Храните вашу безмятежность Коростышевская Татьяна
— Его серенити находится здесь? Это восточное крыло?
Вампир кашлянул.
— Кажется, тишайшая Филомена знает больше, чем ей собирались сообщить?
— Что именно подтолкнуло вас к этой мысли?
Волосы князя щекотали мне шею. Он не дышал, рука на моем локте была твердой и неподвижной. Можно было бы вполне вообразить себя в компании ростовой фарфоровой куклы.
— О, серениссима, — прошелестел вампир, — знали бы вы, какую бурю чувств вызываете в моем мертвом сердце.
Я фыркнула и убрала его локон.
— Тишайший Чезаре уверен, что моя близость для вас смертельна. Это правда?
— Да, драгоценная. — Чудовищный князь остановился и коснулся губами моей щеки. — О да…
Замерев, я прислушалась к своим ощущениям. Их не было.
— И эта смертельная опасность вас возбуждает?
Он отстранился.
— Вы только что сравнили меня с животным?
— Не в вашу пользу, Лукрецио. Ни одно животное не будет вожделеть того, кто может его убить. — Я тряхнула головой. — Ну же, бросьте эти нездоровые фантазии, дружище. Любовь и страсть должны быть простыми и понятными, а не вести к смерти.
— Это только у животных или людей, которые, впрочем, недалеко от них ушли.
— Мне слышится в вашем тоне высокомерие? Или вы не были когда-то человеком? Сколько лет вам было, когда вас обратили?
— Я родился вампиром.
— Как любопытно. Расскажите.
Я видела только глаза экселленсе. За время нашей беседы их цвет менялся раз десять, от кроваво-красного к желтому, зеленому и, наконец, серо-голубому. Не знаю, что за бури моя близость вызывала в его сердце, но снаружи это выглядело нарисованным фейерверком.
— Не сегодня, Филомена, — проговорил князь после продолжительной паузы.
Я разочарованно вздохнула.
— Ну раз вы не собираетесь развлечь даму…
— Я развлеку вас, серениссима.
Он чем-то зашуршал, справа на уровне моего лица в стене открылось небольшое круглое окошко. Снаружи оно было занавешено какой-то тканью, но пропустило в наше укрытие немного тусклого света.
Князь улыбнулся, кивнул и приложил палец к губам. Из коридора до нас донеслись мужские голоса.
«Здесь кого-то тащили, кого-то раненого», — говорил Чезаре.
Я скосила глаза, рассмотрела две склоненные фигуры. Синьор Копальди, довольно щуплый без своего костюма, что-то отвечал.
— Мы можем отсюда выйти? — одними губами спросила я экселленсе.
Он молча пожал плечами. Дож уже рассматривал канделябр. Снял что-то с золоченого завитка, показал секретарю:
— Я его убью.
— Кого? — Артуро заламывал руки, как актер, изображающий отца в площадном представлении. — Князя?
— При чем тут князь? Командора, — сообщил Чезаре примерно таким же тоном, которым обсуждаются рутинные дела. — Ну разумеется, его уродскому сыночку тоже предстоит умереть.
Раздавшийся, кажется, на моей макушке бой часов заставил меня вздрогнуть.
— А потом, дружище, я убью себя!
Я опять вздрогнула и посмотрела на экселленсе. Тот ухмылялся. Мужчины! Ну разумеется, давайте сбегать от неприятностей в смерть! Что там еще болтает его серенити? Честь моя ему покоя не дает? Ах вина? Не моя, его? То есть если я потеряю честь, этот… стронцо наложит на себя руки, оставив меня самостоятельно разгребать последствия? Очень по-мужски. И по-дожески. Любой же сможет править нашей безмятежной Аквадоратой. Ну просто зла на него нет!
— Клянусь, если Филомена осталась невредимой, я…
Многочисленная группа людей приближалась к ним по коридору. Подошвами я ощущала вибрацию пола.
Ну же, Чезаре, соберись. Не хватало еще, чтобы тебя видели в таком состоянии!
Холодная ладонь экселленсе закрыла мой рот, иначе я произнесла бы это вслух. От немедленной смерти вследствие моего укуса вампира спас дож, он быстро пообещал Артуро:
— Я дам ей развод.
Мой локоть вонзился в грудь князя, заставив того отшатнуться.
— Серениссима.
— Выведите меня к нему, — велела я гнусаво, слезы собирались в носоглотке. — Немедленно.
— Вас опечалили слова тишайшего? — Вампир опустил экран на смотровое окошко и под руку повел меня дальше.
Я не ответила. Во-первых, боялась разрыдаться, а во-вторых, зачем озвучивать понятное. Развод? Это мы еще посмотрим.
Выход из тайного хода оказался шагах в десяти. Князь чем-то скрипнул, стенная панель отъехала в сторону, и мы шагнули на полированные паркетные доски. Восточное крыло наполнялось людьми. Какая-то служанка охнула, заметив меня, Лукрецио, вернув панель на место, схватил девушку за подбородок и посмотрел в глаза глубоким вампирским взглядом. Клыки его при этом удлинились настолько, что перестали помещаться во рту.
— Ты ведь ничего не видела, милая? — прошепелявил он невнятно.
Но служанка зачарованно кивнула:
— Никаких тайных ходов, пригожий синьор.
Экселленсе ее отпустил. После того, как я наступила ему на ногу каблуком, подпрыгнула и пригрозила, что, если он посмеет цапнуть сейчас эту синьорину…
— Простите, Филомена.
Клыки спрятались за бледными губами, девушка, возбужденно хихикая, убежала.
— Только не вздумайте оправдываться моей близостью, не позволяющей вам держать себя в руках!
— Простите.
— Кто обещал не кусать жителей Аквадораты?
— Иссушать.
— Кто?! — пафосно переспросила я и запнулась. — Что вы говорите?
— Мы поклялись не иссушать граждан безмятежной Аквадораты. Что же до невинных укусов, нам это время от времени позволено.
— Кажется, дона догаресса обязана разобраться с этими древними вампирскими клятвами раз и навсегда. Что и кому позволено и до каких пределов.
— Вампиры тоже ваши граждане, и им нужно как-то поддерживать существование.
— Не таким образом.
— Люди должны есть и пить, а мы…
Спор начал меня утомлять, тем более что неподалеку разворачивались какие-то драматичные события.
— Хорошо, — перебила я экселленсе, — оставим вопрос открытым. Обещаю обсудить его с вами во всех подробностях на ближайшем Большом Совете.
Грохот выбитой двери заставил меня поторопиться. Расталкивая гомонящую публику, я пробралась поближе к супругу. Он ругался. Да еще как! Я со своим грязненьким «стронцо» могла лишь, задрав голову, внимать этим вершинам сквернословия.
— Вы не могли бы это все для меня записать? — попросила я громко и вежливо — Для увеличения словарного запаса.
Синьор Копальди съехал спиной по стене к ногам его серенити. Тот посмотрел на меня, перевел взгляд в дверной проем, потом на секретаря.
— Только обморока мне сейчас не хватает.
Артуро поднялся, держась за стену. Восхитительная самоотверженность, высокий профессионализм. Браво!
— Простите. Дона Филомена, вы здесь… А там… вы…
Я заглянула в спальню. Эдуардо да Риальто стоял в центре ковра, прикрывая чресла рыжим париком. На постели лежала обнаженная синьорина в русалочьей полумаске, очень похожей на мою. Глаза красавицы, большие и фиалковые, смотрели на нас безмятежно и весело. Для узнавания мне бы хватило и этих глаз, но были еще и волосы. Голубые как небо, как море, как волосы фарфоровой куклы маэстро Дуриарти. Это была Блю.
— Дядюшка, — проворковала она глубоким контральто, — дядюшка Лукрецио, простите меня.
В дверном проеме стало чрезвычайно тесно. В спальню ринулись одновременно командор да Риальто и князь Мадичи, последний выиграл у хозяина за счет роста. Чезаре, молниеносно сориентировавшись, обхватил меня за плечи и протолкнул к стене, закрыв корпусом от толчков.
— Эдуардо, — кричал командор, — какой скандал! Ты мне за это ответишь!
— Вам? — Экселленсе носком туфли задвинул под ковер какой-то ошметок. — Моя племянница оказалась здесь с вашим, синьор да Риальто, сыном.
— Племянница?
— Синьорина Дуриарти. Девочка моя, как это случилось?
Я посмотрела на супруга. Он наслаждался.
— Все так запуталось, — протянула Блю. — Я шла переодеться после представления, когда двое синьоров в костюмах клоунов…
— Подождите! — Командор бросился к ней, замахал руками, остановился, развернулся на каблуках. — Господа, простите, это семейное дело. Прошу всех покинуть помещение.
— Да, да, синьоры и синьорины, — поддержал его дож, широким шагом пересекая спальню. — Оставьте нас.
Он опустился в кресло, потянул меня, усаживая к себе на колени. Эдуардо продолжал стоять столбом. Мой взгляд остановился на его бедрах, и я покраснела. Синьор Копальди развил бурную деятельность в коридоре, разгоняя благодарную публику.
— Откуда кровь? — спросила я супруга, прикоснувшись губами к его мочке.
— Из бычьего пузыря, — так же интимно ответил Чезаре. — Куколка закрепила его под рыжими волосами. Заметила, как экселленсе спрятал пустую оболочку под ковер?
— Ты знал?
— Нет. Гаденыш Мадичи попортил мне довольно крови своими недомолвками.
Я хихикнула и поцеловала супруга в теплую щеку. Прислушалась к ощущениям. Они были до дрожи приятными.
— Филомена, — шепнул Чезаре, — нам нужно серьезно поговорить.
— Обязательно.
О чем? Супруг хочет осчастливить меня разводом? Никаких серьезных разговоров, пока я тебя не соблазню.
Переговоры меж тем прошли стадию экспрессивных угроз, приближаясь к обычной торговле. Дело обрисовывалось неприглядное. Невинная циркачка шла по коридору, напевая веселую песенку. Да, она собиралась изображать дону догарессу на представлении, поэтому даже попросила папеньку Джузеппе изготовить крошечную огненную саламандру, похожую на настоящую. Видите, обломки ее мадженты сейчас пузырятся в умывальном тазу? Почему пузырятся? Надо спросить папеньку, но, кажется, в изделие входили какие-то алхимические соединения. Блю собиралась вполне похоже извергать из подделки язычки пламени, балансируя на натянутом над зрителями канате. Ах, не важно. Синьорина шла по коридору, когда ее ударили по голове и лишили чувств. В себя она пришла уже в объятиях губернатора. Юноша был страстен и галантен, он признался бедной циркачке в любви, она не смогла устоять, и все произошло.
— Как это чудовищно! — воскликнул чудовищный князь. — Что я скажу своему другу маэстро Дуриарти, когда он узнает о надругательстве, коему подверг его дочь наследник да Риальто?
Эдуардо имел что сказать по этому поводу, но договаривающиеся стороны попросили его заткнуться.
Командор предложил денег. Экселленсе возмущенно отказался. Командор увеличил сумму. Эдуардо всплеснул руками, но вынужден был прервать жест, чтоб удержать у паха парик. С рыжих локонов на пол капала кровь. Отвратительное зрелище.
Блю ситуация нисколько не тревожила: девушка сняла маску, погладила ладошками гладкое фарфоровое личико. Хорошенькая. Мне не понравилось, как одобрительно посматривает в ее сторону тишайший супруг.
— Господа, — предложила я, — не стоит ли молодым людям сперва одеться?
— Артуро, — позвал дож, и голова секретаря оказалась в дверном проеме, — что полагается за насилие над невинной синьориной по законам нашей тишайшей Аквадораты?
— Смертная казнь, — сообщил синьор Копальди, — в случае, если стороны не решат дело полюбовно.
— Что скажут стороны? — спросил весело Муэрто. — Не вы, командор. Что думает синьор губернатор?
Он вообще не думал, это было ясно. Голубые глаза Эдуардо метались от отца к дожу. Наконец он пробормотал что-то о невыразимой любви, которая стала причиной этого ужасного события. Блю своим чувственным контральто возразила, что событие не было столь ужасным, а скорее нравилось синьору да Риальто буквально полчаса тому назад.
— Синьорина Дуриарти желает смыть бесчестие кровью? — спросил дож.
Она не хотела крови, предпочитая сатисфакцию.
— Ах, любовь, — вздохнул Чезаре с видом патриарха. — Что ж, драгоценные мои граждане, решим дело полюбовно. Честь синьорины Дуриарти будет восстановлена через брак, новобрачные на рассвете отбудут на острова Треугольника, но им будет запрещено возвращение в Аквадорату вплоть до распоряжений Большого Совета.
Синьор Копальди возразил:
— Однако даже свадьба не отменяет наказания, положенного за прелюбодеяние. Синьор да Риальто должен быть подвергнут поруганию у позорного столба. Либо порке, либо…
— У губернатора не будет на это времени, — отрезал дож. — На рассвете он с супругой покинет тишайшие воды. Мы подпишем брачные документы немедленно.
Артуро вошел, раскрыл на кровати кожаную папку.
— А вы подготовились заранее, — процедил командор.
— Я попросил эти бумаги у вашего секретаря, — ответил синьор Копальди с достоинством.
— У моего бывшего секретаря?
— Как вам будет угодно. У нового младшего секретаря его серенити. Кстати, наш младший секретарь сообщил мне, что кардинал Мазератти, по счастливой случайности, коротает время в часовне палаццо.
Это был мощный удар, сокрушительный, последний. Командор да Риальто выругался, бросил в сына ключом на цепочке и вышел. Дверью он не хлопнул лишь из-за отсутствия последней.
Новобрачные подписали документы, Блю обняла Эдуардо за шею.
— Не грусти, милый, тебе будет с нами хорошо.
Синьор Копальди присыпал чернила песком, встряхнул бумагами.
— Помогите синьорине Дуриарти одеться.
Парочка горничных увела голую куколку. Вот ведь чертовка, она абсолютно не смущалась своей наготы. Какое непотребство!
Артуро выглянул в коридор, поманил кого-то рукой.
— Ваша серенити, — попросил Эдуардо, — позвольте мне поговорить с доной догарессой наедине.
— Не позволю. — Супруг многозначительно посмотрел на рыжий парик. — Сначала наденьте штаны.
Синие ливреи появившихся лакеев указывали на принадлежность их к дому да Риальто.
— Пойдем, дорогая, — Чезаре спихнул меня со своих коленей, — мы будем присутствовать на венчании.
Князь Мадичи, до этого момента любующийся непроглядной чернотой за окном, пошел к выходу.
— Филомена, — позвал Эдуардо.
— Я подожду вас в коридоре, синьор да Риальто.
— Не подождешь. — Супруг дернул меня за руку.
— Еще как подожду, — прошипела я уже в коридоре. — Пусти.
— Что он может тебе сказать?
— Вот это я и хочу узнать.
— Я присмотрю за серениссимой, — предложил экселленсе, — и провожу ее в часовню.
Дожа ждали другие дела. Он нам об этом сообщил. Дожа доводило до безумия поведение тишайшей супруги. Об этом он сообщил небесам. Дож был благодарен князю, об этом он сообщил самому князю. И поклонился.
Лукрецио увлек Чезаре в сторонку, они зашептались. Супруг хлопнул экселленсе по плечу, строго посмотрел на меня и ушел по коридору.
— Мне показалось, серениссима не желает оставаться наедине с супругом?
— Она не хочет говорить о разводе, поэтому впредь будет избегать любых бесед.
— Предусмотрительно.
— Итак, — сменила я тему, — вы все это устроили?
— Вам не понравилось?
— Отчего же. Забавное и поучительное зрелище. Сочетать браком повесу и фарфоровую куклу.
— То, что Блю создана из фарфора, а не из глины…
— Да, да, да, — перебила я. — Синьорина Дуриарти — человек и гражданка тишайшей Аквадораты.
— Гомункул и гражданка.
Я приподняла брови, вспомнила, что под маской этого никто не заметит, и выразила удивление тоном:
— Вы столь озабочены точностью наименований различных видов живых существ. Разве это имеет какое-нибудь значение в нашем многообразном мире?
— Как оказалось, имеет. Серениссима, видимо, не подозревает о существовании в городе некоторых организаций, ставящих целью борьбу с любой инаковостью?
— Не подозревала до этого момента.
— Люди, Филомена, склонны винить во всех своих бедах тех, кто хоть в чем-то на них не похож. Пока Аквадората процветает, и мы, не люди, находимся в относительной безопасности.
— Нашему процветанию что-то угрожает?
— В любой момент тучные времена могут смениться худыми.
Я повторила вопрос. Экселленсе потер ладонью обожженную щеку:
— Предположим, мы ввяжемся в войну.
— С кем?
— Не важно. Войны ведутся постоянно. Ну, предположим, рыцари большой земли найдут достаточно золота, чтобы нанять наши боевые эскадры для своих нужд.
— Пока они едва наскребли на покупку транспорта.
— Я сказал, предположим. Аквадората занимает чью-либо сторону в борьбе за пустынный восточный материк и начинает тратить уже свои финансы. Граждан тишайшей столицы вынуждают затянуть пояса, и они винят в своих бедах отнюдь не провальную политику Большого Совета, не дожа Муэрто, а, например, вампиров, навлекших проклятие на город.
Какие страшные фантазии обуревают князя Мадичи. Я даже поежилась.
— Поверьте, Филомена. Все обычно так и происходит.
— Доверяю вашему опыту, экселленсе.
— Он подкреплен даром предвидения. Серениссима, я восстал ото сна, ощутив приближение большой беды. Нас, древних вампиров, бессмертных Ночных господ, давно не занимают мелкие человеческие дрязги, мы пробуждаемся лишь на зов клятвы, которая древнее даже нас.
От торжественности слов экселленсе по моей спине пробежали мурашки.
— Значит, браком с губернатором да Риальто вы собираетесь защитить бедняжку Блю?
— Именно, Филомена. И не только ее. В городе участились нападения на чародеев и алхимиков. И маэстро Дуриарти, создатель нашей красавицы, тоже подвергается опасности, и ее деревянные носатые родственники, и труппа марионеток, которым, к несчастью, не нужны кукловоды.
— Так вот почему синьорина Дуриарти говорила жениху, что ему будет хорошо с «ними». Она употребила множественное число.
— Блю постарается выполнить обещание. В ее фарфоровой головке достаточно разума, чтоб составить счастье благородного синьора да Риальто.
— Но она не любит его.
— Зато вполне может сыграть что угодно. Да и кто знает, может, со временем Блю сможет полюбить своего супруга.
Я недоверчиво хмыкнула.
— Не будьте столь высокомерны, серениссима. Моя племянница способна испытывать благодарность и дочернюю любовь, она согласилась участвовать в сегодняшнем представлении ради спасения своих сородичей. Это ли не благородство?
Серые глаза князя наполнила бесконечная усталость. Он меня пристыдил. Если бы не хищно поблескивающие при этих словах клыки, я бы уже рассыпалась в извинениях. Но вид зубов экселленсе направил мои мысли в другое русло.
Благородные защитники. Кусать граждан безнадзорно я им все равно не позволю. Но им же нужно питаться, так же как и нам. Только вот нам, чтоб поесть, нужно заплатить за еду, или поймать ее в сети, или вырастить. Так, так… Пойдем по аналогии. Никакого разведения людей на прокорм. Это немыслимо. И никакой разрешенной охоты. Хотя уверена, горожане не отказались бы от такого развлечения раз или два в год.
— Ваше сиятельство, — проговорила я, нарушив воцарившуюся было тишину, — вы будете платить людям за кровь.
— Простите? — смена темы его озадачила.
— Ваш способ питания, экселленсе, нужно легализировать. Этим мы убьем сразу нескольких зайцев: восстановим справедливость, потому что ваши, простите, тайные надкусывания наших граждан от нее далеки, и развеем мистический флер существования аквадоратских вампиров, тем самым уравняв их с прочими горожанами.
Князь задумался.
— Знаете, Филомена, это великолепная идея. Когда-то на заре времен король Аквадораты объявил для этих целей один день в году временем дикой охоты.
Разочарованный вздох от того, что мысль об охоте пришла не мне первой, я подавила.
— Король?
— Первый и единственный, Теодорих Безземельный, у людей все образования почему-то начинаются с монархии. Обычай не прижился из-за смены строя и потому, что после цареубийства гнездо Мадичи погрузилось в столетний сон.
— Мне казалось, что наш город-государство образовал совет патрициев.
— Лишив жизни монарха, — кивнул экселленсе. — Как, однако, поверхностно преподают историю в «Нобиле-колледже-рагацце».
Смущенно покраснев, я предложила:
— Пусть Ночные господа подадут прошение Большому Совету.
— Я составлю его немедленно.
— Необходимо также учредить некий надзорный орган во избежание…
— Подозрений!
Я хотела сказать «злоупотреблений», но согласно кивнула.
— Дона Филомена, — прошелестел князь, — у вас, моя серениссима, государственный ум. Тишайший Муэрто должен до последнего часа благодарить меня за брачный подарок.
— Меня подарило дожу море, Лукрецио, — отчеканила я. — Не плодите сплетни.
— О, их и без меня в избытке, дона догаресса. Например, о том, что супруга его безмятежности — русалка, одна из тех самых форколских сирен.
— Нелепица!
— Разумеется, серениссима. К чему я вам ее пересказал? Именно такие глупости крайне живучи в сознании толпы. Опасайтесь, дорогая. В случае беды наши добропорядочные горожане вполне способны, вопя и улюлюкая, потащить вас на костер.
Мы беседовали с князем уже довольно долго. Остановив бегущего по коридору лакея, я спросила, одет ли синьор да Риальто. Мне ответили, что одет и теперь рыдает, отказываясь выйти из спальни.
Я вошла туда без стука. Эдуардо сидел на кровати, опустив лицо в раскрытые ладони.
— Филомена!
— Вы хотели мне о чем-то сообщить.
Слуги почтительно удалились, экселленсе прислонился к дверному косяку, поглядывая в коридор.
— Сможешь ли ты меня простить? — всхлипнул Эдуардо.
— После того, как вы прекратите мне «тыкать»? Возможно. — Я села в кресло, которое незадолго до этого делила с Чезаре. — Губернатор, возьмите себя в руки. Ваша невеста ждет вас у алтаря.
— Невеста…
— Синьорина Блю Дуриарти, — напомнила я дружелюбно.
— Я не желал этого брака.