180 секунд Парк Джессика
– Люблю Бруклин. Особенно Кулидж-Корнер. Там очень здорово гулять.
– Ты тоже из Массачусетса?
Я, конечно, почитала в Сети про деятельность Эсбена, но, сами понимаете, едва копнула. И о нем самом мне до сих пор неизвестно почти ничего.
– Ага, из Фремингема. Там, конечно, не так здорово, как в Бруклине, и было очень нудно таскаться оттуда в Бостон, но тоже ничего.
Он отставляет кружку и смотрит на меня:
– Значит, у тебя отец-одиночка? Он хороший?
– Да. Очень. Но я не знаю…
Понятия не имею, как сказать это. И надо ли об этом говорить. Но я хочу. Совершенно точно. Мне нужно общаться с людьми. Где моя пуговка с девизом, когда она так нужна, а? Я делаю глубокий вдох и продолжаю:
– Я не понимаю, почему Саймон решил меня удочерить. Я не была особо общительной… ну или хотя бы типичной шестнадцатилетней девочкой. И уже не надеялась попасть в семью. Я не из тех, кто нравится потенциальным родителям. Но все-таки Саймон это сделал. Я не понимаю, зачем. А еще, когда мы познакомились, у него был парень. Джейкоб.
Я ёрзаю, чтобы повернуться лицом к Эсбену. Надеюсь, выражение лица у меня не слишком странное. Я поглядываю на Эсбена, чтобы увидеть его реакцию при известии о том, что мой приемный отец гей, но Эсбен не выказывает никакого негатива. Он просто ждет продолжения.
– Они четыре года были вместе, а когда стало ясно, что Саймон хочет удочерить меня – реально хочет – Джейкоб ушел. Я не особенно расспрашивала, потому что это больная тема…
Эсбен морщится.
– И, в общем, многое говорит о Джейкобе, да?
– Возможно. Саймон решил взять меня… – я окидываю взглядом зал и ненадолго замолкаю, – …и потерял Джейкоба. Это доказывает, что всегда бывает некий взаимообмен. Одного человека ты впускаешь в свою жизнь, а другой уходит.
– Мне кажется, ты не права, – говорит Эсбен. – У меня двое родителей, просто замечательные люди. И моя сестра Керри, которую ты уже видела. Мы с ней очень близки. Еще я подружился здесь с Джейсоном и Дэнни. Но я по-прежнему общаюсь и с ребятами из моей школы. Вовсе необязательно с кем-то расставаться.
– Да, может быть, в твоем случае это так.
– Слушай, я понимаю, что, проведя большую часть жизни в приюте, человек вряд ли проникается верой в волшебный мир, полный сверкающих единорогов, пушистых кроликов и так далее. Неудивительно. – Эсбен опускает глаза и смахивает с джинсов несуществующие соринки. – У тебя было много приемных семей?
Какое счастье, что в его голосе не звучит жалости.
– Очень много.
Я рассказываю ему, как меняла школы, семьи, комнаты… всё остальное. В моей жизни не было ничего постоянного. Никогда. Чередование надежды и отвержения стало привычным – и в конце концов осталось одно лишь отвержение. Я изливаю душу, потому что, начав говорить, не могу остановиться. Этот поток правды я не в состоянии удержать. Никто, кроме Стеффи, не знает таких подробностей. Они превратились в секреты, которые удерживали меня в плену.
Эсбен слушает внимательно и позволяет мне сказать больше, чем, возможно, сам ожидал. Я хочу, чтобы он всё знал про меня – и, если он намерен сбежать, пускай сделает это сейчас. Я обязана объяснить ему, сколько опасностей таит мое прошлое. Не надо быть гением, чтобы понять: оно кого угодно превратило бы в психа. У Эсбена должен быть выход, если он того захочет.
– Значит, Стеффи была для тебя единственным лучом света, – заключает Эсбен.
– Моим спасением, – решительно говорю я. – Да.
– Хорошо, что вы подружились. Наверное, Стеффи многое тебе дала.
– Забавно, но она вовсе не понравилась мне, когда мы впервые познакомились. Она была резкая, боевая и очень красивая. Она и сейчас такая, но тогда… в общем, я решила, что она просто наглая.
– И как же вы подружились?
– Ну… – Я тянусь за кружкой и делаю глоток. – По сравнению с некоторыми другими детьми мне жилось даже неплохо. Я повидала много хороших людей. Просто никто из них не захотел оставить меня насовсем. Встречала я и не очень хороших, но, в целом, ни одного по-настоящему злого или ненормального.
Несмотря на секундное колебание, я продолжаю – и понимаю, что это нетрудно.
– Но одна семья, кроме нас со Стеффи, взяла еще двух мальчиков, которые были на пару лет старше. Однажды я пришла домой из школы. Мы со Стеффи жили в одной комнате…
Я замолкаю. «Господи, я сто лет об этом не вспоминала».
– Не рассказывай, если не хочешь, – негромко говорит Эсбен.
– Хочу.
И это так же верно, как то, что людям нужен кислород.
– Я увидела ее в нашей комнате, с одним из мальчиков, но сразу поняла, что они не просто дурачатся. Он прижимал Стеффи к кровати, и лицо у нее было… не такое, как обычно. Испуганное…
Эсбен заметно напрягается; мой рассказ, очевидно, шокировал его.
– Господи, Элисон…
Я стараюсь говорить уверенно и храбро:
– Ничего плохого не произошло. Правда. Потому что, когда я увидела, что футболка у нее на плече порвана и что он прижимает ее к постели своим весом, то начала действовать. Очень быстро. Мне понадобилось всего две секунды, чтобы оторвать его от Стеффи. – Я негромко смеюсь. – Я и не думала, что такая сильная. Но я швырнула парня об шкаф так, что разбила зеркало. А потом врезала ему в глаз и оставила здоровенный синяк. Выражение его лица – бесценно.
Я широко ухмыляюсь, вспоминая это.
– И я до сих пор прекрасно помню, что сказала ему. Повторять не буду, но, если коротко, я грозила оторвать ему некоторые особо ценные части тела. А потом я позвонила нашим социальным работникам и орала на них, пока не охрипла. Парня забрали через час.
Я поджимаю ноги и откидываюсь головой на спинку кушетки.
– Вот так.
– И вы стали подругами?
– Да, – подтверждаю я. – Забавно, но Стеффи с тех пор почти не позволяет мне помогать ей. Я пытаюсь, но она очень независимая. Сильная, как я не знаю кто. И она делает для меня гораздо больше, чем позволяет сделать для себя.
Я улыбаюсь.
– Наверно, она отчасти заменила мне мать. Не буду отрицать, это приятно.
Только что я рассказала Эсбену больше, чем кому бы то ни было, за исключением Стеффи. Это очень приятно – но от волнения я впиваюсь пальцами себе в колени. Однако плюсы, несомненно, перевешивают минусы.
– Ну вот. Я поведала тебе про свои беды. Теперь расскажи ты о себе. Наверное, у тебя жизнь гораздо приятнее. Мне бы хотелось послушать про что-нибудь хорошее.
– Что тебе рассказать?
– Что угодно. Ну, про свою сестру.
– Керри отличная девчонка. Я помню, что это она вытащила тебя из толпы, но, клянусь, она тебе понравится.
– Не волнуйся, я на нее не сержусь.
Эсбен кладет руку на спинку кушетки и слегка наклоняет голову набок.
– Только на меня?
– На тебя тоже нет.
– Я рад.
Некоторое время мы оба молчим.
– Так, значит, Керри. Она изучает искусство. Она очень талантливая. Рисунок, живопись, скульптура… Керри всем этим занимается. Кстати, она зовет меня Синий мальчик.
Эсбен наклоняется ко мне, и глаза у него сверкают.
– Хочешь знать, почему?
Я смеюсь:
– Да!
– Я родился с врожденным пороком сердца, который называется стеноз легочной артерии. Ничего серьезного, он проходит сам собой со временем, но при рождении я был совершенно синий. Когда мне было лет двенадцать, а Керри одиннадцать, она случайно об этом узнала и целый месяц ни о чем другом не говорила. Она думала, что я это нарочно. Хотя родителям совсем не нравилось, что Керри увлеклась. Они даже испугались. И тогда она начала звать меня Синий мальчик и до сих пор не перестала.
– Конечно, плохо, что ты родился с пороком сердца, но мне нравится это прозвище. Очень мило, – говорю я, откинувшись на спинку и чувствуя необыкновенное умиротворение. – Эсбен…
– Что?
– Спасибо, что с тобой так легко.
– Я же ничего не делаю. Это всё ты.
Не знаю, прав ли он.
– В любом случае, говорить с тобой… приятно. Очень хорошо. Ты, наверное, привык, что тебя постоянно благодарят?
– Иногда благодарят. – Эсбен озаряет меня обезоруживающей улыбкой. – А иногда приходят ко мне в комнату пьяные и очень клевые и ругаются.
На мгновение я прячу лицо в ладонях и смеюсь.
– Я серьезно. Тебе, очевидно, легко общаться с людьми, выслушивать их, заводить дружбу. И меня удивляет, что ты думаешь не только о себе. Признаюсь, я боялась, что ты окажешься… не знаю. Очень самодовольным. Потому что у тебя есть на то все основания.
– Я много получаю от людей, с которыми встречаюсь. Гораздо больше, чем они от меня. Мне нравится общаться с незнакомцами и выяснять, кто они такие. Всегда есть скрытая история, какая-то причина, почему человек себя так ведет…
Он задумчив и искренен, и это очаровывает меня еще сильнее.
– Иногда собеседник раскрепощается, если просто вызвать его на обмен мнениями. Возможно, это заставляет человека задуматься, кто он такой. Большую часть времени я просто разбрасываю семена. Предоставляю возможность. Наблюдаю, как люди познают себя. Я пытаюсь им помогать. Знаешь, сколько раз меня буквально ошеломляла чужая доброта? Желание чем-то поделиться, что-то отдать, помочь? Честное слово, я знаю массу неприятных личностей. Но в основном, Элисон, люди хорошие. Правда. Мне повезло – я видел очень много добра.
– Ты всегда в центре внимания благодаря тому, что делаешь. Должно быть, это приятно, – говорю я с легким вызовом.
Глаза Эсбена загораются, на лице появляется легкая улыбка. Это так чудесно, что невозможно описать словами.
– Ну… да. До некоторой степени. Но я ведь пишу не о себе. В большинстве своих постов я вообще стараюсь не появляться, но, конечно, кое-где участвую сам. Как ты знаешь. – Он лукаво подмигивает и продолжает: – Обычно, впрочем, я вывожу в центр внимания других людей.
Он замолкает, и я замечаю, что Эсбен слегка нервничает.
– Но с ними я не хожу пить кофе. Ты – первая.
Я смотрю в окно и вижу, что мимо идут женщина с девочкой. Мне становится больно. У меня никогда не будет матери. На несколько минут я погружаюсь в уныние, а затем возвращаюсь в реальность. Как я уже знаю, Эсбен не возражает, что я порой ухожу в себя.
– А может быть, ты считаешь, что обязан сходить со мной в кафе из-за того поцелуя. Потому что твои подписчики просто с ума сходят.
– Элисон, – твердо говорит Эсбен. – Посмотри на меня.
И я смотрю.
– Я никому ничего не обязан. Я здесь, потому что хочу этого. В тот день именно мне не хотелось, чтобы поцелуй прекращался, а теперь мне интересно, не чувствуешь ли ты себя обязанной. Возможно, ты просто пытаешься примириться с тем, что произошло. Поставить точку.
Я внимательно смотрю на него, проваливаясь в уже знакомое ощущение безопасности и чуда, растворяясь в прекрасных янтарных глазах. Я усиленно думаю – и чувствую, что вся напрягаюсь. Тогда я вдыхаю и выдыхаю, может быть слишком громко, но Эсбен не обращает на это никакого внимания.
Еще несколько глубоких вдохов – и я отвечаю, обдуманно и искренно. От всего сердца я открываюсь ему:
– Я не хочу ставить точку. Не хочу, чтобы это закончилось.
Эсбен придвигается чуть ближе и снимает руку со спинки кушетки, слегка коснувшись пальцами моего плеча.
– Я рад это слышать.
– Но я слабая. И не знаю, что делать. Что бы такое между нами ни было.
– Я знаю, что ты хрупкая. Я всё понимаю, – говорит Эсбен, продолжая касаться меня пальцем. – Ты сильнее, чем думаешь. Сейчас ты борешься. Тот, кто борется – не слаб. Но тебе необязательно сражаться в одиночку.
Непривычная мысль.
– Почему ты это делаешь? Почему… почему я? Тысячи девушек бегают за тобой и строят тебе глазки, в Интернете и здесь, в колледже. Я не понимаю, почему ты здесь, со мной, весь такой клевый и милый. Почему вынуждаешь меня болтать и рассказывать то, что я не рассказала бы никому другому.
Его рука крепко ложится на мое плечо.
– Если хочешь список причин – пожалуйста. Ты красивая, добрая, смелая. Загадочная, веселая, оригинальная. В тебе скрыта большая сила, которая меня притягивает. Не говоря уж о том, кстати, что ты отлично целуешься. Я такого даже не помню. Но главное… – Эсбен ёрзает, и я вижу, что он отчего-то волнуется. – Может быть, ты нравишься мне безо всяких объяснений? Просто потому что нравишься?
Потрясенная, я задумываюсь над тем, что он сказал – над тем, что, очевидно, он чувствует. Эсбен дал мне несомненную свободу, которая сделала меня удивительно счастливой, и я даже позволяю себе игриво взглянуть на него.
– Значит, целоваться тебе понравилось?
Эсбен запускает руку мне под волосы и ласково гладит шею. Он медленно произносит:
– Да, понравилось. Однозначно.
– Что ж, – говорю я и тянусь к кружке, – очень приятно это слышать. Я не зря пропустила сегодня лекцию.
– Принимаю комплимент. – Эсбен берет свою кружку, и мы чокаемся.
Мы идем к машине, соприкасаясь плечами. Эсбен включает музыку, потому что на сегодня уже достаточно разговоров. Мы оба охвачены эйфорией, которая не оставляет места больше ни для чего. Когда машина останавливается, я лезу за сумочкой и вижу на полу открытый бумажный пакет.
Вокруг валяются не меньше сотни пуговок с девизами.
Меня переполняют радостное возбуждение и ощущение чуда. И я не хочу выходить из этого состояния.
Глава 14
Разыскивается
Вечером я пытаюсь связаться со Стеффи по скайпу, поскольку хочу, чтобы она увидела, как я по-идиотски сияю, но она не отвечает, а вместо этого тут же перезванивает сама.
– Прости. Я отвратительно выгляжу и не желаю, чтоб ты видела мои сальные волосы и мешки под глазами. Такое ощущение, что за два дня я смоталась туда и обратно через всю страну. Подожди-ка. Ну да, именно это я и сделала!
– В таком случае, спасибо, что не показываешься. – Я включаю громкую связь и смотрю на себя в зеркало.
Обычно я не трачу время на то, чтобы полюбоваться собой, но сегодня – совсем другое дело. Сегодня я хочу видеть себя счастливой.
– Как ты поживаешь? Помимо мешков под глазами. Чем будешь заниматься на неделе? О! Ты же не рассказала мне про свою стажировку…
– Да это всё скучно. Какая разница? Я хочу знать, как дела у тебя. Твоя жизнь сейчас стала необыкновенно насыщенной.
Голос у Стеффи и правда утомленный, но я знаю, что она пытается приободриться ради меня.
– Э… ты не объяснишь, как завить волосы, чтобы было как в тот вечер? Когда я пошла к Эсбену.
На мгновение повисает тишина. А потом Стеффи отвечает – с глубоким удовлетворением. До нее дошло.
– Ты набралась смелости, да? Эсбену понравилась твоя прическа, и ты набралась смелости. Ты рискнула, и это окупилось.
Подруга начинает засыпать меня вопросами, и, поскольку она настаивает, я подробно, ничего не упуская, рассказываю, как прошел день. Когда мы расстаемся, Стеффи знает столько, что спрашивать больше не о чем.
Вечером во вторник, когда я сижу и занимаюсь, в дверь стучат.
– Привет. Можно?
Эсбен в темно-зеленой рубашке под кожаным пиджаком. Цвета волшебного леса, в котором мне хочется затеряться.
– Привет.
Я отступаю на шаг и пытаюсь принять менее мечтательный вид.
– Я договорился встретиться с Керри и уже опаздываю, так что у меня всего две минуты. Она хочет показать мне свою последнюю картину, но я решил сначала зайти сюда.
– Правда? – я с трудом выговариваю одно маленькое слово.
Эсбен кивает.
– Я скучал по тебе сегодня. По-твоему, это странно? Да, наверное. Но я не вру. Мы отлично провели время, и сегодня всё меркнет по сравнению со вчерашним днем. Вот я и решил тебя навестить.
Он покачивается на пятках и спрашивает:
– Ты не против?
– Нет, конечно.
Я настолько не против, что впору запрыгать, как ненормальной. Но вместо этого я делаю то, о чем давно мечтала. Далеко не так неуклюже, как боялась, я шагаю вперед и обнимаю Эсбена за талию, запустив руки под пиджак. Поверить не могу, что я решилась. Хотя я вся дрожу от испуга и волнения, я очень хочу этой близости.
Эсбен кладет руки мне на плечи и притягивает меня ближе.
– Вот зачем я пришел. Вот что я искал…
Я расслабляюсь в его объятиях, а когда Эсбен нежно целует меня в макушку, поворачиваюсь и прижимаюсь щекой к его груди. Несколько минут мы стоим, слившись в единое целое, а потом он сильнее прижимает меня к себе и говорит:
– Черт, мне пора бежать. Очень жаль…
Я глажу ладонью его спину.
– Увидимся завтра на лекциях?
– Конечно.
Он уходит, а я надуваю единорога, которого прислал Саймон. Может быть, потому что Эсбен вчера упомянул единорогов. Не знаю. Но я ставлю это розовое чудовище на стол в свободной комнате.
В среду Эсбен сидит рядом со мной на лекции по психологии. Наши руки всё время соприкасаются, и до меня доходит максимум десятая доля того, что говорит преподаватель. Затем Эсбен провожает меня на следующую лекцию. Как будто мы перенеслись в прошлое и он ухаживает за мной. С ума сойти, какой он милый и уважительный. Мы стоим в коридоре, в полушаге друг от друга, и от головокружения я не в силах взглянуть на него, поэтому развлекаюсь, играя с молнией на куртке.
Эсбен шепчет мне на ухо:
– Ну что, можно мне твой телефон?
– Да, – тяжело дыша, отвечаю я.
Вечером в четверг Эсбен буквально засыпает меня сообщениями.
Он присылает селфи в чудовищном ярко-оранжевом свитере грубой вязки, который прислала ему мать. На фотке у него преувеличенно испуганное лицо. «Боже, мама сошла с ума», – гласит сообщение.
Потом Эсбен присылает картинку с Чубаккой и подписью: «Потому что Чубакка».
Потом какую-то шутку про корову и бублик, которой я не понимаю. Но, прежде чем я успеваю ответить, Эсбен пишет: «Да, я тоже не понял. Но один чувак регулярно вешает ее у меня на стене в Фейсбуке. Помогите! Помогите!»
Потом Эсбен присылает список из трех важных вещей, которые, по его мнению, я должна знать.
1. Я часто ношу непарные носки.
2. Я ненавижу вареную кукурузу. Наверное, я единственный человек в мире, который ее ненавидит. Когда я ее ем, то ставлю початок вертикально и срезаю зерна, но они разлетаются, и на тарелку попадает всего несколько штук.
3. Я считаю, что ты необыкновенная, и сейчас очень хотел бы к тебе прибежать, сказать это лично, обнять тебя и послушать, как ты дышишь, но не буду, потому что ты испугаешься.
Я смотрю на третий пункт и улыбаюсь, а потом делаю скриншот, потому что хочу сохранить это послание навсегда.
Мой ответ:
1. Интересный стиль. Может, я научу тебя стирать.
2. Вареная кукуруза в початках меня тоже бесит, я в этом с тобой на сто процентов согласна. Давай придумаем какое-нибудь приспособление, которым можно срезать зерна так, чтобы они не рассыпались.
3. Я не боюсь.
Потом задумываюсь и пишу вдогонку: «Ну, стараюсь не бояться».
Через минуту я добавляю: «Да, да, мне страшно. Но в то же время я очень счастлива».
«Понятно, – отвечает Эсбен. – Я затянул с работой, которую надо сдать в понедельник, поэтому завтра вечером буду вкалывать. Может, сходим куда-нибудь в субботу? Пожалуйста, скажи «да». Только это поддержит меня морально, пока я пишу эссе про «Братьев Карамазовых». Я их уже ненавижу».
Я отвечаю: «Я охотно помогу тебе пережить Достоевского. Да».
«Увидимся завтра на лекции. Спокойной ночи, моя красавица».
Я снова делаю скриншот. Мне очень хочется послать обе картинки Стеффи, но я удерживаюсь. Сохраню их исключительно для себя.
И я действительно крепко сплю. Лучше, чем когда-либо.
В пятницу Эсбен, как обычно, садится рядом со мной на лекции. В процессе он протягивает руку, и наши пальцы сплетаются.
– Можно? – негромко спрашивает он.
Как это прелестно, когда он улыбается, почти не улыбаясь.
– Более чем, – отвечаю я. – Нужно.
Эсбен подносит мою руку к губам. Я, словно в трансе, наблюдаю, как он легонько касается губами моей кожи, как на мгновение прикрывает глаза. Форма его рта, нежность… я чуть не падаю в обморок. И до конца лекции моя рука остается лежать в руке Эсбена.
После занятий я звоню Саймону.
– Привет, персик. Как дела?
Сидя на краю кровати, я начинаю взволнованно подскакивать.
– Саймон, я хочу кое-что тебе рассказать.
– О. Ты? Ну давай.
Саймон слегка запинается, наверно, потому что я редко звоню ни с того ни с сего, чтобы поболтать. Но сегодня совсем другое дело.
– Твоя соседка по комнате бросила морских леопардов и вернулась?
– Лучше.
– Надувной единорог, которого я тебе прислал, теперь официально считается твоим соседом по комнате?
Я заглядываю в свободную спальню и вижу розовое чудовище, которое последние несколько дней сидело на столе.
– Вроде того. Но я звоню по другому поводу.
– Что случилось?
Я замираю, готовясь произнести это вслух.
– Мне нравится один человек.
– Лиам Нисон?
– Нет!
– Фло из рекламы страхования?
– Саймон!!
– Майли Сайрус? У нее новый прикид?
– Нет. Это парень, о котором я уже как-то упоминала. Он тоже учится здесь.
– А. Хорошо. Он тебя интересует?
Я понимаю, что Саймон отчаянно пытается не выказывать удивления.
– Да.
– Ну… здорово. И какой он?
– Он держал меня за руку и помогал собирать кубики льда, а еще у него полная машина пуговок с позитивными девизами.
– Звучит интригующе. А надувной единорог у него есть?
Я перестаю подскакивать.
– Не исключено.
– В таком случае, он мне нравится.
Я падаю на спину и смотрю в потолок.
– Он мне тоже нравится, Саймон. Его зовут Эсбен Бейлор. Погугли.
– Обязательно. Это моя обязанность – отслеживать кавалеров дочери.