Время прощать Гришэм Джон
Он пока был трезв как стеклышко и исполнен решимости не испортить праздник пьянством. Пребывал в бодром настроении, во всяком случае, до той минуты, когда, остановившись перед старым домом Саппингтона, насчитал на подъездной аллее и вокруг лужайки семь припаркованных кое-как машин. Три из них он опознал, остальные не сумел.
«Бубенцы» вмиг смолкли, и он чуть не выругался. В доме повсюду горел свет, было очевидно, что он кишит людьми.
Одно из преимуществ женитьбы на Летти заключалось в том, что все ее родственники жили далеко, в Алабаме. В округе Форд родни у нее не было. У него же родственников пруд пруди, и они доставляли неприятности. А вот ее родня не светилась, по крайней мере в первые годы их совместной жизни.
Втайне он ликовал, когда в тридцать лет она узнала, что Сайпрес и Клайд Тейбер не являются ее настоящими родителями, а их шестеро детей — ее сестрами и братьями. Восторг быстро померк, однако, когда Симеон увидел, что Летти продолжает вести себя так, будто все они — ее кровные родственники.
Потом Клайд умер, детей разбросало по миру, и Сайпрес надо было где-то жить. Они приютили ее на время, но прошло уже пять лет, а она продолжала жить с ними, становясь все толще и требовательнее. Братья и сестры вернулись, уже со своим потомством на буксире и с протянутыми руками.
Справедливости ради надо сказать, что и несколько Лэнгов частенько задерживались в доме. Особенно досаждала одна свояченица Симеона. Она не работала и постоянно брала взаймы, в основном под честное слово, так что стребовать с нее долги по закону было невозможно.
Симеон потянулся к бутылке, но, преодолев соблазн, вышел из грузовика. Повсюду бегали дети, в камине пылал огонь. На кухне толпились женщины. Они готовили, а мужчины снимали пробу. Почти все действительно были рады видеть его, некоторые успешно притворялись. Летти улыбнулась, они обнялись. Он позвонил накануне из Канзаса и пообещал быть дома к обеду.
Летти чмокнула супруга в щеку, чтобы проверить, пил ли он. Тест Симеон прошел, и она заметно расслабилась. Поскольку в доме не было ни капли спиртного, Летти отчаянно надеялась, что оно и не появится.
В гостиной Симеон по очереди обнял детей — Порцию, Федру, Клариссу и Кирка — и двоих внуков. Сверху гремел магнитофон, а внизу трое мальчишек катали Сайпрес в инвалидной коляске взад-вперед по коридору с угрожающей скоростью. Подростки смотрели телевизор, врубив звук на полную мощность.
Старый дом содрогался от всей этой хаотической бурной деятельности, однако несколько минут спустя Симеон примирился с царством бедлама. Одиночество пустых дорог осталось позади, но, в конце концов, сегодня рождественский сочельник, и он — в окружении семьи. Конечно, любовь и теплота, которые ему демонстрировали, объяснялись алчностью и желанием быть поближе к Летти, но Симеон решил не обращать внимания. По крайней мере несколько часов можно потерпеть, а пока надо просто наслаждаться моментом.
Если бы только Марвис был здесь…
В столовой Летти сдвинула вместе два стола. Женщины уставили их жареными индейками, разными видами ветчины, сладким картофелем, полудюжиной овощных блюд, запеканками, а также внушительным ассортиментом пирогов и пирожных. Не прошло и нескольких минут, как все собрались вокруг стола, и когда все успокоились, Летти прочла короткую благодарственную молитву. Но она захотела еще кое-что добавить. Развернув листок белой бумаги, вырванный из блокнота, Летти обратилась к нынешним домочадцам:
— Пожалуйста, послушайте, это от Марвиса.
При звуке этого имени все застыли и опустили голову. Каждый из присутствующих имел собственные воспоминания о старшем сыне Летти и Симеона, и большинство из них — неприятные и даже болезненные.
Летти начала читать:
— «Привет, мама и папа, братья и сестры, племянницы и племянники, тети и дяди, кузены и друзья. Я шлю вам свои самые горячие поздравления и желаю всем веселого Рождества. Пишу вам это ночью, из своей камеры. Отсюда мне виден кусочек неба. Сегодня на нем нет луны, зато куча звезд. Одна из них — очень яркая. Думаю, это Полярная звезда, хоть и не уверен. Но я представляю себе, что это Вифлеемская звезда, ведущая волхвов к младенцу Христу. Евангелие от Матфея, глава вторая. Я всех вас люблю. Как бы мне хотелось быть с вами. Прошу прощения за все совершенные мною ошибки и за горе, причиненное мною моим родным и друзьям. Настанет день — я выйду отсюда, мы вместе отпразднуем Рождество и отлично повеселимся. Марвис».
Голос Летти ни разу не дрогнул, но слезы лились по щекам. Она вытерла их, заставила себя улыбнуться.
— Ну, давайте есть.
Поскольку день был особенный, Ханна выпросила у родителей разрешения спать вместе с ними. Они чуть ли не до одиннадцати часов вечера читали рождественские сказки, каждые полчаса делая перерыв, чтобы она могла сбегать в гостиную и убедиться, что Санта-Клаус не проник уже каким-то образом в дом. Девочка болтала и вертелась в нервном предвкушении, пока, наконец, вмиг не отключилась.
Когда на рассвете Джейк проснулся, она лежала под боком у Карлы, обе ровно дышали во сне, но от его тихого: «Кажется, Санта-Клаус уже побывал здесь» моментально вскочили. Ханна бросилась в гостиную и заверещала от восторга при виде целой горы подарков, якобы оставленных ей Сантой.
Карла фотографировала дочь за разглядыванием даров, а Джейк в это время сварил кофе. Потом они все весело смеялись, когда Ханна разворачивала очередной пакет или открывала очередную коробку. Нет ничего лучше, чем рождественским утром быть семилетней девочкой.
Когда праздничное возбуждение начало стихать, Джейк тихонько выскользнул за дверь. В маленькой подсобке рядом с навесом для автомобиля он взял еще один подарок — огромную квадратную коробку с отверстиями, завернутую в красивую зеленую бумагу, с большим красным бантом наверху. Изнутри послышалось жалобное подвывание. Это была долгая ночь — для обоих.
— Посмотри, что я нашел, — торжественно провозгласил Джейк, ставя коробку на пол перед Ханной.
— Ой, что это, папочка? — подозрительно спросила девочка.
Притомившийся внутри щенок не издал ни звука.
— А ты открой, — предложила Карла.
Джейк развязал бант, Ханна разорвала обертку и заглянула внутрь. Сейди смотрела на нее печальным усталым взглядом, словно умоляя: «Освободи же меня наконец».
Джейк с Карлой притворились, будто ничего не знают — Сейди, мол, прибыла с Северного полюса. На самом деле она «прибыла» из местного приюта для бездомных животных, где Джейк купил ее за тридцать семь долларов с уже сделанными необходимыми прививками и кое-какими принадлежностями на будущее.
Поскольку никаких признаков породы в собачке не просматривалось даже отдаленно, ее попечители не могли сказать, какого размера и темперамента песик вырастет. Одна сотрудница приюта предположила, что в ней «много от терьера», на что другая категорически возразила: «Нет, это больше похоже на шнауцера». Мать Сейди была найдена мертвой в канаве, и пятерых ее щенков, которым было примерно месяц от роду, забрали в приют.
Ханна осторожно достала щенка, положила на сгиб локтя, прижала к груди, и собачка тут же принялась облизывать ей лицо. Девочка смотрела на родителей, онемев от восторга, ее прекрасные глаза наполнились слезами.
— Санта назвал ее Сейди, но ты можешь дать ей другое имя, если хочешь, — сказал Джейк.
В нынешнем году Санта поработал на славу, но в это мгновение все другие его подарки, все принесенные им игрушки были моментально забыты.
— Сейди — это замечательно. — Ханна наконец обрела голос.
Не прошло и часа, как собачка воспрянула духом и стала центром их маленькой вселенной: три человеческих существа ходили за ней по пятам, заботясь о том, чтобы у нее было все, что она пожелает.
Приглашение на коктейль от Вилли Трейнора было написано от руки: в шесть часов на следующий день после Рождества, в Хокат-хаусе. Форма одежды праздничная, что бы это ни подразумевало. Клара настаивала, что как минимум это подразумевает галстук, и Джейк в конце концов сдался.
Поначалу они пытались притворяться, будто не желают никуда идти, хотя им нечем было заняться в этот день. Официальные приемы в Клэнтоне случались редко, но Вилли, выросший в Мемфисе среди богатства, наверняка знал, как их устраивать. Однако главной приманкой был дом. Много лет они восхищались им, глядя с улицы, но никогда не бывали внутри.
— Ходят слухи, он хочет его продать, — сообщил Джейк, когда они обсуждали неожиданное приглашение.
Он не рассказывал жене о разговоре с Гарри Рексом, ведь при любых обстоятельствах цена для них неподъемна.
— Эти слухи ходят все то время, что мы здесь живем, — ответила Карла, и мечта о доме вспыхнула в ее душе с новой силой.
— Да, но, по словам Гарри Рекса, теперь Вилли взялся за дело всерьез. Он ведь здесь не живет.
Они пришли первыми, опоздав, как приличествует, на десять минут. Вилли был один. Его праздничная одежда состояла из красного галстука-бабочки, черного шелкового смокинга и некой разновидности шотландского килта. Недавно перешагнувший порог сорокалетия, он — с длинными волосами, седеющей бородкой — был красив и неотразио обаятелен, особенно для Карлы.
Джейк вынужден был признать, что немного завидует: будучи всего на несколько лет старше него, Вилли уже заработал миллион. Он был холост, слыл любителем женщин и производил впечатление человека, повидавшего мир.
Налив шампанского в массивные хрустальные бокалы, Вилли предложил тост в честь Рождества, но, отпив первый глоток, улыбнулся загадочно:
— Хочу кое-что вам сообщить. Я решил продать этот дом. Он принадлежит мне шестнадцать лет, я люблю его, но слишком редко здесь бываю. А дому нужны настоящие хозяева, которые будут дорожить им, заботиться о нем и поддерживать в должном состоянии.
Он сделал еще глоток. Джейк и Карла словно замерли в невесомости.
— Однако я не готов продать его кому попало. Никаких риелторов. Предпочитаю не выставлять дом на торги. Не желаю, чтобы в городе об этом судачили.
Джейк не смог сдержать усмешку. В городе уже судачили.
— Ладно, ладно, тут действительно трудно что-либо утаить, но людям необязательно знать содержание нашего разговора. Я был бы счастлив, если бы в доме поселились именно вы. Я видел ваш старый дом до того, как его сожгли, и восхищался тем, как вы его отреставрировали.
— Срежьте цену, и считайте, что мы уже здесь живем, — пошутил Джейк.
Вилли посмотрел в бархатистые карие глаза Карлы.
— На этом доме словно написано ваше имя.
— Сколько? — спросил Джейк, выпрямив спину и приказав себе не дрогнуть, когда будет названа цифра.
— Двести пятьдесят, — не задумываясь, ответил Вилли. — Я заплатил за него сто в семьдесят втором году и еще сто вложил в ремонт. Такой же дом в центре Мемфиса потянул бы на миллион, но Мемфис далеко. Двести пятьдесят, конечно, все равно что даром, но законы рынка не проигнорируешь. Откровенно говоря, я просто хочу вернуть свои деньги.
Джейк и Карла обменялись отрешенными взглядами, потому что сказать было нечего. Вилли, торговец от природы, продолжил:
— Посмотрите вокруг. Другие дома тут стоят до шестисот тридцати тысяч.
Он долил шампанского в бокалы, и они вышли на переднюю террасу. Джейк понял, что началась экскурсия по дому.
По словам Вилли, дом был построен около тысяча девятисотого года доктором Максом Хокатом, который в течение десятилетий считался ведущим городским врачом. Это было классическое викторианское здание с двумя остроконечными фронтонами, башенкой, поднимающейся до уровня четвертого этажа, и широкой крытой террасой, опоясывающей дом с обеих сторон.
Приходилось признать, что цена не запредельная. Разумеется, Джейку и она была не по карману, но могло быть гораздо хуже. Джейк подозревал, что Гарри Рекс посоветовал Вилли назначить разумную цену, особенно если тот хотел, чтобы хозяевами дома стали Брайгенсы. Если верить Гарри Рексу, то по одним слухам, Вилли делал большие деньги на рынке ценных бумаг, по другим — сильно разорился на торговле недвижимостью в Мемфисе, по третьим — унаследовал состояние от своей бабки БиБи. Кто знает?
Назначенная за дом цена, судя по всему, свидетельствовала об острой нужде быстро получить наличные. Вилли знал, что Джейку с Карлой нужен дом. Знал он и то, что они погрязли в судебной тяжбе со страховой компанией. Было ему также известно (вероятно, от Гарри Рекса), что Джейк — один из претендентов на щедрый гонорар за дело Хаббарда.
Вилли, без умолку болтая, вел Карлу по благородно закопченным полам из ядровой сосны. Через современно оборудованную кухню они поднялись по винтовой лестнице в круглую библиотеку на четвертом этаже башенки с видом на церковную колокольню, расположенную всего в нескольких кварталах от дома. Джейк покорно следовал за ними, размышляя о том, каким чудом могли бы они позволить себе купить этот дом, не говоря уже о том, чтобы обставить его.
25
Для тех, кто участвовал в опротестовании рукописного завещания Сета Хаббарда, Рождество наступило поздно. Точнее, 16 января.
Сыщик, работающий на Уэйда Ланье, наткнулся на золотую жилу. Его звали Рэндал Клэпп, и именно он разыскал потенциального свидетеля по имени Фриц Пикеринг, который жил неподалеку от Шривпорта, Луизиана. Клэпп был главным сыщиком Уэйда Ланье и имел звериное чутье на информацию. Пикеринг просто занимался собственным бизнесом и понятия не имел, чего хочет от него Клэпп. Но любопытство пересилило, и Пикеринг согласился встретиться с ним в кулинарии, куда собирался на ленч.
Клэпп методично опрашивал бывших работодателей Летти Лэнг. Почти все из них были богатыми белыми домовладельцами, привыкшими нанимать черную прислугу. В своих показаниях Летти назвала столько имен, сколько смогла вспомнить, по крайней мере, так она сказала, добавив, что, вероятно, были еще один-два нанимателя за минувшие тридцать лет, — записей она не вела. Однако не упомянула, что работала у Айрин Пикеринг. Это имя всплыло в разговоре с другим ее бывшим работодателем.
Ни в одном доме Летти не задерживалась дольше шести лет. Причины тому были разные, но только не ее некомпетентность. Почти все ее бывшие хозяева характеризовали Летти превосходно. За исключением Пикеринга. За ленчем, состоящим из супа и салата, он поведал свою историю.
Лет десять назад, то ли в 1978-м, то ли в 1979-м, его мать, Айрин Пикеринг, вдова, наняла Летти убирать дом и стряпать. Миссис Пикеринг жила в ближнем предместье маленького городка Лейк-Виллидж, в старом доме, испокон веков принадлежавшем семье. Сам Фриц Пикеринг в то время жил в Тьюпело и работал в страховой компании, которая часто командировала его в Шривпорт. Он навещал мать минимум раз в месяц и хорошо знал Летти Лэнг.
Все были довольны ею, особенно миссис Пикеринг. В 1980-м, однако, у миссис Пикеринг стремительно ухудшилось здоровье, и стало очевидно, что конец близок. Каждый день Летти оставалась в доме столько, сколько требовалось, и проявляла искреннее сострадание к умирающей, но у Фрица и его сестры, единственных родственников миссис Пикеринг, возникли опасения по части текущих финансовых дел матери.
Постепенно Летти взяла все в свои руки: получала счета, выписывала чеки, хотя миссис Пикеринг вроде бы подписывала их сама. Летти научилась разбираться в банковских балансах, страховых полисах, счетах и прочих бумагах.
Однажды Фрицу в панике позвонила сестра, обнаружившая удивительный документ. Это было рукописное завещание их матери, согласно которому та оставляла пятьдесят тысяч долларов Летти Лэнг. Фриц отпросился с работы, поспешил в Лейк-Виллидж, через несколько часов встретился с сестрой и прочел завещание. Оно было датировано двумя месяцами ранее и подписано Айрин Пикеринг. В том, что это ее рука, сомнений не возникало, хотя почерк был менее уверенный, чем обычно.
Сестра нашла завещание в простом конверте, засунутом в старую семейную Библию, лежащую на полке вместе с поваренными книгами. Они предъявили матери завещание, но та сказала, что слишком слаба, чтобы обсуждать этот вопрос. В тот момент у миссис Пикеринг был депозитный сертификат на сто десять тысяч, а восемнадцать тысяч лежало на текущем банковском счету. Летти имела доступ к ежемесячным отчетам по этим счетам.
На следующее утро Фриц и его сестра встретили Летти, как только та пришла на работу. Устроив безобразный скандал, они обвинили ее в том, что она убедила, а возможно, принудила их мать написать завещание. Летти утверждала, что понятия не имеет о завещании, и казалась искренне удивленной, даже оскорбленной. Тем не менее они ее тотчас уволили и велели немедленно покинуть дом.
Погрузив мать в машину, они повезли ее в Оксфорд, где жила сестра Фрица, в адвокатскую контору. В их присутствии адвокат составил двухстраничное завещание, в котором Летти никак не упоминалась, все в равных долях завещалось Фрицу и его сестре — именно так, как они много раз обсуждали с матерью. Та без разговоров подписала его, а через месяц умерла, и утверждение завещания прошло без сучка без задоринки. Фриц с сестрой продали дом и все имущество и поровну, без малейших претензий друг к другу, разделили доход.
Пока Айрин была жива, они несколько раз пытались вытянуть из нее правду о рукописном завещании, но она всегда страшно расстраивалась и отказывалась это обсуждать. Они пытали ее насчет Летти Лэнг, но Айрин всякий раз начинала плакать. В конце концов они прекратили разговоры на эту тему. Честно признаться, к тому времени, когда Айрин подписывала новое завещание в юридической конторе, она не могла уже абсолютно трезво мыслить, и рассудок ее до последних дней так и не прояснился.
Клэпп пил кофе и слушал со все возрастающим вниманием. С разрешения Фрица, он записывал их разговор на диктофон, и ему не терпелось поскорее выложить все Уэйду Ланье.
— У вас сохранилось то рукописное завещание? — спросил он.
Фриц покачал головой:
— Не помню, чтобы я его куда-то прятал, но даже если мы и сохранили тогда эту бумагу, столько лет прошло. Понятия не имею, где оно может быть.
— Может, оно осталось у оксфордского адвоката?
— Вполне допускаю. Когда привезли мать в его контору, мы ему передали предыдущее завещание, то, что было составлено адвокатом из Лейк-Виллидж, а также рукописное. Уверен, оба у него и остались. Он сказал, важно уничтожать предыдущие завещания, потому что иногда они всплывают и создают проблемы.
— Вы помните, как звали оксфордского адвоката?
— Хэл Фримен. Он тогда уже был немолод, и теперь ушел на пенсию. Моя сестра умерла пять лет назад, и я был распорядителем ее наследства. Фримен к тому времени уже не работал, утверждением завещания занимался его сын.
— Вы с ним когда-нибудь обсуждали то рукописное завещание?
— Не думаю. Я вообще с ним очень мало общался. Стараюсь избегать контактов с адвокатами, мистер Клэпп. У меня имеется неприятный опыт общения с ними.
Клэппу хватило ума понять: он нашел динамит. Опыт подсказывал: пора остановиться. Нельзя спешить, нужно поделиться информацией с Уэйдом Ланье, и пусть адвокат распоряжается ею. Пикеринг уже начал интересоваться, почему Клэпп расспрашивает о Летти, но наткнулся на стену уклончивости. Закончив ленч, они распрощались.
Уэйд Ланье слушал запись со свойственным ему мрачным выражением лица и плотно сжатыми губами. А вот его помощник Лестер Чилкотт не мог сдержать радости. После того как Клэпп покинул офис Ланье, Чилкотт, потирая руки, воскликнул:
— Все, игра окончена!
Уэйд наконец улыбнулся и начал выстраивать стратегию.
Шаг первый: никаких контактов с Пикерингом. Его мать и сестра мертвы, следовательно, он — единственный, кроме Хэла Фримена, человек, который может дать показания о рукописном завещании. Два сделанных тут же коротких телефонных звонка в Оксфорд подтвердили, что Хэл Фримен больше не практикует, но жив, а делами в его бывшей конторе заправляют двое его сыновей, Тодд и Хэнк.
Надо на время забыть о Пикеринге. Не должно прослеживаться никакой связи между ним и конторой Ланье: важно, чтобы впоследствии Пикеринг мог засвидетельствовать под присягой, что никогда не вел разговоров с адвокатами, участвующими в процессе.
Шаг второй: любой ценой отыскать рукописное завещание Айрин Пикеринг. Если оно существует, найти и заполучить его. Но сделать это по возможности так, чтобы не насторожить Хэла Фримена. Нужно найти его прежде, чем это сделает Джейк или кто-либо другой.
Шаг третий: заполучив завещание, спрятать подальше и сохранить на будущее. Самый драматический и эффектный момент для его обнародования настанет, когда Летти Лэнг, сидя на свидетельском месте, начнет утверждать, будто ведать не ведала о последней воле Сета Хаббарда. Вот тогда-то мы извлечем на свет завещание Айрин Пикеринг и выставим Летти лгуньей. И убедим присяжных, что тайно втираться в завещания, от руки написанные ее престарелыми и немощными хозяевами, для Летти обычная хитроумная практика.
Подобный стратегический план изобиловал ловушками. Первая и самая очевидная: он противоречил основным правилам представления доказательств. Джейк подал требование, согласно которому противная сторона обязана загодя обнародовать полный список своих потенциальных свидетелей. Ланье и остальные адвокаты сделали то же самое.
В последнее время это стало стандартной процедурой: предполагалась полная прозрачность процесса. Припрятать до поры такого свидетеля, как Фриц Пикеринг, было не только неэтично, но и опасно. Попытки преподнести подобный сюрприз в ходе процесса зачастую заканчивались провалом. Ланье и Чилкотту требовалось время, чтобы найти способ обойти это правило. Возможности для поиска были чрезвычайно узки, но успешные примеры имелись.
Столь же трудным оказался и план поиска рукописного завещания Айрин Пикеринг. Конечно, существовала вероятность, что оно уничтожено вместе с сотнями других ненужных документов из архива Фримена. Но обычно адвокаты хранят архивы минимум десять лет, поэтому шанс, что завещание пока не выбросили, имелся.
Нельзя было и полностью прерывать связь с Пикерингом. Что, если какой-нибудь другой адвокат выследит его и станет задавать те же вопросы? А если этим адвокатом окажется Джейк, эффект неожиданности пропадет. У Джейка будет куча времени, чтобы натаскать Летти, научить ее так отвечать на вопросы, чтобы обернуть историю себе на пользу. И разумеется, он не упустит случая подать протест на нарушение правил представления доказательств. Судья Этли нарушителям не сочувствует.
Ланье и Чилкотт обсудили идею обратиться к Фримену напрямую. Если завещание пылится в архивных папках, он, разумеется, сможет извлечь его оттуда, и никому не придется выкрадывать документ. А сам он станет весьма респектабельным свидетелем на процессе. Но обращение к Фримену означало, что их главный секрет перестанет быть абсолютным секретом. Придется обнародовать имя Фримена как потенциального свидетеля. Эффект неожиданности опять же будет потерян.
Вероятно, позднее они все же обратятся к нему, но пока Уэйд Ланье и Лестер Чилкотт решили хитроумно окружить эту информацию завесой тайны. Обман часто бывает трудно скрыть, это требует тщательного планирования, но на этом они собаку съели.
Два дня спустя Рэндал Клэпп вошел в юридическую контору Фрименов и сообщил, что ему назначена встреча на четыре часа. Возглавляемая двумя партнерами контора располагалась в переоборудованном особняке, в квартале от ратушной площади Оксфорда, рядом со сберегательным банком, на улице, отходящей от здания федерального суда.
В ожидании приема Клэпп листал журнал и внимательно изучал обстановку. Видеокамер не было, датчиков сигнализации тоже. На входной двери — задвижка, цепочки нет. Словом, ничего такого, что помешало бы даже грабителю-лопуху ночью проникнуть внутрь и, не торопясь, обшарить помещение. Да и зачем здесь усиленные меры предосторожности? Кроме обычных завалов бумаг, в здании не было ничего, представляющего хоть какую-то ценность.
Это была типичная захолустная юридическая конторка, ничем не отличающаяся от сотни других, где довелось побывать Клэппу. Прежде чем войти в нее, он прошелся по переулку, на который она выходила задней стеной, и отметил, что на двери черного хода есть замок, но ничего особенного. Эрби, его человек, войдет через переднюю или заднюю дверь быстрее, чем сотрудники открывают эти двери ключом.
Встретившись с Тоддом Фрименом, Клэпп обсудил с ним вопрос о покупке участка земли, примыкающего к главному шоссе на западе от города. Он назвал свое настоящее имя и место работы, вручил подлинную визитку, но солгал, сказав, что они с братом хотят построить на этом участке круглосуточную стоянку для дальнобойного грузового транспорта.
Оформление сделки требовало обычного юридического сопровождения, и Тодд в меру заинтересовался. Уходя, Клэпп спросил, где у них туалет, и ему указали на дверь в конце узкого коридора. Подъемная лестница на чердак; по меньшей мере две комнаты, доверху набитые старыми папками; маленькая кухня с разбитым окном, без замка. Нигде никаких датчиков — раз плюнуть.
Эрби вошел в здание сразу после полуночи, Клэпп ждал в машине, припаркованной на другой стороне улицы, и следил за обстановкой. В зимнюю холодную ночь 18 января, среду, никто на улице не болтался, площадь замерла как мертвая. Единственное, чего боялся Клэпп, вдруг их заметит усталый патрульный полицейский.
Войдя внутрь, Эрби сразу связался с ним по рации. Все было тихо. С помощью испытанного складного ножа он вмиг отодвинул задвижку на двери черного хода, включил инфракрасный фонарик-карандаш и обошел все помещения. Ни одно не было заперто. Шаткая лестница скрипела, однако ему удалось спустить ее без особого шума.
Он разговаривал с Клэппом по рации, стоя перед окном, но Клэпп не видел даже тени внутри. Надев перчатки и стараясь ничего не сдвигать с места, Эрби приступил к обследованию первой кладовки. Работа могла занять не один час, но он не спешил. Выдвигая ящики, просматривал папки, изучая даты, имена, листая документы, к которым никто не прикасался неделями, месяцами, а то и годами.
Переставив машину на стоянку в другом конце площади, Клэпп вышел и медленно зашагал по переулку. В час ночи Эрби открыл заднюю дверь и впустил его в дом.
— В каждой комнате есть картотечные шкафы, — объяснил он. — Похоже, текущие дела хранятся в кабинетах адвокатов, прочие — у секретарей.
— А что в этих двух комнатах? — спросил Клэпп.
— Дела примерно пятилетней давности. Какие-то уже закрыты, какие-то пока нет. Я еще не закончил, во второй комнате просмотрел не все. Кстати, тут есть подвал, забитый старой мебелью, пишущими машинками, юридическими книгами и старыми папками, в них — только закрытые дела.
Во второй комнате они не нашли ничего интересного. В папках содержался типичный ассортимент закрытых дел, какие можно найти в архиве любой провинциальной юридической конторы.
В половине третьего Эрби осторожно влез по подъемной лестнице на чердак. Клэпп убрал за ним лестницу, а сам отправился в подвал. На чердаке окна не было, царила непроглядная тьма. Вдоль стен в четыре ряда стояли картотечные ящики.
Поскольку никто не мог заметить его снаружи, Эрби увеличил яркость фонарика и принялся изучать содержимое шкафов. Каждый был обозначен черным маркером от руки: «Недвижимость, 1/1/76 — 8/1/77»; «Уголовные, 3/1/81 — 7/1/81» и так далее. Эрби обрадовался, увидев, что здесь хранились документы двенадцатилетней давности, но огорчился из-за отсутствия указания на архив документов, связанных с завещаниями и наследством. Видимо, они хранились в подвале.
Прокопавшись там с полчаса, Клэпп наткнулся на такие же картотечные ящики, помеченные надписью «Завещания, 1979–1980». Выдвинув нужный ящик, он начал поочередно вынимать папки.
Папка с именем Айрин Пикеринг была датирована 1980-м годом. Она была толщиной полтора дюйма и содержала документы юридического сопровождения дела, начиная с двухстраничного завещания, составленного Хэлом Фрименом и подписанного на месте Айрин Пикеринг, и заканчивая последним судебным распоряжением, освобождающим Фрица Пикеринга от обязанностей управляющего наследством.
Первым в папке лежало старое завещание, подготовленное адвокатом из Лейк-Виллидж. Вторым — рукописное. Клэпп прочел его медленно вслух — почерк порой было трудно разобрать. В четвертом пункте значилось, что пятьдесят тысяч долларов завещаны Летти Лэнг.
— Бинго! — пробормотал Клэпп.
Он выложил папку на стол, закрыл ящик, аккуратно задвинул его на место, к стене, и покинул подвал. Спрятав дело в портфель, Клэпп вышел в темный переулок и через несколько минут вызвал Эрби по рации. Еще минуту спустя Эрби выскользнул из дома через черный ход, задержавшись ненадолго лишь для того, чтобы задвинуть обратно щеколду.
Похоже, они ничего не сдвинули с места и не оставили следов. В конторе давно пора было провести уборку, так что немного грязи с ботинок или кое-где потревоженный слой пыли не должны были привлечь внимание.
Через два с половиной часа езды они прибыли в Джексон и незадолго до шести утра встретились с Уэйдом Ланье в его конторе. Ланье тридцать лет участвовал в судебных баталиях, но не мог припомнить более великолепного примера «дымящегося пистолета». Однако оставался вопрос: как лучше произвести из него выстрел?
Как ей и объяснили, закусочная «У толстяка Бенни» находилась в конце асфальтированного участка сельской дороги, дальше шла щебенка. Порция выросла в Бокс-Хилл, мрачной, изолированной общине, замкнутой между болотом и цепью холмов, где белых днем с огнем не сыщешь. Тем не менее, Бокс-Хилл был все равно что Таймс-сквер по сравнению с поселением Преритаун, где царила отупляющая и далеко не безопасная атмосфера.
Преритаун был расположен на задворках округа Ноксъюби, менее чем в десяти милях от границы с Алабамой. Будь она белой, никогда бы не рискнула здесь остановиться. В передней части площадки стояли две газонасосные колонки, вдоль щебенки было припарковано несколько грязных машин.
Антимоскитная дверь захлопнулась за ней. Порция кивнула подростку, стоящему за прилавком. Магазинчик торговал скудным ассортиментом бакалеи, а также безалкогольными напитками и пивом, стоящими в холодильнике с прозрачной дверцей. В глубине зала имелось с десяток аккуратных столиков, покрытых скатертями в красно-белую клетку. В воздухе висел тяжелый дух пережаренного жира — на гриле шипели рубленые гамбургеры. Человек-гора с необъятным животом, держа лопатку словно оружие, беседовал с двумя мужчинами, сидящими на табуретах. Никаких сомнений в том, кто здесь «толстяк Бенни», не возникало.
Табличка гласила: «Делать заказы — здесь».
— Чем могу служить? — с приветливой улыбкой поинтересовался повар.
Она ответила ему обаятельной улыбкой.
— Я бы хотела хот-дог, коку, и еще я ищу Бенни Риндса.
— Это я, — отозвался великан. — А вы?..
— Меня зовут Порция Лэнг. Я из Клэнтона, но не исключено, что я — родня Риндсам. Не уверена, но пытаюсь разузнать.
Он кивнул в сторону стола. Десять минут спустя, поставив перед ней хот-дог и колу, повар сел напротив.
— Я работаю над семейным генеалогическим древом, — пояснила Порция, — и нашла на нем немало чужих плодов.
Бенни рассмеялся:
— Вам бы следовало приехать сюда и порасспрашивать меня, прежде чем приниматься за дело.
Не прикоснувшись к еде, она рассказала о своей матери и бабушке. Бенни сроду о них не слыхал. Его родня происходила из округов Ноксъюби и Лодердейл, ближе к югу. Он не знал ни одного Риндса из округа Форд, ни единого.
Пока Бенни говорил, Порция поспешно ела, и к тому времени, когда он закончил, уже понимала, что это — еще один тупик.
Поблагодарив, она поехала обратно, по пути останавливаясь в каждом крохотном городишке и сверяясь с телефонными книгами. В этих краях жило очень мало Риндсов. Около двадцати — в округе Клей. С дюжину — в округе Октиббеа, неподалеку от университета штата. Поговорила она по телефону с десятком Риндсов из округа Ли, живших в Тьюпело и его окрестностях.
Они с Люсьеном выявили двадцать три члена семейства Риндс, живших в округе Форд вплоть до 1930 года, когда все они оттуда исчезли. В конце концов, должен же найтись потомок, какой-нибудь старик-родственник, который что-то знал и смог бы — и захотел — рассказать.
26
В последнюю пятницу января Рокси пришла на работу в 8.45. Джейк ждал, стоя у ее стола и небрежно просматривая документы, словно все хорошо. Но хорошо не было. Джейк решил заканчивать представление, и разговор намечался неприятный. Началось с восклицания Рокси:
— Джейк, меня тошнит от этого места!
— Вам тоже доброго утра, — ответил он.
Она уже плакала. Никакого макияжа, растрепанные волосы, измученный вид жены-матери-женщины, неспособной держать себя в руках.
— Я не могу больше выносить Люсьена, — всхлипнула она. — Он самый гнусный грубиян на свете и торчит здесь почти каждый день. Он вульгарный, неотесанный, грязный, постоянно богохульствует и курит самые отвратительные сигары, какие только можно себе представить. Я презираю этого человека.
— Что-нибудь еще?
— Или он, или я.
— Это здание принадлежит ему, — напомнил Джейк.
— Но неужели вы ничего не можете сделать?
— Например? Сказать, чтобы он был повежливее и прекратил курить, ругаться, оскорблять людей, отпускать грязные шуточки и напиваться? Если вы не заметили, Рокси, сообщаю: Люсьену Уилбэнксу никто ничего приказать не может.
Она выдернула из коробки бумажный платок и вытерла щеки.
— Я не могу больше терпеть.
Отличный посыл, и Джейк не преминул им воспользоваться.
— Давайте считать это заявлением об уходе, — сочувственно произнес он. — Я с радостью дам вам хорошую рекомендацию.
— Вы меня увольняете?
— Нет. Вы уходите по собственному желанию, лучше прямо сейчас. Я предоставлю вам выходной на сегодня и пришлю чек на последнюю зарплату.
Жалобное настроение Рокси сменилось злостью. Она бросила последний взгляд на свой стол, и спустя десять минут дверь за ней с грохотом захлопнулась.
Порция вошла в контору ровно в 9.00.
— Я сейчас встретила на улице Рокси, она промчалась мимо, не сказав ни слова.
— Рокси уволилась. И вот мое предложение. Вы можете временно занять место секретаря и регистратора и будете считаться не стажером, а параюристом. Это большое продвижение по службе.
— Я плохо печатаю, — спокойно выслушав, напомнила она.
— Это дело практики.
— А какая зарплата?
— Тысяча долларов в месяц на период двухмесячного испытательного срока, по его окончании — в зависимости от результата пересмотрим ставку.
— Сколько часов в день?
— С половины девятого до пяти, перерыв на обед — полчаса.
— А как с Люсьеном?
— А что с ним?
— Он постоянно торчит здесь, внизу. Поэтому мне нравится работать наверху — безопаснее.
— Он вам мешает?
— Пока нет. Послушайте, Джейк, Люсьен мне нравится, и мы хорошо работаем вместе, но порой у меня возникает ощущение, что он хочет быть ко мне поближе — понимаете?
— Наверное, понимаю.
— Если он ко мне прикоснется, я ему врежу.
Джейк расхохотался, представив эту сцену, у него не было ни малейших сомнений в том, что Порция сумеет постоять за себя.
— Придется поговорить с Люсьеном. Позвольте, возьму это на себя. Я его предупрежу.
Порция сделала глубокий вдох и обвела взглядом приемную, потом улыбнулась, кивнула:
— Но я ведь не секретарша, Джейк. Я собираюсь стать юристом, как вы.
— И я помогу вам всем, что в моих силах.
— Спасибо.
— Я жду ответа. Прямо сейчас.
— Но мне не хочется пропускать судебные заседания. А если буду прикована к этому столу, придется, правда?
— Давайте решать проблемы по мере их поступления. Сейчас вы нужны мне здесь.
— Хорошо.
— Значит, договорились?
— Нет. Тысяча в месяц — слишком мало для секретаря, регистратора и параюриста в одном лице.
Джек поднял руки вверх, понимая, что проиграл.
— И сколько же вы считаете справедливым?
— Две тысячи больше соответствуют современным рыночным расценкам.
— Что, черт возьми, вы знаете о рыночных расценках?
— Немного. Но то, что тысяча — слишком мало, знаю.
— Ладно. Полторы тысячи в первые два месяца, а потом посмотрим.
Она наклонилась вперед, коротко и почтительно обняла его:
— Спасибо, Джейк.
Час спустя Джейк оказался перед лицом второго за это утро кадрового кризиса. Люсьен практически без стука ввалился в его кабинет и уселся в кресло.
— Джейк, сынок, — начал он тоном, предвещающим неприятности, — я принял решение. Многие месяцы, даже годы я сомневался, начинать ли процесс восстановления в правах… Своего рода возвращение, понимаете?..
Джейк, будучи занят, составляя протест на ходатайство Стиллмена Раша, медленно отложил ручку и задумчиво посмотрел на Люсьена. Слово «возвращение» до сих пор не произносилось, но в последние три месяца Люсьен не пропускал ни одной возможности намекнуть, что хочет снова заниматься адвокатской деятельностью.
Хотя Джейк со страхом и ожидал этого, новость поставила его в трудное положение. Он не хотел видеть Люсьена в конторе, особенно в качестве адвоката, а его роль непрошеного и бесплатного советчика была почти исчерпана. Люсьен-адвокат означал Люсьена-босса, Джейку места здесь не останется. Но Люсьен-друг был тем человеком, который в свое время дал Джейку работу, предоставил в его распоряжение свою контору, позволил сделать карьеру и всегда был лоялен по отношению к нему.
— Зачем вам это? — спросил Джейк.
— Тоскую по работе. И я еще не настолько стар, чтобы днями напролет сидеть на крыльце. Вы меня поддержите?
Единственным ответом могло быть «да», и Джейк без запинки произнес:
— Конечно, вы же знаете, что поддержу. Но как?
— Морально, Джейк, по крайней мере для начала. Как вы знаете, чтобы восстановиться в правах, я должен сдать экзамен. Немалый подвиг для такого старого хрыча, как я.
— Когда-то вы его сдали, сдадите и теперь, — отозвался Джейк с подобающей уверенностью.
Читать бесплатно другие книги:
