумаги, пока начальство изволит отдыхать.
– К тебе взываю, император, как к радетелю традиций и родичу по Рюрику Великому! – гаркнул князь Черниговский, перекрикивая толпу, заставляя их умолкнуть и повернуться к трону.
Именно там должны были решить, быть ли уже принятому княжескими сердцами решению.
Но трон был пуст. Разве что негромко затворилась дверь справа, ведущая от трона в Кавалергардский зал, – словно кто-то совсем недавно вышел, оставив владетелям самим вершить решение их вопросов.
– А теперь, князь Черниговский, сядь и выслушай меня, – ласково произнес побледневшему князю Мстиславский и перевернул первую страницу. – Речь пойдет о тайной тюрьме князей Черниговских, что под Екатеринбургом.
– Это провокация! – не отрывая взгляда смотрел Черниговский на дверь, отчаянно надеясь, что та откроется.
Но не открылась, нет.
– Ты говори, князь Мстиславский, всем нам интересно, – хмыкнул князь Гагарин.
А остальная свора, что уже не боялась компромата, хищно прицелилась взглядами в человека, посмевшего их пугать.
Глава 28
Сколько слов надо, чтобы не оставить от репутации камня на камне? Кто-то скажет, что достаточным станет одно-единственное – обвинительное и хлесткое. Другие посчитают уместным не экономить на словах и пожелают вогнать в пыль размеренной, негромкой речью, обосновывая каждый свой довод фактами. Но в жизни все немного сложнее – оттого куда важнее будет то, кто станет говорить.
Из почти восьми десятков представителей княжеских фамилий, пребывающих в Большом Кремлевском дворце, не так и много людей, кто был равен или превосходил князя Черниговского в родстве и положении. Не то чтобы длина родословной лишала человека права требовать и возможности высказаться, но как обвинять, когда на каждое веское слово в ответ найдется укоряющий монолог о том, как его предок помог предкам вот этих вот серьезных бородатых детин, от смертной гибели отвадив али из грязи вытащив, а они, неблагодарные, всякое добро позабыв, теперь на него напраслину возводят? А ежели ты со всем уважением, но обида твоя велика, то отчего не пришел в мой дом, не посоветовался до того, как сор из избы выносить? А ежели приходил, а тебя не пустили на порог, то, может, место твое за тем порогом, вместе с псами, которые тоже умеют лаять, а значит, иным уважаемым и слушать это брехание не следует? Ах, так обвинитель гневается и смеет дерзить – тогда мы с дружиной и союзниками за такое оскорбление живенько огнем пройдемся по дворам твоим!
Хорошо быть равным среди владетельных князей – тут и уважение тебе, и почет, ежели молчишь.
Для того и был император, чтобы на правах сильнейшего среди равных любезно предоставить возможность высказаться абсолютно всем, давя на корню любые отсылки к родству и знатности рода. Однако в его отсутствие все вновь сводилось к традиции, по которой Черниговский был необоримо выше двух третей присутствующих. А среди оставшихся было достаточно тех, с кем можно было договориться. Оттого на душе князя не было паники. Лишь только злость и недоумение – он же выплатил Рюриковичам все деньги! Какого демона его так подставили?!
Проблемой же князя было то, что Мстиславские были аккурат из тех, кто был вправе выражать ему претензию.
– Говори, да не заговаривайся, – резкой отповедью пресек князь Черниговский неправильное для себя развитие событий. – С чего это ты мою честную фамилию рядом с тюрьмой ставишь, ежели ни у меня, ни у предков моих не было и пяди родовой земли под Екатеринбургом?! Или ты мои заводы из города своей волей в пригород перенес?!
– Хорошо, – поднял князь Мстиславский на него холодный взгляд из-под кустистых бровей. – Речь пойдет о тайной тюрьме под Екатеринбургом. Найденные выжившими заключенные которой свидетельствуют, что заточены по твоей воле.
– Раз не моя тюрьма, чего ты желаешь от меня услышать? – фыркнул Черниговский. – Откуда там безумные, мое имя повторяющие? Так я скажу, как можно такую подлость устроить. Даже имя князя Шуйского станут повторять. Его ведь сын подле той тюрьмы был, верно?
За столом слегка зашумели, перешептываясь и переглядываясь.
– А ты там по какой причине появился? – уточнил Мстиславский спокойно, перекладывая листочки из стопки в стопку.
– Я узнал, что там будет Самойлов! Я желал убить того, кто уничтожил мою башню! Как сделал бы каждый из вас! Но вместо того попал в подлую засаду, устроенную этим Самойловым и твоим, Шуйский, внуком со товарищи! Спроси его, общество, правду ли я говорю?! – надрывался Черниговский.
– Верно, был там мой внук. Бастарда твоего убивал, – согласно кивнул Шуйский, – который ту тюрьму сторожил. Вот тебе правда и мое в этом слово.
И волна перешептываний вышла почти на полный голос, а угомонить ее было некому.
– Этот человек, зовущийся тобой бастардом, отречен мною от рода! – веско заявил князь, перекрикивая нарождающийся гул. – Задолго до тех дней!
– Задолго до тех, когда звался он Кочетовым?! – постучал Панкратов кулаком по своим бумагам, добиваясь внимания и заинтересованной тишины. – Или до тех дней, когда ты ему новую личность и документы нарисовал, хитростью выманив из-под моего суда?!
Кровь прилила к голове, зашумев в ушах, но Черниговский постарался выглядеть бесстрастно под взглядами семи десятков владетелей.
– Какой еще Кочетов? Еще какого преступника ты желаешь мне навязать, захватчик земли Фоминских?!
Ворчливое одобрение от края стола, где все еще были хмурыми князья, лишенные солидного куша и наследства, придало ему сил – и кое-кто, определившись со стороной, теперь недовольно сверлил взглядом его противников.
– Виновник обрушения плотины на землях Борецких. В турнире, устроенном князем Долгоруким, если ты запамятовал. Вот уважаемые отцы и деды десятка убитых наследников – те помнят, верно? И я своего сына помню, никогда не забуду… – тяжело сглотнул Панкратов, в ярости глядя на него.
Зал притих, невольно восстанавливая в памяти события пятилетней давности, а иные – раздирая уже поджившие шрамы на душе…
– Не твои ли люди обманом остановили автомашины «Ока государева», поубивали там всех и бланки выкрали? А потом мне – мне! безутешному отцу! – их привезли, виновника мною пойманного забрав и именем государя поклявшись его казнить со всей жестокостью?!
– Ты желаешь сказать, что я лично этим занимался?! – изобразил оскорбление до глубины души князь Черниговский. – Убийствами, подлогами и похищениями?! Что с тобой, князь? Не напекло ли голову тебе, такие обвинения высказывать?!
– А ты поклянись, что не делал, – не моргая смотрел на него Панкратов. – Что ты непричастен. Что новой личности Кочетову не давал. Что тюрьма не твоя. Силой клянись, человек.
– Родословной ты не вышел у меня что-то требовать, – насмешливо глянул на него Черниговский. – Вон подай Давыдову сапоги, тот устал босым сидеть.
– А я, думается, еще минут пять всякого послушаю и с тебя сниму, – радушно улыбнулся ему гусар. – Вы продолжайте, очень интересно!
– Нечего тут продолжать! – рявкнул Черниговский. – В первый ли раз шайка воров и жуликов решила власть облыжными обвинениями сковать?! Князь Гагарин, я твое расследование лично вел, честнейший человек, которого слуги в заблуждение ввели! Скажи, приятно ли тебе будет, ежели тебя обвинят в государственных преступлениях?!
– Не скажу, – равнодушно пожал тот плечом. – Не о том мои мысли. Внука своего вспоминал, царствие ему небесное. Пять лет прошло, а как вчера… Скажи лучше, нужна ли мне новая трость? – крутнул он желтоватое отшлифованное изделие в своих руках.
– Зависит от того, уважаемый, есть ли в той тюрьме, возле которой наследник Шуйских стоял, останки твоих предков, – слегка поклонился Черниговский, скрывая легкую нервозность.
Бывшего владельца человечьей берцовой кости, из которой сделана трость Гагарина, он знал лично – его именем шли потоки товара по реке, и его смертью обрывалась цепочка расследования прорыва плотины, ведущая далее наверх. И намек ему был более чем понятен.
– Ежели о бастардах речь, то Шуйские многих бастардов привечали, – продолжил Черниговский. – Вон Самойлов, что у князя Юсупова внук, пусть и бастард – у них воспитывался!
– Не бастард. Но воспитывался, – кивнул Юсупов, не проявляя особых переживаний по этому поводу.
Хотя изумление слушателей вновь заставило Черниговского следующие слова буквально кричать:
– Быть может, оттого все так складно выходит, что это твоя тюрьма, Шуйский, и отреченный мною бастард на тебя работал? А?! С чего же твой наследник там был, подле Самойлова, скажи нам?!
– Дружат они.
И от такого беззубого, словно нехотя, ответа многие всерьез обеспокоились, даже из числа верных союзников Юсупова.
– На днях говорил я великому князю Роману Глебовичу, что молодость нынешняя бывает жестокой и преступной. Даже на такое способна, что собственную жену чужими руками похитить и в тюрьму тайную спрятать! Самостоятельно! Лишь бы доход от того был, – облизал Черниговский губы. – И великий князь мне не возразил. Я не поручусь за то, что Самойлов не мог бы своими руками убить жену, лишь бы очернить меня. Потому что кровью моей, пусть и отреченного из рода, они то место уже окропили! Как жертвенного быка положив на алтарь собственных замыслов! А вам лишь бы мое имя с той тюрьмой связать, словно ведом и вам этот замысел!
– А ты, получается, чудом избежал засады? – еще раз уточнил Мстиславский.
– Я жив и зол, как ты видишь. И в ни в какой отпуск не собираюсь!!! Честные люди, – веско посмотрел он по сторонам, взглядами встречаясь с самыми заинтересованными, – тоже не пожелают, чтобы их расследованиями занимался кто-то назначенный вашей кликой. Неведомо, что вы там еще насочинять можете! А те, кто вам поверит сейчас, в это ваше «честное» расследование, может так сложиться, до конца дней будут плеваться от своей сегодняшней слабости!
И князья невольно задумались: а кого назначат им в судьи? Князь Черниговский, что извивался, как та змея на сковороде, в данный момент выглядел куда предпочтительнее. Что до обвинений в его адрес – все смотрелось достаточно слабо… Да и сговорчивей будет, в самом деле. Что им до тех тюрем? Разве есть там их родня? Не слыхали о том.
– Значит, отреченного тобой от рода ты бы собственноручно казнил, ежели бы встретил? – хмыкнул Мстиславский.
– Как можно убивать, когда надо расспросить со всем тщанием, кто его привел и что замыслил? – фыркнул пренебрежительно князь. – Не мне бояться его жизни, если я волен в его смерти. Это вон хозяевам той тюрьмы стоит беспокоиться, как бы он живым не остался, – демонстративно смотрел он на Шуйского. – Тела ведь его ты предоставить не сможешь, верно? Я его забрал. Не боишься, что живым он остался и показания даст?
– Тогда перейдем к другим свидетелям, – подхватил его мысль князь Мстиславский. – Тут указано, что на месте боя присутствовала принцесса Аймара Пакэри Инка.
Брови князя Черниговского поднялись вверх, а первым, тщательно задавленным возгласом чуть не стало: «Это уж точно не я!»
– Нашлась подле Шуйского, надо же, – демонстративно удивился князь. – Поразительное совпадение для похищенной принцессы великого рода! Шуйский, мне даже боязно спросить, не твой ли внук ее удерживал?
Читать бесплатно другие книги:
