Метро 2035: Питер. Специальное издание Врочек Шимун
С «Васьки». Иван помертвел, кулаки сжались сами собой.
Фиолетовая пыль. Вот оно, значит, как обернулось?
– Откуда, говоришь? – глухо спросил он и шагнул вперед.
Увидел в глазах мужичка страх, размахнулся…
«Иван! Да остановись ты!»
От торговца дурью его оттаскивали втроем. Потом били. Иван почувствовал, как треснули ребра с правой стороны. Когда его привели в комнату, бросили на койку, он лег и отвернулся к стене.
«Я умер», – подумал Иван.
Скинхед взял в руки коробку, повертел, разглядывая надпись.
– Том Вэйтс, – прочитал Убер вслух. – Я и забыл, что такой существует.
– Блюз, – сказал Косолапый. Это был его старый аудиоплеер.
– Ага, блюз.
Убер с Косолапым переглянулись. С пониманием. «Я знал, что они друг другу понравятся, – подумал Иван отстраненно. – Жаль, что они так никогда и не встретились…»
Косолапый взял белую коробочку и нажал кнопку. Заиграла музыка, знакомый ужасный голос негромко запел о вечере субботы и теплом свете придорожной кафешки. А еще там официантка в белом передничке, ради которой только и стоило остаться в этом чертовом городишке. Прощай и пора на автобус.
– Жить в Питере и не слушать блюз – это все равно, что жить в Туле и не есть пряники. Или, скажем… – Косолапый задумался на мгновение. – Жить в Туле и не иметь самовара…
– Угу. Или жить в Иваново и не быть девственницей. Твои сравнения… прямо скажем…
– Вот еще: жить в Туле и не иметь автомата Калашникова.
– Пряники – попса! – сказал Убер.
– АКэ – говнорок! – Косолапый подумал и щелкнул пальцами. – Путин – президент!
– Банально, – поморщился Убер. – И вообще, он в Питере уже выступал.
– Не пойдем?
– Не пойдем.
– Слушайте, друзья-товарищи, вы заебали, – сказал Иван. – Дайте поспать.
Побил кулаками подушку и уткнулся в нее лицом. Внезапно его накрыл холодный озноб. «Вдруг я сейчас проснусь, а их нет?» – подумал Иван, но упрямо продолжал лежать, уткнувшись лицом в шершавую душную ткань, пахнущую застарелым потом.
– Что это с ним? – спросил голос Убера.
– А он всегда такой был. – Косолапый громко зевнул. – Не обращай внимания. А вот эту слышал?
– Отличная песня, – сказал Убер.
– Вот. Ты следующую послушай… ага, вот.
«Меломаны, твою мать», – подумал Иван, против воли улыбаясь. Подушка почему-то стала мокрой. Пахло сыростью и уютом.
– Можешь достать мне оружие? – спросил Иван.
Зонис усмехнулся.
– Не вопрос. Какое надо?
На служебной платформе стояла та же сырая темень, раздвигаемая желтым огоньком карбидки. Так же реял белый флаг на ржавом флагштоке. Но кое-что все-таки изменилось.
Иван изменился.
Евпат услышал его шаги, поднял голову от книги. Блеснули очки.
– Вернулся? – спросил он буднично, словно Иван выходил на пару минут прогуляться.
Морщинистое его лицо выглядело совсем старым, осунувшимся.
– Ага. Привет, дядя. Как дела?
Иван сел.
– Я слышал про твою Таню. Думаешь, тебя предали? – спросил Евпат.
– Никто никого не предавал, – сказал Иван. – Просто я поздно вернулся.
«Никто никого не предавал», думает Таня.
Так случилось. Мужчины ушли.
Морсвин посвистывает, когда хочет есть. Или просто требует внимания. Мужчины такие примитивные создания. Зато у них есть руки – и это мужские руки. Удивительно. Тане хочется сесть и насладиться этим парадоксом, что у мужчин, оказывается, мужские руки: она даже их видит, крепкие, покрытые темным волосом, не гладкие, а словно отлитые из серого шершавого металла, с выступившими на запястье жилами – у Ивана были такие.
Никогда не поймешь, насколько он сильный, пока он тебя не обнимет. Женщина всего немного меньше мужчины, а о такой силе ей остается только мечтать…
Особенно когда сила так нужна.
Таню передергивает. Только что ушел Сазонов – Сазон, как его называл Иван. Каждый охотник желает знать, где сидит…
Два друга были у Ивана – лучших друга. Теперь один калека, другой вор.
Пашка всегда был в нее влюблен, это Таня безошибочно чувствовала, но никогда не принимала всерьез. Мысль об этом обитала где-то на чердаке, в чуланчике для забытых вещей, на служебной платформе – куда никто никогда не заглядывает. Пашка был влюблен, но и только. Он был другом Ивана – пока тот был жив. Пока Иван оставался ее Иваном.
А не этим полулегендарным героем-убийцей-психопатом.
Она поворачивает голову и смотрит туда, где тускло поблескивает железная решетка.
Скоро раздастся стук – резкий, металлический – и скрипнет несмазанным металлом дверь. Это идет Пашка. Вжи-и, вжи, вжи-и-и. Крутятся колеса.
Когда он вернулся после «Восстания», она его не узнала. Пашка изменился. Стал желчный, злой, замкнутый, говорил резко и грубо, – точно хотел обидеть. Словно это она была виновата в том, что Ивана больше нет, а Пашка есть – но теперь не может ходить. Ему выстрелили в спину, повредив позвоночник – это случилось в тот же день, когда Иван исчез. Теперь Пашка передвигается на коляске. И казнит себя и ее за то, что его не было рядом с Иваном.
Как бы Тане хотелось, чтобы он снова стал ей другом.
Просто поговорить. Посидеть рядом. Но он снова будет грубить или молчать. Таня вздыхает. И они снова поругаются.
«Какого черта этот… – Пашка никогда не называет Сазонова по имени, – сюда ходит?» Таня пожимает плечами – разве я могу запретить? Особенно теперь, когда до свадьбы осталось всего ничего.
На самом деле она не знает, как избавиться от Сазонова – даже на время. Потому что он ее пугает.
Потому что из льдисто-серых глаз Сазона на нее смотрит голодная мерзкая тварь.
В стеклянном шарике кружились обрезки блестящей фольги. Снег продолжал падать – медленно, красиво. Опускался на заснеженную равнину, на аккуратные крошечные елочки, на крышу домика. Сазонов покрутил шарик, поболтал. Бульк! Снег снова начал падать. Когда-то этот шарик должен был стать свадебным подарком Ивана своей невесте. Но не стал.
«Потому что я вмешался».
«Это было просто, – думает Сазонов. – Я забрал его команду. Его жизнь, его станцию… Даже этот дурацкий шарик я у него забрал. Теперь заберу его женщину. Как тебе такое, Иван?!
Все, что было твоим – стало моим.
Или – станет».
Конечно, она всегда знала, что однажды он может не вернуться. Он – диггер. Его любовница – мертвый город наверху. Смешно, но Таня ревновала его к этим замерзшим пустым набережным, каменным парапетам и гранитным львам, которых она видела только на картинке. Опасность наверху всегда была ее, Таниной, соперницей – старше и мудрее; она не заманивала Ивана, не звала, но он всегда возвращался к ней.
Ива-ива-ива-ван.
Он больше не встанет в дверях, прислонившись плечом к клеткам, в которых копошатся и посвистывают морские свинки. Он больше не будет спрашивать у Бориса: «Что, не сдох еще, оглоед?»
Потому что оглоед сдох.
Она посмотрела на белую коробку с красной надписью Quartz grill. Борис сопел и возился в опилках. Когда началась блокада, его собирались съесть, но она отстояла…
Отстояла его право быть последним.
«Все у меня забрали, хотя бы его не забирайте».
Татьяна идет по проходу, несет кастрюлю с намешанными остатками – очистки, грибы, стебли, водоросли, одно парящее варево. С началом блокады все стало намного сложнее.
Иван кончился.
Оглоед сдох.
Кажется, ей даже удалось к этой мысли привыкнуть. Почему нет, ведь она железная. Она – стальная.
А Хозяин Туннелей все так же молчит в темноте перегонов, держит свое трубное дерево с кроной готовым к новым жертвам.
И ветер теребит шелестящие цветные ленточки.
«Он не вернется. Никогда».
А потом она слышит, что Иван живой. Что он на «Невском» кого-то за что-то там убивает. Что он убийца и маньяк, которого только из уважения к памяти павших не называли убийцей и маньяком – а теперь он воскрес и получит за свои преступления по полной.
Славно, да?
Ей кажется, что она сейчас обернется, а он стоит в проходе между клетками, прислонившись к ним плечом, и насмешливо улыбается.
Треснувшие губы. Крепкие руки.
И покой. Сейчас она обернется и увидит…
«Почему ты не пришел? – думает Таня. – Что тебе помешало?
Ты меня больше не любишь?
А у твоей любовницы наверху – у мертвой, пустой каменной земли, продутой всеми ветрами – разве нет больше дел, кроме как снова забирать тебе к себе?
Снежная королева, вот кто она.
Сырая невская земля.
Холодная завистливая сука».
Сазонов повертел шарик в ладонях. Пламя электрического фонаря отражалось в стеклянных боках. На стекле оставались жирные следы пальцев.
Что Иванядзе находил в этот игрушке?
Сазонов размахнулся и швырнул шарик в угол каморки. Хрясь! Разлетелись осколки. Брызги. Серебряные блестки плавают в лужице глицерина.
«То же будет и с ней. С твоей Таней, Иван».
Он встал. Пора одеваться. Церемония скоро начнется. Не хотелось бы пропустить приезд генерала. Сазонов скривил губы. «Старого кретина».
– Кто мой отец? – спросил Иван. – Я никогда не спрашивал, но…
Евпат поднял голову и внимательно посмотрел на него.
– Так и не рассказали тебе, значит? Генерал Мемов.
«Ты убьешь собственного отца». Иван кивнул: понятно. Вместо ожидаемого взрыва эмоций он почувствовал только пустоту.
– Он тебя искал, – сказал Евпат. – Но не нашел – потому что так хотела твоя мать. А я ей помог – сначала с побегом, затем укрыться. Я был вашим телохранителем, но ты всегда называл меня дядей.
– Но теперь? – спросил Иван. – Почему ты со мной?
– Вполне возможно, что меня на самом деле нет. – Дядя Евпат посмотрел на Ивана. – Вполне возможно, с тобой разговариваю не я, а твоя опухоль головного мозга. Или, скажем, застарелая гематома. Помнишь, тебя ударили в детстве? Сгусток крови так и не рассосался, если тебе интересно… Да и вообще ты частенько получал по голове, надо признать.
– Что мне делать? – спросил Иван.
– Помнишь, ты пришел ко мне и спросил: жениться тебе или нет?
– Да. И ты мне сказал: женись.
– Правильно. – Дядя Евпат смотрел на Ивана с грустью. – А если бы я сказал: нет? Что бы ты сделал?
– Я бы все равно женился.
– Почему? – словно удивился дядя Евпат. – Разве я когда-нибудь давал тебе плохие советы?
– Хорошие.
– Тогда почему?
Иван прикрыл глаза. Снова открыл.
– Это решение я хотел принять самостоятельно. Оно мое.
Дядя Евпат смотрел на него строго и жестко:
– И ты готов нести за него ответственность?
Иван помолчал.
– Да.
– Всю ответственность?
Пауза. Долгая-долгая пауза.
– Да.
– Ты вырос. – Дядя Евпат внезапно улыбнулся. – Как ты вырос с тех пор, когда я видел тебя в последний раз. Теперь ты мужчина. Воин. Я обещал твоей матери заботиться о тебе, но я погиб. Возможно, это был не лучший способ… вот так вернуться. Наверняка не лучший. Но я все равно был с тобой все эти годы. Я видел, как ты превращался из мальчика в юношу, видел твои слезы и обиды, видел твои успехи и поражения. Теперь ты понял, что такое свобода. Возможно, это последний урок, что я тебе дал, а ты усвоил.
– Ответственность за жизнь другого человека – это и есть свобода? – Иван смотрел на дядю в упор.
– Верно, – сказал Евпат. – Свобода – это не выбор между «калашом» и винтовкой. Свобода – это не выбор между тем, взять автомат левой рукой или правой… Это все ерунда, мелочи, не стоящие внимания. Настоящая свобода – это когда ты держишь на прицеле человека и решаешь, жить ему или умереть.
Дядя Евпат помолчал.
– Иногда свобода – это право выстрелить себе в висок.
Иван поднялся на платформу «Василеостровской». Прошел мимо столов, заставленных едой и выпивкой. Мимо веселых лиц, которые – по мере того, как он шел – становились совсем невеселыми. Мертвая, напряженная тишина разлилась в воздухе.
– Иван, – тихо охнули сзади. – Меркулов вернулся.
Поднялся шум. И тут же стих, когда Иван снял с плеча ружье…
Он оглядел стол. Жених с невестой сидели в центре – как и полагается. По правую руку от невесты Пашка, по левую Катя – свидетели.
Генерал Мемов как почетный гость. Хмурый и сосредоточенный.
Таня сидела с мертвым лицом. Сазонов напоминал белую статую в черном костюме.
Сазонов поднялся. Открыл рот, словно хотел что-то сказать…
Иван поднял двустволку, взвел курки. Телохранители Мемова рванулись было, но генерал остановил их движением руки.
– Какого черта? – спросил Мемов.
– Я обвиняю этого человека, – сказал Иван громко, так, чтобы слышали все.
– В чем именно? – Мемов поднялся со своего места.
– В краже генератора и убийстве, – сказал Иван. – Хватит?
– Кого он убил?
– Ефиминюка. И, насколько понимаю, Орлова.
Мемов изменился в лице, начал поворачиваться…
Сазонов вдруг вскочил на стол, прямо на белую скатерть, прошел и спрыгнул перед Иваном. Звон разбитой посуды. Даже на свадьбе он был в бежевом плаще. Перевязь с кобурой через плечо.
Пауза.
– Знаешь, чего мне не хватало без тебя? – спросил Сазонов.
Иван внимательно смотрел на него – не дрогнет ли рука. Нет, лежит спокойно. Главное, не пропустить момент, когда Сазон потянется к револьверу…
– Нет, – сказал Иван.
– Мне не хватало спокойствия. Думаешь, я стрелял в тебя?
– А разве нет? – Иван поднял брови.
Двухстволка направлена бывшему другу в грудную клетку.
– Я тоже так думал. Нет, Ванядзе… – Сазонов помолчал. «Ну же, чего ты ждешь, – думал Иван, – потянись к револьверу». – Ты был прав насчет совести…
– Правда? – «Когда он, блин, потянется к оружию? Сил уже никаких нет».
– Не веришь, значит. – Сазонов медленно покачал головой. – Это ничего. Это уже не так важно – веришь ты или нет. Я должен был сказать. Прости меня.
Иван молчал. Он видел краем глаза сидящих за центральным столом Пашку с Таней, но ему было уже все равно.
– Я бы хотел… понимаешь… – Сазонов замолчал, глядя на Ивана странным, вопрошающим взглядом. – Как положено.
«Свобода – это не выбор между «калашом» и винтовкой…»
– Честная дуэль? – спросил Иван, опуская дробовик.
– Да. – Сазонов вдруг улыбнулся своей знаменитой кривоватой улыбкой и снова стал похож на себя прежнего – уверенного и спокойного. – Честная дуэль.
– На «Приморской»?
– Совершенно верно. – Сазонов запахнул плащ, поправил перевязь с револьвером. Выпрямился. – Там, где я раздолбал этот чертов генератор. Это будет по-настоящему. Ты даже сможешь сказать свое знаменитое «бато-о…» – рука его метнулась к револьверу.
Иван вскинул ружье и выстрелил, почти не целясь. Бам-м! Отдача долбанула в плечо. Сазонова откинуло назад, на праздничный стол. С грохотом полетела посуда. Закричали люди. Бум-м! – со второго ствола. Кровь. Дым в воздухе. Сазонов медленно падал, заваливая стол, глаза в недоумении раскрывались… Красивое лицо. Очень красивое. И удивленное.
Сазонов выплюнул кровь.
– К-как же?.. – Он закашлялся. – Я… быстрый…
На бежевом плаще медленно расплывалось красное пятно.
Иван опустил ружье. Стволы дымились. Оглядел собравшихся и подошел к мертвому другу. Бывшему другу.
– Каждый охотник желает знать… – сказал Иван и пальцами закрыл мертвецу глаза. – Где сидит… Эх, ты, Сазан.
Тогда, на «Сенной», после драки с торговцем пылью, он несколько часов неподвижно лежал, глядя в стену. Прошла ночь. Он почти не спал, только иногда забывался смутной, тяжелой дремой. В какой-то момент Иван понял, что решение принято – и провалился в сон. Утром Иван встал, умылся, побрился и даже постирал одежду. Пока вещи сушились, он обкатывал в уме дальнейший план действий. Еще через несколько часов, натянув слегка влажные тельняшку, штаны и куртку, Иван решил, что готов.
Он расплатился тремя патронами за койку, попросил завтрак. Съел безвкусную кашу, выскоблил тарелку дочиста. Отправился бродить по платформе. Ему нужны были определенные люди. Или, скажем так, очень определенные.
Узел «Садовая-Сенная-Спасская» словно создан для встреч разных языков и наций. Метрошный Вавилон.
Увидев цыганенка, он дал ему патрон и попросил отвести к барону.
– Почему мы должны тебе помогать? – спросил барон, выслушав Ивана.
– Потому что Ангелы просят помочь.
Барон вздрогнул.
– Марио Ланца, – назвал имя Иван. Цыганский барон посмотрел на диггера внимательно, погладил седые усы.
– Скажете ему, это был Иван Горелов. Он знает.
Через несколько часов Иван уже был на «Невском». В ярком цыганском одеянии диггера было трудно узнать.
Выбрав время, Иван спустился в коллектор, ведущий из люка в переходе между станциями. Оставив молодых цыган сторожить лаз, Иван по длинной бетонной кишке спустился к серой металлической двери. «Секретный объект, говорите? Ага, ага».
За прошедшее время здесь ничего не изменилось. Даже камни, что кидал Иван в прошлый раз, лежали на прежних местах. Пулемет в потолке смотрел на диггера круглым черным глазом. Иван вздохнул. Теперь главное. Карточку ему удалось сберечь – каким-то шестым чувством он догадался спрятать ее, когда оказался на «Балтийской». Прежде чем его взяли люди с «Техноложки» и начали допрашивать.
Как затылком чувствовал.
Какой-то частью рассудка Иван понимал, почему они так поступают. Звездочет мертв, его безумная теория о ЛАЭС никому не нужна. Зачем, когда свет есть и его можно использовать?
Техноложке не нужны перемены.
Если подумать, перемены вообще никому не нужны.
«Что теперь?» Иван выпрямился, вздохнул и пошел к металлической двери. Ствол пулемета начал поворачиваться… Иван поднял карточку, как щит, над головой. Он понятия не имел, как устроена система охраны этого объекта.
«Микроволновая пушка, говорите?»
Интересно, в какой момент она выстрелила, превратив Энигму из крутого диггера в слепого полусумасшедшего старика? За три шага до двери? За два?
Он взмок, холодный пот стекал по спине под рубашкой. Иван встал перед дверью. Серая краска на ней покрыта слоем пыли, едва различимая надпись «Посторонним вход воспр.». Иван стоял, чувствуя, как весь покрывается мурашками. «Пулемет» смотрел на диггера сверху. Иван ждал. Ничего не происходило.
Иван оглядел дверь. Сердце билось так, что, наверное, слышно даже на поверхности. Ничего. Стоп… В очередной раз оглядывая дверь, он наткнулся взглядом на металлический кружок – почти одного цвета с дверью. Иван помедлил, затем приложил туда карточку…
Бух, бух, сердце.
За долгое мгновение Иван успел вспомнить, сколько всего произошло за это время. Война, похищение генератора, штурм «Маяка», газовая атака. Предательство, смерть, долгое возвращение, ЛАЭС. Атака тварей.
Успел вспомнить лица. Убера с исцарапанной рожей и бешеным светом голубых глаз. Мишу – ставшего все-таки диггером. Манделу, который не боялся дышать наверху, Звездочета, Шакилова, Седого, Лали, Марио. Всех…
«Таня, – подумал Иван. – Вот и все кончено. Сейчас я изжарюсь».
И вдруг загорелся зеленый огонек.
В двери пискнуло, щелкнуло. В центре загорелся зеленый светодиод. И она начала медленно открываться…
Иван закрыл мертвецу глаза и выпрямился. Гробовая тишина. Иван оглядел присутствующих. Таня вскочила, лицо белое.
На Ивана смотрел генерал.
– Ты все-таки поразительный человек. Почему ты не со мной, Иван? – Мемов покачал головой. – Теперь поздно, к сожалению. Арестуйте его! – приказал он охранникам.
Серые двинулись к Ивану с двух сторон, поднимая автоматы. «Ну-ну», подумал диггер. Иван опустил ружье. Перезарядить он просто не успеет.
Генерал посмотрел на Ивана:
– Ты же знал, что прийти сюда – это самоубийство? Знал?
– Да, – сказал Иван. – Конечно.
– Тогда почему пришел?
«Иногда свобода – это право выстрелить себе в висок».
– Надоело бегать. Зло должно быть наказано, генерал. Я так думаю.
Иван выпрямился. Адмиральцы подошли к нему с двух сторон. Один из них был бородавчатый, тот, с «Восстания». Иван усмехнулся. Какая приятная встреча.
– Бросай оружие, козел, – приказал бородавчатый резко.
В руках у него был «калаш».