Время прощать Гришэм Джон

19

Из надежных источников пошел и со скоростью пожара распространился по зданию суда, а потом и по площади слух, что, явившись на работу в девять часов утра, судья Этли может снова вызвать в суд своих арестованных и дать им возможность принести извинения. Предвкушению невероятного зрелища — как Руфуса Бакли и Букера Систранка тащат в суд, надо надеяться, в цепях, резиновых банных шлепанцах и в оранжевой тюремной одежде, было невозможно противиться.

Их история привлекла невиданное внимание и стала источником сплетен и спекуляций. Для Бакли это было чудовищным унижением. Для Систранка — не более чем очередной главой биографии.

Утренняя мемфисская газета на первой полосе воспроизвела статью Думаса от первого до последнего слова, сопроводив ее огромным снимком: два адвоката-соратника днем раньше покидают здание суда в наручниках. Систранку стоило постараться уже ради одного заголовка: «Знаменитый мемфисский адвокат заключен в тюрьму в Миссисипи». Дополняя на удивление точную в этот раз статью Думаса, была напечатана еще одна, поменьше, — о ходатайстве, направленном фирмой «Систранк и Бост» в федеральный суд в Оксфорде с требованием habeas corpus.[10] Слушания были назначены на 13.00, сегодня.

Джейк с Люсьеном сидели на своем балконе, выходящем на площадь, пили кофе и ждали прибытия патрульных машин. Оззи обещал позвонить и предупредить заранее.

Люсьен, не без причины ненавидящий вставать рано утром, выглядел необычно свежим, и взгляд у него был ясным. Он утверждал, что пьет теперь меньше, при этом больше двигается и уж точно больше работает. Джейку все труднее становилось предотвращать его появление в своем офисе.

— Мог ли я когда-нибудь подумать, что мне доведется увидеть Руфуса Бакли в наручниках, — улыбнулся Люсьен.

— Чудесно, просто чудесно. До сих пор не могу до конца поверить, — отозвался Джейк. — Хочу позвонить Думасу и спросить, нельзя ли купить у него фотографию Бакли, которого ведут в тюрьму.

— Да-да, позвоните и сделайте мне копию.

— Восемь на десять, в рамке. Наверное, я смог бы успешно торговать ими.

Рокси пришлось взобраться по лестнице, пересечь кабинет Джейка и выйти на балкон, чтобы сообщить шефу:

— Звонил шериф Уоллс. Они уже в пути.

— Спасибо.

Пересекая площадь, Джейк с Люсьеном не могли не заметить, что у адвокатов других расположенных на площади юридических контор, не практикующих в суде, вдруг обнаружились неотложные дела во Дворце правосудия. Бедняга Бакли нажил себе столько врагов! Зал суда не был набит до отказа, но немало этих самых врагов слонялось поблизости. Было совершенно очевидно, что находятся они там по одной-единственной причине.

Судебный пристав призвал публику к порядку, и судья Этли быстро проследовал на свою скамью.

— Введите его, — кивнул секретарю судья.

Открылась боковая дверь, и вошел Руфус, без цепей и наручников. Если не считать щетины на лице и взъерошенных волос, выглядел он почти как накануне. Судья Этли проявил снисходительность и позволил ему сменить тюремную робу на свою одежду. Учитывая утреннюю прессу, судья Этли просто не мог позволить участнику своего суда появиться перед публикой в подобном виде.

Никаких признаков присутствия Систранка не просматривалось. Дверь закрыли, и стало очевидно, что его здесь действительно нет, и в слушаниях он участия не примет.

— Встаньте, пожалуйста, здесь, мистер Бакли. — Судья указал на место прямо напротив своего стола.

Бакли повиновался и встал перед судьей совершенно один, беспомощный, униженный и раздавленный. С трудом сглотнув, он заставил себя посмотреть на судью.

Отодвинув микрофон и понизив голос, судья обратился персонально к Бакли:

— Надеюсь, вы нормально пережили ночь в нашей чудесной тюрьме.

— Да, спасибо.

— Шериф Уоллс хорошо с вами обращался?

— Да, хорошо.

— Хорошо ли вы с мистером Систранком отдохнули ночью вместе?

— Я бы не назвал это отдыхом, ваша честь, но ночь мы пережили.

— Я не мог не заметить, что вы здесь один. Мистер Систранк ничего не просил передать?

— О да, он много чего сказал, ваша честь, но я не уполномочен повторять здесь его слова. Не думаю, что это пошло бы ему на пользу.

— Не сомневаюсь. Мне не нравится, когда меня обзывают, мистер Бакли, особенно грубым словом «расист». А это одно из любимых слов мистера Систранка. Уполномочиваю вас как его коллегу объяснить ему это и заверить от моего имени, что, если когда-нибудь еще он и вы тоже назовете меня так, двери моего зала суда будут для вас закрыты навсегда.

— С радостью доведу это до его сведения, судья, — кивнул Бакли.

Джейк с Люсьеном сидели в четвертом ряду от конца на длинной скамье красного дерева, которая стояла там уже несколько десятков лет. У дальней от них стены появилась и заняла место чернокожая женщина лет двадцати пяти, миловидная и смутно знакомая. Она бегло осмотрелась, словно сомневаясь, позволено ли ей здесь находиться. Когда ее взгляд упал на Джейка, он улыбнулся: все, мол, в порядке, слушания открыты для публики.

Судья Этли тем временем продолжал:

— Благодарю вас. Итак, цель наших сегодняшних кратких слушаний — рассмотреть вопрос о вероятности отмены моего приказа о вашем аресте. Я приказал арестовать вас — вас и вашего соратника — за оскорбление суда, мистер Бакли, потому что, с моей точки зрения, вы вели себя вопиюще неуважительно по отношению к суду и, следовательно, ко мне. Признаюсь, я был разгневан, хотя обычно стараюсь избегать принятия решений в излишне эмоциональном состоянии. За долгие годы я убедился: такие решения, как правило, не самые удачные. Но я не сожалею о том, что сделал вчера, и поступил бы точно так же сегодня. А теперь я предоставляю вам возможность ответить.

Оззи уже поработал посредником: простое признание своей вины, простое извинение, и приказ об аресте за оскорбление суда будет снят. Руфус на это сразу согласился, Систранк категорически отказался.

Руфус, глядя в пол, перенес тяжесть тела с одной ноги на другую.

— Да, ваша честь, ну… я признаю, что вчера мы преступили грань дозволенного. Мы вели себя дерзко и неуважительно, за что я приношу извинения. Это больше не повторится.

— Очень хорошо. Приказ о вашем аресте за неуважение к суду, таким образом, аннулируется.

— Благодарю, ваша честь, — смиренно произнес Бакли, с облегчением расправляя расслабляя плечи.

— Итак, мистер Бакли, я назначил открытие процесса на третье апреля. До этого предстоит много работы. Вам, адвокатам, неоднократно придется собираться вместе, не исключено, в этом зале пройдет еще несколько предварительных слушаний. Нельзя допустить, чтобы каждый раз, когда мы будем оказываться вместе, возникали ссоры и устраивались представления. Дело непростое, мы все понимаем, что ставки очень высоки. Поэтому мой вопрос состоит в следующем: какой представляется вам ваша роль в этом деле — ваша и ваших мемфисских коллег?

Снова почувствовав себя свободным и получив возможность высказаться, Руфус неожиданно уверенно ухватился за этот шанс.

— Ваша честь, — произнес он, откашлявшись, — мы здесь, чтобы защитить права миз Летти Лэнг и…

— Это понятно, — перебил судья. — Я говорю о процессуальной процедуре, мистер Бакли. Мне кажется, в такой ситуации мистеру Брайгенсу, ведущему адвокату по утверждению завещания, и куче адвокатов, представляющих интересы бенефициара, просто будет слишком тесно. Вас чересчур много. Понимаете, что я имею в виду?

— Э-э-э… не совсем, ваша честь.

— Хорошо, выражусь яснее. Лицо, желающее опротестовать завещание, имеет право нанять адвоката и подать ходатайство, — махнул рукой в сторону адвокатов другой стороны судья. — Этому адвокату есть что делать с самого начала до самого конца. А вот бенефициара завещания представляет адвокат по делам наследства. В нашем случае это мистер Брайгенс. Персональные адвокаты бенефициара в некотором роде просто пользуются плодами его трудов.

— О, с этим я не согласен, ваша честь. Мы…

— Помолчите. Так вот, мистер Бакли… При всем уважении, должен сказать: не уверен, что ваши услуги действительно необходимы. Может, это не так, но вам придется постараться переубедить меня. У нас еще масса времени. Просто подумайте об этом, хорошо? Я не могу представить процесс, в котором личным адвокатам бенефициара была бы определена активная роль.

— Ну… судья, я думаю…

Судья Этли предупреждающе выставил вперед ладонь:

— Довольно. Я это не обсуждаю. Может, в другой раз.

Сначала показалось, Бакли готов вступить в спор, но, видимо, вовремя вспомнил, почему он здесь. Не было смысла вновь раздражать судью.

— Конечно, судья, благодарю вас, — скромно произнес он.

— Вы свободны.

Джейк снова взглянул на молодую женщину. Облегающие джинсы, красный свитер, весьма поношенные желтые кроссовки, стильная короткая стрижка. Она выглядела гибкой и ладной, совсем не похожей на типичных двадцатипятилетних чернокожих женщин округа Форд. Встретившись взглядом с Джейком, она улыбнулась.

А полчаса спустя она стояла перед столом Рокси и вежливо интересовалась, не сможет ли мистер Брайгенс уделить ей несколько минут.

— Ваше имя, пожалуйста.

— Порция Лэнг, дочь Летти.

Мистер Брайгенс был очень занят. Но Рокси понимала: это может оказаться важным, и попросила женщину подождать минут десять, а сама нашла небольшой зазор в расписании шефа.

Джейк пригласил гостью в кабинет и предложил кофе, она, поблагодарив, отказалась. Они расположились в углу, словно на сеансе психотерапии: Джейк — в старинном кожаном кресле, Порция — на диване. Не в силах удержаться, она с восхищением оглядывала большую комнату, красивую мебель и продуманный беспорядок на рабочем столе.

— Это мое первое посещение адвокатской конторы, — призналась она.

— Если повезет, то и последнее, — пошутил Джейк.

Девушка нервничала и поначалу держалась напряженно. Но ее визит мог оказаться очень важным, и Джейк делал все возможное, чтобы она почувствовала себя свободнее.

— Расскажите о себе, — попросил он.

— О, я знаю, у вас мало времени.

— У меня куча времени. Дело вашей матери для нашей конторы — самое важное.

Порция сделала попытку улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. Скрестив ноги в желтых кроссовках, она начала. Ей двадцать четыре года, она старшая дочь в семье и только что демобилизовалась из армии после шести лет службы.

В Германии до нее дошло известие о том, что мать упомянута в завещании Сета Хаббарда. Но это не имело отношения к ее демобилизации. Просто шести лет оказалось достаточно. Порция устала от армии и готова была сменить военную жизнь на гражданскую.

В Клэнтонской старшей школе она считалась хорошей ученицей, но при нерегулярной работе отца у них не было денег на колледж. (Говоря о Симеоне, девушка нахмурилась.) Горя желанием уехать из дома и вообще из округа Форд, Порция записалась в армию и получила возможность попутешествовать по миру.

Вот уже неделю она снова дома, хотя не собирается оставаться в здешних краях. У нее накопились льготы на три года обучения в колледже, который она хотела окончить, — девушка мечтала о юридической школе.

В Германии она служила в JAG[11] и имела возможность познакомиться с деятельностью военных судов. Сейчас живет у родителей, которые вместе со всей семьей, кстати, недавно переехали в город.

— Они снимают старый дом Саппингтона, — не без гордости сообщила девушка.

— Я знаю, — кивнул Джейк. — Наш город маленький, слухи распространяются быстро.

Так или иначе, Порция сомневалась, что сможет долго прожить здесь, поскольку дом, хоть и намного просторнее прежнего, напоминает муравейник с без конца приезжающими и уезжающими родственниками и людьми, спящими повсюду.

Джейк слушал внимательно, ожидая главного, которое непременно должно было всплыть. Время от времени он задавал вопрос-другой, но девушка не нуждалась в подстегивании: почувствовав себя уютно, она и сама разговорилась. Шесть лет в армии стерли протяжность произношения, гнусавость и грамматическую небрежность, свойственные речи местных чернокожих. У нее была идеальная дикция, не заученная, а вошедшая в привычку. В Европе она выучила немецкий и французский и работала переводчицей. Сейчас изучала испанский.

Джейку хотелось по привычке кое-что записать, но это выглядело бы невежливо.

На прошлой неделе в выходные девушка ездила в «Парчмен» повидать Марвиса, и он рассказал о визите Джейка. О брате Порция говорила довольно долго, время от времени смахивая слезу. Он ее старший брат, ее герой, тяжело осознавать, что он в тюрьме.

Будь Симеон не таким плохим отцом, Марвис не сбился бы с пути. Да, он велел Порции передать маме, чтобы она держалась Джейка, сказал, что говорил со своим адвокатом Ником Нортоном, и тот подтвердил: мемфисские хлыщи все испортят.

— Почему вы пришли в суд сегодня утром? — спросил Джейк.

— Я и вчера была там, мистер Брайгенс.

— Пожалуйста, зовите меня Джейком.

— Хорошо. Вчера я была свидетельницей фиаско маминых адвокатов и сегодня утром в офисе секретаря знакомилась с судебным делом. Тогда-то я и услышала, что их везут из тюрьмы.

— Адвокатов вашей семьи?

— Да. — Сделав глубокий вдох, она заговорила гораздо медленнее: — Вот об этом-то я и хотела с вами поговорить. Мы с вами имеем право обсуждать дело?

— Разумеется. Мы ведь официально на одной стороне. Может, сейчас это не ощущается, но в настоящий момент мы с вами союзники.

— Ладно. — Еще один глубокий вздох. — Мне необходимо с кем-нибудь поговорить. Послушайте, Джейк, меня здесь не было во время процесса над Карлом Ли Хейли, но я все о нем знаю. Когда на прошлое Рождество я приезжала домой, тут только и было разговоров что о процессе, о Клэнтоне, Клане, Национальной гвардии и тому подобном. Мне даже стало жалко, что я пропустила такое действо. Но ваше имя в наших кругах хорошо известно. Моя мать несколько дней назад сказала мне, что чувствует: вам она может доверять. А это не так просто для черных, Джейк, особенно в такой ситуации, как наша.

— Такой ситуации у нас еще не было.

— Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Притом сколько денег на кону, мы… естественно ожидаем неблагоприятного исхода.

— Думаю, я понимаю.

— Ну вот, вчера, когда мы вернулись домой, разразилась очередная ссора. Крупная. Между мамой и папой, но, конечно, и непрошеные советчики вмешивались. Видите ли, я не знаю всего, что происходило в мое отсутствие, но ясно, что у них уже давно идут споры о чем-то серьезном. Мне кажется, отец винил маму в том, что она будто бы спала с мистером Хаббардом.

Ее глаза наполнились слезами, и она прервалась, чтобы вытереть их.

— Джейк, моя мама — не проститутка, она замечательная женщина, практически в одиночку поднявшая пятерых детей. Так больно сознавать, что многие здесь думают, будто она каким-то образом втерлась в завещание старика. Никогда в это не поверю! Никогда! Отец — другое дело. Они воюют друг с другом уже двадцать лет. Когда училась в старших классах, я умоляла маму уйти от него. Он ругал ее за все, что бы она ни сделала, а теперь ругает за то, чего она не делала. Я сказала ему, чтобы он прекратил это и заткнулся.

Джейк протянул ей бумажную салфетку, но у нее уже не было слез.

— Спасибо, — слабо улыбнулась Порция. — Так вот… с одной стороны, он ругает ее за то, что она будто бы спала с мистером Хаббардом, а с другой — втайне радуется этому, если допустить, что так действительно было, потому что она оказалась щедро вознаграждена. Поэтому вчера, когда мы вернулись из суда, мама набросилась на него из-за мемфисских адвокатов.

— Это он их нанял?

— Да. Он теперь считает себя важной шишкой и защищает таким образом свое имущество — то есть мою маму. Он убежден, что все здешние белые готовят заговор, чтобы объявить завещание недействительным и присвоить деньги. А поскольку все сводится к расе, почему бы не нанять самого крутого в этих краях бойца расового фронта? Вот так это и случилось. И вот что из этого вышло — «боец» оказался в тюрьме.

— Что вы сами об этом думаете?

— О Систранке? Ему только на руку сейчас очутиться в камере. Его портрет в газетах, броские заголовки… Еще один черный, несправедливо посаженный в тюрьму миссисипскими расистами. То что нужно. Он бы сам лучше не придумал.

«Этой девушке не откажешь в проницательности», — подумал Джейк.

— Согласен. — Он кивнул и улыбнулся. — Все было предусмотрено. По крайней мере, Систранком. Уверяю вас, Руфус Бакли и в мыслях не держал сесть в тюрьму.

— Как нам избавиться от этих шутов?

— Этот же вопрос я собирался задать вам.

— Насколько я понимаю, мой отец поехал в Мемфис, встретился с Систранком, и тот, что неудивительно, почуял запах больших денег. Вот и ринулся сюда, устроил показательное представление, и моя мама попалась на крючок. Джейк, мама действительно очень хорошо к вам относится, доверяет вам, но Систранк убедил ее, что в этом деле нельзя полагаться ни на одного белого. Хотя сам почему-то привлек Бакли.

— Если эти типы останутся в деле, мы проиграем. Можете представить себе их перед присяжными?

— Нет, не могу. Именно из-за этого произошла вчерашняя ссора. Мы с мамой утверждали, что сами все портим. Симеон, он же всегда все лучше всех знает, твердил, что Систранк перенесет слушания в федеральный суд и там победит.

— Это невозможно, Порция. Здесь нет предмета для рассмотрения федеральным судом.

— Я понимаю.

— Сколько Систранк должен получить?

— Половину. Я знаю это только потому, что в пылу ссоры они проговорились. Мама сказала, смешно отдавать Систранку половину ее доли. А папа ответил: зато, мол, половина от ничего и есть ничего.

— Они занимали деньги у Систранка?

— А вы не стесняетесь задавать вопросы, да?

Джейк улыбнулся и пожал плечами:

— Поверьте, в конце концов все так или иначе выйдет наружу.

— Да, занимали. Сколько — не знаю.

Джейк отпил остывший кофе, и оба помолчали, обдумывая следующий вопрос.

— Дело очень серьезное, Порция. На кону большое состояние, и наша сторона на данный момент проигрывает.

— Состояние? — Она улыбнулась. — Когда разнесся слух, что какая-то бедная черная женщина из захолустного района Миссисипи может унаследовать двадцать миллионов, адвокаты с ума посходили. Один звонил даже из Чикаго, сулил златые горы. Систранк к тому времени уже был «на борту» и всех отшивал, но звонки до сих пор продолжаются. Белые адвокаты, черные адвокаты — все предлагают лучшие условия.

— Вам вообще никто не нужен.

— Вы уверены?

— Моя обязанность обеспечить исполнение последней воли мистера Хаббарда, изложенной в завещании, — все просто и ясно. Это завещание подвергнется атаке со стороны его семьи, вот где развернется главное сражение. Когда начнется суд, я хочу сидеть за своим столом рядом с мистером Квинсом Ланди, управляющим наследством. Он белый, и я белый, а между нами будет сидеть Летти, прекрасно выглядящая и невозмутимая. Да, дело в деньгах, Порция, но и в расе тоже. Нам не нужен зал суда, одна половина которого будет черной, другая — белой. Я доведу дело до конца перед присяжными и…

— И победите?

— Только идиот взялся бы предсказывать, как поведет себя жюри. Но готов поклясться: мои шансы выиграть гораздо выше, чем у Букера Систранка. И я не претендую ни на какую долю того, что достанется Летти.

— А кто же будет вам платить?

— Вы тоже не стесняетесь задавать вопросы, да?

— Извините. Просто очень многого не знаю.

— Я работаю на условиях почасовой оплаты, и мой гонорар оплачивает штат. В весьма разумных пределах, которые утверждены судом.

Она кивнула так, словно уже много раз это слышала, потом, покашляв, призналась:

— У меня во рту пересохло. У вас есть чем промочить горло?

— Да, конечно. Пойдемте.

Они спустились в маленькую кухню, где Джейк нашел диетическую соду. Чтобы произвести впечатление на Порцию, он провел ее в совещательную комнату — их конференц-зал, и показал место, где Квинс Ланди работал над документами, касающимися наследства Хаббарда. Сам Ланди еще не приехал в контору.

— Какая часть наследства представлена в деньгах? — Глядя на коробки с документами так, будто они набиты наличными, спросила Порция робко, словно вопрос выходил за рамки приличий.

— Большая часть.

Она с восхищением осмотрела полки, уставленные юридической литературой, к которой годами почти не прикасались.

— У вас замечательный офис, — пробормотала она.

— Я лишь пользуюсь им. Принадлежит он Люсьену Уилбэнксу.

— Я о нем слышала.

— Кто же о нем не слышал! Садитесь, пожалуйста.

Порция опустилась в мягкое кожаное кресло у длинного стола, Джейк закрыл дверь. Рокси, разумеется, вертелась поблизости, настроив свой радар.

— Итак, — сел напротив Порции Джейк, — подскажите, как избавиться от Систранка?

— Держать его толстую задницу в тюрьме, — в лучших армейских традициях без запинки отрапортовала она.

Джейк рассмеялся:

— Это временно. Вашей матери придется его выгнать. Ваш отец не в счет, он вообще не участвует.

— Но они должны ему деньги.

— Могут расплатиться потом. Если ваша мать будет следовать моим указаниям, я проведу ее через это дело. Но сначала она должна сообщить Систранку, что отказывается от его услуг. И от услуг Бакли тоже. В письменной форме. Если согласится подписать письмо, я его составлю.

— Дайте мне немного времени, ладно?

— Его у нас очень мало. Чем дольше Систранк здесь ошивается, тем больше наносит вреда. Он любитель саморекламы и обожает привлекать к себе внимание. К сожалению, он уже привлек неблагоприятное внимание всех белых жителей округа Форд. А ведь именно они будут нашими присяжными, Порция.

— Полностью белое жюри?

— Нет, но восемь-девять человек из двенадцати будут белыми.

— А разве в процессе над Хейли не все жюри было белым?

— Да, действительно было, и казалось, что оно с каждым днем становится белее. Но тот процесс совсем другое дело.

Порция сделала глоток из банки и снова окинула взглядом солидные юридические фолианты на полках.

— Должно быть, классно быть адвокатом, — с благоговением произнесла она.

Джейк никогда бы не охарактеризовал свою профессию словом «классно». Он вынужден был признаться, что давно смотрит на нее не иначе как на чрезвычайно скучное и утомительное занятие. Процесс над Хейли обернулся для него триумфом, но за все свои тяжкие труды, нападки, угрозы физической расправы и нервные переживания он получил всего девятьсот долларов. И потерял дом, а также чуть не лшился семьи.

— Временами, — уклончиво ответил он.

— Скажите, Джейк, а в Клэнтоне есть чернокожие женщины-адвокаты?

— Нет.

— А сколько здесь черных мужчин-адвокатов?

— Два.

— А где находится ближайшая адвокатская контора, возглавляемая женщиной?

— В Тьюпело.

— Вы знаете эту женщину? Я хочу с ней познакомиться.

— С удовольствием ей позвоню. Ее зовут Барбара Макнэтт, очень милая дама. Она училась на курс старше меня на юридическом факультете. В основном специализируется на семейном праве, но имеет дело с полицейскими и прокурорами. Она хороший адвокат.

— Спасибо, Джейк, это было бы здорово.

Повисла неловкая пауза, Порция отпила еще соды. Джейк знал, к чему он хочет ее подвести, но спешить было нельзя.

— Вы говорили, что хотите поступить в юридическую школу, — сказал он наконец.

Порция сразу обратилась в слух. Они довольно долго рассуждали об этом. Джейк честно старался, чтобы из его рассказа у нее не создалось впечатления об учебе как о трех годах тяжких испытаний. Время от времени школьники спрашивали Джейка, как и других адвокатов, советует ли он им избрать юриспруденцию своей профессией. Не кривя душой, он никогда не говорил «нет», хотя при этом у него оставалось немало сомнений.

На свете существовало слишком много адвокатов, но доступных — недостаточно. Адвокаты теснились вдоль Главных улиц бесчисленных провинциальных городков и сидели друг у друга на голове в корпоративных небоскребах мегаполисов. Тем не менее почти половина американцев, нуждающихся в юридической помощи, не могли ее себе позволить, поэтому требовалось еще больше адвокатов, но не тех, что служат в крупных фирмах, и не тех, что занимаются вопросами страхования, и, разумеется, не таких, как он сам, мелких провинциальных адвокатов. Интуиция подсказывала ему, что Порция Лэнг, стань она адвокатом, будет делать как раз то, что нужно, — помогать людям.

Разговор прервал Квинс Ланди. Джейк представил ему Порцию Лэнг, после чего проводил ее до выхода. Когда они стояли уже на улице, под балконом, он пригласил ее к себе на ужин.

Слушания по требованию Кендрика Боста о habeas corpus начались на третьем этаже федерального суда в Оксфорде в 13.00, как и было назначено. К тому времени достопочтенный Букер Ф. Систранк уже больше суток «щеголял» в тюремной форме округа. На слушаниях он не присутствовал, впрочем, его присутствия и не ожидалось.

Председательствовал федеральный судья, проявляющий мало интереса к происходящему. Прецедентов тому, чтобы федеральный суд был вовлечен в разбор дела о неуважении к суду, возникшего на уровне штата, не существовало — во всяком случае, в Пятом судебном округе. Судья несколько раз спросил, есть ли в зале официальный представитель федерального уровня, но такового не оказалось.

Босту было позволено в течение получаса напыщенно разглагольствовать, но по существу он так ничего и не сказал. Его плохо обоснованная претензия состояла в том, что мистер Систранк якобы стал жертвой некого невнятного заговора властей округа Форд, составленного с целью отстранить его от дела по утверждению завещания. Подтекст не оставлял сомнений: Систранк ожидал, что будет освобожден только потому, что он черный, и считает это причиной дурного обращения с ним со стороны белого судьи.

Требование было отклонено. Бост тут же составил апелляцию в тоже относящийся к Пятому округу суд Нового Орлеана. Они с Бакли также подали протест против ареста по обвинению в неуважении к суду в Верховный суд Миссисипи.

Систранк между тем безмятежно играл в шашки со своим новым сокамерником.

По материнской линии в роду Карлы имелись немецкие корни, именно поэтому она в старших классах и в течение четырех лет в «Оле Мисс» изучала немецкий. Попрактиковаться в этом языке в Клэнтоне возможность представлялась редко, и, естественно, она с огромной радостью приняла Порцию в их скромном доме, несмотря на то, что Джейк предупредил ее о визите только в пять часов пополудни.

— Не напрягайся, — сообщил он, — Порция славная девушка, и она может сыграть решающую роль в деле. К тому же ее скорее всего никогда еще не приглашали на ужин в дом к белым.

В ходе разговора, поначалу немного натянутого, до них дошло, что и они никогда еще не приглашали чернокожих на ужин.

Гостья прибыла ровно в 6.30 с бутылкой вина, запечатанной настоящей пробкой. Хоть Джейк и заверил ее, что ужин будет неофициальным, Порция надела длинное свободное платье из хлопчатобумажной ткани. Она поздоровалась с Карлой по-немецки, но, быстро перейдя на английский, извинилась за вино — дешевое калифорнийское, и они посмеялись над скудным ассортиментом местного винного магазина. Джейк объяснил, что практически все спиртное, которое продается в штате, закупается государством, а потом распределяется по частным винным лавкам.

Разговор естественно перешел на обсуждение нелепых законов Миссисипи о винной торговле, в результате чего в некоторых городах вы запросто купите крепчайший ром, но не сможете — банку пива.

— Вообще-то мы не держим в доме алкоголя, — рассматривая бутылку, признался Джейк.

— Простите, — смутилась Порция. — Я заберу домой.

— А почему бы нам просто не выпить? — подала счастливую мысль Карла.

Пока Джейк искал штопор, женщины подошли к плите проверить готовность ужина. Порция призналась, что предпочитает есть, а не готовить, хотя за время службы узнала немало о европейской кухне. И еще полюбила итальянские вина, которые в округе Форд встретишь нечасто.

— Да, за ними придется ездить в Мемфис, — сказал Джейк, продолжая рыться в ящике.

Карла залила соусом для пасты пряные колбаски и, пока соус медленно закипал, попробовала обменяться с Порцией несколькими элементарными немецкими фразами. Порция отвечала медленно, разборчиво, повторяла несколько раз, если требовалось, и исправляла ошибки. Услышав незнакомую речь, из глубины дома появилась Ханна. Ее представили гостье, и та поприветствовала ее дружеским «Чао!»

— А что означает «чао»? — спросила девочка.

— Между друзьями оно по-итальянски и, кажется, по-португальски означает «привет!» или «пока!» — ответила Порция. — Это гораздо проще произнести, чем «guten Tag» или «bonjour».

— А я знаю несколько слов по-немецки, — похвасталась Ханна. — Меня мама научила.

— Мы попрактикуемся в немецком позже, — улыбнулась Карла.

Джейк нашел наконец старый штопор и не без труда откупорил бутылку.

— Когда-то у нас были настоящие бокалы для вина, — вздохнула Карла, доставая из шкафа дешевые стаканы для воды. — Они сгинули в огне вместе со всем остальным.

Джейк разлил вино, они чокнулись, сказали: «Будем здоровы» и расселись за кухонным столом. Ханна отправилась в свою комнату.