Метро 2035: Питер. Специальное издание Врочек Шимун
Иван пригнулся, закрыл глаза на мгновение. Открыл.
– Быстрее!
Они бежали.
«Я чувствую, что он рядом. Он идет за нами. Сейчас… сейчас…»
– На одиннадцать часов! – крикнул Иван. Скинхед повернул автомат… Тишина. Движение. Писк.
Убер насмешливо поднял брови:
– Это и есть твой большой и страшный?
В пятно света неторопливо вышла серая крыса, села и посмотрела на людей с презрением.
Туннель тянулся бесконечно. Вроде бы не такой уж длинный перегон, а поди ж ты…
– Объясню проще. – Профессор покачал головой. Вцепился себе в бороду, дернул. – Хороший пример: крысы. Вроде той, что мы недавно видели.
– Причем тут? – Иван сдвинул каску на затылок и почесал вспотевший лоб. Сейчас была его очередь идти первым. В незнакомом перегоне не расслабляйся. Он вернул каску на место и продолжил шагать, поводя головой по сторонам.
– Ни одна крыса не умирает от старости. Понимаете, Иван? Только представьте – крыса, живущая вечно. Теоретически это вполне возможно. И это впечатляет. Природа заложила в них такой запас живучести, что просто страшно становится.
– Но крысы же не живут вечно? – спросил Убер.
– Нет, конечно.
– Они же все равно умирают?
– Умирают, – согласился Проф. – Но знаете, от чего именно?
Иван прищурился. «Кажется, сейчас мне откроется еще одна тайна мироздания. Оно мне надо, а?» Тем не менее послушно спросил:
– От чего?
– От рака.
Иван хмыкнул.
– Рак?
– Да, именно. Всех крыс рано или поздно убивает рак. Иначе бы они жили вечно. И мир был бы поглощен крысами, расплодившимися аки саранча. Они бы сожрали все. И друг друга. В итоге бы на земле – мертвой, изгрызенной до голого камня – остался бы только огромный злобный крысиный волк, сожравший всех остальных.
Иван представил огромную жирную крысу, сидящую на безлюдном каменном шаре посреди черноты космоса. Крысиный Апокалипсис. На груди у крысы висело ожерелье из крысиных черепов.
– Другая экосистема, – сказал Иван. – Нет?
– Скорее резервный вариант. – Водяник начал выдыхаться. С его комплекцией – не то чтобы толстый, но грузный – он быстро уставал даже при нормальном темпе ходьбы. Иван помахал рукой. Привал.
Профессор сел прямо на рельсы и шумно выдохнул.
– Вух! Спасибо, Ваня… Самое интересное, что одним из самых действенных методов лечения рака в мое время было… радиационное облучение.
Иван помолчал, обдумывая.
– То есть, грубо говоря, выйдя наверх, в зараженную зону, крысы излечились от рака?
– Да, именно это я и хочу сказать. Теперь ничто не мешает им жить вечно. Вообще мы очень мало знаем об аварийных системах природы. Скажем, та же крыса – прекрасный резервный вариант на случай ядерной катастрофы. Или падения метеорита – что тоже дает повышение уровня радиации, вспомнить хотя бы Тунгусский феномен… Или чудовищное извержение вулкана, после которого Земля превратится в одну очень темную планету, летящую в космической пустоте. При этом уровень радиации тоже повысится!
Радиационное поражение – идеальная среда для крыс. Срок их жизни увеличится, часть особей излечиться от рака – и крысы заполнят мир. Прекрасные животные!
Иван покосился. Нет, профессор совершенно искренен.
– Я думаю, что увеличение заболеваний раком перед Катастрофой – это признак того, что людей стало слишком много. И природа должна была как-то сдерживать рост популяции. Рак – природный ограничитель. А катастрофические изменения этот ограничитель снимают.
– Вонт лив форева-а, – пропел Уберфюрер. – Бессмертные крысы в килтах сражаются на мечах. Горцы. Остаться должен только один!
Проф усмехнулся.
– Забавно, но, в сущности, так и есть. Остаться должен только один.
Через некоторое время они вышли к станции «Черная речка». Остановились, открыв рты. Станцию было не узнать – впрочем, до Ивана ее видел разве что Убер. Но тогда она была темная и заброшенная, только компания цыган сидела вокруг единственного костра. А теперь…
Иван присвистнул. «Вот это да».
– Вы это видите? – спросил Убер. – Мне не мерещится?
– Не-а, – сказал Иван. – Если только мы не умерли и не попали в рай.
Перед ними на прежде безлюдной станции горели десятки цветных огней, возвышались разноцветные шатры. Цирк вернулся.
Водяник объяснил, что сейчас под цирком понимают не совсем то, что до Катастрофы. Вернее, уточнил профессор, в метро мы вернулись к более древней форме цирка, которую точнее обозначить словом «карнавал». Странствующий праздник на любой вкус. Карнавал включает в себя цирковые номера, спортивные состязания, гадание, фокусы, аттракционы, игры на деньги и призы – то, что раньше называлось казино, поэзию, музыку, песни, танцы и театр. И продажную любовь, естественно.
«Шведский стол» искусств, сказал Проф иронично, но Иван его снова не понял.
Что тут придумывать? Цирк – он и есть цирк.
После акробатов выступали силачи.
После силачей – клоуны.
Потом давали распиливание женщины. Дальше фокусы. И танцы полуобнаженных девиц…
В общем, каждый нашел себе развлечение по вкусу.
Когда Иван вернулся из санузла, началось следующее представление.
Иван устроился в первых рядах. Зрители сидели прямо на платформе, поджав под себя ноги. У кого-то были коврики. Правильная мысль. Иван мимоходом пожалел о скатке, оставшейся на Восстании, поморщился, поерзал. Задницу холодило на граните.
– А сейчас выступит, – сказал длинный. – Вы ее все знаете и, возможно, даже любите… Прекрасная Изюбрь!
Аплодисменты. Иван тоже похлопал за компанию. «Театр? Сказки рассказывать будут? Может, фокусник? Я люблю фокусы».
– Изюбрь, давай! – крикнули из толпы.
Иван поднял брови. Он ожидал увидеть что-то более… хмм… крупное.
Маленькая девушка, похожая на подростка, вышла в круг. Неловко поклонилась. Чувствовалась в ней какая-то робость, даже неуверенность… Хорошие артисты редко бывают уверенными в себе, вспомнил Иван слова Элеоноры, девушки на шаре.
Посмотрим, какой из этого крошечного Изюбря артист.
– Я бы хотела сказать… привет. Спасибо вам, что пришли. Сегодня я буду читать стихи. Всякие, хорошие… и может быть, не очень. То есть если хотите, чтобы я почитала что-то определенное…
– Мама на даче, ключ на столе! – крикнули из рядов.
Девушка подняла голову, улыбнулась.
– Ну… мы же еще не расходимся? Я вам уже надоела? Это стихотворение, которое прочитать – и сразу разойтись. Давайте я начну с чего-нибудь другого…
– Про черепаху!
Девушка кивнула. На бледных щеках выступил румянец.
– Про черепаху? Хорошо.
Иван усмехнулся. Было в девушке что-то очень искреннее, подкупающее. Не торопись, сказал он себе. Кажется, тебе пора перестать верить людям, нет?
«Будь ты проклят, Сазон».
– Хорошо, я начинаю. – Девушка вздохнула. Установилась тишина. – Стихотворение называется «Мир, который построил…» не знаю кто. Или, как уже сказали, «Про черепаху».
Голос ее негромкий, сначала чуть подрагивающий, напряженный, по мере чтения набирал силу.
Иван слушал.
- Эта сказка проста – как вся жизнь проста.
- Плывут по морю три голубых кита[4].
- На китах черепаха – больше всех черепах.
- На черепахе Земля, на земле гора.
- На горе горячее солнышко по утрам.
- На горе сижу я и держу тебя на руках.
Иван слушал. Простые слова вдруг показались ему необыкновенно важными. Очень точными и верными. Словно другой человек нашел то, что он сам искал полжизни и никак не мог найти.
Иван слушал. И слушали остальные.
- Уплывут киты – и все упадет во тьму.
- Черепаха уйдет – китам она ни к чему.
- Упадет Земля – черепаха и не заметит.
- Раскопают гору – Земля не замедлит ход.
- Не увидишь жизни, пока не почуешь смерти.
- Засыхает трава – так заново прорастет.
- На весеннем песке поставит свою заплату.
- Но ослабнут мои ладони – и ты заплачешь.
- Потому плывут киты, черепаха спит.
- А тебе во сне приснится огромный кит
- И земля, и гора, и солнышко вместе с нею.
- И весенний песок и отблески на траве,
- И прозрачное море – соленое на просвет.
- Я не буду сниться – есть дела поважнее.
Когда девушка закончила, установилась тишина. Иван заметил, что даже лица у людей изменились.
Потом они хлопали.
Дальше выступали акробаты, и Иван немного заскучал. Где там остальные?
Он оглянулся. Подумал, что обознался, и снова посмотрел.
Она сидела позади зрителей – точнее, даже на некотором отдалении. Длинная трубка дымилась в ее руке, прижатая к темно-бордовым губам тонкими пальцами. Цветастые цыганские одеяния ей совсем не шли… вернее, не шли той девочке на шаре, какую помнил Иван.
Диггер тронул соседа за плечо.
– Кто это? – спросил шепотом.
Тот обернулся, отшатнулся. Иван сжал его плечо железными пальцами.
– Ведьма это, – ответил сосед сдавленно. – отпусти, больно.
Теперь она была – другая. Ведьма.
Иван встал и пошел к ней – прямо сквозь ряды сидящих, не обращая внимания на возгласы и косые взгляды. Было в нем сейчас что-то, отчего люди расступались.
Коричневый шарф был повязан вокруг ее головы – как тюрбан. Уродства он не скрывал. Впрочем, как тут скроешь? Иван дернул щекой. Но ему было болезненно ощущать равнодушие, с которым это уродство демонстрировалось.
– Лера, – сказал Иван. Ведьма подняла голову. На краткое мгновение Ивану показалось, что он видит в этом взгляде прежнюю Элеонору фон Вайскайце, девочку на шаре… Мелькнуло и исчезло.
Она его не узнала.
– Меня зовут Лахезис. Гадание – патрон, заговор – три. – Она выпустила дым краем изуродованного рта. – Проклятье – пять. Если хочешь впридачу переспать, двадцать патронов.
– Лера, это я, Иван. Иван с «Василеостровской».
Единственный глаз смотрел на диггера, но не узнавал его.
– Иван? – переспросила она. – Плати или отваливай, Иван. Что ты хочешь? Гадание, приворот, сглаз или… – Она равнодушно улыбнулась, от этой улыбки у Ивана мороз пошел по коже. – Меня?
Против воли Иван представил гибкое тело девочки на шаре – без одежды, выгибающееся под ним.
– Гадание, – сказал Иван. – Погадай мне, Лера… Лахезис.
Синее пламя спиртовки. Кровавое пятно на дне металлической кружки запеклось, палатку заполнил резкий железистый запах.
Лера-Лахезис посмотрела в кружку, прицокнула языком.
– На тебе – тень мертвеца, – сказала она Ивану. – Ты бежишь от своей судьбы, хотя на самом деле думаешь, что приближаешься к цели. Но это не так. Твой путь лежит через твою судьбу.
«Неужели через ЛАЭС?» – подумал Иван с сарказмом. «То-то бы старик Энигма порадовался». Впрочем, она, наверное, каждому так говорит. Дежурная фраза.
Он потер запястье. Ладонь все еще побаливала. Для гадания нужна кровь спрашивающего.
– И еще… – Она помедлила. – Тут страшный знак. Я не хотела говорить…
– Да? – Иван смотрел прямо.
– Тут сказано, что ты убьешь своего отца.
Кто он? Еще бы знать.
– Вполне возможно, – сказал Иван спокойно. – Что так и будет.
Ведьма вскинула голову. Иван снова поразился этому жуткому месиву на месте правого глаза, занимающему половину лица. Как выстрелило что-то внутри. «Какая была женщина! Эх».
– Боги ценят не покорность человека судьбе, – сказала ведьма скрипуче, – но его сопротивление.
Он вернулся, вошел в ее палатку, протянул руку. Ведьма посмотрела внимательно, опять взяла трубку. Затянулась и выпустила горький синий дым.
– Я не буду с тобой спать, – сказала она напрямик.
Иван даже растерялся.
Горсть патронов лежала на его ладони. Биметаллические гильзы тускло отсвечивали.
– Почему?
– Хороший вопрос для человека, который убьет собственного отца. Потому что ты мне нравишься. – Ведьма посмотрела на него. Единственный глаз сверкнул. – Потому что чтобы спать с тем, кто тебе нравится, нужно хоть немного нравится самой себе! А я себя ненавижу.
В ярости она была отвратительно-прекрасна.
В это мгновение Иван понял, как мог Артем, брат Лали, влюбиться в изуродованную ведьму.
– Вообще-то, – сказал Иван холодно. – Я принес патроны не для этого.
Лахезис улыбнулась – так, словно видела его насквозь.
– Но ты ведь об этом думал, верно? Иди, Иван, иди. Возможно, когда-нибудь увидимся…
Иван помолчал. Убрал руку.
– Ты нашла свой Парнас? Твой рай для людей искусства? – спросил он.
Лахезис рассмеялась жутким, каркающим смехом.
– Посмотри на меня, Иван, – сказала она. – Что ты видишь? Парнас сделал это со мной.
– Что? – Иван похолодел.
– Говорили, это рай для бродяг. Говорили, что «Парнас» – станция людей искусств, художников, поэтов, музыкантов, актеров. Говорили, что попав туда, ты оказываешься на небесах. – Она затянулась, выпустила дым уголком рта. Синеватые облачка клубились в полутьме палатки. – И это оказалось правдой. Все было именно так, как нам рассказывали. Мы пришли и были очарованы. Мы восторгались тем, какая красота вокруг, какие все красивые и одухотворенные… Мир и покой. Пока в один прекрасный момент иллюзия не рассеялась.
– И что ты увидела?
Ведьма усмехнулась.
– Пробуждение может быть жестоким, верно? Развалины. Заброшенная, глухая станция, разбитые окна, выводящие на поверхность. И заросли. Все вокруг оплетено черными лианами. И эти лианы вдруг зашевелились. Пожиратель… на самом деле там сидит пожиратель, Иван. Он съел Максима, силача, он съел фокусника Антонелли… Он съел всех нас.
Иван подался вперед.
– А ты? А тебя?
– О! Он очень старался, этот пожиратель. – Ведьма вновь засмеялась – жутким каркающим смехом. – Но ему удалось съесть только половину меня… Возможно, лучшую, но все-таки половину. А теперь иди, Иван. И дай-то бог, чтобы твои мечты о рае не обернулись встречей с пожирателем.
«О чем она говорит? – подумал Иван. – О “Василеостровской”?»
– Прощай, Лера, – сказал он.
– Прощай, Иван.
– Раффлезия, – объяснил профессор. – Был такой тропический цветок до Катастрофы. Очень яркий. Подманивал мух запахом мяса, затем съедал.
Они повторяли путь, уже однажды пройденный Иваном. «Петроградская» с ее странными обитателями. Они задержались там на некоторое время – купить еды и воды, передохнуть, – но вскоре им стало не по себе. Даже обычно непробиваемый Уберфюрер задергался, начал поминутно оглядываться. Фигня война, но… Иван затылком чувствовал, что «Петроградка» – место мутное, нехорошее. И главное, видимых оснований для тревоги не было. Станция как станция. Люди как люди. Но что-то… странное заключалось в самой атмосфере станции.
Иван разглядывал светлую отделку стен, казавшихся от времени темно-песочными, световой карниз из желтого металла, и чувствовал, как вползает в душу холодок.
Это была станция закрытого типа, вроде «Василеостровской», но если там железные двери, запиравшиеся на ночь, служили защитой, то здешние скорее наводили на мысль о заключении. А Иван уже достаточно насиделся взаперти, чтобы желать повторить опыт.
Или, может, все дело в огромных лицах на торцевой стене?
Мужчина и женщина смотрели влево – суровые, насупленные.
Дело в них?
Нет, подумал Иван, дожевывая галету. Здесь что-то другое. Иван поднял голову и внимательно рассмотрел выгнутый потолок станции с рыжими пятнами разводов. Трещина бежала по штукатурке – прямо по центру потолка. Иван проследил ее рыжий, извилистый путь… потом снова посмотрел вверх. Да. Тот, чье присутствие давило ему на затылок, сидел над станцией.
На поверхности…
Иван встал. Огляделся.
Петроградцы были тихие и вежливые… Но какие-то чересчур тихие и вежливые.
– Сваливаем, – сказал Иван. – Некогда нам рассиживаться.
Остальные тут же согласились. Убер и Мандела в один голос. Иван поднял брови – удивительное единодушие, прямо хоть на камне высекай историческую дату.
Покидали они «Петроградскую» с явным облегчением.
Когда они вышли в путевой туннель, с души Ивана словно камень свалился. Ух!
Нахуй, нахуй такие станции. Целее будешь.
Новая Венеция.
В этот раз город на воде они прошли настороженно, оглядываясь. Словно враждебную станцию. Понятно, что слепые в прошлый раз действовали с молчаливого согласия, если не с помощью местной администрации. Но что им предъявишь?
Иван с трудом поборол желание зайти к Лали, поздороваться… и что? Просто увидеть. «Нет, у меня есть дела».
Таня.
Новую Венецию прошли без приключений.
Сухой туннель. Последний привал перед «Невским». И – время расставания. Иван остановил негра, махнул рукой – пойдем. Присели на рельсы. Позади профессор требовал у Уберфюрера «достойных аргументов» в очередном споре.
– Может, расскажешь, что делал у слепых? – спросил Иван.
Негр помедлил, разглядывая диггера темными глазами. «Опять промолчит? – подумал Иван. – У них на “Техноложке” это за правило».
– Искал доказательства, – сказал наконец Мандела. Вздохнул. – Меня друг попросил. Он сам хотел поехать, но его со станции не отпустили.
– Доказательства чего?
«Не то чтобы это было мое дело, но…»
Негр помедлил.
– Что атомная станция до сих пор работает.
– Что-о? – Иван открыл рот. – И как, нашел?
Мандела пожал плечами.
– Ну… Он, мой друг… который ученый… он составляет график – в какое время и где отключилось центральное освещение.
– Так ты тоже ученый?
– Если бы. – Мандела вздохнул. – Я сын студента из Кении. Интересно, что нужно сделать, чтобы кто-то серьезно воспринимал сына африканского студента? Так что я всего лишь младший техник. Подай, принеси, убери, выкинь. Прямо девиз всей моей жизни. – Он усмехнулся с неожиданной горечью. – Вот мой друг – он да, он ученый.
Иван не знал, что сказать. У каждого из нас есть свои болячки.
– И что с электричеством?
Мандела опомнился, поднял голову.
– А! При Саддаме, говорят, электричество было на всех станциях. А сейчас только на трех. Почему? Казалось бы, чего проще – бросить кабель и подключить остальное метро? Но…
Дело в том, что есть фиксированный лимит энергопотребления. Вот представь, где-то стоит счетчик. Очень простой: киловатт в час и прочее. Этот счетчик крутится, крутится и в определенный момент, достигнув некоего значения, щелкает – и все, света больше нет. Причем не важно, на что ты этот лимит расходуешь – хоть на игровые автоматы, хоть на детскую хирургию. Сколько бы вскрытых детей не лежало на твоем столе – счетчику все равно. Достиг предела – будешь отключен. Вот так-то. Поэтому на «Техноложке» строжайший лимит энергопотребления. А еще говорят, что мы жадные. Ага. Да, бывало, наши, скажем так, отцы народа… – Мандела усмехнулся. – продавали электричество соседним станциям. Но их в следующий раз провалили на защите, так что больше никто не пробует.
– На защите? – удивился Иван.
Мандела пояснил. «Техноложкой» управлял Ученый Совет, состоящий из избранных, заслуженных ученых. Раз в год там проводились выборы, назначались Ректор и Руководители проектов, Деканы и прочие чиновники. Каждый кандидат на должность должен был представить свою программу, по старинке называемую диссертацией, и защитить ее перед Советом. Самое сложное – это экономическое обоснование, по секрету сообщил Мандела, словно действительно знал, что это за зверь такой: экономическое обоснование.
Дальше все решало голосование. Кандидаты хитрили. Например, на защите старались идти в числе последних защищающихся – потому что кандидаты, по традиции, накрывали стол для всего Совета. Со спиртным. А ученые, как известно, не дураки – в том числе и выпить. Поэтому к каждому следующему выступающему Ученый Совет относился все мягче и мягче. Главное было не переборщить, не выступить одним из самых последних, а то такой выступающий рисковал получить вместо своей доли внимания пьяный храп.
– А так на «Техноложке» все как у людей. Плетут интриги, зажимают молодых, – пожаловался Мандела. – Знаешь, сколько мой друг выбивал киловатт-часы для своих опытов? Это целая история.
– Норма расхода? – Иван понял, что его зацепило в рассказе Манделы. – Так «централка», получается, от аккумуляторов?
Негр пожал плечами.
– Может быть. Или подземная электростанция с дизелями и морем солярки. Мы думали об этом. Но представляешь, какой у нее должен быть выхлоп?
Иван кивнул.
Столб дыма бы было видно с любой точки Питера. Нет, здесь что-то другое. ЛАЭС? Может, старик был прав и ему действительно звонили с атомной станции?
– Атомная станция? – спросил Иван.
– Скорее всего, – ответил негр не очень уверенно. – Это тебе надо с моим другом разговаривать, а я в этих вопросах так – погулять вышел.
Теперь самый важный вопрос. Иначе все это только теория.
– Как можно включить свет на остальных станциях метро?
Мандела задумался.
– Это тебе надо с моим другом переговорить… Но, мы думали – наверное, с самой ЛАЭС.
«Пам-пара-пам. Батончики».
Может, старик был прав? И атомная станция – это действительно цель более высокого порядка?
Шанс для человечества, да?
Иван кивнул.
– Спасибо, Юра.
Мандела ушел вперед – так проще. Меньше вопросов. Иван остановился. Дальше, метров через триста, будет «Невский». Что ж, вот и пришло время прощаться. У мертвых диггеров свои пути.
– Дальше вы пойдете одни, – сказал он. – А я двину ночью… или еще как.
– Ваня? – не понял Проф. – Что-то случилось?
– Вы можете вернуться, а я – нет.
Молчание. Долгое молчание. Недоуменное.
– А объясниться? – предложил Убер. – Влом?
– Мне нельзя возвращаться, – сказал Иван. Черт, да как же мне с вами…
– Почему нельзя? – Миша недоуменно посмотрел на Водяника, затем на Ивана. – Что я, маленький, что ли? Объясните.
– Поддерживаю Михаила, – сказал профессор.
– Хорошо. – Иван вздохнул. – Кажется, я должен вам кое-что рассказать…
Он рассказал все, ничего не скрывая, кроме мании старика. Пропавший генератор, убийство Ефиминюка, совершенное Сазоном, заговор Мемова, царь Ахмет Второй и девушка Илюза, и собственная бесславная попытка остановить генерала. И финальный выстрел Сазонова, поставивший жирную запятую в этой истории.
А мог, кстати, поставить и точку.
Иван закончил рассказ, оглядел слушателей. Молчание затянулось. Карбидная лампа светила желтым теплым светом… Лица, которые уже стали практически родными. Профессор Водяник, Миша, Убер.