Храните вашу безмятежность Коростышевская Татьяна
— Как он, Маура?
— Плохо, — ответила она в сердцах, — что бы там ни пищала эта путтана Раффаэле. Она, видишь ли, подлая лживая дрянь, осталась во дворце и ежедневно является в школу на новенькой алой с золотом гондоле.
По моему затылку пробежали ледяные мурашки.
— В каком качестве синьорина Паола находится подле его серенити?
— Тебе чью версию? Мою или этой путтана?
— Обе.
— Я подозреваю, что Чезаре все равно, что эта пигалица вытворяет. Экселленсе виделся с ним на дворцовых приемах, тишайший Муэрто постоянно пьян и едва способен устоять под тяжестью парчового кафтана.
— Пьян?
— Мужчины глушат боль вином. Лживая Голубка пользуется этим на полную. Ах, Чезаре подарил мне прелестного пони! — пронзительно пропищала Маура. — Только со мною он безмятежен!
— Пони?
Панеттоне посмотрела на меня как на дурочку:
— Дож! Безмятежен дож! С этой развратной…
— Он подарил ей пони? — перебила я горячо. — Пони с бантом? И мою лодку? Развод он тоже собирается ей подарить? Стронцо!
— Еще какой, — поддакнула Маура. — Вместо того чтобы искать настоящего виновника гибели синьоры Маддалены, он разбрасывается подарками. И это еще не все! Помнишь свою горничную Инес? Карло удалось встретиться с ней за пределами дворца. Инес рассказывает, что этот стро… то есть тишайший Муэрто начал оказывать знаки внимания Ангеле. Каково?
Улыбнувшись, очень уж это «каково» напомнило мне тишайшего супруга, я переспросила:
— Рыженькой Ангеле?
— Ну да. Инес теперь опасается мести этой дурочке со стороны Раффаэле.
Интересно, что там за знаки? Но Панеттоне подробностей не знала.
Итак, супруг пьянствует. Ах, как это нехорошо. Вино туманит разум, дож не может себе этого позволить. Чезаре дож слишком недавно, он не успел нарастить вокруг трона щит из верных людей. Гвардейцы, пришедшие во дворец вместе с ним, смогут защитить его безмятежность? Да почти половина этих парней охраняет от неведомой опасности остров Саламандер!
— Мне нужно встретиться с Артуро, — решила я.
— Его нет в Аквадорате. Карло пытался. Более того, нам не удалось выяснить, куда именно синьор Копальди испарился. Экселленсе собирается спросить об этом напрямую тишайшего Муэрто.
Плохо, очень плохо. Чезаре совсем один. Мне нужно вернуться во дворец. Но как?
Ответа не было. Пока не было. Филомена Саламандер-Арденте обязательно что-нибудь придумает.
— Приляг, — предложила Панеттоне, — после сиесты я схожу за лекарем, чтобы он тебя осмотрел.
— После сиесты, милая, мы с тобой будем учить стихосложение и литературу, — возразила я, забираясь на кровать.
Когда в голову не приходит ничего толкового, надо отвлечься. Да. Это всегда помогает. Маура ушла к себе, я поворочалась, пытаясь задремать. Экстракты Мауры, которые я задела локтем, зашуршали страницами. Сон не шел. Я села, подложив под спину подушку, развернула тетрадь и погрузилась в чтение.
— Филомена, — доносилось будто издалека, — синьор Афамале пришел тебя осмотреть.
Коричневое лицо лекаря с белоснежными кустистыми бровями вынырнуло из тумана.
Я улыбнулась:
— Приятно познакомиться, профессоре.
Старик сообщил, что он не профессоре, а, напротив, ветеринар, и что я — кобылка здоровая и должна побольше есть и двигаться. Одарив нас с Маурой этими бесценными советами, синьор Афамале взял деньги за визит и попрощался.
— Испугалась, — оправдывалась Маура, закрыв за ним входную дверь. — Ты спала и спала, я подумала, что слишком тебя сегодня утомила, что лихорадка вернулась, и побежала за этим коновалом.
Я посмотрела за окно. Луна с вечернего уже неба подмигнула. Сон пошел мне на пользу. Голова была свежей, а настроение — прекрасным. Я не сдамся без боя, не уплыву к родителям зализывать раны. Я найду преступника, я потребую справедливости для себя и наказания для виновных.
Когда с визитом явился сиятельный Мадичи, мои волосы еще не просохли после ванны, они торчали во все стороны мелкими пружинками. Прическу князь похвалил, как и свежий румянец, как и платье. Чтоб не заставлять вежливого патриция ломать голову, придумывая комплименты, я попросила его позаниматься с нами. Лукрецио заглянул в конспекты директрисы, узнал руку и стал немного манерно-сентиментален.
— Ах, умненькая синьорина Аннунциата, пылкая и жадная до жизни… сколько воды утекло…
Мы приятно удивились, когда вместо стариковских воспоминаний о нежной страсти чудовищный князь выдал нам объемную лекцию о творчестве луарских трубадуров. Маура тщательно ее записала.
А потом домой вернулся Карло. От ужина экселленсе, по понятным причинам, отказался, но не преминул уединиться с Маламоко на кухне.
Беседа длилась минут десять от силы. Панеттоне тем временем уложила мои просохшие волосы в высокую прическу.
— Без Чикко на ушке ты выглядишь непривычно, — вздохнула она.
Дверь распахнулась, экселленсе исполнил на пороге прощальный поклон:
— До завтра, моя серениссима. Если пожелаете, мы могли бы возобновить наши музыкальные занятия.
Я с восторгом согласилась. Карло пошел проводить гостя, а потом мы сели ужинать в узком семейном кругу.
— Что рассказал тебе князь? — спросила я, развернув на коленях салфетку.
— Экселленсе собирается завтра пригласить тебя на прогулку и спрашивал моего дозволения.
— А ты мне… кто?
— Опекун и старший мужчина в семье, — отрезал Такколо. — Дозволение он получил.
— Не пойду! Вот назло теперь никуда не пойду, тоже мне, заговор патриархов.
— Пойдешь. — Карло отрезал кусочек ароматного мяса, прожевал его, прикрыв от восторга глаза. — Чудовищный князь сулит нам приоткрыть завесу тайны кристального атолла.
— На словах эти завесы не приоткрыть? — Я тоже жевала и тоже наслаждалась, поэтому необходимую толику недовольства добавить в голос не получилось.
— Филомена, брось капризничать, — предложила Маура, — и дай мальчикам шанс покрасоваться.
— Лукрецио был мальчиком несколько сотен лет назад.
— А мужчины до старости ими остаются. Правда, милый?
«Милый» посмотрел на «женушку», потом на кушанья, догадался, что в случае отрицательного ответа его вполне могут попросить из-за стола, и кивнул.
— Может, интерес нашей львицы вызовет то, что во время прогулки высоки шансы повстречать его серенити, прогуливающегося там же и в то же самое время?
О, меня это действительно заинтересовало.
— Ты сочинила злодейский план, дона догаресса? — обратилась ко мне победительница в супружеском споре.
— Злодейский? Скорее план добра и света. Надеюсь, после завтрашней встречи с Чезаре он оформится окончательно.
— Если тебе не удастся поговорить с ним завтра, следующий шанс предоставится тебе на экзамене, — сказал Маламоко. — Среди учениц ходят слухи, что в день выпуска дону Паолу будет сопровождать лично тишайший Муэрто.
— Ну вот… — Я поморщилась. — Великолепная Голубка под руку с дожем. Они приплывут на «Бучинторо»? Нет, галера не пролезет в наш узкий каналец. Они прибудут на алой гондоле. Можно было бы за оставшееся время пошить себе самые богатые и яркие наряды, украсить цветами и фонариками наемную лодку…
— Денег нет, — перебила Панеттоне, — планируй что-нибудь менее затратное.
— Ты хочешь поговорить Чезаре или уязвить Раффаэле?
Я пожала плечами:
— Сколько у нас осталось времени до экзамена? Меньше недели?
Друзья переглянулись.
— Три дня, — ответила Маура с сочувствием. — Всего ничего. Ты права, Филомена, по сравнению с соперницей мы будем смотреться довольно бледно.
— Блеснем умом, — решила я. — Ну и пусть эта путтана наслаждается своим триумфом, уверена, она будет столь в него погружена, что мне предоставится момент поговорить с моим пока еще супругом. А сейчас, рагацце, давайте уберем со стола и займемся танцами, этой дисциплиной мы пока пренебрегали.
И до ночи мы репетировали.
Экселленсе явился с визитом после заката следующего дня.
— Серениссима, — спросил он, настраивая инструмент — семиструнную гитару, — вы не боитесь, что с минуты на минуту в этот дом явится все семейство Саламандер-Арденте? Что вы скажете своим родителям?
— Что придется потесниться, — улыбнулась я. — Нет, Лукрецио, они не приплывут.
В этом я была почти уверена.
После урока, к слову, пела я великолепно, Маура помогла мне одеться для прогулки. Судя по ее торопливости, синьора Маламоко ожидал небольшой сюрприз сразу после того, как за мной с экселленсе закроется дверь.
— Куда мы поплывем? — спросила я спутника.
Мое исполнение древней вампирской песни привело князя в восторг, в котором он пребывал и теперь.
— Поплывем? Ах, серениссима, плыть не придется. Цель нашей прогулки находится меньше чем в квартале от этого порога.
— С которого шагнуть можно только в канал.
— Если вас не сопровождает чудовищный князь Мадичи!
И этот древний мальчишка заключил меня в объятия, приподнял, и мы взвились в ночное небо подобно шаловливой парочке дельфинов, выпрыгивающих из волн.
Это не был полет, князь не махал руками или полами плаща, он отталкивался подошвами от скатов крыш, башенок, черепичных козырьков. Мы скакали. Как… Как блохи! Точно. Как огромная беловолосая блоха, сжимающая передними лапками, ну положим, рыжую хлебную крошку. Это сравнение мне так понравилось, что я расхохоталась.
— Вам дурно, серениссима? — спросил экселленсе, ставя меня на брусчатку какой-то крошечной площади.
— Это от восторга, — соврала я. — Где мы находимся?
— Во дворе монастыря Санта Мария.
— Мне расскажут о моих семейных тайнах сестры-монахини?
— Нет. — Князь подошел к гранитной глыбе, в которой угадывались очертания разрушенного теперь фонтана. — Монастырь давно заброшен и используется отнюдь не для молитв.
— А для чего? — Приподняв брови, я смотрела на пару мешковатых балахонов, которые экселленсе извлек из-под обломков гранита и сейчас встряхивал, подняв клубы пыли.
— Разумеется, для тайн. — Он протянул мне одно из одеяний. — Наденьте, серениссима.
Я повиновалась, Лукрецио затянул на моем поясе веревку, набросил на голову капюшон.
— Маску.
Это была Служанка, Немая служанка, алебастрово-белая круглая личина с отверстиями для глаз, жирно обведенными черными линиями. Понадеявшись, что ручку до меня никто не облизывал или что ее хотя бы помыли, я приоткрыла рот.
— Простите, тишайшая, — шепнул спутник, — мы отправляемся с вами в такое место, где любое неосторожное слово может стоить вам жизни, я не хочу рисковать.
Сам он закрепил на лице маску Гражданина, что я, по понятным причинам, вслух не прокомментировала. Было интересно и нисколько не страшно.
Экселленсе повел меня под руку. Мы обогнули развалины какой-то пристройки и вышли в обширный двор, ступени которого спускались к воде причалом. Там покачивались на волнах с десяток одинаковых неприметных гондол.
В приватной башенке мигнул свет, кто-то водил из стороны в сторону фонарем. Мы приблизились с размеренной торжественностью.
— Что там с елиледжем? — спросил князь фонарщика. Тот был в таком же балахоне, только маска его оказалась снабжена длинным птичьим клювом.
Я хмыкнула, не разжимая губ.
— Его засевают в сердцах верных. — Фонарь качнулся. — И не только его.
— Престол и наследие? Слово и дело?
Огонек дергался уже раздраженно. Экселленсе, кажется, подбирал в пары первые пришедшие на ум слова.
— Море и солнце? Корона и кристалл?
С последним он угадал, ему ответили:
— Во имя безмятежности.
Экселленсе издал душераздирающий вздох, приглушенный скрипом старых деревянных петель. Стена башенки опустилась подобно замковому мосту, открывая темный зев входа.
— Проходите, братья и сестры, — предложил фонарщик.
— Благодарю, брат Первый сенешаль.
— Никогда ничего не меняется, — ругался шепотом экселленсе, придерживая меня под локоть, когда мы спускались по каменной винтовой лестнице. — Сеятели тупоумные. Сначала они сеют, потом покушаются на символы власти.
Выразив ему сочувствие мычанием, я сосредоточилась на спуске, который, к счастью, скоро закончился. Мы оказались в огромном, действительно огромном, настолько, что противоположный его конец не был виден в свете потолочных частых светильников, зале. Потолок его походил на пчелиные соты, а пол, в трещинах и выбоинах, — на бесконечную старую столешницу. Здесь было очень многолюдно, около сотни фигур в балахонах толпились шагах в тридцати от входа.
Мы подошли к ним.
— Брат Четвертый канцлер, — шепнул кто-то экселленсе, — вы сегодня припозднились.
— Вербовал новую адептку нашей великой цели, брат Восьмой канцлер, — ответил князь любезно, но шепотом. — Позвольте представить вам сестру… Двадцатую гранд-даму.
— При всем уважении, брат, эта должность уже закреплена за графиней Грандебоко.
— Это немыслимо! Я же просил оставить двадцатую за мной.
— Не горячитесь, брат. Женские имена в нашем великом деле представлены несколько однообразно, графиня заняла его раньше.
— Двадцать первая?
— Синьорина Окопиколи.
Экселленсе ругнулся, его собеседник продолжил перечислять патрицианские фамилии, они поспорили, в результате чего я оказалась сестрой Третьей кастеляншей.
Это мне понравилось. Князь был только четвертым, а синьор Пассерото, которого я без труда узнала под маской, всего лишь Восьмым.
— Говорят, — шепнул вампиру дворцовый управляющий, — что о нас прознал тишайший Чезаре и теперь, вполне вероятно, скрывается под одним из капюшонов.
— Кто говорит?
— Брат Девятый магистр.
— О, — прошептал экселленсе недоверчиво, — он может говорить?
— До вас дошли страшные известия о его болезни? Говорит граф… то есть брат Девятый с трудом, я навещал его нынче вечером в портовой резиденции, прежде чем явиться сюда.
— Болезни?
— Ужасная инфлюэнца, брат охрип, ему приходится кутать шею шарфом и питаться лишь бульоном.
Князь сокрушенно прищелкнул языком, и я готова была поклясться, что клыки его, сейчас скрытые маской, не помещаются во рту.
Чезаре! Он здесь! Именно эту встречу пообещал мне князь через Карло. Разумеется, наша серенити не мог оставить без внимания столь многочисленное тайное общество.
Глаза мои шарили по толпе, пытаясь выхватить из нее знакомые очертания. Я ведь его узнаю, правда? Но балахоны были отвратительно похожи один на другой, маски разнообразием тоже не отличались. Это были в основном простые личины Вольто и Лекарей. Лишь одна рослая дама щеголяла золоченой маской Аквадораты, которая нелепо контрастировала с мешковиной капюшона.
Шум разговоров стих. С потолка, истошно скрипя и дергаясь, спускалась на веревках дощатая платформа, видимо, в прошлой жизни служившая грузовым лифтом. На ней, горделиво скрестив руки, стоял мужчина. Как только его голова оказалась в помещении, он стал говорить.
— Братья и сестры… скрип… в эту лихую годину… скрип… мы собрались здесь… скри-и-ип… чтобы…
Платформа дернулась, остановилась, опасно накренившись. Одна из веревок, видимо, застряла в блоке. Оратор пошатнулся, посмотрел вниз и спрыгнул, шлепнув об пол подошвами туфель.
Все зааплодировали:
— Браво, брат Первый тайный канцлер! Какое чудесное появление.
— Вы спустились с небес подобно древнему богу…
— Древнему богу-спасителю…
— Спасителю отечества…
Хорошо, что рот мой был занят, потому что я уже азартно придумывала фразу, начинающуюся на «отечество».
Какой, однако, балаган. Ему не стыдно? Я имею в виду командора? Лицо его скрыто под маской, но голос-то узнаваем. Первый тайный канцлер? Шут! Клоун!
Синьор да Риальто меж тем, раскланявшись публике, поприветствовал новых адептов. Нас, новичков, оказалось более десятка, и тайные имена по очереди выкрикивались самими адептами.
— Сестра Третья кастелянша, — сказал за меня князь, и дама-Аквадората повернула в мою сторону золоченое лицо.
Видимо, тоже кастелянша, может даже Первая. Конкуренция у нас, кастелянш, кажется, небольшая.
Командор продолжал вещать. Лихая година в нашем тишайшем отечестве должна была наступить со дня на день, и в это нелегкое время мы, сплотившись плечом к плечу, должны были…
Что? Мне даже показалось, что я ослышалась. Предполагалось, что на наших сплоченных плечах на престол взойдет его величество Теодорих. Король?
— Драгоценный брат Первый тайный канцлер, — протянула дама-Аквадората несколько нетрезвым мужским голосом, — собирается оживить покойника?
— Простите? — Да Риальто медленно повернулся к вопрошающему. — Как вас зовут, любезная сестра? Или брат?
— Первый и единственный черпальщик при королевских нужниках, — хихикнул дож, приседая в дамском реверансе.
Это был Чезаре, и он был чертовски пьян. Командор его, разумеется, тоже узнал.
— Брат Первый черпальщик, — сообщил он с фальшивой любезностью, — вам будет интересно узнать, что наше королевское величество Теодорих получит при восшествии на престол второй номер. Аквадоратой будет править Теодорих Второй!
Князь сжал мой локоть, но я и без того перестала таращиться на Чезаре и отвернулась.
— И где мы его найдем, спросите вы меня, о неосведомленные, невинные души? — Белая маска командора двигалась из стороны в сторону: он осматривал паству с размеренной торжественностью. — И я отвечу! Не нужно искать. Я…
— Вы? — расхохотался Чезаре.
— Я уже нашел нашего короля, — уточнил Первый тайный канцлер.
Публика зааплодировала, я тоже хлопнула пару раз, чтоб не выделяться. Нет, разумеется, я была признательна дорогому Лукрецио за прогулку, прыжки по крышам, цирковое представление в подвале монастыря и за возможность увидеть, пусть в маске, тишайшего супруга, но обещали-то мне совсем другое. Что там мой атолл?
— Прошу простить меня, — один из адептов прокашлялся, — но хотелось бы уточнить: наш новый король… Он сможет чем-то подтвердить свои притязания? Нет-нет, господа, то есть братья и сестры, я всячески за монархию, это прекрасный древний институт… И все же?
— Разумеется, — ответил командор.
Адепт опять прокашлялся и попросил уточнить, так, для интереса, потому что он наследственный монархист, впитавший с молоком матери…
— Все вы знаете, — сказал да Риальто, — что первый и единственный король Аквадораты, коварно лишенный жизни алчными беспринципными людьми, носил прозвище Безземельный?
Многие не знали, это было понятно по приглушенному ропоту. Я высокомерно осмотрелась. Неучи! О том, что мне самой королевское прозвище недавно сообщил экселленсе, как-то подзабылось.
— А почему он был Безземельный? — вопросил оратор.
— Потому что у него не было земли? — донеслось из задних рядов.
Предположение показалось мне логичным, но со всех сторон раздалось шиканье.
Командор переждал унижение выскочки и продолжил:
— Древняя аквадоратская легенда гласит, что владения Теодориха ушли под воду после договора, заключенного с морем. Теперь же, именно теперь, когда лихая година на пороге, королевский остров воспрянул, чтобы служить доказательством…
— Минуточку, — перебил гнусаво какой-то брат из первых рядов. — Остров — это прекрасно. Подразумевается, что тот, кто владеет им, является наследником покойного величества по прямой линии? Тогда это море? Ведь остров, по договору, перешел ему.
— Море — это вода, — сказал командор.
Это тоже показалось мне логичным, и никто не посмел шикать.
— Море — вода, остров — суша. Остров показался из воды, значит, морю принадлежать перестал.
— Значит, — гнусавил вопрошающий, — быстрый и ловкий нотариус может оформить права владения тому…
— Нет! У острова есть владелец, и он станет королем!
Кто-то спрашивал координаты, кто-то — имя владельца, шум многих голосов дробился под сводами.
— Зачем ты пришла? — зашипели мне на ухо. — Теодориха Безземельная!
— Уймитесь, брат Черпальщик. — Князь приобнял меня за плечи. — Моя дама не может вам ответить.
Я очень даже могла. Могла выплюнуть идиотскую держалку и сообщить этому стронцо зачем. Но экселленсе прижал мою маску ладонью.
— Не может ответить вам и не должна показывать лица прочим.
— Где она шаталась?
— Она была больна и несколько недель находилась между жизнью и смертью.
Чезаре выругался, я грызла держалку, ладонь вампира оставалась на моем лице поверх маски. С одной стороны меня прижимало к мраморно-холодному боку Лукрецио, с другой — обжигал разгоряченный Чезаре. Между жизнью и смертью? До сих пор, кажется, там нахожусь.
— С меня довольно, — сообщил дож в пространство. — Просто довольно. Я по горло сыт этими мелочными, убогими мышиными войнами.
И, расталкивая толпу локтями, удалился. Рослые братья, военную выправку которых не могла скрыть мешковатость балахонов, следовали в его фарватере.
— Он сыт? — прошелестел едва слышно экселленсе. — Тогда каково мне?
— У вашей дамы инфлюэнца? — встревоженно спросил Пассерото. — Вы сказали тишайшему… брату Черпальщику… что ваша дама больна.
— Это действительно может быть заразно, брат Восьмой канцлер. Мне, по понятным причинам, болезнь не страшна, но вы…
И синьор дворцовый управляющий тоже заработал локтями, расталкивая соратников.
А потом начались хоровые песнопения. Про лихую годину на пороге и про дивный новый мир. Меня мутило от отвращения, от обиды на Чезаре, от жалости к нему, и я едва дождалась благословенного мига, когда собрание закончилось и братья-сестры небольшими группками стали расходиться.
— Ни в чем более нелепом мне участвовать доселе не приходилось, — сказала я, отплевываясь, когда мы с князем выбрались на поверхность. — Нелепом и постыдном. Какая, кракен всех раздери, лихая година?
— Война.
— С кем?
— Да с кем угодно. Вокруг бушуют конфликты, страны, континенты и империи сражаются за территории, лишь в Аквадорате десятилетиями царит безмятежность.
— Потому что мы предпочитаем договариваться!
— И можем себе позволить самую сильную армию.
— И поэтому, — вздохнула я. — Лукрецио, вы старый и мудрый, объясните мне, зачем нам король?
— Во-первых, — вампир предложил мне руку, и мы принялись прогуливаться по пятачку брусчатки, — это красиво.
— Вас укусить? — предложила я с улыбкой.
— Во-вторых, — улыбнулся он, — король нам не нужен, нам нужно взобраться на вершину, столкнув в пропасть гадкого выскочку Муэрто. Вы поняли, о каком острове шла речь, Филомена?
— Разумеется! Изолла-ди-кристалло.
— Это значит, что вы по прямой линии происходите от Теодориха Безземельного.
— По волнистой! Как это нелепо. Изолла-ди-кристалло — всего лишь символ, который командор использует в своей внутригосударственной политической борьбе. Сам по себе, без да Риальто, он ничего не стоит, просто красивый, отдаленный от морских путей атолл. Ну хорошо, они возведут на трон младенца… О, младенца! Конечно! Сам он править по малолетству способен не будет, при нем будет состоять консорт, к примеру любящий дедушка да Риальто.
— Я уже восхищался вашим светлым умом, серениссима?
— Сегодня? Не припомню. Вы хвалили мои волосы и манеру исполнять вампирскую любовную балладу с аутентичным фрикативным «г».
— Я вас обожаю.
— Вы меня к чему-то подталкиваете.
Он подхватил меня на руки и запрыгнул на крышу.