Дюна. Битва при Коррине Андерсон Кевин

~ ~ ~

Кто может любить чудовище? Это очень легко, если позволить любви замутить разум.

Бене Гессерит Доклад о Мерзости

Пауль выключил защитное поле и переступил через мертвое тело Мари Фенринг. Алия смотрела на рукоятку кинжала, торчавшего из тела бывшей подруги, словно не веря, что это дело ее рук.

Чани стояла с крисножом в руке, готовая драться, чтобы защитить Пауля.

— Стилгар, ты жив? — крикнула она.

Наиб, хотя и двигался как в полусне, отозвался:

— Я жив. Яд оказался временным.

Граф Фенринг упал на колени. Лицо его выражало безысходное отчаяние.

— Мари! Мари, моя милая маленькая девочка!

Плечи его тряслись от рыданий, когда он поднял на руки безжизненное тельце и принялся баюкать его. Зиявший за его спиной проход вел к истертым ступеням лестницы, идущей вниз, в тайный лабиринт подземных ходов. Жена Фенринга тоже опустилась на колени, пораженная горем. Казалось, они оба оставили всякую мысль о бегстве.

Волна предчувствия какой-то опасности окатила Пауля, но в предзнании образовалось какое-то слепое пятно, и он не рассмотрел деталей. Он знал, что граф невероятно коварен, но хотел верить, что сможет связать себя с ним узами дружбы, как с другим потенциальным Квисац-Хадерахом.

До сих пор, однако, заговор Фенринга развивался в точном соответствии с планом. Все работало, как хорошо отлаженный часовой механизм. Должно быть, граф понимал, что это весьма рискованная попытка, но решился послать в тыл противника свою дочь как секретное смертоносное оружие с целью не только убить Пауля, но и похоронить джихад. Неужели этот человек с самого рождения воспитывал свою дочь, вынашивая такие далеко идущие планы? Что же это был за отец? Он понял, как бы отреагировал герцог Лето, если бы Харконненам и в самом деле удалось убить Пауля.

Оцепеневшая леди Марго была бледна как смерть, она как будто забыла все свои навыки сестры Бене Гессерит и перестала управлять своими эмоциями. Пауль видел муку, застывшую в глазах матери, но острее всего он чувствовал несчастье графа Фенринга. Грубые, подлинные чувства буквально исходили от него словно осязаемое облако.

— Вы использовали ребенка как пешку в своем заговоре. Своего собственного ребенка!

— О, не Хазимир ее отец, Пауль Атрейдес. — Голос Марго буквально источал презрение и ненависть. — Ты знал ее отца. Это Фейд-Раута Харконнен.

Пауль изумленно воззрился на женщину.

В этот миг граф Фенринг, натренированный за годы многолетней практики самый надежный убийца на службе императора, двигаясь с быстротой змеи, выдернул кинжал из тела Мари и всадил его в грудь Пауля.

— Это мой запасной план, — сказал граф.

Отшатнувшись назад, Пауль пережил это мгновение, как вечность, расколотую на миллионы осколков длительностью в наносекунды. Каждое событие теперь встало на свое место, как кусочки затейливой чусукской мозаики. Либо этот план был разработан во всех мельчайших деталях, либо Фенринг усилил его множеством запасных вариантов, линии которых удачно пересеклись в одной решающей точке.

Кинжальная рана зияла, вызывая сильнейшую боль. Пауль услышал рядом отчаянный вопль Чани:

— Усул!!!

Она снова закричала, но на этот раз Пауль едва слышал ее, как будто между ними была целая галактика.

Истекая кровью, Муад’Диб упал, словно провалившись в бездонную черную пропасть.

~ ~ ~

• Моя Сихайя — вода моей жизни, смысл биения сердца моего.
• Моя любовь служит мне якорем среди бурь истории.

Пауль Муад’ДибЛюбовная поэма, посвященная Чани

Началась полная неразбериха. Комната наполнилась криками ужаса и воинскими командами. Граф Фенринг отпрыгнул от падающего Пауля. Все еще держа в руке императорский кинжал, убийца включил защитное поле и кинулся к тайному проходу, но его уже блокировали федайкины. Отброшенный ими, он прижался спиной к каменной стене и приготовился защищаться. Марго Фенринг присоединилась к мужу, тоже решив умереть. Оружия у нее не было, но она была Преподобной Матерью Бене Гессерит и, значит, умела драться и убивать.

Охваченные страхом и яростью солдаты сжали кольцо вокруг четы убийц, едва оправившийся Стилгар был с ними, в то время как Корба все еще не был в состоянии встать со стула.

— Взять их живыми! — кричала Ирулан, голос ее срывался, хотя она пыталась придать ему твердость. — Если вы их убьете, мы никогда не узнаем, нет ли других заговоров. Не делайте ошибки, не верьте, что это единственный план!

Стилгар не нуждался в указаниях принцессы.

— Мы не убьем его, во всяком случае, мы сделаем это не сейчас и не так быстро. — Голос наиба перешел в звериный рык. — После казни Уитмора Бладда толпа почувствовала вкус крови. Я бы не хотел лишать их удовольствия.

— Меня, стало быть, ждут игры в допрос, гм? — осклабился Фенринг. — Может быть, нам удастся поделиться опытом?

Находясь внутри защитного поля, он то и дело перебрасывал из руки в руку окровавленный кинжал.

Чани онемела. Зловонный дым все еще стлался по залу, Пауль неподвижно лежал на полу, истекая кровью, вместе с которой его медленно покидала жизнь. В отчаянии, пытаясь спасти любимого, Чани бросилась к нему и зажала рукой зияющую рану. Кровь, алая и текучая, заструилась между пальцами Чани.

Пауль Атрейдес был фрименом во многих отношениях, но у него не было генетической приспособленности к жизни в пустыне. Кровь его не была густой, как у урожденных фрименов, у которых она очень быстро свертывалась.

— Пошлите за врачами! Военного хирурга! Доктора Сук! Быстро!

Двое солдат выбежали из зала, бросившись выполнять приказ. Стилгар и другие федайкины не дадут графу уйти. Издевательски усмехнувшись, Фенринг процедил:

— Может быть, вам лучше заняться вашим Муад’Дибом? Наверное, он хочет сказать вам свое последнее слово.

Чани желала только одного: во что бы то ни стало остановить кровотечение.

— Усул, любимый мой, как мне помочь тебе? Как мне дать тебе силы?

Она сжала ладонями его руки и почувствовала их трепет, как будто он что-то хотел ей сказать. Может быть, врачам удастся вылечить его. Только бы они успели вовремя. Но вдруг Пауль умрет до операции…

Но он и сам боролся, сопротивляясь смерти. Чани знала, что Пауль досконально изучил свое тело и познал его истинную природу после того, как ему сказали, что он Квисац-Хадерах. Но Чани все же сомневалась, что у него хватит навыков оправиться от такой страшной, по-настоящему смертельной раны.

Алия стояла рядом с Чани, но даже она со всей ее Другой Памятью и необычными знаниями не могла ничего сделать.

— Мой брат на краю смерти, — сказала она трепещущим, странным для нее голосом. — Я должна была его спасти.

— Мы еще можем спасти его, если замедлим кровотечение, если остановим время… — внезапно Чани выпрямилась. — Алия, беги в мою комнату, на столе у окна стоит запечатанный кувшин. Быстро неси его сюда. Как Сайадина, хранительница обычаев, я держу у себя воду жизни. Принеси ее Муад’Дибу!

Алия удивилась, но не заставила Чани просить себя дважды. Конец фразы она слышала уже из коридора.

— Надо ввести моего брата в транс! Да, мы должны это сделать!

Алия понеслась по коридору как ветер.

Чани вспомнила случай, когда Пауль пытался совершенно по-глупому самоутвердиться, причем не в глазах фрименских мужчин, пытаясь оседлать червя, а собираясь сделать то, что под силу только самым могущественным фрименским женщинам. Веря в то, что он Квисац-Хадерах, Пауль принял неразбавленный яд, эманацию дыхания утонувшего червя. Пауль принял тогда крошечную дозу.

— Одну каплю, — сказал тогда Пауль. — Это так мало… всего одна капля.

Да, капля была маленькой, но ее оказалось достаточно, чтобы Пауль на несколько недель впал в такую глубокую кому, что ему пришлось искусственно поддерживать жизнь. Наконец стараниями Чани и Джессики Паулю удалось преодолеть кризис, и он очнулся, обладая способностью распознавать и нейтрализовать яды. Но такие манипуляции требовали сознательного волевого усилия.

Вернулась запыхавшаяся Алия. Сжимая в руке плазовый кувшин, она обежала двух врачей, которые только теперь с наборами для скорой помощи появились в зале. К раненому Муад’Дибу Алия подлетела раньше их и опустилась на колени рядом с Чани. Когда фрименка откупорила кувшин, по залу разнесся сильный, выедающий глаза щелочной запах. Вода жизни была одним из сильнейших ядов, когда-либо известных человечеству. Но сейчас именно она была необходима умирающему Муад’Дибу.

Чани погрузила пальцы в жидкость и извлекла из кувшина каплю. Любовным движением, нежно и ласково, она провела смоченным пальцем по бледным губам Пауля. Чани понимала, что если даст ему слишком много зелья, то его слабый организм не сможет сопротивляться мощному яду, и доблестное сердце Муад’Диба остановится навеки.

После этого смертельного поцелуя тело Пауля словно окоченело, и Чани сразу почувствовала это. Кровотечение остановилось, но теперь раненый перестал дышать, а его веки больше не трепетали.

Один из врачей Сук вежливо отодвинул Чани в сторону.

— Леди Чани, позвольте нам заняться больным. Это его единственный шанс.

Другой врач принюхался.

— Что это? Немедленно убрать! Мы не пользуемся народными фрименскими средствами.

Первый врач с сомнением покачал головой.

— Очень большая потеря крови. Едва ли он ее перенесет. — Они присели возле раненого, пощупали пульс, наложили на грудь датчики мониторов и принялись тихо переговариваться между собой. — Мы пришли слишком поздно. Он уже умер.

Было слышно, как солдаты испустили горестный стон. Стилгар, казалось, был готов взорваться. Ирулан плакала, а Чани не знала, искренние или притворные эти слезы.

Стараясь держать себя в руках, Чани обратилась к врачам:

— Вы ошибаетесь, Муад’Диб еще жив, но жизнь его сейчас так тиха, что вы не можете уловить ее.

Когда в тот раз Пауль впал в кому, многие фримены решили, что он умер.

— Я дала ему воду жизни и выиграла для вас время. Работайте же, лечите его рану.

— Леди Чани, в этом нет никакого смысла…

— Делайте, как я велю! Его тело уже знает, как бороться с комой. Приступайте же, пока не захлопнулось окно надежды.

Расположившись на полу зала, врачи принялись за дело. Они вызвали других медиков, велели доставить хирургические инструменты и начали переливание крови, хотя понимали, что все это окажется бесполезным, если сердце Пауля не захочет работать.

Чувствуя себя беспомощной, разозленная и пылающая жаждой мести Ирулан как чужак созерцала со стороны происходившие вокруг нее события. Чани, Алия и Стилгар окружили раненого императора, не подпуская к нему принцессу. Ирулан не поняла смысла мистического фрименского ритуала, совершенного Чани у тела раненого Муад’Диба. Спасая Пауля, она дала ему яд. Но Ирулан понимала, что вреда от этого не будет.

Не могла Ирулан подойти и к чете Фенрингов. Их окружила дюжина солдат, ждавших удобного момента, чтобы атаковать. Ирулан сомневалась, что эта парочка проживет больше часа, если Пауль умрет, но если он умрет, она не станет защищать Фенрингов.

С помощью тонких клеточных губок и тканевых лоскутов, наложенных с помощью зондов и манипуляторов, предназначенных для куда более точной работы, чем иксианские орудия убийства, врачам удалось зашить и заместить пораженные острым кинжалом ткани.

Ирулан казалось, что тишина и напряженное молчание длятся уже целую вечность.

Один из врачей Сук пробормотал, надеясь, что никто его не услышит:

— Этим здесь надо заниматься прозектору, а не хирургу.

За прошедший час они не увидели признаков жизни. Тем не менее врачи продолжали изо всех сил бороться за императора, применяя все известные им приемы и методы лечения.

Дело было за Паулем.

Видя страдания мужа, Ирулан оцепенела и пала духом. Мать принцессы Ирулан и все ее наставницы из Бене Гессерит были бы крайне удивлены ее непроизвольной реакцией. Куда только делась холодная и искушенная политическая интриганка?

В самый жуткий момент она сама засомневалась — действительно ли в ее душе мелькнула искра любви? Но это было чувство, которым она не могла поделиться ни с кем — даже с ним, если он выживет.

Ее преданность ценилась не выше преданности щенка. Но любовь? Она не могла уверенно ответить на этот вопрос.

Но помимо личных переживаний, было еще мучительное понимание того, какой политический хаос может наступить после смерти Муад’Диба. При таком количестве соперничавших между собой претендентов на трон — включая и ее собственного отца, стремившегося к реваншу и восстановлению своей власти, — галактика неизбежно будет разорвана ужасной гражданской войной. Сможет ли выжить человечество, и без того тяжело раненное джихадом?

Сердце Пауля заработало неожиданно и так внезапно, что этот удар пульса испугал даже врачей. Прошло несколько секунд, и за первым ударом сердца последовал второй.

Потом третий. Промежутки между сокращениями становились все меньше и меньше, и на мониторе в конце концов стал виден медленный, но устойчивый пульс.

Император Муад’Диб вернулся к жизни. Правда, он был очень слаб, и сознание его было пока помрачено. Ирулан и сама чувствовала себя отвратительно. Сердце ее бешено колотилось. Да, это был Муад’Диб. Он не мог умереть! Он жил!

Он открыл глаза, и это было единственное, что было нужно Ирулан. Она вытерла слезы, но они снова потекли из ее глаз. Что это — слезы радости? Да, радости и злости на того, кто посмеет еще раз покуситься на жизнь ее мужа.

Когда Пауль наконец самостоятельно сел, граф Фенринг, взглянув на императора в разорванном на груди и пропитанном кровью черном кителе, отключил защитное поле и сдался. Плечи его ссутулились, он протянул ближайшему солдату кинжал рукояткой вперед и сказал:

— Гм, кажется, сопротивлением я уже не добьюсь ничего.

Расхрабрившийся Корба вырвал кинжал из руки Фенринга. Солдаты бросились вперед, связали графа и леди Марго шигой и вывели из зала. Воспользовавшись возникшей при этом суматохой, Корба незаметно сунул богато украшенное оружие в рукав.

Ирулан видела это, но поняла, что никакой опасности Корба не представляет. Принцесса представила себе, как это вдоволь погулявшее по свету оружие в конце концов окажется в музее реликвий джихада или будет продано преданному (и богатому) вельможе.

Пауль решил встать на ноги. Врачи подхватили его под руки, но он предпочел опереться на Чани, а другую руку положил на плечо Алии. Ирулан, неестественно выпрямив спину, смотрела на него во все глаза. Ей было достаточно того, что он жив.

Переведя дух, Пауль заговорил неожиданно сильным и твердым голосом:

— Найдите подходящую… комнату для графа и леди Фенринг. Им не нужен комфорт, но ни один волос не должен упасть с их голов до моего распоряжения.

~ ~ ~

Самые важные сражения всегда ведутся сначала в сознании вождей. В этом залог верного руководства.

Принцесса Ирулан Мудрости Муад’Диба

Закованный в кандалы и окруженный четырьмя дюжими охранниками граф Фенринг стоял у подножия трона Золотого Льва. Когда-то изящные брюки и сюртук были помяты и запачканы, белая шелковая рубашка разорвана и запятнана кровью Муад’Диба.

Пауль поправился совершенно, или создавал видимость, — это было еще одно явленное им чудо. Ирулан уже работала над этой историей, которой будет суждено дополнить полную историю его жизни, и люди от всего сердца в нее поверят. Они не ждали ничего другого от Муад’Диба. Все это станет частью легенды. Теперь Ирулан сидела возле трона с пюпитром на коленях, но рассказ о страшном происшествии и чудесном исцелении уже вышел из-под пера принцессы.

Приняв большую дозу меланжи, Пауль нашел в себе силы на следующий же день после покушения появиться при дворе, сесть на трон и сделать заявление — только для того, чтобы показать всем, что Муад’Диб полон сил и может дальше править своей священной империей. Предзнание и обычный здравый смысл подсказывали ему, какой беспорядок наступит, если его почитатели начнут мстить всем, в ком увидят врага.

Пауль понимал, что должен был остаться в живых, и не только ради себя, но и ради всего человечества. Пауль вспомнил, кем он был, когда убил Фейда-Рауту в этом самом зале, который, правда, в то время выглядел несколько иначе. Тогда он был молодым человеком, одержавшим победу, и вся империя покорно лежала у его ног. Тогда он принял на себя верховное командование, несмотря на то, что понимал, какая пропасть разверзается перед ним. Никто, кроме него, не понимал тогда и не мог предвидеть, кем станет в ближайшем будущем Пауль Муад’Диб. Никто: ни его мать, ни Гурни, ни Шаддам, ни даже Чани, а уж она-то понимала его лучше других.

С самого начала своего правления Пауль мог обеспечить империи пышное, но недолгое процветание. Альтернативой было стать беспощадным тираном. Он мог принять сиюминутные решения для того, чтобы подавить всякое недовольство и смуту, установить мир и составить такое правительство, что снискал бы любовь всех своих подданных. Если бы он так поступил, то история оставила бы потомкам куда более симпатичный портрет Пауля Атрейдеса. Но этого хватило бы на несколько поколений, может быть, даже, на пару тысячелетий.

Это был тупиковый путь, путь в никуда.

В глубине души Пауль понимал, что был бы счастлив, наслаждаясь жизнью с Чани. Учитывая разницу в масштабах власти, он мог бы уподобиться своему отцу, герцогу Лето, и быть любимым всеми, честным со всеми, мудрым и почитаемым, причем все это было бы истинной правдой. Но вместо всего этого, не подчиняясь никому, кроме самого себя, он пожертвовал личным счастьем и настоящим для того, чтобы спасти будущее. Пауль стал не тем, кем хотел быть, а тем, кем должен был стать. И именно в таком Пауле нуждалось человечество.

Как Муад’Диб он взял на себя тяжкую ответственность, допустив уничтожение миллиардов людей ради спасения триллионов. Но только он один отчетливо понимал это. Он не мог возложить ответственность ни на кого другого и поэтому взял на себя весь груз, укрепившись для того, чтобы продолжать делать то, что должно.

Теперь ему предстояло судить графа Хазимира Фенринга, ближайшего друга бывшего императора Шаддама IV. Этот человек пытался убить его.

— Э-э… гм, я полагаю, что теперь вы не станете предлагать мне отведать доброго вина?

Фенринг бравировал и дерзко шутил, но в его поведении чувствовалась неуверенность. Большие глаза бегали из стороны в сторону. Он видел федайкинов, Стилгара, жаждавшую крови Чани. Казалось, он думал о том, кто из них нанесет ему смертельный удар, в неминуемости которого граф не сомневался.

На мгновение Фенринг остановил взгляд на Алии, сидевшей на помосте возле трона. На девочке было ее обычное черное одеяние. Сейчас Алия была похожа на маленького палача, ждущего команды старшего брата. Девочка болтала ногами, сидя на краю помоста. Такая детская поза. Точно так же она вела себя, когда на троне сидел император Шаддам IV, и было это незадолго до того, как она внезапным ударом убила барона Владимира Харконнена.

Алия чем-то неуловимо напоминала графу его дорогую маленькую Мари…

— Здесь, на Дюне, чистая вода ценится дороже самого лучшего вина, — ответил Пауль. Из ящика маленького резного столика, стоявшего возле кварцевого трона, он достал инкрустированный каменьями кувшин, извлек из него пробку и налил себе и графу в маленькие бокалы. Чани протянула бокал узнику.

Подозрительно глядя на питье, граф поднял закованную в тяжелую цепь руку и принял бокал с храбрым смирением.

— Значит, вы решили прибегнуть к яду, так-так. — Он понюхал содержимое бокала.

Пауль сделал глоток.

— Это чистая вода.

Он сделал еще глоток, чтобы подтвердить свои слова.

— Это не яд. Клянусь честью, честью Атрейдесов. — Пауль жестко посмотрел в глаза Фенрингу. — Выпейте со мной.

Алия тоже налила себе воды и с наслаждением выпила ее большими глотками.

Фенринг покосился на жидкость в своем бокале.

— Я много лет прослужил здесь, на Арракисе, и знаю цену воде. — Он выпил воду и швырнул бокал на каменный пол.

Пауль сделал еще один глоток.

— Это была вода, которую мы добыли из Мари. Я хотел, чтобы вы разделили ее со мной. — Он беспечно вылил остатки воды на помост и отставил в сторону бокал, перевернув его вверх дном.

Согнувшись пополам от внезапно подступившей тошноты, Фенринг дернулся, словно хотел выхватить оружие, которого у него не было.

В зал ввели леди Марго и поставили рядом с мужем. За ее спиной встали Стилгар и Корба. Граф насторожился, судьба жены, кажется, волновала его больше, чем собственная. Одетая в традиционную черную накидку Бене Гессерит, леди Марго была величественна и благородна, несмотря на невозможность ухаживать за собой.

По знаку Пауля Алия спрыгнула с помоста и встала перед матерью Мари, смотревшей на девочку с каменным выражением лица. Алия держала в руке длинную иглу — гом-джаббар. Марго напряглась, но девочка не ударила ее. Пока.

Стараясь не выказать слабости, вызванной страшной раной, вспомнив, как однорукий эрцгерцог Арманд Эказ настаивал на своем участии в грумманской экспедиции после побоища на свадьбе герцога Лето, Пауль встал с трона и спустился с помоста на полированный каменный пол. Движения его были медленны и расчетливы, во взгляде его была смерть. Он встал напротив Фенринга.

Император извлек из ножен свой криснож и направил острие на графа. Стражники отошли в сторону, и Фенринг напрягся. Все его мышцы окаменели в ожидании. Он смотрел куда-то мимо Пауля, словно видел за его плечом смерть.

— Прошу вас не убивать его, — произнесла вдруг леди Марго.

— Мы умрем в любом случае, — сказал Фенринг, обращаясь одновременно и к жене, и к Паулю. — Толпа в любом случае разорвет нас на куски, как мастера меча Бладда. — Теперь граф, едва заметно дрожа, обратился к Паулю: — Это поможет, если я упаду на колени и стану молить вас сохранить жизнь леди Марго? Много лет назад она спасла жизнь вам и вашей матери, предупредив об измене Харконнена.

— Ваше предательство стерло долг воды, — резко произнес Стилгар.

Фенринг сделал вид, что не слышал слов наиба.

— Если мольбы помогут, то я пойду на любое унижение, лишь бы спасти жизнь моей леди.

Не отвечая, Пауль обошел Фенринга, выбирая, куда нанести смертельный удар.

— Вы же понимаете, что я виновен в большей степени, чем она, — лепетал Фенринг. — Я действовал не из верности Шаддаму, и это не был заговор Бене Гессерит, состряпанный леди Марго. Я говорю правду, утверждая, что презираю Шаддама, так как его глупости уничтожили все обязательства, привязывавшие меня к нему. Он не мог дать империи ни единого шанса стать сильной и стабильной. Вообразите только меру его провала — правление Шаддама было таким отвратительным и ненавистным, что многие предпочли ему фанатизм ваших последователей!

Пауль свирепо усмехнулся, но ничего не сказал. Он продолжал молча кружить вокруг графа, который снова заговорил:

— Здесь не было ничего личного э-э… уверяю вас. Моя ненависть к вам была основана на чистой логике. Мне надо было вырезать наиболее злокачественную часть опухоли, чтобы спасти человеческую цивилизацию. Когда Муад’Диб был бы вычеркнут из политического уравнения, то Мари, я или любая марионетка, могла бы получить шанс восстановить устойчивость и величие империи.

Пауль наконец тоже заговорил:

— Вы же понимали, что у Мари практически нет шансов, но решили принести ее в жертву, зная, что у вас может появиться возможность убийства, когда вы будете разыгрывать скорбь.

Глаза Фенринга вспыхнули гневом.

— Я ничего не разыгрывал.

— Да, это так: он не притворялся! — крикнула Марго.

Алия взмахнула перед ее лицом гом-джаббаром.

Не отрывая взгляда от графа, Пауль сказал:

— Сплошные трюки, но в момент моей наибольшей слабости вы едва не одержали победу.

— Здесь чудовище вы, а не я, — ответил Фенринг. Он храбро держался, этот убийца. Потом он повернул голову и устремил взгляд на Марго: — Прощай.

— Прощай и ты, мой дорогой, — ответила она и посмотрела на ядовитое жало в руке Алии.

Пауль понимал, что если бы они с Фенрингом сейчас поменялись местами, то тот не пощадил бы его и Алию. Фрименская половина натуры Пауля требовала крови, как требовала ее и натура Алии. Взглядом она молила Пауля разрешить ей нанести смертельный удар гом-джаббаром.

Пауль остановился, подняв нож с молочно-белым клинком. Интересно, как поступил бы его отец в такой ситуации? Герцог Лето Справедливый. Пауль вспомнил, при каких обстоятельствах отец получил это прозвище. Вспомнил и сказанные тогда отцом слова: «Я приговариваю тебя к жизни, — сказал он перед тем, как отправить в изгнание Суэйна Гойре. — Ты будешь жить с сознанием своего преступления».

Пауля охватила печаль. Как часто он принимал решения, которых никогда не принял бы отец. Пауль не рассчитывал, что Фенринга будет мучить совесть, несмотря на все его преступления. Граф — не Суэйн Гойре. Но казнить его было бы слишком легким делом. Довольно с него варварства.

Без предупреждения Пауль полоснул Фенринга по горлу, тщательно рассчитав глубину удара.

Леди Марго рванулась к мужу с диким криком:

— Нет!

Граф покачнулся, протянул закованные в кандалы руки к горлу. Но на ладонях остались лишь едва заметные мазки крови.

— По традиции извлеченный из ножен крис должен быть обагрен кровью, — спокойно произнес Пауль. Он невозмутимо вытер обоюдоострое лезвие о сюртук Фенринга и вложил клинок из зуба червя в ножны.

От пережитого потрясения граф едва удержался на ногах. Он еще раз опасливо прикоснулся к горлу и едва не вскрикнул от удивления. Порез на шее шириной был не больше волоса. На коже, как ожерелье, выступили отдельные капли крови.

— Сегодня тебе еще не время умирать, — сказал Пауль. — Каждый раз видя в зеркале этот крошечный рубец, помни, что он мог быть и глубже.

Пауль повернулся к Марго:

— Леди Фенринг, вы потеряли дочь, и это уже страшное наказание за ваше преступление, потому что я знаю: вы искренне любили Мари. Ваше несчастье состоит в том, что вы любите человека, который достоин лишь презрения.

Высоко подняв голову, Пауль взошел к изумрудно-зеленому трону, поднял руку и сделал пренебрежительный жест.

— Много тысячелетий назад над Домом Атрея, моего далекого предка, как говорили, тяготело проклятие. Теперь я получил право проклинать. Слушайте же! Я ссылаю вас обоих на Салусу Секундус, где вы будете навеки, до конца вашей жизни, заперты вместе с Шаддамом Коррино. Пусть ваше отвращение к нему становится все больше и больше с каждым проведенным в его обществе днем.

~ ~ ~

Что в легенде о Муад'Дибе правда, а что — суеверный миф? Я знаю это точно, ибо собирала материал и сама писала историю. Но в любом случае правда о Муад’Дибе поразительна.

Обязательный доклад принцессы Ирулан Капитулу ордена Бене Гессерит

В глубокой задумчивости сидела она за своим удобным рабочим столом в тиши личных апартаментов. Эти комнаты больше не казались ей тюрьмой или местом хранения забытых и ненужных вещей. Несмотря на то что Пауль по-прежнему отказывался делить с ней ложе, Ирулан стала для него чем-то большим, чем военным трофеем битвы за Арракин или символической женой. Несмотря на все препятствия, преграждавшие ей путь, она сумела заслужить свое законное место в правительстве Муад’Диба, а может быть, и в истории. Даже Чани не смогла бы исполнить отведенную Ирулан роль.

«Рассказ формируется не только описываемыми в нем событиями, но и самим рассказчиком». Ирулан вспомнила этот афоризм Бене Гессерит и такую же древнюю поговорку Жонглера. В ее руках — и в ее пере — сосредоточена власть влиять на то, что будут знать грядущие поколения. Или будут думать, что знают.

Здесь, в величественной цитадели Муад’Диба, Ирулан чувствовала, что ее рвут на части. Отец и другие члены изгнанного Дома Коррино, ожидавшие от нее верности, отвергли ее за то, что она предпочла им своего мужа. Точно так же Община Сестер не могла поверить, что Ирулан пренебрежет ими. Сестры не поверили, что принцесса посмеет отказать их требованиям повлиять на императора, отчаянно надеясь обрести утраченный контроль над действиями их долгожданного Квисац-Хадераха.