Напряжение растет Ильин Владимир

Выставят нас — грустью отразилось в глазах товарищей. Кроме Федора — тот где-то раздобыл тарелку с варениками, оттого мог считаться счастливейшим человеком на земле.

Смотритель повернулся обратно к девушке, сложил руки рупором и крикнул:

— Никак невозможно вас принять, княжна Анна! Вашему камердинеру сообщено о том еще засветло!

На лице Артема и Пашки грусть сменилась недоумением.

— Да как вы смеете, я хозяйка этой земли! — неподдельно изумились внизу. — И я требую!

— Хозяин этой земли ваш отец! — веско заявил старик.

— И где мне тогда спать?!

— Не смею вам указывать, ваше сиятельство! — Подкрутив ус, смотритель гордо отвернулся, игнорируя вопли негодования княжны и свиты.

— А действительно, где ей спать? — голосом влюбленного обеспокоился Пашка, отчего-то просительно глянув на меня.

— С гостиницами да, проблема, — весомо протянул Артем, нацелившись было на новое яблоко, но потом вобрал в себя запах вареников и тут же сменил цель на более приоритетную.

— А еще скоро ночь, — уклонился от атаки Федор, юркнув мне за спину.

— Действительно, как-то не по-людски, — сочувственно кивнул я, поворачиваясь в сторону гостьи. — Надо хотя бы яблоко скинуть.

Ярко-красный плод метко расчертил траекторию прямо в руки гостьи. Только она почему-то решила его не ловить, отчего подарок рассыпался мякотью по земле.

— А-а! — в ярости топнула она. — Вы там совсем страх потеряли?! Я все расскажу отцу!

— Все-таки хорошие дела — это не мое, — вздохнув, повернулся к остальным.

Люди отчего-то смотрели на меня с разными выражениями лиц — от ужаса до восхищения. И только Федор с дорвавшимся до вилки Артемом предпочитали глядеть на тарелку, напряженно решая, как быть с нечетным числом вареников и четным — едоков.

— Мм, осмелюсь заметить, — мягко начал смотритель. — У вас присутствуют некоторые огрехи в технике броска. Я рекомендую бросать хлестко и с небольшим кручением, чтобы цель изначально не видела, что летит прямо в нее, и не могла уклониться. Вот так, смотрите, — продемонстрировал он движение от плеча к выплеску ладонью. — Запомнили? Желаете попробовать еще раз?

После такого даже Артем оторвался от лакомства и впал в ступор. Вареников тут же стало четное количество.

— Нет, спасибо, — мягко отказался я. — Думал, она поймает.

— Что же, тогда ваш бросок был просто блестящим! Мягкий и удобный для ловца! — с одобрением заверил смотритель.

— Может, я все же принесу веревку? — просительно протянул Пашка, глядя вниз.

— Вилку Паше, — отреагировал я.

Вскоре среди мужского коллектива существовала только одна любовь. И даже смотритель, приняв угощение под угрозой нового танца, задумчиво крутил ус и посматривал в сторону здания поварской.

— Попробуйте заночевать в деревне Заречное, это в паре часов от города на запад, — в знак извинения за чужую неловкость решил я напоследок дать совет.

Совет был гневно проигнорирован, а ответная речь совсем не красила девушку.

— И этому человеку ты хотел доверить наши шторы? — укоризненно повернулся я к Паше.

Тот виновато смутился, осознавая конец своей минутной влюбленности, и, словно розу, предложил вилку с вареником Свете.

Рыкнув о чем-то, связанном с карой и отцом, княжна развернулась на месте и скрылась в машине. Свита, окатив подозрительными взглядами стены и окрестности, последовала за ней.

Мы тоже продолжили путь — на сей раз к выходу на лестницу. Только Артем вновь попросил задержаться, пропустив всех вперед.

— Получается, ты — важнее княжны Анны?

— Мы важнее, — мягко поправил его.

— Я не могу быть важнее, — вновь поежился он зябко и выдохнул. — Меня тут вообще не должно быть, понимаешь?

— Как? Ты часть команды.

— Я не про команду, я про это место. Моя семья не сильно дружит… вообще не дружит… даже наоборот. Максим, мне страшно, — признался он шепотом. — Если бы я знал, куда мы летим, никогда не сел бы в вертолет.

— Думаю, никто не будет драться с детьми, — постарался я его успокоить, не сомневаясь в причине его страхов.

— Будут. Даже с младенцами, чтобы не выросли. Я боюсь не проснуться завтра утром. Я боюсь пропасть и стать заложником. — Артема уже откровенно трясло, но не из-за легкого вечернего ветерка.

В такое уже не верил я, но ночь почти накрыла стену, так что спорить было бы неправильно.

— Тогда спи у меня, — нашел решение. — Раз ты уверен, что я для них важен.

Два заблуждения должны были дать в итоге плюс — и спокойствие для друга.

— Будешь дежурить всю ночь? — хмыкнул Артем, обнимая двумя руками футляр со скрипкой.

— С некоторых пор этого не требуется. — В руках зажглась Звездочка, необычно яркая из-за ночи. — Я попрошу ее, чтобы она никого не пускала.

— А она послушает? — Позабыв, что надо дрожать и бояться, с интересом и опаской смотрел на нее скрипач.

Подчиняясь просьбе, Звездочка крутанулась вокруг нас, затем спиралью поднялась от его ног к голове и вернулась мне на руку.

— Никто не пройдет мимо, — уверенным голосом подтвердил я.

И для подтверждения рассыпал одну Звездочку на сотню, образовав ими плоскость размером с дверной проем.

— И еще два — на окна и вентиляцию, — выдохнув, робко улыбнулся Артем.

— Сделаем, — хлопнув по плечу, я мягко повел товарища к лестнице.

Подумаешь, нервничает из-за конкурса и выдумывает всякие глупости. Вон Света тоже нервничает — взяла две вилки да одну так и не отдала. Потеряла, наверное.

— Надеюсь, папа никогда не узнает, что я тут был.

— Если не заглянет под беседку возле фонтана, то вряд ли.

— А там что?

— Надо же обозначить, что «здесь были…».

— Максим! — возмутился Артем в голос. — Ты вандал!

— Что?! Я ж не на яблоне!

— Слава богу!

— И я внизу дощечек! Да никто не будет смотреть, что ты переживаешь!

— Зато я теперь буду об этом знать!

— Федор был прав, тебе лучше вообще ничего не говорить, чтобы не расстраивать.

— Лучше не делать того, что расстраивает… Стоп, что вы там сделали?!

— Да ничего.

— Максим!

— Вот, ты опять нервничаешь. Хочешь яблоко?

На часах был двенадцатый час ночи, когда в небольшой комнатке, наполненной лунным светом, льющимся через единственное окошко без штор, прозвенел телефон.

Разразился он красивой мелодией, напоминающей то ли армейскую песню, то ли государственный гимн одной из прогерманских стран, предпочитающих чеканный шаг ритма и громкость слов смыслу. Словом, гимн был достаточно бодр, чтобы потерять желание спать и ответить максимально быстро. Да в общем-то единственный обитатель небольшой комнатки все равно бодрствовал, лежа на топчане в одежде, покручивая длинный ус и под размеренное течение мыслей наблюдая луну. Какой смысл ложиться, если этому звонку в ночи все равно суждено быть?

— Господин. — Смотритель поднял трубку только после того как оправил одежду и встал по стойке смирно.

— Доброй ночи, Михаэль, — пожелал усталый голос на той стороне трубки. — Как служба?

— Без происшествий, сиятельный князь.

— Тут Аня звонила, — протянули с легким зевком и тут же поправились: — Княжна Анна. Оказывается, ты ее не пустил, кидался яблоками, говорил нехорошие слова. Думаю прописать ей ремня за вранье.

— У нас особая ситуация, сиятельный князь. Камердинеру княжны Анны я сообщал об этом утром и днем ранее. В адрес княжны Анны не было сказано ни единого бранного слова, ручаюсь честью.

— А яблоки?

— Это часть особой ситуации. Случайная, — замялся Михаэль. — Готов понести наказание.

— Спокойной службы, Михаэль. Приношу извинения за беспокойство, — чуть огорченно, будто бы получил подтверждение тому, о чем изначально подозревал, завершил князь звонок.

Смотритель положил трубку и принялся неспешно готовиться ко сну, как полагается человеку с кристально чистой совестью.

Он не сказал ни слова лжи, а ситуация была действительно особой. Странно считать иначе, соотнеся два простых и абсолютно ясных факта. Первый: в клане несколько миллионов человек. Второй: истинный глава рода и клана уже несколько месяцев предпочитает этим миллионам личные занятия с одним из его юных гостей.

Для старого, абсолютно преданного служаки, третьего из трех «виртуозов» клана, уже десятилетие охраняющего Родник Силы посреди враждебной земли, вывод был только один: этот мальчик важнее миллионов. Не в том смысле, в каком понимают любящие родители, дедушки или бабушки, называя свое чадо самым ценным во всем мире. Нет.

Для Михаэля это значило, что парень в будущем сделает для клана больше, чем все остальные миллионы. Потому что иначе старый князь не тратил бы свои силы. В нем, как и в Михаэле, нет бесполезной лирики. Он, как и Михаэль, уже очень давно с большой условностью может называться человеком.

А значит, ситуация действительно особенная. Настолько особенная, что Михаэль не станет этой ночью ломать тоненькую шею сына врага, лишая род и клан врага наследника. Старый князь ничего о нем не сказал, но Михаэль достаточно мудр, чтобы не портить чужую игру в угоду древнему как мир инстинкту.

С возрастом приходит долготерпение, когда верность и преданность единственному господину сильнее, чем раздражение из-за чужих шалостей или невозможности исполнить долг. Словно старый волкодав, к которому пришел играть сын хозяина с друзьями, он не тронет руку, с любопытством пересчитывающую клыки, способные разорвать теленка пополам. Он позволит брать хозяйские вещи, закроет глаза на легкий ущерб, обережет от травм и последствий детской глупости. Он будет вилять хвостом и даже принесет мяч. А когда на подворье придут щенки из его стаи, жадные до крови и славы, он прогонит их, не соблазняя легким призом.

В знак уважения к тому, кто не раз спасал его жизнь, вытаскивая из плена, из огня, со дна реки или волоча бездыханное тело по пустыне, отказываясь верить в его смерть.

Потому сегодня сын врага может спать спокойно. Михаэль убьет его в следующий раз.

Смотритель аккуратно сложил одежду, привычно отряхнул простыню, расправил тоненькое одеяльце и через некоторое время задремал сном праведника.

На обратной стороне стены шевельнулась тень. Часть ночи обрела форму девушки и перетекла по отвесной плоскости к подоконнику. Еще одно беззвучное движение, и тень внутри комнаты стала плотнее.

Старик спал. В его снах не было тревог и дурных предчувствий, дремали интуиция и боевое предвидение, тело не реагировало на запах металла в комнате. Так бывает, когда ешь что-то с чужой вилки — даже с сильнейшими из ныне живущих. Вместе с едой достается крошечная порция токсина, совсем неопасного человеку-монстру, но способного сделать его сон глубже. Гораздо глубже.

Михаэлю снилась семья. Редкий сон, необычно четкий и детализированный — теплая шероховатость массивного стола в мансарде, одуряющий запах зити, лукавая улыбка супруги напротив, только что попросившей не смотреть на нее все время, а попробовать makaroshki. Она ждала ребенка, но никак не решалась ему об этом сказать.

В руке вестницы ночи блеснул металл, испачканный зеленой отравой. Шаг вперед — и блестящие от лунного света глаза равнодушно посмотрели на яремную вену. Опасно садиться в чужой вертолет. Настолько же опасно брать на борт незнакомцев.

Михаэль вздрогнул от накатившей тревоги. Что-то должно было произойти! Да! Он вспомнил, что через два месяца его вновь сошлют на границу, а еще через неделю его дом, его сад и все вокруг зальет огнем. Вместе с ней. Он должен немедленно ее предупредить! Она уедет, и близкая война двух кланов прокатится бесконечно далеко! Но он не мог выдавить и звука!!!

Девушка-ночь шагнула вперед, но тут же замерла, стоило смотрителю шевельнуться и застонать. Токсин пробуждал воспоминания, хорошие и плохие, кошмарные и полные неги. Как повезет — таким и будет последний миг.

Всего одно слово! Не будет огня, смерти. Не будет кровавого пути мести длиной в целую жизнь!

Тоненькая рука занесла над кроватью заточенную до остроты шила вилку. Работа будет сделана. Новое тело не означало новой судьбы — иначе убрали бы потайные пломбы с запасом яда, который так легко подцепить зубчиком вилки, с улыбкой пробуя угощение. Не было бы противоядия и еще пары-тройки тайников в теле, положенных убийце, но немыслимых для обычной девочки. От нее все еще ждут службы.

Смерть единственного «виртуоза», способного держаться вечность за счет Силы Источника, сделает крепость беззащитной. Вызванное среди ночи подкрепление получит воздушный коридор от Долгоруких, которые с великим удовольствием поприветствуют падение крепости, подаренной несостоявшимся вассалам. Самим им штурмовать собственный подарок — потерять лицо, но если это сделает кто-то другой, то забавный эпизод с испанцами, решившими предпочесть таким великим и важным Долгоруким другого господина, рано или поздно будет забыт. А сами Долгорукие получат шанс вернуть утраченное, но это проблема не Светланы, а князя. А может быть, даже его сына. Артем… Артем поймет. Для него долг важнее конкурса. Максим… Максим не простит. От мелькнувшего в воображении хмурого лица парня внутри что-то дрогнуло. И неожиданно родило новую мысль — дикую, невозможную для инструмента.

Одно слово! Не будут живьем гореть города, неспособные раскаяться в том, о чем даже не знали.

А чего хочет она?..

— Еле-э-энн-а-а, бе-э-эги-и-и, — сжав простыню до хруста в пальцах, плача, простонал Михаэль. И проснулся.

Вокруг по-прежнему была спокойная сентябрьская ночь.

Старик выдохнул и растекся по кровати, тяжело дыша. Щеки блестели от слез, простыня пропиталась потом. Прошлое накатило неожиданно, умудрившись вытянуть что-то живое из каменного сердца.

— Полезно помнить, почему живешь, — успокоившись, Михаэль принялся неспешно перестилать кровать. — Вот отомщу и умру.

Девиз, превративший среднего «учителя» в «виртуоза», не был чем-то необычным. Носители самого высокого ранга все жили целью, не давая себе умереть, даже когда медицина отходила в сторону и удивленно поцокивала. Но, зная титул того, кого назначил главным виновником Михаэль, абсолютное большинство полагало, что жить ему — еще очень долго.

— Полезно. Помнить. — словно пробуя на вкус, беззвучно прошептала тень где-то у подножия стены. — Что я живу. Не для чужой смерти.

Она больше никому не служит. Клятвы взяты обратно, и не важно, что считают другие. А что им до ее желаний?

Ночь ожила плавным движением, перешедшим в пируэт и вращение на носочке правой ноги.

В этой ночи стало на одну счастливую улыбку больше.

Светлана хотела танцевать.

Глава 18

Вечер завершился в домике для сменного персонала, крайнем справа в ряду одинаковых двухэтажных строений из белого кирпича со скатными крышами. Только наш стоял немного наособицу и предназначался для проживания целой семьи. По словам сопровождающего, обычно на дежурство направляют холостых, а тем неинтересно одиночество в лабиринте пустых комнат и гораздо приятнее просыпаться поближе к столовой.

За домом тем не менее продолжали ухаживать, тут были вода и свет. Но ощущение запустения все равно присутствовало — в запахах, светлых пятнах от убранных портретов на обоях, скрипе дверей и прикипевших к окнам рамах, отказывающихся открываться в сторону небольшой лужайки и пруда. А ближе к ночи дом и вовсе завыл сквозняками, пробирая холодом до мурашек на коже.

Поймали во дворе служащего, объяснили ему проблему на ломаном английском и просительно посмотрели на камин в холле первого этажа. Служащий притащил целый ворох теплых пледов. А затем еще тяжелую печную заслонку, которой закрыл все наши надежды на живой огонь. Труба недовольно завыла порывом ветра. И мы вместе с ней.

— Два тебе, Паша, за твой английский.

— У меня, между прочим, гарвардский акцент! — возмутился он до глубины души, взял два пледа и с гордым видом удалился.

Пока придумывал, что ответить, из комнаты исчезла половина одеял и Светлана.

Доставили треть оставшегося до дверей Веры Андреевны, постучались, не поверили, что ей не холодно, и попросились войти. Обнаружили внутри половину того, что исчезло со Светой, поверили, вернулись к себе.

Примерно через минуту под ворохом пледов, прижимая к груди футляр от скрипки, уснул Артем.

— Под одеялом не страшно, — понятливо кивнул я.

— А уж под таким количеством, — поддакнул Федор и принялся раскладывать свои инструменты вместе с заготовками на столике возле окна.

Комната, которая нам досталась, могла похвастать огромной кроватью шириной в среднюю кухню, удобным рабочим столом и собственной ванной. Хотя выбирали мы ее не из-за мягкости перин, красоты наборного паркета или гипсовой лепнины над массивным стальным карнизом с плотными шторами. Тут было всего одно окно, хоть и довольно широкое. А еще — ажурная решетка, единственная на втором этаже. Наверное, поставили ее из-за крохотной детской кроватки — на случай, если малыш доберется до раскрытого окна. В общем, Артему понравилась решетка, Федору — стол, а мне — масштаб мебели, настолько же удобной, как трехместная парта.

На комнату и мягкую кровать также претендовал Пашка, но проиграл сражение на подушках Федору — потому что подушка была только одна и Федор схватил ее первый. Независимое жюри из меня и Артема посчитало бой честным, так что Паше пришлось удалиться. Предварительно, правда, он уточнил, куда заселилась Света. Мы обозначили территорию и попросили вернуть хотя бы часть пледов.

Света предпочла чердак с бесцеремонно запертой дверью. Возмущенный Пашка вернулся с подушкой и потребовал реванша или хотя бы принять его на правах полноправного соседа. Но к этому времени у нас стало на две подушки больше, так что Паша вновь был бит и отправился искать справедливость и остаток вареников на кухню. Вареники он таки обнаружил, за что удостоился уголка на кровати южнее левой пятки Артема. И после короткой войны за пледы уснул столь же быстро.

А я принялся развешивать завесы из Звездочек на окнах, решетке под потолком и за входной дверью. Осталось только зашторить плотной драпировкой, чтобы мерцающий свет не отвлекал ото сна.

— Не закрывай до конца, — просительно пропыхтел Федор, вновь что-то мастеря.

Но я все-таки доделал начатое, подвесив в качестве компенсации пару звездочек над столом.

На столе россыпью лежали десятки камешков, катушки проволоки — стальной, серебряной, золотой, медной, каждую из которых брат гнул своим талантом, почти не задумываясь. У дальнего края скучал походный паяльник, выложенный скорее для порядка, чем по необходимости, — брат предпочитал вить узоры из одной проволоки, завершая изделие крохотным узелком.

— Хочу доделать, — просительно глянул на меня Федор.

— Кольца ведь все равно вернут?

Даже те, что бесцеремонно сняли с меня на вокзале, пока я спал. Правда, обнаружил я это не сразу — если честно, не совсем к ним привык.

— Мало ли, — пожал он плечами и вернулся к работе.

— Только не засиживайся, — для порядка произнес то, что положено говорить старшему брату.

Походил возле кровати, заглянул в ванную, скрипнул рассохшимся ободом детской кроватки и решил прогуляться возле дома.

— Не спится? — мельком глянув на меня, поздоровалась Вера Андреевна, кутаясь в серый плед.

Мы встретились на веранде на обратной от входа стороне. Тут была и такая — с дощатым полом и широкими перилами, на которые наверняка очень удобно ставить кружку горячего чая. Фонарей тут не имелось, но сияния полного месяца вполне хватало для созерцания выцветшей лужайки посреди осенних деревьев и озерной глади вдали.

— Пока не ложился, — встал я рядом.

— Переживаешь из-за конкурса?

— Нет, — ответил я честно и оперся на перила локтями.

— А бывает так, что переживаешь? — спросила она слегка напряженно.

— Конечно. За других людей. Особенно за тех, кто мне не верит и поэтому делает глупости.

— Тебе сложно верить, — поежилась Вера Андреевна от порыва ветра.

— Обычно с этого начинаются глупости, — хмыкнул я задумчиво.

— Слишком невероятно, — призналась она после длинной паузы. — Я помню, как было двенадцать лет назад.

— Намного хуже, — утвердительно качнул я головой.

— Да.

— Ведь Федора еще не было на свете. А теперь он есть.

Вера Андреевна невольно улыбнулась, но продолжила с прежней грустью:

— Я никому не была нужна. Старосте понравился почерк в объяснительной, мне придумали имя и позволили жить в Заречном, потому что в школе не было учителя. А я даже не помнила, была ли когда-нибудь преподавателем.

— Двенадцать лет назад, — эхом повторил я, — мне был год, и я был никому не нужен. И я наверняка ничего не умел.

— А как же семья?

— Не было семьи. Никогда не было, — произнес глухо. — Но появился Федор, и все изменилось.

— Но… Как же… — растерялась она.

— Понимаете, — повернулся к ней, — я не знаю, какая моя настоящая семья. А вы — не помните. Так почему не может оказаться так, что именно вы и есть моя бабушка?

— А если я вспомню?

— Считайте, что тренировались любить внуков, — пожал я плечами. — У вас же двенадцать лет не было опыта. А тут бесплатная практика.

Вера Андреевна фыркнула, прикрыв лицо краем пледа.

— Знаете, я был бы счастлив, если бы моей настоящей семьей оказалась нынешняя. И я постараюсь сделать так, чтобы вы тоже об этом мечтали.

— Максим, ты постоянно говоришь так, будто один решаешь за всю семью, — пожаловалась она. — Я готова тебе верить, честно. Но есть взрослые. Твои папа, мама…

— Мамы нет, но Федору об этом говорить нельзя, — посерьезнел я, чуть повернул голову и внимательно посмотрел на нее. — Понимаете?

— Да, — механически кивнула Вера Андреевна и тут же вздрогнула, будто очнувшись, и посмотрела с опаской.

— А папу мы предупредили, он не против.

— Может, домработницей… — задумчиво шепнула она себе под нос.

— Бабушкой, — отчеканил я. — Не меньше.

— А прежние бабушки не будут возражать? — уже с некоторой робостью произнесла женщина.

— Их нет. Дедушек тоже нет. Вернее, есть один кандидат, — поправился я. — Но там ситуация сложнее, чем с вами.

— Не идет в дедушки? — улыбнулась бабушка.

— Кхм, — оценивающе глянул я на нее. — А вы знаете, что этот крайне импозантный, здоровый и холостой мужчина в полном расцвете сил — наставник владельца этой замечательной крепости?

— А разве крепость вокруг — не ваша? — отвернулась она с полуулыбкой.

— Могла быть наша, — весело шепнули в левое ухо голосом Светы.

Я аж вздрогнул и еле удержал рефлексы. Светлана тем временем потянула меня за руку в сторону поляны.

— Нет, но мы вполне состоятельные внуки, не подумайте! Да и зачем нам крепость, если она есть у друзей столь замечательного человека? — Повернувшись к веранде, я шел спиной вперед. — Я вас обязательно познакомлю!

— Стой! — распорядилась Света, развернула к себе и критически оглядела мой внешний вид; оценила ширину и ровность поляны, а потом констатировала: — А теперь — танец!

— Кольца нет, оркестра нет. — Я хотел продолжить, но заметил в глубине ее зрачков опасную смесь нетерпения, перевитого с безумием.

Такое в моей жизни встречалось лишь единожды — на одной из автобусных станций, через которые я некогда пробирался на землю, охваченную войной. И был этот взгляд вовсе не у сумасшедшего, алкоголика или наркомана, готовых разменять чужую жизнь на порцию выпивки или дозу. Ко мне подошел вполне обычный с виду человек, как и все вокруг, державший путь в обратном направлении — из разрушенного города. За его спиной жалась друг к другу семья из супруги и двух девчонок, глядевших на мир вокруг с опаской и не желавших отходить от главы семьи ни на шаг. Мужчина предложил купить что-нибудь из вещей, потому что у него не хватало на билет для себя и семьи. Предлагал он всем. И все отказывали, несмотря на терпеливое перечисление дорогих марок и имен модных портных вместе с демонстрацией содержимого перекинутой через плечо сумки. Потому что на вокзале не могло быть такой роскоши, а подделки не могли стоить тех денег, какие за них просили. А автобус скоро должен был уйти, и шофер не собирался везти его бесплатно. И вот то самое выражение — предвестник близкой бури, порожденный сломанной жизнью; нуждой, на которую никто не желал откликнуться; осознанием своих возможностей, скованных до поры моралью; желание идти до конца — плескалось в его глазах. Я купил у него тапочки и заплатил больше, чем им было нужно.

Потому что привык доверять интуиции.

— Леди, — галантно предложил я руку, зажигая круг из Звездочек вокруг нас.

Другой рукой выудил телефон и быстро прощелкал до нужной композиции.

— Разрешите вас пригласить?

Светлана расслабленно выдохнула, к моей радости, простилась с дымкой безумия в глазах и с улыбкой приняла руку.

На мягкой траве под светом луны лилась хриплая мелодия нестареющей классики, раз за разом призывая нас к танцу в круге мерцающих огней. Движение согревало тело, ритм успокаивал душу, а искренние хлопки единственного зрителя придавали уверенность, что все у нас точно получится.

Успокоились мы после десятого раза. Света, тяжело дыша, замерла в объятиях — таким было последнее па — и пристально смотрела на меня. Мыслей не осталось никаких, поэтому тело распорядилось само, соединив наши губы на мгновение.

— Спасибо, — тут же отстранилась она и направилась в дом.

Бабушка тоже решила вернуться. И только я еще долго с некоторым недоумением продолжал стоять на полянке, прислушиваясь к ощущениям от поцелуя. Ноль пломбиров. Даже не вафельный стаканчик. Совсем ноль.

— Вы уверены, что вам не требуется машина? — Смотритель просительно заглядывал в глаза, уговаривая отправиться в город на вертолете. — У нас забронирован целый веер воздушных коридоров, можем доставить в любую точку города!

— Спасибо, но мы лучше на автомобиле, — мягко отклонил я предложение, указав на желтый седан, который уже минут пять мотался по дворам вокруг, пытаясь отыскать пассажиров. А мы ведь ему махали!

— На такси, — поморщился смотритель недовольно.

— Тут буквально два квартала, затем все равно придется пересаживаться.

А еще Артем торжественно пообещал, что в жизни не сядет в их вертолет. Да и неудобно как-то — ведь серьезно все в двух шагах.

— И все же, вы меня очень обяжете…

— Я очень благодарен, что вы доставили Веру Андреевну обратно домой, — подвел я черту.

Прошлым вечером вместе с осторожным согласием посмотреть на то, как там живется у нас в городе, я получил предупреждение, что нам придется расстаться на пару дней. Бабушке требовалось собрать памятные вещи, а также сдать арендаторам дом, земельный участок, пару тракторов и еще несколько крайне полезных объектов, которые как-то сами собой оказались под ее рукой за десяток лет проживания. Брать их с собой было нерационально, хотя трактор очень даже хотелось. Заодно последовало приглашение в гости, которое мы с радостью приняли — еще и потому, что Артем торжественно обещал, что в жизни не вернется в крепость.

— Это совершеннейшие пустяки!

— Тем не менее огромное спасибо. Вы навсегда останетесь в моем сердце самым радушным хозяином. Не подскажете ваш день рождения? — полюбопытствовал я.

— Хм, — задумался смотритель и с некоторой настороженностью уточнил. — Зачем?

— Если вы не против, я бы хотел отправить вам подарок, — чуть смутился я.

— И я! — поддержал Федор.

— Мы все хотели бы, — округлил я, предпочитая не замечать постное выражение лица Артема, который к тому же все это время тоскливо поглядывал на такси.

— Признаюсь, не могу вспомнить, — улыбнувшись, повинился смотритель.

— Давайте считать, что он был вчера? — звонко рассмеялась Света.

— Эм, хм, — как-то странно посмотрел на нее старик. — Давайте.

— Тогда через год ждите подарки, — подмигнул я ему.

Зажужжал подъемный механизм, отделяя от плоскости стены массивный лист железа и устанавливая его параллельно земной поверхности.

— Удачи вам! Заглядывайте к старику! — напутствовал нас смотритель, провожая на платформу.

— Уж лучше вы к нам, — буркнул Артем.

— Обязательно! — улыбнувшись, отозвался тот, отчего наш скрипач вздрогнул и потемнел лицом.

— Что с тобой? — дождавшись, пока подъемник опустится до уровня второго этажа, спросил Паша Артема. — Ты сам не свой.

Смотрелось действительно странно — даже грубовато на фоне оказанного нам радушия.

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » ... »»