180 секунд Парк Джессика
– Не знаю. Наверно. Никогда раньше никого не искала.
Мы заходим на студенческий портал Эндрюс-колледжа, и за считаные секунды Стеффи выясняет, что Эсбен живет в корпусе Уоллес-холл, неподалеку от меня.
– Ура! – восклицает она и увеличивает на экране его фотографию. – Господи, ну и глаза…
– Эй, убери!
– Я имею в виду – он, конечно, гад, но красивый…
– И от этого я его еще больше ненавижу.
– Ну тогда иди и скажи ему прямо сейчас, какой он подлец.
Я икаю.
– Прямо сейчас?
– Да. Пользуйся моментом.
Стеффи вскакивает, притягивает меня к себе и проводит рукой по моим свежезавитым волосам.
– Ты посмотришь этот ролик вместе с ним и укажешь на всё, что тебе не нравится!
– Ты пойдешь со мной? В качестве поддержки. Ну, ты можешь кричать: «Давай, Элисон, жги!», когда я скажу что-нибудь остроумное.
Стеффи достает из кармана узких брюк красную помаду и освежает губы.
– Мне надо заскочить на вечеринку к вашим ребятам. Тут чертовски милые парни. Напиши, когда пойдешь обратно.
– Я всыплю Эсбену за непристойное поведение! – с гордостью восклицаю я. – Полиция нравов рулит!
– Да, да, мой пьяный полицейский. А теперь дай я немного подкрашу этот очаровательный ротк…
Глава 9
Макароны и видео
Мы со Стеффи расходимся перед корпусом, где живет Эсбен, и я уверенно, хотя и слегка нетвердо, поднимаюсь по лестнице. Оказавшись перед нужной дверью, я без малейших колебаний стучу по ней ладонью. Сегодня я намерена расставить все точки.
Дверь открывается, и я тут же пугаюсь, не в силах игнорировать тот факт, что мы вновь оказались в двух шагах друг от друга. А еще я невольно замечаю, что плечи у Эсбена широкие, но не слишком – и я хорошо помню, каково прижиматься к его груди и чувствовать его объятия.
Я качаю головой и смотрю на парня, который стоит передо мной, явно испуганный.
– Так, пижон, нам надо поговорить!
Я протискиваюсь мимо и оказываюсь в комнате, где едва хватает места для кровати, стола и шкафа. Кровать не убрана, поверх клетчатых простыней лежит скомканное синее одеяло, повсюду разбросана одежда, а на столе такой хаос, что я чувствую прилив паники.
– Ну ты и неряха, – говорю я, не успев спохватиться.
Эсбен медлит, прежде чем ответить:
– Ну… да. Извини. Я не знал, что ты придешь.
Проходит еще секунда, и он говорит:
– Элисон.
Я впервые слышу, как он произносит мое имя, и ощущаю легкий трепет.
– О господи. Извини. Всё нормально. Я сказала, не подумав.
Я обвожу комнату взглядом.
– Ты, конечно, не помешан на чистоте. Но, честное слово, в этом нет ничего плохого. Просто такой стиль. Он помогает расслабиться.
– Слушай, давай я…
Эсбен начинает лихорадочно расправлять простыни и одеяло, чтобы придать комнате видимость порядка.
– Хочешь сесть?
Не глядя на меня, он указывает на кровать.
– Да.
Я сажусь, а он устраивается на стуле.
Я машинально начинаю разглаживать одеяло рукой, наблюдая, как вздувается ткань под моей ладонью. Наконец я обвожу взглядом комнату. Мне едва удается разглядеть маленькую микроволновку, стоящую на пакетах из-под молока, потому что сверху она завалена одеждой, тетрадями и дисками. Потом я замечаю на полке видеокамеру и отворачиваюсь.
Молчание длится дольше, чем считается социально приемлемым, однако его не назовешь натянутым. Эсбен просто ждет. Я вдруг понимаю, что точно так же меня обычно ждет Саймон.
– Я хочу задать несколько вопросов, – выпаливаю я.
Джин сделал меня исключительно прямолинейной. Я не в силах взглянуть на Эсбена. Вместо этого я разглядываю собственные руки.
– Давай.
– Ты собираешь волосы в пучок?
Он смеется:
– Нет. Они недостаточно длинные. И я не люблю пучки.
– Очень хорошо.
– Следующий вопрос.
– Почему у тебя нет какого-нибудь постера с котенком, висящим на ветке, и надписью типа «Не зависай!». Ну или плаката с Ганди и какой-нибудь жутко остроумной цитатой. Почему вместо этого ты повесил у себя черно-белую фотографию Ленни Кравица?
– У меня аллергия на кошек, а Ганди далеко не такой фотогеничный, как Ленни Кравиц.
– Смешно, – уныло отзываюсь я и наконец поднимаю голову. – Зачем ты это сделал? Зачем так поступил со мной?
– Не понимаю, – негромко произносит он.
– Зачем выложил ролик в Интернете? Зачем вообще втянул меня во всё это? Что я тебе сделала? – спрашиваю я, повышая голос. – Я жила нормальной жизнью, но теперь из-за тебя все пристают ко мне, задают вопросы, ии… – я пьяно помахиваю рукой, – пишут в Твиттере, и комментят, и вообще. Я об этом не просила.
– Элисон, мне очень жаль, – говорит Эсбен вежливо, но с некоторым удивлением в голосе. – Я… ты же подписала отказ от претензий. Ты… я думал, ты знаешь, кто я такой.
– Ой, только не надо считать себя пупом земли!
Он негромко смеется:
– Я не это имел в виду. Но… я провожу много социальных экспериментов, а наш кампус относительно небольшой…
– Значит, ты должен был знать, что я не люблю, когда ко мне лезут! Что я не хочу, чтобы люди видели, как я… я… – Я теряюсь в поисках нужных слов. – Этого никто не должен был видеть. Потому что этого не должно было случиться! Ты что-то такое сделал, – обвинительным тоном продолжаю я. – Не знаю что, но сделал. Зачем? Тебе был кто-то нужен для эффектного финала, и ты велел своей сестре притащить самого замкнутого человека, чтобы проверить, сумеешь ли ты… не знаю. Сломить меня?
Эсбену, кажется, не по себе, и я чувствую укол совести. Он качает головой:
– Нет, нет. Боже мой. Нет.
Эсбен отводит взгляд, словно пытаясь подобрать правильные слова.
– Что случилось в тот день? Объясни, – настаиваю я. – Потому что я не понимаю. А ты должен понимать. Почему мы… – Я не в силах это выговорить. – Ну же. Объясните мне всё, мистер Эсбен Бейлор. Может, ты и думаешь, что тебя все знают, но я не знаю о тебе ничего, кроме того, что ты полный придурок.
Я икаю, но он из вежливости молчит.
– Хватит молчать!
Я злюсь и уже откровенно грублю, но невозможно остановить слова, которые сыплются у меня с языка.
– Ладно. – Он делает глубокий вдох и медленно выдыхает. – Я никогда не знаю заранее, кто согласится поучаствовать в моем проекте. Честно. Пусть даже в тот раз собралась целая толпа, нам было трудно найти добровольцев. Наверно, люди нервничают, когда их просят на некоторое время сосредоточиться. И потом, интереснее обычно бывает с теми, кто не успевает задуматься, а что он, собственно, делает. Керри сказала, что просто выхватила тебя из толпы. Мы ничего не планировали. Правда.
Эсбен смотрит на пол и беспокойно растирает себе колени.
– И все-таки это произошло, – говорю я – как ни странно, спокойно. – Это произошло, хотя я ничего такого не хотела.
– Если бы я знал, что ты не хочешь… Но я же вообще ничего о тебе не знал, кроме того, что однажды ты пролила кофе. – Эсбен слегка улыбается. – Я решил провести эксперимент, потому что подумал: здорово будет посмотреть, как общаются два незнакомых человека, как они нащупывают почву и, может быть, даже находят нечто общее. И всё это без слов. Как в процессе уходят предубеждения, как за короткое время возникает нечто вроде связи. Я понятия не имел, какой получится результат. Да и откуда?
Несомненно, он говорит искренне.
– Я включил в ролик наш эпизод, потому что между нами произошло нечто необыкновеннее. Я был к этому совершенно не готов. Хочешь, чтобы я объяснил? Не знаю, как. Я просто… – Эсбену явно становится неловко. – Что-то в тебе привлекло меня. Сомневаюсь, что когда-нибудь так сосредотачивался на одном человеке. Как будто ты проникла в мое сознание. Слушала, задавала вопросы, успокаивала, протягивала руку…
Эсбен недоверчиво смеется. О, я его прекрасно понимаю. Он проводит рукой по волосам и ерзает. Я отодвигаюсь к стене, подложив по спину подушку, и признаю:
– Не знаю, правильно я тебя поняла или нет, – признаю я. – Но ты продолжай.
Я хочу, чтобы он говорил, потому что спиртное достаточно меня расслабило, и мне, в общем, приятно наблюдать, как он двигает руками, когда говорит, и слышать хрипловатый, но не слишком низкий голос.
– Но хотя нет никакого рационального объяснения тому, что произошло между нами, это не умаляет ценности тех трех минут. Как часто мы бываем искренне растроганы? – Эсбен смущенно смотрит на меня. – У меня в тот день были и другие удивительные эпизоды. Например, с мужчиной ростом под два метра, в бандане и байкерской куртке. Вид у него был злобный. Честно говоря, я немного испугался, когда он сел напротив. У меня, как у любого нормального человека, куча предубеждений. Но я прочистил голову и попытался не думать о том, что он вот-вот даст мне в морду. А потом случилось самое приятное. Не знаю почему, но в какой-то момент он начал смеяться. И я тоже. Мы оба ржали, и нам было хорошо.
– И он, очевидно, тебя не убил.
– Да.
Я рассматриваю его запястье, украшенное кожаными и веревочными браслетами, затем вновь перевожу взгляд на красивое лицо.
– А потом появилась я.
Он кивает и подается вперед, положив руки на колени.
– Ты перевернул стул, – напоминаю я.
Эсбен улыбается, и его проклятые янтарные глаза перестают меня бесить.
<>– Да. Я себя не контролировал.– И опрокинул стол.
– Тут я тоже ничего не мог поделать.
– Ты меня поцеловал.
– Разве я мог удержаться?
Этот пристальный взгляд. Опять.
– И, кажется, я был не одинок. Ты ведь тоже меня поцеловала.
Мысленно я считаю. Шесть, семь, восемь, девять, десять. Кивок.
Он прав, но сказать это вслух я не могу.
– Правда, здорово? – продолжает Эсбен. – Лично мне понравилось. Хотя, видимо, тебе – нет. Но я подумал, что, может быть, в ту минуту тебя переполнили эмоции, поэтому ты ушла. И поэтому я не пытался потом тебя разыскать.
Я бросаю взгляд на камеру.
– Ты не пришел в понедельник на психологию. Ты что, прятался?
– Просто был нездоров.
– Супер. И что, я теперь тоже заболею мононуклеозом? Или птичьим гриппом?
Он смеется:
– Нет. Просто осенняя аллергия.
– А… – Я сплетаю и расплетаю пальцы и вновь смотрю на него. – Жаль, что ты болел.
Я изучаю лицо Эсбена, пока до меня не доходит, что это тянется уже долго и выглядит странно.
– Надеюсь, сейчас тебе лучше?
– Да. – Эсбен держится спокойно и уверенно. – А тебя не было на лекции в среду. И ты явно была не рада видеть меня сегодня утром.
Он виновато вздыхает, и это очень мило.
– Элисон, мне очень жаль, что ты расстроилась. Я могу прямо сейчас убрать ролик.
Я выпрямляюсь и обвожу глазами комнату. Что-то привлекает мое внимание. Я слезаю с кровати и беру маленькую пачку макарон с сыром – полуфабрикат для микроволновки. Прищурившись, читаю инструкцию:
– «Готовить три минуты». Какая ирония.
Я открываю пачку и вытаскиваю пакетик с тягучим сырным соусом.
– У тебя есть вода?
Эсбен поднимает бровь, и я застываю на месте.
– О боже… извини. Что я творю?
Я смотрю на открытую пачку.
– Видимо, я зверски проголодалась. Я увидела макароны и просто схватила их. Прости, я страшно невежливая… сейчас уберу обратно.
Я тщетно пытаюсь запечатать упаковку.
Эсбен смеется:
– Всё нормально.
Он достает из холодильника бутылку и добавляет воды в миску.
Я забираюсь на кровать, сгорая от стыда. Опять. У меня звонит телефон. Стеффи прислала эсэмэску с вечеринки. На фотке она с каким-то красивым парнем в клетчатой рубашке. Подпись гласит: «Я подцепила симпатяшку!»
Эсбен протягивает мне бутылку:
– Ты, наверное, хочешь пить.
О боже.
– Прости. Я знаю, что немного пьяная. Очень пьяная. Неважно.
Я беру бутылку и пью, а потом, вытирая губы, вижу, что он смотрит на меня.
– Тебе идет эта прическа. Кудряшки.
– Это сделала Стеффи.
– Твоя соседка?
– Нет, моя подруга. Она учится в Калифорнии. Она прилетела и набросилась на меня за то, что я не желала о тебе рассказывать.
– Понятно. – Эсбен на мгновение закрывает глаза. – Повторюсь, мне очень жаль, что всё это тебя расстроило. Некоторые мои проекты требуют многого от участников. Нужно быть открытым… щедрым. Иногда люди не вполне готовы выйти за стены, или их ошеломляет то, что происходит, но в хорошем смысле… – Помолчав, он продолжает: – Даже если поначалу они сопротивляются, порой происходит перемена, которая стоит того.
– Как это было со мной?
– С нами, – поправляет Эсбен.
Он встает и меряет шагами маленькую комнату.
– Зачем ты подписала отказ от претензий?
От конденсата на бутылке ладони становятся мокрыми, но это приятная прохлада.
– Я не обратила внимания. У меня… было плохое настроение. Я сама не понимала, что делала.
Я вновь икаю.
– Стены… ты говорил про стены. Это мой случай.
– И тебе не нравится, что ты вышла за них.
– Да.
Эсбен опять садится.
– Почему?
– Ты не поймешь. Тебе нравятся люди. Это же очевидно. Ты любопытен. Хочешь исследовать их, изучить недра человеческой натуры и всё такое. Да?
– Ты верно заметила. – Подавив улыбку, Эсбен поворачивается на стуле, достает макароны, сыр и пластмассовую ложку и передает мне, в обмен на бутылку.
– А я не такая. Люди меня не интересуют, потому что они козлы.
Эти макароны из микроволновки – вкуснее всего, что я когда-либо ела. В промежутках между глотками я указываю ложкой на Эсбена.
– Они ненадежны, эгоистичны и постоянно врут.
– У тебя негативный взгляд на мир.
– Вот теперь ты меня понимаешь! – радостно говорю я. – Лично я не вижу смысла в твоих проектах. Вообще. Я даже не в состоянии посмотреть на то, что ты сделал. Мы сделали.
– Подожди, ты не видела ролик?
– Только кусочками, – отвечаю я, вытирая рот тыльной стороной ладони.
– Так. Предлагаю вариант. Ты посмотришь видео и подумаешь. А потом я его уберу, если захочешь. Достаточно одного твоего слова. Но, Элисон, по крайней мере, сначала посмотри.
– Ладно. Давай! – Я встаю и пьяным жестом сгоняю Эсбена со стула.
Он добродушно повинуется моим капризам, в которых виноват джин, но все-таки украдкой закатывает глаза. Что ж, я это заслужила.
– Отлично. Огромный экран! Как можно страшнее! – восклицаю я.
– Ничего страшного не будет, – со смехом отзывается Эсбен, перегнувшись через мое плечо и щелкая мышкой.
Я с особой остротой сознаю его близость и чувствую непонятную дрожь в груди.
– Значит, Стеффи – твоя подруга? Вы из одного города? – спрашивает он.
– Я же сказала, она живет в Лос-Анджелесе.
– Так ты оттуда?
– Нет. Из Массачусетса, – отвечаю я, когда на экране включается видео. – Из приюта.
Эсбен нажимает на «паузу».
– Серьезно? Ничего себе. И долго ты там прожила?
В его голосе я не слышу поддельного сочувствия или желания узнать побольше жутких деталей. Ему просто интересно.
На экране передо мной замершая заставка, и я смотрю на нее так долго, что она начинает расплываться.
– В приюте? Всю жизнь. Ну, пока не перешла в девятый класс. И Стеффи тоже. Она болела в детстве, и, наверное, поэтому ее не удочерили. Я была здорова, но меня тоже никто не хотел. Наверно, нам просто не повезло. Хотя некоторое время мы жили в одной семье. Стеффи спасла меня. Ну, насколько это в принципе было возможно.
Говорить внезапно оказывается так же легко, как дышать.
– Моя биологическая мать бросила меня в родильном отделении в Бостоне, и больше я ничего о ней не знаю. Может, она была слишком молода или бедна. Или родила внебрачного ребенка от мафиози. Или от какого-нибудь сенатора. Круто, а?
– Да, это добавило бы интриги, – охотно соглашается Эсбен.
Я вздыхаю.
– Маловероятно, конечно. Зато оригинально. Хотя, в конце концов, неважно. Суть в том, что я никому не нравилась. Я сменила семнадцать семей. Немало, да?
Я рыгаю и накрываю рот ладонью.
– Прости. Некоторые семьи были ничего себе. Я знаю, через какие ужасы порой проходят приемные дети. Мне в этом отношении повезло. Но всё равно, иногда я даже не успевала распаковать вещи. И я начала бояться. Просто не видела смысла…
Джин начинает мне всерьез мешать, но я ничего не могу поделать.
– Вот откуда взялись стены, – говорит Эсбен.
– Да. Вот откуда.
Я чувствую, что он придвигается ближе. Его губы теперь недалеко от моего уха.
– Но ты вышла за них – хотя бы ненадолго. Может быть, ты все-таки хочешь, чтобы они рухнули.
Отказавшись от постоянной обороны, я отвечаю:
– Да. Может быть. Очень утомительно всегда их поддерживать. Но я понятия не имею, что случится, если я позволю им упасть. Я очень долго жила за высокими стенами, – бормочу я. – А вдруг никогда…
– Я понимаю. И я рад, что ты позволила мне заглянуть за них, потому что я никогда ничего подобного не чувствовал. Ну, смотри.
Он включает видео.
– Это оригинал. На других сайтах ему дали дурацкие завлекательные названия, тут я ничего не могу поделать…
– Шш!
Играет музыка, и я напрягаюсь, но не отворачиваюсь. Эсбен прав. Надо посмотреть, потому что я должна знать всё. Я должна знать, что именно обо мне известно.
На темном фоне появляется название: «НУЖНО ЛИШЬ 180 СЕКУНД».
елькают картинки и надписи. Разные люди, которые оказывались напротив Эсбена.
Вот пожилой мужчина, которого я видела, когда Стеффи впервые прислала мне ссылку. Рядом с ним стоит трость, и он ласково улыбается, глядя на Эсбена. Воплощенные доброта и открытость. Он похож на дедушку, которого у меня никогда не будет.
Надпись гласит: «Некоторые люди так легко делятся с миром своей радостью. Это заразительно».
Я вижу женщину в деловом костюме, которая выглядит совершенно измученной. Но постепенно она сосредотачивается, и ее лицо смягчается. Она расслабляется, глядя в глаза Эсбену.
Мать с четырьмя детьми, старшему из которых нет и пяти лет. Она работает в магазине, и у нее не бывает выходных. Три вечера в неделю она подрабатывает официанткой, чтобы семья не бедствовала. Муж у нее работает по ночам, и они видят друг друга лишь урывками. Но она говорит, что этого достаточно, потому что любовь всё преодолевает. Ну или, во всяком случае, она так считает.
Появляется пожарный, всё еще в запачканной сажей форме. Его огрубевшее усталое лицо полно грусти.
Этот человек только что отработал пятнадцатичасовую смену. Он спас троих из охваченного огнем здания. Он горд и в то же время расстроен, потому что пропустил день рожденья своей шестилетней дочери. Он боится, что она запомнит это на всю жизнь.
Немолодая женщина с роскошной косой и кожей кофейного цвета. Лицо бесстрастное, почти без всякого выражения, но время от времени весь экран занимают ее большие влажные глаза.
Эта женщина ровно год назад потеряла мужа. Она говорит, что сегодня впервые сумела забыть о своем горе хотя бы на несколько минут.
Клип приближается к концу. Вот и эпизод с парнем в байкерской куртке.
Я одновременно предвкушаю свое появление и боюсь его.
Эсбен приберег меня на сладкое.
Мои пальцы касаются его руки, когда я беру мышку и ставлю видео на паузу. А затем поворачиваюсь к Эсбену.
– Ты много значишь для этих людей, – говорю я, вдруг кое-что поняв.
– Это они много значат для меня, – отвечает Эсбен, и его взгляд наполняется такой теплотой и искренностью, что я едва выдерживаю. – Я просто дал им шанс выскочить из замкнутого круга. А что будет потом – мне уже неподвластно.
Я понимаю, что он имеет в виду. Я это пережила.