Он уходя спросил (адаптирована под iPad) Акунин Борис

XIV

– Желал доложить еще вчера, но предпочел дождаться результата.

– А что было вчера?

Я протер глаза.

– В половине четвертого к Миловидову на завод явилась мадам Хвощова. В пять минут пятого вышла, утирая слезы. Стало быть, ничего не добилась. Ровно в семь объект сделал звонок на номер 78321. Я, разумеется, подключен к аппарату.

– Куда он звонил?!

– Ничего интересного. Переговорный пункт в почтово-телеграфном отделении Финляндского вокзала. Это обычный у большевиков метод связи, отчасти напоминающий наш с вами. Каждый день в условленное время кто-нибудь появляется в определенном месте и ждет, не позвонят ли. Поскольку Миловидов очень осторожен и, как мы знаем, в обычное время ни с кем подозрительным в контакт не вступает, звонок на этот номер ровно в семь несомненно предусмотрен для экстренных случаев.

– С кем он говорил? О чем? – заволновался я. – Вы подслушали?

– Разумеется. Химик попросил служащего подозвать господина Брауде, ожидающего в зале. Брауде взял трубку и сказал – у меня записано: «Мы вчера недоговорили», хотя никакого разговора меж ними вчера не было – мы бы знали. Должно быть, условный пароль, потому что Миловидов тоже ответил странновато: «Всему свое время». Потом объект произнес одну-единственную фразу, «Брауде», которого на самом деле, конечно, зовут как-то иначе, ответил: «Понял» и отсоединился.

– Что за фраза?

– «Завтра в полночь там же».

– Завтра – это сегодня?

– Вероятно.

– Почему же… – Я задохнулся от возмущения… – Почему вы немедленно мне не сообщили, прямо вчера?

Ротмистр закряхтел.

– Во-первых, я думал, не предпримет ли объект еще каких-нибудь неординарных действий, раз уж он активизировался. Во-вторых, я немедленно связался с нашим дежурным сотрудником на Финляндском вокзале, чтоб несся на переговорный пункт и попытался обнаружить Брауде. У нас ведь на каждом вокзале постоянное наблюдение. В общем, я собирался вам доложить, когда соберу все возможные сведения.

Врешь, ты хотел обойтись без меня, подумал я. Но это сейчас не имело значения.

– И что выяснил ваш дежурный?

– Самого Брауде он уже не застал, но получил описание. Мужчина лет тридцати, среднего роста, плотного сложения, рыжие усы подковой. Одежду телефонист не запомнил. Что-то «мастероватое», то есть простое.

– Вы могли протелефонировать мне сразу после этого. Но звоните только сейчас. Чем вы занимались всю ночь?

Кнопф вздохнул.

– Отвечу честно. Колебался, кому докладывать – вам или начальству. Вы должны меня понять, Василий Иванович. Если Миловидов вышел на связь с организацией, это событие. Мы ведь, вы знаете, давно за ним присматриваем, но ничего подобного ни разу не зарегистрировали. В определенном смысле с моей стороны даже было бы должностным преступлением утаить такой факт от руководства. Оно, конечно же, запретило бы мне извещать о конспиративной встрече обычную полицию, то есть вас… Чем браниться, лучше оценили бы, что, промаявшись всю ночь, я выбрал вас. Ибо отношусь к вам с глубочайшим уважением и знаю, как близко к сердцу вы принимаете судьбу похищенного ребенка.

Колебался Кнопф, разумеется, не из-за уважения к моей персоне. Никак не мог решить, что ему выгодней. Но ведь и я обошелся с жандармом не очень щедро, когда решил не сообщать ему о содержимом миловидовского сейфа. Пожалуй, мы друг дружки стоили. Однако главное, что ротмистр все-таки рассказал мне о звонке. И времени на подготовку оставалось достаточно.

После моего несолидного визита и в особенности после разговора с Хвощовой подозреваемый уверился, что официального полицейского расследования не ведется, и пришел к заключению, что стало быть и телефон не прослушивают. Откуда же Миловидову было знать, что у меня есть помощник из Охранки, где привыкли не обременять себя формальностями?

Где бы это могло быть – «в том же месте»?

Неважно. Сам выведет.

День я провел в хлопотах, готовя ночную операцию. Люди Кнопфа не спускали с объекта глаз.

Миловидов вел себя, как всегда. Следов домашнего обыска он, по-видимому, не обнаружил. Во всяком случае, утром сел на извозчика в обычное время и, по донесению, выглядел спокойным. На службе инженер тоже ничего экстраординарного не делал. Но по окончании присутствия не уехал, а сказал в канцелярии (агент подслушал), что поработает в кабинете с чертежами.

Когда ротмистр протелефонировал мне об этом, стало ясно, что на встречу Миловидов отправится прямо с завода, и мы – я, Мари Ларр и Бетти – переместились ближе к Путиловскому. Но заняли позицию не у Кнопфа в его сторожке, а на дороге, что вела от главной проходной к городу вдоль берега залива. Куда бы ни отправился Миловидов, в любом случае он проследует мимо нас.

Я поставил «форд» между сараев. Протянул провод к ближайшему столбу, установил связь с Кнопфом. Диспозиция объяснялась тем, что в позднее время Миловидов сразу заметил бы автомобиль, если б тот сел ему на хвост прямо от проходной. А так ротмистр позвонит мне, когда инженер выйдет, и я на тихом ходу, не зажигая фар, пристроюсь сзади. Кнопф же с двумя филерами будет ехать в своем экипаже на отдалении, следуя за моим «фордом».

Проверив работу телефона, я приготовился к ожиданию. Мужчины – мы с Видоком – сидели впереди, дамы сзади.

Бетти беспрестанно вертелась, стала напевать песенку с припевом, который повторила раз сто, так что я даже запомнил слова: «Ам а янки-дудл-денди, янки-дудл ду-о-дай». Еще начала и пританцовывать. Никогда не видел, чтобы это проделывали сидя, но у нее неплохо получалось. Видок, повернув башку, с интересом наблюдал и скоро начал подскуливать, что вызвало у неугомонной девицы взрыв веселья. Наконец ей наскучило музицировать, она несколько раз широко зевнула и тут же уснула. Вскоре засопел и Видок.

– Бетти совсем не умеет ждать, – заметила Мари, глядя в темноту за стеклом. – Будь со мной вся моя команда, я бы взяла на операцию, требующую терпения, другую мою помощницу, Пегги. Вот кто бы сейчас пригодился! Пегги похожа на медведицу, такая же большая и обманчиво медлительная. Терпение феноменальное. Однажды она двенадцать часов пролежала в мертвецкой, изображая покойницу.

– Зачем? – удивился я.

– Был у нас клиент, большой госпиталь. Там у них работала лаборатория, производившая морфий для медицинских целей. Несмотря на охрану, наркотик каким-то образом уходил на сторону. Я заподозрила, что порошок зашивают в трупы умерших больных и так вывозят с территории. Появился подозреваемый, но нужно было взять его с поличным. Вот моя Пегги и улеглась в покойницкую, совершенно голая и с биркой на ноге. Не шевелилась, не дышала, но дождалась-таки, что сукин сын подошел к ней с целым мешком морфия, собираясь спрятать его в изрядном животе Пегги. Как только он занес скальпель, она схватила его за руку, и делу конец.

– Арестовали?

– Нет. Умер от разрыва сердца.

Мы помолчали. Время тянулось медленно. Я смотрел на пустую дорогу. Рано или поздно в сторону завода обязательно должен был проехать извозчик. Не пешком же отправится Миловидов в город? Возможно, конечно, что место встречи у них где-то на заводской территории, но тогда за объектом проследит агент, внедренный Кнопфом в рабочую среду.

– А сколько людей у вас в команде? – продолжил я разговор, подавив зевок. Когда со всех сторон сонно сопят, это заразительно.

– Еще двое. Есть Масинь, китаянка. Ей нет равных, когда нужно взять преступника живьем. Скрутит и обездвижит любого богатыря. Ну а всем, что касается техники, экспертизы, лабораторного анализа, ведает Пруденс. Она сдала экстерном за два университетских курса, химический и физический, но так и не смогла найти места ни в одном научном заведении.

– Потому что женщина?

– И потому что мулатка.

– Значит, мужчин у вас вовсе нет?

Мари пожала плечами:

– Дело не в мизандрии. Со сплошь женской командой проще работать. Никто не отвлекается на постороннее. А у вас в бюро работают женщины?

Я поневоле рассмеялся. Что за дикая мысль! Потом попробовал представить себе, каково это – работать с женщинами. Не почешешься, не спустишь подтяжек в жаркий день, не употребишь крепкого слова, которое иногда бывает так необходимо. Да еще начнутся какие-нибудь шашни, вздохи, томные взгляды. Бр-р-р.

Потом я вдруг сообразил, что в эту самую минуту именно с женщинами и работаю, однако никто на меня томных взглядов не бросает.

– Расскажите про какое-нибудь из ваших расследований, – попросил я. – Когда я еще служил в сыске, мне иногда приходилось подолгу сидеть в засаде. Такие рассказы помогают скоротать ожидание.

– Что бы вам рассказать, не нарушив клиентской привилегии? – Она задумалась. – Хотите про недавнее дело, которое вела Бетти? Чтобы вы знали – она умеет не только лазать по водосточным трубам.

Я оглянулся на циркачку. Она почивала сном ангела, лишь подрагивали загнутые реснички.

– Не беспокойтесь. Когда Бетти спит, она ничего не слышит.

– Расскажите. Любопытно.

– Минувшей осенью меня наняла некая знатная, я бы даже сказала, сверхзнатная дама, имени которой я назвать не могу. Пусть будет «герцогиня N». У нее начали пропадать безделушки. Ну, то есть безделушки по ее меркам: жемчужная заколка, аметистовый аграф, нефритовый гребень и так далее. Герцогиню огорчала не столько пропажа вещей, сколько мысль о том, что в доме завелся вор. Это была старинная усадьба, очень консервативных правил, с давно устоявшимся церемониалом. Вся челядь потомственная, служила семье бог знает сколько поколений. Герцогиня была просто убита. Она не желала привлекать полицию. Ей требовалось только определить «черную овцу», чтобы не думать скверное про остальную прислугу. Одним словом, задание было деликатное и очень сложное.

Британский дом подобного типа напоминает монастырь очень строгого устава. Постороннему человеку проникнуть во внутреннюю жизнь невозможно. В штате тридцать восемь человек обоего пола. Я попросила герцогиню назвать тех, кого следует проверить в первую очередь. Ее светлость ответила: «Я никого не желаю оскорблять подозрением». В общем, уравнение с тридцатью восемью неизвестными. Точнее, с тридцатью семью. Тридцать восьмым членом тамошнего контингента стала моя Бетти, временно заменив «четвертую младшую горничную», готовившуюся к родам.

Целую неделю я дрессировала помощницу, как она должна себя вести, что делать, чего ни в коем случае не делать. Кланяться и приседать она научилась идеально, с уборкой тоже проблем не было, но младшей прислуге там не полагалось открывать рот и «вести себя легкомысленно» – то есть улыбаться. Вы видели Бетти. Рот у нее всегда в движении. Она либо болтает, либо поет, либо хохочет. Моя Пруденс изобрела специальный крем для губ. Они будто деревенели – не поулыбаешься, и говорить тоже непросто. Но я все равно не рассчитывала на успех. Была уверена, что мою агентку в первый же день выставит за дверь старшая горничная, настоящий дракон в кружевном фартуке. Бетти действительно провела в усадьбе лишь один день, но этого ей хватило. Она провернула вот какой трюк. Попросила герцогиню «забыть» ключ в шкатулке для «повседневных брошек». Это украшения, которые хозяйка носила только дома, с ее точки зрения очень скромные, но для служанки или лакея каждая безделица являлась целым состоянием. Несколько брошек в тот же вечер исчезли. И тут выяснилось, что Бетти все их покрыла химическим раствором, который по ее заказу приготовила Пруденс. На неорганических материалах он был невидим, но при соприкосновении с кожей окрашивал ее в пурпурный, ничем не смываемый цвет.

– Ловко, – одобрил я.

– Один из обитателей дома вечером появился с забинтованными пальцами правой руки. Это и был вор. Правда, потом обнаружилось, что раствор Пруденс все-таки не совершенен. Он испортил драгоценности. Вскоре они покрылись уродливыми пятнами, и хозяйке пришлось всё содержимое шкатулки выкинуть. Но герцогиня не предъявила нам претензий. Она была на седьмом небе от счастья, потому что вором оказался не кто-то из слуг, а…

Кто там оказался вором, я так и не узнал, потому что в этот миг пробудился «эриксон». Позвонил Кнопф.

Уже перевалило за половину двенадцатого, и похоже было, что встреча все-таки состоится на территории завода, а значит, мы сидим тут зря.

– Вышел! – прошептал жандарм, будто Миловидов мог его услышать. – Движется к проходной. Значит, встреча не на заводе. Но никакой экипаж его снаружи не ждет. Странно.

– Вы его видите?

– Да. Вот он, появился из ворот.

– Не рассоединяйтесь. Рассказывайте!

– …Глядит вокруг. Проверяет слежку или кого-то высматривает? …Нет, захромал по дороге.

– Почему захромал?

– Всегда хромает. Сгнил от своей хворобы… Движется по дороге, в вашу сторону. Куда это он пешком собрался? До полуночи он далеко не уковыляет.

Я догадался.

– В порт, вот куда! До него меньше версты.

Кнопф выругался.

– Вы правы! Мне надо было раньше догадаться! У большевиков в порту крепкая ячейка. Они часто устраивают конспиративные встречи в гавани, на каком-нибудь складе. Паршивое место! Там же острова, к ним надо идти по насыпи. Слежку сразу видно, придется отстать. А на той стороне Химик нырнет в проход, и ищи его свищи! На Лесном острове полно складов, на Хлебном острове – зерновых амбаров! Что будем делать, Василий Иванович?

– Вы – ничего, – ответил я. – Не суйтесь туда со своими филерами. Только спугнете. Всё, ждите связи.

Я отключился, потому что увидел вдали на дороге одинокий силуэт. Со стороны завода приближался человек, припадающий на одну ногу, но при этом идущий довольно споро.

Сзади раздался шорох – это Мари будила свою помощницу. Видок проснулся сам – почувствовал мое напряжение. Сел, поставил уши торчком.

В восемь глаз, молча, мы смотрели, как Миловидов – это был он – проходит мимо. Под фонарем вынул часы, зашагал быстрее. До полуночи оставалось десять минут.

Повернул на мост через речку Екатерингофку. Сомнений нет – направляется в порт. Теперь нужно было понять, на который из насыпных островов он держит путь.

– Ну, с богом! – шепнул я.

Мы вышли из машины. Мари и Бетти не производили ни звука, ступали мягко, по-кошачьи.

Не приближаясь к объекту, но и не упуская его из виду, мы тоже пересекли мост.

Миловидов повернул на второй мол, который вел к Лесному острову. Название романтическое, но дубрав с рощами там никаких нет, лишь пакгаузы для строительного леса.

Пришлось подождать, пока узкая фигура не окажется на той стороне. Там Миловидов оглянулся, убедился, что сзади никого нет, и растаял во тьме.

Остров немаленький, длиной саженей в триста. Насколько я помнил, склады там шли в семь рядов по четыре в каждом. Огромные сараи для бревен и досок.

– Ох знаю я, что такое слежка в грузовом порту, – вздохнула Мари. – Для этого нужен минимум десяток опытных агентов. Увы, мы его потеряли.

– Никого мы не потеряли, – ответил я. – Следуйте за мной.

Мы прошли насыпью. Я вынул из пакета то, что прихватил в ванной миловидовской квартиры. Дал понюхать Видоку.

– Грязный воротничок, – объяснил я. – Подумал, может пригодиться.

Бетти восхищенно присвистнула. Мари беззвучно поаплодировала.

То-то, американки. Знай наших.

Видок тряхнул головой: достаточно. Немного покружил, тыкая носом в землю, и взял след.

– Не потеряет? – спросила Мари, когда мы рысцой свернули за первый склад.

– Никогда и ни за что.

Уверенно, ни разу не заколебавшись, пес сделал два поворота и вывел нас к длинному дощатому строению.

– Стоп! – шепнула Мари, ухватив поводок, чтоб остановить Видока. – Смотрите!

Я увидел, не сразу, у дверей темный силуэт. Дозорный!

Ясно, что встреча происходит внутри, но как туда попадешь?

– Вот когда пригодились бы филеры Кнопфа! – простонал я. – Взяли бы голубчиков на складе как миленьких!

– И в чем бы вы их обвинили? Что они ночью разговаривают в необычном месте? Нужно послушать, о чем у них беседа.

– Но как?

– Спросим специалистку.

Мари тихо перемолвилась о чем-то с Бетти на английском.

Та коротко ответила:

– Блэкити-блэк.

И показала куда-то.

Я проследил за ее рукой. Стены склада были глухими, но посередине чернел небольшой квадрат – вентиляционное окно.

Бетти стянула через голову платье. Мари сделала то же самое. Обе были в темных, плотно облегающих трико и сразу же будто растворились во мраке.

– Вы останетесь здесь? – спросила Мари.

– Ни в коем случае!

– Тогда снимите белую рубашку. Она нас выдаст. Пиджак потом снова наденете.

– Мы все равно не сможем пройти мимо часового, а иначе к окну не подберешься!

– Делайте, как вам говорят.

Я повиновался.

– Что это у вас?

– Как что? Нательная сорочка.

– Ее тоже долой.

Никогда прежде мне не доводилось обнажаться по пояс перед посторонними дамами. Бетти с любопытством воззрилась на мой торс.

– Нот соу бэд.

Я поскорее натянул свой черный сюртук прямо на голое тело.

Мари достала какую-то баночку. Быстро натерла лицо себе и помощнице. Лица будто по волшебству исчезли. В темноте поблескивали только глаза.

То же она проделала со мной, смазав также мою шею и грудь.

– Он все равно нас увидит, – шепнул я.

– Снимите ботинки. И делайте, как мы.

Бетти бесшумно вышла прямо на открытое пространство. Мари за ней. Мысленно чертыхнувшись, была не была, я двинулся следом в одних носках, только велел Видоку сидеть и ждать. Руку я держал в кармане на револьвере.

Сейчас нас заметят!

Дойдя до склада напротив, Бетти вдруг словно дематериализовалась. Невероятно! Я был от нее в каких-нибудь пяти шагах, смотрел прямо на нее – и не видел! Девушка совершенно слилась с дощатой стеной. То же произошло и с Мари.

Мы прокрались мимо в пятнадцати шагах, а часовой нас не заметил! Даже головы не повернул. Чиркнула спичка, осветилось худое лицо, сосредоточенно уставившееся на папиросу.

Бетти махнула рукой, и мы перебежали к складу, около которого стоял дозорный, – огонек даже не успел погаснуть.

Окошко было в доброй сажени от земли, но Бетти подпрыгнула, зацепилась, ее упругое тело рванулось кверху и через секунду исчезло. То же проделала Мари – не столь стремительно, но без особенного труда. Мне же пришлось повозиться. С моим ростом я, привстав на цыпочки, смог дотянуться до отверстия. Силы в руках у меня, слава богу, тоже достаточно. Но я боялся зашуметь и привлечь внимание часового, поэтому подтягивался очень медленно, чтобы пуговицы сюртука не заскрипели по стене. Кое-как перекинул через раму один локоть, другой. Стал прикидывать, как бы мне перевалиться на ту сторону, не загрохотав.

Кто-то крепко взял меня за ворот, потянул. Потом четыре руки приняли меня с обеих сторон, помогли сползти вниз.

Я оказался на штабеле досок.

Внутри было не совсем темно. Где-то не столь далеко горел неяркий свет. На потолке покачивались расплывчатые тени. И слышались голоса.

Мари показала пальцем влево.

Там, саженях в двадцати, на полу стоял керосиновый фонарь. Около него двое. Тусклое освещение не позволяло толком разглядеть их, но один, кажется, был Миловидов.

Нужно подобраться ближе, показал я знаками.

Мари кивнула.

Мы подкрались на максимально возможное расстояние и притаились за какими-то ящиками. Я высунулся слева, Мари справа, Бетти подтянулась и устроилась наверху. В своем черном наряде она была невидима даже мне, хоть я находился рядом.

Теперь можно было разбирать слова, но не очень отчетливо – мешало эхо. Мне пришлось предельно сосредоточиться, чтобы ничего не упустить.

– И сколько вы собираетесь взять на вашем эксе? – спросил Миловидов.

– Пятдесат тысяч. Если повезет – сэмдесят, – ответил голос с кавказским акцентом. – Нэдэля на нэдэлю не прыходится.

– Ну вот, видишь. А она с ходу предложила сто. Даст и больше, если поторговаться. Тем более, что я ее выставил. Для сговорчивости это даже полезней. Думаю, выложила бы и триста.

– И что тэперь? Если бы у бабушки был хрэн, она была бы дэдушкой. Ты зачэм меня сюда вызвал? Помэчтать?

– Мечтатель у нас ты, бурливый сын Кавказа, – рассмеялся Миловидов. – Я, товарищ Мока, практик. И у меня возникла совершенно практическая идея. Даже две.

– Боюс я твоих идэй, – проворчал товарищ Мока. – Никакой ты не практик, ты тэоретик. Придумаешь что-нибудь, а нам с ребятами бэгай. Ну, что у тебя за идэи?

– Партии нужны деньги, так? Твоя группа проводит эксы. Это большой риск, пальба, шум. Потом по следу кидается полиция. И даже если все прошло чисто, затем, как после Тифлисского экса, приходится сжигать крупные купюры, чтобы их по номерам не отследили. Не жалко?

– Конэчно жалко!

– А теперь вообрази, что те же двести тысяч мы получаем от буржуя за возвращение любимого чада. Тихо, мирно, никакой полиции, никаких проблем с купюрами. Дадут, какими потребуем, хоть рублевиками.

– А если шум? Газэты? «Болшэвики воруют детей». Тут вопрос политыческий. ЦК на это не пойдет.

– Да не будет никакого шума! Совершенно необязательно объявлять: «Здрасьте, мы члены РСДРП». Бандиты и бандиты. Ты кстати, Мока, и похож на бандита.

– Я по сравнению с тобой ангэл, – хмыкнул кавказец. – Ишь что удумал… Протывная штука. Но это пускай ЦК рэшает. Я солдат партии. Прыкажут – сдэлаем. Однако это на будущее, а дэньги нужны сейчас. Я самому Ильичу обещал. Поэтому экс пойдет по плану. У меня почты готово. Наблюдатэли и на Николаевской, и на пэрэкрестке. Послэзавтра думаю.

Эге, сообразил я. Уж не нацелились ли они на «Купеческий кредитный банк», у него на Николаевской улице хранилище? И тут же решил, что все-таки передам Кнопфу сведения о большевистской сети. Если они намерены ограбить банк, это уже не марксистская пропаганда, это серьезно.

– Да к черту твой банк! – тут же подтвердил мою догадку Миловидов. – Как ты не поймешь! Конфета, которую я тебе предлагаю, слаще! Хоть я Хвощовой ответил, что ничего не знаю, сам делал хитрые глаза. И коробочку с ампулами взял.

– С какыми ампулами?

– Дочка, которую украли, больная. Ей надо уколы делать, чтоб не умерла. Неважно! Явлюсь к Хвощовой, скажу: «Про сто тысяч вы, конечно, пошутили. Давайте пятьсот». Сойдемся на трехстах. При передаче подсунем какую-нибудь куклу. Это уже по твоей части, ты придумаешь.

Из-за того, что я так напрягал слух, ловя каждое слово, смысл сказанного доходил до меня с некоторым опозданием. Лишь теперь, когда Миловидов заговорил про куклу, до меня дошло: это не они! Большевики не выкрадывали Дашу! Они узнали о похищении от меня!

Версия, на которой мы целиком сосредоточились, была ошибочной…

От потрясения я дернулся, ударился головой о ящик.

Звук был не такой уж громкий, но кавказец с невероятной быстротой развернулся в нашу сторону, вскинул руку, и та озарилась вспышками. Мои уши заложило от первого же выстрела, и остальных я уже не слышал. Лишь увидел, как Миловидов ногой сшибает лампу. В черноте полыхнуло еще несколько раз.

Прямо надо мной кто-то пронзительно вскрикнул.

Я отпрянул за ящики. Несколько мгновений ничего не слышал кроме гулкого и частого стука собственного сердца.

Потом слух прочистился.

Быстро удаляющиеся, неровные шаги. Кто-то хромая бежал к двери.

– Мока, справишься? – Голос Миловидова.

– Уходы! Тут криса! И нэ одна! Кто-то за ящыками. Эй, Шуруп, сюда!